Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 34/Письмо 34
| English | Русский |
| LONDON, May 15, O. S. 1749. | Лондон, 15 мая ст. ст. 1749 г. |
| DEAR BOY: This letter will, I hope, find you settled to your serious studies, and your necessary exercises at Turin, after the hurry and the dissipation of the Carnival at Venice. I mean that your stay at Turin should, and I flatter myself that it will, be an useful and ornamental period of your education; but at the same time I must tell you, that all my affection for you has never yet given me so much anxiety, as that which I now feel. While you are in danger, I shall be in fear; and you are in danger at Turin. Mr. Harte will by his care arm you as well as he can against it; but your own good sense and resolution can alone make you invulnerable. I am informed, there are now many English at the Academy at Turin; and I fear those are just so many dangers for you to encounter. Who they are, I do not know; but I well know the general ill conduct, the indecent behavior, and the illiberal views, of my young countrymen. abroad; especially wherever they are in numbers together. Ill example is of itself dangerous enough; but those who give it seldom stop there; they add their infamous exhortations and invitations; and, if they fail, they have recourse to ridicule, which is harder for one of your age and inexperience to withstand than either of the former. Be upon your guard, therefore, against these batteries, which will all be played upon you. You are not sent abroad to converse with your own countrymen: among them, in general, you will get, little knowledge, no languages, and, I am sure, no manners. I desire that you will form no connections, nor (what they impudently call) friendships with these people; which are, in truth, only combinations and conspiracies against good morals and good manners. There is commonly, in young people, a facility that makes them unwilling to refuse anything that is asked of them; a 'mauvaise honte' that makes them ashamed to refuse; and, at the same time, an ambition of pleasing and shining in the company they keep: these several causes produce the best effect in good company, but the very worst in bad. If people had no vices but their own, few would have so many as they have. For my own part, I would sooner wear other people's clothes than their vices; and they would sit upon me just as well. I hope you will have none; but if ever you have, I beg, at least, they may be all your own. Vices of adoption are, of all others, the most disgraceful and unpardonable. | Милый мой мальчик, Надеюсь, что, когда ты получишь это письмо, ты, после суетливой и рассеянной жизни в Венеции в дни карнавала, уже приступишь в Турине к занятиям науками и всем необходимым упражнениям. Я хочу, чтобы пребывание в Турине было полезно для твоего воспитания и послужило к его украшению; смею думать, что так оно и будет, но, вместе с тем, не скрою, что никогда еще за все эти годы моя любовь к тебе не причиняла мне такой тревоги, как сейчас. До тех пор, пока ты будешь подвергаться опасности, я никак не могу избавиться от страха, а сейчас, находясь в Турине, ты действительно подвергаешься опасности. М-р Харт сделает все от него зависящее, чтобы вооружить тебя против нее, но единственное, что может сделать тебя неуязвимым - это твой собственный здравый смысл и твоя решимость. Мне пишут, что сейчас в Туринской академии много англичан, и боюсь, что именно в этом и кроется для тебя самая большая опасность. Я не знаю, кто эти люди, но я знаю, что чаще всего мои юные соотечественники - это парни неотесанные, что они ведут себя за границей непристойно, и до крайности ограничены и тупы, особенно когда сходятся вместе. Дурной пример - сам по себе уже вещь достаточно опасная, но те, кто его подает, чаще всего этим не ограничиваются: они начинают самым постыдным образом уговаривать и зазывать тебя; если же им это не удается, то они начинают тебя высмеивать, а для человека юного и неопытного самое страшное - это насмешка, и противостоять ей всего труднее. Будь поэтому настороже и бойся этих батарей, которые все будут направлены против тебя. Не для того тебя посылают за границу, чтобы ты сходился там с английскими парнями, помни, что, общаясь с ними, ты не приобретешь никаких глубоких знаний, не усовершенствуешься в языках и, могу тебя в этом уверить - не научишься хорошим манерам. Я не хочу, чтобы у тебя завязывались даже знакомства с этими людьми, а тем более то, что сами они имеют наглость называть дружбой, и что в действительности является всего-навсего сговором и объединением против порядочности и хороших манер. Обычно в характере молодых людей есть некая уступчивость, склоняющая их соглашаться на все, что от них хотят, некий mauvaise honte, который заставляет их стесняться в чем-либо отказать, и в то же время известное тщеславие, которому льстит возможность нравиться в обществе, где они бывают, и блистать в нем. В хорошем обществе все эти обстоятельства приводят к самым лучшим последствиям, в дурном - к самым худшим. Если бы все люди были наделены только своими собственными пороками, то мало у кого их было бы столько, сколько у этих. Что до меня, то я скорее готов был бы носить платье с чужого плеча, чем пробавляться чужими пороками. Надеюсь, что у тебя никогда никаких пороков не будет, но если окажется, что без них никак не обойтись, то пусть, по крайней мере, все это будут твои собственные, а не чужие. Пороки заимствованные - самые неприятные из всех и самые непростительные. |
| There are degrees in vices, as well as in virtues; and I must do my countrymen the justice to say, that they generally take their vices in the lower degree. Their gallantry is the infamous mean debauchery of stews, justly attended and rewarded by the loss of their health, as well as their character. Their pleasures of the table end in beastly drunkenness, low riot, broken windows, and very often (as they well deserve), broken bones. They game for the sake of the vice, not of the amusement; and therefore carry it to excess; undo, or are undone by their companions. By such conduct, and in such company abroad, they come home, the unimproved, illiberal, and ungentlemanlike creatures that one daily sees them, that is, in the park and in the streets, for one never meets them in good company; where they have neither manners to present themselves, nor merit to be received. But, with the manners of footmen and grooms, they assume their dress too; for you must have observed them in the streets here, in dirty blue frocks, with oaken sticks in their ends, and their hair greasy and unpowdered, tucked up under their hats of an enormous size. Thus finished and adorned by their travels, they become the disturbers of play-houses; they break the windows, and commonly the landlords, of the taverns where they drink; and are at once the support, the terror, and the victims, of the bawdy-houses they frequent. These poor mistaken people think they shine, and so they do indeed; but it is as putrefaction shines in the dark. | Есть различные разряды пороков, равно как и добродетелей, и, надо отдать должное моим соотечественникам, им обычно присущи пороки самого низкого пошиба. Их ухаживание за женщинами - это постыдный разврат публичного дома, за которым неизбежно следует возмездие: потеря здоровья и потеря доброго имени. Трапезы их заканчиваются непробудным пьянством, диким разгулом, они бьют стекла, ломают мебель и, очень часто - как они, впрочем, того и заслужили - ломают друг другу кости. Игра для них не развлечение, а порочная страсть; поэтому они предаются ей без всякой меры, разоряют своих товарищей или из-за них разоряются сами. Так они ведут себя за границей, в такой компании проводят там время, а потом приезжают домой, нисколько не переменившись к лучшему, такими же глупыми и неотесанными, какими мы привыкли их видеть каждый день - а видим мы их только в парке и на улицах, потому что в хорошем обществе их никогда нельзя встретить: они недостаточно воспитаны, чтобы в него вступить, и у них нет никаких заслуг для того, чтобы их там приняли. Им свойственны повадки конюхов и лакеев, да и одеваются они тоже подстать тем и другим: ты ведь верно видел их у нас на улицах: ходят они в грязных синих кафтанах, в руках у них дубинки, а их ненапудренные жирные волосы прикрыты огромными шляпами. Приобретя в результате всех своих путешествий столь отменное изящество, они поднимают скандалы в театрах, пьянствуют в тавернах, бьют там стекла, а нередко и самих хозяев этих таверн. Это завсегдатаи публичных домов, их пугала и, вместе с тем, и их жертвы. Эти несчастные заблудшие люди думают, что они для всех - свет в окошке, это действительно свет, но так светится в темноте какая-нибудь гнилушка. |
| I am not now preaching to you, like an old fellow, upon their religious or moral texts; I am persuaded that you do not want the best instructions of that kind: but I am advising you as a friend, as a man of the world, as one who would not have you old while you are young, but would have you to take all the pleasures that reason points out, and that decency warrants. I will therefore suppose, for argument's sake (for upon no other account can it be supposed), that all the vices above mentioned were perfectly innocent in themselves: they would still degrade, vilify, and sink those who practiced them; would obstruct their rising in the world by debasing their characters; and give them low turn of mind, and manners absolutely inconsistent with their making any figure in upper life and great business. | Я совсем не хочу превращаться сейчас в старого резонера, читающего проповеди на темы религии или морали: я уверен, что ты не нуждаешься даже в самых лучших поучениях подобного рода, но я даю тебе совет как друг, как человек, знающий светскую жизнь. Я не хочу, чтобы ты в юные годы вел себя как старик, напротив, мне хочется, чтобы ты вкусил все наслаждения, которые указует разум и которые не переходят граней пристойного. Поэтому я допущу - для того чтобы доказать тебе мою мысль, ибо ни для чего другого этого допускать нельзя - что все пороки, о которых я говорил, сами по себе совершенно безобидны, но, тем не менее, предаваясь им, люди опускаются, теряют человеческий облик, превращаются в скотов; пороки мешают человеку возвыситься в обществе, ибо опошляют его, делают весь склад его ума и манеры настолько низкими, что человек этот уже совершенно неспособен ни представлять собой что-то в высшем свете, ни вершить большими делами. |
| What I have now said, together with your own good sense, is, I hope, sufficient to arm you against the seduction, the invitations, or the profligate exhortations (for I cannot call them temptations) of those unfortunate young people. On the other hand, when they would engage you in these schemes, content yourself with a decent but steady refusal; avoid controversy upon such plain points. You are too young to convert them; and, I trust, too wise to be converted by them. Shun them not only in reality, but even in appearance, if you would be well received in good company; for people will always be shy of receiving a man who comes from a place where the plague rages, let him look ever so healthy. There are some expressions, both in French and English, and some characters, both in those two and in other countries, which have, I dare say, misled many young men to their ruin. 'Une honnete debauche, une jolie debauche; "An agreeable rake, a man of pleasure." Do not think that this means debauchery and profligacy; nothing like it. It means, at most, the accidental and unfrequent irregularities of youth and vivacity, in opposition to dullness, formality, and want of spirit. A 'commerce galant', insensibly formed with a woman of fashion; a glass of wine or two too much, unwarily taken in the warmth and joy of good company; or some innocent frolic, by which nobody is injured, are the utmost bounds of that life of pleasure, which a man of sense and decency, who has a regard for his character, will allow himself, or be allowed by others. Those who transgress them in the hopes of shining, miss their aim, and become infamous, or at least, contemptible. | Мне кажется, что всего сказанного, если к нему присоединится еще твой собственный здравый смысл, будет достаточно, чтобы вооружить тебя против соблазнов, приглашений или подстрекательства к распутству - ибо искушением этого назвать нельзя - со стороны таких вот несчастных молодых людей. Вместе с тем, если они будут вовлекать тебя в свои похождения, все, что ты должен сделать, - это ответить вежливым, но решительным отказом. Не вступай ни в какие споры по поводу вопросов, которые сами по себе очевидны. Ты слишком молод, чтобы переубедить этих людей и, надеюсь, слишком мудр для того, чтобы дать себя переубедить. Избегай же не только встреч с ними, но и всякой видимости последних, если ты хочешь, чтобы тебя принимали в хорошем обществе. Людям ведь всегда бывает не по себе, когда им приходится принимать человека, приехавшего из города, где свирепствует чума, даже если вид у него совершенно здоровый. У французов и у англичан есть некоторые выражения, и, как у них, так и у других народов, есть известные понятия, которые, осмелюсь сказать, совратили и погубили немало юношей. Une honnete debauche, une jolie debauche - "веселый кутеж", "милое распутство". Не думай, что под этим непременно разумеют распутство и разврат - вовсе нет. Самое большее - это случайные и единичные озорные проделки, которые позволяют себе люди молодые и резвые в пику скучным педантам и вообще людям робким. Le commerce gallant(82) - незаметным образом завязавшаяся связь с какой-нибудь светской дамой, лишний бокал-другой вина, неосторожно выпитые в веселой и приятной компании, или какая-нибудь невинная забава, которая никого не обидит - вот крайний предел того, к чему могут привести все развлечения, которые человек умный, порядочный и озабоченный своей репутацией позволит себе сам или которые ему позволят другие. Тот, кто преступает положенный предел в надежде блеснуть перед другими, терпит неудачу, покрывает себя позором и, уж во всяком случае, вызывает в людях презрение. |
| The length or shortness of your stay at Turin will sufficiently inform me (even though Mr. Harte should not) of your conduct there; for, as I have told you before, Mr. Harte has the strictest orders to carry you away immediately from thence, upon the first and least symptom of infection that he discovers about you; and I know him to be too conscientiously scrupulous, and too much your friend and mine not to execute them exactly. Moreover, I will inform you, that I shall have constant accounts of your behavior from Comte Salmour, the Governor of the Academy, whose son is now here, and my particular friend. I have, also, other good channels of intelligence, of which I do not apprise you. But, supposing that all turns out well at Turin, yet, as I propose your being at Rome for the jubilee, at Christmas, I desire that you will apply yourself diligently to your exercises of dancing, fencing, and riding at the Academy; as well for the sake of your health and growth, as to fashion and supple you. You must not neglect your dress neither, but take care to be 'bien mis'. | Длительность твоего пребывания в Турине будет для меня показателем того, как ты себя там ведешь (даже если м-р Харт ничего мне об этом не напишет), потому что, как тебе уже известно, ему дано строжайшее распоряжение немедленно же увезти тебя оттуда, как только он обнаружит в тебе первые, хотя бы самые незначительные, симптомы заразы, а я знаю, что чрезвычайная его щепетильность, а также дружеские чувства, которые он питает и к тебе, и ко мне, не позволят ему не выполнить их в точности. К тому же имей в виду, что я буду получать обстоятельные сведения о твоем поведении от графа Сальмура, ректора Академии; его сын - мой хороший знакомый и находится сейчас здесь. Есть еще и другие надежные источники, называть которые я не стану. Но если в Турине дела твои пойдут хорошо, то, рассчитывая, что на юбилейные дни рождества ты приедешь в Рим, я хочу, чтобы ты, будучи в Академии, как следует поупражнялся в танцах, фехтовании и верховой езде - это необходимо как для твоего здоровья и развития, так и для того, чтобы выработать в себе изящество и ловкость. Не следует также пренебрегать и одеждой, помни, что ты должен быть bien mis(83). |
| Pray send for the best operator for the teeth at Turin, where I suppose there is some famous one; and let him put yours in perfect order; and then take care to keep them so, afterward, yourself. You had very good teeth, and I hope they are so still; but even those who have bad ones, should keep them clean; for a dirty mouth is, in my mind, ill manners. In short, neglect nothing that can possibly please. A thousand nameless little things, which nobody can describe, but which everybody feels, conspire to form that WHOLE of pleasing; as the several pieces of a Mosaic work though, separately, of little beauty or value, when properly joined, form those beautiful figures which please everybody. A look, a gesture, an attitude, a tone of voice, all bear their parts in the great work of pleasing. The art of pleasing is more particularly necessary in your intended profession than perhaps in any other; it is, in truth, the first half of your business; for if you do not please the court you are sent to, you will be of very little use to the court you are sent from. Please the eyes and the ears, they will introduce you to the heart; and nine times in ten, the heart governs the understanding. | Пошли, пожалуйста, в Турине за самым лучшим дантистом, там, должно быть, есть какая-нибудь знаменитость, и пусть он приведет тебе зубы в полный порядок, а потом уже потрудись следить за своим ртом сам. У тебя ведь были хорошие зубы, надеюсь, что они остались хорошими и сейчас, но как бы плохи они ни были, их все равно надо держать в чистоте; если человек не умеет держать в чистоте свой рот, то это просто означает, что он плохо воспитан. Одним словом, не пренебрегай ничем, что может нравиться людям. Множество безымянных мелочей, описать которые невозможно, но которые каждый чувствует, собравшись воедино, образуют то целое, которое нравится, так же как крохотные кусочки, из которых состоит мозаика, несмотря на то что в каждом из них в отдельности нет почти никакой красоты и никакой ценности, соединенные искусной рукой, рождают красивые изображения, которые нравятся всем. Взгляд твой, жест, поза, тон, звучание твоего голоса - все играет свою роль в великом деле: понравиться людям. На том поприще, которому ты собираешься себя посвятить, искусство нравиться особенно важно. По правде говоря, для лиц твоей будущей профессии понравиться - означает уже сделать полдела, ибо если ты не понравился при дворе, куда ты послан, то ты никак не сможешь выполнить поручение двора, который тебя послал. Умей понравиться глазам и ушам, они проложат тебе путь к сердцу, а в девяти случаях из десяти сердце властвует над умом. |
| Make your court particularly, and show distinguished attentions to such men and women as are best at court, highest in the fashion, and in the opinion of the public; speak advantageously of them behind their backs, in companies whom you have reason to believe will tell them again. Express your admiration of the many great men that the House of Savoy has produced; observe that nature, instead of being exhausted by those efforts, seems to have redoubled them, in the person of the present King, and the Duke of Savoy; wonder, at this rate, where it will end, and conclude that it must end in the government of all Europe. Say this, likewise, where it will probably be repeated; but say it unaffectedly, and, the last especially, with a kind of 'enjouement'. These little arts are very allowable, and must be made use of in the course of the world; they are pleasing to one party, useful to the other, and injurious to nobody. | Ухаживай особенно за теми, кто возвеличен светом и общественным мнением, будь то мужчины или женщины, и выделяй их среди всех своим вниманием; не упускай случая говорить лестные для них вещи за их спиной в присутствии лиц, которые непременно потом им об этом скажут. Вырази свое восхищение многими великими людьми, вышедшими из Савойского дома; заметь, что при этом силы природы нисколько не иссякли, как можно было ожидать, а, напротив, как будто даже удвоились, создав ныне здравствующего короля и герцога Савойского; скажи, что щедрости ее верно не будет конца, и в заключение добавь, что несомненно в итоге будет создано большое европейское государство и дом этот его возглавит. Скажи это также там, где, по всей вероятности, люди будут потом повторять сказанное тобою, но скажи все совершенно непринужденно, а последние слова даже с некоторой enjouement(84). Такие хитрости вполне допустимы, и надо уметь пользоваться ими в свете; одним они нравятся, другим бывают полезны и не приносят вреда. |
| What I have said with regard to my countrymen in general, does not extend to them all without exception; there are some who have both merit and manners. Your friend, Mr. Stevens, is among the latter; and I approve of your connection with him. You may happen to meet with some others, whose friendship may be of great use to you hereafter, either from their superior talents, or their rank and fortune; cultivate them; but then I desire that Mr. Harte may be the judge of those persons. | Сказанное о моих соотечественниках не распространяется на них всех безоговорочно; среди них есть люди достойные и воспитанные. К числу последних относится твой друг м-р Стивене, и твои хорошие отношения с ним я вполне одобряю. Очень может быть, что ты повстречаешь еще других, дружба с которыми окажется потом для тебя очень полезной: так как это будут люди незаурядных дарований или же занимающие высокое положение и богатые, поддерживай с ними знакомство, только я хочу, чтобы м-р Харт высказал сначала свое мнение о них. |
| Adieu my dear child! Consider seriously the importance of the two next years to your character, your figure, and your fortune. | Прощай, мой милый мальчик! Подумай серьезно над тем, как важны ближайшие два года: они определят твой характер, твой внешний облик и принесут тебе в жизни благополучие. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая