Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 36/Письмо 36
| English | Русский |
| LONDON, September 22, O. S. 1749. | Лондон, 22 сентября ст. ст. 1749 г. |
| DEAR BOY: If I had faith in philters and love potions, I should suspect that you had given Sir Charles Williams some, by the manner in which he speaks of you, not only to me, but to everybody else. I will not repeat to you what he says of the extent and correctness of your knowledge, as it might either make you vain, or persuade you that you had already enough of what nobody can have too much. You will easily imagine how many questions I asked, and how narrowly I sifted him upon your subject; he answered me, and I dare say with truth, just as I could have wished; till satisfied entirely with his accounts of your character and learning, I inquired into other matters, intrinsically indeed of less consequence, but still of great consequence to every man, and of more to you than to almost any man: I mean, your address, manners, and air. To these questions, the same truth which he had observed before, obliged him to give me much less satisfactory answers. And as he thought himself, in friendship both to you and me, obliged to tell me the disagreeable as well as the agreeable truths, upon the same principle I think myself obliged to repeat them to you. | Милый мой мальчик, Если бы я верил в приворотные зелья и любовные напитки, я непременно заподозрил бы, что ты чем-то опоил сэра Чарлза Уильямса - так восторженно он хвалит тебя, и не только мне, но и всем на свете. Не стану пересказывать тебе все, что он говорит о том, сколь обширны и точны твои знания, так как ты либо слишком много возомнишь о себе, либо поддашься иллюзии, что достиг предела своих возможностей, в то время как предела такого не существует ни для кого. Можешь себе представить, сколько вопросов я ему задал и как старался во всех подробностях выпытать у него все, что он о тебе знает. Он отвечал мне, и, должен прямо тебе сказать, именно так, как мне того хотелось бы, пока, наконец, вполне удовлетворенный всем, что он сообщил мне о твоем характере и о твоих занятиях, я не стал расспрашивать его о других вещах, может быть относительно и менее важных, но все же имеющих большое значение для всякого человека, а для тебя больше, чем для кого-либо: я имею в виду уменье себя держать, манеры и наружность. Он в этом вопросе был со мною совершенно откровенен, как и во всем остальном, и эта откровенность заставила его высказать вещи, гораздо менее для меня приятные. И точно так же, как он, из дружеских чувств к тебе и ко мне считал себя обязанным сказать мне не только все приятное, так и я считаю себя обязанным вслед за ним повторить тебе и то, и другое. |
| He told me then, that in company you were frequently most PROVOKINGLY inattentive, absent; and distrait; that you came into a room, and presented yourself, very awkwardly; that at table you constantly threw down knives, forks, napkins, bread, etc., and that you neglected your person and dress, to a degree unpardonable at any age, and much more so at yours. | Я узнал от него, что в обществе ты часто бывал до неприличия невнимателен, что вид у тебя был отсутствующий и distrait(89), что, входя в комнату и здороваясь, ты держал себя очень неловко, что за столом то и дело ронял ножи, вилки, салфетки и т. п., и что ты относишься к наружности своей и к одежде с таким небрежением, которое непростительно ни в каком возрасте, а в твоем - тем более. |
| These things, howsoever immaterial they may seem to people who do not know the world, and the nature of mankind, give me, who know them to be exceedingly material, very great concern. I have long distrusted you, and therefore frequently admonished you, upon these articles; and I tell you plainly, that I shall not be easy till I hear a very different account of them. I know no one thing more offensive to a company than that inattention and DISTRACTION. It is showing them the utmost contempt; and people never forgive contempt. No man is distrait with the man he fears, or the woman he loves; which is a proof that every man can get the better of that DISTRACTION, when he thinks it worth his while to do so; and, take my word for it, it is always worth his while. For my own part, I would rather be in company with a dead man, than with an absent one; for if the dead man gives me no pleasure; at least he shows me no contempt; whereas, the absent man, silently indeed, but very plainly, tells me that he does not think me worth his attention. Besides, can an absent man make any observations upon the characters. customs, and manners of the company? No. He may be in the best companies all his lifetime (if they will admit him, which, if I were they, I would not) and never be one jot the wiser. I never will converse with an absent man; one may as well talk to a deaf one. It is, in truth, a practical blunder, to address ourselves to a man who we see plainly neither hears, minds, or understands us. Moreover, I aver that no man is, in any degree, fit for either business or conversation, who cannot and does not direct and command his attention to the present object, be that what it will. | Хоть подобные вещи могут показаться несущественными людям, которые не знают света и человеческой натуры, я-то знаю, как много все это значит, и не на шутку за тебя тревожусь. Я давно уже тебе в этих вещах не доверяю; поэтому я часто напоминал тебе о них и должен прямо сказать: я не успокоюсь до тех пор, пока не услышу, что ты в этом отношении изменился. Я не знаю ничего более оскорбительного для присутствующих, чем такие вот невнимание и рассеянность; позволять их себе - означает оказывать окружающим презрение, а презрения люди никогда не прощают. Никто никогда не будет рассеянным с мужчиной, которого боится, или с женщиной, которую любит; это доказывает, что человек может справиться со своей рассеянностью, когда считает, что есть смысл это сделать. Что до меня, то я предпочел бы общество покойника обществу человека рассеянного; удовольствия от покойника я, правда, не получу никакого, но, по крайней мере, не буду чувствовать, что он меня презирает, тогда как человек рассеянный, хоть и молчит, молчанием своим ясно дает мне понять, что не ставит меня ни во что. К тому же способен ли рассеянный человек подмечать характеры, обычаи и нравы общества, в котором находится? Нет. Он может всю жизнь бывать в самых лучших домах (если только его будут там принимать, чего я бы, например, не стал делать) и ни на йоту не поумнеть. Я никогда не стану говорить с рассеянным человеком - это все равно что говорить с глухим. По правде говоря, мы совершаем большую оплошность, заговаривая с человеком, который, как мы видим, не обращает на нас внимания, не слышит нас и не хочет понять. Притом могу тебя заверить, что если человек не может сосредоточиться на определенном предмете, каким бы этот предмет ни был, и направить на него все свое внимание и если он даже не считает это нужным, то с таким человеком нельзя ни вести дела, ни вступать в беседу. |
| You know, by experience, that I grudge no expense in your education, but I will positively not keep you a Flapper. You may read, in Dr. Swift, the description of these flappers, and the use they were of to your friends the Laputans; whose minds (Gulliver says) are so taken up with intense speculations, that they neither can speak nor attend to the discourses of others, without being roused by some external traction upon the organs of speech and hearing; for which reason, those people who are able to afford it, always keep a flapper in their family, as one of their domestics; nor ever walk about, or make visits without him. This flapper is likewise employed diligently to attend his master in his walks; and, upon occasion, to give a soft flap upon his eyes, because he is always so wrapped up in cogitation, that he is in manifest danger of falling down every precipice, and bouncing his head against every post, and, in the streets, of jostling others, or being jostled into the kennel himself. If CHRISTIAN will undertake this province into the bargain, with all my heart; but I will not allow him any increase of wages upon that score. | Ты имел случаи убедиться, что я не жалею никаких денег на твое воспитание, но я вовсе не собираюсь держать при тебе еще и хлопальщика. Прочти, как д-р Свифт описывает этих хлопальщиков, весьма полезных для твоих приятелей лапутян, которые, по словам Гулливера, были настолько поглощены своими глубокими размышлениями, что не могли ни говорить, ни выслушивать речи других, если их кто-то не побуждал к этому, воздействуя извне на их органы речи и слуха; вот почему люди, которым, это было по средствам, постоянно держали в семье такого слугу-хлопальщика и никогда не ходили без него ни на прогулку, ни в гости. В обязанности этого слуги входило неотступно сопровождать своего господина, куда бы он ни шел, и время от времени легонько хлопать его по лбу, потому что тот бывал обычно настолько погружен в раздумье, что непрестанно подвергался опасности свалиться в пропасть или разбить голову о каждый столб, а на улицах - свалить какого-нибудь прохожего в канаву или свалиться туда самому. Если Кристиан возьмет на себя эту обязанность, я от души буду рад, но жалованье ему за это не прибавлю. |
| In short, I give you fair warning, that, when we meet, if you are absent in mind, I will soon be absent in body; for it will be impossible for me to stay in the room; and if at table you throw down your knife, plate, bread, etc., and hack the wing of a chicken for half an hour, without being able to cut it off, and your sleeve all the time in another dish, I must rise from the table to escape the fever you would certainly give me. Good God! how I should be shocked, if you came into my room, for the first time, with two left legs, presenting yourself with all the graces and dignity of a tailor, and your clothes hanging upon you, like those in Monmouth street, upon tenter-hooks! whereas, I expect, nay, require, to see you present yourself with the easy and genteel air of a man of fashion, who has kept good company. I expect you not only well dressed but very well dressed; I expect a gracefulness in all your motions, and something particularly engaging in your address, All this I expect, and all this it is in your power, by care and attention, to make me find; but to tell you the plain truth, if I do not find it, we shall not converse very much together; for I cannot stand inattention and awkwardness; it would endanger my health. | Словом, запомни твердо, если ты приедешь ко мне и у тебя будет отсутствующий вид, то очень скоро отсутствовать буду и я - и в буквальном смысле, просто потому, что не смогу оставаться с тобой в одной комнате, и если, сидя за столом, ты начнешь ронять на пол нож, тарелку, хлеб и т. п., и целых полчаса будешь тыкать ножом в крылышко цыпленка и не сумеешь его отрезать, а рукавом за это время попадешь в чужую тарелку, мне придется выскочить из-за стола, а не то меня бросит в дрожь. Боже правый! До чего же я буду вне себя, если, явившись, ты начнешь с того, что ввалишься ко мне в комнату, переминаясь с ноги на ногу, как какой-то мужлан, а платье будет висеть на тебе как в лавке на Монмут-стрит! А я-то жду, даже требую, чтобы ты держал себя легко и непринужденно, как истый светский человек, привыкший бывать в хорошем обществе. Я хочу не того, чтобы ты хорошо одевался, но чтобы ты одевался отлично; хочу, чтобы в каждом твоем движении сквозило изящество, и чтобы в обращении твоем с людьми чувствовалось что-то особенно располагающее. Всего этого я от тебя жду, и от тебя одного зависит, чтобы я все это нашел. По правде говоря, если я буду обманут в своих ожиданиях, нам не очень-то много придется с тобой разговаривать, потому что вынести невнимание и неуклюжесть я не в силах - я от этого могу заболеть. |
| You have often seen, and I have as often made you observe L----'s distinguished inattention and awkwardness. Wrapped up, like a Laputan, in intense thought, and possibly sometimes in no thought at all (which, I believe, is very often the case with absent people), he does not know his most intimate acquaintance by sight, or answers them as if he were at cross purposes. He leaves his hat in one room, his sword in another, and would leave his shoes in a third, if his buckles, though awry, did not save them: his legs and arms, by his awkward management of them, seem to have undergone the question extraordinaire; and his head, always hanging upon one or other of his shoulders, seems to have received the first stroke upon a block. I sincerely value and esteem him for his parts, learning, and virtue; but, for the soul of me, I cannot love him in company. This will be universally the case, in common life, of every inattentive, awkward man, let his real merit and knowledge be ever so great. | Тебе часто случалось видеть самому и я не раз обращал твое внимание на то, как Л. удивительно невнимателен и небрежен. Погруженный наподобие лапутянина в глубокомысленное раздумье, даже, может быть, в полное отсутствие каких бы то ни было мыслей, что, по-видимому, нередко случается с людьми рассеянными, он способен не узнавать при встрече своих самых близких знакомых или отвечать совершенно невпопад. Шляпу свою он оставляет в одной комнате, шпагу - в другой, и непременно оставил бы башмаки свои в третьей, если бы пряжки, хоть и застегнутые косо-накосо, его на этот раз не спасали. Руки и ноги его болтаются так нелепо, что кажется, будто те и другие подверглись question extraordinaire(90), голова же свисает то с одного плеча, то с другого, и кажется, что ей нанесли уже первый удар на плахе. Я искренне уважаю его и ценю за его таланты, ученость и душевные качества, но делай со мной что хочешь, общество его для меня непереносимо. Такая вот участь неминуемо постигает в нашей повседневной жизни всякого невнимательного, неуклюжего человека, как бы велики ни были его знания и заслуги. |
| When I was of your age, I desired to shine, as far as I was able, in every part of life; and was as attentive to my manners, my dress, and my air, in company of evenings, as to my books and my tutor in the mornings. A young fellow should be ambitious to shine in everything--and, of the two, always rather overdo than underdo. These things are by no means trifles: they are of infinite consequence to those who are to be thrown into the great world, and who would make a figure or a fortune in it. It is not sufficient to deserve well; one must please well too. Awkward, disagreeable merit will never carry anybody far. Wherever you find a good dancing-master, pray let him put you upon your haunches; not so much for the sake of dancing, as for coming into a room, and presenting yourself genteelly and gracefully. Women, whom you ought to endeavor to please, cannot forgive vulgar and awkward air and gestures; 'il leur faut du brillant'. The generality of men are pretty like them, and are equally taken by the same exterior graces. | Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, мне хотелось блистать как только можно во всех областях жизни; я был так же внимателен к моим манерам, одежде и наружности по вечерам, как к моим книгам и к моему учителю по утрам. Молодой человек должен стремиться во всем быть первым, и уж если выбирать, то лучше в чем-то переборщить, чем до чего-то не дотянуть. Никак нельзя считать все это пустяками, это необычайно важно для тех, кому предстоит очутиться в высшем свете и кто хочет в нем чем-то стать или чего-то достичь. Недостаточно иметь заслуги, надо уметь людям понравиться. Как бы ни были велики твои достоинства, если ты человек неловкий и мало приятный, ты далеко не уедешь. Если тебе случится найти хорошего учителя танцев, то пусть он как следует выправит твой корпус, не столько ради того, чтобы научить тебя танцевать, сколько чтобы научить тебя входить в комнату и здороваться со всеми изящно и грациозно. Женщины, которым, вообще-то говоря, тебе надо стараться понравиться, никогда не прощают вульгарного и неуклюжего в наружности и манерах, il leur faut du brillant(91). Большинство мужчин в этом отношении похожи на женщин, и внешнее обаяние так же много для них значит. |
| I am very glad that you have received the diamond buckles safe; all I desire in return for them is, that they may be buckled even upon your feet, and that your stockings may not hide them. I should be sorry that you were an egregious fop; but, I protest, that of the two, I would rather have you a fop than a sloven. I think negligence in my own dress, even at my age, when certainly I expect no advantages from my dress, would be indecent with regard to others. I have done with fine clothes; but I will have my plain clothes fit me, and made like other people's: In the evenings, I recommend to you the company of women of fashion, who have a right to attention and will be paid it. Their company will smooth your manners, and give you a habit of attention and respect, of which you will find the advantage among men. | Очень рад, что ты получил алмазные пряжки в целости и сохранности, я хочу только, чтобы они не сидели криво на твоих башмаках и чтобы чулки их не закрывали. Мне было бы обидно, если бы ты сделался отменным хлыщом, но, право же, лучше быть хлыщом, нежели неряхой. Пусть даже человеку моих лет не приходится ожидать никаких преимуществ от того, что он изящно одет, если бы я себе позволил пренебрежительно отнестись к своей одежде, я этим выказал бы неуважение к другим. Я уже больше не одеваюсь изысканно, но я хочу, чтобы мое простое платье хорошо на мне сидело и чтобы я выглядел в нем не хуже других. По вечерам советую тебе бывать в обществе светских дам, они заслуживают твоего внимания, и ты должен им его уделять. В их обществе ты отшлифуешь свои манеры и привыкнешь быть предупредительным и учтивым; эта привычка сослужит тебе службу и тогда, когда ты окажешься среди мужчин. |
| My plan for you, from the beginning, has been to make you shine equally in the learned and in the polite world; the former part is almost completed to my wishes, and will, I am persuaded, in a little time more, be quite so. The latter part is still in your power to complete; and I flatter myself that you will do it, or else the former part will avail you very little; especially in your department, where the exterior address and graces do half the business; they must be the harbingers of your merit, or your merit will be very coldly received; all can, and do judge of the former, few of the latter. | Я с самого начала рассчитывал на то, что ты будешь блистать как среди ученых, так и среди людей светских. В отношении первого расчеты мои уже почти полностью оправдались, и я убежден, что вскоре оправдаются окончательно. Что же касается второго, то пока еще в твоей власти довести все до совершенства, и, смею думать, ты это осуществишь, в противном случае и первое очень мало тебе пригодится - тем более, что на избранном тобой поприще уменье себя держать и манеры решают едва ли не все; они должны быть достойными предвестниками твоих достоинств, иначе и эти последние будут приняты очень холодно: все люди судят о нас по нашей наружности и манерам, и только немногие - по нашим душевным качествам. |
| Mr. Harte tells me that you have grown very much since your illness; if you get up to five feet ten, or even nine inches, your figure will probably be a good one; and if well dressed and genteel, will probably please; which is a much greater advantage to a man than people commonly think. Lord Bacon calls it a letter of recommendation. | М-р Харт пишет мне, что после болезни ты очень вырос; если ты достиг пяти футов десяти дюймов или хотя бы девяти, у тебя должна быть уже неплохая фигура, и если ты при этом будешь еще хорошо одет и хорошо воспитан, то ты, может быть, понравишься людям, а для мужчины это значительно более важно, чем принято думать. Бэкон называет это рекомендательным письмом. |
| I would wish you to be the omnis homo, 'l'homme universel'. You are nearer it, if you please, than ever anybody was at your age; and if you will but, for the course of this next year only, exert your whole attention to your studies in the morning, and to your address, manners, air and tournure in the evenings, you will be the man I wish you, and the man that is rarely seen. | Мне хочется, чтобы ты был omnis homo, l'homme universe(92). Можно сказать, что никто из молодых людей никогда не был так близок к этому, как ты, и если ты в течение только этого года будешь уделять все свое внимание занятиям науками по утрам и уменью себя держать, манерам, наружности и tournure(93) по вечерам, ты будешь таким человеком, каким я хочу тебя видеть и каких можно встретить нечасто. |
| Our letters go, at best, so irregularly, and so often miscarry totally, that for greater security I repeat the same things. So, though I acknowledged by last post Mr. Harte's letter of the 8th September, N. S., I acknowledge it again by this to you. If this should find you still at Verona, let it inform you that I wish you would set out soon for Naples; unless Mr. Harte should think it better for you to stay at Verona, or any other place on this side Rome, till you go there for the Jubilee. Nay, if he likes it better, I am very willing that you should go directly from Verona to Rome; for you cannot have too much of Rome, whether upon account of the language, the curiosities, or the company. My only reason for mentioning Naples, is for the sake of the climate, upon account of your health; but if Mr. Harte thinks that your health is now so well restored as to be above climate, he may steer your course wherever he thinks proper: and, for aught I know, your going directly to Rome, and consequently staying there so much the longer, may be as well as anything else. I think you and I cannot put our affairs in better hands than in Mr. Harte's; and I will stake his infallibility against the Pope's, with some odds on his side. Apropos of the Pope: remember to be presented to him before you leave Rome, and go through the necessary ceremonies for it, whether of kissing his slipper or his b---h; for I would never deprive myself of anything that I wanted to do or see, by refusing to comply with an established custom. When I was in Catholic countries, I never declined kneeling in their churches at the elevation, nor elsewhere, when the Host went by. It is a complaisance due to the custom of the place, and by no means, as some silly people have imagined, an implied approbation of their doctrine. Bodily attitudes and situations are things so very indifferent in themselves, that I would quarrel with nobody about them. It may, indeed, be improper for Mr. Harte to pay that tribute of complaisance, upon account of his character. | Письма наши идут долго, а порою и вовсе пропадают, поэтому для большей надежности я иногда повторяюсь. Несмотря на то, что с последней почтой я подтвердил получение письма м-ра Карта от 8 сентября н. ст., я подтверждаю это сейчас вторично в письме к тебе. Может быть, письмо это еще застанет тебя в Вероне, тогда знай, я хочу, чтобы ты поскорее ехал в Неаполь, если только м-р Харт не решит, что тебе больше смысла оставаться пока в Вероне или в каком-нибудь другом городе по эту сторону Рима, перед тем как ехать туда на юбилейные дни. Если же он так решит, то знай, что я очень хочу, чтобы ты ехал прямо из Вероны в Рим, потому что, чем больше ты проживешь в Риме, тем это будет лучше для тебя - ты сможешь основательнее изучить язык, достопримечательности этого города и общество. Единственно почему я остановил свой выбор на Неаполе, это потому, что климат его для тебя полезен, но если м-р Харт считает, что ты уже настолько окреп, что климат сейчас большого значения не имеет, он может направить тебя туда, куда найдет нужным, а, насколько я могу судить, самое лучшее будет, если ты поедешь прямо в Рим и останешься там как можно дольше. Думается, что ни ты, ни я не могли бы найти для наших дел более подходящего человека, чем м-р Харт, а в споре - кто из двух непогрешимее: он или папа - шансы, пожалуй, на его стороне. Кстати, насчет папы: не забудь представиться ему, перед тем как уехать из Рима, и проделать при этом весь необходимый церемониал, пусть даже тебе придется целовать его туфлю или его .... - я бы, например, никогда не стал лишать себя возможности сделать или увидеть то, что мне хочется, отказавшись от установившегося обычая. Будучи в католических странах, я неизменно преклонял колена в церквах, когда возносили дары, да и в других местах, когда мимо меня проходили с остией. Это всего-навсего дань уважения местным обычаям и отнюдь не означает, что ты одобряешь их доктрину, как думают иные глупые люди. Позы и телодвижения - вещи сами по себе настолько ничего не значащие, что я не стал бы ни с кем из-за них пререкаться. М-ру Харту, правда, по складу его характера совсем, может быть, не пристало отдавать эту дань. |
| This letter is a very long, and possibly a very tedious one; but my anxiety for your perfection is so great, and particularly at this critical and decisive period of your life, that I am only afraid of omitting, but never of repeating, or dwelling too long upon anything that I think may be of the least use to you. Have the same anxiety for yourself, that I have for you, and all will do well. Adieu! my dear child. | Письмо получилось очень длинное и, может быть, очень скучное, но я настолько обеспокоен твоим воспитанием, особенно в этот критический и знаменательный период твоей жизни, что боюсь только что-нибудь пропустить и уж никак не боюсь повторяться или слишком пространно говорить то, что может принести тебе хотя бы самую незначительную пользу. Думай же и ты о себе так, как думаю о тебе я, и все будет хорошо. Прощай, мой дорогой. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая