Краткая коллекция англтекстов
Честерфильд. Письма к сыну
Letter 43/Письмо 43
| English | Русский |
| LONDON, January 8, O. S. 1750 | Лондон, 8 января ст. ст. 1750 г. |
| DEAR BOY: I have seldom or never written to you upon the subject of religion and morality; your own reason, I am persuaded, has given you true notions of both; they speak best for themselves; but if they wanted assistance, you have Mr. Harte at hand, both for precept and example; | Я очень мало писал тебе - а может быть, даже и вообще никогда не писал - относительно религии и морали; я убежден, что своим собственным разумом ты дошел до понимания того и другого; каждая из них лучше всего говорит сама за себя. Но если бы тебе понадобилась чья-то помощь, то возле тебя есть м-р Харт: учись у него и бери с него пример. |
| to your own reason, therefore, and to Mr. Harte, shall I refer you for the reality of both, and confine myself in this letter to the decency, the utility, and the necessity of scrupulously preserving the appearances of both. When I say the appearances of religion, I do not mean that you should talk or act like a missionary or an enthusiast, nor that you should take up a controversial cudgel against whoever attacks the sect you are of; this would be both useless and unbecoming your age; but I mean that you should by no means seem to approve, encourage, or applaud, those libertine notions, which strike at religions equally, and which are the poor threadbare topics of halfwits and minute philosophers. Even those who are silly enough to laugh at their jokes, are still wise enough to distrust and detest their characters; for putting moral virtues at the highest, and religion at the lowest, religion must still be allowed to be a collateral security, at least, to virtue, and every prudent man will sooner trust to two securities than to one. | Итак, к твоему собственному разуму и к м-ру Харту, отсылаю я тебя, для того, чтобы ты постиг существо той и другой, в этом же письме ограничусь только соображениями пристойности, полезности и необходимости тщательно соблюдать видимость обеих. Когда я говорю о соблюдении видимости религии, я вовсе не хочу, чтобы ты говорил или поступал подобно миссионеру или энтузиасту или, чтобы ты разражался ответными речами против каждого, кто нападает на твоих единоверцев; это было бы и бесполезно, и неприлично для такого молодого человека, как ты: но я считаю, что ты ни в коем случае не должен одобрять, поощрять или приветствовать вольнодумные суждения, которые направлены против религий и, вместе с тем, сделались избитыми предметами разговора разных недоумков и легковесных философов. Даже тем, кто по глупости своей смеется над их шутками, все же хватает ума, чтобы относиться к ним с недоверием и не любить их: ибо, даже если считать, что нравственные достоинства человека есть нечто высшее, а религия - нечто низшее, приходится все же допустить мысль, что религия есть некая дополнительная опора - во всяком случае для добродетели; а человек благоразумный непременно предпочтет иметь две опоры, нежели одну. |
| Whenever, therefore, you happen to be in company with those pretended 'Esprits forts', or with thoughtless libertines, who laugh at all religion to show their wit, or disclaim it, to complete their riot, let no word or look of yours intimate the least approbation; on the contrary, let a silent gravity express your dislike: but enter not into the subject and decline such unprofitable and indecent controversies. Depend upon this truth, that every man is the worse looked upon, and the less trusted for being thought to have no religion; in spite of all the pompous and specious epithets he may assume, of 'Esprit fort', freethinker, or moral philosopher; and a wise atheist (if such a thing there is) would, for his own interest and character in this world, pretend to some religion. | Поэтому всякий раз, когда тебе случится быть в обществе этих мнимых esprits forts(105) или безголовых повес, которые насмехаются над всякой религией, для того, чтобы выказать свое остроумие, или отрекаются от нее, чтобы еще глубже погрязнуть в распутстве - ни одним словом своим, ни одним взглядом не дай им почувствовать, что ты хоть сколько-нибудь их одобряешь; напротив, молчанием своим и серьезным видом покажи им свою неприязнь, но не углубляйся в этот предмет и не пускайся в столь бесполезные и непристойные споры. Помни твердо: стоит только сложиться мнению, что такой-то - безбожник, как к человеку этому начинают относиться хуже и перестают ему доверять, какими бы пышными и громкими именами он ни прикрывался, называя себя esprit fort, вольнодумцем или же моралистом, и всякий мудрый атеист (если такие вообще бывают) в своих собственных интересах и для поддержания своей репутации на этом свете постарался бы сделать вид, что все же во что-то верит. |
| Your moral character must be not only pure, but, like Caesar's wife, unsuspected. The least speck or blemish upon it is fatal. Nothing degrades and vilifies more, for it excites and unites detestation and contempt. There are, however, wretches in the world profligate enough to explode all notions of moral good and evil; to maintain that they are merely local, and depend entirely upon the customs and fashions of different countries; nay, there are still, if possible, more unaccountable wretches; I mean those who affect to preach and propagate such absurd and infamous notions without believing them themselves. These are the devil's hypocrites. Avoid, as much as possible, the company of such people; who reflect a degree of discredit and infamy upon all who converse with them. But as you may, sometimes, by accident, fall into such company, take great care that no complaisance, no good-humor, no warmth of festal mirth, ever make you seem even to acquiesce, much less to approve or applaud, such infamous doctrines. On the other hand, do not debate nor enter into serious argument upon a subject so much below it: but content yourself with telling these APOSTLES that you know they are not, serious; that you have a much better opinion of them than they would have you have; and that, you are very sure, they would not practice the doctrine they preach. But put your private mark upon them, and shun them forever afterward. | Нравственность твоя должна быть не только незапятнанной, но, как у жены Цезаря, вне подозрений. Малейшее пятнышко или изъян на ней ведут к погибели. Ничто так не унижает и не чернит, ибо, допустив их, ты возбуждаешь к себе не только отвращение, но и презрение. Есть, однако, на свете негодяи, настолько растленные, что стараются подорвать все представления о добре и зле; они утверждают, что эти представления различны в разных местах и целиком зависят от укоренившихся в иных странах обычаев и привычек; бывают, правда, если только это вообще возможно, и еще более безответственные подлецы: я говорю о тех, кто с притворным рвением проповедует и распространяет нелепые и нечестивые взгляды, а сам ни в какой степени их не разделяет. Это треклятые лицемеры. Старайся всячески избегать подобного рода людей, ибо общение с ними бросает на человека тень и легко может опозорить всякого. Но, коль скоро ты ненароком можешь очутиться в такой компании, ни в коем случае не показывай им - даже когда ты охвачен порывом учтивости или добродушия или разгорячен веселой пирушкой, что ты хотя бы снисходишь к этим постыдным взглядам, не говоря уже о том, что одобряешь их или им рукоплещешь. Вместе с тем не оспаривай их и не заводи серьезных разговоров по поводу столь низких вещей; достаточно того, что ты скажешь этим апостолам, что убежден в несерьезности того, что они говорят, что мнение твое о них гораздо лучше того, которое они себе создают, и что ты уверен, что сами они никогда не станут исполнять то, что сейчас проповедуют. Вместе с тем запомни этих людей и до конца жизни их избегай. |
| There is nothing so delicate as your moral character, and nothing which it is your interest so much to preserve pure. Should you be suspected of injustice, malignity, perfidy, lying, etc., all the parts and knowledge in the world will never procure you esteem, friendship, or respect. A strange concurrence of circumstances has sometimes raised very bad men to high stations, but they have been raised like criminals to a pillory, where their persons and their crimes, by being more conspicuous, are only the more known, the more detested, and the more pelted and insulted. If, in any case whatsoever, affectation and ostentation are pardonable, it is in the case of morality; though even there, I would not advise you to a pharisaical pomp of virtue. But I will recommend to you a most scrupulous tenderness for your moral character, and the utmost care not to say or do the least thing that may ever so slightly taint it. Show yourself, upon all occasions, the advocate, the friend, but not the bully of virtue. Colonel Chartres, whom you have certainly heard of (who was, I believe, the most notorious blasted rascal in the world, and who had, by all sorts of crimes, amassed immense wealth), was so sensible of the disadvantage of a bad character, that I heard him once say, in his impudent, profligate manner, that though he would not give one farthing for virtue, he would give ten thousand pounds for a character; because he should get a hundred thousand pounds by it; whereas, he was so blasted, that he had no longer an opportunity of cheating people. Is it possible, then, that an honest man can neglect what a wise rogue would purchase so dear? | Самое драгоценное для тебя - это твое доброе имя, и чистоту его ты должен беречь как зеницу ока. Стоит людям только заподозрить тебя в несправедливости, злонамеренности, вероломстве, лжи и т. п., как никакие таланты и никакие знания не помогут тебе добиться их благоволения, уважения или дружбы. По странному стечению обстоятельств случалось порой, что очень худой человек бывал назначен вдруг на высокий пост. И что же - высокий пост этот становился для него позорным столбом, к которому привязывают преступника: личность его и преступления делались тем самым еще более явными, и их больше начинали ненавидеть, забрасывать грязью и всячески поносить. Если уж, вообще говоря, в каких-то случаях и можно бывает простить выставление на показ себя и своих достоинств, так это там, где речь идет о нравственных качествах, хоть я бы все равно не посоветовал тебе с фарисейской пышностью утверждать собственную добродетель. Вместо этого я рекомендую тебе с самым пристальным вниманием отнестись к своему нравственному облику и всемерно стараться не говорить и не делать ничего, что даже в малейшей степени может его запятнать. Покажи себя во всех случаях защитником, другом добродетели, но остерегайся всякого хвастовства. Полковник Чартез, о котором ты, разумеется, слышал (а это был самый отъявленный мошенник на свете и преступлениями своими умудрился скопить несметные богатства), отлично понимал, сколь невыгодно человеку иметь плохую репутацию, и однажды мне довелось слышать, как, со свойственной ему бесстыдной развязностью, он сказал, что, хоть он и гроша ломаного не дал бы за добродетель, за доброе имя он не пожалел бы и десяти тысяч фунтов - ведь, имея его, он приобретет и сто тысяч, а теперь вот репутация его настолько подмочена, что он уже не будет иметь возможности никого обмануть. Так неужели же человек порядочный может пренебречь тем, что умный плут готов купить такой дорогой ценой? |
| There is one of the vices above mentioned, into which people of good education, and, in the main, of good principles, sometimes fall, from mistaken notions of skill, dexterity, and self-defense, I mean lying; though it is inseparably attended with more infamy and loss than any other. The prudence and necessity of often concealing the truth, insensibly seduces people to violate it. It is the only art of mean capacities, and the only refuge of mean spirits. Whereas, concealing the truth, upon proper occasions, is as prudent and as innocent, as telling a lie, upon any occasion, is infamous and foolish. I will state you a case in your own department. Suppose you are employed at a foreign court, and that the minister of that court is absurd or impertinent enough to ask you what your instructions are? will you tell him a lie, which as soon as found out (and found out it certainly will be) must destroy your credit, blast your character, and render you useless there? No. Will you tell him the truth then, and betray your trust? As certainly, No. But you will answer with firmness, That you are surprised at such a question, that you are persuaded he does not expect an answer to it; but that, at all events, he certainly will not have one. Such an answer will give him confidence in you; he will conceive an opinion of your veracity, of which opinion you may afterward make very honest and fair advantages. But if, in negotiations, you are looked upon as a liar and a trickster, no confidence will be placed in you, nothing will be communicated to you, and you will be in the situation of a man who has been burned in the cheek; and who, from that mark, cannot afterward get an honest livelihood if he would, but must continue a thief. | Среди упомянутых мною пороков есть один, которому подвержены иногда люди воспитанные, и чаще всего - высоконравственные, из-за неправильных представлении о ловкости, изворотливости и уменья себя защитить. Это ложь. Она очень распространена, несмотря на то, что ей неизменно сопутствует больше низости и нравственного урона, чем любому другому пороку. Благоразумие и необходимость часто скрывать правду незаметно вводят людей в соблазн ее искажать. Это единственное, в чем преуспевают посредственности и единственное прибежище людей подлых. Скрыть правду там, где это нужно - и благоразумно, и непредосудительно, тогда как солгать, в любом случае - и низко, и глупо. Приведу тебе пример, относящийся к области, которой ты себя посвятил. Представь себе, что ты находишься при каком-нибудь иностранном дворе и министр этого двора окажется настолько бестактен или глуп, что спросит тебя, какие указания ты получил от своего правительства. Неужели ты станешь лгать ему, ведь как только твоя ложь откроется - а это несомненно случится - к тебе потеряют всякое доверие, репутация твоя будет замарана и ты уже ничего не сможешь добиться. Нет. Так что же, ты скажешь ему правду, выдав этим тайну, которую тебе доверили? Ну, конечно же, нет. Ты очень решительно ответишь, что вопрос этот тебя удивляет, что задавший его - ты в этом убежден - не ждет, что ты на него ответишь, и что, конечно, ни при каких обстоятельствах он никаких сведений от тебя не получит. Такого рода ответ внушит ему доверие к тебе; человек этот убедится в твоей правдивости, и это благоприятное его мнение честным путем сослужит тебе потом службу и очень потом пригодится. Если же ведущий с тобой переговоры будет смотреть на тебя как на лжеца и обманщика, он никогда больше не отнесется к тебе с доверием, ты ничего от него не сможешь узнать и будешь на положении человека, которому на щеке поставили клеймо и который из-за этого не может уже вернуться к честной жизни, даже если бы хотел, и весь век свой должен оставаться вором. |
| Lord Bacon, very justly, makes a distinction between simulation and dissimulation; and allows the latter rather than the former; but still observes, that they are the weaker sort of politicians who have recourse to either. A man who has strength of mind and strength of parts, wants neither of them. Certainly (says he) the ablest men that ever were, have all had an openness and frankness of dealing, and a name of certainty and veracity; but then, they were like horses well managed; for they could tell, passing well, when to stop or turn; and at such times, when they thought the case indeed required some dissimulation, if then they used it, it came to pass that the former opinion spread abroad of their good faith and clearness of dealing, made them almost invisible. | Лорд Бэкон очень правильно проводит различие между лживостью и уменьем скрывать свои мысли и определенно высказывается в пользу второго, замечая, однако, что есть политики более слабые, которые прибегают к обоим. Человек большой силы духа и таланта не нуждается ни в том, ни в другом. "Конечно, - говорит он, - все самые замечательные люди, когда-либо жившие на свете, отличались прямым и открытым характером и слыли людьми надежными и правдивыми; но они были похожи на хорошо управляемых коней; они ведь отлично знали, где надо остановиться или повернуть; когда же они считали, что надо где-то солгать, и шли на это, то уже сложившееся мнение об их честности и прямодушии становилось своего рода ширмой, скрывавшей их действия." |
| There are people who indulge themselves in a sort of lying, which they reckon innocent, and which in one sense is so; for it hurts nobody but themselves. This sort of lying is the spurious offspring of vanity, begotten upon folly: these people deal in the marvelous; they have seen some things that never existed; they have seen other things which they never really saw, though they did exist, only because they were thought worth seeing. Has anything remarkable been said or done in any place, or in any company? they immediately present and declare themselves eye or ear witnesses of it. They have done feats themselves, unattempted, or at least unperformed by others. They are always the heroes of their own fables; and think that they gain consideration, or at least present attention, by it. Whereas, in truth, all that they get is ridicule and contempt, not without a good degree of distrust; for one must naturally conclude, that he who will tell any lie from idle vanity, will not scruple telling a greater for interest. Had I really seen anything so very extraordinary as to be almost incredible I would keep it to myself, rather than by telling it give anybody room to doubt, for one minute, of my veracity. It is most certain, that the reputation of chastity is not so necessary for a women, as that of veracity is for a man; and with reason; for it is possible for a woman to be virtuous, though not strictly chaste, but it is not possible for a man to be virtuous without strict veracity. The slips of the poor women are sometimes mere bodily frailties; but a lie in a man is a vice of the mind and of the heart. For God's sake be scrupulously jealous of the purity of your moral character; keep it immaculate, unblemished, unsullied; and it will be unsuspected. Defamation and calumny never attack, where there is no weak place; they magnify, but they do not create. | Есть люди, увлеченные ложью, которую сами они считают невинной и которая в известном смысле и является таковой, ибо не вредит никому, кроме них самих. Такого рода вранье - ублюдок тщеславия и глупости: с этими людьми всегда приключались чудеса; они, оказывается, видели вещи, которых никогда не было на свете; видели они и другие, которых в действительности никогда не видели, хоть те и существовали - и все только потому, что, по их мнению, вещи эти стоило видеть. Если что-нибудь примечательное было сказано или сделано в каком-нибудь городе или доме - они тут как тут и уверяют, что все это произошло у них на глазах или что они слышали все собственными ушами. Они, видите ли, совершили подвиги, которые другие не пытались совершить, а если и пытались, то им это не удавалось. Они всегда герои ими же сочиненных историй и считают, что они этим возбуждают к себе уважение или, по меньшей мере, привлекают внимание. В действительности же, на их долю достается только презрение и насмешка, к которым присоединяется еще изрядное недоверие: ибо совершенно естественно сделать вывод, что человек, способный из одного только тщеславия на любую мелкую ложь, без зазрения совести отважится и на большую, если она будет для него выгодна. Если бы мне, например, привелось увидеть что-нибудь настолько удивительное, что этому трудно было бы поверить, я бы скорее всего об этом смолчал, дабы не дать никому повода хоть на одно мгновение усомниться в том, что я говорю правду. Еще более очевидно, что для женщины не так важно быть целомудренной в глазах других, как для мужчины - правдивым; на это есть свои причины: женщина может быть добродетельной, и не будучи целомудренной в строгом смысле слова, мужчине же невозможно и помышлять о добродетели, если он не будет по всей строгости правдивым. Женские оплошности порою затрагивают одну только плоть, в мужчине же ложь - это изъян души и сердца. Бога ради, блюди, елико возможно, чистоту твоего доброго имени; пусть оно останется ничем не замаранным, не запятнанным, не оскверненным - и ты будешь вне подозрений. Злословие и клевета никогда не тронут человека, до тех пор, пока не обнаружат у него какого-то слабого места: они всегда только раздувают то, что уже есть, но никогда ничего не создают внове. |
| There is a very great difference between the purity of character, which I so earnestly recommend to you, and the stoical gravity and austerity of character, which I do by no means recommend to you. At your, age, I would no more wish you to be a Cato than a Clodius. Be, and be reckoned, a man of pleasure as well as a man of business. Enjoy this happy and giddy time of your life; shine in the pleasures, and in the company of people of your own age. This is all to be done, and indeed only can be done, without the least taint to the purity of your moral character; for those mistaken young fellows, who think to shine by an impious or immoral licentiousness, shine only from their stinking, like corrupted flesh, in the dark. Without this purity, you can have no dignity of character; and without dignity of character it is impossible to rise in the world. You must be respectable, if you will be respected. I have known people slattern away their character, without really polluting it; the consequence of which has been, that they have become innocently contemptible; their merit has been dimmed, their pretensions unregarded, and all their views defeated. Character must be kept bright, as well as clean. Content yourself with mediocrity in nothing. In purity of character and in politeness of manners labor to excel all, if you wish to equal many. Adieu. | Существует большая разница между нравственной чистотой, которую я так настойчиво тебе рекомендую, и стоической строгостью и суровостью нрава, которую я ни в какой степени не собираюсь ставить тебе в пример. Я бы хотел, чтобы в твои годы ты был не столько Катоном, сколько Клодием. Будь же не только человеком дела, но и жизнелюбцем, и пусть все знают, что ты и то, и другое. Радуйся этой счастливой и легкомысленной поре твоей жизни; умей блеснуть в наслаждениях и в компании твоих сверстников. Вот все, что ты должен делать, и, право же, ты можешь все это делать, нисколько не запятнав своей нравственной чистоты, ибо те заблудшие юнцы, которые полагают, что могут блеснуть, лишь учинив какое-нибудь непотребство или распутство, блестят только от смрадного разложения, подобно гнилому мясу, которое светится в темноте. Без этой нравственной чистоты у тебя не может быть никакого чувства собственного достоинства, а без чувства собственного достоинства невозможно возвыситься в свете. Надо быть человеком порядочным, если хочешь, чтобы тебя уважали. Я знал людей, которые были неопрятны по отношению к своему доброму имени, хотя, вообще-то говоря, ничем его особенно не осквернили; кончилось тем, что их попросту стали презирать, хотя вины за ними не было никакой, заслуги их поблекли, на притязания их перестали обращать внимание, а все, что они отстаивали, начисто отвергалось. Репутация человека должна быть не только чистой, но и четкой; ни в чем не удовлетворяйся посредственностью. Если чистотой своего доброго имени и учтивостью манер ты хочешь сравняться со многими, то для этого надо стараться превзойти всех. Прощай. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая