Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
The History of Henry Esmond, Esq./История Генри Эсмонда, эсквайра
CHAPTER III. WHITHER IN THE TIME OF THOMAS, THIRD VISCOUNT, I HAD PRECEDED HIM AS PAGE TO ISABELLA./Глава III. О том, куда еще во времена Томаса, третьего виконта, я был водворен в качестве пажа Изабеллы
| English | Русский |
| Coming up to London again some short time after this retreat, the Lord Castlewood despatched a retainer of his to a little Cottage in the village of Ealing, near to London, where for some time had dwelt an old French refugee, by name Mr. Pastoureau, one of those whom the persecution of the Huguenots by the French king had brought over to this country. With this old man lived a little lad, who went by the name of Henry Thomas. He remembered to have lived in another place a short time before, near to London too, amongst looms and spinning-wheels, and a great deal of psalm- singing and church-going, and a whole colony of Frenchmen. | Явившись вновь в Лондон спустя короткое время после этого переселения, лорд Каслвуд снарядил одного из своих приближенных в деревню Илинг близ Лондона, где незадолго до того поселился в небольшом домике некий старичок-француз по имени господин Пастуро, один из тех гугенотов, которых преследования французского короля вынудили искать пристанища в нашей стране. При этом старике жил маленький мальчик, которого все звали Генри Томас. Он помнил, что совсем еще недавно жил в другом месте, тоже неподалеку от Лондона, где день-деньской жужжали прялки и ткацкие станки, и люди все распевали псалмы и ходили в церковь, и кругом были одни французы. |
| There he had a dear, dear friend, who died, and whom he called Aunt. She used to visit him in his dreams sometimes; and her face, though it was homely, was a thousand times dearer to him than that of Mrs. Pastoureau, Bon Papa Pastoureau's new wife, who came to live with him after aunt went away. And there, at Spittlefields, as it used to be called, lived Uncle George, who was a weaver too, but used to tell Harry that he was a little gentleman, and that his father was a captain, and his mother an angel. | Там была у него милая, милая подруга, которую он звал тетей и которая умерла. Она иногда являлась ему во сне, и ее лицо, хоть оно и не отличалось красотой, было ему в тысячу раз милее лица госпожи Пастуро, новой жены bon papa {Дедушка (франц.).} Пастуро, которая приехала к ним жить, когда тети не стало. И там, в Спиттлфилдс (так называли это место), жил еще дядя Джордж, тоже ткач, который всегда рассказывал Генри, что он маленький джентльмен и что у него отец был капитан, а мать - ангел. |
| When he said so, Bon Papa used to look up from the loom, where he was embroidering beautiful silk flowers, and say, "Angel! she belongs to the Babylonish scarlet woman." Bon Papa was always talking of the scarlet woman. He had a little room where he always used to preach and sing hymns out of his great old nose. Little Harry did not like the preaching; he liked better the fine stories which aunt used to tell him. Bon Papa's wife never told him pretty stories; she quarrelled with Uncle George, and he went away. | Когда он так говорил, bon papa поднимал голову от станка, на котором он ткал прекрасные шелковые цветы, и восклицал: "Ангел! Вавилонской блуднице предался этот ангел!" Bon papa то и дело поминал про вавилонскую блудницу. У него была каморка, где он постоянно читал проповеди домашним и пел гимны, гудя своим большим стариковским носом. Маленький Гарри не любил проповедей; он больше любил волшебные сказки, которые рассказывала ему тетя. Жена bon papa никогда ему не рассказывала сказок; с дядей Джорджем она поссорилась, и он ушел от них. |
| After this, Harry's Bon Papa and his wife and two children of her own that she brought with her, came to live at Ealing. The new wife gave her children the best of everything, and Harry many a whipping, he knew not why. Besides blows, he got ill names from her, which need not be set down here, for the sake of old Mr. Pastoureau, who was still kind sometimes. The unhappiness of those days is long forgiven, though they cast a shade of melancholy over the child's youth, which will accompany him, no doubt, to the end of his days: as those tender twigs are bent the trees grow afterward; and he, at least, who has suffered as a child, and is not quite perverted in that early school of unhappiness, learns to be gentle and long-suffering with little children. | После этого bon papa с маленьким Гарри, новая жена и ее двое детей, которых она привела с собой в дом, переехали на житье в Илинг. Новая жена все, что получше, отдавала своим детям, а Гарри доставались от нее одни колотушки ни за что, ни про что да еще бранные клички - не стоит их повторять ради памяти старого bon papa Пастуро, который все-таки бывал иногда добр к нему. Невзгоды тех дней давно позабыты, хоть они и омрачили детство мальчика тенью печали, которая, должно быть, не исчезнет до конца его дней: так молодое деревцо, надломленное в начале роста, вырастает искривленным; зато уж тот, кто ребенком знал горе, если только суровая школа ранних невзгод не озлобила его, умеет быть кротким и терпеливым с детьми. |
| Harry was very glad when a gentleman dressed in black, on horseback, with a mounted servant behind him, came to fetch him away from Ealing. The noverca, or unjust stepmother, who had neglected him for her own two children, gave him supper enough the night before he went away, and plenty in the morning. She did not beat him once, and told the children to keep their hands off him. One was a girl, and Harry never could bear to strike a girl; and the other was a boy, whom he could easily have beat, but he always cried out, when Mrs. Pastoureau came sailing to the rescue with arms like a flail. | Гарри был очень рад, когда одетый в черное джентльмен, верхом на лошади, в сопровождении верхового же слуги, приехал, чтобы увезти его из Илинга. Недобрая мачеха, всегда обделявшая его ради собственных детей, хорошо его накормила накануне отъезда и еще того лучше наутро. Она ни разу не побила его в этот день и детям своим сказала, чтоб они не смели его трогать. Меньшая была девочка, а девочку Гарри никогда не решился бы ударить; старшего же, мальчика, ему ничего бы не стоило поколотить, но он всегда поднимал крик, и на выручку мчалась госпожа Пастуро со своими тяжелыми как цеп, кулаками. |
| She only washed Harry's face the day he went away; nor ever so much as once boxed his ears. She whimpered rather when the gentleman in black came for the boy; and old Mr. Pastoureau, as he gave the child his blessing, scowled over his shoulder at the strange gentleman, and grumbled out something about Babylon and the scarlet lady. He was grown quite old, like a child almost. Mrs. Pastoureau used to wipe his nose as she did to the children. She was a great, big, handsome young woman; but, though she pretended to cry, Harry thought 'twas only a sham, and sprung quite delighted upon the horse upon which the lackey helped him. | В день отъезда Гарри она сама умыла его и даже не отпустила ему ни одной оплеухи. Когда приезжий джентльмен в черном велел мальчику собираться, она принялась хныкать, а старый bon papa Пастуро, благословляя Гарри на прощание, покосился исподлобья на незнакомого джентльмена и что-то пробормотал о Вавилоне и блуднице. Он был уже очень стар и почти впал в детство. Госпожа Пастуро утирала ему нос так же, как и детям. Она была высокая, дородная, красивая молодая женщина; и хоть она усердно лила слезы, Гарри знал, что это притворство, и с радостью вскочил на лошадь, которую слуга подвел ему. |
| He was a Frenchman; his name was Blaise. The child could talk to him in his own language perfectly well: he knew it better than English indeed, having lived hitherto chiefly among French people: and being called the Little Frenchman by other boys on Ealing Green. He soon learnt to speak English perfectly, and to forget some of his French: children forget easily. Some earlier and fainter recollections the child had of a different country; and a town with tall white houses: and a ship. But these were quite indistinct in the boy's mind, as indeed the memory of Ealing soon became, at least of much that he suffered there. | Слуга был француз; его звали Блэз. Мальчик мог вполне свободно разговаривать с ним на его родном языке, который знал лучше, нежели английский; ведь до того он почти всегда жил среди французов, и мальчишки в Илинге прозвали его французиком. Но он быстро выучился говорить по-английски и отчасти позабыл французский язык: дети легко забывают. Мальчику смутно помнился иной край, город с высокими белыми домами, потом море и корабль. Но все это сохранилось в его памяти лишь слабым воспоминанием, и таким же воспоминанием стал вскоре Илинг, по крайней мере, многие из тех горестей, что ему пришлось испытать там. |
| The lackey before whom he rode was very lively and voluble, and informed the boy that the gentleman riding before him was my lord's chaplain, Father Holt--that he was now to be called Master Harry Esmond--that my Lord Viscount Castlewood was his parrain--that he was to live at the great house of Castlewood, in the province of ----shire, where he would see Madame the Viscountess, who was a grand lady. And so, seated on a cloth before Blaise's saddle, Harry Esmond was brought to London, and to a fine square called Covent Garden, near to which his patron lodged. | Слуга, с которым он ехал, веселый и словоохотливый малый, рассказал мальчику, что джентльмен, едущий впереди, - патер Холт, капеллан милорда, что самого его теперь будут звать мистер Гарри Эсмонд, что милорд Каслвуд - его parrain {Крестный отец (франц.).}, что он будет жить в большом Каслвудском замке, в ...ширской провинции, где он увидит madame виконтессу, весьма знатную леди. И так, сидя на попоне перед седлом Блэза, Гарри Эсмонд доехал до Лондона и до большой красивой площади, называемой Ковент-Гарден, близ которой был дом, где остановился его покровитель. |
| Mr. Holt, the priest, took the child by the hand, and brought him to this nobleman, a grand languid nobleman in a great cap and flowered morning-gown, sucking oranges. He patted Harry on the head and gave him an orange. | Мистер Холт, патер, взял мальчика за руку и повел его к названному вельможе; вельможа, важный и ленивый на вид, в колпаке и цветастом халате, сосал апельсины. Он погладил Гарри по голове и дал ему апельсин. |
| "C'est bien ca," he said to the priest after eying the child, and the gentleman in black shrugged his shoulders. | - C'est bien ca {Так и есть (франц.).}, - сказал он патеру, внимательно оглядев мальчика, а джентльмен в черном пожал плечами. |
| "Let Blaise take him out for a holiday," and out for a holiday the boy and the valet went. Harry went jumping along; he was glad enough to go. | - Пусть Блэз позаботится о его развлечении. - И вдвоем они отправились развлекаться, мальчик и лакей. Гарри шел вприпрыжку: он очень радовался прогулке. |
| He will remember to his life's end the delights of those days. He was taken to see a play by Monsieur Blaise, in a house a thousand times greater and finer than the booth at Ealing Fair--and on the next happy day they took water on the river, and Harry saw London Bridge, with the houses and booksellers' shops thereon, looking like a street, and the Tower of London, with the Armor, and the great lions and bears in the moat--all under company of Monsieur Blaise. | До конца своей жизни он будет помнить радости этих дней. Monsieur Блэз повел его смотреть представление в театре, который был в тысячу раз больше и красивее балагана на илингской ярмарке, а на следующий день они катались по реке, и Гарри увидел Лондонский мост, а на нем дома и книжные лавки, совсем как на улице, и Тауэр, и львов, и медведей во рву - все это в обществе monsieur Блэза. |
| Presently, of an early morning, all the party set forth for the country, namely, my Lord Viscount and the other gentleman; Monsieur Blaise and Harry on a pillion behind them, and two or three men with pistols leading the baggage-horses. And all along the road the Frenchman told little Harry stories of brigands, which made the child's hair stand on end, and terrified him; so that at the great gloomy inn on the road where they lay, he besought to be allowed to sleep in a room with one of the servants, and was compassionated by Mr. Holt, the gentleman who travelled with my lord, and who gave the child a little bed in his chamber. | Наконец в одно прекрасное утро тронулся в путь целый поезд: впереди ехали милорд виконт и джентльмен в черном; потом monsieur Блэз и позади него, на особой подушке, Гарри, а за ними вооруженные пистолетами слуги вели в поводу вьючных лошадей. И всю дорогу француз рассказывал маленькому Гарри истории о разбойниках, от которых у мальчика волосы становились дыбом; и так его напугал, что, когда они прибыли на ночлег в большую мрачную гостиницу, он стал просить, чтобы его поместили в одной комнате с кем-либо из слуг, и спутник милорда, мистер Холт, сжалившись над мальчиком, приказал устроить для него постель в своей комнате. |
| His artless talk and answers very likely inclined this gentleman in the boy's favor, for next day Mr. Holt said Harry should ride behind him, and not with the French lacky; and all along the journey put a thousand questions to the child--as to his foster- brother and relations at Ealing; what his old grandfather had taught him; what languages he knew; whether he could read and write, and sing, and so forth. And Mr. Holt found that Harry could read and write, and possessed the two languages of French and English very well; and when he asked Harry about singing, the lad broke out with a hymn to the tune of Dr. Martin Luther, which set Mr. Holt a-laughing; and even caused his grand parrain in the laced hat and periwig to laugh too when Holt told him what the child was singing. For it appeared that Dr. Martin Luther's hymns were not sung in the churches Mr. Holt preached at. | Своей бесхитростной болтовней и чистосердечными ответами на вопросы мальчик, видимо, расположил к себе этого джентльмена, ибо на следующий день мистер Холт пожелал, чтобы Гарри ехал с ним, а не с лакеем-французом; и всю дорогу не переставал расспрашивать мальчика о его приемном брате и об илингской родне; о том, чему учил его старик дед, какие он знает языки, умеет ли читать, писать, петь и тому подобное. И мистер Холт узнал, что Гарри умеет читать и писать и отлично говорит на двух языках: французском и английском; будучи же спрошен, умеет ли он петь, мальчик затянул гимн сочинения доктора Мартина Лютера, чем вызвал у мистера Холта приступ веселости; даже grand parrain Гарри, в парике и шляпе с перьями, немало смеялся, когда Холт пояснил ему, что именно пел мальчик. Оказалось, что в церквах, где проповедовал мистер Холт, не поют гимнов доктора Мартина Лютера. |
| "You must never sing that song any more: do you hear, little mannikin?" says my Lord Viscount, holding up a finger. | - Впредь больше не пой таких песен, слышишь ты, дурачок? - сказал милорд виконт, назидательно подняв палец. |
| "But we will try and teach you a better, Harry," Mr. Holt said; and the child answered, for he was a docile child, and of an affectionate nature, "That he loved pretty songs, and would try and learn anything the gentleman would tell him." That day he so pleased the gentlemen by his talk, that they had him to dine with them at the inn, and encouraged him in his prattle; and Monsieur Blaise, with whom he rode and dined the day before, waited upon him now. | - Мы постараемся научить тебя лучшим, Гарри, - сказал мистер Холт, и мальчик, послушный и ласковый от природы, отвечал, что "любит красивые песни и постарается выучиться всему, что пожелают джентльмены". В тот день он настолько понравился обоим джентльменам своими речами, что, прибыв в гостиницу, они усадили его с собою обедать и всячески поощряли его болтовню, а monsieur Блэз, с которым накануне он ехал и обедал, прислуживал ему за столом. |
| "'Tis well, 'tis well!" said Blaise, that night (in his own language) when they lay again at an inn. "We are a little lord here; we are a little lord now: we shall see what we are when we come to Castlewood, where my lady is." | - Ладно, ладно! - сказал Блэз (на своем родном языке), когда они снова остановились в гостинице на ночлег. - Это мы тут до поры до времени - маленький лорд; посмотрим, чем мы станем, когда приедем в Каслвуд, к миледи. |
| "When shall we come to Castlewood, Monsieur Blaise?" says Harry. | - А когда мы приедем в Каслвуд, monsieur Блэз? - спросил Гарри. |
| "Parbleu! my lord does not press himself," Blaise says, with a grin; and, indeed, it seemed as if his lordship was not in a great hurry, for he spent three days on that journey which Harry Esmond hath often since ridden in a dozen hours. For the last two of the days Harry rode with the priest, who was so kind to him, that the child had grown to be quite fond and familiar with him by the journey's end, and had scarce a thought in his little heart which by that time he had not confided to his new friend. | - Parbleu! Милорд не слишком торопится, - сказал Блэз, ухмыляясь. В самом деле, его милость, видимо, не спешил, ибо он затратил три дня на этот путь, который впоследствии Генри Эсмонд не раз совершал за двенадцать часов. Два последних дня Гарри ехал с патером, который был с ним так ласков, что к концу путешествия мальчик привык к нему и даже привязался, и в его маленьком сердечке не осталось почти ни одной мысли, которой он не успел бы доверить своему новому другу. |
| At length, on the third day, at evening, they came to a village standing on a green with elms round it, very pretty to look at; and the people there all took off their hats, and made curtsies to my Lord Viscount, who bowed to them all languidly; and there was one portly person that wore a cassock and a broad-leafed hat, who bowed lower than any one--and with this one both my lord and Mr. Holt had a few words. | Наконец, на исходе третьего дня, они прибыли в деревню, живописно раскинувшуюся в долине и окруженную вязами; и все деревенские жители снимали шляпы и кланялись милорду виконту, который лениво кивал им в ответ, а какой-то толстый и важный мужчина в черном платье и широкополой шляпе кланялся ниже всех, и с ним милорд и мистер Холт обменялись несколькими словами. |
| "This, Harry, is Castlewood church," says Mr. Holt, "and this is the pillar thereof, learned Doctor Tusher. Take off your hat, sirrah, and salute Dr. Tusher!" | - Вот это каслвудская церковь, Гарри, - сказал мистер Холт, - а это - столп ее, ученый доктор Тэшер. Сними шляпу, сударь, и поздоровайся с доктором Тэшером. |
| "Come up to supper, Doctor," says my lord; at which the Doctor made another low bow, and the party moved on towards a grand house that was before them, with many gray towers and vanes on them, and windows flaming in the sunshine; and a great army of rooks, wheeling over their heads, made for the woods behind the house, as Harry saw; and Mr. Holt told him that they lived at Castlewood too. | - Приходите к ужину, доктор, - сказал милорд, на что доктор ответил новым низким поклоном, и кавалькада двинулась дальше, к возвышавшемуся впереди большому дому со множеством серых башен, увенчанных флюгерами, в окнах которого пламенело солнце; и на глазах у Гарри целая армия грачей пронеслась у них над головой и скрылась в роще за домом; и мистер Холт сказал ему, что грачи тоже живут в Каслвуде. |
| They came to the house, and passed under an arch into a court-yard, with a fountain in the centre, where many men came and held my lord's stirrup as he descended, and paid great respect to Mr. Holt likewise. | Они приблизились к дому и, проехав под аркой, очутились на обширном дворе с фонтаном посредине, где толпа слуг поспешила им навстречу, чтобы подержать стремя милорду, а также выразить свое почтение мистеру Холту. |
| And the child thought that the servants looked at him curiously, and smiled to one another--and he recalled what Blaise had said to him when they were in London, and Harry had spoken about his godpapa, when the Frenchman said, "Parbleu, one sees well that my lord is your godfather;" words whereof the poor lad did not know the meaning then, though he apprehended the truth in a very short time afterwards, and learned it, and thought of it with no small feeling of shame. | Мальчик заметил, что все слуги смотрят на него с любопытством и переглядываются, улыбаясь, и ему вспомнились слова Блэза, сказанные еще в Лондоне; когда однажды Гарри заговорил о своем крестном, француз сказал: "Parbleu! Это сразу видно, что милорд ваш крестный папенька!" - слова, которых смысл остался тогда непонятным для бедного мальчика, но очень скоро он догадался об истине, и понял ее, и думал о ней с немалым чувством стыда. |
| Taking Harry by the hand as soon as they were both descended from their horses, Mr. Holt led him across the court, and under a low door to rooms on a level with the ground; one of which Father Holt said was to be the boy's chamber, the other on the other side of the passage being the Father's own; and as soon as the little man's face was washed, and the Father's own dress arranged, Harry's guide took him once more to the door by which my lord had entered the hall, and up a stair, and through an ante-room to my lady's drawing-room--an apartment than which Harry thought he had never seen anything more grand--no, not in the Tower of London which he had just visited. Indeed, the chamber was richly ornamented in the manner of Queen Elizabeth's time, with great stained windows at either end, and hangings of tapestry, which the sun shining through the colored glass painted of a thousand lines; and here in state, by the fire, sat a lady to whom the priest took up Harry, who was indeed amazed by her appearance. | Как только они спешились, мистер Холт взял Гарри за руку и повел его через двор к низкой пристройке, где помещались две комнаты; одна из них, по словам патера Холта, предназначена была для мальчика, тогда как другую, по соседству, занимал он сам; и как только лицо малыша было умыто, а платье самого патера приведено в порядок, спутник Гарри повел его к тем дверям, через которые вошел в замок милорд, и, поднявшись по лестнице и миновав переднюю комнату, ввел его в гостиную миледи, которая показалась Гарри пышнее даже покоев в лондонском Тауэре, где он лишь недавно побывал. Комната была богато убрана во вкусе елизаветинских времен, с расписными окнами и штофными обоями, которые солнце, проходя сквозь цветные стекла, раскрашивало в тысячу тонов; и здесь, у камина, торжественно восседала леди, вид которой ошеломил Гарри, когда патер подвел его к ее креслу. |
| My Lady Viscountess's face was daubed with white and red up to the eyes, to which the paint gave an unearthly glare: she had a tower of lace on her head, under which was a bush of black curls-- borrowed curls--so that no wonder little Harry Esmond was scared when he was first presented to her--the kind priest acting as master of the ceremonies at that solemn introduction--and he stared at her with eyes almost as great as her own, as he had stared at the player woman who acted the wicked tragedy-queen, when the players came down to Ealing Fair. | Лицо миледи виконтессы было покрыто слоем белил и румян, доходившим до самых глаз, которым соседство краски придавало сверхъестественный блеск; на голове у нее возвышалась башня из кружев, прикрывавшая чащу черных локонов; не удивительно, что маленький Гарри Эсмонд испугался, когда впервые предстал перед ней в сопровождении доброго патера, исполнявшего роль церемониймейстера при этой торжественной процедуре; он таращил на нее глаза, которые от страха стали почти такими же круглыми, как и у нее самой, - так, бывало, он в Илинге смотрел на комедиантку, изображавшую злодейку-королеву в ярмарочном балагане. |
| She sat in a great chair by the fire-corner; in her lap was a spaniel-dog that barked furiously; on a little table by her was her ladyship's snuff-box and her sugar- plum box. She wore a dress of black velvet, and a petticoat of flame-colored brocade. She had as many rings on her fingers as the old woman of Banbury Cross; and pretty small feet which she was fond of showing, with great gold clocks to her stockings, and white pantofles with red heels; and an odor of musk was shook out of her garments whenever she moved or quitted the room, leaning on her tortoise-shell stick, little Fury barking at her heels. | Миледи сидела у огня в большом кресле; на коленях у нее лежал бешено лаявший спаниель; рядом на маленьком столике стояли табакерка и коробочка с конфетами. На ней было платье черного бархата, а под ним - юбка из парчи огненного цвета. Пальцы ее были унизаны кольцами; на маленьких ножках, которые она любила выставлять напоказ, красовались чулки с длинными золотыми стрелками и белые туфли с красными каблуками; сильный запах мускуса исходил от ее одежд, когда она шевелилась или шла по комнате, опираясь на трость с черепаховой ручкой, а маленькая Фурия с лаем бежала за ней по пятам. |
| Mrs. Tusher, the parson's wife, was with my lady. She had been waiting-woman to her ladyship in the late lord's time, and, having her soul in that business, took naturally to it when the Viscountess of Castlewood returned to inhabit her father's house. | Миссис Тэшер, жена пастора, стояла подле миледи. Она была камеристкой ее милости еще при жизни старого лорда и, будучи душой предана этому занятию, охотно вернулась к нему, когда виконтесса Каслвуд вновь поселилась в отчем доме. |
| "I present to your ladyship your kinsman and little page of honor, Master Henry Esmond," Mr. Holt said, bowing lowly, with a sort of comical humility. "Make a pretty bow to my lady, Monsieur; and then another little bow, not so low, to Madame Tusher--the fair priestess of Castlewood." | - Позвольте представить вашей милости вашего родича и нового пажа, мистера Генри Эсмонда, - сказал мистер Холт, низко кланяясь с шутливым смирением. - Поклонитесь хорошенько миледи, сударь; а теперь еще один поклон, хоть и не такой глубокий, госпоже Тэшер, прекрасной священнослужительнице Каслвуда. |
| "Where I have lived and hope to die, sir," says Madame Tusher, giving a hard glance at the brat, and then at my lady. | - Где я прожила всю свою жизнь и надеюсь также умереть, сэр, - подхватила госпожа Тэшер, метнув пытливый взгляд на маленького Гарри и затем на миледи. |
| Upon her the boy's whole attention was for a time directed. He could not keep his great eyes off from her. Since the Empress of Ealing, he had seen nothing so awful. | На эту последнюю было устремлено все внимание мальчика. Он не мог отвести от нее широко раскрытых глаз. Ни одно зрелище после ярмарочной императрицы не внушало ему подобного благоговейного ужаса. |
| "Does my appearance please you, little page?" asked the lady. | - Нравлюсь я вам, мой маленький паж? - спросила миледи. |
| "He would be very hard to please if it didn't," cried Madame Tusher. | - Если нет, то на него очень трудно угодить! - воскликнула госпожа Тэшер. |
| "Have done, you silly Maria," said Lady Castlewood. | - Молчите, Мария, вы глупы, - сказала леди Каслвуд. |
| "Where I'm attached, I'm attached, Madame--and I'd die rather than not say so." | - Я, сударыня, уж кого люблю, так люблю, и хоть умру, а буду стоять на своем. |
| "Je meurs ou je m'attache," Mr. Holt said with a polite grin. "The ivy says so in the picture, and clings to the oak like a fond parasite as it is." | - Je meurs ou je m'attache {Я умру с тем, к кому привязался (франц.).}, - сказал мистер Холт с вежливой усмешкой. - Так говорит плющ на картинке, обвившийся вокруг дуба, - ласковый паразит. |
| "Parricide, sir!" cries Mrs. Tusher. | - Это кто же кого поразит, сэр? - вскричала миссис Тэшер. |
| "Hush, Tusher--you are always bickering with Father Holt," cried my lady. "Come and kiss my hand, child;" and the oak held out a BRANCH to little Harry Esmond, who took and dutifully kissed the lean old hand, upon the gnarled knuckles of which there glittered a hundred rings. | - Тсс, Тэшер, вечно вы бранитесь с патером Холтом! - воскликнула миледи. - Подойди и поцелуй мне руку, дитя мое. - И дуб протянул свою ветку маленькому Гарри Эсмонду, который взял и послушно поцеловал костлявую старческую руку, на узловатых пальцах которой сверкала сотня колец. |
| "To kiss that hand would make many a pretty fellow happy!" cried Mrs. Tusher: on which my lady crying out, | - Не один молодой красавчик был бы счастлив поцеловать эту руку! - воскликнула миссис Тэшер; и миледи закричала: |
| "Go, you foolish Tusher!" and tapping her with her great fan, Tusher ran forward to seize her hand and kiss it. Fury arose and barked furiously at Tusher; and Father Holt looked on at this queer scene, with arch, grave glances. | - Да полно тебе, глупая Тэшер! - ударила ее своим большим веером, после чего Тэшер кинулась целовать ее руку, Фурия вскочила и яростно залаяла на Тэшер, а патер Холт лукавым, проницательным взглядом созерцал всю эту забавную сцену. |
| The awe exhibited by the little boy perhaps pleased the lady to whom this artless flattery was bestowed: for having gone down on his knee (as Father Holt had directed him, and the mode then was) and performed his obeisance, she said, | Должно быть, благоговейный ужас, отразившийся на лице мальчика, пришелся по нраву леди, к которой была обращена эта нехитрая лесть; ибо после того как он опустился на одно колено (как было в обычае того времени и как ему наказывал патер Холт) и выполнил долг вежливости, она сказала: |
| "Page Esmond, my groom of the chamber will inform you what your duties are, when you wait upon my lord and me; and good Father Holt will instruct you as becomes a gentleman of our name. You will pay him obedience in everything, and I pray you may grow to be as learned and as good as your tutor." | - Паж Эсмонд, мой лакей расскажет вам, как должно прислуживать милорду и мне, а наш добрый патер Холт научит вас поведению, достойному джентльмена, носящего наше имя. Повинуйтесь ему во всем, и будем уповать, что вы вырастете столь же ученым и добрым, как ваш наставник. |
| The lady seemed to have the greatest reverence for Mr. Holt, and to be more afraid of him than of anything else in the world. If she was ever so angry, a word or look from Father Holt made her calm: indeed he had a vast power of subjecting those who came near him; and, among the rest, his new pupil gave himself up with an entire confidence and attachment to the good Father, and became his willing slave almost from the first moment he saw him. | Миледи, по всей видимости, питала величайшее почтение к мистеру Холту и боялась его больше всего на свете. Когда она гневалась, довольно было одного слова или взгляда мистера Холта, чтобы вернуть ей спокойствие; в самом деле, он обладал могучим даром подчинять своей воле всех, кто соприкасался с ним; и его новый ученик всей душой привязался к почтенному патеру и едва ли не с первой минуты стал его добровольным рабом. |
| He put his small hand into the Father's as he walked away from his first presentation to his mistress, and asked many questions in his artless childish way. | Возвращаясь после представления госпоже, он вложил свою ручонку в руку патера и с детским простодушием засыпал его вопросами. |
| "Who is that other woman?" he asked. "She is fat and round; she is more pretty than my Lady Castlewood." | - Кто эта женщина? - спрашивал он. - Она толстая и круглая; она красивее миледи Каслвуд. |
| "She is Madame Tusher, the parson's wife of Castlewood. She has a son of your age, but bigger than you." | - Это госпожа Тэшер, жена каслвудского пастора. У нее есть сын, ровесник тебе, но выше тебя ростом. |
| "Why does she like so to kiss my lady's hand. It is not good to kiss." | - Почему она так любит целовать руку миледи? Ее совсем неприятно целовать. |
| "Tastes are different, little man. Madame Tusher is attached to my lady, having been her waiting-woman before she was married, in the old lord's time. She married Doctor Tusher the chaplain. The English household divines often marry the waiting-women." | - У каждого свой вкус, малыш. Госпожа Тэшер привязана к миледи, она была ее камеристкой еще до ее замужества, при жизни старого лорда. Она вышла замуж за капеллана, доктора Тэшера. Англиканские священники часто женятся на камеристках. |
| "You will not marry the French woman, will you? I saw her laughing with Blaise in the buttery." | - Но вы ведь не женитесь на здешней француженке, правда? Я видел, как она пересмеивалась с Блэзом в кладовой. |
| "I belong to a church that is older and better than the English church," Mr. Holt said (making a sign whereof Esmond did not then understand the meaning, across his breast and forehead); "in our church the clergy do not marry. You will understand these things better soon." | - Я принадлежу к церкви, которая старше и достойнее англиканской, - сказал мистер Холт (прикоснувшись к своему лбу, груди и плечам движением, смысл которого был тогда Эсмонду непонятен). - Служители нашей церкви живут в безбрачии. Позднее ты научишься понимать все это. |
| "Was not Saint Peter the head of your church?--Dr. Rabbits of Ealing told us so." | - Но ведь главою вашей церкви был святой Петр? Я слышал об этом в Илинге, от доктора Рэббитса. |
| The Father said, | Патер сказал: |
| "Yes, he was." | - Да, это так. |
| "But Saint Peter was married, for we heard only last Sunday that his wife's mother lay sick of a fever." On which the Father again laughed, and said he would understand this too better soon, and talked of other things, and took away Harry Esmond, and showed him the great old house which he had come to inhabit. | - А святой Петр был женат, - еще в прошлое воскресенье нам рассказывали, как мать его жены лежала в горячке. - В ответ на что патер снова засмеялся и сказал, что и это Гарри поймет позднее, и, заговорив о другом, взял Гарри Эсмонда за руку и повел его осматривать большой старый дом, где ему предстояло жить. |
| It stood on a rising green hill, with woods behind it, in which were rooks' nests, where the birds at morning and returning home at evening made a great cawing. At the foot of the hill was a river, with a steep ancient bridge crossing it; and beyond that a large pleasant green flat, where the village of Castlewood stood, and stands, with the church in the midst, the parsonage hard by it, the inn with the blacksmith's forge beside it, and the sign of the "Three Castles" on the elm. The London road stretched away towards the rising sun, and to the west were swelling hills and peaks, behind which many a time Harry Esmond saw the same sun setting, that he now looks on thousands of miles away across the great ocean--in a new Castlewood, by another stream, that bears, like the new country of wandering AEneas, the fond names of the land of his youth. | Дом стоял на высоком зеленом холме, а позади была роща, полная грачиных гнезд, и птицы по утрам и вечерам, возвращаясь домой, оглашали ее громким гомоном. У подножья холма протекала река, через которую был перекинут горбатый мост; а за ней расстилалась веселая зеленая долина, где лежала - да и поныне лежит - деревня Каслвуд, с церковью посредине, пасторским домиком подле самой церкви, кузницей и таверной под вывеской "Три Замка", красовавшейся тут же на вязе. Навстречу встающему солнцу протянулась дорога на Лондон, а на запад уходили холмы и горы, за которыми не раз перед взором Гарри Эсмонда садилось то самое солнце, что теперь светит ему по другую сторону океана, за много тысяч миль пути - в новом Каслвуде, у другой реки, где, как на новой родине скитальца Энея, все носит милые сердцу имена страны его детства. |
| The Hall of Castlewood was built with two courts, whereof one only, the fountain-court, was now inhabited, the other having been battered down in the Cromwellian wars. In the fountain-court, still in good repair, was the great hall, near to the kitchen and butteries. A dozen of living-rooms looking to the north, and communicating with the little chapel that faced eastwards and the buildings stretching from that to the main gate, and with the hall (which looked to the west) into the court now dismantled. This court had been the most magnificent of the two, until the Protector's cannon tore down one side of it before the place was taken and stormed. The besiegers entered at the terrace under the clock-tower, slaying every man of the garrison, and at their head my lord's brother, Francis Esmond. | Каслвудский замок был построен в два крыла, из которых лишь одно, примыкавшее ко двору с фонтаном, было теперь обитаемо, другое же оставалось разрушенным со времени кромвелевских битв. Во двор с фонтаном выходила сохранившаяся в целости большая зала, кухня, расположенная неподалеку, и кладовые. Ряд жилых комнат, обращенных на север, сообщался с небольшой капеллой в восточной части и строениями, которые тянулись от последней по направлению к главным воротам, а также с залой, обращенной на запад и выходившей в ныне заброшенный второй двор. Это крыло было более пышным из двух, покуда пушки протектора не снесли часть внешней стены, перед тем как замок был взят приступом. Осаждающие вступили в замок со стороны часовой башни и перебили весь гарнизон вместе с его начальником Фрэнсисом Эсмондом, братом милорда. |
| The Restoration did not bring enough money to the Lord Castlewood to restore this ruined part of his house; where were the morning parlors, above them the long music-gallery, and before which stretched the garden-terrace, where, however, the flowers grew again which the boots of the Roundheads had trodden in their assault, and which was restored without much cost, and only a little care, by both ladies who succeeded the second viscount in the government of this mansion. Round the terrace-garden was a low wall with a wicket leading to the wooded height beyond, that is called Cromwell's Battery to this day. | Реставрация не принесла лорду Каслвуду достаточно денег, чтоб он мог реставрировать разрушенную часть своего дома, в которой помещались малые гостиные, а над ними длинная музыкальная зала; но в цветнике под окнами последней теперь снова росли вытоптанные сапогами круглоголовых цветы, ибо он был восстановлен без больших издержек одними лишь заботами обеих леди, наследовавших второму виконту во владении замком. Вокруг цветника шла невысокая ограда, и калитка в ней вела к лесистому холму, и поныне носящему название батареи Кромвеля. |
| Young Harry Esmond learned the domestic part of his duty, which was easy enough, from the groom of her ladyship's chamber: serving the Countess, as the custom commonly was in his boyhood, as page, waiting at her chair, bringing her scented water and the silver basin after dinner--sitting on her carriage-step on state occasions, or on public days introducing her company to her. This was chiefly of the Catholic gentry, of whom there were a pretty many in the country and neighboring city; and who rode not seldom to Castlewood to partake of the hospitalities there. In the second year of their residence, the company seemed especially to increase. My lord and my lady were seldom without visitors, in whose society it was curious to contrast the difference of behavior between Father Holt, the director of the family, and Doctor Tusher, the rector of the parish--Mr. Holt moving amongst the very highest as quite their equal, and as commanding them all; while poor Doctor Tusher, whose position was indeed a difficult one, having been chaplain once to the Hall, and still to the Protestant servants there, seemed more like an usher than an equal, and always rose to go away after the first course. | От лакея миледи юный Гарри Эсмонд узнал свои обязанности, которые не заключали в себе ничего трудного: служить виконтессе в качестве пажа по обычаю того времени, стоять за ее стулом, подавать ей после трапезы душистую воду в серебряной чашке, сидеть на ступеньках ее кареты при парадных выездах и в приемные дни докладывать о прибывших гостях. Последние большей частью были из католиков-дворян, которых много шило в городе и окрестных деревнях и которые нередко наезжали в Каслвуд оказать честь гостеприимству хозяев. На второй год пребывания там милорда и миледи число их друзей особенно увеличилось. В замке редкий день не бывало гостей, и любопытно было наблюдать, сколь различно вели себя в обществе патер Холт, духовник семьи, и доктор Тзшер, викарий прихода, - мистер Холт со знатнейшими держался как равный и даже словно повелевал ими, тогда как бедный доктор Тэшер, чье трудное положение еще усугублялось тем, что некогда он был капелланом замка и до сих пор оставался им для протестантской прислуги, казался скорее лакеем, чем равным, и после первого блюда всегда уходил домой. |
| Also there came in these times to Father Holt many private visitors, whom, after a little, Henry Esmond had little difficulty in recognizing as ecclesiastics of the Father's persuasion, whatever their dresses (and they adopted all) might be. These were closeted with the Father constantly, and often came and rode away without paying their devoirs to my lord and lady--to the lady and lord rather--his lordship being little more than a cipher in the house, and entirely under his domineering partner. A little fowling, a little hunting, a great deal of sleep, and a long dine at cards and table, carried through one day after another with his lordship. When meetings took place in this second year, which often would happen with closed doors, the page found my lord's sheet of paper scribbled over with dogs and horses, and 'twas said he had much ado to keep himself awake at these councils: the Countess ruling over them, and he acting as little more than her secretary. | Бывали у патера Холта и личные посетители, и Генри Эсмонд очень скоро научился распознавать в них духовных лиц одной с патером веры, какова бы ни была их одежда (а они являлись в самых различных). Они подолгу сидели с патером запершись и часто приезжали и уезжали, не отдав долг вежливости милорду и миледи, - вернее сказать, миледи и милорду, ибо его милость значил в собственном доме немногим более пешки и всецело был в подчинении у своей властолюбивой супруги. Немного охоты, немного верховой езды, изрядная доля сна и долгие часы за едой и картами - вот и все, в чем изо дня в день проходила жизнь милорда. Когда на второй год в замке начались сборища, нередко происходившие при запертых дверях, паж находил потом на столе перед креслом своего господина листок бумаги, покрытый рисунками, изображавшими собак и лошадей, и, как говорили, милорду великих трудов стоило удержаться, чтоб не заснуть во время этих совещаний, которыми руководила виконтесса, он же был при ней лишь чем-то вроде секретаря. |
| Father Holt began speedily to be so much occupied with these meetings as rather to neglect the education of the little lad who so gladly put himself under the kind priest's orders. At first they read much and regularly, both in Latin and French; the Father not neglecting in anything to impress his faith upon his pupil, but not forcing him violently, and treating him with a delicacy and kindness which surprised and attached the child, always more easily won by these methods than by any severe exercise of authority. And his delight in their walks was to tell Harry of the glories of his order, of its martyrs and heroes, of its Brethren converting the heathen by myriads, traversing the desert, facing the stake, ruling the courts and councils, or braving the tortures of kings; so that Harry Esmond thought that to belong to the Jesuits was the greatest prize of life and bravest end of ambition; the greatest career here, and in heaven the surest reward; and began to long for the day, not only when he should enter into the one church and receive his first communion, but when he might join that wonderful brotherhood, which was present throughout all the world, and which numbered the wisest, the bravest, the highest born, the most eloquent of men among its members. | В непродолжительном времени сборища эти стали доставлять так много забот мистеру Холту, что он несколько забросил воспитание мальчика, который так радостно вверился попечениям доброго патера. Первое время они много и часто читали вместе и по-французски и по-латыни, причем патер никогда не упускал случая раскрыть перед учеником преимущества своей религии, однако же ничего ему не навязывал силой и проявлял доброту и деликатность, изумлявшую и трогавшую мальчика, на которого куда легче было воздействовать подобными средствами, нежели строгостью и проявлением власти. Но больше всего любил он во время наших прогулок рассказывать Гарри о величии своего ордена, о его мучениках и героях, о том, как члены его обращают в святую веру миллионы язычников, скитаются в пустынях, стойко переносят пытки, главенствуют при дворах и в государственных советах или смело идут на казнь по приказу королей, так что Гарри Эсмонд стал почитать принадлежность к ордену иезуитов величайшим благом жизни и пределом честолюбивых стремлений, благороднейшим поприщем земным и верным залогом награды на небесах и с нетерпением ожидал не только своего вступления в лоно единой церкви и первого причастия, но и того дня, когда ему позволено будет стать в ряды этого удивительного братства, рассеянного по всему свету и насчитывающего среди своих членов самых мудрых, самых отважных, самых высокородных и притом красноречивейших из людей. |
| Father Holt bade him keep his views secret, and to hide them as a great treasure which would escape him if it was revealed; and, proud of this confidence and secret vested in him, the lad became fondly attached to the master who initiated him into a mystery so wonderful and awful. And when little Tom Tusher, his neighbor, came from school for his holiday, and said how he, too, was to be bred up for an English priest, and would get what he called an exhibition from his school, and then a college scholarship and fellowship, and then a good living--it tasked young Harry Esmond's powers of reticence not to say to his young companion, | Натер Холт наказал ему держать в тайне эти надежды и хранить их, как драгоценное сокровище, которого он лишится, если оно будет обнаружено; и, гордый оказанным ему доверием, мальчик все нежнее привязывался к учителю, приобщившему его к столь великой и удивительной тайне. А когда приехал на каникулы Том Тэшер, его маленький сосед, и рассказал, что и он готовится стать священником англиканской церкви и получит стипендию (так он называл это), сначала в школе, а потом и в колледже, а потом станет действительным членом колледжа и получит богатый приход, - великих усилий стоило юному Генри Эсмонду удержаться и не воскликнуть приятелю в ответ: |
| "Church! priesthood! fat living! My dear Tommy, do you call yours a church and a priesthood? What is a fat living compared to converting a hundred thousand heathens by a single sermon? What is a scholarship at Trinity by the side of a crown of martyrdom, with angels awaiting you as your head is taken off? Could your master at school sail over the Thames on his gown? Have you statues in your church that can bleed, speak, walk, and cry? My good Tommy, in dear Father Holt's church these things take place every day. You know Saint Philip of the Willows appeared to Lord Castlewood, and caused him to turn to the one true church. No saints ever come to you." And Harry Esmond, because of his promise to Father Holt, hiding away these treasures of faith from T. Tusher, delivered himself of them nevertheless simply to Father Holt; who stroked his head, smiled at him with his inscrutable look, and told him that he did well to meditate on these great things, and not to talk of them except under direction. | "Церковь! Священники! Богатый приход! Бедный мой Томми, и это, по-твоему, церковь и священники? Что значит богатый приход в сравнении с сотней тысяч язычников, обращенных одной проповедью? Что значит стипендия в колледже святой Троицы перед мученическим венцом, с которым встретят тебя ангелы, после того как тебе отсекут голову? Может твой школьный учитель переплыть Темзу на своем плаще? Есть в твоей церкви статуи, которые истекают кровью, говорят, ходят и плачут? А вот в церкви моего дорогого патера Холта подобные чудеса совершаются каждый день. Томми, дружок, знаешь ли ты, что милорду Каслвуду являлся святой Филипп и повелел ему обратиться в лоно единой истинной церкви? Вам святые никогда не являются". Но Гарри Эсмонд, верный своему слову, скрывал эти сокровища веры от Томаса Тэшера и лишь облегчал свою душу, чистосердечно выкладывая их перед патером Холтом, который гладил его по голове, улыбался своей непроницаемой улыбкой и говорил ему, что он поступает правильно, размышляя об этих великих истинах, но без спросу ни с кем не делясь своими мыслями. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая