Краткая коллекция англтекстов
Генри Фильдинг. История Тома Джонса, найденыша
Том XI
Containing about three days/
Охватывающая около трех дней
Глава 1.
A crust for the critics
Корка для критиков
| English | Русский |
| In our last initial chapter we may be supposed to have treated that formidable set of men who are called critics with more freedom than becomes us; since they exact, and indeed generally receive, great condescension from authors. We shall in this, therefore, give the reasons of our conduct to this august body; and here we shall, perhaps, place them in a light in which they have not hitherto been seen. | Может показаться, что в нашей последней вступительной главе мы обошлись с грозным цехом людей, именуемых критиками, более непринужденно, чем нам приличествует: ведь они требуют от писателей большой угодливости, и это требование обыкновенно удовлетворяется. Поэтому в настоящей главе мы изложим этой высокой корпорации резоны нашего поведения, причем, может статься, представим господ критиков в таком свете, в каком до сих пор еще их не видели. |
| This word critic is of Greek derivation, and signifies judgment. Hence I presume some persons who have not understood the original, and have seen the English translation of the primitive, have concluded that it meant judgment in the legal sense, in which it is frequently used as equivalent to condemnation. | Слово "критика" происхождения греческого и означает - суд. Отсюда, я полагаю, люди, не понимающие оригинала и знакомые только с переводом, заключили, что оно означает суд в юридическом смысле, зачастую понимая это слово как синоним осуждения. |
| I am rather inclined to be of that opinion, as the greatest number of critics hath of late years been found amongst the lawyers. Many of these gentlemen, from despair, perhaps, of ever rising to the bench in Westminster-hall, have placed themselves on the benches at the playhouse, where they have exerted their judicial capacity, and have given judgment, i.e., condemned without mercy. | Я склоняюсь именно к этому мнению, так как значительнейшая часть критиков в последние годы состоит из юристов. Многие из этих господ, отчаявшись, может быть, занять место на скамье в Вестминстер-Холле, расположились на театральных скамьях, где и принялись проявлять свои судейские способности и творить суд, то есть беспощадно осуждать. |
| The gentlemen would, perhaps, be well enough pleased, if we were to leave them thus compared to one of the most important and honourable offices in the commonwealth, and, if we intended to apply to their favour, we would do so; but, as we design to deal very sincerely and plainly too with them, we must remind them of another officer of justice of much lower rank; to whom as they not only pronounce, but execute, their own judgment, they bear likewise some remote resemblance. | Господа эти были бы, вероятно, чрезвычайно польщены, если бы мы ограничились этим сравнением их с одной из самых важных и почетных должностей в государстве, и мы бы так и поступили, если бы искали их расположения; но так как мы намерены обращаться с ними искренне и с прямотой, то должны им напомнить о другом должностном лице судебного ведомства, гораздо низшего ранга, с которым у них тоже есть некоторое отдаленное сходство, поскольку они не только произносят приговор, ной приводят его в исполнение. |
| But in reality there is another light, in which these modern critics may, with great justice and propriety, be seen; and this is that of a common slanderer. If a person who prys into the characters of others, with no other design but to discover their faults, and to publish them to the world, deserves the title of a slanderer of the reputations of men, why should not a critic, who reads with the same malevolent view, be as properly stiled the slanderer of the reputation of books? | Однако нынешних критиков можно с большой справедливостью и верностью представить также и в другом освещении, а именно: как публичных клеветников. Если субъект, сующий нос в дела других с единственной целью открыть чужие промахи и разгласить их всему свету, заслуживает названия клеветника, порочащего репутацию людей, то почему же критика, читающего книги с тем же злобным намерением, нельзя назвать клеветником, порочащим репутацию книг? |
| Vice hath not, I believe, a more abject slave; society produces not a more odious vermin; nor can the devil receive a guest more worthy of him, nor possibly more welcome to him, than a slanderer. The world, I am afraid, regards not this monster with half the abhorrence which he deserves; and I am more afraid to assign the reason of this criminal lenity shown towards him; yet it is certain that the thief looks innocent in the comparison; nay, the murderer himself can seldom stand in competition with his guilt: for slander is a more cruel weapon than a sword, as the wounds which the former gives are always incurable. One method, indeed, there is of killing, and that the basest and most execrable of all, which bears an exact analogy to the vice here disclaimed against, and that is poison: a means of revenge so base, and yet so horrible, that is was once wisely distinguished by our laws from all other murders, in the peculiar severity of the punishment. | Мне кажется, нет более презренного раба порока, общество не порождает более отвратительной гадины, и у дьявола нет гостя, более его достойного и более ему желанного, чем клеветник. Свет, боюсь я, и наполовину не гнушается этого чудовища так, как оно заслуживает; и еще больше боюсь я объяснить причину этой преступной снисходительности к нему; несомненно, однако, что вор по сравнению с клеветником кажется невинным; даже убийца редко может с ним соперничать в отношении тяжести преступления: ведь клевета - оружие более ужасное, чем шпага, так как наносимые ею раны всегда неизлечимы. Один только способ убийства, самый гнусный и подлый из всех, имеет точное сходство с пороком, против которого мы здесь ополчаемся, именно: отравление - способ мести, настолько презренный и отвратительный, что законы наши некогда мудро отличали его от всех других видов убийства особенно строгим наказанием. |
| Besides the dreadful mischiefs done by slander, and the baseness of the means by which they are effected, there are other circumstances that highly aggravate its atrocious quality; for it often proceeds from no provocation, and seldom promises itself any reward, unless some black infernal mind may propose a reward in the thoughts of having procured the ruin and misery of another. | Помимо страшного вреда, причиняемого клеветой, и гнусности средств, ею употребляемых, есть и другие обстоятельства, придающие ей еще более отвратительный характер: ведь часто сеется она без всякого повода и почти никогда не сулит клеветнику награды, если исключить те черные, адские души, для которых наградой служит одна мысль о чужой гибели и несчастьях. |
| Shakespear hath nobly touched this vice, when he says | Шекспир великолепно обрисовал этот порок, говоря: |
| Who steals my purse steals trash; 'tis something, nothing; 'Twas mine, 'tis his, and hath been slave to thousands: But he that filches from me my good name Robs me of that which not enriches him, But makes me poor indeed. | Кошель стащить - стащить пустяк, ничто: Был мой - чужим стал раб мильонов; Но, имя доброе мое похитив, Богатым вор не станет, а меж тем Он разорит меня. |
| With all this my good reader will doubtless agree; but much of it will probably seem too severe, when applied to the slanderer of books. But let it here be considered that both proceed from the same wicked disposition of mind, and are alike void of the excuse of temptation. Nor shall we conclude the injury done this way to be very slight, when we consider a book as the author's offspring, and indeed as the child of his brain. | Со всем этим, без сомнения, согласится почтенный мой читатель; но многое из сказанного, вероятно, покажется ему слишком суровым в применении к людям, которые клевещут па книги. Так пусть учтено будет, что в обоих случаях клевета имеет источником один и тот же злобный умысел и одинаково не может быть оправдана соблазном. И мы не вправе сказать, что ущерб, причиняемый такой клеветой, ничтожен, если рассматривать книгу как порождение автора, как дитя его мозга. |
| The reader who hath suffered his muse to continue hitherto in a virgin state can have but a very inadequate idea of this kind of paternal fondness. To such we may parody the tender exclamation of Macduff, "Alas! Thou hast written no book." But the author whose muse hath brought forth will feel the pathetic strain, perhaps will accompany me with tears (especially if his darling be already no more), while I mention the uneasiness with which the big muse bears about her burden, the painful labour with which she produces it, and lastly, the care, the fondness, with which the tender father nourishes his favourite, till it be brought to maturity, and produced into the world. | Читатель, муза которого находится в девственном состоянии, может составить себе лишь весьма несовершенное представление об этом роде родительской любви. Для такого читателя мы можем пародировать нежное восклицание Макдуфа: "Увы, ты не написал ни одной книги". Но автор, муза которого уже рожала, поймет всю патетику этих слов и даже, может быть, прольет слезы (особенно если его любимчика нет уже в живых), когда я расскажу, с каким трудом муза вынашивает свое бремя, с какими муками разрешается от него и, наконец, с какой заботливостью и любовью нежный отец холит своего баловня, пока его не вырастит и не выпустит в свет. |
| Nor is there any paternal fondness which seems less to savour of absolute instinct, and which may so well be reconciled to worldly wisdom, as this. These children may most truly be called the riches of their father; and many of them have with true filial piety fed their parent in his old age: so that not only the affection, but the interest, of the author may be highly injured by these slanderers, whose poisonous breath brings his book to an untimely end. | И ни один из видов родительской любви не является менее безотчетным и слепым, ни один так хорошо не согласуется с житейской мудростью. Такие дети по всей справедливости могут быть названы богатством отца, многие из них с истинно сыновней преданностью кормили родителя в преклонные его годы; таким образом, не только заветные чувства, но и материальные интересы писателя могут быть сильно задеты этими клеветниками, ядовитое дыхание которых поражает книгу преждевременной смертью. |
| Lastly, the slander of a book is, in truth, the slander of the author: for, as no one can call another bastard, without calling the mother a whore, so neither can any one give the names of sad stuff, horrid nonsense, &c., to a book, without calling the author a blockhead; which, though in a moral sense it is a preferable appellation to that of villain, is perhaps rather more injurious to his worldly interest. | Наконец, кто чернит книгу - чернит в то же время ее автора, потому что, как нельзя назвать кого-нибудь ублюдком, не назвав мать его потаскухой, так нельзя сказать о книге: "жалкая сплетня, чудовищная нелепость", не назвав автора ее болваном, что в нравственном смысле хотя и предпочтительней наименования подлец, по в отношении житейских выгод, пожалуй, вреднее. |
| Now, however ludicrous all this may appear to some, others, I doubt not, will feel and acknowledge the truth of it; nay, may, perhaps, think I have not treated the subject with decent solemnity; but surely a man may speak truth with a smiling countenance. In reality, to depreciate a book maliciously, or even wantonly, is at least a very ill-natured office; and a morose snarling critic may, I believe, be suspected to be a bad man. | Как ни смешно все это может показаться иным читателям, однако я не сомневаюсь, найдется немало и таких, которые почувствуют и признают правоту моих слов и даже, пожалуй, подумают, что я рассуждаю об этом предмете недостаточно торжественно,- но, право же, истину можно говорить и с улыбкой на лице. Обесславить книгу из злобы или даже ради шутки - поступок по меньшей мере весьма неблаговидный; и угрюмый, брюзгливый критик справедливо, мне кажется, должен почитаться дурным человеком. |
| I will therefore endeavour, in the remaining part of this chapter, to explain the marks of this character, and to show what criticism I here intend to obviate: for I can never be understood, unless by the very persons here meant, to insinuate that there are no proper judges of writing, or to endeavour to exclude from the commonwealth of literature any of those noble critics to whose labours the learned world are so greatly indebted. Such were Aristotle, Horace, and Longinus, among the antients, Dacier and Bossu among the French, and some perhaps among us; who have certainly been duly authorized to execute at least a judicial authority in foro literario. | Я постараюсь поэтому в заключительной части настоящей главы охарактеризовать его и показать, какую критику я отвергаю, ибо, надеюсь, никто, кроме разве господ, о которых здесь идет речь, не понял меня так, будто я вообще не допускаю существования компетентных судей литературных произведений или пытаюсь устранить из области литературы кого-нибудь из тех благородных критиков, трудам которых столько обязан ученый мир. К числу их принадлежат Аристотель, Гораций и Лонгин - среди древних, Дасье и Боссю - у французов да, пожалуй, кое-кто у нас; все они обладали должной компетентностью для исполнения судебных обязанностей in foro litterario 58. |
| But without ascertaining all the proper qualifications of a critic, which I have touched on elsewhere, I think I may very boldly object to the censures of any one past upon works which he hath not himself read. Such censurers as these, whether they speak from their own guess or suspicion, or from the report and opinion of others, may properly be said to slander the reputation of the book they condemn. | Но, не устанавливая всех качеств, какими должен обладать критик, о чем я говорил в другом месте, я смело могу, мне кажется, протестовать против хулы людей, не читавших осуждаемых ими сочинений. Подобные хулители, высказываются ли они на основании собственных догадок или подозрений или же на основании отзывов и мнения других, справедливо могут быть названы клеветниками, порочащими репутацию осуждаемых ими книг. |
| Such may likewise be suspected of deserving this character, who, without assigning any particular faults, condemn the whole in general defamatory terms; such as vile, dull, d-d stuff, &c., and particularly by the use of the monosyllable low; a word which becomes the mouth of no critic who is not RIGHT HONOURABLE. | Этой характеристики, сдается мне, заслуживают также критики, которые, не указывая определенных недостатков, осуждают все произведение целиком, клеймя его ходячими поносными словами: гадость, глупость, дрянь и тому подобное, особенно эпитетом "низкий" - вовсе неприличным в устах критика, если только он не сиятельная особа. |
| Again, though there may be some faults justly assigned in the work, yet, if those are not in the most essential parts, or if they are compensated by greater beauties, it will savour rather of the malice of a slanderer than of the judgment of a true critic to pass a severe sentence upon the whole, merely on account of some vicious part. This is directly contrary to the sentiments of Horace: | Далее, пусть даже в произведении действительно обнаружены некоторые погрешности, но если они находятся не в самых существенных его частях и возмещаются большими красотами, то суровый приговор всему произведению единственно на основании некоторых неудачных частностей продиктован скорее злобой клеветника, чем суждением истинного критика. Это прямая противоположность взглядам Горация: |
| Verum ubi plura nitent in carmine, non ego paucis Offendor maculis, quas aut incuria fudit, Aut humana parum cavit natura- | Verum ubi plura nitent in carmine, non ego paucis Offender maculis, quas aut incuria fudit, Aut humana parum cavit natura 59. |
| But where the beauties, more in number, shine, I am not angry, when a casual line (That with some trivial faults unequal flows) A careless hand or human frailty shows. MR. FRANCIS | |
| For, as Martial says, Aliter non fit, Avite, liber. No book can be otherwise composed. All beauty of character, as well as of countenance, and indeed of everything human, is to be tried in this manner. Cruel indeed would it be if such a work as this history, which hath employed some thousands of hours in the composing, should be liable to be condemned, because some particular chapter, or perhaps chapters, may be obnoxious to very just and sensible objections. And yet nothing is more common than the most rigorous sentence upon books supported by such objections, which, if they were rightly taken (and that they are not always), do by no means go to the merit of the whole. In the theatre especially, a single expression which doth not coincide with the taste of the audience, or with any individual critic of that audience, is sure to be hissed; and one scene which should be disapproved would hazard the whole piece. To write within such severe rules as these is as impossible as to live up to some splenetic opinions: and if we judge according to the sentiments of some critics, and of some Christians, no author will be saved in this world, and no man in the next. | Ибо, как говорит Марциал, aliter non fit, Avite, liber - ни одна книга не пишется иначе. Всякая красота в характере, в наружности, а также во всем, что касается человека, должна оцениваться только таким образом. В самом деле, было бы жестоко, если бы произведение вроде этой истории, на сочинение которого ушло несколько тысяч часов, подверглось осуждению оттого, что одна какая-нибудь глава или даже ряд глав могут вызвать вполне справедливые и разумные возражения. Между тем сплошь и рядом суровейший приговор книге основывается только на таких возражениях, которые, если они справедливы (а это бывает не всегда), нисколько не подрывают ее достоинства в целом. Особенно на театральных подмостках отдельное выражение, пришедшееся не по вкусу публике или какому-нибудь критику из публики, наверняка будет освистано, а одна не понравившаяся сцена может провалить всю пьесу. Писать, подчиняясь столь строим требованиям, так же невозможно, как жить согласно правилам желчных ригористов: послушать некоторых критиков и некоторых набожных христиан, так ни один писатель не спасется в этой жизни и ни один человек - в будущей. |
Глава 2.
The adventures which Sophia met with after her leaving Upton
Приключения Софьи после отъезда из Эптона
| English | Русский |
| Our history, just before it was obliged to turn about and travel backwards, had mentioned the departure of Sophia and her maid from the inn; we shall now therefore pursue the steps of that lovely creature, and leave her unworthy lover a little longer to bemoan his ill-luck, or rather his ill-conduct. | История наша, перед тем как нам пришлось повернуть назад и проделать путь, совершенный нашей героиней, остановилась на отъезде Софьи и ее горничной из гостиницы; последуем теперь за этой милой девушкой, предоставив ее недостойному возлюбленному оплакивать свою злую судьбу или, вернее, свое дурное поведение. |
| Sophia having directed her guide to travel through bye-roads, across the country, they now passed the Severn, and had scarce got a mile from the inn, when the young lady, looking behind her, saw several horses coming after on full speed. This greatly alarmed her fears, and she called to the guide to put on as fast as possible. | Софья приказала проводнику ехать проселочными дорогами; они переправились через Северн и находились всего в миле от гостиницы, когда героиня наша, оглянувшись, увидела нескольких всадников, мчавшихся во весь опор. Она очень испугалась и велела проводнику гнать как можно скорее. |
| He immediately obeyed her, and away they rode a full gallop. But the faster they went, the faster were they followed; and as the horses behind were somewhat swifter than those before, so the former were at length overtaken. A happy circumstance for poor Sophia; whose fears, joined to her fatigue, had almost overpowered her spirits; but she was now instantly relieved by a female voice, that greeted her in the softest manner, and with the utmost civility. This greeting Sophia, as soon as she could recover her breath, with like civility, and with the highest satisfaction to herself, returned. | Тот повиновался, и они поскакали галопом. Но чем больше они прибавляли ходу, тем жарче их преследовали; и так как у догоняющих лошади были несколько резвее, чем у спасающихся от погони, то в конце концов первые догнали вторых - обстоятельство, счастливое для бедняжки Софьи, которая от страха и усталости почти обессилела; у нее сразу отлегло от сердца, когда раздался женский голос приветствовавший ее в самых ласковых и учтивых выражениях. Отдышавшись, Софья тотчас же отвечала на приветствие столь же учтиво и с большим удовольствием. |
| The travellers who joined Sophia, and who had given her such terror, consisted, like her own company, of two females and a guide. | Всадники, настигшие Софью и так ее напугавшие, оказались, подобно ей, двумя женщинами с проводником. |
| The two parties proceeded three full miles together before any one offered again to open their mouths; when our heroine, having pretty well got the better of her fear (but yet being somewhat surprized that the other still continued to attend her, as she pursued no great road, and had already passed through several turnings), accosted the strange lady in a most obliging tone, and said, "She was very happy to find they were both travelling the same way." The other, who, like a ghost, only wanted to be spoke to, readily answered, "That the happiness was entirely hers; that she was a perfect stranger in that country, and was so overjoyed at meeting a companion of her own sex, that she had perhaps been guilty of an impertinence, which required great apology, in keeping pace with her." More civilities passed between these two ladies; for Mrs. Honour had now given place to the fine habit of the stranger, and had fallen into the rear. But, though Sophia had great curiosity to know why the other lady continued to travel on through the same bye-roads with herself, nay, though this gave her some uneasiness, yet fear, or modesty, or some other consideration, restrained her from asking the question. | Обе кавалькады проехали добрые три мили вместе, не проронив больше ни слова. Наконец наша героиня, почти совсем оправившись от страха (но несколько недоумевая, почему эта дама не отстает от нее, хотя они едут не по большой дороге и уже несколько раз свернули в сторону), обратилась к незнакомке и очень любезно ей сказала, что "она очень счастлива, что они едут вместе". Незнакомка, которая, казалось, только и ожидала, когда с ней заговорят, с готовностью отвечала, "что и она страшно счастлива; что местность эта ей совсем незнакома, и потому, встретив попутчицу, она на радостях решила не отставать от нее, хотя это, может быть, неучтиво, в чем она просит извинения". Дамы обменялись еще несколькими любезностями, потому что миссис Гонора уступила место облаченной в изящную амазонку незнакомке, а сама удалилась в тыл. Но хотя Софья очень любопытствовала узнать, почему эта дама едет теми же окольными дорогами, что и она, и была даже этим немного встревожена, однако робость, или скромность, или иные причины удерживали ее от расспросов. |
| The strange lady now laboured under a difficulty which appears almost below the dignity of history to mention. Her bonnet had been blown from her head not less than five times within the last mile; nor could she come at any ribbon or handkerchief to tie it under her chin. When Sophia was informed of this, she immediately supplied her with a handkerchief for this purpose; which while she was pulling from her pocket, she perhaps too much neglected the management of her horse, for the beast, now unluckily making a false step, fell upon his fore-legs, and threw his fair rider from his back. | Незнакомая дама находилась в это время в затруднении, упоминать о котором почти что ниже достоинства историка. На протяжении последней мили ветер не меньше пяти раз срывал с нее шляпу, а она не могла достать ни ленты, ни платка, чтобы подвязать ее под подбородком. Узнав об этом, Софья тотчас же предложила ей платок; но, вынимая его из кармана, она, вероятно, слишком отпустила поводья, потому что лошадь как раз в эту минуту несчастливо оступилась, упала на передние ноги и сбросила свою прекрасную наездницу. |
| Though Sophia came head foremost to the ground, she happily received not the least damage: and the same circumstances which had perhaps contributed to her fall now preserved her from confusion; for the lane which they were then passing was narrow, and very much overgrown with trees, so that the moon could here afford very little light, and was moreover, at present, so obscured in a cloud, that it was almost perfectly dark. By these means the young lady's modesty, which was extremely delicate, escaped as free from injury as her limbs, and she was once more reinstated in her saddle, having received no other harm than a little fright by her fall. | Хотя Софья полетела стремглав на землю, но, к счастью, не ушиблась, и обстоятельства, способствовавшие, может быть, ее падению, пощадили ее стыдливость: проселочная дорога, по которой они теперь ехали, была очень узкая и густо обсажена деревьями, так что луна освещала ее скудно, а в ту минуту она скрылась за облаком, и было почти совсем темно. Благодаря этому скромность молодой девушки, необычайно стыдливой, нисколько не пострадала, как и ее тело, и она снова села на лошадь, поплатившись только легким испугом при падении. |
| Daylight at length appeared in its full lustre; and now the two ladies, who were riding over a common side by side, looking stedfastly at each other, at the same moment both their eyes became fixed; both their horses stopt, and, both speaking together, with equal joy pronounced, the one the name of Sophia, the other that of Harriet. | Наступил наконец день в своем ярком блеске, обе дамы, ехавшие бок о бок по выгону, пристально посмотрели друг на дружку, взоры их застыли в неподвижности, лошади в ту же минуту остановились, и обе они заговорили разом, произнеся одинаково радостно, одна: "Софья!", другая: "Гарриет!" |
| This unexpected encounter surprized the ladies much more than I believe it will the sagacious reader, who must have imagined that the strange lady could be no other than Mrs. Fitzpatrick, the cousin of Miss Western, whom we before mentioned to have sallied from the inn a few minutes after her. | Неожиданная встреча удивила их гораздо больше, чем проницательного читателя, который, наверно, догадался, что незнакомка была не кто иная, как миссис Фитцпатрик, кузина мисс Вестерн: ведь мы упомянули, что она поспешно уехала из гостиницы через несколько минут после Софьи. |
| So great was the surprize and joy which these two cousins conceived at this meeting (for they had formerly been most intimate acquaintance and friends, and had long lived together with their aunt Western), that it is impossible to recount half the congratulations which passed between them, before either asked a very natural question of the other, namely, whither she was going? | Удивление и радость кузин по случаю встречи были так велики (прежде они были большими приятельницами и долго жили вместе у своей тетки Вестерн), что невозможно передать и половины приветствий, которыми они обменялись, перед тем как задать друг дружке весьма естественный вопрос: "Куда ты едешь?" |
| This at last, however, came first from Mrs. Fitzpatrick; but, easy and natural as the question may seem, Sophia found it difficult to give it a very ready and certain answer. She begged her cousin therefore to suspend all curiosity till they arrived at some inn, "which I suppose," says she, "can hardly be far distant; and, believe me, Harriet, I suspend as much curiosity on my side; for, indeed, I believe our astonishment is pretty equal." | Первой сделала это наконец миссис Фитцпатрик. Но, несмотря на всю непринужденность и естественность вопроса, Софья затруднилась дать на него определенный ответ; она попросила кузину потерпеть со своим любопытством, пока они приедут в какую-нибудь гостиницу, "до которой,сказала она,-осталось, я думаю, недалеко; и, поверь, Гарриет, я тоже сгораю от любопытства: ведь мы обе одинаково удивлены". |
| The conversation which passed between these ladies on the road was, I apprehend, little worth relating; and less certainly was that between the two waiting-women; for they likewise began to pay their compliments to each other. As for the guides, they were debarred from the pleasure of discourse, the one being placed in the van, and the other obliged to bring up the rear. | Замечания, которыми обменивались дамы по дороге, пожалуй, не заслуживают, чтобы их передавать; и, конечно, еще меньше заслуживает этого разговор их горничных, ибо и те начали обмениваться между собою любезностями. Что же касается проводников, то они лишены были удовольствия побеседовать, потому что один из них поместился в авангарде, а другому пришлось замыкать процессию. |
| In this posture they travelled many hours, till they came into a wide and well-beaten road, which, as they turned to the right, soon brought them to a very fair promising inn, where they all alighted: but so fatigued was Sophia, that as she had sat her horse during the last five or six miles with great difficulty, so was she now incapable of dismounting from him without assistance. This the landlord, who had hold of her horse, presently perceiving, offered to lift her in his arms from her saddle; and she too readily accepted the tender of his service. Indeed fortune seems to have resolved to put Sophia to the blush that day, and the second malicious attempt succeeded better than the first; for my landlord had no sooner received the young lady in his arms, than his feet, which the gout had lately very severely handled, gave way, and down he tumbled; but, at the same time, with no less dexterity than gallantry, contrived to throw himself under his charming burden, so that he alone received any bruise from the fall; for the great injury which happened to Sophia was a violent shock given to her modesty by an immoderate grin, which, at her rising from the ground, she observed in the countenances of most of the bye-standers. This made her suspect what had really happened, and what we shall not here relate, for the indulgence of those readers who are capable of laughing at the offence given to a young lady's delicacy. Accidents of this kind we have never regarded in a comical light; nor will we scruple to say, that he must have a very inadequate idea of the modesty of a beautiful young woman, who would wish to sacrifice it to so paltry a satisfaction as can arise from laughter. | Так ехали они несколько часов, пока наездники не выбрались на широкую и хорошо убитую дорогу, которая после поворота направо скоро привела их к прекрасной, заманчивой на вид гостинице, где все они и остановились; но Софья была сильно утомлена: если ей последние пять или шесть миль трудно было держаться в седле, то теперь она была даже не в силах сойти на землю без посторонней помощи. Хозяин, державший ее лошадь,, тотчас это заметил и предложил снять ее с седла на руках, а ока слишком поспешно согласилась принять его услугу. Судьба, видно, решила заставить Софью краснеть в этот день, и коварная попытка удалась теперь лучше, чем в первый раз: только что хозяин принял девушку в свои объятия, как ноги его, недавно сильно потрепанные подагрой, подкосились, и он грохнулся наземь, но при. этом е большой ловкостью и галантностью успел броситься под свою прелестную ношу, так что все синяки от падения достались только ему; правда, и Софья получила жестокий удар: он был нанесен ее стыдливости широкой насмешливой улыбкой, которую, поднявшись на ноги, она заметила на лицах большинства зрителей. По этой улыбке она догадалась, что с ней случилось; мы не будем, однако,, на этом останавливаться в угоду читателям, которые способны смеяться над оскорблением деликатных чувств молодой дамы. Такие приключения никогда не рисовались нам в смешном свете, и мы не постесняемся сказать, что надо иметь весьма извращенное представление о стыдливости красивой молодой женщины, чтобы приносить се в жертву мелкому удовольствию, доставляемому смехом. |
| This fright and shock, joined to the violent fatigue which both her mind and body had undergone, almost overcame the excellent constitution of Sophia, and she had scarce strength sufficient to totter into the inn, leaning on the arm of her maid. Here she was no sooner seated than she called for a glass of water; but Mrs. Honour, very judiciously, in my opinion, changed it into a glass of wine. | Этот испуг и этот удар в соединении с крайним изнеможением как душевным, так и телесным почти сломили здоровый организм Софьи, и у нее едва хватило сил доплестись до гостиницы, опершись на руку своей горничной. Усевшись наконец, она тотчас спросила стакан воды; но миссис Гонора - по-моему, весьма благоразумно - заменила его стаканом вина. |
| Mrs. Fitzpatrick, hearing from Mrs. Honour that Sophia had not been in bed during the two last nights, and observing her to look very pale and wan with her fatigue, earnestly entreated her to refresh herself with some sleep. She was yet a stranger to her history, or her apprehensions; but, had she known both, she would have given the same advice; for rest was visibly necessary for her; and their long journey through bye-roads so entirely removed all danger of pursuit, that she was herself perfectly easy on that account. | Узнав от миссис Гоноры, что Софья в последние две ночи не ложилась, и видя ее бледность и изнурение, миссис Фитцпатрик стала упрашивать ее соснуть и подкрепить свои силы. Она еще не знала истории Софьи и ее страхов, но если б и знала, все равно дала бы такой же совет, потому что отдых был Софье явно необходим; с другой стороны, проделанный ими длинный путь по проселочным дорогам настолько устранял всякую опасность преследования, что сама она была совершенно спокойна на этот счет. |
| Sophia was easily prevailed on to follow the counsel of her friend, which was heartily seconded by her maid. Mrs. Fitzpatrick likewise offered to bear her cousin company, which Sophia, with much complacence, accepted. | Софья охотно согласилась последовать совету своей приятельницы, который был горячо поддержан Гонорой. Миссис Фитцпатрик предложила также составить компанию кузине, и Софья с большой готовностью приняла ее предложение. |
| The mistress was no sooner in bed than the maid prepared to follow her example. She began to make many apologies to her sister Abigail for leaving her alone in so horrid a place as an inn; but the other stopt her short, being as well inclined to a nap as herself, and desired the honour of being her bedfellow. Sophia's maid agreed to give her a share of her bed, but put in her claim to all the honour. So, after many courtsies and compliments, to bed together went the waiting-women, as their mistresses had done before them. | Как только госпожа легла в постель, горничная приготовилась последовать ее примеру: она принялась всячески извиняться перед камеристкой миссис Фитцпатрик, что оставляет ее одну в таком ужасном месте, как гостиница; но та остановила ее, будучи тоже не прочь соснуть и желая удостоиться чести разделить с нею ложе. Горничная Софьи согласилась уступить ей часть постели, сказав, что это, напротив, для нее большая честь. Так, после многих реверансов и комплиментов горничные пошли спать вместе, как это уже сделали их госпожи. |
| It was usual with my landlord (as indeed it is with the whole fraternity) to enquire particularly of all coachmen, footmen, post-boys, and others, into the names of all his guests; what their estate was, and where it lay. It cannot therefore be wondered at, that the many particular circumstances which attended our travellers, and especially their retiring all to sleep at so extraordinary and unusual an hour as ten in the morning, should excite his curiosity. As soon, therefore, as the guides entered the kitchen, he began to examine who the ladies were, and whence they came; but the guides, though they faithfully related all they knew, gave him very little satisfaction. On the contrary, they rather enflamed his curiosity than extinguished it. | Хозяин имел обыкновение (подобно всем своим собратьям) подробно расспрашивать у всех кучеров, лакеев, форейторов и других об именах своих постояльцев и о том, какие у них поместья и где они расположены; неудивительно поэтому, что многие странности в поведении наших путешественниц, особенно же то, что они легли спать в такой необычайный час, как десять утра, возбудили в нем любопытство. Вот почему, как только проводники вошли в кухню, он обратился к ним с вопросом, кто такие приезжие дамы и откуда они едут; но проводники хотя и добросовестно рассказали все, что знали, однако очень мало удовлетворили любопытство хозяина - напротив, они скорее разожгли его. |
| This landlord had the character, among all his neighbours, of being a very sagacious fellow. He was thought to see farther and deeper into things than any man in the parish, the parson himself not excepted. Perhaps his look had contributed not a little to procure him this reputation; for there was in this something wonderfully wise and significant, especially when he had a pipe in his mouth; which, indeed, he seldom was without. His behaviour, likewise, greatly assisted in promoting the opinion of his wisdom. In his deportment he was solemn, if not sullen; and when he spoke, which was seldom, he always delivered himself in a slow voice; and, though sentences were short, they were still interrupted with many hums and ha's, ay ays, and other expletives: so that, though he accompanied his words with certain explanatory gestures, such as shaking or nodding the head, or pointing with his fore-finger, he generally left his hearers to understand more than he expressed; nay, he commonly gave them a hint that he knew much more than he thought proper to disclose. This last circumstance alone may, indeed, very well account for his character of wisdom; since men are strangely inclined to worship what they do not understand. A grand secret, upon which several imposers on mankind have totally relied for the success of their frauds. | Этот содержатель гостиницы слыл между соседями весьма смышленым малым, считалось, что он видит дальше и глубже всех в приходе, не исключая самого священника. Возможно, что такой репутации немало способствовала его внешность, потому что в лице его было что-то необыкновенно глубокомысленное и многозначительное, особенно когда во рту у него торчала трубка,- а с ней он почти не разлучался. Его манера держать себя тоже сильно укрепляла представление о его мудрости. Вид у него был важный, чтобы не сказать мрачный; когда он говорил, что случалось с ним редко, то делал это всегда не спеша, и хотя суждения его бывали кратки, он то и дело прерывал их разными "гм", "га", "да", "так" и тому подобными вставными частицами; таким образом, несмотря на то что слова его сопровождались некоторыми пояснительными телодвижениями, вроде покачивания головой, кивков или поднятия указательного пальца, он обыкновенно предоставлял своим слушателям понимать больше того, что было им сказано, и даже как бы намекал, что знает гораздо больше, чем счел нужным открыть. Уже одно это обстоятельство может прекрасно объяснить, почему за ним установилась репутация человека глубокомысленного: люди удивительно склонны относиться с почтением к тому, чего они не понимают. Вот тайна, на которой всецело строили успех своих плутней многочисленные обманщики рода человеческого. |
| This polite person, now taking his wife aside, asked her "what she thought of the ladies lately arrived?" | Этот тонкий политик, отведя жену в сторону, спросил, что она думает о только что приехавших дамах. |
| "Think of them?" said the wife, why, what should I think of them?" | - Что я думаю?- отвечала жена.- Что же мне о них думать? |
| "I know," answered he, "what I think. The guides tell strange stories. One pretends to be come from Gloucester, and the other from Upton; and neither of them, for what I can find, can tell whither they are going. But what people ever travel across the country from Upton hither, especially to London? And one of the maidservants, before she alighted from her horse, asked if this was not the London road? Now I have put all these circumstances together, and whom do you think I have found them out to be?" | - А я знаю, что мне думать,- сказал он.- Проводники рассказывают странные вещи. Один уверяет, что приехал из Глостера, а другой - что из Эптона, и ни тот, ни другой, насколько я могу судить, не в состоянии сказать, куда они едут. Но кто же когда-нибудь приезжал сюда из Эптона проселочными дорогами, особенно направляясь в Лондон? А одна из горничных, перед тем как сойти с лошади, спросила: не это ли дорога на Лондон? Вот я и сопоставил все эти обстоятельства, и как ты думаешь, к какому я пришел выводу насчет того, кто они? |
| "Nay," answered she, "you know I never pretend to guess at your discoveries." | - Ну, - отвечала жена, - где же мне отгадать твои открытия! |
| "It is a good girl," replied he, chucking her under the chin; "I must own you have always submitted to my knowledge of these matters. Why, then, depend upon it; mind what I say- depend upon it, they are certainly some of the rebel ladies, who, they say, travel with the young Chevalier; and have taken a round-about way to escape the duke's army." | - Славная девочка, - сказал муж, потрепав ее по подбородку.- Должен признаться, что ты всегда полагалась на мою смышленость в таких вещах. Так можешь быть уверена,- слушай, что я говорю,- можешь быть уверена, что эти дамы из мятежниц, которые, по слухам, сопровождают молодого Кавалера, и поехали окольными путями, чтобы избежать встречи с армией герцога. |
| "Husband," quoth the wife," you have certainly hit it; for one of them is dressed as fine as any princess; and, to be sure, she looks for all the world like one.- But yet, when I consider one thing" | - Ей-ей, ты попал в самую точку, муженек! - сказала жена.-Одна из них такая нарядная, что твоя принцесса! Да и всякий, взглянув на нее, скажет, что принцесса... А все-таки, когда я соображаю... |
| "When you consider," cries the landlord contemptuously- "Come, pray let's hear what you consider." | - Когда ты соображаешь! - презрительно перебил ее хозяин гостиницы.Пожалуйста, скажи, что такое ты соображаешь? |
| "Why, it is," answered the wife, "that she is too humble to be any very great lady: for, while our Betty was warming the bed, she called her nothing but child, and my dear, and sweetheart; and, when Betty offered to pull off her shoes and stockings, she would not suffer her, saying, she would not give her the trouble." | - Да то, что она слишком скромна для такой знатной дамы, - ответила жена.- Сам посуди: когда наша Бетти грела ей постель, она все называла ее "милая", да "голубушка", да "душа моя", а когда Бетти предложила снять с нее башмаки и чулки, она не позволила, сказав, что не желает утруждать ее. |
| "Pugh!" answered the husband, "that is nothing. Dost think, because you have seen some great ladies rude and uncivil to persons below them, that none of them know how to behave themselves when they come before their inferiors? I think I know people of fashion when I see them- I think I do. Did not she call for a glass of water when she came in? Another sort of women would have called for a dram; you know they would. If she be not a woman of very great quality, sell me for a fool; and, I believe, those who buy me will have a bad bargain. Now, would a woman of her quality travel without a footman, unless upon some such extraordinary occasion?" | - Ну, это ничего не значит, - сказал муж. - Если ты видела, как некоторые знатные дамы держатся грубо и неучтиво с теми, кто ниже их, так неужели ты думаешь, что ни одна из них не умеет обращаться с людьми низкого звания? Мне кажется, я умею отличать людей высшего общества, когда взгляну на них,- как будто умею. Разве она не спросила стакан воды, когда вошла? Женщина другого звания спросила бы рюмку водки,- уж верно, спросила бы? Если это не самая знатная дама, продавай меня, как дурака, и тот, кто купит этакого дурачину, останется в большом накладе. Опять-таки, разве женщина высокого звания поехала бы без лакея, если бы не такой необыкновенный случай? |
| "Nay, to be sure, husband," cries she, "you know these matters better than I, or most folk." | - Разумеется, муженек! - воскликнула жена.- Ты смыслишь в этих вещах лучше меня, да и во многих других. |
| "I think I do know something," said he. | - Да, кое-что смыслю,- отвечал трактирщик. |
| "To be sure," answered the wife, "the poor little heart looked so piteous, when she sat down in the chair, I protest I could not help having a compassion for her almost as much as if she had been a poor body. But what's to be done, husband? If an she be a rebel, I suppose you intend to betray her up to the court. Well, she's a sweet-tempered, good-humoured lady, be she what she will, and I shall hardly refrain from crying when I hear she is hanged or beheaded." | - Ей-ей,- продолжала жена,- так жалостно было глядеть на бедняжку, когда она села на стул; право, я ее от всей души пожалела, словно бы она была простая, бедная женщина. Но что женам делать, муженек? Коли она мятежница, то ты, верно, хочешь выдать ее суду, а она такая кроткая, такая добрая дама; будь она чем хочет, а я не выдержу и разревусь, когда узнаю, что ее повесили или голову ей отрубили. |
| "Pooh!" answered the husband.- "But, as to what's to be done, it is not so easy a matter to determine. I hope, before she goes away, we shall have the news of a battle; for, if the Chevalier should get the better, she may gain us interest at court, and make our fortunes without betraying her." | - Вздор! - воскликнул муж.- Но все-таки не так-то легко решить, что нам делать. Пожалуй, еще раньше, чем она уедет, мы получим известие о сражении; и если Кавалер одержит победу, она может заступиться за нас при дворе и осчастливить нас, коли мы ее не выдадим. |
| "Why, that's true," replied the wife; "and I heartily hope she will have it in her power. Certainly she's a sweet good lady; it would go horribly against me to have her come to any harm." | - Да, да, это правда,- согласилась жена,- от души желаю, чтобы это было в ее власти. Право, она такая ласковая и добрая дама; я была бы в отчаянии, если бы с ней случилось что-нибудь нехорошее. |
| "Pooh!" cries the landlord, "women are always so tenderhearted. Why, you would not harbour rebels, would you?" | - Ну, заладила! - скривил губы хозяин.- Вечно вы кого-нибудь жалеете. Неужто ты стала бы укрывать мятежников? |
| "No, certainly," answered the wife; "and as for betraying her, come what will on't, nobody can blame us. It is what anybody would do in our case." | - Понятно, не стала бы,- отвечала жена.- А что до ее выдачи, то, будь "что будет, никто не посмеет нас бранить: каждый бы на нашем месте сделал то же. |
| While our politic landlord, who had not, we see, undeservedly the reputation of great wisdom among his neighbours, was engaged in debating this matter with himself (for he paid little attention to the opinion of his wife), news arrived that the rebels had given the duke the slip, and had got a day's march towards London; and soon after arrived a famous Jacobite squire, who, with great joy in his countenance, shook the landlord by the hand, saying, | Пока наш политик-хозяин, вполне заслуженно, как мы видим, пользовавшийся между соседями репутацией великого мудреца, занят был обсуждением этого вопроса (мнению жены он уделял мало внимания), пришло известие, что мятежники ускользнули от герцога и выиграли день пути по направлению к Лондону; вскоре после этого приехал один сквайр, известный якобит, и, пожав с радостным видом руку хозяина, проговорил: |
| "All's our own, boy, ten thousand honest Frenchmen are landed in Suffolk. Old England for ever! ten thousand French, my brave lad! I am going to tap away directly." | - Наша взяла, голубчик. Десять тысяч честных французов высадились в Суффолке. Да здравствует Старая Англия! Десять тысяч французов, дорогой мой! Лечу прямехонько на соединение с ними. |
| This news determined the opinion of the wise man, and he resolved to make his court to the young lady when she arose; for he had now (he said) discovered that she was no other than Madam Jenny Cameron herself. | Весть эта определила мнение мудрого трактирщика, и он решил поухаживать за молодой дамой, когда та проснется; он (по его словам) убедился теперь, что это не кто иная, как сама леди Дженни Камерон. |
Глава 3.
A very short chapter, in which however is a Sun, a Moon, a Star, and an Angel
Очень короткая глава, в которой, однако, есть солнце, луна,
звезда и ангел
| English | Русский |
| The sun (for he keeps very good hours at this time of the year) had been some time retired to rest, when Sophia arose greatly refreshed by her sleep; which, short as it was, nothing but her extreme fatigue could have occasioned; for, though she had told her maid, and perhaps herself too, that she was perfectly easy when she left Upton, yet it is certain her mind was a little affected with that malady which is attended with all the restless symptoms of a fever, and is perhaps the very distemper which physicians mean (if they mean anything) by the fever on the spirits. | Солнце (оно появляется ненадолго в это время года) удалилось уже на покой, когда Софья встала, сильно освеженная сном. Отдых был краток, но и его она позволила себе лишь вследствие крайнего утомления; хотя при отъезде из Эптона она сказала своей горничной (а может быть, и сама так думала), что совершенно спокойна, однако же душа ее, несомненно, поражена была болезнью, сопровождающейся всеми беспокойными симптомами лихорадки и тождественной, может быть, с тем недугом, который известен у медиков под названием (если только они вкладывают в него какой-нибудь смысл) лихорадки душевной. |
| Mrs. Fitzpatrick likewise left her bed at the same time; and, having summoned her maid, immediately dressed herself. She was really a very pretty woman, and, had she been in any other company but that Sophia, might have been thought beautiful; but when Mrs. Honour of her own accord attended (for her mistress would not suffer her to be waked), and had equipped our heroine, the charms of Mrs. Fitzpatrick, who had performed the office of the morning-star, and had preceded greater glories, shared the fate of that star, and were totally eclipsed the moment those glories shone forth. | Одновременно с Софьей встала с постели миссис Фитцпатрик и, позвав горничную, тотчас оделась. Она была прехорошенькая и рядом с другой женщиной, а не Софьей, могла бы быть названа красавицей; но когда явилась по собственному почину миссис Гонора (госпожа ни за что не велела бы ее будить) и нарядила нашу героиню, то прелести миссис Фитцпатрик, исполнявшей роль утренней звезды, предвестницы более лучезарного светила, разделили участь этой звезды и совершенно померкли, когда засияло само светило. |
| Perhaps Sophia never looked more beautiful than she did at this instant. We ought not, therefore, to condemn the maid of the inn for her hyperbole, who, when she descended, after having lighted the fire, declared, and ratified it with an oath, that if ever there was an angel upon earth, she was now above-stairs. | Никогда, может быть, Софья не выглядела такой красавицей, как в эту минуту. Поэтому нам не следует осуждать гиперболу служанки гостиницы, которая, засветив огонь, спустилась вниз и клятвенно объявила, что если когда-нибудь являлся на земле ангел, то он сидит сейчас в комнате наверху. |
| Sophia had acquainted her cousin with her design to go to London; and Mrs. Fitzpatrick had agreed to accompany her; for the arrival of her husband at Upton had put an end to her design of going to Bath, or to her aunt Western. They had therefore no sooner finished their tea, than Sophia proposed to set out, the moon then shining extremely bright, and as for the frost she defied it; nor had she any of those apprehensions which many young ladies would have felt at travelling by night; for she had, as we have before observed, some little degree of natural courage; and this, her present sensations, which bordered somewhat on despair, greatly encreased. Besides, as she had already travelled twice with safety by the light of the moon, she was the better emboldened to trust to it a third time. | Софья сообщила кузине о своем намерении отправиться в Лондон, и миссис Фитцпатрик согласилась сопровождать ее, так как прибытие в Эптон ее мужа отбило у нее всякую охоту ехать в Бат иди к тетке Вестерн. Софья предложила тронуться в путь сейчас же после чаю: луна светила ярко, а мороз был ей нипочем; не в пример многим молодым дамам, не боялась она также ночного путешествия, потому что, как мы уже заметили выше, в ней была некоторая доза природного мужества, сильно подкрепленного ее душевным состоянием, близким к отчаянию. Кроме того, она уже дважды путешествовала благополучно при лунном свете, и это придавало ей смелости довериться ему в третий раз. |
| The disposition of Mrs. Fitzpatrick was more timorous; for, though the greater terrors had conquered the less, and the presence of her husband had driven her away at so unseasonable an hour from Upton, yet, being now arrived at a place where she thought herself safe from his pursuit, these lesser terrors of I know not what operated so strongly, that she earnestly entreated her cousin to stay till the next morning, and not expose herself to the dangers of travelling by night. | Миссис Фитцпатрик была более трусливого нрава. Правда, больший страх превозмог в ней меньший, и присутствие мужа выгнало ее из Эптона в столь поздний час ночи; однако теперь, когда она добралась до места, где считала себя в безопасности от его преследования, этот меньший страх - неизвестно перед чем - овладел ею так сильно, что она принялась всячески упрашивать кузину подождать до утра и не подвергать себя опасностям ночного путешествия. |
| Sophia, who was yielding to an excess, when she could neither laugh nor reason her cousin out of these apprehensions, at last gave way to them. Perhaps, indeed, had she known of her father's arrival at Upton, it might have been more difficult to have persuaded her; for as to Jones, she had, I am afraid, no great horror at the thoughts of being overtaken by him; nay, to confess the truth, I believe wished than feared it; though I might honestly enough have concealed this wish from the reader, as it was one of those secret spontaneous emotions of the soul to which the reason is often a stranger. | Уступчивая Софья, видя, что ни насмешками, ни убеждениями она не в состоянии прогнать страхи кузины, наконец примирилась с ними. Может быть, знай она о приезде отца в Эптон, уговорить ее было бы не так легко; ибо, что касается Джонса, то мысль быть им настигнутой, сдается мне, не внушала ей большого ужаса, и даже, сказать по правде, она скорее этого желала, чем опасалась; впрочем, я мог бы с чистой совестью утаить от читателей указанное желание, ибо оно принадлежало к числу тех невольных движений души, в которых обычно не участвует разум. |
| When our young ladies had determined to remain all that evening in their inn, they were attended by the landlady, who desired to know what their ladyships would be pleased to eat. Such charms were there in the voice, in the manner, and in the affable deportment of Sophia, that she ravished the landlady to the highest degree; and that good woman, concluding that she had attended Jenny Cameron, became in a moment a stanch Jacobite, and wished heartily well to the young Pretender's cause, from the great sweetness and affability with which she had been treated by his supposed mistress. | Когда наши дамы решили провести весь этот вечер в гостинице, хозяйка явилась к ним узнать, чего их милостям угодно будет покушать. В голосе, манерах и ласковом обращении Софьи было столько прелести, что хозяйка была совершенно очарована; решив, что она имеет дело с Дженни Камерон, эта почтенная женщина мигом обратилась в ревностную якобитку и от души желала успеха молодому Претенденту,- так подействовало на нее приветливое и ласковое обхождение его воображаемой любовницы. |
| The two cousins began now to impart to each other their reciprocal curiosity; to know what extraordinary accidents on both sides occasioned this so strange and unexpected meeting. At last Mrs. Fitzpatrick, having obtained of Sophia a promise of communicating likewise in her turn, began to relate what the reader, if he is desirous to know her history, may read in the ensuing chapter. | Оставшись одни, кузины дали волю своему любопытству, пожелав узнать друг у дружки, какие необыкновенные события привели их к этой странной и неожиданной встрече. Наконец миссис Фитцпатрик, получив от Софьи обещание отплатить ей тем же, начала рассказывать то, что читатель, если ему угодно узнать ее историю, может прочесть в следующей главе. |
Глава 4.
The history of Mrs. Fitzpatrick
История миссис Фитцпатрик
| English | Русский |
| Немного помолчав, миссис Фитцпатрик глубоко вздохнула и начала так: | |
| "It is natural to the unhappy to feel a secret concern in recollecting those periods of their lives which have been most delightful to them. The remembrance of past pleasures affects us with a kind of tender grief, like what we suffer for departed friends; and the ideas of both may be said to haunt our imaginations. | - Несчастному свойственно испытывать тайную скорбь при воспоминании о наиболее радостных периодах своей жизни. Память о минувших наслаждениях наполняет нас нежной грустью, как память о скончавшихся друзьях, мысль о тех и других, можно сказать, неотступно преследует наше воображение. |
| "For this reason, I never reflect without sorrow on those days (the happiest far of my life) which we spent together, when both were under the care of my aunt Western. Alas! why are Miss Graveairs and Miss Giddy no more? You remember, I am sure, when we knew each other by no other names. Indeed, you gave the latter appellation with too much cause. I have since experienced how much I deserved it. You, my Sophia, was always my superior in everything, and I heartily hope you will be so in your fortune. I shall never forget the wise and matronly advice you once gave me, when I lamented being disappointed of a ball, though you could not be then fourteen years old.-O my Sophy, how blest must have been my situation, when I could think such a disappointment a misfortune; and when indeed it was the greatest I had ever known!" | По этой причине я всегда с сокрушением вспоминаю о днях (счастливейших днях моей жизни), проведенных нами вместе, когда мы были на попечении тетушки Вестерн. Увы. почему больше нет мисс Серьезницы и мисс Ветреницы? Ты, наверно, помнить то время, когда мы иначе не называли друг друга. Как справедливо было придуманное тобой прозвище Ветреница! Опыт показал мне впоследствии, что я вполне его заслужила. Ты во всем и всегда меня превосходила, милая Софья, и я от души надеюсь, что ты превзойдешь меня и в счастье. Никогда не забуду я умного, материнского совета, данного тобой однажды, когда я горевала, не попав на бал, хотя тебе не было тогда и четырнадцати лет... Ах, Софья, какое блаженное было то время, если такой пустяк мог казаться мне бедствием, если большего горя я тогда не знала!.. |
| "And yet, my dear Harriet," answered Sophia, "it was then a serious matter with you. Comfort yourself therefore with thinking, that whatever you now lament may hereafter appear as trifling and contemptible as a ball would at this time." | - А все-таки, дорогая Гарриет,- сказала Софья,- это казалось тебе в то время делом серьезным; поэтому утешься мыслью, что то, о чем ты теперь сокрушаешься, впоследствии покажется тебе таким же ничтожным пустяком, как тот бал. |
| "Alas, my Sophia," replied the other lady, "you yourself will think otherwise of my present situation; for greatly must that tender heart be altered, if my misfortunes do not draw many a sigh, nay, many a tear, from you. The knowledge of this should perhaps deter me from relating what I am convinced will so much affect you." | - Ах, Софья, ты не скажешь так, когда узнаешь мое теперешнее положение,- возразила миссис Фитцпатрик.- Чувствительное сердце твое сильно изменилось, если мои горести не вызовут у тебя вздоха и не заставят прослезиться. Мне даже, может быть, не следует рассказывать тебе вещи, которые, я убеждена, тебя расстроят. |
| Here Mrs. Fitzpatrick stopt, till, at the repeated entreaties of Sophia, she thus proceeded: | Тут миссис Фитцпатрик замолчала и только после усиленных просьб Софьи продолжала так: |
| "Though you must have heard much of my marriage; yet, as matters may probably have been misrepresented, I will set out from the very commencement of my unfortunate acquaintance with my present husband; which was at Bath, soon after you left my aunt, and returned home to your father. | - Ты, должно быть, слышала о моем замужестве, но так как события были, верно, представлены тебе в искаженном виде, то я расскажу тебе все, с того самого момента, как началось мое несчастное знакомство с моим теперешним мужем; произошло оно в Бате, вскоре после того, как ты уехала от тетушки домой к отцу. |
| "Among the gay young fellows who were at this season at Bath, Mr. Fitzpatrick was one. He was handsome, degage, extremely gallant, and in his dress exceeded most others. In short, my dear, if you was unluckily to see him now, I could describe him no better than by telling you he was the very reverse of everything which he is: for he hath rusticated himself so long, that he is become an absolute wild Irishman. But to proceed in my story: the qualifications which he then possessed so well recommended him, that, though the people of quality at that time lived separate from the rest of the company, and excluded them from all their parties, Mr. Fitzpatrick found means to gain admittance. It was perhaps no easy matter to avoid him; for he required very little or no invitation; and as, being handsome and genteel, he found it no very difficult matter to ingratiate himself with the ladies, so, he having frequently drawn his sword, the men did not care publickly to affront him. Had it not been for some such reason, I believe he would have been soon expelled by his own sex; for surely he had no strict title to be preferred to the English gentry; nor did they seem inclined to show him any extraordinary favour. They all abused him behind his back, which might probably proceed from envy; for the women he was well received, and very particularly distinguished by them. | Мистер Фитцпатрик был одним из веселых молодых людей, проводивших сезон в Бате. Он был пригож собой, degage 60, усердно ухаживал за дамами и всех затмевал своим костюмом. Словом, милая, если бы, по несчастью, ты увидела его сейчас, то я не могла бы лучше описать его тебе, как сказав, что он был полной противоположностью тому, что он теперь: он так долго жил в деревне, что совсем омужичился и сделался дикарем-ирландцем. Но возвращаюсь к своему рассказу. Качества, которыми он тогда обладал, так прекрасно его рекомендовали, что хотя знать в то время держалась особняком от прочего общества и никого из посторонних не принимала, мистер Фитцпатрик ухитрился получить к ней доступ. Впрочем, сторониться его было нелегко. Он очень мало или даже вовсе не нуждался в приглашениях: при его красоте и изящных манерах ему нетрудно было снискать расположение у дам; что же касается мужчин, то он так часто обнажал шпагу, что они избегали публично оскорблять его. Не будь этого, они, вероятно, скоро его прогнали бы, потому что не было ровно никаких оснований отдавать ему предпочтение перед английскими дворянами, а сильный пол был мало расположен оказывать ему благосклонность. За глаза все они его бранили - может быть, впрочем, и из зависти, потому что он был прекрасно принят женщинами и имел у них большой успех. |
| "My aunt, though no person of quality herself, as she had always lived about the court, was enrolled in that party; for, by whatever means you get into the polite circle, when you are once there, it is sufficient merit for you that you are there. This observation, young as you was, you could scarce avoid making from my aunt, who was free, or reserved, with all people, just as they had more or less of this merit. | Тетушка моя, не будучи сама знатной дамой, всегда жила при дворе и потому была вхожа в это общество; какими бы средствами вы ни получили доступ в высший свет, но если вы туда проникли, то это уже достаточная для вас заслуга, чтобы принадлежать к нему. Несмотря на свою молодость, ты, наверно, заметила, что свобода или сдержанность тетушки в обращении с людьми определяется большей или меньшей их заслугой именно в этом отношении. |
| "And this merit, I believe, it was, which principally recommended Mr. Fitzpatrick to her favour. In which he so well succeeded, that he was always one of her private parties. Nor was he backward in returning such distinction; for he soon grew so very particular in his behaviour to her, that the scandal club first began to take notice of it, and the better-disposed persons made a match between them. For my own part, I confess, I made no doubt that his designs were strictly honourable, as the phrase is; that is, to rob a lady of her fortune by way of marriage. My aunt was, I conceived, neither young enough nor handsome enough to attract much wicked inclination; but she had matrimonial charms in great abundance. | Заслуга эта и была, по-видимому, главной рекомендацией мистера Фитцпатрика в ее глазах. Он снискал у тетушки такую благосклонность, что сделался завсегдатаем в ее доме. За эту милость он в долгу не оставался: его обращение с тетушкой сделалось настолько непринужденным, что привлекло к себе внимание клуба злословия, и люди добросердечные уже сватали их. Что касается меня, то я, признаться, не сомневалась, что у него, как говорится, самые честные намерения, то есть что он хочет обобрать женщину при помощи законного брака. Тетушка, правда, была уже не настолько молода и не настолько красива, чтобы возбуждать порочные желания, но брачными прелестями она была наделена в изобилии. |
| "I was the more confirmed in this opinion from the extraordinary respect which he showed to myself from the first moment of our acquaintance. This I understood as an attempt to lessen, if possible, that disinclination which my interest might be supposed to give me towards the match; and I know not but in some measure it had that effect; for, as I was well contented with my own fortune, and of all people the least a slave to interested views, so I could not be violently the enemy of a man with whose behaviour to me I was greatly pleased; and the more so, as I was the only object of such respect; for he behaved at the same time to many women of quality without any respect at all. | Еще больше утвердило меня в этой мысли необыкновенное почтение, оказанное им мне с первого же дня нашего знакомства. Я истолковала его как попытку уменьшить по возможности мое нерасположение к этому браку, которое естественно было во мне предположить, потому что он причинил бы ущерб моим материальным интересам. В известной степени маневр мистера Фитцпатрика увенчался успехом. Так как я была вполне довольна собственным состоянием и ничуть не корыстолюбива, то не могла почувствовать особенной вражды к человеку, обращение которого со мной мне очень нравилось; тем более что я была единственным предметом его уважения: со многими знатными дамами он в это самое время обращался крайне непочтительно. |
| "Agreeable as this was to me, he soon changed it into another kind of behaviour, which was perhaps more so. He now put on much softness and tenderness, and languished and sighed abundantly. At times, indeed, whether from art or nature I will not determine, he gave his usual loose to gaiety and mirth; but this was always in general company, and with other women; for even in a country dance, when he was not my partner, he became grave, and put on the softest look imaginable the moment he approached me. Indeed he was in all things so very particular towards me, that I must have been blind not to have discovered it. And, and, and-" | Но как ни приятно было мне его обращение, он вскоре изменил его на другое, может быть, еще более приятное. Он напустил на себя большую ласковость и нежность, томился и беспрестанно вздыхал. Порой, правда - притворно или естественно, не могу решить,- он давал волю обычной своей беззаботной веселости, но это всегда случалось в обществе и при других женщинах; даже в контрдансе, когда он не был моим кавалером, он становился серьезен, но лишь только приближался ко мне, лицо его принимало самое нежное выражение. Словом, вел он себя со мной настолько странно, что надо было быть совсем слепой, чтобы этого не заметить. И... и... и... |
| "And you was more pleased still, my dear Harriet," cries Sophia; "you need not be ashamed," she, sighing; "for sure there are irresistible charms in tenderness, which too many men are able to affect." | - И ты была еще больше польщена, милая Гарриет,- сказала Софья.- Не стыдись этого,- прибавила она со вздохом,- есть неотразимые чары в нежности, которую многие мужчины так искусно на себя напускают. |
| "True," answered her cousin; "men, who in all other instances want common sense, are very Machiavels in the art of loving. I wish I did not know an instance. Well, scandal now began to be as busy with me as it had before been with my aunt; and some good ladies did not scruple to affirm that Mr. Fitzpatrick had an intrigue with us both. | - Это правда,- отвечала кузина.- Мужчины, у которых на все другое не хватает здравого смысла, в искусстве любви настоящие Макиавелли. Ах, если б миновал меня этот урок!.. Итак, на мой счет стали злословить не менее усердно, чем раньше злословили насчет тетушки, и некоторые почтенные дамы не постеснялись утверждать, что мистер Фитцпатрик ведет интрижку с нами обеими. |
| "But, what may seem astonishing, my aunt never saw, nor in the least seemed to suspect, that which was visible enough, I believe, from both our behaviours. One would indeed think that love quite puts out the eyes of an old woman. In fact, they so greedily swallow the addresses which are made to them, that, like an outrageous glutton, they are not at leisure to observe what passes amongst others at the same table. This I have observed in more cases than my own; and this was so strongly verified by my aunt, that, though she often found us together at her return from the pump, the least chanting word of his, pretending impatience at her absence, effectually smothered all suspicion. One artifice succeeded with her to admiration. This was his treating me like a little child, and never calling me by any other name in her presence but that of pretty miss. This indeed did him some disservice with your humble servant; but I soon saw through it, especially as in her absence he behaved to me, as I have said, in a different manner. However, if I was not greatly disobliged by a conduct of which I had discovered the design, I smarted very severely for it; for my aunt really conceived me to be what her lover (as she thought him) called me, and treated me in all respects as a perfect infant. To say the truth, I wonder she had not insisted on my again wearing leading-strings. | Но удивительнее всего, что тетушка не замечала и, по-видимому, вовсе не подозревала того, что, мне кажется, достаточно бросалось в глаза в нашем поведении. Право, можно подумать, что любовь совсем застилает глаза пожилым женщинам: они с такой жадностью поглощают любезности, к ним обращенные, что. подобно ненасытному обжоре, не удосуживаются заметить, что делают другие за тем же самым столом. Это я наблюдала не только в данном случае; тетушка была настолько ослеплена, что хотя часто заставала нас вместе, возвращаясь с источника, однако довольно Рыло малейшего его льстивого словечка, довольно было ему сделать вид, что он ждал ее с нетерпением,- и все ее подозрения рассеивались. Одна его хитрость удалась на славу! Он придумал обращаться со мной, как с ребенком, и никогда не называл меня при тетушке иначе, как крошкой. Вначале это ему несколько повредило в глазах твоей покорной слуги, но скоро я все поняла, тем более что в отсутствие тетушки он вел себя со мной, как я сказала, совсем иначе. Но если меня не очень обижало поведение, цель которого я разгадала, то с тетушкой я сильно измучилась: приняв за чистую монету слова своего поклонника (каковым она его считала), она начала обращаться со мной, как с настоящим ребенком. Удивительно, как еще она не заставила меня ходить на помочах. |
| "At last, my lover (for so he was) thought proper, in a most solemn manner, to disclose a secret which I had known long before. He now placed all the love which he had pretended to my aunt to my account. He lamented, in very pathetic terms, the encouragement she had given him, and made a high merit of the tedious hours in which he had undergone her conversation.- What shall I tell you, my dear Sophia?- Then I will confess the truth. I was pleased with my man. I was pleased with my conquest. To rival my aunt delighted me; to rival so many other women charmed me. In short, I am afraid I did not behave as I should do, even upon the very first declaration- I wish I did not almost give him positive encouragement before we parted. | Наконец мой поклонник (он и был им в действительности) счел удобным торжественно открыть тайну, которая уже давно была мне известна. Он перенес на меня всю любовь, предметом которой была будто бы тетушка. В самых чувствительных выражениях сетовал он, что тетушка так его поощряла, и вменил себе в большой подвиг скучные часы, выдержанные им в разговорах с ней... Знаешь, что я скажу тебе, дорогая Софья?.. Я сделаю тебе признание. Мой поклонник мне нравился. Победа доставляла мне удовольствие. Мысль, что я счастливая соперница тетушки, счастливая соперница многих других женщин, восхищала, прельщала меня. Словом, боюсь, я повела себя не так, как бы следовало, уже после первого его признания... Боюсь, что, прежде чем мы расстались, я недвусмысленно его обнадежила . |
| "The Bath now talked loudly- I might almost say, roared against me. Several young women affected to shun my acquaintance, not so much, perhaps, from any real suspicion, as from a desire of banishing me from a company in which I too much engrossed their favourite man. And here I cannot omit expressing my gratitude to the kindness intended me by Mr. Nash, who took me one day aside, and gave me advice, which if I had followed, I had been a happy woman. 'Child,' says he, 'I am sorry to see the familiarity which subsists between you and a fellow who is altogether unworthy of you, and I am afraid will prove your ruin. As for your old stinking aunt, if it was to be no injury to you and my pretty Sophy Western (I assure you I repeat his words), I should be heartily glad that the fellow was in possession of all that belongs to her. I never advise old women: for, if they take it into their head to go to the devil, it is no more possible than worth while to keep them from him. Innocence and youth and beauty are worthy a better fate, and I would save them from his clutches. Let me advise you therefore, dear child, never suffer this fellow to be particular with you again.' Many more things he said to me, which I have now forgotten, and indeed I attended very little to them at that time; for inclination contradicted all he said; and, besides, I could not be persuaded that women of quality would condescend to familiarity with such a person as he described. | Против меня открыто заговорил,- могу сказать, даже зарычал,- весь Бат. Многие молодые женщины стали подчеркнуто сторониться меня, не столько, пожалуй, вследствие каких-либо подозрений, сколько желая изгнать меня из общества, где я слишком сильно приковывала внимание их фаворита. Не могу здесь не вспомнить с благодарностью о доброте мистера Нэша, который отвел меня однажды в сторону и дал мне совет; если б я ему последовала, то была бы счастлива. "Дитя мое,- сказал он,- мне прискорбно видеть близость между вами и человеком, совершенно вас недостойным, который, боюсь, доведет вас до гибели. Что же касается вашей старой, прокисшей тетки, то, не будь от этого ущерба вам и прелестной Софи Вестерн (право, я передаю его подлинные слова), я бы от души пожелал ему завладеть всем ее состоянием. Старухам я не даю советов: если уж они забрали себе в голову попасть к черту на рога, то удержать их невозможно, да и не стоит. Но невинность, молодость и красота достойны лучшей участи, и мне хотелось бы спасти их от его когтей. Послушайтесь же меня, дитя мое, не позволяйте больше этому человеку никаких вольностей". Много еще говорил он мне, но я слушала его невнимательно и теперь позабыла его слова: чувства мои им противоречили; кроме того, я никак не могла поверить, чтобы знатные дамы решались входить в короткие отношения с таким человеком, каким он его описывал. |
| "But I am afraid, my dear, I shall tire you with a detail of so many minute circumstances. To be concise, therefore, imagine me married; imagine me with my husband, at the feet of my aunt; and then imagine the maddest woman in Bedlam, in a raving fit, and your imagination will suggest to you no more than what really happened. | Но боюсь, милая, не утомил бы тебя такой подробный рассказ обо всех этих мелочах. Итак, чтобы быть краткой: вообрази себе, что я обвенчана, вообрази меня с мужем у ног тетушки, вообрази, наконец, самую безумную обитательницу Бедлама в припадке бешенства - и твое воображение ничуть не преувеличит того, что случилось в действительности. |
| "The very next day my aunt left the place, partly to avoid seeing Mr. Fitzpatrick or myself, and as much perhaps to avoid seeing any one else; for, though I am told she hath since denied everything stoutly, I believe she was then a little confounded at her disappointment. Since that time, I have written to her many letters, but never could obtain an answer, which I must own sits somewhat the heavier, as she herself was, though undesignedly, the occasion of all my sufferings: for, had it not been under the colour of paying his addresses to her, Mr. Fitzpatrick would never have found sufficient opportunities to have engaged my heart, which, in other circumstances, I still flatter myself would not have been an easy conquest to such a person. Indeed, I believe I should not have erred so grossly in my choice if I had relied on my own judgment; but I trusted totally to the opinion of others, and very foolishly took the merit of a man for granted, whom I saw so universally well received by the women. What is the reason, My dear, that we, who have understandings equal to the wisest and greatest of the other sex, so often make choice of the silliest fellows for companions and favourites? It raises my indignation to the highest pitch, to reflect on the numbers of women of sense who have been undone by fools." Here she paused a moment; but, Sophia making no answer, she proceeded as in the next chapter. | На следующий же день тетушка уехала из Бата, чтобы избежать встреч с мистером Фитцпатриком и со мной, а также, может быть, вообще всяких встреч,-хотя, как я слышала, она впоследствии с большой решительностью все отрицала, но я уверена, что неудача все же задела ее самолюбие. С тех пор я неоднократно ей писала, но ни разу не могла добиться ответа: это, должна признаться, для пеня тем огорчительнее, что она же сама была, хоть и неумышленно, причиной всех моих страданий: ведь не предстань мне мистер Фитцпатрик в свете ухаживателя за ней, он никогда не нашел бы случая завладеть моим сердцем, так как при других обстоятельствах - я до сих пор льщу себя этой мыслью - меня нелегко было бы покорить такому человеку. Я убеждена, что не ошиблась бы так грубо в своем выборе, если бы руководилась собственным суждением; но я всецело положилась на мнение других и самым глупым образом уверовала в достоинства человека, видя, какой прекрасный прием встречает он у всех женщин. Как объяснить, дорогая, что мы, нисколько не уступая умом самым мудрым и выдающимся мужчинам, так часто избираем себе в спутники и фавориты отъявленных глупцов? Я возмущаюсь до глубины души при мысли о том, какое множество умных женщин было погублено дураками.- Миссис Фитцпатрик замолчала: но Софья ничего не ответила, и она продолжала, как будет изложено в следующей главе. |
Глава 5.
In which the history of Mrs. Fitzpatrick is continued
в которой содержится продолжение истории миссис Фитцпатрик
| English | Русский |
| "We remained at Bath no longer than a fortnight after our wedding; for as to any reconciliation with my aunt, there were no hopes; and of my fortune, not one farthing could be touched till I was of age, of which I now wanted more than two years. My husband, therefore, was resolved to set out for Ireland; against which I remonstrated very earnestly, and insisted on a promise which he had made me before our marriage, that I should never take this journey against my consent; and indeed I never intended to consent to it; nor will anybody, I believe, blame me for that resolution; but this, however, I never mentioned to my husband, and petitioned only for the reprieve of a month; but he had fixed the day, and to that day he obstinately adhered. | После свадьбы мы оставались в Бате не более двух недель, потому что на примирение с тетушкой не было никаких надежд, а из моего состояния я не могла истратить ни одного фартинга до совершеннолетия, которого приходилось ждать еще два года. Муж решил ехать в Ирландию; я горячо этому воспротивилась и настаивала на исполнении данного им перед свадьбой обещания не увозить меня туда без моего согласия; между тем я вовсе не собиралась соглашаться и, думаю, никто не станет меня порицать за такое решение,- однако я ни словом не обмолвилась об этом мужу и только просила его отсрочить отъезд на месяц, но он уже наметил день и наотрез отказался менять его. |
| "The evening before our departure, as we were disputing this point with great eagerness on both sides, he started suddenly from his chair, and left me abruptly, saying he was going to the rooms. He was hardly out of the house, when I saw a paper lying on the floor, which, I suppose, he had carelessly pulled from his pocket, together with his handkerchief. This paper I took up, and, finding it to be a letter, I made no scruple to open and read it; and indeed I read it so often, that I can repeat it to you almost word for word. This then was the letter: | Вечером, накануне отъезда, мы на эту тему горячо поспорили; вдруг он порывисто поднялся с места и оставил меня одну, сказав, что идет в курзал. Только что он вышел из дому, как я заметила на полу бумагу, которую он, должно быть по рассеянности, выронил из кармана, вынимая носовой платок. Я подняла ее и, увидя, что это письмо, без всякого стеснения вскрыла его и прочла - прочла столько раз, что могу повторить его тебе почти слово в слово. Вот оно; |
| To Mr. Brian Fitzpatrick | "Мистеру Брайану Фитцпатрику. |
| SIR,- Yours received, and am surprized you should use me in this manner, as have never seen any of your cash, unless for one linsey-woolsey coat, and your bill now is upwards of ?150. Consider, sir, how often you have fobbed me off with your being shortly to be married to this lady and t' other lady; but I can neither live on hopes or promises, nor will my woollen-draper take any such in payment. You tell me you are secure of having either the aunt or the niece, and that you might have married the aunt before this, whose jointure you say is immense, but that you prefer the niece on account of her ready money. Pray, sir, take a fool's advice for once, and marry the first you can get. You will pardon my offering my advice, as you know I sincerely wish you well. Shall draw on you per next post, in favour of Messieurs John Drugget and company, at fourteen days, which doubt not your honouring, and am, | Сэр, получил ваше письмо и очень удивлен вашим обращением со мной: ведь я не видел от вас никаких денег, кроме тех, что вы заплатили мне за полушерстяной кафтан, а ваш счет превысил уже сто пятьдесят фунтов. Вспомните, сэр, сколько уж раз вы меня надували, уверяя, что женитесь то на той, то на другой даме; но я не могу жить надеждами и обещаниями, да и продавец сукна не возьмет их от меня в уплату. Вы мне говорите, что если не тетка, то племянница за вами обеспечена и что вы давно уже могли бы жениться на тетке, вдовье наследство которой, по вашим словам, огромно, но что вы предпочитаете племянницу, потому что у нее есть наличные. Прошу вас, сэр, послушайтесь раз в жизни моего глупого совета и женитесь на первой, на какой можете. Извините, что я даю вам совет,ведь вы знаете, что я искренне желаю вам добра. С ближайшей почтой выдам на вас вексель господам Джону Драггету и Ко, сроком на две недели, по которому, я не сомневаюсь, вы заплатите, остаюсь, сэр, |
| Sir, your humble servant, | ваш покорный слуга |
| SAM COSGRAVE. | Сам. Косгрейв". |
| "This was the letter, word for word. Guess, my dear girl- guess how this letter affected me. You prefer the niece on account of her ready money! If every one of these words had been a dagger, I could with pleasure have stabbed them into his heart; but I will not recount my frantic behaviour on the occasion. I had pretty well spent my tears before his return home; but sufficient remains of them appeared in my swollen eyes. He threw himself sullenly into his chair, and for a long time we were both silent. At length, in a haughty tone, he said, | Вот это письмо, от слова до слова. Можешь себе представить, дорогая моя, как оно меня расстроило! "Вы предпочитаете племянницу, потому что у нее есть наличные!" Если бы каждое из этих слов было кинжалом, с каким наслаждением я их всадила бы ему в сердце! Но не стану распространяться обо всех моих безумствах по этому поводу. Я выплакалась еще до его возвращения, но о слезах достаточно свидетельствовали мои распухшие глаза. Он угрюмо бросился в кресло, и мы долгое время молчали. Наконец он сказал заносчиво: |
| 'I hope, madam, your servants have packed up all your things; for the coach will be ready by six in the morning.' | - Надеюсь, сударыня, слуги уже уложили ваши вещи; ведь карета будет подана в шесть часов утра. |
| My patience was totally subdued by this provocation, and I answered, | Эти вызывающие слова окончательно вывели меня из терпения, и я отвечала: |
| 'No, sir, there is a letter still remains unpacked;' and then throwing it on the table, I fell to upbraiding him with the most bitter language I could invent. | - Нет, сэр, остается еще спрятать вот это письмо. И, бросив его на стол, я осыпала мужа самыми горькими упреками. |
| "Whether guilt, or shame, or prudence, restrained him, I cannot say; but, though he is the most passionate of men, he exerted no rage on this occasion. He endeavoured, on the contrary, to pacify me by the most gentle means. He swore the phrase in the letter to which I principally objected was not his, nor had he ever written any such. He owned, indeed, the having mentioned his marriage, and that preference which he had given to myself, but denied with many oaths the having assigned any such reason. And he excused the having mentioned any such matter at all, on account of the straits he was in for money, arising, he said, from his having too long neglected his estate in Ireland. And this, he said, which he could not bear to discover to me, was the only reason of his having so strenuously insisted on our journey. He then used several very endearing expressions, and concluded by a very fond caress, and many violent protestations of love. | Сознание ли вины, стыд или благоразумие удержали его, не могу сказать, но, несмотря на всю свою вспыльчивость, он нисколько не рассердился - напротив, он пытался успокоить меня самыми деликатными способами. Клялся, что фраза, больше всего возмутившая меня в письме, вовсе не его и он никогда не писал ничего подобного. Признался, что действительно упомянул о своей женитьбе и об отданном мне предпочтении, но клятвенно отрицал всякие ссылки на указанную в письме причину и оправдывал упоминание об этих вещах только крайней нуждой в деньгах, проистекавшей, по его словам, от большой запущенности ирландского поместья. Это и было, сказал он, единственной причиной его энергичных настояний на нашей поездке, хотя до сих пор он не решался мне в этом признаться. И он снова наговорил мне множество нежных слов, заключив свою речь жаркими ласками и клятвенными уверениями в любви. |
| "There was one circumstance which, though he did not appeal to it, had much weight with me in his favour, and that was the word jointure in the taylor's letter, whereas my aunt never had been married, and this Mr. Fitzpatrick well knew.- As I imagined, therefore, that the fellow must have inserted this of his own head, or from hearsay, I persuaded myself he might have ventured likewise on that odius line on no better authority. What reasoning was this, my dear? was I not an advocate rather than a judge?- But why do I mention such a circumstance as this, or appeal to it for the justification of my forgiveness?- In short, had he been guilty of twenty times as much, half the tenderness and fondness which he used would have prevailed on me to have forgiven him. I now made no farther objections to our setting out, which we did the next morning, and in a little more than a week arrived at the seat of Mr. Fitzpatrick. | Одно обстоятельство, хотя он на него и не ссылался, сильно говорило в его пользу, именно: слова "вдовье наследство" в письме портного, между тем как тетушка никогда не была замужем, и мистер Фитцпатрик прекрасно знал это. Итак, решив, что портной просто все выдумал или писал на основании слухов, я уверила себя, что и для той гнусной фразы у него были такие же шаткие основания. Как находишь ты мое рассуждение, дорогая моя? Не свойственно ли оно скорее адвокату, чем судье?.. Зачем, однако, упоминаю я об этом обстоятельстве и ищу в нем оправдания своей снисходительности... Словом, будь он в двадцать раз виновнее, и тогда половины проявленной им нежности и страстности было бы для меня достаточно, чтобы его простить. Я больше не противилась нашему отъезду: на следующее утро мы отправились в путь и меньше чем через неделю прибыли в жилище мистера Фитцпатрика. |
| "Your curiosity will excuse me from relating any occurrences which past during our journey; for it would indeed be highly disagreeable to travel it over again, and no less so to you to travel it over with me. | Позволь мне опустить подробности нашего путешествия; мне было бы очень неприятно совершать его мысленно еще раз, да и тебе не доставило бы удовольствия его описание. |
| "This seat, then, is an ancient mansion-house: if I was in one of those merry humours in which you have so often seen me, I could describe it to you ridiculously enough. It looked as if it had been formerly inhabited by a gentleman. Here was room enough, and not the less room on account of the furniture; for indeed there was very little in it. An old woman, who seemed coeval with the building, and greatly resembled her whom Chamont mentions in the Orphan, received us at the gate, and in a howl scarce human, and to me unintelligible, welcomed her master home. In short, the whole scene was so gloomy and melancholy, that it threw my spirits into the lowest dejection; which my husband discerning, instead of relieving, encreased by two or three malicious observations. | Жилищем моего мужа был старинный барский дом. Если бы я была в одном из тех припадков веселья, в которых ты так часто меня видела, то могла бы пресмешно описать тебе его внешний вид. Он был такой, точно в нем когда-то жил дворянин. Было много простору, который не скрадывался обстановкой, так как она почти отсутствовала. У ворот нас встретила старуха, казавшаяся ровесницей дому и очень похожая на ту, о которой Чеймонт говорит в "Сироте"; почти нечеловеческим голосом, скорее - непонятным для меня мычанием, поздравила она барина с приездом. Словом, вся сцена была так мрачна и печальна, что повергла меня в глубокое уныние. Муж, заметив это, вместо того чтобы меня ободрить, расстроил еще больше несколькими едкими замечаниями. |
| 'There are good houses, madam,' says he, 'as you find, in other places besides England; but perhaps you had rather be in a dirty lodgings at Bath.' | - Как видите, сударыня,- сказал он,- хорошие дома есть не только в Англии, но вы, должно быть, предпочитаете грязные меблированные комнаты в Бате. |
| "Happy, my dear, is the woman who, in any state of life, hath a cheerful good-natured companion to support and comfort her! But why do I reflect on happy situations only to aggravate my own misery? my companion, far from clearing up the gloom of solitude, soon convinced me that I must have been wretched with him in any place, and in any condition. In a word, he was a surly fellow, a character perhaps you have never seen; for, indeed, no woman ever sees it exemplified but in a father, a brother, or a husband; and, though you have a father, he is not of that character. This surly fellow had formerly appeared to me the very reverse, and so he did still to every other person. Good heaven! how is it possible for a man to maintain a constant lie in his appearance abroad and in company, and to content himself with shewing disagreeable truth only at home? Here, my dear, they make themselves amends for the uneasy restraint which they put on their tempers in the world; for I have observed, the more merry and gay and good-humoured my husband hath at any time been in company, the more sullen and morose he was sure to become at our next private meeting. How shall I describe his barbarity? To my fondness he was cold and insensible. My little comical ways, which you, my Sophy, and which others, have called so agreeable, he treated with contempt. In my most serious moments he sung and whistled; and whenever I was thoroughly dejected and miserable, he was angry, and abused me; for, though he was never pleased with my good-humour, nor ascribed it to my satisfaction in him, yet my low spirits always offended him, and those he imputed to my repentance of having (as he said) married an Irishman. | Счастлива, дорогая моя, та женщина, все равно какого состояния, у которой есть веселый и добрый спутник, чтобы поддержать ее и утешить. Но к чему думать о счастливых браках и только растравлять свое горе? Супруг мой, вместо того чтобы озарить светом мрачное одиночество, скоро привел меня к убеждению, что я буду с ним несчастна везде и в любых условиях. Словом, он оказался угрюмым и сварливым,- такого характера ты, пожалуй, никогда не наблюдала; ведь женщина может найти его лишь в отце, в брате или в муже; у тебя, правда, есть отец, но он совсем не похож на него. А ведь этот тяжелый человек казался мне сначала совсем другим и продолжал казаться всем посторонним. Господи боже, возможно ли, чтобы мужчины на людях и в обществе постоянно притворялись и открывали неприглядную истину только дома? Дома, дорогая моя, они вознаграждают себя за стеснительное принуждение, которому вынуждены подчинять себя в свете; я заметила, что чем оживленней, веселей и приветливей муж мой бывал в обществе, тем мрачней и угрюмее делался, оставаясь со мной с глазу на глаз. Как описать тебе его грубость? К моим ласкам он был холоден и бесчувствен. Потешные черточки моего характера, которые так веселили тебя, Софи, и других, вызывали в нем только презрительную усмешку. Когда я бывала серьезна и сосредоточенна, он пел и свистал, а когда я падала духом и чувствовала себя совсем несчастной, он сердился и бранил меня: хотя он не любил видеть меня в веселом расположении духа. потому что не считал себя его виновником, однако моя подавленность всегда оскорбляла его, и он приписывал ее моему сожалению (как он говорил), что я вышла за ирландца. |
| "You will easily conceive, my dear Graveairs (I ask your pardon, I really forgot myself), that, when a woman makes an imprudent match in the sense of the world, that is, when she not an arrant prostitute to pecuniary interest, she must necessarily have some inclination and affection for her man. You will as easily believe that this affection may possibly be lessened; nay, I do assure you, contempt will wholly eradicate it. This contempt I now began to entertain for my husband, whom I now discovered to be- I must use the expression- an arrant blockhead. Perhaps you will wonder I did not make this discovery long before; but women will suggest a thousand excuses to themselves for the folly of those they like: besides, give me leave to tell you, it requires a most penetrating eye to discern a fool through the disguises of gaiety and good breeding. | Ты легко поймешь, дорогая Серьезница (прости меня, я совсем забылась), что женщина, вступая в безрассудный, по понятиям света, брак, то есть не продаваясь мужчине по чисто денежным соображениям, должна чувствовать какую-то симпатию и приязнь к мужу. Ты легко поймешь также, что эта приязнь может уменьшиться и даже, уверяю тебя, быть с корнем вырвана презрением. Вот это презрение я и начала теперь чувствовать к мужу, в котором открыла - прости за выражение - набитого дурака. Может быть, тебе покажется странным, что я не сделала этого открытия значительно раньше; но женщины умеют находить тысячу причин для оправдания глупости тех, кто им нравится; кроме того, позволь тебе сказать, надо иметь очень проницательный взгляд, чтобы различить дурака под маской жизнерадостности и хороших манер. |
| "It will be easily imagined that, when I once despised my husband, as I confess to you I soon did, I must consequently dislike his company; and indeed I had the happiness of being very little troubled with it; for our house was now most elegantly furnished, our cellars well stocked, and dogs and horses provided in great abundance. As my gentleman therefore entertained his neighbours with great hospitality, so his neighbours resorted to him with great alacrity; and sports and drinking consumed so much of his time, that a small part of his conversation, that is to say, of his ill-humours, fell to my share. | Легко себе представить, что, начав презирать мужа,- а это, признаюсь тебе. случилось скоро,- я уже не могла находить удовольствия в его обществе; к счастью, он беспокоил меня довольно редко, потому что дом наш был теперь изящно обставлен, погреба полны вина, а псарни и конюшни - собак и лошадей. Так как супруг мой весьма гостеприимно открыл двери соседям, то соседи просить себя не заставили: охота и пьянство поглощали у него столько времени, что на мою долю выпадало очень мало общения с ним, правильнее говоря, его дурного расположения. |
| "Happy would it have been for me if I could as easily have avoided all other disagreeable company; but, alas! I was confined to some which constantly tormented me; and the more, as I saw no prospect of being relieved from them. These companions were my own racking thoughts, which plagued and in a manner haunted me night and day. In this situation I past through a scene, the horrors of which can neither be painted nor imagined. Think, my dear, figure, if you can, to yourself, what I must have undergone. I became a mother by the man I scorned, hated, and detested. I went through all the agonies and miseries of a lying-in (ten times more painful in such a circumstance than the worst labour can be when one endures it for a man one loves) in a desert, or rather, indeed, a scene of riot and revel, without a friend, without a companion, or without any of those agreeable circumstances which often alleviate, and perhaps sometimes more than compensate, the sufferings of our sex at that season." | Для меня было бы большим счастьем, если бы я могла так же легко избежать и другого неприятного собеседника, но, увы, он беспрестанно мучил меня; и хуже всего было то, что я не видела никакого способа от него избавиться. Собеседником этим были мои собственные мучительные мысли, которые досаждали мне и не давали покоя ни днем, ни ночью. В таком положении я подверглась пытке, ужасы которой не поддаются описанию. Подумай, дорогая моя, представь, если можешь, что я должна была перенести. Человек, которого я презирала, ненавидела, терпеть не могла, сделал меня матерью. Я испытала все муки, все ужасы родов (при таких обстоятельствах в десять раз более тягостные, чем самое болезненное разрешенье от бремени, когда страдаешь за любимого человека) в пустыне, или, вернее, среди разгула и бесчинства, без друга, без товарища, без ласковых утешений, которые часто облегчают, а иногда даже больше чем вознаграждают женщину за все ее мучения в эти минуты. |
Глава 6.
In which the mistake of the landlord throws Sophia into a dreadful consternatio
в которой ошибка хозяина гостиницы повергает Софью в страх
| English | Русский |
| Mrs. Fitzpatrick was proceeding in her narrative, when she was interrupted by the entrance of dinner, greatly to the concern of Sophia; for the misfortunes of her friend had raised her anxiety, and left her no appetite but what Mrs. Fitzpatrick was to satisfy by her relation. | Миссис Фитцпатрик собиралась продолжать свой рассказ, но в эту минуту принесли обед и помешали ей, к большому огорчению Софьи: злоключения приятельницы взволновали нашу героиню и пробудили в ней тот голод, который способна была утолить не еда, а только окончание рассказа миссис Фитцпатрик. |
| The landlord now attended with a plate under his arm, and with the same respect in his countenance and address which he would have put on had the ladies arrived in a coach and six. | На этот раз прислуживал сам хозяин, с тарелкой под мышкой и с таким почтительным и внимательным видом, точно его гостьи приехали в карете шестерней. |
| The married lady seemed less affected with own misfortunes than was her cousin; for the former eat very heartily, whereas the latter could hardly swallow a morsel. Sophia likewise showed more concern and sorrow in her countenance than appeared in the other lady; who, having observed these symptoms in her friend, begged her to be comforted, saying, "Perhaps all may yet end better than either you or I expect." | Замужняя дама, видно, растрогалась своими несчастьями меньше, чем ее кузина, потому что кушала с большим аппетитом, тогда как Софья едва проглотила кусочек. Равным образом лицо Софьи гораздо сильнее выражало огорчение и скорбь, чем лицо миссис Фитцпатрик, которая, заметив это, просила кузину утешиться, сказав, что, "может быть, все окончится лучше, чем мы с тобой ожидаем". |
| Our landlord thought he had now an opportunity to open his mouth, and was resolved not to omit it. | Хозяин счел, что теперь самая удобная минута открыть рот, и решил не упускать случая. |
| "I am sorry, madam," cries he, "that your ladyship can't eat; for to be sure you must be hungry after so long fasting. I hope your ladyship is not uneasy at anything, for, as madam there says, all may end better than anybody expects. A gentleman who was here just now brought excellent news; and perhaps some folks who have given other folks the slip may get to London before they are overtaken; and if they do, I make no doubt but they will find people who will be very ready to receive them." | - Мне очень жаль, сударыня,- сказал он,- что ваша милость так плохо кушает; ведь вы, верно, очень голодны после такого долгого поста. Надеюсь, что вашей милости незачем тревожиться, потому что, как изволила сказать эта дама, все может кончиться лучше, чем ожидают. Только что заезжал сюда один джентльмен, который привез отличные вести; и, пожалуй, кое-кто, ускользнув от кое-кого, успеет добраться до Лондона прежде, чем его догонят; а если так, то я не сомневаюсь, что он найдет людей, которые его радушно встретят. |
| All persons under the apprehension of danger convert whatever they see and hear into the objects of that apprehension. Sophia therefore immediately concluded, from the foregoing speech, that she was known, and pursued by her father. She was now struck with the utmost consternation, and for a few minutes deprived of the power of speech; which she no sooner recovered, than she desired the landlord to send his servants out of the room, and then, addressing herself to him, said, | Когда мы напуганы, то во всем, что мы видим и слышим. нам чудится связь с предметом нашего страха. Поэтому Софья немедленно заключила из слов хозяина, что ее узнали и что отец ее преследует. Она совсем оторопела и на несколько минут лишилась способности речи; как только голос к ней вернулся, она тотчас же попросила хозяина удалить слуг и, обратившись к нему, сказала: |
| "I perceive, sir, you know who we are; but I beseech you-nay, I am convinced, if you have any compassion or goodness, you will not betray us." | - Я вижу, сударь, вы знаете, кто мы; но умоляю вас... да, я убеждена, если в вас есть хоть сколько-нибудь жалости или доброты, вы нас не выдадите. |
| "I betray your ladyship!" quoth the landlord; "no (and then he swore several very hearty oaths); I would sooner be cut into ten thousand pieces. I hate all treachery. I! I never betrayed any one in my life yet, and I am sure I shall not begin with so sweet a lady as your ladyship. All the world would very much blame me if I should, since it will be in your ladyship's power so shortly to reward me. My wife can witness for me, I knew your ladyship the moment you came into the house: I said it was your honour, before I lifted you from your horse, and I shall carry the bruises I got in your ladyship's service to the grave; but what signified that, as long as I saved your ladyship? To be sure some people this morning would have thought of getting a reward; but no such thought ever entered into my head. I would sooner starve than take any reward for betraying your ladyship." | - Я выдам вашу милость? - воскликнул хозяин.- Никогда (и он подкрепил свои слова множеством клятв), скорее я дам себя разрубить на тысячу кусков! Я ненавижу всякое предательство. Помилуйте! Отродясь я никого еще не выдавал, так неужели сделаю почин с такой прелестной дамы, как ваша милость. Весь свет стал бы сурово порицать меня, если б я вас выдал, тем более что скоро ваша милость в состоянии будет вознаградить меня. Жена вам подтвердит: я узнал вашу милость, как только вы прибыли в мой дом; прежде чем я снял вас с лошади, я сказал, что это ваша честь, и до гроба носить буду синяки, полученные на службе вашей милости; но что они для меня, если я спас вашу милость? Конечно, иной бы сегодня утром подумал, что недурно бы получить награду, но я об этом и не помышлял. Да я скорее с голоду сдохну, чем соглашусь взять награду за выдачу вашей милости. |
| "I promise you, sir," says Sophia, "if it be ever in my power to reward you, you shall not lose by your generosity." | - Обещаю вам, сударь,- сказала Софья,- что, если только в моей власти будет вознаградить вас, вы не пожалеете о своем великодушии. |
| "Alack-a-day, madam!" answered the landlord; "in your ladyship's power! Heaven put it as much into your will! I am only afraid your honour will forget such a poor man as an innkeeper; but, if your ladyship should not, I hope you will remember what reward I refused- refused! that is, I would have refused, and to be sure it may be called refusing, for I might have had it certainly; and to be sure you might have been in some houses;-but, for my part, I would not, methinks, for the world have your ladyship wrong me so much as to imagine I ever thought of betraying you, even before I heard the good news." | - Помилуйте, сударыня! - воскликнул хозяин.- Если будет в вашей власти! Лишь бы небо внушило вам это желание! Только, боюсь, я, ваша честь позабудет бедного содержателя гостиницы; но если ваша милость не позабудет, то, надеюсь, вы вспомните, от какой награды я отказался... Отказался! Я хочу сказать: отказался бы, а, уж конечно, это можно назвать отказом, потому что я бы, наверно, получил награду, и тогда вы бы, пожалуй, очутились в другом доме... Но только, ради бога, не подумайте на меня, ваша милость, такой напраслины, будто я когда-либо помышлял вас выдать, даже до получения доброй вести. |
| "What news, pray?" says Sophia, something eagerly. | - Какой вести, скажите, пожалуйста? - с живостью спросила Софья. |
| "Hath not your ladyship heard it, then?" cries the landlord; "nay, like enough, for I heard it only a few minutes ago; and if I had never heard it, may the devil fly away with me this instant if I would have betrayed your honour! no, if I would, may I-" | - Так ваша милость еще не знает? - сказал хозяин.- Да и немудрено: ведь я сам услышал эту новость несколько минут тому назад; но хотя бы и не услышал, так пусть черт унесет меня сию минуту, если бы я выдал вашу честь! Да, если б я выдал, так пусть... |
| Here he subjoined several dreadful imprecations, which Sophia at last interrupted, and begged to know what he meant by the news.- He was going to answer, when Mrs. Honour came running into the room, all pale and breathless, and cried out, | И он разразился самыми страшными проклятиями, которые Софья наконец остановила, спросив, о какой новости он говорит. Он уже собирался отвечать, как в комнату вбежала миссис Гонора, вся бледная и задыхающаяся, с криком: |
| "Madam, we are all undone, all ruined, they are come, they are come!" | - Сударыня, мы погибли. Конец нам. Они пришли, они пришли! |
| These words almost froze up the blood of Sophia; but Mrs. Fitzpatrick asked Honour who were come? | Слова эти бросили Софью в холод; но миссис Фитцпатрик спросила Гонору, кто пришел. |
| "Who?" answered she, "why, the French; several hundred thousands of them are landed, and we shall be all murdered and ravished." | - Кто? Известно, французы. Высадилось несколько сот тысяч французов, и все мы будем перебиты и изнасилованы. |
| As a miser, who hath, in some well-built city, a cottage, value twenty shillings, when at a distance he is alarmed with the news of a fire, turns pale and trembles at his loss; but when he finds the beautiful palaces only are burnt, and his own cottage remains safe, he comes instantly to himself, and smiles at his good fortunes: or as (for we dislike something in the former simile) the tender mother, when terrified with the apprehension that her darling boy is drowned, is struck senseless and almost dead with consternation; but when she is told that little master is safe, and the Victory only, with twelve hundred brave men, gone to the bottom, life and sense again return, maternal fondness enjoys the sudden relief from all its fears, and the general benevolence which at another time would have deeply felt the dreadful catastrophe, lies fast asleep in her mind; so Sophia, than whom none was more capable of tenderly feeling the general calamity of her country, found such immediate satisfaction from the relief of those terrors she had of being overtaken by her father, that the arrival of the French scarce made any impression on her. | Как скряга, у которого в богатом городе есть лачуга ценой в двадцать шиллингов, услышав вдали от нее пожарную тревогу, бледнеет и трепещет за свое жалкое добро, но, убедившись, что сгорели только прекрасные дворцы, а его хижина уцелела, мгновенно приходит в себя и радуется своему счастью; или (это сравнение нам что-то не очень по вкусу) как нежная мать, перепуганная известием, что утонул любимый ее сын, падает без чувств и почти умирает от ужаса, но, услышав, что сын ее невредим и только ^Победа" с тысячью двумястами храбрецов пошла ко дну, вдруг воскресает, к ней возвращаются чувства и жизнь, материнская любовь диктует, что страхи миновали, а сострадание, которое в другое время горячо откликнулось бы на ужасную катастрофу, крепко спит в ее сердце, так и Софья, способная живее всякого сочувствовать бедствиям своей родины, до того обрадовалась освобождению от опасности быть захваченной отцом, что высадка французов не произвела на нее почти никакого впечатления. Она мягко побранила горничную за то, что та так напугала ее. |
| She gently chid her maid for the fright into which she had thrown her, and said "she was glad it was no worse; for that she had feared somebody else was come." | - Хорошо, что не случилось ничего худшего,- прибавила Софья, так как она боялась прибытия совсем других людей. |
| "Ay, ay," quoth the landlord, smiling, "her ladyship knows better things; she knows the French are our very best friends, and come over hither only for our good. They are the people who are to make Old England flourish again. I warrant her honour thought the duke was coming; and that was enough to put her into a fright. I was going to tell your ladyship the news.- His honour's majesty, Heaven bless him, hath given the duke the slip, and is marching as fast as he can to London, and ten thousand French are landed to join him on the road." | - Да, да,- сказал с улыбкой хозяин,- их милость лучше знает положение дел; их милость знает, что французы - наши добрые друзья и высадились к нам только для нашего блага. Они вновь принесут процветание Старой Англии. Бьюсь об заклад, что их милость подумала о прибытии герцога; от такой мысли, понятно, перепугаешься. Его величество, да охранит его господь, ускользнул от герцога и быстрым маршем идет к Лондону, а десять тысяч высадившихся французов должны соединиться с ним по пути. |
| Sophia was not greatly pleased with this news, nor with the gentleman who related it; but, as she still imagined he knew her (for she could not possibly have any suspicion of the real truth), she durst not show any dislike. And now the landlord, having removed the cloth from the table, withdrew; but at his departure frequently repeated his hopes of being remembered hereafter. | Софье не очень понравилась эта новость, а также и сообщивший ее джентльмен, но так как она все еще воображала, что он ее знает (ведь не могла же она догадаться об истинном положении дела), то не посмела выказать своего неудовольствия. Тем временем хозяин убрал со стола и удалился, на прощание неоднократно выразив надежду, что о нем не забудут. |
| The mind of Sophia was not at all easy under the supposition of being known at this house; for she still applied to herself many things which the landlord had addressed to Jenny Cameron; she therefore ordered her maid to pump out of him by what means he had become acquainted with her person, and who had offered him the reward for betraying her; she likewise ordered the horses to be in readiness by four in the morning, at which hour Mrs. Fitzpatrick promised to bear her company; and then, composing herself as well as she could, she desired that lady to continue her story. | Софью очень тревожила мысль, что ее знают в этом доме: она все еще относила к себе многое из того, что хозяин обращал к Дженни Камерон; поэтому она поручила горничной выведать, каким образом он получил о ней сведения и кто предлагал ему награду за ее выдачу; она распорядилась также, чтобы лошади были приготовлены к четырем часам утра,- миссис Фитцпатрик дала согласие выехать в это время,- после чего, кое-как успокоившись, Софья попросила свою спутницу продолжать рассказ. |
Глава 7.
In which Mrs. Fitzpatrick concludes her histor
в которой миссис Фитцпатрик заканчивает свою историю
| English | Русский |
| While Mrs. Honour, in pursuance of commands of her mistress, ordered a bowl of punch, and invited my landlord and landlady to partake of it, Mrs. Fitzpatrick thus went on with her relation. | Между тем как миссис Гонора, исполняя приказания госпожи своей, велела подать чашу пунша и пригласила хозяина и хозяйку разделить ее с ней, миссис Фитцпатрик так продолжала рассказ: |
| "Most of the officers who were quartered at a town in our neighbourhood were of my husband's acquaintance. Among these there was a lieutenant, a very pretty sort of man, and who was married to a woman, so agreeable both in her temper and conversation, that from our first knowing each other, which was soon after my lying-in, we were almost inseparable companions; for I had the good fortune to make myself equally agreeable to her. | - Почти все офицеры, расквартированные в соседнем городе, были знакомы с моим мужем. В числе их был лейтенант, превосходнейший человек, женатый па женщине, настолько приятной характером и манерами, что с первой же нашей встречи, которая произошла вскоре после моих родов, мы сделались с ней почти неразлучны, потому что и я имела счастье прийтись ей по душе. |
| "The lieutenant, who was neither a sot nor a sportsman, was frequently of our parties; indeed he was very little with my husband, and no more than good breeding constrained him to be, as he lived almost constantly at our house. My husband often expressed much dissatisfaction at the lieutenant's preferring my company to his; he was very angry with me on that account, and gave me many a hearty curse for drawing away his companions; saying, 'I ought to be d-n'd for having spoiled one of the prettiest fellows in the world, by making a milksop of him.' | Лейтенант, который не был ни пьяницей, ни любителем охоты, часто проводил с нами время; с мужем моим он встречался очень редко, не больше, чем того требовала вежливость, так как он почти постоянно жил в нашем доме. Муж мой часто выражал недовольство, что лейтенант предпочитает его обществу мое; он был очень на меня сердит за это и постоянно бранился, говоря, что я переманиваю к себе его гостей и "черт бы меня побрал за то, что я испортила превосходнейшего человека, сделав из него тряпку". |
| "You will be mistaken, my dear Sophia, if you imagine that the anger of my husband arose from my depriving him of a companion; for the lieutenant was not a person with whose society a fool could be pleased; and, if I should admit the possibility of this, so little right had my husband to place the loss of his companion to me, that I am convinced it was my conversation alone which induced him ever to come to the house. No, child, it was envy, the worst and most rancorous kind of envy, the envy of superiority of understanding. The wretch could not bear to see my conversation preferred to his, by a man of whom he could not entertain the least jealousy. O my dear Sophy, you are a woman of sense; if you marry a man, as is most probable you will, of less capacity than yourself, make frequent trials of his temper before marriage, and see whether he can bear to submit to such a superiority.- Promise me, Sophy, you will take this advice; for you will hereafter find its importance." | Ты ошибешься, милая Софья, если усмотришь причину гнева моего мужа в том, что я лишила его собеседника; лейтенант был не из тех людей, общество которых может нравиться дураку; но если даже допустить эту возможность, муж мой все-таки не имел никакого права жаловаться на меня, потому что, я убеждена, единственно мое общество привлекало лейтенанта в наш дом. Нет, душа моя, здесь была зависть, самый худший и злобный вид зависти: зависть к умственному превосходству. Для негодяя было невыносимо предпочтение, оказываемое мне человеком, который не давал ни малейшего повода к ревности. Ах, милая Софья, ты женщина умная; если, что вполне вероятно, ты выйдешь за человека, уступающего тебе по уму, то до свадьбы подвергни его характер многократному испытанию и посмотри, в состоянии ли он покориться твоему превосходству... Обещай мне, Софи, последовать этому совету,- впоследствии ты поймешь всю его важность. |
| "It is very likely I shall never marry at all," answered Sophia; "I think, at least, I shall never marry a man in whose understanding I see any defects before marriage; and I promise you I would rather give up my own than see any such afterwards." | - Весьма вероятно, что я совсем не выйду замуж,- отвечала Софья,- по крайней мере, не выйду за человека, в уме которого замечу до свадьбы недостатки; и, право, я скорее откажусь от собственного ума, чем потерплю после свадьбы недомыслие в своем муже. |
| "Give up your understanding!" replied Mrs. Fitzpatrick; "oh, fie, child! I will not believe so meanly of you. Everything else I might myself be brought to give up; but never this. Nature would not have allotted this superiority to the wife in so many instances, if she had intended we should all of us have surrendered it to the husband. This, indeed, men of sense never expect of us; of which the lieutenant I have just mentioned was one notable example; for though he had a very good understanding, he always acknowledged (as was really true) that his wife had a better. And this, perhaps, was one reason of the hatred my tyrant bore her. | - Откажешься от собственного ума! - ужаснулась миссис Фитцпатрик.Фи, душа моя, я была о тебе лучшего мнения. Если придется, я от чего угодно готова буду отказаться, только не от ума. Природа не наделяла бы так часто этим преимуществом жен, если бы хотела, чтобы все мы уступали его своим мужьям. Умные мужчины никогда этого и не ждут от нас; только что упомянутый мной лейтенант тому прекрасный пример: хотя он был очень умен, но всегда признавал (и по справедливости), что жена умнее его. И это было, может быть, одной из причин ненависти к ней моего тирана. |
| "Before he would be so governed by a wife, he said, especially such an ugly b- (for, indeed, she was not a regular beauty, but very agreeable and extremely genteel), he would see all the women upon earth at the devil, which was a very usual phrase with him. | "Чем согласиться стать под начало жены,- говорил он,- особенно такой уродины (а она, правда, не была писаная красавица, но очень миловидная и необыкновенно изящная), я скорее начихаю на всех женщин; пусть все они провалятся к чертовой бабушке"; это любимое его выражение. |
| He said, he wondered what I could see in her to be so charmed with her company: since this woman, says he, hath come among us, there is an end of your beloved reading, which you pretended to like so much, that you could not afford time to return the visits of the ladies in this country; | Он удивлялся, что я могла найти в ней, чтобы так прельститься ее обществом. "С тех пор как эта женщина,- говорил он,- зачастила к нам, пришел конец любимому вашему чтению, которым вы якобы настолько увлечены, что у вас не находится времени отдавать визиты окрестным дамам". |
| and I must confess I had been guilty of a little rudeness this way; for the ladies there are at least no better than the mere country ladies here; and I think I need make no other excuse to you for declining any intimacy with them. | Надо сознаться, я была повинна в некоторой неучтивости по отношению к ним; ведь тамошние дамы, во всяком случае, ничуть не лучше здешних неотесанных сельских барынь; думаю, что для тебя этого достаточно, чтобы понять, почему я уклонялась от всякого сближения с ними. |
| "This correspondence, however, continued a whole year, even all the while the lieutenant was quartered in that town; for which I was contented to pay the tax of being constantly abused in the manner above mentioned by my husband; I mean when he was at home; for he was frequently absent a month at a time at Dublin, and once made a journey of two months to London: in all which journeys I thought it a very singular happiness that he never once desired my company; nay, by his frequent censures on men who could not travel, as he phrased it, without a wife tied up to their tail, he sufficiently intimated that, had I been never so desirous of accompanying him, my wishes would have been in vain; but, Heaven knows, such wishes were very far from my thoughts. | Наше знакомство продолжалось, однако, целый год - то есть все время, пока лейтенант квартировал в соседнем городе; но за это мне приходилось терпеть описанное выше обращение мужа, правда, только когда он бывал дома. Надо сказать, он часто отлучался на месяц в Дублин, а однажды уезжал в Лондон на два месяца; я почитала великим для себя счастьем, что при всех этих поездках он ни разу не предлагал мне сопровождать его; своими постоянными насмешками над людьми, которые не могут выехать из дому, не привязав к фалдам жену, как он выражался, он даже давал достаточно ясно попять, что, как бы мне ни хотелось сопровождать его, мое желание все равно останется неисполненным; но, богу известно, такое желание никогда у меня не возникало. |
| "At length my friend was removed from me, and I was again left to my solitude, to the tormenting conversation with my own reflections, and to apply to books for my only comfort. I now read almost all day long.- How many books you think I read in three months?" | Наконец подруга моя уехала, и я снова была предоставлена своему одиночеству да мучительным размышлениям и находила единственную отраду в книгах. Я читала целые дни напролет... Как ты думаешь, сколько книг прочла я за три месяца? |
| "I can't guess, indeed, cousin," answered Sophia. "Perhaps half a score." | - Правда, кузина, не могу угадать,- отвечала Софья.- Ну, может быть, десяток? |
| "Half a score! half a thousand, child!" answered the other. "I read a good deal in Daniel's English History of France; a great deal in Plutarch's Lives, the Atalantis, Pope's Homer, Dryden's Plays, Chillingworth, the Countess D'Aulnois, and Locke's Human Understanding. | - Десяток! Сотен пять, милая. Я прочла большую часть "Истории Франции" Даниэля в английском переводе, большую часть "Жизнеописаний" Плутарха, "Атлантиду" Гомера в переводе Попа, пьесы Драйдена, Чиллингворта, графиню д'Онуа и "Опыт о человеческом разуме" Локка. |
| "During this interval I wrote three very supplicating, and, I thought, moving letters to my aunt; but, as I received no answer to any of them, my disdain would not suffer me to continue my application." | За это время я написала тетушке три умоляющих и, мне кажется, очень трогательных письма, но так как ни на одно из них ответа не получила, то гордость не позволила мне более обращаться к ней с просьбами. |
| Here she stopt, and, looking earnestly at Sophia, said, | Тут она замолчала и, пристально посмотрев на Софью, заметила: |
| "Methinks, my dear, I read something in your eyes which reproaches me of a neglect in another place, where I should have met with a kinder return." | - Сдается мне, милая, я прочла в глазах твоих упрек в невнимании к другой особе, у которой я встретила бы больше отзывчивости. |
| "Indeed, dear Harriet," answered Sophia, "your story is an apology for any neglect; but, indeed, I feel that I have been guilty of a remissness, without so good an excuse.-Yet pray proceed; for I long, though I tremble, to hear the end." | - Право, милая Гарриет,- отвечала Софья,- история твоих бедствий служит достаточным оправданием твоего невнимания. Вот я так действительно виновата в нерадивости, не имея такого извинения. Но сделай милость, продолжай; хоть я вся замираю, но горю нетерпением услышать конец. |
| Thus, then, Mrs. Fitzpatrick resumed her narrative: | После этого миссис Фитцпатрик так продолжала свой рассказ: |
| "My husband now took a second journey to England, where he continued upwards of three months; during the greater part of this time I led a life which nothing but having led a worse could make me think tolerable; for perfect solitude can never be reconciled to a social mind, like mine, but when it relieves you from the company of those you hate. What added to my wretchedness was the loss of my little infant: not that I pretend to have had for it that extravagant tenderness of which I believe I might have been capable under other circumstances; but I resolved, in every instance, to discharge the duty of the tenderest mother; and this care prevented me from feeling the weight of that heaviest of all things, when it can be at all said to lie heavy on our hands. | - Муж мой отправился вторично в Англию, где пробыл свыше трех месяцев; в течение большей части этого времени я вела жизнь, которую могло сделать для меня переносимой только сравнение с еще худшей жизнью, которую я вела перед тем; ведь человек такого общительного характера, как я, способен примириться с полным одиночеством разве лишь в том случае, когда оно избавляет его от общества людей ему ненавистных. В довершение своего несчастия я потеряла ребенка. Я вовсе не хочу сказать, чтобы я чувствовала к нему ту безумную привязанность, на которую, мне кажется, была бы способна при других обстоятельствах, но, во всяком случае, я решила исполнять обязанности самой нежной матери, и эти заботы облегчали для меня ношу, которая кажется нам самой тяжелой, что есть на свете, когда ложится бременем на наши руки. |
| "I had spent full ten weeks almost entirely by myself, having seen nobody all that time, except my servants and a very few visitors, when a young lady, a relation to my husband, came from a distant part of Ireland to visit me. She had staid once before a week at my house, and then I gave her a pressing invitation to return; for she was a very agreeable woman, and had improved good natural parts by a proper education. indeed, she was to me a welcome guest. | Целых десять недель провела я почти в полном одиночестве, не видя никого, кроме своих слуг и очень немногих гостей; и вот ко мне приехала из отдаленной части Ирландии молодая дама, родственница моего мужа,- она уже однажды гостила у меня неделю, и я горячо просила ее заехать снова. Очень милая женщина, усовершенствовавшая прекрасные природные дарования тщательным воспитанием. Словом, она была для меня желанной гостьей. |
| "A few days after her arrival, perceiving me in very low spirits, without enquiring the cause, which, indeed, she very well knew, the young lady fell to compassionating my case. She said, 'Though politeness had prevented me from complaining to my husband's relations of his behaviour, yet they all were very sensible of it, and felt great concern upon that account; but none more than herself.' And after some more general discourse on this head, which I own I could not forbear countenancing, at last, after much previous precaution and enjoined concealment, she communicated to me, as a profound secret- that my husband kept a mistress. | Через несколько дней по приезде, видя, что я подавлена, дама эта без всяких расспросов, так как ей все было отлично известно, принялась выражать соболезнование моей участи. Она сказала, что хотя благовоспитанность не позволяла мне жаловаться родным моего мужа на его поведение, однако все они очень огорчены и сочувствуют мне, особенно она сама. После нескольких общих рассуждений на эту тему, с которыми я не могла не согласиться, она, после многих предосторожностей и наказав хранить молчание, сообщила мне под строжайшим секретом... что муж мой содержит любовницу. |
| "You will certainly imagine I heard this news with the utmost insensibility- Upon my word, if you do, your imagination will mislead you. Contempt had not so kept down my anger to my husband, but that hatred rose again on this occasion. What can be the reason of this? Are we so abominably selfish, that we can be concerned at others having possession even of what we despise? or are we not rather abominably vain, and is not this the greatest injury done to our vanity? What think you, Sophia?" | Ты, вероятно, воображаешь, что я выслушала это известие совершенно равнодушно?.. Если так, то, честное слово, ты заблуждаешься. Презрение не до такой степени укротило мой гнев на мужа, чтобы он не вспыхнул по этому поводу с новой силой. Что за причина этого явления? Неужели мы такие отвратительные эгоисты, что способны огорчаться, когда другие завладевают даже тем, что мы презираем, или так отвратительно тщеславны и считаем это величайшим оскорблением нашему тщеславию? Как ты думаешь, Софья? |
| "I don't know, indeed," answered Sophia; "I have never troubled myself with any of these deep contemplations; but I think the lady did very ill in communicating to you such a secret." | - Право, не знаю,- отвечала Софья,- я никогда еще не погружалась в такие глубокие размышления, но думаю, что та дама поступила очень дурно, открыв тебе эту тайну. |
| "And yet, my dear, this conduct is natural," replied Mrs. Fitzpatrick; "and, when you have seen and read as much as myself, you will acknowledge it to be so." | - И все же, милая, это совершенно естественный поступок,- возразила миссис Фитцпатрик.- Когда ты увидишь и прочтешь столько, сколько прочла я, ты со мной согласишься. |
| "I am sorry to hear it is natural," returned Sophia; "for I want neither reading nor experience to convince me that it is very dishonourable and very ill-natured: nay, it is surely as ill-bred to tell a husband or wife of the faults of each other as to tell them of their own." | - Мне прискорбно слышать, что ты называешь такой поступок естественным,- сказала Софья.- По-моему, не нужно ни чтения, ни житейской опытности, чтобы быть убежденной в его бесчестности и злобности; и мало того, рассказывать мужу о проступках жены или же не о проступках мужа есть признак невоспитанности,- это все равно, что говорить им о их собственных недостатках. |
| "Well," continued Mrs. Fitzpatrick, "my husband at last returned; and, if I am thoroughly acquainted with my own thoughts, I hated him now more than ever; but I despised him rather less: for certainly nothing so much weakens our contempt, as an injury done to our pride or our vanity. | - Как бы то ни было,- продолжала миссис Фитцпатрик,- муж мой наконец вернулся. Если я правильно разбираюсь в своих чувствах, то я возненавидела его больше, чем когда-нибудь, но презирала меньше: несомненно, ничто так не ослабляет нашего презрения, как обида, нанесенная нашей гордости или нашему тщеславию. |
| "He now assumed a carriage to me so very different from what he had lately worn, and so nearly resembling his behaviour the first week of our marriage, that, had I now had any spark of love remaining, he might, possibly, have rekindled my fondness for him. But, though hatred may succeed to contempt, and may perhaps get the better of it, love, I believe, cannot. The truth is, the passion of love is too restless to remain contented, without the gratification which it receives from its object; and one can no more be inclined to love without loving, than we can have eyes without seeing. When a husband, therefore, ceases to be the object of this passion, it is most probable some other man- I say, my dear, if your husband grows indifferent to you- if you once come to despise him- I say- that is- if you have the passion of love in you- Lud! I have bewildered myself so- but one is apt, in these abstracted considerations, to lose the concatenation of ideas, as Mr. Locke says:- in short, the truth is- in short, I scarce know what it is; but, as I was saying, my husband returned, and his behaviour, at first, greatly surprized me; but he soon acquainted me with the motive, and taught me to account for it. In a word, then, he had spent and lost all the ready money of my fortune; and, as he could mortgage his own estate no deeper, he was now desirous to supply himself with cash for his extravagance, by selling a little estate of mine, which he could not do without my assistance; and to obtain this favour, was the whole and sole motive of all the fondness which he now put on. | Обращение его со мной теперь настолько переменилось против недавнего и сделалось настолько похожим на то, как он вел себя в первую неделю нашего супружества, что, сохранись во мне хоть искра любви, мое сердце могло бы снова загореться нежностью к нему. Но если презрение может смениться ненавистью и даже быть вовсе ею вытеснено, то любовь, по-моему, вытеснить презрение не может. Дело в том, что любовь - страсть слишком неспокойная, она не может найти удовлетворения в предмете, который не приносит удовольствия; а испытывать желание любви и не любить невозможно, как невозможно иметь глаза и не видеть. Вот почему, когда муж перестает быть предметом этой страсти, то весьма вероятно, что кто-нибудь другой... Я хочу сказать, милая, если ты сделаешься к мужу равнодушна... если в сердце твоем горит огонь любви... Фу черт, я совсем запуталась.. Впрочем, в таких отвлеченных рассуждениях немудрено потерять связь идей, как говорит мистер Локк. Словом, дело в том... Словом, я уже почти не соображаю, о чем говорю... Да, как я сказала, муж мой вернулся, и его поведение сначала удивило меня; но скоро открылась причина его, и для меня все стало ясно. Коротко говоря, он растратил и промотал все наличные деньги из моего приданого и так как не мог больше заложить свое поместье, то желал теперь раздобыть денег на кутежи продажей моего небольшого имения, чего не мог сделать без моего согласия: добиться от меня этой милости и было единственной причиной всей нежности, которую он напустил на себя |
| "With this I peremptorily refused to comply. I told him, and I told him truly, that, had I been possessed of the Indies at our first marriage, he might have commanded it all; for it had been a constant maxim with me, that where a woman disposes of her heart, she should always deposit her fortune; but, as he had been so kind, long ago, to restore the former into my possession, I was resolved likewise to retain what little remained of the latter. | Я наотрез отказала. Я сказала ему - и сказала правду,- что, владей я перед нашей свадьбой целой Индией, она вся была бы отдана в его распоряжение: потому что я постоянно держалась такого правила, что кому женщина отдает свое сердце, тому она должна отдать также и состояние, а так как муж мой был настолько добр, что давно уже вернул мне сердце, то я и решила удержать те гроши, что еще оставались от моего приданого. |
| "I will not describe to you the passion into which these words, and the resolute air in which they were spoken, threw him: nor will I trouble you with the whole scene which succeeded between us. Out came, you may be well assured, the story of the mistress; and out it did come, with all the embellishments which anger and disdain could bestow upon it. | Не буду описывать тебе бешенство, в которое привели его эти слова и решительный вид, с каким они были сказаны; не стану также докучать описанием разыгравшейся между нами сцены. Всплыла на свет, само собой разумеется, и история с любовницей,- всплыла со всеми прикрасами, на какие только способны гнев и презрение. |
| "Mr. Fitzpatrick seemed a little thunderstruck with this, and more confused than I had seen him, though his ideas are always confused enough, heaven knows. He did not, however, endeavour to exculpate himself; but took a method which almost equally confounded me. What was this but recrimination? He affected to be jealous:- he may, for aught I know, be inclined enough to jealousy in his natural temper: nay, he must have had it from nature, or the devil must have put it into his head; for I defy all the world to cast a just aspersion on my character: nay, the most scandalous tongues have never dared censure my reputation. My fame, I thank heaven, hath been always as spotless as my life; and let falsehood itself accuse that, if it dare. No, my dear Graveairs, however provoked, however ill-treated, however injured in my love, I have firmly resolved never to give the least room for censure on this account.- And yet, my dear, there are some people so malicious, some tongues so venomous, that no innocence can escape them. The most undesigned word, the most accidental look, the least familiarity, the most innocent freedom, will be misconstrued, and magnified into I know not what, by some people. But I despise, my dear Graveairs, I despise all such slander. No such malice, I assure you, ever gave me an uneasy moment. No, no, I promise you I am above all that.- But where was I? O let me see, I told you my husband was jealous- And of whom, I pray?- Why, of whom but the lieutenant I mentioned to you before! He was obliged to resort above a year and more back, to find any object for this unaccountable passion, if, indeed, he really felt any such, and was not an arrant counterfeit, in order to abuse me. | Мистер Фитцпатрик, по-видимому, был несколько поражен и смутился больше, чем когда-либо, хотя мысли его, ей-богу, всегда были смутные. Впрочем, он не пытался оправдываться, а употребил прием, который, в свою очередь, сильно смутил меня. Он предъявил мне встречное обвинение, ибо притворился ревнивым... Должно быть, от природы он был расположен к ревности, даже наверно так, или дьявол внушил ему это чувство: никто на свете не мог бы сказать обо мне ничего дурного; самые злые языки никогда не осмеливались чернить мое доброе имя. Благодарение богу, репутация моя всегда была такой же незапятнанной, как и моя жизнь; пусть сама ложь обвинит меня в чем-нибудь, если посмеет. Нет, дорогая Серьезница, несмотря на вызывающе дурное обращение мужа, несмотря на оскорбления, которые он наносил моей любви, я твердо решила никогда не давать ни малейшего повода для упреков в этом отношении... И тем не менее, дорогая моя, есть такие злые люди, такие ядовитые языки, что от них не укрыться самой невинности. Самое неумышленное слово, самый случайный взгляд, малейшая непринужденность, невиннейшая вольность будут иными истолкованы вкривь, раздуты бог знает как. Но я презираю, милая Серьезница,презираю всю эту клевету. Уверяю тебя, я всегда оставалась совершенно равнодушной к этим злобным выходкам. Нет. нет, уверяю тебя, я выше всего этого... Но на чем я остановилась? Ах да, я сказала, что муж мой ревновал. К кому же, спрашивается? Да к кому же, как не к упомянутому лейтенанту. Ему пришлось вернуться на год с лишним назад, чтобы найти какой-нибудь предлог для своей непостижимой ревности, если только он вообще ее чувствовал, а не прибегал к бессовестному притворству, чтобы оскорбить меня. |
| "But I have tired you already with too many particulars. I will now bring my story to a very speedy conclusion. In short, then, after many scenes very unworthy to be repeated, in which my cousin engaged so heartily on my side, that Mr. Fitzpatrick at last turned her out of doors; when he found I was neither to be soothed nor bullied into compliance, he took a very violent method indeed. Perhaps you will conclude he beat me; but this, though he hath approached very near to it, he never actually did. He confined me to my room, without suffering me to have either pen, ink, paper, or book: and a servant every day made my bed, and brought me my food. | Но я, наверно, утомила тебя таким множеством подробностей. Теперь я быстро закончу свою историю. После многих сцен, слишком недостойных, чтобы их здесь пересказывать, в которых родственница моя так решительно стала на мою сторону, что мистер Фитцпатрик в заключение выгнал ее из дома, муж мой убедился, что меня невозможно уломать ни кротостью, ни запугиванием, и прибегнул к очень жестокому средству. Ты, может быть, подумаешь - к побоям. Нет, до побоев дело не дошло, хотя он и был очень недалек от них. Он запер меня в мою комнату, не позволив мне иметь ни пера, ни чернил, ни бумаги, ни книг; служанка каждый день стелила мне постель и приносила пищу. |
| "When I had remained a week under this imprisonment, he made me a visit, and, with the voice of a schoolmaster, or, what is often much the same, of a tyrant, asked me, 'If I would yet comply?' I answered, very stoutly, 'That I would die first.' | Когда я таким образом просидела в заключении неделю, он явился ко мне и тоном школьного учителя или, что часто одно и то же, тоном тирана спросил, не пожелаю ли я теперь согласиться. Я очень твердо ответила, что скорее соглашусь умереть. |
| 'Then so you shall, and be d-n'd!' cries he; 'for you shall never go alive out of this room.' | - Так умирай же, проклятая! - воскликнул он.- Живой из комнаты ты не выйдешь. |
| "Here I remained a fortnight longer; and, to say the truth, my constancy was almost subdued, and I began to think of submission; when, one day, in the absence of my husband, who was gone abroad for some short time, by the greatest good fortune in the world, an accident happened.- I- at a time when I began to give way to the utmost despair- everything would be excusable at such a time- at that very time I received- But it would take up an hour to tell you all particulars.- In one word, then (for I will not tire you with circumstances), gold, the common key to all padlocks, opened my door, and set me at liberty. | Я просидела взаперти еще две недели; сказать правду, моя стойкость была почти сломлена, и я начала подумывать о подчинении, как вдруг, в отсутствие мужа, отлучившегося ненадолго из дому, произошел счастливый случай... Я... в минуту, когда мной стало овладевать жесточайшее отчаяние.... в такую минуту все было бы извинительно... в эту самую минуту я получила... Но и за целый час я не пересказала бы тебе всех подробностей... Словом (я не хочу утомлять тебя обстоятельным рассказом), золото - универсальный ключ ко всем замкам - открыло мне двери и выпустило меня на волю. |
| "I now made haste to Dublin, where I immediately procurred a passage to England; and was proceeding to Bath, in order to throw myself into the protection of my aunt, or of your father, or of any relation who would afford it me. My husband overtook me last night at the inn where I lay, and which you left a few minutes before me; but I had the good luck to escape him, and to follow you. | Я тотчас же поспешила в Дублин, откуда немедленно переправилась в Англию, и теперь еду в Бат, чтобы искать покровительства у тетушки, или' у твоего отца, или у любого родственника, который согласился бы меня приютить. Прошлой ночью муж настиг меня в гостинице, где я остановилась и откуда ты уехала за несколько минут до меня; но мне посчастливилось ускользнуть от него и встретиться с тобой. |
| "And thus, my dear, ends my history: a tragical one, I am sure, it is to myself; but, perhaps, I ought rather to apologise to you for its dulness." | Вот и конец моей истории, милая Софья; для меня она, конечно, трагическая, но тебе, верно, показалась скучной,- пожалуйста, извини меня. |
| Sophia heaved a deep sigh, and answered, | Софья глубоко вздохнула и сказала: |
| "Indeed, Harriet, I pity you from my soul!- But what could you expect? Why, why, would you marry an Irishman?" | - Право, Гарриет, я от души тебя жалею!.. Но чего же могла ты ждать? Зачем, зачем вышла ты замуж за ирландца? |
| "Upon my word," replied her cousin, "your censure is unjust. There are, among the Irish, men of as much worth and honour as any among the English: nay, to speak the truth, generosity of spirit is rather more common among them. I have known some examples there, too, of good husbands; and I believe these are not very plenty in England. Ask me, rather, what I could expect when I married a fool; and I will tell you a solemn truth; I did not know him to be so." | - Честное слово, твое порицание несправедливо,- возразила кузина.Среди ирландцев есть столько же достойных и честных людей, как и среди англичан, и, говоря по правде, даже люди великодушные среди них встречаются чаще. Мне приходилось также наблюдать в Ирландии хороших мужей, которыми Англия как будто не так уж богата. Ты лучше спроси меня, чего я могла ожидать, выйдя замуж за дурака; так скажу тебе печальную истину: я не знала, что он дурак. |
| "Can no man," said Sophia, in a very low and altered voice, "do you think, make a bad husband, who is not a fool?" | - Неужели, по-твоему, дурными мужьями бывают только дураки? - произнесла Софья тихо, изменившимся голосом. |
| "That," answered the other, "is too general a negative; but none, I believe, is so likely as a fool to prove so. Among my acquaintance, the silliest fellows are the worst husbands; and I will venture to assert, as a fact, that a man of sense rarely behaves very ill to a wife who deserves very well." | - Ну, это утверждение было бы слишком общим; но дурак, я думаю, скорее всего таким" окажется. По крайней мере, среди моих знакомых наибольшие глупцы являются наихудшими мужьями; и я решаюсь утверждать как факт бесспорный, что человек умный редко обращается дурно с женой, если она женщина достойная. |
Глава 8.
A dreadful alarm in the inn, with the arrival of an unexpected friend of Mrs. Fitzpatrick
Страшный переполох в гостинице и приезд неожиданного друга
миссис Фитцпатрик
| English | Русский |
| Sophia now, at the desire of her cousin, related- not what follows, but what hath gone before in this history: for which reason the reader will, I suppose, excuse me for not repeating it over again. | Софья тоже, по просьбе кузины, рассказала... не то, что следует дальше, а то, что случилось прежде; поэтому читатель, надеюсь, извинит меня, если я не стану повторять происшествий, ему уже известных. |
| One remark, however, I cannot forbear making on her narrative, namely, that she made no more mention of Jones, from the beginning to the end, than if there had been no such person alive. This I will neither endeavour to account for nor to excuse. Indeed, if this may be called a kind of dishonesty, it seems the more inexcusable, from the apparent openness and explicit sincerity of the other lady.- But so it was. | Не могу, впрочем, удержаться от одного замечания по поводу ее рассказа, а именно: от начала и до конца она ни разу не упомянула о Джонсе, как если бы такого человека вовсе не было на свете. Я не буду пытаться объяснить пли оправдать это. Действительно, если умолчание Софьи можно назвать нечестным, то такая нечестность тем более непростительна при сравнении с подкупающей откровенностью и очевидной искренностью ее спутницы. Но ничего не поделаешь. |
| Just as Sophia arrived at the conclusion of her story, there arrived in the room where the two ladies were sitting a noise, not unlike, in loudness, to that of a pack of hounds just let out from their kennel; nor, in shrillness, to cats, when caterwauling; or to screech owls; or, indeed, more like (for what animal can resemble a human voice?) to those sounds which, in the pleasant mansions of that gate which seems to derive its name from a duplicity of tongues, issue from the mouths, and sometimes from the nostrils, of those fair river nymphs, ycleped of old the Naiades; in the vulgar tongue translated oyster-wenches; for when, instead of the antient libations of milk and honey and oil, the rich distillation from the juniper-berry, or, perhaps, from malt, hath, by the early devotion of their votaries, been poured forth in great abundance, should any daring tongue with unhallowed license prophane, i.e., depreciate, the delicate fat Milton oyster, the plaice sound and firm, the flounder as much alive as when in the water, the shrimp as big as a prawn, the fine cod alive but a few hours ago, or any other of the various treasures which those water-deities who fish the sea and rivers have committed to the care of the nymphs, the angry Naiades lift up their immortal voices, and the prophane wretch is struck deaf for his impiety. | Едва только Софья окончила свой рассказ, как в комнату, где сидели обе дамы, донесся шум, по своей оглушительности напоминающий лай собачьей своры, только что выпущенной из псарни, а по пронзительности - мяуканье котов во время кошачьей свадьбы, или завывание сов, или еще больше (ибо какое животное может подражать человеческому голосу?) - звуки, которые в очаровательных домиках Биллингсгейтского рынка вылетают из уст, а иногда и из ноздрей прекрасных речных нимф, в старину называвшихся наядами, а теперь на низком языке переименованных в торговок устрицами; ибо когда вместо античных возлияний молока, меда и масла благодаря усердию набожных поклонниц в изобилии прольется с самого утра крепкая жидкость, полученная от перегонки можжевеловых ягод или, может быть, солода, то стоит только дерзновенному языку со святотатственной вольностью профанировать, то есть недооценить нежную и жирную мильтоновскую устрицу, свежего плотного палтуса, живую, только что из воды, камбалу, креветку величиной с омара, прекрасную треску, еще несколько часов назад полную жизни, или другое из разнообразных сокровищ, вверенных этим нимфам богами вод. занятыми ловлей в морях и реках,- как гневные наяды тотчас возвышают божественные голоса, и несчастный святотатец поражается глухотой за свое нечестие. |
| Such was the noise which now burst from one of the rooms below; and soon the thunder, which long had rattled at a distance, began to approach nearer and nearer, till, having ascended by degrees upstairs, it at last entered the apartment where the ladies were. In short, to drop all metaphor and figure, Mrs. Honour, having scolded violently below-stairs, and continued the same all the way up, came in to her mistress in a most outrageous passion, crying out, | Вот такой именно шум раздался теперь в одной из комнат нижнего этажа; скоро гром, долго грохотавший в отдалении, начал приближаться все больше и больше и, наконец, взобравшись по лестнице наверх, ворвался в комнату, где сидели наши дамы. Словом, оставляя всякие метафорические и образные выражения, миссис Гонора, яростно набушевав внизу и продолжая все время неистовствовать по пути наверх, влетела в неописуемом бешенстве к госпоже своей, крича: |
| "What doth your ladyship think? Would you imagine that this impudent villain, the master of this house, hath had the impudence to tell me, nay, to stand it out to my face, that your ladyship is that nasty, stinking wh-re (Jenny Cameron they call her), that runs about the country with the Pretender? Nay, the lying, saucy villain had the assurance to tell me, that your ladyship had owned yourself to be so; but I have clawed the rascal; I have left the marks of my nails in his impudent face. My lady! says I, you saucy scoundrel; my lady is meat for no pretenders. She is a young lady of as good fashion, and family, and fortune, as any in Somersetshire. Did you never hear of the great Squire Western, sirrah? She is his only daughter; she is-, and heiress to all his great estate. My lady to be called a nasty Scotch wh-re by such a varlet!- To be sure I wish I had knocked his brains out with the punchbowl." | - Можете себе представить, ваша милость: этот бесстыжий подлец, хозяин, имел наглость сказать мне в глаза,- да что сказать - уверять! - что ваша милость та паршивая, вонючая шлюха (Дженни Камерон, кажется, зовут ее), что бегает по Англии за Претендентом! Мало того. Этот мерзавец, этот лжец не постеснялся уверить меня, что ваша милость сами ему в этом признались! Тут уж я не выдержала и изукрасила мошенника - оставила на его бесстыжей роже следы моих ногтей. "Госпожа моя, поганец ты этакий,- говорю ему,- госпожа моя не лакомство для претендентов. Во всем Сомерсетшире не сыскать другой такой благовоспитанной, родовитой и богатой леди. Неужто ты, чурбан, никогда не слыхал о богатейшем сквайре Вестерне? Она единственная дочь его, она... наследница всех его несметных богатств". И этот прохвост смеет называть госпожу мою пакостной шотландской шлюхой... Ей-ей, жаль, что я ему голову не размозжила пуншевой чашей! |
| The principal uneasiness with which Sophia was affected on this occasion, Honour had herself caused, by having in her passion discovered who she was. However, as this mistake of the landlord sufficiently accounted for those passages which Sophia had before mistaken, she acquired some ease on that account; nor could she, upon the whole, forbear smiling. This enraged Honour, and she cries, | Во всей этой истории Софью больше всего огорчила сама Гонора, открывшая в сердцах, кто она такая. Впрочем, так как ошибка хозяина удовлетворительно объясняла некоторые его фразы, превратно истолкованные Софьей ранее, то она на этот счет несколько успокоилась, и на губах ее невольно появилась улыбка. Это еще пуще разожгло гнев Гоноры. |
| "Indeed, madam, I did not think your ladyship would have made a laughing matter of it. To be called whore by such an impudent low rascal. Your ladyship may be angry with me, for aught I know, for taking your part, since proffered service, they say, stinks; but to be sure I could never bear to hear a lady mine called whore.- Nor will I bear it. I am sure your ladyship is as virtuous a lady as ever sat foot on English ground, and I will claw any villain's eyes out who dares for to offer to presume for to say the least word to the contrary. Nobody ever could say the least ill of the character of any lady that ever I waited upon." | - Право, сударыня,- проговорила она,- я не думала, что ваша милость обратит все это в шутку. Позволять такому бесстыжему грубияну называть вас шлюхой! Ваша милость может сердиться на меня, если угодно, за то, что я взяла вашу сторону, потому что оказанная услуга, как говорится, в нос бьет; но, воля ваша, не могла я потерпеть, чтоб мою барышню шлюхой называли, и никогда не потерплю. Что бы мне ни говорили, а я думаю, ваша милость такая добродетельная, как ни одна дама, ступавшая по английской земле, и я глаза выцарапаю каждому негодяю, позволь он себе, посмей только сказать хоть словечко наперекор. Никто еще не мог сказать ничего дурного ни про одну даму, у которой я служила. |
| Hinc illae, lachrymae: in plain truth, Honour had as much love for her mistress as most servants have, that is to say- But besides this, her pride obliged her to support the character of the lady she waited on; for she thought her own was in a very close manner connected with it. In proportion as the character of her mistress was raised, hers likewise, as she conceived, was raised with it; and, on the contrary, she thought the one could not be lowered without the other. | Hinc illae lacrimae 61. Говоря начистоту, Гонора любила госпожу свою столько, сколько слуги обыкновенно любят господ своих, то есть... Но, кроме того, гордость заставляла ее защищать доброе имя дамы, у которой она служила, потому что она считала, что с добрым именем госпожи тесно связано ее собственное доброе имя. Чем ярче сияла добродетель госпожи, тем выше, думала она, стоит и ее собственная репутация, и наоборот - помрачаясь, одна неизбежно должна была бросать тень на другую. |
| On this subject, reader, I must stop a moment, to tell thee a story. "The famous Nell Gwynn, stepping one day, from a house where she had made a short visit, into her coach, saw a great mob assembled, and her footman all bloody and dirty; the fellow, being asked by his mistress the reason of his being in that condition, answered, 'I have been fighting, madam, with an impudent rascal who called your ladyship a wh-re.' 'You blockhead,' replied Mrs. Gwynn, 'at this rate you must fight every day of your life; why, you fool, all the world knows it.' 'Do they?' cries the fellow, in a muttering voice, after he had shut the coachdoor, 'they shan't call me a whore's footman for all that.' | В связи с этим, читатель, я должен на минуту остановиться, чтоб рассказать тебе одну историйку. "Знаменитая Элен Гуин, выйдя однажды из дома, где пробыла недолго в гостях, и садясь в карету, увидела большую толпу, окружившую се лакея, окровавленного, всего в грязи. На вопрос госпожи, почему он в таком неказистом виде, малый отвечал: "Я подрался с одним мерзавцем, сударыня, назвавшим вашу милость шлюхой".- "Вот болван,- возразила миссис Гуин,- этак тебе придется всю жизнь каждый день драться, ведь это всему свету известно, дурак".- "Известно,пробормотал лакей, захлопывая дверцу.- Мало ли что, все-таки они не смеют называть меня лакеем шлюхи". |
| Thus the passion of Mrs. Honour appears natural enough, even if it were to be no otherwise accounted for; but, in reality, there was another cause of her anger; for which we must beg leave to remind our reader of a circumstance mentioned in the above simile. There are indeed certain liquors, which, being applied to our passions, or to fire, produce effects the very reverse of those produced by water, as they serve to kindle and inflame, rather than to extinguish. Among these, the generous liquor called punch is one. It was not, therefore, without reason, that the learned Dr. Cheney used to call drinking punch pouring liquid fire down your throat. | Таким образом, гнев миссис Гоноры представляется довольно естественным, даже если бы его нельзя было объяснить иначе: но в действительности у него была и другая причина; чтобы ее понять, пусть читатель вспомнит одно обстоятельство, упомянутое в приведенном выше сравнении. Есть жидкости, которые, поливая наши страсти или пламя, производят действие, прямо противоположное действию воды, то есть скорее разжигают и увеличивают огонь, чем тушат его. К числу таких жидкостей принадлежит и благородный напиток, называемый пуншем. Следовательно, не без основания ученый доктор Чейн говорил, что пить пунш - это все равно, что лить жидкое пламя в горло. |
| Now, Mrs. Honour had unluckily poured so much of this liquid fire down her throat, that the smoke of it began to ascend into her pericranium, and blinded the eyes of Reason, which is there supposed to keep her residence, while the fire itself from the stomach easily reached the heart, and there inflamed the noble passion of pride. So that, upon the whole, we shall cease to wonder at the violent rage of the waiting-woman; though at first sight we must confess the cause seems inadequate to the effect. | А миссис Гонора, к несчастью, налила столько этого жидкого пламени в глотку, что дым от него начал подниматься в черепную коробку и застлал глаза Разуму, там пребывающему, тогда как самое пламя легко проникло из желудка в сердце и зажгло в нем благородное чувство гордости. Таким образом, после всего изложенного мы уже не будем удивляться бешеному гневу служанки, хотя на первый взгляд причина, нужно признать, кажется не соответствующей действию. |
| Sophia, and her cousin both, did all in their power to extinguish these flames, which had roared so loudly all over the house. They at length prevailed; or, to carry the metaphor one step farther, the fire, having consumed all the fuel which the language affords, to wit, every reproachful term in it, at last went out of its own accord. | Софья с кузиной приложили все старания, чтобы потушить это пламя, с таким шумом бушевавшее по всему дому. В конце концов это им удалось, или, продолжая нашу метафору, огонь, истребив весь горючий материал, доставляемый языком, то есть все известные ему бранные слова, потух сам собой. |
| But, though tranquillity was restored abovestairs, it was not so below; where my landlady, highly resenting the injury done to the beauty of her husband by the flesh-spades of Mrs. Honour, called aloud for revenge and justice. As to the poor man, who had principally suffered in the engagement, he was perfectly quiet. Perhaps the blood which he lost might have cooled his anger: for the enemy had not only applied her nails to his cheeks, but likewise her fist to his nostrils, which lamented the blow with tears of blood in great abundance. To this we may add reflections on his mistake; but indeed nothing so effectually silenced his resentment as the manner in which he now discovered his error; for as to the behaviour of Mrs. Honour, it had the more confirmed him in his opinion; but he was now assured by a person of great figure, and who was attended by a great equipage, that one of the ladies was a woman of fashion, and his intimate acquaintance. | Но если наверху спокойствие восстановилось, то внизу положение было другое: хозяйка, близко приняв к сердцу ущерб, нанесенный красоте ее супруга живыми скребками миссис Гоноры, вопияла о мщении и о правосудии. Что же до бедняги хозяина, больше всего потерпевшего в схватке, то он был совершенно спокоен. Может быть, потерянная им кровь охладила его пыл, ибо неприятель не только вонзил ногти ему в щрки, но еще и прикоснулся кулаком к его ноздрям, которые от этого заплакали горючими кровавыми слезами; сюда следует прибавить еще размышления по поводу допущенной им ошибки. Но умиротворению его чувств больше всего содействовало, пожалуй, то, каким образом он открыл свой промах,- ибо, что касается поведения миссис Гоноры, то оно только подтвердило его мнение; разуверила же его одна важная особа, прибывшая с большой помпой и сообщившая ему, что одна из остановившихся у него дам - женщина светская и его близкая знакомая. |
| By the orders of this person, the landlord now ascended, and acquainted our fair travellers that a great gentleman below desired to do them the honour of waiting on them. Sophia turned pale and trembled at this message, though the reader will conclude it was too civil, notwithstanding the landlord's blunder, to have come from her father; but fear hath the common fault of a justice of peace, and is apt to conclude hastily from every slight circumstance, without examining the evidence on both sides. | По приказанию этой особы хозяин поднялся наверх ir сообщил нашим прекрасным путешественницам, что один важный господин желает удостоить их своим посещением. Услышав это, Софья побледнела и задрожала, хотя читатель найдет, что для отца ее, несмотря на неуклюжую речь хозяина, поручение было слишком учтивым; но страх постоянно грешит тем же, чем и мировые судьи: он строит поспешное заключение на основании самых ничтожных данных, не разобрав как следует показаний обеих сторон. |
| To ease the reader's curiosity, therefore, rather than his apprehensions, we proceed to inform him that an Irish peer had arrived very late that evening at the inn, in his way to London. This nobleman, having sallied from his supper at the hurricane before commemorated, had seen the attendant of Mrs. Fitzpatrick, and upon a short enquiry, was informed that her lady, with whom he was very particularly acquainted, was above. This information he had no sooner received, than he addressed himself to the landlord, pacified him, and sent him upstairs with compliments rather civiller than those which were delivered. | Поэтому, скорее для удовлетворения любопытства читателя, чем для того чтобы рассеять его опасения, сообщим ему, что поздно вечером в гостиницу, по пути в Лондон, прибыл один ирландский пэр. При звуках только что описанного нами урагана джентльмен этот вскочил из-за стола, не кончив ужина, увидел камеристку миссис Фитцпатрик и после краткого допроса узнал, что наверху находится госпожа ее, с которой он был очень коротко знаком. Получив это известие, он в ту же минуту обратился к хозяину, успокоил его и послал наверх с приветствием, поучтивее того, которое тот в действительности передал. |
| It may perhaps be wondered at, that the waiting-woman herself was not the messenger employed on this occasion; but we are sorry to say she was not at present qualified for that, or indeed for any other office. The rum (for so the landlord chose to call the distillation from malt) had basely taken the advantage of the fatigue which the poor woman had undergone, and had made terrible depredations on her noble faculties, at a time when they were very unable to resist the attack. | Читатель, может быть, удивится, почему поручение это не было возложено на самое камеристку; но мы с прискорбием должны сказать, что она тогда неспособна была исполнить ни это, ни вообще какое бы то ни было поручение. Ром (так хозяину угодно было называть жидкость, полученную от перегонки солода) низким образом воспользовался усталостью, одолевавшей бедную женщину, и произвел самый сокрушительный натиск на ее благородные способности в то время, когда они бессильны были оказать ему сопротивление. |
| We shall not describe this tragical scene too fully; but we thought ourselves obliged, by that historic integrity which we profess, shortly to hint a matter which we would otherwise have been glad to have spared. Many historians, indeed, for want of this integrity, or of diligence, to say no worse, often leave the reader to find out these little circumstances in the dark, and sometimes to his great confusion and perplexity. | Мы не станем описывать эту трагическую сцену во всех подробностях; но историку подобает быть добросовестным, и потому мы сочли долгом вкратце намекнуть, как было дело, иначе с у довольствием обошли бы все это молчанием. Действительно, многие историки, лишенные этой добросовестности или аккуратности, чтобы не сказать хуже, часто предоставляют читателю самому разыскивать во мраке эти мелочи, что подчас очень его путает и сбивает с толку. |
| Sophia was very soon eased of her causeless fright by the entry of the noble peer, who was not only an intimate acquaintance of Mrs. Fitzpatrick, but in reality a very particular friend of that lady. To say truth, it was by his assistance that she had been enabled to escape from her husband; for this nobleman had the same gallant disposition with those renowned knights of whom we read in heroic story, and had delivered many an imprisoned nymph from durance. He was indeed as bitter an enemy to the savage authority too often exercised by husbands and fathers, over the young and lovely of the other sex, as ever knighterrant was to the barbarous power of enchanters; nay, to say truth, I have often suspected that those very enchanters with which romance everywhere abounds, were in reality no other than the husbands of those days; and matrimony itself was, perhaps, the enchanted castle in which the nymphs were said to be confined. | Софья вскоре оправилась от своего неосновательного страха, когда к ним вошел благородный пэр, который был не только коротким знакомым миссис Фитцпатрик, но и самым преданным ее другом. Сказать правду, его-то помощи последняя и была обязана тем, что ей удалось удрать от мужа, ибо сей благородный джентльмен отличался доблестями, украшавшими знаменитых рыцарей, о которых мы читаем в героических эпопеях, и освободил не одну томившуюся в заточении красавицу. Дикое насилие, так часто учиняемое мужьями и отцами над юными и миловидными представительницами другого пола, встречало в лице его еще более заклятого врага, чем грубая власть волшебников в лице странствующих рыцарей; по правде сказать, у меня часто даже возникало подозрение: не были ли эти пресловутые волшебники, которыми изобилуют все рыцарские романы, попросту мужьями того времени, а очарованный замок, в котором, говорят, томились красавицы,- самим замужеством? |
| This nobleman had an estate in the neighbourhood of Fitzpatrick, and had been for sometime acquainted with the lady. No sooner, therefore, did he hear of her confinement, than he earnestly applied himself to procure her liberty; which he presently effected, not by storming the castle, according to the example of antient heroes, but by corrupting the governor, in conformity with the modern art of war, in which craft is held to be preferable to valour, and gold is found to be more irresistible than either lead or steel. | Этот благородный рыцарь был соседом Фитцпатрика по именин" и не так давно познакомился с его женой. Прослышав, что она заточена, он деятельно принялся за ее освобождение, которого вскоре и добился,- не при помощи штурма замка, по примеру древних героев, а через подкуп его правителя, согласно с нынешним военным искусством, которое ловкость предпочитает храбрости и находит золото более верным оружием, чем свинец или счаль. |
| This circumstance, however, as the lady did not think it material enough to relate to her friend, we would not at that time impart it to the reader. We rather chose to leave him a while under a supposition that she had found, or coined, or by some very extraordinary, perhaps supernatural means, had possessed herself of the money with which she had bribed her keeper, than to interrupt her narrative by giving a hint of what seemed to her of too little importance to be mentioned. | Так как, однако, миссис Фитцпатрик сочла это обстоятельство недостаточно существенным, чтобы упоминать о нем приятельнице, то и мы тогда не сообщили о нем читателю,- мы предпочли оставить его на некоторое время в убеждении, будто она нашла, или отчеканила, или другими какими-нибудь необыкновенными, даже, может быть, сверхъественными средствами раздобыла деньги, при помощи которых подкупила тюремщика,- только бы не прерывать рассказ намеком на обстоятельство, казавшееся ей самой слишком ничтожным и не стоящим упоминания. |
| The peer, after a short conversation, could not forbear expressing some surprize at meeting the lady in that place; nor could he refrain from telling her he imagined she had been gone to Bath. Mrs. Fitzpatrick very freely answered, "That she had been prevented in her purpose by the arrival of a person she need not mention. In short," says she, | После краткого обмена приветствиями пэр не мог скрыть удивления, что встретил миссис Фитцпатрик в этом месте, между тем как был уверен, что она отправилась в Бат. Миссис Фитцпатрик ответила очень непринужденно, что от принятого намерения ее отклонило прибытие особы, имя которой нет надобности называть. |
| "I was overtaken by my husband (for I need not affect to conceal what the world knows too well already). I had the good fortune to escape in a most surprizing manner, and am now going to London with this young lady, who is a near relation of mine, and who hath escaped from as great a tyrant as my own." | - Словом,- сказала она,- я была настигнута мужем (к чему скрывать теперь то, что уже прекрасно известно всему свету). Мне посчастливилось самым удивительным образом ускользнуть от него, и сейчас я еду в Лондон вместе с этой молодой дамой, моей близкой родственницей, которая вырвалась от такого же сурового тирана, как и мой муж. |
| His lordship, concluding that this tyrant was likewise a husband, made a speech full of compliments to both the ladies, and as full of invectives against his own sex; nor indeed did he avoid some oblique glances at the matrimonial institution itself, and at the unjust powers given by it to man over the more sensible and more meritorious part of the species. He ended his oration with an offer of his protection, and of his coach and six, which was instantly accepted by Mrs. Fitzpatrick, and at last, upon her persuasions, by Sophia. | Его светлость, вообразив, что и этот тиран тоже муж, произнес речь, в которой принес усердные поздравления обеим дамам и жестоко разбранил представителей сильного пола, высказав даже несколько косвенных замечаний по поводу самого института брака и несправедливых прав, предоставляемых мужчинам над более разумной и более достойной частью человеческого рода. Слово свое он кончил предложением покровительства и кареты шестерней, каковое было немедленно принято миссис Фитцпатрик, а после ее уговоров также и Софьей. |
| Matters being thus adjusted, his lordship took his leave, and the ladies retired to rest, where Mrs. Fitzpatrick entertained her cousin with many high encomiums on the character of the noble peer, and enlarged very particularly on his great fondness for his wife; saying, she believed he was almost the only person of high rank who was entirely constant to the marriage bed. | Когда все это было устроено, его светлость простился, а дамы улеглись в постель, где миссис Фитцпатрик произнесла кучу похвал характеру благородного пэра и чрезвычайно распространилась о его горячей любви к своей жене, говоря, что он, может быть, единственный человек высокого звания, совершенно не осквернивший супружеского дома. |
| "Indeed," added she, "my dear Sophy, that is a very rare virtue amongst men of condition. Never expect it when you marry; for, believe me, if you do, you will certainly be deceived." | - Ах, дорогая Софья,- прибавила она.- какая это редкая добродетель среди людей высокопоставленных! Не жди ее, когда выйдешь замуж, потому что, поверь, тебя постигнет разочарование. |
| A gentle sigh stole from Sophia at these words, which perhaps contributed to form a dream of no very pleasant kind; but, as she never revealed this dream to any one, so the reader cannot expect to see it related here. | Легкий вздох вылетел у Софьи при этих словах, которые были. может быть, причиной того, что ей приснился не очень приятный сон; но так как она никому своего сна не рассказывала, то читателю нечего рассчитывать найти его на этих страницах. |
Глава 9.
The morning introduced in some pretty writing. A stage-coach. The civility of chambermaids. The heroic temper of Sophia. Her generosity. The return to it. The departure of the company, and their arrival at London; with some remarks for the use of travellers
Утро, изображенное изысканным словом. Почтовая карета.
Учтивость горничных. Героический характер Софьи. Награжденная щедрость.
Отъезд всей компании и ее прибытие в Лондон. Некоторые замечания, полезные
для путешественников
| English | Русский |
| Those members of society, who are born to furnish the blessings of life, now began to light their candles, in order to pursue their daily labours, for the use of those who are born to enjoy these blessings. The sturdy hind now attends the levee of his fellow-labourer the ox; the cunning artificer, the diligent mechanic, spring from their hard mattress; and now the bonny housemaid begins to repair the disordered drum-room, while the riotous authors of that disorder, in broken interrupted slumbers, tumble and toss, as if the hardness of down disquieted their repose. | Члены общества, рожденные на то, чтобы производить жизненные блага, начали зажигать свечи, чтобы приняться за дневной труд свой на потребу тех, которые рождены наслаждаться означенными благами. Дюжий батрак прислуживал при утреннем туалете своего товарища по труду - вола; искусный ремесленник, прилежный мастеровой вскакивали с жестких тюфяков, а жизнерадостная горничная начинала убирать приведенную в беспорядок большую залу, между тем как буйные виновники этого беспорядка метались и ворочались в беспокойном сне, как если бы пуховые перины тревожили их покой. |
| In simple phrase, the clock had no sooner struck seven, than the ladies were ready for their journey; and, at their desire, his lordship and his equipage were prepared to attend them. | Говоря попросту, часы только пробили семь, а наши дамы уже собирались в дорогу; по их просьбе его светлость со свитой тоже были готовы к этому часу. |
| And now a matter of some difficulty arose; and this was how his lordship himself should be conveyed; for though in stage-coaches, where passengers are properly considered as so much luggage, the ingenious coachman stows half a dozen with perfect ease into the place of four; for well he contrives that the fat hostess, or well-fed alderman, may take up no more room than the slim miss, or taper master; it being the nature of guts, when well squeezed, to give way, and to lie in a narrow compass; yet in these vehicles, which are called, for distinction's sake, gentlemen's coaches, though they are often larger than the others, this method of packing is never attempted. | Тут возникло одно затруднение, а именно: где поместиться самому лорду. Правда, в почтовых каретах, где на пассажиров смотрят только как на груз, находчивый кучер совершенно свободно усаживает шестерых на пространстве, отведенном для четверых, он отлично ухитряется устроить так, чтобы дородная трактирщица или хорошо упитанный олдермен занимали не больше места, чем тоненькая мисс или похожий на свечку мальчик: ведь каждое брюхо, если его хорошенько стиснуть, уступит давлению и уместится на малом пространстве. Однако в тех экипажах, что для отличия называются барскими каретами, хотя они часто бывают просторнее наемных, этот способ упаковки никогда не применяется. |
| His lordship would have put a short end to the difficulty, by very gallantly desiring to mount his horse; but Mrs. Fitzpatrick would by no means consent to it. It was therefore concluded that the Abigails should, by turns, relieve each other on one of his lordship's horses, which was presently equipped with a side-saddle for that purpose. | Его светлость очень любезно изъявил готовность ехать верхом, сказав, что таким путем затруднение сразу будет устранено; но миссис Фитцпатрик ни за что не пожелала согласиться с этим. Тогда было решено, что Авигеи будут попеременно ехать на одной из лошадей его светлости, которую мигом снабдили для этой цели дамским седлом. |
| Everything being settled at the inn, the ladies discharged their former guides, and Sophia made a present to the landlord, partly to repair the bruise which he had received under herself, and partly on account of what he had suffered under the hands of her enraged waiting-woman. And now Sophia first discovered a loss which gave her some uneasiness; and this was of the hundred-pound bank-bill which her father had given her at their last meeting; and which, within a very inconsiderable trifle, was all the treasure she was at present worth. She searched everywhere, and shook and tumbled all her things to no purpose, the bill was not to be found: and she was at last fully persuaded that she had lost it from her pocket when she had the misfortune of tumbling from her horse in the dark lane, as before recorded: a fact that seemed the more probable, as she now recollected some discomposure in her pockets which had happened at that time, and the great difficulty with which she had drawn forth her handkerchief the very instant before her fall, in order to relieve the distress of Mrs. Fitzpatrick. | Расплатившись по счетам, дамы отпустили своих проводников, а Софья сделала подарок хозяину, в награду частью за синяки, полученные им при ее падении на него, а частью за то, что он претерпел от длани ее разъяренной камеристки. Тут Софья обнаружила пропажу, причинившую ей некоторое беспокойство: она потеряла стофунтовый банковый билет, подаренный ей отцом во время последнего свидания и в настоящую минуту составлявший, вместе с незначительной мелочью, все ее богатство. Она искала повсюду, перерыла и перетрясла все свои вещи, но безрезультатно: билета нигде не было; в конце концов она пришла к убеждению, что выронила его из кармана во время злополучного падения с лошади на тенистом проселке, как уже было изложено; тем более что, как она припоминала, в карманах у нее произошло в то время какое-то перемещение, а перед самым падением она с большим трудом достала оттуда платок, чтобы помочь миссис Фитцпатрик подвязать шляпу. |
| Misfortunes of this kind, whatever inconveniencies they may be attended with, are incapable of subduing a mind in which there is any strength, without the assistance of avarice. Sophia, therefore, though nothing could be worse timed than this accident at such a season, immediately got the better of her concern, and, with her wonted serenity and cheerfulness of countenance, returned to her company. His lordship conducted the ladies into the vehicle, as he did likewise Mrs. Honour, who, after many civilities, and more dear madams, at last yielded to the well-bred importunities of her sister Abigail, and submitted to be complimented with the first ride in the coach; in which indeed she would afterwards have been contented to have pursued her whole journey, had not her mistress, after several fruitless intimations, at length forced her to take her turn on horseback. | Несчастья подобного рода, даже сопряженные с большими неприятностями, не способны обескуражить человека с твердым характером, если он не скупец. Поэтому Софья, хотя потеря случилась чрезвычайно не ко времени, быстро преодолела свое огорчение и с обычным безмятежным и веселым видом вернулась к поджидавшему ее обществу. Его светлость усадил в карету обеих дам, а также миссис Гонору, которая после долгих церемоний и отнекиваний наконец уступила учтивым настояниям горничной миссис Фитцпатрик и согласилась первая воспользоваться местом в карете, где охотно и осталась бы во все время пути, если бы Софья после многих бесплодных намеков не заставила ее наконец сесть, в свою очередь, на лошадь. |
| The coach, now having received its company, began to move forwards, attended by many servants, and led by two captains, who had before rode with his lordship, and who would have been dismissed from the vehicle upon a much less worthy occasion than was this of accommodating two ladies. In this they acted only as gentlemen; but they were ready at any time to have performed the office of a footman, or indeed would have condescended lower, for the honour of his lordship's company, and for the convenience of his table. | Когда таким образом все уселись, карета тронулась в сопровождении множества слуг, возглавляемых двумя капитанами, которые ранее ехали с его светлостью и могли бы быть высажены из кареты по гораздо менее уважительной причине, чем забота об удобствах двух дам. Тут они поступили просто как джентльмены, но готовы были в любую минуту взять на себя обязанности лакеев или даже согласиться на что-нибудь еще более низкое ради чести находиться в обществе его светлости и лакомиться за его столом. |
| My landlord was so pleased with the present he had received from Sophia, that he rather rejoiced in than regretted his bruise or his scratches. The reader will perhaps be curious to know the quantum of this present; but we cannot satisfy his curiosity. Whatever it was, it satisfied the landlord for his bodily hurt; but he lamented he had not known before how little the lady valued her money; "For to be sure," says he, "one might have charged every article double, and she would have made no cavil at the reckoning." | Хозяин гостиницы остался так доволен подарком Софьи, что скорее рад был своим синякам и царапинам, чем горевал о них. Читатель, может быть, полюбопытствует узнать quantum 62 этого подарка; но мы не в состоянии удовлетворить его любознательности. Каковы бы ни были размеры подарка, он вознаграждал хозяина за все его увечья; трактирщик жалел лишь, что не знал раньше, как мало его гостья дорожит деньгами. "Ведь за каждую услугу,-говорил он.-можно было бы запросить вдвойне, и она не стала бы придираться к счету". |
| His wife, however, was far from drawing this conclusion; whether she really felt any injury done to her husband more than he did himself, I will not say: certain it is, she was much less satisfied with the generosity of Sophia. | Жена его, однако, была далека от такого вывода; точно ли она приняла ближе к сердцу, чем муж, нанесенную ему обиду, я не берусь сказать, но, несомненно, она была гораздо меньше удовлетворена щедростью Софьи. |
| "Indeed," cries she, "my dear, the lady knows better how to dispose of her money than you imagine. She might very well think we should not put up such a business without some satisfaction, and the law would have cost her an infinite deal more than this poor little matter, which I wonder you would take." | - Поверь, друг мой,- сказала она,- дама эта знает лучше, чем ты воображаешь, как распоряжаться своими деньгами. У ней были все основания думать, что мы так этого не оставим, и суд обошелся бы ей куда дороже, чем эта безделка, которую я удивляюсь, зачем ты принял. |
| "You are always so bloodily wise," quoth the husband: "it would have cost her more, would it? dost fancy I don't know that as well as thee? but would any of that more, or so much, have come into our pockets? Indeed, if son Tom the lawyer had been alive, I could have been glad to have put such a pretty business into his hands. He would have got a good picking out of it; but I have no relation now who is a lawyer, and why should I go to law for the benefit of strangers?" | - Ах, какая же ты умница,- язвительно сказал муж.- Суд обошелся бы ей дороже! Я знаю это, милая, не хуже тебя. Но разве то, чем она поплатилась бы, попало бы в наши карманы? Понятно, если бы жив был сын мой Том, стряпчий, я бы с радостью всучил ему это дельце; уж он бы на нем поживился. Но у меня нет теперь родственников стряпчих, так на кой же прах тягаться, чтобы чужие выгадывали! |
| "Nay, to be sure," answered she, "you must know best." | - Что ж,- отвечала жена,- тебе лучше знать. |
| "I believe do," replied he. "I fancy, when money is to be got, I can smell it out as well as another. Everybody, let me tell you, would not have talked people out of this. Mind that, I say; everybody would not have cajoled this out of her, mind that." | - Я думаю. Уж если где деньгами пахнет, так я пронюхаю не хуже другого. Не каждый, позволь тебе сказать, сумеет красным словцом денежки выманить. Да, заметь себе, не каждому удалось бы заставить ее раскошелиться, хорошенько заметь. |
| The wife then joined in the applause of her husband's sagacity; and thus ended the short dialogue between them on this occasion. | Жена вполне присоединилась к этому мнению и начала расхваливать сметливость мужа; тем и кончился краткий разговор между супругами по этому случаю. |
| We will therefore take our leave of these good people, and attend his lordship and his fair companions, who made such good expedition that they performed a journey of ninety miles in two days, and on the second evening arrived in London, without having encountered any one adventure on the road worthy the dignity of this history to relate. Our pen, therefore, shall imitate the expedition which it describes, and our history shall keep pace with the travellers who are its subject. Good writers will, indeed, do well to imitate the ingenious traveller in this instance, who always proportions his stay at any place to the beauties, elegancies, and curiosities which it affords. At Eshur, at Stowe, at Wilton, at Eastbury, and at Prior's Park, days are too short for the ravished imagination; while we admire the wondrous power of art in improving nature. In some of these, art chiefly engages our admiration; in others, nature and art contend for our applause; but, in the last, the former seems to triumph. Here Nature appears in her richest attire, and Art, dressed with the modestest simplicity, attends her benignant mistress. Here Nature indeed pours forth the choicest treasures which she hath lavished on this world; and here human nature presents you with an object which can be exceeded only in the other. | Расстанемся же с почтенной четой и последуем за пэром и его прекрасными спутницами, поездка которых была вполне благополучна, так что они сделали девяносто миль в два дня и прибыли в Лондон без всяких приключений, стоящих того, чтоб о них рассказывать. Перо наше будет подражать темпам путешествия, которое оно описывает, и история пойдет в ногу с путешественниками, составляющими ее предмет. И точно, хорошему читателю следовало бы брать пример с любознательного путешественника, который всегда соразмеряет продолжительность остановок с красотами, достопримечательностями и диковинками той или иной местности. В Эшере, Стоу, Вильтоне, Истбери и Прайорс-Парке дни кажутся слишком короткими: так восхищает наше воображение зрелище природы, украшенной чудесной силой искусства. В некоторых из этих мест мы бываем поражены главным образом искусством; в других - природа и искусство оспаривают друг у друга наше одобрение; в третьих - одерживает верх природа. Тут является она в самом богатом своем убранстве. а искусство, в одежде простой и скромной, сопровождает свою милостивую повелительницу. Здесь внешняя природа расточает изысканнейшие сокровища, какие только есть в ее распоряжении на этом свете. А там природа человеческая представляет вам предмет, который может быть превзойден разве только на том свете. |
| The same taste, the same imagination, which luxuriously riots in these elegant scenes, can be amused with objects of far inferior note. The woods, the rivers, the lawns of Devon and of Dorset, attract the eye of the ingenious traveller, and retard his pace, which delay he afterwards compensates by swiftly scouring over the gloomy heath of Bagshot, or that pleasant plain which extends itself westward from Stockbridge, where no other object than one single tree only in sixteen miles presents itself to the view, unless the clouds, in compassion to our tired spirits, kindly open their variegated mansions to our prospect. | Тот же вкус и то же воображение, которые упиваются этими изысканными сценами, могут, однако, найти удовольствие и в предметах гораздо более скромных. Леса, реки, лужайки Девона и Дорсета привлекают внимание любознательного путешественника и заставляют его замедлить шаг; зато, чтоб наверстать упущенное время, он быстро проезжает мрачные пустыри Бэгшота или ту очаровательную равнину, что тянется к западу от Стокбриджа, где па пространстве в шестнадцать миль взору предстанет лишь одинокое дерево, и только облака, сжалившись над угнетенным путешественником, радуют его зрелищем воздвигаемых в небе роскошных дворцов. |
| Not so travels the money-meditating tradesman, the sagacious justice, the dignified doctor, the warm-clad grazier, with all the numerous offspring of wealth and dulness. On they jog, with equal pace, through the verdant meadows or over the barren heath, their horses measuring four miles and a half per hour with the utmost exactness; the eyes of the beast and of his master being alike directed forwards, and employed in contemplating the same objects in the same manner. With equal rapture the good rider surveys the proudest boasts of the architect, and those fair buildings with which some unknown name hath adorned the rich cloathing town; where heaps of bricks are piled up as a kind of monument to show that heaps of money have been piled there before. | Не так путешествует торговец, погруженный в денежные выкладки, проницательный судья, прославленный доктор, тепло одетый прасол и все многочисленные дети богатства и тупости. Одинаково размеренно трусят они верхом и по зеленеющим лугам, и по бесплодным степям, со скоростью ровно четыре с половиной мили в час; тупо уставясь вперед, всадник и лошадь одинаковыми глазами созерцают попадающиеся им на пути предметы. С одинаковым восторгом обозревает почтенный всадник и величественные создания архитектуры, и те превосходные здания, которыми неведомая рука украсила богатый мануфактурный город, где груды кирпичей нагромождены как бы в память того, что раньше здесь громоздились груды золота. |
| And now, reader, as we are in haste to attend our heroine, we will leave to thy sagacity to apply all this to the Boeotian writers, and to those authors who are their opposites. This thou wilt be abundantly able to perform without our aid. Bestir thyself therefore on this occasion; for, though we will always lend thee proper assistance in difficult places, as we do not, like some others, expect thee to use the arts of divination to discover our meaning, yet we shall not indulge thy laziness where nothing but thy own attention is required; for thou art highly mistaken if thou dost imagine that we intended, when we began this great work, to leave thy sagacity nothing to do; or that, without sometimes exercising this talent, thou wilt be able to travel through our pages with any pleasure or profit to thyself. | А теперь, читатель, так как мы торопимся вернуться к нашей героине, предоставим твоей сметливости приложить все ото к писателям тупоумным и тем, что являются их противоположностью. Ты легко справишься с этим и без нашей помощи. Пораскинь же умом; хотя в трудных местах мы всегда готовы подать тебе посильную помощь, так как не ждем, подобно иным нашим собратьям. что ты прибегнешь к гаданию для уразумения наших замыслов, однако не будем потакать твоей лени там, где от тебя требуется одно только внимание. Ты глубоко ошибаешься, если воображаешь, что, предприняв это великое творение, мы нисколько не рассчитывали на твою сообразительность или что ты получишь возможность с удовольствием и пользой для себя путешествовать по нашим страницам, ни разу не пустив в ход смекалки. |
Глава 10.
Containing a hint or two concerning virtue, and a few more concerning suspicion
содержащая два-три замечания насчет добродетели и немного
более насчет подозрительности
| English | Русский |
| Our company, being arrived at London, were set down at his lordship's house, where, while they refreshed themselves after the fatigue of their journey, servants were despatched to provide a lodging for the two ladies; for, as her ladyship was not then in town, Mrs. Fitzpatrick would by no means consent to accept a bed in the mansion of the peer. | Приехав в Лондон, наши дамы становились в доме его светлости. и, пока они отдыхали, утомленные путешествием, cnyiaM было приказано подыскать для них помещение; так как ее светлости не было тогда в городе, то миссис Фитцпатрик наотрез отказалась ночевать под кровом iupa. |
| Some readers will, perhaps, condemn this extraordinary delicacy, as I may call it, of virtue, as too nice and scrupulous; but we must make allowances for her situation, which must be owned to have been very ticklish; and, when we consider the malice of censorious tongues, we must allow, if it was a fault, the fault was an excess on the right side, and which every woman who is in the self-same situation will do well to imitate. The most formal appearance of virtue, when it is only an appearance, may, perhaps, in very abstracted considerations, seem to be rather less commendable than virtue itself without this formality; but it will, however, be always more commended; and this, I believe, will be granted by all, that it is necessary, unless in some very particular cases, for every woman to support either the one or the other. | Иные читатели, может быть, осудят такую необыкновенную. если можно так выразиться, деликатность добродетели, как слишком манерную и преувеличенную; по мы должны принять в расчет положение миссис Фитцпатрик, которое нельзя не признать весьма щекотливым; а если еще вспомнить о существовании алых языков, то надо сказать, что пусть тут и было преувеличение - однако преувеличение в хорошую сторону, которому не мешало бы подражать каждой женщине, попавшей в такое положение. Самая строгая внешняя добродетель, когда она только внешняя, может, пожалуй, при отвлеченном рассмотрении казаться не столь похвальной, как добродетель, у которой отсутствует эта строгая внешность, и все-таки первую всегда будут хвалить больше; но, во всяком случае, надеюсь, никто не станет возражать, что то или другое - добродетель или ее внешность - необходимы каждой женщине, кроме разве некоторых особых случаев. |
| A lodging being prepared, Sophia accompanied her cousin for that evening; but resolved early in the morning to enquire after the lady into whose protection, as we have formerly mentioned, she had determined to throw herself when she quitted her father's house. And this she was the more eager in doing, from some observations she had made during her journey in the coach. | Помещение было приготовлено, и Софья отправилась туда ночевать вместе с кузиной, но решила рано поутру навести справки о той даме, под покровительство которой, как мы уже говорили, намеревалась отдаться, покидая родительский дом. Намерение эго еще более в ней укрепилось после некоторых наблюдений, сделанных во время путешествия в карете. |
| Now, as we would by no means fix the odious character of suspicion on Sophia, we are almost afraid to open to our reader the conceits which filled her mind concerning Mrs. Fitzpatrick; of whom she certainly entertained at present some doubts; which, as they are very apt to enter into the bosoms of the worst of people, we think proper not to mention more plainly, till we have first suggested a word or two to our reader touching suspicion in general. | Так как нам вовсе не хотелось бы наделять Софью неблагородным, подозрительным характером, то мы не без страха решаемся открыть читателю преследовавшее ее теперь странное представление о миссис Фитцпатрик, насчет которой у нее закрались некоторые сомнения; сомнения эти настолько свойственны самым дурным людям, что мы не считаем возможным изложить их подробнее, не высказав предварительно двух трех замечаний насчет подозрительности вообще. |
| Of this there have always appeared to me to be two degrees. The first of these I chuse to derive from the heart, as the extreme velocity of its discernment seems to denote some previous inward impulse, and the rather as this superlative degree often forms its own objects; sees what is not, and always more than really exists. This is that quick-sighted penetration whose hawk's eyes no symptom of evil can escape; which observes not only upon the actions, but upon the words and looks, of men; and, as it proceeds from the heart of the observer, so it dives into the heart of the observed, and there espies evil, as it were, in the first embryo; nay, sometimes before it can be said to be conceived. An admirable faculty, if it were infallible; but, as this degree of perfection is not even claimed by more than one mortal being; so from the fallibility of such acute discernment have arisen many sad mischiefs and most grievous heart-aches to innocence and virtue. I cannot help, therefore, regarding this vast quick-sightedness into evil as a vicious excess, and as a very pernicious evil in itself. And I am the more inclined to this opinion, as I am afraid it always proceeds from a bad heart, for the reasons I have above mentioned, and for one more, namely, because I never knew it the property of a good one. Now, from this degree of suspicion I entirely and absolutely acquit Sophia. | Мне всегда казалось, что есть две степени подозрительности. Причину первой я склонен выводить прямо из сердца, так как крайняя быстрота ее суждений, по-видимому, указывает на наличие некоторого внутреннего импульса, тем более что эта высшая степень подозрительности часто сама создает свои предметы: видит то, чего нет, и всегда больше того, что есть в действительности. Это та дальнозоркая проницательность, от ястребиных глаз которой не ускользает ни одно проявление зла, которая наблюдает не только поступки, но слова и взгляды человека и, проистекая из сердца наблюдателя, глубоко погружается в сердце наблюдаемого и выслеживает там зло еще, так сказать, в зародыше, даже подчас раньше его зачатия. Достойна восхищения способность, если б она была непогрешима; но о такой степени совершенства смертным нечего и помышлять, и ограниченность этой тонкой способности часто причиняет большие страдания и тяжелое горе невинности и добродетели. Поэтому я не могу не смотреть на эту прозорливость по части распознавания зла как на порочную крайность и как на весьма пагубное зло само по себе. Я тем более укрепляюсь в своем мнении, что, боюсь, источником этой прозорливости всегда служит злое сердце,- по причинам, уже упомянутым выше, и еще одной, а именно: я никогда не встречал ее в добрых людях. Такого рода подозрительность я целиком и начисто отвергаю в Софье. |
| A second degree of this quality seems to arise from the head. This is, indeed, no other than the faculty of seeing what is before your eyes, and of drawing conclusions from what you see. The former of these is unavoidable by those who have any eyes, and the latter is perhaps no less certain and necessary a consequence of our having any brains. This is altogether as bitter an enemy to guilt as the former is to innocence: nor can I see it in an unamiable light, even though, through human fallibility, it should be sometimes mistaken. For instance, if a husband should accidentally surprize his wife in the lap or in the embraces of some of those pretty young gentlemen who profess the art of cuckold-making, I should not highly, I think, blame him for concluding something more than what he saw, from the familiarities which he really had seen, and which we are at least favourable enough to, when we call them innocent freedoms. The reader will easily suggest great plenty of instances to himself; I shall add but one more, which, however unchristian it may be thought by some, I cannot help esteeming to be strictly justifiable; and this is a suspicion that a man is capable of doing what he hath done already, and that it is possible for one who hath been a villain once to act the same part again. And, to confess the truth, of this degree of suspicion I believe Sophia was guilty. From this degree of suspicion she had, in fact, conceived an opinion that her cousin was really not better than she should be. | Вторая степень этого качества, по-видимому, исходит от ума. Она есть не что иное, как способность видеть то, что происходит перед вашими глазами, и выводить заключения из того, что вы видите. Первое является неотъемлемой принадлежностью каждого, у кого есть глаза, а второе, пожалуй, таким же несомненным и неизбежным следствием наличия в голове некоторого количества мозга. Эта подозрительность такой же заклятый враг преступления, как первая - заклятый враг невинности, и я не могу рассматривать ее в неблагоприятном свете, хотя бы даже по несовершенству человека она допускала иногда промахи. Например, если бы муж случайно застиг жену на коленях или в объятиях одного из тех красавчиков, что занимаются искусством ставить рога, то я, кажется, не стал бы особенно порицать его за выводы, заключающие больше того, что он видел, но сделанные на основании близости, которую он наблюдал собственными глазами и к которой мы проявили бы слишком милостивое отношение, если бы назвали ее невинной вольностью. Читатель и сам легко придумает сколько угодно таких примеров; я прибавлю еще только один, который хотя и может иным показаться противным духу христианства, однако, с моей точки зрения, вполне простителен: я имею в виду подозрение, что человек способен сделать то, что он уже делал, и что если он поступил бесчестно однажды, то может поступить бесчестно и впредь. Признаться откровенно, в такого рода подозрительности Софья, я думаю, была повинна. И действительно, эта подозрительность внушила ей мысль, что кузина ее не лучше, чем можно было ожидать. |
| The case, it seems, was this: Mrs. Fitzpatrick 'wisely considered that the virtue of a young lady is, in the world, in the same situation with a poor hare, which is certain, whenever it ventures abroad, to meet its enemies; for it can hardly meet any other. No sooner therefore was she determined to take the first opportunity of quitting the protection of her husband, than she resolved to cast herself under the protection of some other man; and whom could she so properly chuse to be her guardian as a person of quality, of fortune, of honour; and who, besides a gallant disposition which inclines men to knighterrantry, that is, to be the champions of ladies in distress, had often declared a violent attachment to herself, and had already given her all the instances of it in his power? | Дело, видно, обстояло так: миссис Фитцпатрик мудро рассудила, что добродетель молодой дамы в свете находится в положении бедного зайца, который, куда он ни кинься, везде встретит неприятеля,- потому что кого же еще ему встретить? И вот, вознамерившись при первом же удобном случае отказаться от покровительства мужа, она решила тотчас же отдаться под покровительство другого мужчины. Кого же ей приличнее было выбрать в опекуны, как не особу знатную, богатую, благородную? Кто - не говоря уже о галантных наклонностях, побуждающих людей делаться странствующими рыцарями, то есть защитниками угнетенных дам,- кто, спрашивается, чаще заявлял ей о своей безграничной преданности и уже представил все, какие были в его власти, доказательства этой преданности? |
| But, as the law hath foolishly omitted this office of vice-husband, or guardian to an eloped lady, and as malice is apt to denominate him by a more disagreeable appellation, it was concluded that his lordship should perform all such kind offices to the lady in secret, and without publickly assuming the character of her protector. Nay, to prevent any other person from seeing him in this light, it was agreed that the lady should proceed directly to Bath, and that his lordship should first go to London, and thence should go down to that place by the advice of his physicians. | Но так как закон опрометчиво умалчивает об обязанностях заместителя мужа сбежавшей из дому жены или ее опекуна и так как человеческая злоба склонна бывает назвать эту роль более резким словом, то было решено, что его светлость будет отправлять свои приятные обязанности по отношению к миссис Фитцпатрик втайне, не принимая открыто звания покровителя. И даже, чтобы не дать никому повода рассматривать его в этом свете, условлено было, что миссис Фитцпатрик проследует прямо в Бат, а его светлость раньше заедет в Лондон, а уже оттуда, по предписанию врачей, отправится в Бат. |
| Now all this Sophia very plainly understood, not from the lips or behaviour of Mrs. Fitzpatrick, but from the peer, who was infinitely less expert at retaining a secret than was the good lady; and perhaps the exact secrecy which Mrs. Fitzpatrick had observed on this head in her narrative, served not a little to heighten those suspicions which were now risen in the mind of her cousin. | Софья узнала обо всем этом не из уст или поступков миссис Фитцпатрик, а от пэра, который в искусстве хранить тайну неизмеримо уступал этой милой даме; и, может быть, гробовое молчание миссис Фитцпатрик насчет этого пункта во время ее рассказа не в малой степени укрепило подозрения, возникшие теперь в уме ее кузины. |
| Sophia very easily found out the lady she sought; for indeed there was not a chairman in town to whom her house was not perfectly well known; and, as she received, in return of her first message, a most pressing invitation, she immediately accepted it. Mrs. Fitzpatrick, indeed, did not desire her cousin to stay with her with more earnestness than civility required. Whether she had discerned and resented the suspicion above-mentioned, or from what other motive it arose, I cannot say; but certain it is, she was full as desirous of parting with Sophia as Sophia herself could be of going. | Софья без всякого труда отыскала ту даму, у которой хотела остановиться, потому что в Лондоне не было носильщика портшеза, который бы не знал ее дома; получив в ответ на свое первое письмо очень горячее приглашение, она немедленно его приняла. Миссис Фитцпатрик, надо сказать, упрашивала кузину остаться с ней ровно столько, сколько требовало приличие. Догадалась ли она о вышеупомянутых подозрениях и обиделась, или по другой какой причине, не могу сказать, но верно то, что она так же сильно хотела расстаться с Софьей, как Софья поскорее уехать. |
| The young lady, when she came to take leave of her cousin, could not avoid giving her a short hint of advice. She begged her, for heaven's sake, to care of herself, and to consider in how dangerous a situation she stood; adding, she hoped some method would be found of reconciling her to her husband. | Придя попрощаться с кузиной, героиня наша не удержалась от того, чтобы дать ей маленький совет. Она умоляла ее во имя неба вести себя осмотрительно и не забывать, в каком опасном положении она находится, прибавив, что у нее, наверно, еще найдется способ примириться с мужем. |
| "You must remember, my dear," says she, "the maxim which my aunt Western hath so often repeated to us both; that whenever the matrimonial alliance is broke, and war declared between husband and wife, she can hardly make a disadvantageous peace for herself on any conditions. These are my aunt's very words, and she hath had a great deal of experience in the world." | - Припомни, дорогая моя,- сказала она,- правило тетушки Вестерн, которое она так часто повторяла нам обеим: когда брачный союз расторгнут и между мужем и женой объявлена война, то мир на любых условиях всегда будет выгоден для жены. Это подлинные слова тетушки, а ведь она женщина, хорошо знающая свет. |
| Mrs. Fitzpatrick answered, with a contemptuous smile, | Миссис Фитцпатрик отвечала с презрительной улыбкой: |
| "Never fear me, child, take care of yourself; for you are younger than I. I will come and visit you in a few days; but, dear Sophy, let me give you one piece of advice; leave the character of Graveairs in the country, for, believe me, it will sit very awkwardly upon you in this town." | - Не бойся за меня, душа моя, и присмотри лучше за собой: ты ведь моложе меня. Через несколько дней я зайду навестить тебя; позволь, однако, дать и тебе маленький совет: оставь ты свою роль Серьезницы в деревне, потому что, поверь мне, в Лондоне ты будешь казаться в ней очень неуклюжей. |
| Thus the two cousins parted, and Sophia repaired directly to Lady Bellaston, where she found a most hearty, as well as a most polite, welcome. The lady had taken a great fancy to her when she had seen her formerly with her aunt Western. She was indeed extremely glad to see her, and was no sooner acquainted with the reasons which induced her to leave the squire and to fly to London, than she highly applauded her sense and resolution; and after expressing the highest satisfaction in the opinion which Sophia had declared she entertained of her ladyship, by chusing her house for an asylum, she promised her all the protection which it was in her power to give. | На этом кузины расстались, и Софья отправилась прямо к леди Белластон, у которой встретила самый радушный и любезный прием. Она очень понравилась леди, еще когда та познакомилась с ней в гостях у тетки Вестерн. Леди Белластон была действительно чрезвычайно рада увидеть ее и, узнав о причинах, побудивших Софью покинуть сквайра и бежать в Лондон, горячо похвалила ее за здравый смысл и решительность действий; оставшись очень довольной доверием к ней Софьи, выбравшей дом ее в качестве убежища, она обещала молодой девушке все свое покровительство. |
| As we have now brought Sophia into safe hands, the reader will, I apprehend, be contented to deposit her there a while, and to look a little after other personages, and particularly poor Jones, whom we have left long enough to do penance for his past offences, which, as is the nature of vice, brought sufficient punishment upon him themselves. | Теперь, когда мы передали Софью в надежные руки, читатель, полагаю, согласится оставить ее там на время и взглянуть на других наших героев, в особенности на беднягу Джонса, которого мы покинули уже так давно, что он успел покаяться в своих прегрешениях; да они и сами по себе - такова природа порока - послужили ему достаточным наказанием. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая