Краткая коллекция англтекстов
Фрэнсис Бэкон
The New Organon Or True Directions Concerning The Interpretation Of Nature /Об истолковании природы и царстве человека
[BOOK TWO]/Книга вторая
| English | Русский |
| I | I |
| On a given body, to generate and superinduce a new nature or new natures is the work and aim of human power. Of a given nature to discover the form, or true specific difference, or nature-engendering nature, or source of emanation (for these are the terms which come nearest to a description of the thing), is the work and aim of human knowledge. Subordinate to these primary works are two others that are secondary and of inferior mark: to the former, the transformation of concrete bodies, so far as this is possible; to the latter, the discovery, in every case of generation and motion, of the latent process carried on from the manifest efficient and the manifest material to the form which is engendered; and in like manner the discovery of the latent configuration of bodies at rest and not in motion. | Дело и цель человеческого могущества в том, чтобы производить и сообщать данному телу новую природу или новые природы. Дело и цель человеческого знания в том, чтобы открывать форму данной природы, или истинное отличие, или производящую природу, или источник происхождения (ибо таковы имеющиеся у нас слова, более всего приближающиеся к обозначению этой цели). Этим двум первичным делам подчиняются два других дела, вторичных и низшего разряда. Первому подчиняется превращение одного конкретного тела в другое в пределах возможного; второму -- открытие во всяком порождении и движении скрытого процесса, продолжающегося непрерывно от проявленного действующего начала и проявленной материи вплоть до данной формы, а также открытие другого схематизма тех тел, которые пребывают не в движении, а в состоянии покоя. |
| II | II |
| In what an ill condition human knowledge is at the present time is apparent even from the commonly received maxims. It is a correct position that "true knowledge is knowledge by causes." And causes again are not improperly distributed into four kinds: the material, the formal, the efficient, and the final. But of these the final cause rather corrupts than advances the sciences, except such as have to do with human action. The discovery of the formal is despaired of. The efficient and the material (as they are investigated and received, that is, as remote causes, without reference to the latent process leading to the form) are but slight and superficial, and contribute little, if anything, to true and active science. Nor have I forgotten that in a former passage I noted and corrected as an error of the human mind the opinion that forms give existence. For though in nature nothing really exists besides individual bodies, performing pure individual acts according to a fixed law, yet in philosophy this very law, and the investigation, discovery, and explanation of it, is the foundation as well of knowledge as of operation. And it is this law with its clauses that I mean when I speak of forms, a name which I the rather adopt because it has grown into use and become familiar. | Насколько неблагополучно существующее положение человеческого знания, явствует даже из того, что обычно утверждается. Правильно полагают, что "истинное знание есть знание причин". Не плохо также устанавливаются четыре причины: материя, форма, действующая и конечная причины. Но из них конечная причина не только бесполезна, но даже извращает науки, если речь идет не о действиях человека. Открытие формы почитается безнадежным. А действующая причина и материя (как они отыскиваются и принимаются вне скрытого процесса, ведущего к форме) -- вещи бессодержательные и поверхностные и почти ничего не дают для истинной и деятельной науки. Однако мы не забыли, что выше мы отметили и исправили заблуждение человеческого ума, отдающего формам первенство сущности. Ибо хотя в природе не существует ничего действительного, помимо единичных тел, осуществляющих сообразно с законом отдельные чистые действия, однако в науках этот же самый закон и его разыскание, открытие и объяснение служат основанием как знанию, так и деятельности. И этот же самый закон и его разделы мы разумеем под названием форм, тем более что это название укоренилось и обычно встречается. |
| III | III |
| If a man be acquainted with the cause of any nature (as whiteness or heat) in certain subjects only, his knowledge is imperfect; and if he be able to superinduce an effect on certain substances only (of those susceptible of such effect), his power is in like manner imperfect. Now if a man's knowledge be confined to the efficient and material causes (which are unstable causes, and merely vehicles, or causes which convey the form in certain cases) he may arrive at new discoveries in reference to substances in some degree similar to one another, and selected beforehand; but he does not touch the deeper boundaries of things. But whosoever is acquainted with forms embraces the unity of nature in substances the most unlike, and is able therefore to detect and bring to light things never yet done, and such as neither the vicissitudes of nature, nor industry in experimenting, nor accident itself, would ever have brought into act, and which would never have occurred to the thought of man. From the discovery of forms therefore results truth in speculation and freedom in operation. | Знание того, кто знает причину какой-либо природы (как, например, белизны или теплоты) только в некоторых предметах, несовершенно. Равным образом несовершенно могущество того, кто может производить действие только на некоторые материи (из числа тех, что способны воспринять его). А кто знает только действующую и материальную причины (эти причины переходящи и в некоторых случаях суть не что иное, как носители формы), тот может достигнуть новых открытий в отношении материи, до некоторой степени подобной и подготовленной, но не затронет глубже заложенных пределов вещей. Тот же, кто знает формы, -- тот охватывает единство природы в несходных материях. И следовательно, он может открыть и произвести то, чего до сих пор не было, чего никогда не привели бы к осуществлению ни ход природных явлений, ни искусственные опыты, ни самый случай и что никогда не представилось бы человеческому мышлению. Поэтому за открытием форм следует истинное созерцание и свободное действие. |
| IV | IV |
| Although the roads to human power and to human knowledge lie close together and are nearly the same, nevertheless, on account of the pernicious and inveterate habit of dwelling on abstractions it is safer to begin and raise the sciences from those foundations which have relation to practice, and to let the active part itself be as the seal which prints and determines the contemplative counterpart. We must therefore consider, if a man wanted to generate and superinduce any nature upon a given body, what kind of rule or direction or guidance he would most wish for, and express the same in the simplest and least abstruse language. | Хотя пути к человеческому могуществу и знанию ближайшим образом сплетены один с другими и едва ли не одни и те же, однако вследствие пагубной застарелой привычки обращения к абстрактному гораздо безопаснее начинать и строить науки от тех оснований, которые связаны с действенной частью, чтобы она сама обозначила и определила созерцательную часть. Следовательно, должно позаботиться о том, какие правила, или направление, или указание более всего нужны были бы тому, кто хотел бы породить в данном теле и придать ему какую-нибудь природу и изложить это простой и незапутанной речью. |
| For instance, if a man wishes to superinduce upon silver that yellow color of gold or an increase of weight (observing the laws of matter), or transparency on an opaque stone, or tenacity on glass, or vegetation on some substance that is not vegetable - we must consider, I say, what kind of rule or guidance he would most desire. And in the first place, he will undoubtedly wish to be directed to something which will not deceive him in the result nor fail him in the trial. Secondly, he will wish for such a rule as shall not tie him down to certain means and particular modes of operation. For perhaps he may not have those means, nor be able conveniently to procure them. And if there be other means and other methods for producing the required nature (besides the one prescribed) these may perhaps be within his reach; and yet he shall be excluded by the narrowness of the rule, and get no good from them. Thirdly, he will desire something to be shown him, which is not as difficult as the thing proposed to be done, but comes nearer to practice. | Так, например, если кто-либо пожелает придать серебру желтый цвет золота, или (сохраняя законы материи) увеличить вес, или придать непрозрачному камню прозрачность, или стеклу прочность, или какому-либо нерастительному телу способность к произрастанию, следует, повторяю, позаботиться о том, какие он может скорее всего пожелать для себя правила или предписания. И прежде всего он, без сомнения, выберет то, что не будет тщетным в работе и не обманет в опыте. Затем он изберет себе для указания то, что не будет его стеснять и связывать определенными средствами и особенными приемами работы, ибо может случиться, что он не будет иметь возможности и благоприятных обстоятельств для того, чтобы добыть эти средства или обеспечить себя ими. Ибо если кроме предписанного существуют и другие средства и другие способы порождения этой природы, то они, возможно, окажутся доступны работающему; и тем не менее его может удержать узость предписания, и он не соберет плодов. В-третьих, он изберет себе для указания то, что не столь трудно, как то дело, которое отыскивается, но ближе подходит к практике. |
| For a true and perfect rule of operation, then, the direction will be that it be certain, free, and disposing or leading to action. And this is the same thing with the discovery of the true form. For the form of a nature is such, that given the form, the nature infallibly follows. Therefore it is always present when the nature is present, and universally implies it, and is constantly inherent in it. Again, the form is such that if it be taken away the nature infallibly vanishes. Therefore it is always absent when the nature is absent, and implies its absence, and inheres in nothing else. Lastly, the true form is such that it deduces the given nature from some source of being which is inherent in more natures, and which is better known in the natural order of things than the form itself. For a true and perfect axiom of knowledge, then, the direction and precept will be, that another nature be discovered which is convertible with the given nature and yet is a limitation of a more general nature, as of a true and real genus. Now these two directions, the one active the other contemplative, are one and the same thing; and what in operation is most useful, that in knowledge is most true. | Итак, требование относительно правильного и совершенного наставления в работе будет таково: чтобы оно было точным, свободным и располагающим или ведущим к действию. Но это то же самое, что и открытие истинной формы. Ибо форма какой-либо природы такова, что когда она установлена, то и данная природа неизменно за ней следует. Итак, форма постоянно пребывает, когда пребывает и эта природа, она ее вполне утверждает и во всем присуща ей. Но эта же форма такова, что когда она удалена, то и данная природа неизменно исчезает. Итак, она постоянно отсутствует, когда отсутствует эта природа, постоянно удерживает ее и только ей присуща. Наконец, истинная форма такова, что она выводит данную природу из источника какой-либо сущности, которая пребывает во многом и, как говорят, более известна природе, чем сама форма[60]. Итак, наше требование и предписание относительно истинной и совершенной аксиомы знания состоят в том, чтобы была открыта другая природа, которая могла бы быть превращена в данную природу, но была бы ограничением более известной природы наподобие истинного рода. Но эти два требования относительно действенного и созерцательного суть одно и то же. Что в действии наиболее полезно, то и в знании наиболее истинно. |
| V | V |
| The rule or axiom for the transformation of bodies is of two kinds. The first regards a body as a troop or collection of simple natures. In gold, for example, the following properties meet. It is yellow in color, heavy up to a certain weight, malleable or ductile to a certain degree of extension; it is not volatile and loses none of its substance by the action of fire; it turns into a liquid with a certain degree of fluidity; it is separated and dissolved by particular means; and so on for the other natures which meet in gold. This kind of axiom, therefore, deduces the thing from the forms of simple natures. For he who knows the forms of yellow, weight, ductility, fixity, fluidity, solution, and so on, and the methods for superinducing them and their gradations and modes, will make it his care to have them joined together in some body, whence may follow the transformation of that body into gold. And this kind of operation pertains to the first kind of action. For the principle of generating some one simple nature is the same as that of generating many; only that a man is more fettered and tied down in operation, if more are required, by reason of the difficulty of combining into one so many natures which do not readily meet, except in the beaten and ordinary paths of nature. It must be said, however, that this mode of operation (which looks to simple natures though in a compound body) proceeds from what in nature is constant and eternal and universal, and opens broad roads to human power, such as (in the present state of things) human thought can scarcely comprehend or anticipate. | Предписания, или аксиомы, превращения тел бывают двоякого рода. Первый рассматривает тело как группу, или соединение, простых природ. В золоте, например, соединяется следующее: что оно желто, тяжело до такого-то веса, ковко и тягуче до такого-то растяжения, не становится летучим и на огне ничего не теряет из своего количества; таково в жидком состоянии; выделяется и растворяется посредством таких-то способов; и так в отношении других естественных свойств, которые сходятся в золоте. Итак, аксиома этого рода выводит вещь из форм простых природ. Ибо, кто знает формы и способы наведения желтизны, тяжести, ковкости, прочности, текучести, растворимости и тому подобного, а также их степени и меры, тот и позаботится о том, чтобы они могли быть соединены в каком-либо теле, откуда последует превращение в золото. Этот род работы относится к первичному действию. Способ порождения какой-либо одной простой природы тот же, что и многих, -- разве только человек связан и ограничен в действиях, когда требуется получить много природ, вследствие трудности соединения столь многих природ, которые не по проторенным и обычным дорогам природы не сходятся легко. Как бы то ни было, нужно все же сказать, что этот способ работы (рассматривающий простые природы, хотя и в определенном теле) исходит из того, что постоянно, вечно и всеобще в природе, и открывает человеческому могуществу широкие дороги, которые (сообразно с нынешним положением дел) едва может охватить и представить себе человеческая мысль. |
| The second kind of axiom, which is concerned with the discovery of the latent process, proceeds not by simple natures, but by compound bodies, as they are found in nature in its ordinary course. As, for instance, when inquiry is made from what beginnings, and by what method and by what process, gold or any other metal or stone is generated, from its first menstrua and rudiments up to the perfect mineral; or in like manner, by what process herbs are generated, from the first concretion of juices in the ground or from seeds up to the formed plant, with all the successive motions and diverse and continued efforts of nature. So also in the inquiry concerning the process of development in the generation of animals, from coition to birth; and in like manner of other bodies. | Второй род аксиом (который зависит от открытия скрытого процесса) направлен не на простые природы, а на конкретные тела, как они открываются в природе в ее обычном течении. Например, в том случае когда исследуется, из каких начал, каким образом и посредством какого процесса рождается золото или какой-либо другой металл или камень -- от их первых зачатков до совершенного минерала; или также: каким путем рождаются травы -- от первых сгущений соков в земле или от семян до сформировавшегося растения с общей последовательностью движения и разнообразными и продолжительными усилиями природы; или также при последовательном разъяснении рождения животных от совокупления до родов; или также в случае, когда исследуются другие тела. |
| It is not however only to the generations of bodies that this investigation extends, but also to other motions and operations of nature. As, for instance, when inquiry is made concerning the whole course and continued action of nutrition, from the first reception of the food to its complete assimilation; or again, concerning the voluntary motion of animals from the first impression on the imagination and the continued efforts of the spirit up to the bendings and movements of the limbs; or concerning the motion of the tongue and lips and other instruments, and the changes through which it passes till it comes to the utterance of articulate sounds. For these inquiries also relate to natures concrete or combined into one structure, and have regard to what may be called particular and special habits of nature, not to her fundamental and universal laws which constitute forms. And yet it must be confessed that this plan appears to be readier and to lie nearer at hand and to give more ground for hope than the primary one. | Действительно, это исследование относится не только к рождению тел, по также и к другим движениям и произведениям природы. Например, когда ведется исследование прохождения и последовательных актов питания -- от принятия пищи до ее совершенного усвоения; или произвольного движения у животных -- от первого впечатления воображения и последовательных усилий духа вплоть до сгибания и движений членов тела; или развитого движения языка и губ и остальных органов -- вплоть до произнесения членораздельных звуков. Ведь все эти исследования относятся к естествам слитым, или собранным, в одном построении, и здесь рассматриваются как бы частные и особые навыки природы, а не основные и общие законы, которые образуют формы. Впрочем, нужно вообще признать, что этот способ кажется более легким, и более близким, и подающим большие надежды, чем тот первичный. |
| In like manner the operative which answers to this speculative part, starting from the ordinary incidents of nature, extends its operation to things immediately adjoining, or at least not far removed. But as for any profound and radical operations on nature, they depend entirely on the primary axioms. And in those things too where man has no means of operating, but only of knowing, as in the heavenly bodies (for these he cannot operate upon or change or transform), the investigation of the fact itself or truth of the thing, no less than the knowledge of the causes and consents, must come from those primary and catholic axioms concerning simple natures, such as the nature of spontaneous rotation, of attraction or magnetism, and of many others which are of a more general form than the heavenly bodies themselves. For let no one hope to decide the question whether it is the earth or heaven that really revolves in the diurnal motion until he has first comprehended the nature of spontaneous rotation. | Подобным же образом и практическая часть, соответствующая рассмотренной созерцательной части, выводит и распространяет практику от того, что обычно открывается в природе, до чего-либо ближайшего или не слишком удаленного от ближайшего. Но более высокие и коренные воздействия на природу зависят, как бы то ни было, от первичных аксиом. Более того, там, где человеку дана не возможность действия, а только возможность знания, как, например, в небесных явлениях (ибо человеку не дано воздействовать на небесные тела, или менять их, или преобразовывать), исследование самого факта, или истинного положения вещей, не менее, чем познание причин и соответствий, зависит от тех первичных и всеобщих аксиом о простых природах, таких, как природа самопроизвольного вращения, притяжения или магнетической способности, или многих других явлений, которые более общи, чем сами небесные явления. Поэтому пусть никто не надеется решить вопрос, вращается ли в суточном движении земля или небо, не поняв предварительно природу самопроизвольного движения. |
| VI | VI |
| But this latent process of which I speak is quite another thing than men, preoccupied as their minds now are, will easily conceive. For what I understand by it is not certain measures or signs or successive steps of process in bodies, which can be seen; but a process perfectly continuous, which for the most part escapes the sense. | Скрытый же процесс, о котором мы говорим, далеко не такая вещь, которая легко могла бы представиться человеческой душе в том ее состоянии, какому она ныне подвержена. Ведь мы не понимаем под ним ни какие-либо меры, ни знаки или степени в движении, видимые в телах, а только непрерывный процесс, который большею частью ускользает от чувств. |
| For instance: in all generation and transformation of bodies, we must inquire what is lost and escapes; what remains, what is added; what is expanded, what contracted; what is united, what separated; what is continued, what cut off; what propels, what hinders; what predominates, what yields; and a variety of other particulars. | Например: во всяком порождении и превращении тел следует искать, что теряется и улетает, что остается, что прибавляется, что расширяется, что сжимается, что разделяется, что продолжается, что обрывается, что побуждает, что препятствует, что господствует, что подчиняется и многое другое. |
| Again, not only in the generation or transformation of bodies are these points to be ascertained, but also in all other alterations and motions it should in like manner be inquired what goes before, what comes after; what is quicker, what more tardy; what produces, what governs motion; and like points; all which nevertheless in the present state of the sciences (the texture of which is as rude as possible and good for nothing) are unknown and unhandled. For seeing that every natural action depends on things infinitely small, or at least too small to strike the sense, no one can hope to govern or change nature until he has duly comprehended and observed them. | И опять-таки это следует искать не только в порождении и превращении тел, но и во всех других изменениях и движениях; точно так же должно искать, что предшествует и что последствует, что стремительнее и что спокойнее, что производит движение и что им управляет и тому подобное. Но все это наукам (которые ныне разрабатываются крайне грубо и совершенно негодны) не известно и ими не затронуто. Ведь если каждое естественное действие совершается при посредстве самых малых частиц или по крайней мере слишком малых для того, чтобы возбудить чувство, то пусть никто не надеется, что он сможет управлять природой или изменять ее, пока должным образом ее не поймет и не узнает. |
| VII | VII |
| In like manner the investigation and discovery of the latent configuration in bodies is a new thing, no less than the discovery of the latent process and of the form. For as yet we are but lingering in the outer courts of nature, nor are we preparing ourselves a way into her inner chambers. Yet no one can endow a given body with a new nature, or successfully and aptly transmute it into a new body, unless he has attained a competent knowledge of the body so to be altered or transformed. Otherwise he will run into methods which, if not useless, are at any rate difficult and perverse and unsuitable to the nature of the body on which he is operating. It is clear therefore that to this also a way must be opened and laid out. | Точно так же разыскание и открытие скрытого схематизма тел есть не менее новая вещь, чем открытие скрытого процесса и формы. Ведь мы до сих пор вращаемся только в преддверии природы и не готовим себе доступа в ее тайники. Но никто не может придать данному телу новую природу или удачно и целесообразно превратить тело в новое, пока он не будет хорошо знать об изменении и превращении тела. Без этого он прибегнет к тщетным или по крайней мере трудным и превратным способам, не соответствующим природе тела, над которым он работает. Итак, также и к этому надо открыть и проложить путь. |
| And it is true that upon the anatomy of organized bodies (as of man and animals) some pains have been well bestowed and with good effect; and a subtle thing it seems to be, and a good scrutiny of nature. Yet this kind of anatomy is subject to sight and sense, and has place only in organized bodies. And besides it is a thing obvious and easy, when compared with the true anatomy of the latent configuration in bodies which are thought to be of uniform structure, especially in things and their parts that have a specific character, as iron, stone; and again in parts of uniform structure in plants and animals, as the root, the leaf, the flower, flesh, blood, and bones. But even in this kind, human industry has not been altogether wanting; for this is the very thing aimed at in the separation of bodies of uniform structure by means of distillations and other modes of analysis; that the complex structure of the compound may be made apparent by bringing together its several homogeneous parts. And this is of use too, and conduces to the object we are seeking, although too often fallacious in its results, because many natures which are in fact newly brought out and superinduced by fire and heat and other modes of solution are taken to be the effect of separation merely, and to have subsisted in the compound before. And after all, this is but a small part of the work of discovering the true configuration in the compound body; which configuration is a thing far more subtle and exact, and such as the operation of fire rather confounds than brings out and makes distinct. | Несомненно правильно и с пользой применяют труд в анатомии органических тел (каковы тела человека и животных); это представляется тонкой вещью и хорошим исследованием природы. Но этот род анатомии основан на зрении, т. е. подчинен чувству и имеет место только для органических тел. Притом это нечто близкое и очевидное в сравнении с истинной анатомией скрытого схематизма в тех телах, которые считаются однородными, особенно в вещах, отличающихся специфическими чертами[61], и их частях, таких, как железо, камень, и в однородных частях растения, животного, таких, как корень, лист, цветок, мясо, кровь, кость и т. д. Но даже и здесь человеческое усердие не всецело бездействовало, ибо к этому направлено разложение однородных тел путем перегонки и другими способами разложения, обнаруживающими неоднородность целого, составленного из собрания однородных частей. Это разложение приносит пользу и содействует нашим исканиям, хотя часто бывает обманчиво, ибо многие природы считаются результатом разделения, как если бы они ранее существовали в сложном [целом], в действительности же их заново создают и вводят огонь и тепло и другие способы разложения. Но и это лишь малая часть работы в раскрытии истинного схематизма в сложном целом, ибо этот схематизм гораздо более тонкая вещь, которая действием огня, скорее, смешивается, чем извлекается и проясняется. |
| Therefore a separation and solution of bodies must be effected, not by fire indeed, but by reasoning and true induction, with experiments to aid; and by a comparison with other bodies, and a reduction to simple natures and their forms, which meet and mix in the compound. In a word, we must pass from Vulcan to Minerva if we intend to bring to light the true textures and configurations of bodies on which all the occult and, as they are called, specific properties and virtues in things depend, and from which, too, the rule of every powerful alteration and transformation is derived. | Итак, необходимо разделение и разложение тел, конечно, не огнем, но посредством размышления и истинной индукции с помощью опытов, а также посредством сравнения с другими телами и сведения к простым природам и их формам, сходящимся и слагающимся в сложном. Решительно следует перейти от Вулкана к Минерве, если мы намерены извлечь на свет истинное строение и схематизм тел (от чего зависит всякое скрытое и, как его называют, специфическое свойство и способность в вещах и из чего также выводится правило всякого значительного изменения и превращения). |
| For example, we must inquire what amount of spirit there is in every body, what of tangible essence; and of the spirit, whether it be copious and turgid, or meager and scarce; whether it be fine or coarse, akin to air or to fire, brisk or sluggish, weak or strong, progressive or retrograde, interrupted or continuous, agreeing with external and surrounding objects or disagreeing, etc. In like manner we must inquire into the tangible essence (which admits of no fewer differences than the spirit), into its coats, its fibers, its kinds of texture. Moreover, the disposition of the spirit throughout the corporeal frame, with its pores, passages, veins and cells, and the rudiments or first essays of the organized body, falls under the same investigation. But on these inquiries also, and I may say on all the discovery of the latent configuration, a true and clear light is shed by the primary axioms which entirely dispels darkness and subtlety. | Например, нужно исследовать, сколько есть во всяком теле от духа и сколько от осязаемой сущности, а также обилен ли и тучен этот самый дух или тощ и беден, тонок он или более густой, более воздушный или более огненный, деятельный или праздный, слабый или сильный, влекущий вперед или назад, раздробленный или непрерывный, пребывает ли в согласии с внешним и окружающим или в раздоре и т. д. То же в отношении осязаемой сущности (у которой не меньше различий, чем у духа) -- ее жил, волокон и всякого рода ткани. И опять-таки под то же исследование подпадают расположение духа в телесной массе и ее поры, проходы, жилы и клетки, и начала, или первые зачатки, органического тела. Но также в этом исследовании и в открытии каждого скрытого схематизма истинный и ясный свет, действительно разгоняющий всякий туман и неясность, проистекает от первичных аксиом. |
| VIII | VIII |
| Nor shall we thus be led to the doctrine of atoms, which implies the hypothesis of a vacuum and that of the unchangeableness of matter (both false assumptions); we shall be led only to real particles, such as really exist. Nor again is there any reason to be alarmed at the subtlety of the investigation, as if it could not be disentangled. On the contrary, the nearer it approaches to simple natures, the easier and plainer will everything become, the business being transferred from the complicated to the simple; from the incommensurable to the commensurable; from surds to rational quantities; from the infinite and vague to the finite and certain; as in the case of the letters of the alphabet and the notes of music. And inquiries into nature have the best result when they begin with physics and end in mathematics. Again, let no one be afraid of high numbers or minute fractions. For in dealing with numbers it is as easy to set down or conceive a thousand as one, or the thousandth part of an integer as an integer itself. | Мы поэтому не будем сводить вещь к атому, который предполагает пустоту и нетекучую материю (и то и другое ложно), а к истинным частицам, как они открываются. С другой стороны, нет ничего такого, что заставило бы кого-нибудь испугаться этой тонкости, как чего-то необъяснимого. Напротив, чем больше исследование склоняется к простым природам, тем более все будет ясно и очевидно, ибо исследование переходит от многообразного к простому, от несоизмеримого к соизмеримому, от невнятного к учитываемому, от бесконечного и смутного к конечному и определенному, подобно тому как мы видим это в элементах письма и в тонах созвучий. Лучше же всего подвигается вперед естественное исследование, когда физическое завершается в математическом. Пусть никто опять-таки не устрашится множества или раздробленности. Ибо в вещах, которые рассматриваются посредством чисел, столь же легко думать и говорить о тысяче, как и об одном, или о тысячной части одного, как об одном целом. |
| IX | IX |
| From the two kinds of axioms which have been spoken of arises a just division of philosophy and the sciences, taking the received terms (which come nearest to express the thing) in a sense agreeable to my own views. Thus, let the investigation of forms, which are (in the eye of reason at least, and in their essential law) eternal and immutable, constitute Metaphysics; and let the investigation of the efficient cause, and of matter, and of the latent process, and the latent configuration (all of which have reference to the common and ordinary course of nature, not to her eternal and fundamental laws) constitute Physics. And to these let there be subordinate two practical divisions: to Physics, Mechanics; to Metaphysics, what (in a purer sense of the word) I call Magic, on account of the broadness of the ways it moves in, and its greater command over nature. | Из двух родов аксиом, которые установлены выше, возникает истинное деление философии и наук, причем мы придаем особый смысл общепринятым названиям (которые наиболее подходят к обозначению вещи). Таким образом, исследование форм, которые (по смыслу и по их закону) вечны и неподвижны, составляет метафизику, а исследование действующего начала и материи, скрытого процесса и скрытого схематизма (все это касается обычного хода природы, а не основных и вечных законов) составляет физику. Им и подчиняются подобным образом две практики: физике -- механика, метафизике (в очищенном смысле слова) -- магия вследствие ее обширных путей и большей власти над природой. |
| X | X |
| Having thus set up the mark of knowledge, we must go on to precepts, and that in the most direct and obvious order. Now my directions for the interpretation of nature embrace two generic divisions: the one how to educe and form axioms from experience; the other how to deduce and derive new experiments from axioms. The former again is divided into three ministrations: a ministration to the sense, a ministration to the memory, and a ministration to the mind or reason. | Итак, поставив цель учению, должно перейти к предписаниям, сделав это отнюдь не превратным и спутанным образом. Указания об истолковании природы охватывают две различного рода части: во-первых, выведение или порождение аксиом из опыта; во-вторых, выведение или извлечение новых опытов из аксиом. Первая часть разделяется трояко, а именно: вспоможение чувству, вспоможение памяти и вспоможение уму, или рассудку[62]. |
| For first of all we must prepare a natural and experimental history, sufficient and good; and this is the foundation of all, for we are not to imagine or suppose, but to discover, what nature does or may be made to do. | Ведь прежде всего мы должны подготовить достаточную и хорошую естественную и опытную историю, которая представляет собой основу дела. Ибо мы должны не измышлять и выдумывать, а открывать то, что свершает и приносит природа. |
| But natural and experimental history is so various and diffuse that it confounds and distracts the understanding, unless it be ranged and presented to view in a suitable order. We must therefore form tables and arrangements of instances, in such a method and order that the understanding may be able to deal with them. | Естественная же и опытная история столь разнообразна и рассеянна, что приведет разум в замешательство и расстройство, если не будет установлена и предложена в должном порядке. Поэтому нужно образовать таблицы и сопоставления примеров таким способом и порядком, чтобы разум мог по ним действовать. |
| And even when this is done, still the understanding, if left to itself and its own spontaneous movements, is incompetent and unfit to form axioms, unless it be directed and guarded. Therefore in the third place we must use induction, true and legitimate induction, which is the very key of interpretation. But of this, which is the last, I must speak first, and then go back to the other ministrations. | Однако, даже в случае если бы это было сделано, все же разум, предоставленный сам себе, движимый сам собой, неуправляемый и неподготовленный, неспособен и недостаточен для того, чтобы образовать аксиомы. Итак, в-третьих, следует применить истинную и законную индукцию, которая есть самый ключ истолкования. При этом должно начать с конца и затем уже открыто возвращаться к остальному. |
| XI | XI |
| The investigation of forms proceeds thus: a nature being given, we must first of all have a muster or presentation before the understanding of all known instances which agree in the same nature, though in substances the most unlike. And such collection must be made in the manner of a history, without premature speculation, or any great amount of subtlety. For example, let the investigation be into the form of heat. | Исследование форм происходит следующим образом. Сначала нужно для каждой данной природы представить разуму все известные примеры, сходящиеся в этой природе, хотя бы и посредством самых различных материй. И собрание этого рода должно быть образовано исторически без преждевременного умствования или каких-либо чрезмерных тонкостей. Например, в исследовании формы тепла. |
| Instances Agreeing in the Nature of Heat | Примеры, сходящиеся в природе тепла |
| 1. The rays of the sun, especially in summer and at noon. | 1. Солнечные лучи, особенно летом и в полдень. |
| 2. The rays of the sun reflected and condensed, as between mountains, or on walls, and most of all in burning glasses and mirrors. | 2. Солнечные лучи, отраженные и собранные, как, например, среди гор или в стенах и особенно в зажигательных зеркалах. |
| 3. Fiery meteors. | 3. Огненные метеоры. |
| 4. Burning thunderbolts. | 4. Воспламеняющиеся молнии. |
| 5. Eruptions of flame from the cavities of mountains. | 5. Извержение пламени из горных недр и т. д. |
| 6. All flame. | 6. Всякое пламя. |
| 7. Ignited solids. | 7. Раскаленные тела. |
| 8. Natural warm baths. | 8. Естественные горячие источники. |
| 9. Liquids boiling or heated. | 9. Кипящие или нагретые жидкости. |
| 10. Hot vapors and fumes, and the air itself, which conceives the most powerful and glowing heat if confined, as in reverbatory furnaces. | 10. Горячие пары и дымы, а также и самый воздух, который принимает сильнейший и неистовый жар, когда бывает заперт, как, например, в отражательных печах. |
| 11. Certain seasons that are fine and cloudless by the constitution of the air itself, without regard to the time of year. | 11. Некоторые случаи ясной погоды, обусловленные самим состоянием воздуха независимо от времени года. |
| 12. Air confined and underground in some caverns, especially in winter. | 12. Запертый и подземный воздух в некоторых пещерах, особенно зимой. |
| 13. All villous substances, as wool, skins of animals, and down of birds, have heat. | 13. Все мохнатое, как, например, шерсть, шкуры животных, оперения, содержат не мало тепла. |
| 14. All bodies, whether solid or liquid, whether dense or rare (as the air itself is), held for a time near the fire. | 14. Все тела, как твердые, так и жидкие, как густые, так и разреженные (каков, например, сам воздух), на время приближенные к огню, |
| 15. Sparks struck from flint and steel by strong percussion. | 15. Искры от кремня и стали, полученные посредством сильного удара. |
| 16. All bodies rubbed violently, as stone, wood, cloth, etc., insomuch that poles and axles of wheels sometimes catch fire; and the way they kindled fire in the West Indies was by attrition. | 16. Всякое подверженное сильному трению тело, как, например, камень, дерево, сукно; так что иногда дышла и оси колес загораются; а у западных индейцев огонь добывался посредством трения. |
| 17. Green and moist vegetables confined and bruised together, as roses packed in baskets; insomuch that hay, if damp, when stacked, often catches fire. | 17. Зеленые и влажные травы, плотно уложенные вместе, как, например, розовые лепестки, набитые в корзинки, сено, если оно было сложено влажным, часто охватывается пламенем. |
| 18. Quicklime sprinkled with water. | 18. Негашеная известь, смоченная водой. |
| 19. Iron, when first dissolved by strong waters in glass, and that without being put near the fire. And in like manner tin, etc., but not with equal intensity. | 19. Железо, как только оно начинает растворяться в стеклянном сосуде кислотой, и притом без какого-либо приближения к огню. Так же и олово и прочее, но не столь сильно. |
| 20. Animals, especially and at all times internally; though in insects the heat is not perceptible to the touch by reason of the smallness of their size. | 20. Животные, особенно и постоянно во внутренних частях; впрочем, тепло насекомых не доходит до осязания по причине малости их тела. |
| 21. Horse dung and like excrements of animals, when fresh. | 21. Конский навоз и вообще свежие испражнения животных. |
| 22. Strong oil of sulphur and of vitriol has the effect of heat in burning linen. | 22. Крепкое серное и купоросное масла выполняют действие тепла, сжигая ткань. |
| 23. Oil of marjoram and similar oils have the effect of heat in burning the bones of the teeth. | 23. Масло майорана[63] и т. п. выполняет действие тепла, сжигая кости зубов. |
| 24. Strong and well rectified spirit of wine has the effect of heat, insomuch that the white of an egg being put into it hardens and whitens almost as if it were boiled, and bread thrown in becomes dry and crusted like toast. | 24. Крепкий и хорошо очищенный винный спирт выполняет действие тепла, так что если бросить в него белок яйца, то белок сгущается и белеет, почти как в сваренном яйце. А брошенный в него хлеб становится сухим и твердеет наподобие поджаренного хлеба. |
| 25. Aromatic and hot herbs, as dracunculus, nasturtium vetus, etc., although not warm to the hand (either whole or in powder), yet to the tongue and palate, being a little masticated, they feel hot and burning. | 25. Ароматические и теплотворные травы, как, например, тургун[64], старая настурция и т. д., которые хотя и не теплы на ощупь (ни в целом виде, ни в порошке), но если слегка пожевать их, то язык и небо ощущают тепло и жжение. |
| 26. Strong vinegar, and all acids, on all parts of the body where there is no epidermis, as the eye, tongue, or on any part when wounded and laid bare of the skin, produce a pain but little differing from that which is created by heat. | 26. Крепкий уксус и всякие кислоты на тех членах тела, где нет верхнего слоя кожи, как, например, на глазе, на языке, или на какой-нибудь пораненной части тела или там, где содрана кожа, причиняют боль, ненамного отличающуюся от той, которую причиняет жар. |
| 27. Even keen and intense cold produces a kind of sensation of burning: "Nec Bore? penetrabile frigus adurit." 1 | 27. Сильный и острый холод также приносит некое ощущение жжения. |
| 28. Other instances. | Разгорячась, не сожгла, ни Борея пронзительный холод?[65] |
| This table I call the Table of Essence and Presence. | 28. И прочее. |
| l Nor burns the sharp cold of the northern blast. | Эту таблицу мы обыкновенно называем таблицей сущности и присутствия. |
| XII | XII |
| Secondly, we must make a presentation to the understanding of instances in which the given nature is wanting; because the form, as stated above, ought no less to be absent when the given nature is absent, than present when it is present. But to note all these would be endless. | Во-вторых, должно представить разуму примеры, которые лишены данной природы, ибо форма (как уже сказано) так же должна отсутствовать там, где отсутствует природа, как и присутствовать там, где она присутствует. Но перечисление этого во всех случаях было бы бесконечным. |
| The negatives should therefore be subjoined to the affirmatives, and the absence of the given nature inquired of in those subjects only that are most akin to the others in which it is present and forthcoming. This I call the Table of Deviation, or of Absence in Proximity. | Поэтому отрицательное должно быть подчинено положительному, и отсутствие природы должно быть рассмотрено только в предметах наиболее родственных тем, в которых данная природа присутствует и наблюдается. Эту таблицу мы называем таблицей отклонения, или отсутствия в ближайшем. |
| Instances in Proximity where the Nature of Heat is Absent | Примеры ближайшего, лишенного природы тепла |
| Answering to the first affirmative instance. | к первому положительному примеру -- |
| первый отрицательный, или подчиненный, пример | |
| 1. The rays of the moon and of stars and comets are not found to be hot to the touch; indeed the severest colds are observed to be at the full moons. | Лучи Луны, звезд и комет не оказываются теплыми для осязания. Более того, в полнолуние обычно наблюдаются наиболее суровые холода. |
| The larger fixed stars, however, when passed or approached by the sun, are supposed to increase and give intensity to the heat of the sun, as is the case when the sun is in the sign Leo, and in the dog days. | Но полагают, что большие неподвижные звезды увеличивают и усиливают жар Солнца, когда Солнце проходит под ними или приближается к ним, как это бывает, когда Солнце стоит в созвездии Льва и в дни Пса[66]. |
| To the 2nd. | ко второму -- второй |
| 2. The rays of the sun in what is called the middle region of the air do not give heat; for which there is commonly assigned not a bad reason, viz., that that region is neither near enough to the body of the sun from which the rays emanate, nor to the earth from which they are reflected. And this appears from the fact that on the tops of mountains, unless they are very high, there is perpetual snow. On the other hand, it has been observed that on the Peak of Tenerife, and among the Andes of Peru, the very tops of the mountains are free from snow, which lies only somewhat lower down. Moreover, the air itself at the very top is found to be by no means cold, but only rare and keen; insomuch that on the Andes it pricks and hurts the eyes by its excessive keenness, and also irritates the mouth of the stomach, producing vomiting. And it was observed by the ancients that on the top of Olympus the rarity of the air was such that those who ascended it had to carry sponges with them dipped in vinegar and water, and to apply them from time to time to the mouth and nose, the air being from its rarity not sufficient to support respiration; and it was further stated that on this summit the air was so serene, and so free from rain and snow and wind, that letters traced by the finger in the ashes of the sacrifices on the altar of Jupiter remained there still the next year without being at all disturbed. And at this day travelers ascending to the top of the Peak of Tenerife make the ascent by night and not by day, and soon after the rising of the sun are warned and urged by their guides to come down without delay, on account of the danger they run lest the animal spirits should swoon and be suffocated by the tenuity of the air. | Лучи солнца не производят тепла в средней (как ее называют) области воздуха. Обычно этому дается неплохое объяснение, а именно что эта средняя область не приближена достаточно ни к теплу солнца, откуда исходят лучи, ни к земле, которая их отражает. Это можно видеть на вершинах гор (если они не чрезмерно высоки), где постоянно пребывает снег. Напротив того, многими было замечено, что вершины пика Тенериф, а также Перуанских Анд[67] лишены снега и что снег там лежит только ниже -- на подъеме. Кроме того, воздух этих самых горных вершин оказывается вовсе не холодным, а только разреженным и резким, так что в Андах чрезмерная резкость колет и ранит глаза, а также поражает устье желудка и вызывает рвоту. Замечено также древними[68], что на вершине Олимпа воздух был столь разрежен, что необходимо было тем, кто туда поднимался, нести с собою губки, смоченные уксусом и водой, и время от времени подносить их ко рту и к носу, ибо воздух вследствие его разреженности был недостаточен для дыхания. Сообщают также, что на этой вершине была такая ясность и такое спокойствие при отсутствии дождей, снегов и ветров, что буквы, начертанные пальцем на пепле жертвенных животных, приносимых на алтарь Юпитера, оставались до следующего года без какого-либо изменения. Так же и теперь те, кто взбирается на вершину пика Тенериф, идут туда ночью, а не днем. И вскоре после восхода солнца проводники предупреждают их о необходимости поспешить со спуском ввиду той опасности, что разреженность воздуха может прервать дыхание и задушить их. |
| To the 2nd. | ко второму -- третий |
| 3. The reflection of the rays of the sun in regions near the polar circles is found to be very weak and ineffective in producing heat, insomuch that the Dutch who wintered in Nova Zembla and expected their ship to be freed from the obstructions of the mass of ice which hemmed her in by the beginning of July, were disappointed in their expectation and obliged to take to their boat. Thus the direct rays of the sun seem to have but little power, even on the level ground; nor have the reflex much, unless they are multiplied and combined, which is the case when the sun tends more to the perpendicular, for then the incident rays make acuter angles, so that the lines of the rays are nearer each other; whereas on the contrary, when the sun shines very obliquely, the angles are very obtuse, and thus the lines of rays are at a greater distance from each other. Meanwhile, it should be observed that there may be many operations of the sun, and those too depending on the nature of heat, which are not proportioned to our touch, so that in respect to us their action does not go so far as to produce sensible warmth, but in respect to some other bodies they have the effect of heat. | Отражение солнечных лучей в областях, близких к полярным кругам, оказывается очень слабым и неэффективным в отношении тепла -- настолько, что голландцы, которые зимовали на Новой Земле и ожидали освобождения своего корабля от осаждающих его ледяных громад, в начале июля, обманувшись в своей надежде, были принуждены искать спасения на лодке[69]. Итак, как видно, прямые солнечные лучи мало действуют, притом даже на ровной поверхности земли; да и отраженные также, если они не умножаются и не соединяются, как это бывает, когда солнце больше приближается к зениту. Ибо тогда падающие лучи образуют острые углы, так что линии лучей находятся ближе одна к другой, тогда как при большем склонении солнца углы весьма тупые и поэтому линии лучей находятся на большем расстоянии одна от другой. Но при этом следует также отметить, что действия солнечных лучей могут быть различными и даже обусловленными природой тепла, причем они не соразмерны нашему ощущению, так что в отношении нас их действие не простирается до теплотворности, но в отношении некоторых других тел они производят работу тепла. |
| ко второму -- четвертый | |
| 4. Try the following experiment. Take a glass fashioned in a contrary manner to a common burning glass and, placing it between your hand and the rays of the sun, observe whether it diminishes the heat of the sun, as a burning glass increases and strengthens it. For it is evident in the case of optical rays that according as the glass is made thicker or thinner in the middle as compared with the sides, so do the objects seen through it appear more spread or more contracted. Observe therefore whether the same is the case with heat. | Проделаем следующий опыт. Возьмем стекло, сделанное противоположно тому, как делаются зажигательные стекла[70], расположим его между рукой и солнечными лучами и станем наблюдать, уменьшает ли оно солнечное тепло подобно тому, как зажигательное стекло его увеличивает и усиливает. Ибо в отношении оптических лучей наблюдается, что -- в соответствии с различием в толщине стекла на середине и по краям -- и изображения оказываются более размытыми или более собранными. Поэтому то же самое должно наблюдаться и в отношении тепла. |
| To the 2nd | ко второму -- пятый |
| 5. Let the experiment be carefully tried, whether by means of the most powerful and best constructed burning glasses, the rays of the moon can be so caught and collected as to produce even the last degree of warmth. But should this degree of warmth prove too subtle and weak to be perceived and apprehended by the touch, recourse must be had to those glasses which indicate the state of the atmosphere in respect to heat and cold. Thus, let the rays of the moon fall through a burning glass on the top of a glass of this kind, and then observe whether there ensues a sinking of the water through warmth. | Надо тщательно произвести опыт, можно ли посредством сильнейших и превосходно сделанных зажигательных стекол уловить и собрать лунные лучи для того, чтобы создать какую-либо, хотя бы наименьшую, степень тепла. Но так как эта степень тепла, возможно, будет слишком тонка и слаба, чтобы ощущение смогло ее воспринять и обнаружить, то надо будет прибегнуть к помощи тех измерительных стекол, которые показывают холодное или теплое состояние воздуха[71]. Сделать это надо таким образом, чтобы лунные лучи, проходящие через зажигательное стекло, падали на верхнюю часть такого измерителя. И тогда надо заметить, происходит ли там из-за тепла понижение воды. |
| To the 2nd. | ко второму -- шестой |
| 6. Let a burning glass also be tried with a heat that does not emit rays or light, as that of iron or stone heated but not ignited, boiling water, and the like; and observe whether there ensue an increase of the heat, as in the case of the sun's rays. | Надо также применить зажигательное стекло к такому теплу, которое не предполагает ни лучей, ни света, как, например, от нагретого, но не раскаленного железа и камня или от кипящей воды. И обратить внимание, будет ли здесь увеличение и усиление тепла, как от солнечных лучей[72]. |
| To the 2nd. | ко второму -- седьмой |
| 7. Let a burning glass also be tried with common flame. | Следует также применить зажигательное стекло для обычного огня. |
| To the 2nd. | к третьему -- восьмой |
| 8. Comets (if we are to reckon these too among meteors) are not found to exert a constant or manifest effect in increasing the heat of the season, though it is observed that they are often followed by droughts. Moreover bright beams and pillars and openings in the heavens appear more frequently in winter than in summertime, and chiefly during the intensest cold, but always accompanied by dry weather. Lightning, however, and coruscations and thunder seldom occur in the winter, but about the time of great heat. Falling stars, as they are called, are commonly supposed to consist rather of some bright and lighted viscous substance, than to be of any strong fiery nature. But on this point let further inquiry be made. | Не обнаруживается, чтобы кометы (если и их причислять к метеорам)[73] производили очевидное и постоянное действие на увеличение жары, хотя и замечено, что они часто сопровождаются засухой. Более того, светящиеся полосы и столбы, небесные сияния и т. п. показываются чаще в зимнее время, чем в летнее, и преимущественно во время сильнейших холодов, однако в соединении с сухой погодой. Молнии, зарницы и гром редко происходят зимой, но бывают во время большого зноя. Так называемые падающие звезды обыкновенно считаются, скорее, состоящими из какой-то особой блестящей и воспламененной материи, чем имеющими более сильную огненную природу. Но это будет исследовано далее. |
| To the 3rd. | к четвертому -- девятый |
| 9. There are certain coruscations which give light but do not burn. And these always come without thunder. | Бывают сверкания, которые дают свет, но не жгут, и они всегда бывают без грома. |
| To the 4th. | к пятому -- десятый |
| 10. Eructations and eruptions of flame are found no less in cold than in warm countries, as in Iceland and Greenland. In cold countries, too, the trees are in many cases more inflammable and more pitchy and resinous than in warm; as the fir, pine, and others. The situations however and the nature of the soil in which eruptions of this kind usually occur have not been carefully enough ascertained to enable us to subjoin a negative to this affirmative instance. | Извержения пламени происходят в холодных областях не менее, чем в теплых, как, например, в Гренландии и в Исландии; равным образом и деревья в холодных областях иногда более воспламеняемы и более смолисты, чем в теплых. Таковы ель, сосна и другие. Однако, в каком состоянии и в какой природе почвы обычно происходят подобного рода извержения, недостаточно исследовано для того, чтобы мы могли присоединить к положительному примеру отрицательный. |
| To the 5th. | к шестому -- одиннадцатый |
| 11. All flame is in all cases more or less warm; nor is there any negative to be subjoined. And yet they say that the ignis fatuus (as it is called), which sometimes even settles on a wall, has not much heat, perhaps as much as the flame of spirit of wine, which is mild and soft. But still milder must that flame be which, according to certain grave and trustworthy histories has been seen shining about the head and locks of boys and girls, without at all burning the hair, but softly playing round it. It is also most certain that about a horse, when sweating on the road, there is sometimes seen at night, and in clear weather, a sort of luminous appearance without any manifest heat. And it is a well-known fact, and looked upon as a sort of miracle, that a few years ago a girl's stomacher, on being slightly shaken or rubbed, emitted sparks, which was caused perhaps by some alum or salts used in the dye, that stood somewhat thick and formed a crust, and were broken by the friction. It is also most certain that all sugar, whether refined or raw, provided only it be somewhat hard, sparkles when broken or scraped with a knife in the dark. In like manner sea and salt water is sometimes found to sparkle by night when struck violently by oars. And in storms, too, at nighttime, the foam of the sea when violently agitated emits sparks, and this sparkling the Spaniards call Sea Lung. With regard to the heat of the flame which was called by ancient sailors Castor and Pollux, and by moderns St. Elmo's Fire, no sufficient investigation thereof has been made. | Всякое пламя всегда более или менее горячо, и здесь вообще нет отрицательного примера. И все же указывают, что так называемый блуждающий огонь, который иногда налетает на стену, содержит мало тепла. Возможно, он подобен пламени винного спирта, которое спокойно и мягко. Но еще более мягко то пламя, которое, согласно некоторым верным и надежным свидетельствам, охватывало волосы и головы мальчиков и девочек и которое никоим образом не зажигало волос, а мягко колыхалось вокруг них. Вполне достоверно также и то, что вокруг вспотевшей в пути лошади иногда ночью при сухой погоде показывается сияние без какого-либо заметного тепла. Всем известно и несколько лет тому назад считалось почти чудом, что корсаж какой-то девушки сиял, если его немного шевелили или терли. Это, возможно, вызывали квасцы или соли, которыми был выкрашен корсаж: они пристали несколько плотнее, чем обычно, стали как бы корою и ломались при трении. Достоверно также и то, что всякий сахар, приправленный ли (как его называют) или простой, если только он тверд, сверкает, если его ломают в темноте или скоблят ножом. Иногда ночью подобным же образом сияет соленая морская вода, когда ее рассекают сильным ударом весла. Так же и во время бурь ночью сверкает сильно волнующаяся морская пена. Это сверкание испанцы называют дыханием моря[74]. Что же касается того пламени, которое древние мореплаватели называли Кастором и Поллуксом, а новые -- огнем св. Эльма[75], и того, какое тепло в нем содержится, то это недостаточно исследовано. |
| To the 6th. | к седьмому -- двенадцатый |
| 12. Every body ignited so as to turn to a fiery red, even if unaccompanied by flame, is always hot; neither is there any negative to be subjoined to this affirmative. But that which comes nearest seems to be rotten wood, which shines by night and yet is not found to be hot; and the putrefying scales of fish, which also shine in the dark and yet are not warm to the touch; nor, again, is the body of the glowworm, or of the fly called Luciola, found to be warm to the touch. | Все доведенное до такой степени каления, что становится огненно-красным, постоянно горячо, хотя бы и без пламени. Этому положительному примеру нет соответствующего отрицательного. Но ближе всего к этому подходит, по-видимому, гнилое дерево, которое светит ночью и, однако, не отдает теплом; так же и гниющая рыбья чешуя блестит ночью, но на ощупь не тепла. И незаметно также, чтобы тело светящегося червяка или мухи, которую зовут светляком, было тепло на ощупь. |
| To the 7th. | к восьмому -- тринадцатый |
| 13. In what situation and kind of soil warm baths usually spring has not been sufficiently examined; and therefore no negative is subjoined. | Недостаточно исследовано, в каких местах и в почве какой природы обычно истекают теплые источники. Поэтому здесь не присоединяется отрицательный пример. |
| To the 8th. | к девятому -- четырнадцатый |
| 14. To warm liquids I subjoin the negative instance of liquid itself in its natural state. For we find no tangible liquid which is warm in its own nature and remains so constantly; but the warmth is of an adventitious nature, superinduced only for the time being, so that the liquids which in power and operation are hottest, as spirit of wine, chemical oil of spices, oil of vitriol and sulphur, and the like, which burn after a while, are at first cold to the touch. The water of natural warm baths, on the other hand, if received into a vessel and separated from its springs, cools just like water that has been heated on a fire. But it is true that oily substances are less cold to the touch than watery, oil being less cold than water, and silk than linen. But this belongs to the Table of Degrees of Cold. | К кипящим жидкостям присоединяется отрицательный пример самой жидкости в ее природе. Ведь нет ни одной осязаемой жидкости, которая была бы тепла по своей природе и постоянно оставалась бы таковой. Тепло наводится только на время, как приобретаемое свойство. Так что те жидкости, которые наиболее теплы по своей силе и действию, как винный спирт, химические ароматические масла, а также купоросное и серное масла и т. п., которые спустя короткое время обжигают, при первом прикосновении холодны. А вода естественных теплых источников, взятая в какой-либо сосуд и отделенная от своих истоков, охлаждается так же, как вода, нагретая на огне. Однако верно и то, что маслянистые жидкости на ощущение менее холодны, чем водянистые, подобно тому как масло менее холодно, чем вода, а шелк менее холоден, чем полотно. Но это относится к таблице степеней холода. |
| To the 9th. | к десятому -- пятнадцатый |
| 15. In like manner to hot vapor I subjoin as a negative the nature of vapor itself, such as we find it with us. For exhalations from oily substances, though easily inflammable, are yet not found to be warm unless newly exhaled from the warm body. | Подобным же образом к горячему пару присоединяется отрицательный пример природы самого пара, в которой он нам является. Ибо испарения маслянистых жидкостей, хотя и легко воспламеняемые, все же не теплы, кроме того случая, когда они недавно изошли из теплого тела. |
| To the 10th. | к десятому -- шестнадцатый |
| 16. In like manner I subjoin as a negative to hot air the nature of air itself. For we do not find here any air that is warm, unless it has either been confined, or compressed, or manifestly warmed by the sun, fire, or some other warm substance. | Подобным же образом и к горячему воздуху присоединяется отрицательный пример природы самого воздуха. Ведь воздух у нас не встречается теплым, кроме того случая, когда он заперт, или сжат, или явно нагрет солнцем, огнем или каким-нибудь другим горячим телом. |
| To the 11th. | к одиннадцатому -- семнадцатый |
| 17. I here subjoin the negative of colder weather than is suitable to the season of the year, which we find occurs during east and north winds; just as we have weather of the opposite kind with the south and west winds. So a tendency to rain, especially in wintertime, accompanies warm weather; while frost accompanies cold. | К этому примеру присоединяется отрицательный пример погоды более холодной, чем соответствовало бы времени года; такая бывает у нас, когда дуют восточный и северный ветры, подобно тому как противоположная погода наступает тогда, когда дуют южный и западный ветры. Так же и дождливость (особенно в зимние времена) сопровождает теплую погоду, а снегопад, наоборот, холодную. |
| To the 12th. | к двенадцатому -- восемнадцатый |
| 18. Here I subjoin the negative of air confined in caverns during the summer. But the subject of air in confinement should by all means be more diligently examined. For in the first place it may well be a matter of doubt what is the nature of air in itself with regard to heat and cold. For air manifestly receives warmth from the influence of the heavenly bodies, and cold perhaps from the exhalations of the earth; and, again, in the middle region of air, as it is called, from cold vapors and snow. So that no opinion can be formed as to the nature of air from the examination of air that is at large and exposed, but a truer judgment might be made by examining it when confined. It is, however, necessary for the air to be confined in a vessel of such material as will not itself communicate warmth or cold to the air by its own nature, nor readily admit the influence of the outer atmosphere. Let the experiment therefore be made in an earthen jar wrapped round with many folds of leather to protect it from the outward air, and let the vessel remain tightly closed for three or four days; then open the vessel and test the degree of heat or cold by applying either the hand or a graduated glass. | Присоединяется отрицательный пример воздуха, заключенного в пещерах в летнее время. Но запертый воздух надо вообще более усердно исследовать. Ибо прежде всего не без основания возникает вопрос, какова сама по себе природа воздуха в отношении к теплу и холоду. Ведь воздух явно получает тепло от воздействия небесных тел, а холод он получает, возможно, от дыхания земли и, кроме того, в средней (как ее называют) области воздуха от холодных паров и снегов. Так что нельзя высказать никакого суждения о природе воздуха по воздуху наружному и расположенному под открытым небом, но истиннее будет суждение по запертому воздуху. Однако необходимо, чтобы воздух был заключен в таком сосуде и материале, который и сам не передаст воздуху тепло или холод и не легко допустит силу внешнего воздуха. Поэтому надо сделать опыт в глиняном кувшине, много раз обернутом шкурой для защиты от внешнего воздуха, и пусть в продолжение трех или четырех дней воздух остается в этом хорошо закрытом сосуде. И потом, открыв кувшин, надо сделать испытание рукой или стеклянным измерителем. |
| To the 13th. | к тринадцатому -- девятнадцатый |
| 19. In like manner a doubt suggests itself whether the warmth in wool, skins, feathers, and the like, proceeds from a faint degree of heat inherent in them, as being excretions from animals; or from a certain fat and oiliness, which is of a nature akin to warmth; or simply, as surmised in the preceding article, from the confinement and separation of the air. For all air that is cut off from connection with the outer air seems to have some warmth. Try the experiment therefore with fibrous substances made of linen; not of wool, feathers, or silk, which are excretions from animals. It should also be observed that all powders (in which there is manifestly air enclosed) are less cold than the whole substances they are made from; as likewise I suppose that all froth (as that which contains air) is less cold than the liquor it comes from. | Подобным же образом возникает сомнение, получается ли тепло в шерсти, шкуре, перьях и т. п. из какого-то малого количества присущего им тепла, поскольку все это отделяется от животных, или также от некоторой жирности и маслянистости, которые по своей природе схожи с теплом, или исключительно от заключенного в них раздробленного воздуха, как сказано в предыдущем параграфе. Ибо по-видимому, всякий воздух, отрезанный от бесконечности наружного воздуха, имеет некоторое количество тепла. Поэтому надо сделать опыт на том волокне, которое приготовляют из льна, а не из шерсти, перьев или шелка, получаемых от животных. Следует также заметить, что все порошки (где явно содержится воздух) менее холодны, чем их целые тела; точно так же мы считаем, что всякая пена (как содержащая воздух) менее холодна, чем сама жидкость. |
| To the 14th. | к четырнадцатому -- двадцатый |
| 20. To this no negative is subjoined. For there is nothing found among us, either tangible or spirituous, which does not contract warmth when put near fire. There is this difference however, that some substances contract warmth more quickly, as air, oil, and water; others more slowly, as stone and metal. But this belongs to the Table of Degrees. | К этому примеру не присоединяется отрицательный. Ибо мы ничего не находим ни осязаемого, ни воздушного, что, будучи приближено к огню, не принимало бы тепла. Однако есть различие в том, что одни тела принимают тепло быстрее, как воздух, масло и вода, а другие -- медленнее, как камень и металл. Но это относится к таблице степеней. |
| To the 15th. | к пятнадцатому -- двадцать первый |
| 21. To this instance I subjoin no negative, except that I would have it well observed that sparks are produced from flint and steel, or any other hard substance, only when certain minute particles are struck off from the substance of the stone or metal; and that the attrition of the air does not of itself ever produce sparks, as is commonly supposed. And the sparks themselves, too, owing to the weight of the ignited body, tend rather downwards than upwards; and on going out become a tangible sooty substance. | К этому примеру нет другого отрицательного, кроме того, что искры (это надо ясно отметить) не возникают из кремня, или из стали, или из какой-либо другой твердой субстанции, если не отсекаются какие-нибудь ничтожные частицы от самого вещества камня или металла, а трение воздуха само по себе никогда не производит искр, как это обычно полагают. Ведь и сами эти искры по причине веса огненного тела направляются более вниз, чем кверху, и, погаснув, обращаются в некую вещественную сажу. |
| To the 16th. | к шестнадцатому -- двадцать второй |
| 22. There is no negative, I think, to be subjoined to this instance. For we find among us no tangible body which does not manifestly gain warmth by attrition; insomuch that the ancients fancied that the heavenly bodies had no other means or power of producing warmth than by the attrition of the air in their rapid and hurried revolution. But on this subject we must further inquire whether bodies discharged from engines, as balls from cannon, do not acquire some degree of heat from the very percussion, so as to be found somewhat warm when they fall. Air in motion, however, rather chills than warms, as appears from wind, bellows, and blowing with the mouth contracted. But motion of this kind is not so rapid as to excite heat, and is the motion of a mass, and not of particles; so that it is no wonder if it does not generate heat. | Мы полагаем, что к этому примеру нельзя присоединить отрицательный. Ибо у нас нет ни одного осязаемого тела, которое бы явно не нагревалось от трения; так что древние воображали, будто присущая небесным телам сила или способность нагревания обусловлена всецело трением о воздух при их сильном и быстром вращении[76]. Но в этой области следует далее исследовать, не получают ли тела, выбрасываемые машинами (как, например, ядра из пушек), сколько-нибудь тепла от самого сотрясения -- в такой степени, что после падения оказываются довольно горячими. Движение же воздуха больше холодит, чем нагревает, как, например, при ветре, при работе раздувальных мехов и когда дуют сквозь сжатые губы. Впрочем, движение этого рода не настолько быстро, чтобы вызвать тепло, и совершается в целом, а не в частицах. Так что не удивительно, если оно не рождает тепла. |
| To the 17th. | к семнадцатому -- двадцать третий |
| 23. On this instance should be made more diligent inquiry. For herbs and vegetables, when green and moist seem to contain some latent heat, though so slight that it is not perceptible to the touch when they are single, but only when they are collected and shut up together, so that their spirits may not breathe out into the air, but may mutually cherish each other; whereupon there arises a palpable heat, and sometimes flame in suitable matter. | Относительно этого примера следует сделать более тщательное исследование. По-видимому, травы и зеленые и влажные растения имеют в себе какое-то скрытое тепло. Но это тепло столь слабо, что в отдельных растениях оно не воспринимается ощущением; но, после того как эти растения были бы соединены и заключены таким образом, чтобы их дух не испарялся в воздух, а, наоборот, согревал сам себя, возникало бы явное тепло, а иногда и огонь в подходящей для этого материи. |
| To the 18th. | к восемнадцатому -- двадцать четвертый |
| 24. On this instance too should be made more diligent inquiry. For quicklime sprinkled with water seems to contract heat either by the concentration of heat before dispersed, as in the above-mentioned case of confined herbs, or because the igneous spirit is irritated and exasperated by the water so as to cause a conflict and reaction. Which of these two is the real cause will more readily appear if oil be poured on instead of water, for oil will serve equally well with water to concentrate the enclosed spirit, but not to irritate it. We should also extend the experiment both by employing the ashes and rusts of different bodies, and by pouring in different liquids. | Также и относительно этого примера следует сделать более тщательное исследование. По-видимому, политая водой негашеная известь получает тепло или вследствие соединения тепла, которое ранее было рассеяно (как выше было сказано относительно спрессованных трав), или вследствие раздражения и возбуждения огненного духа водой, так что происходит некоторое столкновение и противодействие. Какая же из двух причин в действительности имеет место, легче обнаружится тогда, когда вместо воды будет влито масло. Ведь масло будет иметь такое же значение, как и вода для связывания заключенного духа, но не для его раздражения. Должно также расширить опыт, производя его как над пеплом и известью различных тел, так и посредством вливания различных жидкостей. |
| To the 19th. | в девятнадцатому -- двадцать пятый |
| 25. To this instance is subjoined the negative of other metals which are softer and more fusible. For gold leaf dissolved by aqua regia gives no heat to the touch; no more does lead dissolved in aqua fortis; neither again does quicksilver (as I remember); but silver itself does, and copper too (as I remember); tin still more manifestly; and most of all iron and steel, which not only excite a strong heat in dissolution but also a violent ebullition. It appears therefore that the heat is produced by conflict, the strong waters penetrating, digging into, and tearing asunder the parts of the substance, while the substance itself resists. But where the substances yield more easily, there is hardly any heat excited. | К этому примеру присоединяется отрицательный пример других металлов, которые более мягки и текучи. Ибо листки золота, обращенные в жидкость с помощью царской водки[77], не дают в растворе никакого ощутимого тепла. Точно так же и свинец в крепкой водке, и ртуть (насколько я помню). Но само серебро возбуждает малое количество тепла, а также и медь (насколько я помню); а более это заметно в олове и более всего в железе и стали, которые возбуждают при растворении не только сильное тепло, но даже и бурное кипение[78]. Итак, по-видимому, тепло возникает от столкновения, когда крепкие жидкости проникают в тела, пронизывая их и разрывая их на части, а сами тела этому противятся. А там, где тела уступают легче, тепло едва возбуждается. |
| To the 20th. | к двадцатому -- двадцать шестой |
| 26. To the heat of animals no negative is subjoined, except that of insects (as above-mentioned) on account of their small size. For in fishes, as compared with land animals, it is rather a low degree than an absence of heat that is noted. But in vegetables and plants there is no degree of heat perceptible to the touch, either in their exudations or in their pith when freshly exposed. In animals, however, is found a great diversity of heat, both in their parts (there being different degrees of heat about the heart, in the brain, and on the skin) and in their accidents, as violent exercise and fevers. | К теплу животных не присоединяется ни один отрицательный пример, за исключением насекомых (как уже сказано) по причине малого размера их тела. Ибо в рыбах, если их сравнить с земными животными, скорее замечается низкая степень тепла, чем его отсутствие. Зато в растениях всякого рода не воспринимается ощущением никакая степень тепла -- ни в вытекающем соке, ни в свежераскрытой сердцевине. Но и в животных обнаруживается великое разнообразие тепла как по его расположению (ибо одно тепло -- вблизи сердца, другое -- в мозгу и другое -- вблизи поверхности тела), так и по состояниям, в которых они находятся, как, например, при сильном напряжении и лихорадках. |
| To the 21st. | к двадцать первому -- двадцать седьмой |
| 27. To this instance it is hard to subjoin a negative. Indeed the excrements of animals when no longer fresh have manifestly a potential heat, as is seen in the enriching of soil. | К этому примеру едва ли можно присоединить отрицательный. Ведь даже и несвежие испражнения животных явно содержат потенциальное тепло, как это замечается при унавожении земли. |
| To the 24th. | к двадцать второму и двадцать третьему -- двадцать восьмой |
| 28. Liquids, whether waters or oils, which possess a great and intense acridity, act like heat in tearing asunder bodies and burning them after some time; yet to the touch they are not hot at first. But their operation is relative and according to the porosity of the body to which they are applied. For aqua regia dissolves gold but not silver; aqua fortis, on the contrary, dissolves silver, but not gold; neither dissolves glass, and so on with others. | Жидкости, обладающие большой и сильной остротой (называть ли их водами или маслами), производят тепловое действие, разлагая тела, а также обжигая их после некоторого промежутка времени. И все же на ощупь они сначала не теплы. Действуют же они сообразно способности и проницаемости тела, с которым они соединяются. Действительно, царская водка растворяет золото, но не серебро; кислота, напротив, растворяет серебро, но не золото; но ни та ни другая не растворяют стекла и так далее. |
| To the 22nd and 23rd. | к двадцать четвертому -- двадцать девятый |
| 29. Let trial be made of spirit of wine on wood, and also on butter, wax, or pitch; and observe whether by its heat it in any degree melts them. For the twenty-fourth instance exhibits a power in it that resembles heat in producing incrustation. In like manner therefore try its power in producing liquefaction. Let trial also be made with a graduated or calendar glass, hollow at the top; pour into the hollow spirit of wine well rectified, cover it up that the spirit may better retain its heat, and observe whether by its heat it makes the water sink. | Надо сделать опыт над действием винного спирта на дерево, на коровье масло, на воск, на смолу: не разжижает ли он их до некоторой степени своим теплом. Ведь двадцать четвертый пример представляет его силу схожей с теплом в случае затвердения. Подобно этому надо сделать опыт и в отношении разжижения. Надо также сделать опыт посредством измерительного стекла, полого в своей верхней части. В эту полость надо налить хорошо очищенный винный спирт под крышкой, чтобы он лучше удерживал свое тепло, и заметить, заставит ли он своим теплом воду опускаться. |
| To the 25th. | к двадцать пятому -- тридцатый |
| 30. Spices and acrid herbs strike hot on the palate, and much hotter on the stomach. Observe therefore on what other substances they produce the effects of heat. Sailors tell us that when large parcels and masses of spices are, after being long kept close, suddenly opened, those who first stir and take them out run the risk of fever and inflammation. It can also be tried whether such spices and herbs when pounded would not dry bacon and meat hung over them, as smoke does. | Ароматические растения и острые травы сообщают тепло небу и еще гораздо больше -- желудку. Итак, нужно рассмотреть, на какие другие вещества они производят действие тепла. Моряки рассказывают, что если сразу открыть склад ароматических растений, который долго был заперт, то для тех, кто их разбирает и выгружает, представляется опасность заболеть лихорадкой или воспалением. Можно было бы также сделать опыт, сушит ли порошок из таких ароматических растений подвешенные над ним жир и мясо, подобно дыму огня. |
| To the 26th. | к двадцать шестому -- тридцать первый |
| 31. There is an acridity or pungency both in cold things, as vinegar and oil of vitriol, and in hot, as oil of marjoram and the like. Both alike therefore cause pain in animate substances, and tear asunder and consume the parts in such as are inanimate. To this instance again there is no negative subjoined. Moreover we find no pain in animals, save with a certain sensation of heat. | Острота и способность проникновения присущи и холодным жидкостям, как уксус или купоросное масло, и теплым жидкостям, как масло майорана и подобные ему. Поэтому они одинаковым образом вызывают боль у животных, а у неживых тел разделяют и уничтожают их части. И для этого примера нет отрицательного. Притом в живых существах никакая боль не наблюдается без некоторого чувства тепла. |
| To the 27th. | к двадцать седьмому -- тридцать второй |
| 32. There are many actions common both to heat and cold, though in a very different manner. For boys find that snow after a while seems to burn their hands; and cold preserves meat from putrefaction, no less than fire; and heat contracts bodies, which cold does also. But these and similar instances may more conveniently be referred to the inquiry concerning cold. | Есть много действий, общих и теплу и холоду, хотя и совершенно различных по своим причинам. Так, мы видим, что и снег жжет руки мальчиков, спустя недолгое время; и холод предохраняет мясо от гниения не меньше, чем огонь; и тепло стягивает тела в меньшие размеры, что делает так же и холод. Но это и подобное этому будет удобнее отнести к исследованию о холоде. |
| XIII | XIII |
| Thirdly, we must make a presentation to the understanding of instances in which the nature under inquiry is found in different degrees, more or less; which must be done by making a comparison either of its increase and decrease in the same subject, or of its amount in different subjects, as compared one with another. For since the form of a thing is the very thing itself, and the thing differs from the form no otherwise than as the apparent differs from the real, or the external from the internal, or the thing in reference to man from the thing in reference to the universe, it necessarily follows that no nature can be taken as the true form, unless it always decrease when the nature in question decreases, and in like manner always increase when the nature in question increases. This Table therefore I call the Table of Degrees or the Table of Comparison. | В-третьих, должно представить разуму примеры, в которых исследуемая природа присутствует в большей и в меньшей степени. Это возможно или посредством сопоставления роста и уменьшения этого свойства в одном и том же предмете, или посредством сравнения его в различных предметах. Ибо если форма вещи есть сама вещь и вещь не отличается от формы иначе, чем явление отличается от сущего, или внешнее от внутреннего, или вещь по отношению к человеку от вещи по отношению к Вселенной[79], то отсюда вообще следует, что никакую природу нельзя принимать за истинную форму, если форма не убавляется всегда, когда убавляется сама природа, и подобным же образом не увеличивается всегда, когда увеличивается сама природа. Мы называем эту таблицу таблицей степеней, или таблицей сравнений[80]. |
| Table of Degrees or Comparison in Heat | Таблица степеней, или сравнений, для тепла |
| I will therefore first speak of those substances which contain no degree at all of heat perceptible to the touch, but seem to have a certain potential heat only, or disposition and preparation for hotness. After that I shall proceed to substances which are hot actually, and to the touch, and to their intensities and degrees. | Итак, сначала мы будем говорить о том, что не имеет на ощупь совершенно никакой степени тепла, но, по-видимому, имеет только некоторое потенциальное тепло, или предрасположение и приуготовление к теплу. Затем мы перейдем к тому, что актуально или на ощупь тепло, к его силе и степеням. |
| 1. In solid and tangible bodies we find nothing which is in its nature originally hot. For no stone, metal, sulphur, fossil, wood, water, or carcass of animal is found to be hot. And the hot water in baths seems to be heated by external causes; whether it be by flame or subterraneous fire, such as is thrown up from Etna and many other mountains, or by the conflict of bodies, as heat is caused in the dissolution of iron and tin. There is therefore no degree of heat palpable to the touch in animate substances; but they differ in degree of cold, wood not being equally cold with metal. But this belongs to the Table of Degrees in Cold. | 1. Среди твердых и осязаемых тел мы не находим ни одного, которое было бы изначально тепло по своей природе. Ведь ни камень какой-либо, ни металл, ни сера, ни какое-либо ископаемое, ни дерево, ни вода, ни труп животного не обнаруживают тепла. Теплые же воды в источниках нагреваются, очевидно, случайно -- либо подземным пламенем или огнем наподобие того, что извергается из Этны и многих других гор, либо столкновением тел, подобно тому как образуется тепло при растворении железа и олова. Итак, в неживых телах нет никакой заметной для человеческого ощущения степени тепла. Однако они различаются степенью холода, ибо неодинаково холодны дерево и металл. Но это относится к таблице степеней холода. |
| 2. As far, however, as potential heat and aptitude for flame is concerned, there are many inanimate substances found strongly disposed thereto, as sulphur, naphtha, rock oil. | 2. Но что касается потенциальности тепла и предуготовленности к пламени, то встречается много неживых тел, весьма расположенных к этому, как, например, сера, нефть, горное масло. |
| 3. Substances once hot, as horse dung from animal heat, and lime or perhaps ashes and soot from fire, retain some latent remains of their former heat. Hence certain distillations and resolutions of bodies are made by burying them in horse dung, and heat is excited in lime by sprinkling it with water, as already mentioned. | 3. Тела, которые были ранее нагреты, как конский навоз, нагретый животным, или негашеная известь, или, может быть, пепел и сажа, нагретые огнем, удерживают некоторые скрытые остатки прежнего тепла. Поэтому можно производить некоторые перегонки и разложения тел посредством их закапывания в конский навоз; а также возбуждать тепло в негашеной извести посредством обливания водой, как уже было сказано. |
| 4. In the vegetable creation we find no plant or part of plant (as gum or pitch) which is warm to the human touch. But yet, as stated above, green herbs gain warmth by being shut up; and to the internal touch, as the palate or stomach, and even to external parts, after a little time, as in plasters and ointments, some vegetables are perceptibly warm and others cold. | 4. Среди растительных тел нет ни одного растения или части растения (как камедь или сердцевина), которые были бы теплы для человеческого осязания. Однако все же (как сказано выше) спрессованные зеленые травы нагреваются. И для внутреннего ощущения, как для неба или желудка или также и для внешних частей тела, при несколько более длительном воздействии (например, в пластырях или в мазях) одни растения оказываются горячими, другие -- холодными. |
| 5. In the parts of animals after death or separation from the body, we find nothing warm to the human touch. Not even horse dung, unless enclosed and buried, retains its heat. But yet all dung seems to have a potential heat, as is seen in the fattening of the land. In like manner carcasses of animals have some such latent and potential heat, insomuch that in burying grounds, where burials take place daily, the earth collects a certain hidden heat which consumes a body newly laid in it much more speedily than pure earth. We are told too that in the East there is discovered a fine soft texture, made of the down of birds, which by an innate force dissolves and melts butter when lightly wrapped in it. | 5. В частях животных после смерти или отделения от тела не обнаруживается какого-либо тепла, заметного для человеческого ощущения. Даже и самый конский навоз не удерживает тепла, если он не закрыт и не закопан. Однако, по-видимому, всякий навоз содержит потенциальное тепло, как, например, при удобрении полей. Подобным же образом содержат это скрытое потенциальное тепло и трупы животных, так что в земле кладбищ, где ежедневно происходят погребения, собирается некоторое скрытое тепло, которое гораздо скорее уничтожает недавно положенный труп, чем чистая земля. Рассказывают также, что на Востоке существует какая-то тонкая и мягкая ткань, сделанная из перьев птицы, которая своей прирожденной силой растопляет и разжижает масло, если его слегка в нее обернуть. |
| 6. Substances which fatten the soil, as dung of all kinds, chalk, sea sand, salt, and the like, have some disposition to heat. | 6. То, чем удобряют поля, как, например, навоз всякого рода, мел, морской песок, соль и тому подобное, имеет некоторое предрасположение к теплу. |
| 7. All putrefaction contains in itself certain elements of a slight heat, though not so much as to be perceived by the touch. For not even those substances which on putrefaction turn to animalculae, as flesh, cheese, etc., feel warm to the touch; no more does rotten wood, which shines in the dark. Heat, however, in putrid substances sometimes betrays itself by foul and powerful odors. | 7. Всякое гниение имеет в себе зачатки некоторого слабого тепла, хотя и не в такой степени, чтобы оно воспринималось на ощупь. Ибо ни то, что при гниении разлагается на мелких животных, как мясо, сыр, ни гнилое дерево, которое блестит ночью, не тепло на ощупь. Иногда же тепло в гнилых телах обнаруживается отвратительным и сильным запахом. |
| 8. The first degree of heat therefore among those substances which feel hot to the touch, seems to be the heat of animals, which has a pretty great extent in its degrees. For the lowest, as in insects, is hardly perceptible to the touch, but the highest scarcely equals the sun's heat in the hottest countries and seasons, nor is it too great to be borne by the hand. It is said, however, of Constantius, and some others of a very dry constitution and habit of body, that in violent fevers they became so hot as somewhat to burn the hand that touched them. | 8. Итак, первая степень тепла среди тех тел, которые теплы для человеческого осязания, есть тепло животных, которое имеет широкую шкалу степеней. Действительно, низшая степень (как у насекомых) едва заметна на ощупь. Высшая же степень этого тепла едва не достигает степени тепла солнечных лучей, свойственного областям и временам года наиболее знойным, хотя этот жар и не настолько резок, чтобы рука не могла его выдержать. И все же рассказывают о Констанции[81] и о некоторых других, отличающихся чрезвычайной сухостью телосложения, будто, заболев острейшей лихорадкой, они охватывались таким жаром, что приложенная к ним рука испытывала некоторый ожог. |
| 9. Animals increase in heat by motion and exercise, wine, feasting, venus, burning fevers, and pain. | 9. В животных тепло увеличивается от движения и напряжения, вина и еды, половой деятельности, острых лихорадок и боли. |
| 10. When attacked by intermittent fevers, animals are at first seized with cold and shivering, but soon after they become exceedingly hot, which is their condition from the first in burning and pestilential fevers. | 10. Во время приступов импульсивной лихорадки животные сначала охватываются холодом и ознобом, но спустя немного нагреваются в еще большей степени; последнее бывает в начале при воспалительных и чумных лихорадках. |
| 11. Let further inquiry be made into the different degrees of heat in different animals, as in fishes, quadrupeds, serpents, birds; and also according to their species, as in the lion, the kite, the man; for in common opinion fish are the least hot internally, and birds the hottest, especially doves, hawks, and sparrows. | 11. Необходимо дальнейшее исследование для сравнения тепла различных животных, как, например, рыб, четвероногих, змей, птиц, а также различных видов этих животных, как лев, коршун, человек. Ибо, согласно обычному мнению, рыбы в своих внутренностях менее теплы, птицы же более теплы, особенно голуби, ястребы, воробьи. |
| 12. Let further inquiry be made into the different degrees of heat in the different parts and limbs of the same animal. For milk, blood, seed, eggs, are found to be hot only in a moderate degree, and less hot than the outer flesh of the animal when in motion or agitated. But what the degree of heat is in the brain, stomach, heart, etc., has not yet been in like manner inquired. | 12. Необходимо дальнейшее исследование для сравнения тепла в одном и том же животном, но в различных его частях и членах. Ибо молоко, кровь, сперма, яйца оказываются в умеренной степени теплы и менее горячи, чем поверхность самого тела животного, когда оно движется или действует. Какова же степень тепла в мозгу, желудке, сердце и остальных частях, до сих пор еще не исследовано. |
| 13. All animals in winter and cold weather are cold externally, but internally they are thought to be even hotter. | 13. Все животные охлаждаются на поверхности тела зимой и во время холодной погоды; но полагают, что во внутренних частях они становятся еще более горячими. |
| 14. The heat of the heavenly bodies, even in the hottest countries, and at the hottest times of the year and day, is never sufficiently strong to set on fire or burn the driest wood or straw, or even tinder, unless strengthened by burning glasses or mirrors. It is, however, able to extract vapor from moist substances. | 14. Тепло небесных тел, даже в наиболее знойной области и в наиболее знойную пору года и дня, не достигает такой степени, чтобы воспламенить или обжечь самое сухое дерево, или солому, или даже трут, если его не усилить посредством зажигательного стекла. Однако оно может вызывать пар из влажных вещей. |
| 15. By the tradition of astronomers some stars are hotter than others. Of planets, Mars is accounted the hottest after the sun; then comes Jupiter, and then Venus. Others, again, are set down as cold: the moon, for instance, and above all Saturn. Of fixed stars, Sirius is said to be the hottest, then Cor Leonis or Regulus, then Canicula, and so on. | 15. Согласно воззрению астрономов, одни звезды считаются более теплыми, другие -- менее теплыми. Среди планет самым горячим после Солнца считается Марс, затем Юпитер, затем Венера. Холодными же считаются Луна, а затем -- наиболее холодным из всех -- Сатурн. Среди неподвижных же звезд самой горячей считается Сириус, затем Сердце Льва, или Регул, затем Пес и др.[82] |
| 16. The sun gives greater heat the nearer he approaches to the perpendicular or zenith; and this is probably true of the other planets also, according to the proportion of their heat. Jupiter, for instance, is hotter, probably, to us when under Cancer or Leo than under Capricorn or Aquarius. | 16. Солнце греет тем более, чем более приближается к положению отвеса или к зениту. И это же следует полагать и для других планет в отношении меры их тепла. Например, Юпитер более согревает, когда он расположен под знаком Рака или Льва, чем под знаком Козерога или Водолея. |
| 17. We must also believe that the sun and other planets give more heat in perigee, from their proximity to the earth, than they do in apogee. But if it happens that in some region the sun is at the same time in perigee and near the perpendicular, his heat must of necessity be greater than in a region where he is also in perigee, but shining more obliquely. And therefore the altitude of the planets in their exaltation in different regions ought to be noted, with respect to perpendicularity or obliquity. | 17. Должно полагать, что само Солнце и остальные планеты больше нагревают в своих перигеях (по причине близости к Земле), чем в апогеях[83]. Но если случается, что в какой-нибудь области Солнце одновременно находится в перигее и ближе к зениту, то оно неизбежно больше греет, чем в той области, где оно также находится в перигее, но в большем склонении. Так что следует учитывать сравнение высот планет в различных областях, смотря по отношению к отвесу или склонению. |
| 18. The sun and other planets are supposed to give greater heat when nearer to the larger fixed stars. Thus when the sun is in Leo he is nearer Cor Leonis, Cauda Leonis, Spica Virginis, Sirius and Canicula, than when he is in Cancer, in which sign, however, he is nearer to the perpendicular. And it must be supposed that those parts of the heavens shed the greatest heat (though it be not at all perceptible to the touch) which are the most adorned with stars, especially of a larger size. | 18. Считается, что Солнце и остальные планеты греют больше тогда, когда находятся вблизи больших неизменных звезд. Так, например, когда Солнце находится под знаком Льва, оно оказывается ближе к Сердцу Льва, к Хвосту Льва, к Колосу Девы, к Сириусу и к Псу, чем тогда, когда оно находится под знаком Рака, хотя там оно расположено ближе к зениту. Должно так же полагать, что части неба сообщают тем более тепла (хотя и незаметного для осязания), чем более они украшены звездами, особенно большими. |
| 19. Altogether, the heat of the heavenly bodies is increased in three ways: first, by perpendicularity; secondly, by proximity or perigee; thirdly, by the conjunction or combination of stars. | 19. Вообще тепло небесных тел увеличивается тремя условиями, а именно: отвесным положением, близостью или нахождением в перигее и соединением или сочетанием звезд. |
| 20. The heat of animals, and of the rays of the heavenly bodies also (as they reach us), is found to differ by a wide interval from flame, though of the mildest kind, and from all ignited bodies; and from liquids also, and air itself when highly heated by fire. For the flame of spirit of wine, though scattered and not condensed, is yet sufficient to set paper, straw, or linen on fire, which the heat of animals will never do, or of the sun without a burning glass or mirror. | 20. Правда, имеется большой интервал между теплом животных, а также лучей небесных тел (в том их состоянии, как они до нас доходят) и огнем, хотя бы мягчайшим, а также всеми раскаленными телами, жидкостями и самим воздухом, нагретым в сильной степени огнем. Ибо пламя винного спирта, будучи особенно разреженным, все же в состоянии зажечь солому, полотно или бумагу, чего никогда не сделает тепло животного или тепло солнца без зажигательных стекол. |
| 21. There are, however, many degrees of strength and weakness in the heat of flame and ignited bodies. But as they have never been diligently inquired into, we must pass them lightly over. It appears, however, that of all flame that of spirit of wine is the softest, unless perhaps ignis fatuus be softer, and the flames or sparklings arising from the sweat of animals. Next to this, as I suppose, comes flame from light and porous vegetable matter, as straw, reeds, and dried leaves, from which the flame from hairs or feathers does not much differ. Next perhaps comes flame from wood, especially such as contains but little rosin or pitch; with this distinction, however, that the flame from small pieces of wood (such as are commonly tied up in fagots) is milder than the flame from trunks and roots of trees. And this you may try any day in furnaces for smelting iron, in which a fire made with fagots and boughs of trees is of no great use. After this I think comes flame from oil, tallow, wax, and such like fat and oily substances, which have no great acrimony. But the most violent heat is found in pitch and rosin; and yet more in sulphur, camphor, naphtha, rock oil, and salts (after the crude matter is discharged), and in their compounds, as gunpowder, Greek fire (commonly called wildfire), and its different kinds, which have so stubborn a heat that they are not easily extinguished by water. | 21. Есть много степеней силы и слабости тепла у пламени и раскаленных тел. Однако об этом еще нет тщательного исследования, так что придется этого коснуться лишь слегка. По-видимому, из всех видов пламени наиболее мягко пламя винного спирта, разве только еще более мягок блуждающий огонь и огонь или сияние от испарений животных. За этим, мы полагаем, следует пламя легких и пористых растительных тел, как соломы, тростника, сухих листьев; от этого пламени немногим отличается пламя волос или перьев. За этим, возможно, следует пламя дерева, в особенности такого, которое содержит немного смолы. Причем пламя небольших кусков дерева (которые обычно собираются в связки) мягче, чем пламя стволов и корней. Это можно легко испытать в тех печах, где выплавляют железо, -- для них огонь связок и ветвей дерева не вполне пригоден. За этим следует (как мы полагаем) огонь масла, сала, воска и тому подобных маслянистых и жирных тел, не имеющих большой остроты. Сильнейшее же тепло оказывается в смолах и еще большее -- в сере, камфоре, нефти, горном масле и солях (после того как из них удалено сырое вещество) и в их сочетаниях, как, например, в огнестрельном порохе, греческом огне (который часто зовут диким огнем) и в его различных разновидностях, которые имеют столь упорный жар, что их нелегко тушить водой. |
| 22. I think also that the flame which results from some imperfect metals is very strong and eager. But on these points let further inquiry be made. | 22. Мы считаем также очень сильным и острым пламя, которое происходит от некоторых несовершенных металлов. Но для всего этого необходимо дальнейшее исследование. |
| 23. The flame of powerful lightning seems to exceed in strength all the former, for it has even been known to melt wrought iron into drops, which those other flames cannot do. | 23. Но по-видимому, пламя могущественных молний превосходит все эти виды пламени настолько, что иногда расплавляет в капли кованое железо, чего другое пламя совершить не может. |
| 24. In ignited bodies too there are different degrees of heat, though these again have not yet been diligently examined. The weakest heat of all, I think, is that from tinder, such as we use to kindle flame with; and in like manner that of touchwood or tow, which is used in firing cannon. After this comes ignited wood or coal, and also bricks and the like heated to ignition. But of all ignited substances, the hottest, as I take it, are ignited metals, as iron, copper, etc. But these require further investigation. | 24. В раскаленных телах также имеются разные степени тепла, о которых еще не сделано тщательного исследования. Мы считаем, что наиболее слаб жар у трута, которым мы пользуемся при высекании пламени, и подобным же образом -- у губчатого дерева или сухого фитиля, применяемого для огнестрельных орудий. За этим следует раскаленный уголь, древесный и каменный, а также торф и тому подобное. Но самый сильный жар среди всех раскаленных тел содержится, как мы считаем, в раскаленных металлах, как железо, медь и др. Однако относительно этого также должно быть сделано дальнейшее исследование. |
| 25. Some ignited bodies are found to be much hotter than some flames. Ignited iron, for instance, is much hotter and more consuming than flame of spirit of wine. | 25. Встречаются среди раскаленных тел гораздо более горячие, чем некоторые виды пламени. Так, раскаленное железо гораздо горячее и гораздо более обжигает, чем пламя винного спирта. |
| 26. Of substances also which are not ignited but only heated by fire, as boiling water and air confined in furnaces, some are found to exceed in heat many flames and ignited substances. | 26. Некоторые тела, превосходящие теплом многие виды пламени и раскаленных тел, встречаются также среди тел, которые не раскалены, а только нагреты огнем, как, например, кипящая вода и воздух, заключенный в отражательных печах. |
| 27. Motion increases heat, as you may see in bellows and by blowing; insomuch that the harder metals are not dissolved or melted by a dead or quiet fire, till it be made intense by blowing. | 27. Движение увеличивает теплоту, как это видно на примере раздувательных мехов, так что более твердые из металлов не расплавляются и не превращаются в жидкости от мертвого или спокойного огня, пока огонь не будет возбужден дутьем. |
| 28. Let trial be made with burning glasses, which (as I remember) act thus. If you place a burning glass at the distance of (say) a span from a combustible body, it will not burn or consume it so easily as if it were first placed at the distance of (say) half a span, and then moved gradually and slowly to the distance of the whole span. And yet the cone and union of rays are the same; but the motion itself increases the operation of the heat. | 28. Надо произвести опыт с зажигательными стеклами. Здесь (насколько помню) происходит следующее. Если стекло, например, ставится на расстоянии пяди от зажигаемого предмета, оно не обжигает и не воспламеняет его в такой степени, как если, например, поставить стекло на расстоянии полупяди и затем постепенно и медленно отодвигать его на расстояние одной пяди. Хотя конус и соединение лучей остаются теми же, но само движение увеличивает действие теплоты[84]. |
| 29. Fires which break out during a strong wind are thought to make greater progress against than with it; because the flame recoils more violently when the wind gives way than it advances while the wind is driving it on. | 29. Считается, что пожары, которые происходят при сильном ветре, скорее распространяются против ветра, чем по ветру; очевидно, потому, что пламя отбрасывается более быстрым движением, когда ветер уступает ему, чем тогда, когда оно движется, подгоняемое ветром. |
| 30. Flame does not burst out, nor is it generated, unless some hollow space be allowed it to move and play in; except the explosive flame of gunpowder and the like, where compression and imprisonment increase its fury. | 30. Пламя не поднимается и не возникает, если нет пространства, в котором оно могло бы двигаться и играть, за исключенном порохового пламени и подобного ему, когда сжатие и запирание пламени увеличивает его неистовство. |
| 31. An anvil grows very hot under the hammer, insomuch that if it were made of a thin plate it might, I suppose, with strong and continuous blows of the hammer, grow red like ignited iron. But let this be tried by experiment. | 31. Наковальня сильно нагревается под молотом, так что мы считаем, что если бы наковальня была сделана из более тонкой плиты, то сильными и продолжительными ударами молота ее можно было бы раскалить докрасна, как раскаленное железо. Но это нужно проверить на опыте. |
| 32. But in ignited substances which are porous, so as to give the fire room to move, if this motion be checked by strong compression, the fire is immediately extinguished. For instance, when tinder, or the burning wick of a candle or lamp, or even live charcoal or coal, is pressed down with an extinguisher, or with the foot, or any similar instrument, the operation of the fire instantly ceases. | 32. В охваченных огнем телах, которые настолько пористы, что дают пространство для движения огня, огонь тотчас гаснет, если этому движению мешает сильное сдавливание. Так, действие огня немедленно прекращается, если трут или фитиль свечи или лампады или также раскаленный уголь сжать прессом. |
| 33. Approximation to a hot body increases heat in proportion to the degree of approximation. And this is the case also with light; for the nearer an object is brought to the light, the more visible it becomes. | 33. Приближение к горячему телу увеличивает теплоту в зависимости от степени приближения, как это происходит и со светом, а именно: чем ближе помещают предмет к свету, тем более он видим. |
| 34. The union of different heats increases heat, unless the hot substances be mixed together. For a large fire and a small fire in the same room increase one another's heat; but warm water plunged into boiling water cools it. | 34. Соединение различных теплот увеличивает теплоту, если только не происходит смешения тел. Действительно, большой огонь и малый огонь в одном и том же месте сообща немало увеличивают теплоту. Но теплая вода, введенная в кипящую воду, охлаждает ее. |
| 35. The continued application of a hot body increases heat, because heat perpetually passing and emanating from it mingles with the previously existing heat, and so multiplies the heat. For a fire does not warm a room as well in half an hour as it does if continued through the whole hour. But this is not the case with light; for a lamp or candle gives no more light after it has been long lighted than it did at first. | 35. Пребывание горячего тела увеличивает теплоту. Ибо постоянная переходящая и исходящая теплота смешивается с теплотой, существовавшей ранее, так что теплота увеличивается. Ведь огонь не настолько нагревает комнату в продолжение получаса, как в продолжение целого часа. Свет же этого свойства не имеет, ибо лампада или свеча, поставленная в каком-либо месте, не больше освещают в течение продолжительного времени, чем тотчас после начала освещения. |
| 36. Irritation by surrounding cold increases heat, as you may see in fires during a sharp frost. And this I think is owing not merely to the confinement and contraction of the heat, which is a kind of union, but also to irritation. Thus, when air or a stick is violently compressed or bent, it recoils not merely to the point it was forced from, but beyond it on the other side. Let trial therefore be carefully made by putting a stick or some such thing into flame, and observing whether it is not burnt more quickly at the sides than in the middle of the flame. | 36. Раздражение окружающим холодом увеличивает теплоту, как это видно по горению очага во время сурового мороза. Мы считаем, что это происходит не только от ограничивания и сжатия теплоты, что представляет собой род соединения, но и от раздражения. Так, если воздух или палка насильственно сжимаются или сгибаются, то они отскакивают не до прежнего места, но дальше в противоположную сторону. Поэтому надо сделать тщательный опыт с палкой или чем-либо подобным, внесенным в пламя, -- не будет ли горение сильнее по бокам пламени, чем в середине пламени. |
| 37. There are many degrees in susceptibility of heat. And first of all it is to be observed how slight and faint a heat changes and somewhat warms even those bodies which are least of all susceptible of heat. Even the heat of the hand communicates some heat to a ball of lead or any metal, if held in it a little while. So readily and so universally is heat transmitted and excited, the body remaining to all appearance unchanged. | 37. Есть много степеней восприимчивости теплоты. И прежде всего следует заметить, что незначительная и слабая теплота все же изменяет и несколько нагревает даже те тела, которые наименее восприимчивы к теплоте. Ведь даже теплота руки несколько нагревает шарик из свинца или другого металла, если немного подержать его. Так легко теплота проникает во все тела и возникает в них, в то время как тело нисколько не изменяется на вид. |
| 38. Of all substances that we are acquainted with, the one which most readily receives and loses heat is air; as is best seen in calendar glasses [air thermoscopes], which are made thus. Take a glass with a hollow belly, a thin and oblong neck; turn it upside down and lower it, with the mouth downwards and the belly upwards, into another glass vessel containing water; and let the mouth of the inserted vessel touch the bottom of the receiving vessel and its neck lean slightly against the mouth of the other, so that it can stand. And that this may be done more conveniently, apply a little wax to the mouth of the receiving glass, but not so as to seal its mouth quite up, in order that the motion, of which we are going to speak, and which is very facile and delicate, may not be impeded by want of a supply of air. | 38. Из всех известных нам тел легче всех и воспринимает и испускает теплоту воздух. Это отлично показывает измерительное стекло. Устройство его таково. Берут стеклянную колбу с объемистым брюшком и с тонкой и продолговатой шейкой. Колбу опрокидывают и опускают устьем вниз и брюшком вверх в сосуд с водой так, чтобы устье опущенной колбы коснулось дна принимающего сосуда; и пусть шейка опущенной колбы немного обопрется о край принимающего сосуда так, чтобы она могла стоять. Чтобы облегчить это, надо положить немного воска на край принимающего сосуда, но не вовсе закрыв его отверстие, чтобы не помешать недостатком поступления воздуха весьма легкому и тонкому движению, о котором мы будем говорить. |
| The lowered glass, before being inserted into the other, must be heated before a fire in its upper part, that is its belly. Now when it is placed in the position I have described, the air which was dilated by the heat will, after a lapse of time sufficient to allow for the extinction of that adventitious heat, withdraw and contract itself to the same extension or dimension as that of the surrounding air at the time of the immersion of the glass, and will draw the water upwards to a corresponding height. To the side of the glass there should be affixed a strip of paper, narrow and oblong, and marked with as many degrees as you choose. You will then see, according as the day is warm or cold, that the air contracts under the action of cold, and expands under the action of heat; as will be seen by the water rising when the air contracts, and sinking when it dilates. But the air's sense of heat and cold is so subtle and exquisite as far to exceed the perception of the human touch, insomuch that a ray of sunshine, or the heat of the breath, much more the heat of one's hand placed on the top of the glass, will cause the water immediately to sink in a perceptible degree. And yet I think that animal spirits have a sense of heat and cold more exquisite still, were it not that it is impeded and deadened by the grossness of the body. | Следует перед тем, как вставить опускаемую колбу в другую, нагреть на огне ее верхнюю часть, т. е. брюшко. После же того, как эта колба будет поставлена так, как мы говорили, воздух (расширенный нагреванием) после промежутка времени, достаточного для угасания заимствованного тепла, сожмется и соберется до того же протяжения и объема, какой был у окружающего воздуха в то время, когда опускается стекло, и потянет воду вверх до соответствующего деления; нужно привесить длинную и узкую бумажную полосу, размеченную на сколько угодно делений. И мы увидим, что, сообразно тому, становится ли погода теплее или холоднее, воздух сжимается от охлаждения и расширяется от нагревания. Это будет заметно по воде, которая поднимается, когда воздух сжимается, и опускается, когда воздух расширяется. При этом чувствительность воздуха в отношении холода и тепла столь тонка и изощренна, что намного превосходит способность человеческого осязания; так что какой-нибудь солнечный луч или тепло дыхания и еще более тепло руки, положенной поверх склянки, тотчас явно понижают воду. И все же мы считаем, что животный дух имеет еще более изощренное чувство тепла и холода, только этому чувству мешает и притупляет его телесная оболочка. |
| 39. Next to air, I take those bodies to be most sensitive to heat which have been recently changed and compressed by cold, as snow and ice; for they begin to dissolve and melt with any gentle heat. Next to them, perhaps, comes quicksilver. After that follow greasy substances, as oil, butter, and the like; then comes wood; then water; and lastly stones and metals, which are slow to heat, especially in the inside. These, however, when once they have acquired heat retain it very long; in so much that an ignited brick, stone, or piece of iron, when plunged into a basin of water, will remain for a quarter of an hour, or thereabouts, so hot that you cannot touch it. | 39. После воздуха мы считаем наиболее чувствительными к теплоте тела, которые сразу же изменяются и сжимаются холодом; таковы, например, снег и лед, ибо они начинают таять и распускаться от любого слабого тепла. За ними, пожалуй, следует ртуть. За ней следуют жирные тела, как растительное и животное масла и тому подобные; затем дерево, затем вода и наконец камни и металлы, которые нагреваются нелегко, особенно внутри. Они, однако, приняв однажды тепло, удерживают его очень долго: раскаленный кирпич, или камень, или железо, брошенные и погруженные в таз с холодной водой, приблизительно в продолжение четверти часа удерживают тепло настолько, что до них нельзя дотронуться. |
| 40. The less the mass of a body, the sooner is it heated by the approach of a hot body; which shows that all heat of which we have experience is in some sort opposed to tangible matter. | 40. Чем меньше размер тела, тем скорее оно нагревается от приближения нагретого тела; это показывает, что все наше тепло некоторым образом обращено к осязаемому телу. |
| 41. Heat, as far as regards the sense and touch of man, is a thing various and relative; insomuch that tepid water feels hot if the hand be cold, but cold if the hand be hot. | 41. Применительно к человеческому чувству и ощущению тепло есть разнообразная и относительная вещь. Так, теплая вода покажется горячей, если погрузить в нее охваченную холодом руку, и холодной, если рука будет нагрета. |
| XIV | XIV |
| How poor we are in history anyone may see from the foregoing tables, where I not only insert sometimes mere traditions and reports (though never without a note of doubtful credit and authority) in place of history proved and instances certain, but am also frequently forced to use the words "Let trial be made," or "Let it be further inquired." | Насколько мы бедны в истории, каждый может легко видеть из приведенных выше таблиц, где мы вместо проверенной истории и несомненных примеров ставили иногда ходячие мнения (всегда, однако, присоединив замечание о сомнительной верности авторитета) и часто также должны были пользоваться следующими словами: "Надо сделать опыт" или "Необходимо дальнейшее исследование". |
| XV | XV |
| The work and office of these three tables I call the Presentation of Instances to the Understanding. Which presentation having been made, induction itself must be set at work; for the problem is, upon a review of the instances, all and each, to find such a nature as is always present or absent with the given nature, and always increases and decreases with it; and which is, as I have said, a particular case of a more general nature. Now if the mind attempt this affirmatively from the first, as when left to itself it is always wont to do, the result will be fancies and guesses and notions ill defined, and axioms that must be mended every day, unless like the schoolmen we have a mind to fight for what is false; though doubtless these will be better or worse according to the faculties and strength of the understanding which is at work. To God, truly, the Giver and Architect of Forms, and it may be to the angels and higher intelligences, it belongs to have an affirmative knowledge of forms immediately, and from the first contemplation. But this assuredly is more than man can do, to whom it is granted only to proceed at first by negatives, and at last to end in affirmatives after exclusion has been exhausted. | Задачу и цель этих трех таблиц мы называем представлением примеров разуму. А после представления должна прийти в действие и самая индукция. Ибо на основании представления всех и отдельных примеров следует открыть такую природу, которая всегда вместе с данной природой и присутствует и отсутствует, возрастает и убывает и является (как сказано выше) частным случаем более общей природы. Если разум с самого начала попытается сделать это в положительном смысле (как он всегда делает, будучи предоставлен самому себе), то произойдут призрачные, сомнительные и плохо определенные понятия и аксиомы, которые надо будет ежедневно исправлять, если только не предпочитать (по обычаю схоластов) сражаться за ложное. Однако эти заключения будут лучшими или худшими сообразно со способностью и силой действующего разума. Вообще настолько Богу (подателю и творцу форм) или, может быть, ангелам и высшим гениям свойственно немедленно познавать формы в положительных суждениях при первом же их созерцании. Но это, конечно, выше человека, которому только и дозволено следовать сначала через отрицательное и в последнюю очередь достигать положительного после всякого рода исключения[85]. |
| XVI | XVI |
| We must make, therefore, a complete solution and separation of nature, not indeed by fire, but by the mind, which is a kind of divine fire. The first work, therefore, of true induction (as far as regards the discovery of forms) is the rejection or exclusion of the several natures which are not found in some instance where the given nature is present, or are found in some instance where the given nature is absent, or are found to increase in some instance when the given nature decreases, or to decrease when the given nature increases. Then indeed after the rejection and exclusion has been duly made, there will remain at the bottom, all light opinions vanishing into smoke, a form affirmative, solid, and true and well defined. This is quickly said; but the way to come at it is winding and intricate. I will endeavor, however, not to overlook any of the points which may help us toward it. | Итак, следует совершать разложение и разделение природы, конечно, не огнем, но разумом, который есть как бы божественный огонь. Поэтому первое дело истинной индукции (в отношении открытия форм) есть отбрасывание, или исключение, отдельных природ, которые не встречаются в каком-либо примере, где присутствует данная природа, или встречаются в каком-либо примере, где отсутствует данная природа, или встречаются растущими в каком-либо примере, где данная природа убывает, или убывают, когда данная природа растет. Тогда после отбрасывания и исключения, сделанного должным образом (когда все легковесные мнения обратятся в дым), на втором месте (как бы на дне) останется положительная форма, твердая, истинная и хорошо определенная. Сказать это просто, но путь к этому извилист и труден. Мы же постараемся не оставить без внимания ничего, что способствует этому. |
| XVII | XVII |
| But when I assign so prominent a part to forms, I cannot too often warn and admonish men against applying what I say to those forms to which their thoughts and contemplations have hitherto been accustomed. | Приходится почти постоянно предостерегать и наставлять людей, чтобы они, видя, какое значение мы придаем формам, не переносили того, что мы говорим, на те формы, к которым до сих пор привыкло созерцание и размышление людей. |
| For in the first place I do not at present speak of compound forms, which are, as I have remarked, combinations of simple natures according to the common course of the universe: as of the lion, eagle, rose, gold, and the like. It will be time to treat of these when we come to the latent processes and latent configurations, and the discovery of them, as they are found in what are called substances or natures concrete. | Ибо, во-первых, мы сейчас не говорим о видовых формах, которые представляют собой (как мы сказали) сочетания простых природ, возникшие из общего хода вещей в мире, как, например, лев, орел, роза, золото и тому подобное. Ибо говорить о них будет время тогда, когда мы подойдем к скрытым процессам и скрытым схематизмам и к нахождению того, как они открываются в так называемых субстанциях, т. е. в конкретных природах. |
| And even in the case of simple natures I would not be understood to speak of abstract forms and ideas, either not defined in matter at all, or ill defined. For when I speak of forms, I mean nothing more than those laws and determinations of absolute actuality which govern and constitute any simple nature, as heat, light, weight, in every kind of matter and subject that is susceptible of them. Thus the form of heat or the form of light is the same thing as the law of heat or the law of light. Nor indeed do I ever allow myself to be drawn away from things themselves and the operative part. And therefore when I say (for instance) in the investigation of the form of heat, "reject rarity," or "rarity does not belong to the form of heat," it is the same as if I said, "It is possible to superinduce heat on a dense body"; or, "It is possible to take away or keep out heat from a rare body." | Опять-таки, пусть не отнесут наши слова (даже относительно простых природ) к абстрактным формам и идеям или вовсе не определенным в материи или плохо определенным[86]. Ибо когда мы говорим о формах, то мы понимаем под этим не что иное, как те законы и определения чистого действия, которые создают какую-либо простую природу, как, например, теплоту, свет, вес во всевозможных материях и воспринимающих их предметах. Итак, одно и то же есть форма тепла или форма света и закон тепла или закон света. Мы никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей и от практики. Поэтому, когда мы говорим, например, при исследовании формы тепла: "Отбрось тонкость" или "Тонкость не относится к форме тепла", то это значит то же, как если бы мы сказали: "Человек может ввести тепло в плотное тело" или, наоборот, "Человек может удалить или отнять тепло из тонкого тела". |
| But if anyone conceive that my forms too are of a somewhat abstract nature, because they mix and combine things heterogeneous (for the heat of heavenly bodies and the heat of fire seem to be very heterogeneous; so do the fixed red of the rose or the like, and the apparent red in the rainbow, the opal, or the diamond; so again do the different kinds of death: death by drowning, by hanging, by stabbing, by apoplexy, by atrophy; and yet they agree severally in the nature of heat, redness, death); if anyone, I say, be of this opinion, he may be assured that his mind is held in captivity by custom, by the gross appearance of things, and by men's opinions. For it is most certain that these things, however heterogeneous and alien from each other, agree in the form or law which governs heat, redness and death; and that the power of man cannot possibly be emancipated and freed from the common course of nature, and expanded and exalted to new efficients and new modes of operation, except by the revelation and discovery of forms of this kind. And yet, when I have spoken of this union of nature, which is the point of most importance, I shall proceed to the divisions and veins of nature, as well the ordinary as those that are more inward and exact, and speak of them in their place. | Но если кому-нибудь и наши формы покажутся несколько абстрактными по той причине, что они смешивают и сочетают разнородные вещи (ведь кажутся весьма разнородными и тепло небесных тел и тепло огня, красный цвет в розе и тому подобном и красный цвет радуги или лучей опала или алмаза, смерть от утопления, смерть от огня, от удара мечом, от апоплексии, от атрофии; и все же они сходятся в природе теплоты, красноты, смерти), то пусть он знает, что разум пленен и опутан привычкой, кажущейся целостностью вещей и ходячими мнениями, Ибо совершенно очевидно, что хотя эти вещи разнородны и чужды одна другой, однако они сходятся в той форме или законе, которые управляют теплотой, или красным цветом, или смертью. Невозможно сделать независимым могущество человека, освободить его от общего хода природы, расширить его и возвысить до новых задач и способов действия, кроме как обнаружением и открытием форм этого рода. И все же после этого соединения природы, которое есть основное дело, в дальнейшем в свое время будет сказано о разделениях и ответвлениях природы как обычных, так и более глубоких и более истинных. |
| XVIII | XVIII |
| I must now give an example of the exclusion or rejection of natures which by the Tables of Presentation are found not to belong to the form of heat; observing in the meantime that not only each table suffices for the rejection of any nature, but even any one of the particular instances contained in any of the tables. For it is manifest from what has been said that any one contradictory instance overthrows a conjecture as to the form. But nevertheless for clearness' sake and that the use of the tables may be more plainly shown, I sometimes double or multiply an exclusion. | Теперь пора предложить пример исключения или отбрасывания природ, которые обнаруживаются посредством таблиц представления как не принадлежащие к форме теплоты; при этом отметим, что для исключения какой-либо природы достаточно не только отдельных таблиц, но даже какого-либо из отдельных примеров, содержащихся в этих таблицах. Ведь из сказанного явствует, что каждый противоречивый пример разрушает предположение о форме. Тем не менее мы иногда удваиваем или повторяем исключения для большей наглядности и для того, чтобы яснее показать применимость таблиц. |
| An Example of Exclusion, or Rejection of Natures from the Form of Heat | Пример исключения, или отбрасывания, природ от формы теплоты |
| 1. On account of the rays of the sun, reject the nature of the elements. | 1. Посредством солнечных лучей: отбрось элементарную природу[87]. |
| 2. On account of common fire, and chiefly subterraneous fires (which are the most remote and most completely separate from the rays of heavenly bodies), reject the nature of heavenly bodies. | 2. Посредством обычного огня и особенно посредством подземных огней (которые чрезвычайно удалены и большей частью ограждены от небесных лучей): отбрось природу небесных тел. |
| 3. On account of the warmth acquired by all kinds of bodies (minerals, vegetables, skin of animals, water, oil, air, and the rest) by mere approach to a fire, or other hot body, reject the distinctive or more subtle texture of bodies. | 3. Посредством нагревания всякого рода тел (таких, как минералы, растительные тела, внешние части животных, вода, масло, воздух и остальные) одним лишь приближением к огню или к другому горячему телу: отбрось всякую особенность или тонкость строения тел. |
| 4. On account of ignited iron and other metals, which communicate heat to other bodies and yet lose none of their weight or substance, reject the communication or admixture of the substance of another hot body. | 4. Посредством раскаленных железа и металлов, которые нагревают другие тела и все же нисколько не уменьшаются в весе или массе: отбрось соединение или смешивание вещества с веществом другого горячего тела. |
| 5. On account of boiling water and air, and also on account of metals and other solids that receive heat but not to ignition or red heat, reject light or brightness. | 5. Посредством кипящей воды и воздуха, а также посредством металлов и других твердых тел, нагретых, но не до огненности или красного каления: отбрось свет и блеск. |
| 6. On account of the rays of the moon and other heavenly bodies, with the exception of the sun, also reject light and brightness. | 6. Посредством лучей Луны и других звезд (за исключением Солнца): также отбрось свет и блеск. |
| 7. By a comparison of ignited iron and the flame of spirit of wine (of which ignited iron has more heat and less brightness, while the flame of spirit of wine has more brightness and less heat), also reject light and brightness. | 7. Посредством сравнения раскаленного железа и пламени винного спирта (из которых раскаленное железо имеет больше тепла и меньше света, пламя же винного спирта -- больше света и меньше тепла): также отбрось свет и блеск. |
| 8. On account of ignited gold and other metals, which are of the greatest density as a whole, reject rarity. | 8. Посредством раскаленных золота и других металлов, которые наиболее плотны в целом: отбрось разреженность. |
| 9. On account of air, which is found for the most part cold and yet remains rare, also reject rarity. | 9. Посредством воздуха, который чаще всего оказывается холодным и все же остается разреженным: также отбрось разреженность. |
| 10. On account of ignited iron, which does not swell in bulk, but keeps within the same visible dimensions, reject local or expansive motion of the body as a whole. | 10. Посредством раскаленного железа, которое не возрастает в объеме, а остается в том же видимом размере: отбрось пространственное движение или стремление к расширению в целом. |
| 11. On account of the dilation of air in calendar glasses and the like, wherein the air evidently moves locally and expansively and yet acquires no manifest increase of heat, also reject local or expansive motion of the body as a whole. | 11. Посредством расширения воздуха в измерительных стеклах и подобных приборах, где воздух явно движется, перемещаясь и расширяясь, но не приобретает, однако, заметного увеличения тепла: также отбрось перемещение и стремление к расширению в целом. |
| 12. On account of the ease with which all bodies are heated, without any destruction or observable alteration, reject a destructive nature, or the violent communication of any new nature. | 12. Посредством легкого нагревания всех тел без какого-либо разрушения или заметного изменения: отбрось разрушительную природу или насильственное распространение какой-либо новой природы. |
| 13. On account of the agreement and conformity of the similar effects which are wrought by heat and cold, reject motion of the body as a whole, whether expansive or contractive. | 13. Посредством согласия и единообразия действий, которые исходят от тепла и холода: отбрось как расширяющее, так и сжимающее движение в целом. |
| 14. On account of heat being kindled by the attrition of bodies, reject a principial nature. By principial nature I mean that which exists in the nature of things positively, and not as the effect of any antecedent nature. | 14. Посредством возникновения тепла от трения тел: отбрось первоначальную природу. Первоначальной природой мы называем ту, которая положительно присутствует в данной природе и не вызывается предшествующей природой[88]. |
| There are other natures beside these; for these tables are not perfect, but meant only for examples. | Существуют и другие природы: ведь эти таблицы мы составляем не как совершенные, а только для примера. |
| All and each of the above-mentioned natures do not belong to the form of heat. And from all of them man is freed in his operations of heat. | Все и каждая из упомянутых природ не принадлежат к форме теплоты. И человек освобождается от всех упомянутых природ при работе над теплотой. |
| XIX | XIX |
| In the process of exclusion are laid the foundations of true induction, which however is not completed till it arrives at an affirmative. Nor is the exclusive part itself at all complete, nor indeed can it possibly be so at first. For exclusion is evidently the rejection of simple natures; and if we do not yet possess sound and true notions of simple natures, how can the process of exclusion be made accurate? Now some of the above-mentioned notions (as that of the nature of the elements, of the nature of heavenly bodies, of rarity) are vague and ill defined. I, therefore, well knowing and nowise forgetting how great a work I am about (viz., that of rendering the human understanding a match for things and nature), do not rest satisfied with the precepts I have laid down, but proceed further to devise and supply more powerful aids for the use of the understanding; which I shall now subjoin. And assuredly in the interpretation of nature the mind should by all means be so prepared and disposed that while it rests and finds footing in due stages and degrees of certainty, it may remember withal (especially at the beginning) that what it has before it depends in great measure upon what remains behind. | В исключении заложены основы истинной индукции, которая, однако, не завершена до тех пор, пока не утверждается в положительном. Само же исключение никоим образом не совершенно и не может быть таким с самого начала. Ибо исключение (как это вполне явствует) есть отбрасывание простых природ. А если мы до сих пор не имеем хороших и истинных понятий о простых природах, то каким же образом могло быть правильным исключение? Некоторые же из упомянутых выше понятий (как понятие об элементарной. природе, о природе небесных тел, о разреженности) суть смутные и не вполне определенные понятия. Итак, зная и помня о том, к какой работе мы приступаем -- к приведению человеческого разума в соответствие вещам и природе, мы никоим образом не успокаиваемся на том, что разъяснили до сих пор; мы идем дальше, изобретая и оказывая разуму еще более сильную помощь тем, что мы сейчас добавим. Действительно, к истолкованию природы ум должен быть так подготовлен и образован, чтобы удерживаться в должных степенях уверенности и все же помнить (особенно вначале) о том, что настоящее во многом зависит от дальнейшего. |
| XX | XX |
| And yet since truth will sooner come out from error than from confusion, I think it expedient that the understanding should have permission, after the three Tables of First Presentation (such as I have exhibited) have been made and weighed, to make an essay of the Interpretation of Nature in the affirmative way, on the strength both of the instances given in the tables, and of any others it may meet with elsewhere. Which kind of essay I call the Indulgence of the Understanding, or the Commencement of Interpretation, or the First Vintage. | Так как истина все же скорее возникает из заблуждения, чем из неясности, мы полагаем, что, после того как составлены и извещены три таблицы первого представления (как мы их предложили), будет полезно позволить разуму приготовиться и сделать попытку истолкования природы в положительном[89] -- как на основании примеров таблиц, так и на основании тех примеров, которые встретятся. Попытку этого рода мы называем льготой разуму, или началом истолкования, или первым сбором плодов. |
| First Vintage Concerning the Form of Heat | Первый сбор плодов для формы теплоты |
| It is to be observed that the form of a thing is to be found (as plainly appears from what has been said) in each and all the instances in which the thing itself is to be found; otherwise it would not be the form. It follows therefore that there can be no contradictory instance. At the same time the form is found much more conspicuous and evident in some instances than in others, namely in those wherein the nature of the form is less restrained and obstructed and kept within bounds by other natures. Instances of this kind I call Shining or Striking Instances. Let us now therefore proceed to the first vintage concerning the form of heat. | Должно заметить, что форма вещи (как это вполне ясно из уже сказанного) прнсуща всем и каждому из примеров, в которых находится сама вещь. Ведь иначе она не была бы формой. Следовательно, совершенно недопустим никакой противоречащий пример. И все же в одних примерах -- а именно в тех, где другие природы меньше мешают и препятствуют природе формы и подчиняют ее, -- форма оказывается гораздо более заметной и ясной, чем в других. Примеры этого рода мы называем проблесками, или указующими примерами. Итак, должно перейти к первому сбору плодов для формы теплоты. |
| From a survey of the instances, all and each, the nature of which heat is a particular case, appears to be motion. This is displayed most conspicuously in flame, which is always in motion, and in boiling or simmering liquids, which also are in perpetual motion. It is also shown in the excitement or increase of heat caused by motion, as in bellows and blasts; on which see Tab. 3. Inst. 29.; and again in other kinds of motion, on which see Tab. 3. Inst. 28. and 31. Again it is shown in the extinction of fire and heat by any strong compression, which checks and stops the motion; on which see Tab. 3. Inst. 30. and 32. It is shown also by this, that all bodies are destroyed, or at any rate notably altered, by all strong and vehement fire and heat; whence it is quite clear that heat causes a tumult and confusion and violent motion in the internal parts of a body, which perceptibly tend to its dissolution. | Из всех примеров и из каждого из них видно, что природа, частным случаем (limitatio) которой является тепло, есть движение. Это более всего обнаруживается в пламени, которое всегда движется, и в кипящих жидкостях, которые также всегда движутся. Это также обнаруживается в возбуждении или возрастании тепла посредством движения, как в случае мехов для раздувания огня и ветра, -- об этом смотри пример 29 таблицы 3. Так же и в движениях другого рода -- об атом смотри примеры 28 и 31 таблицы 3. И снова это обнаруживается в затухании огня и тепла от всякого сильного давления, которое обуздывает и прекращает движение, -- об этом смотри примеры 30 и 32 таблицы 3. Это обнаруживается также и в том, что всякое тело разрушается или во всяком случае весьма заметно изменяется всяким огнем или сильным и бурным теплом. Отсюда явствует, что тепло производит смятение и замешательство и резкое движение во внутренних частях тела, которое постепенно склоняется к разложению. |
| When I say of motion that it is as the genus of which heat is a species, I would be understood to mean not that heat generates motion or that motion generates heat (though both are true in certain cases), but that heat itself, its essence and quiddity, is motion and nothing else; limited however by the specific differences which I will presently subjoin, as soon as I have added a few cautions for the sake of avoiding ambiguity. | То, что мы сказали здесь о движении (а именно что оно является как бы родовым понятием для тепла), не надо понимать в том смысле, будто тепло рождает движение или движение рождает тепло (хотя и это в некоторых случаях истинно), но в том смысле, что само тепло или самое сущность тепла есть движение и ничто другое, ограниченное, однако, специфическими отличиями, которые мы скоро присоединим, предпослав некоторые предостережения, чтобы избегнуть двусмысленности. |
| Sensible heat is a relative notion, and has relation to man, not to the universe, and is correctly defined as merely the effect of heat on the animal spirits. Moreover, in itself it is variable, since the same body, according as the senses are predisposed, induces a perception of cold as well as of heat. This is clear from Inst. 41. Tab. 3. | Тепло для ощущения есть относительная вещь и относится к человеку, а не ко Вселенной; и оно правильно считается воздействием теплоты только на животный дух. Более того, в самом себе тепло есть изменчивая вещь, если одно и то же тело (сообразно предрасположению чувства) дает восприятие как тепла, так и холода, как это явствует из примера 41 таблицы 3. |
| Nor again must the communication of heat, or its transitive nature, by means of which a body becomes hot when a hot body is applied to it, be confounded with the form of heat. For heat is one thing, heating another. Heat is produced by the motion of attrition without any preceding heat, an instance which excludes heating from the form of heat. And even when heat is produced by the approach of a hot body, this does not proceed from the form of heat, but depends entirely on a higher and more general nature, viz., on the nature of assimilation or self-multiplication, a subject which requires a separate inquiry. | Однако не нужно смешивать с формой тепла сообщение тепла, т. е. его свойство передаваться, вследствие которого тело нагревается при приближении к горячему телу. Ибо теплое -- это одно, а согревающее -- это другое. Ведь посредством движения, трения тепло придается без какого-либо предшествующего теплого тела, почему и исключается согревающее из формы тепла. Даже и там, где теплое получается вследствие приближения теплого, это происходит не от формы тепла, а всецело зависит от более высокой и более общей природы, а именно от природы уподобления или самовоспроизведения, о которой надо сделать особое исследование. |
| Again, our notion of fire is popular, and of no use, being made up of the combination in any body of heat and brightness, as in common flame and bodies heated to redness. | Понятие же об огне вульгарно и ничего не стоит. Оно составлено из совмещения тепла и света в каком-либо теле, как, например, в обычном пламени и в телах, раскаленных до красного цвета. |
| Having thus removed all ambiguity, I come at length to the true specific differences which limit motion and constitute it the form of heat. | Итак, устранив всякую двусмысленность, можно наконец перейти к истинным отличиям, которые делают определенным движение и приводят его к форме тепла. |
| The first difference then is this. Heat is an expansive motion whereby a body strives to dilate and stretch itself to a larger sphere or dimension than it had previously occupied. This difference is most observable in flame, where the smoke or thick vapor manifestly dilates and expands itself into flame. | Итак, первое отличие состоит в том, что тепло есть распространяющееся движение, при котором тело стремится к расширению и к получению большего объема или размера, чем тот, который оно имело ранее. Это отличие лучше всего демонстрирует пламя, когда дым или густое испарение явно распространяется и расширяется в пламени. |
| It is shown also in all boiling liquid which manifestly swells, rises, and bubbles, and carries on the process of self-expansion till it turns into a body far more extended and dilated than the liquid itself, namely, into vapor, smoke, or air. | Это также обнаруживается во всякой кипящей жидкости, которая явно раздувается, поднимается и испускает пузыри, продолжая распространяться до тех пор, пока она не обратится в гораздо более протяженное и расширенное тело, чем была сама жидкость, т. е. в пар, или в дым, или в воздух. |
| It appears likewise in all wood and combustibles, from which there generally arises exudation and always evaporation. | Это также обнаруживается во всяком дереве и топливе, где иногда бывает выпот и всегда -- испарение. |
| It is shown also in the melting of metals which, being of the compactest texture, do not readily swell and dilate, but yet their spirit being dilated in itself, and thereupon conceiving an appetite for further dilation, forces and agitates the grosser parts into a liquid state. And if the heat be greatly increased it dissolves and turns much of their substance to a volatile state. | Это обнаруживается также в плавлении металлов, которые нелегко раздуваются и расширяются (будучи весьма плотного строения). Однако их дух, расширившись сам в себе и стремясь к еще большему расширению, просто толкает и принуждает более плотные части обратиться и жидкое состояние. А если жар будет еще усилен, то он разложит многие из этих частей и обратит их в летучее состояние. |
| It is shown also in iron or stones which, though not melted or dissolved, are yet softened. This is the case also with sticks, which when slightly heated in hot ashes become flexible. | Это обнаруживается также в железе или в камнях, которые, хотя и не становятся жидкими и текучими, однако размягчаются. То же самое происходит с деревянными палками, которые, слегка нагревшись в горячей золе, становятся гибкими. |
| But this kind of motion is best seen in air, which continuously and manifestly dilates with a slight heat, as appears in Inst. 38. Tab. 3. | Но лучше всего это движение обнаруживается в воздухе, который явно и непрерывно расширяется от небольшого количества тепла, согласно примеру 38 таблицы 3. |
| It is shown also in the opposite nature of cold. For cold contracts all bodies and makes them shrink, insomuch that in intense frosts nails fall out from walls, brazen vessels crack, and heated glass, on being suddenly placed in the cold, cracks and breaks. In like manner air is contracted by a slight chill, as in Inst. 38. Tab. 3. | Обнаруживается это также и в противоположной природе холода. Действительно, холод стягивает тело и заставляет его сужаться, так что во время сильных холодов гвозди выпадают из стен, бронза трескается; также трескается и ломается нагретое и внезапно выставленное на холод стекло. Точно так же и воздух сжимается от легкого охлаждения, как это явствует из примера 38 таблицы 3. Но об этом будет сказано подробнее в исследовании о холоде. |
| But on these points I shall speak more at length in the inquiry concerning Cold. Nor is it surprising that heat and cold should exhibit many actions in common (for which see Inst. 32. Tab. 2.), when we find two of the following specific differences (of which I shall speak presently) suiting nature; though in this specific difference (of which I am now speaking) their actions are diametrically opposite. For heat gives an expansive and dilating, cold a contractive and condensing motion. | Не удивительно, что от теплоты и холода исходит много общих действий (о чем смотри пример 32 таблицы 2), если два из следующих отличий (о них сейчас скажем) оказываются общими той и другой природе, хотя в этом отличии (о котором, мы теперь говорим) действия диаметрально противоположны одно другому. Ибо тепло дает распространяющее и расширяющее движение, а холод -- сжимающее и собирательное движение. |
| The second difference is a modification of the former, namely, that heat is a motion expansive or toward the circumference, but with this condition, that the body has at the same time a motion upward. For there is no doubt that there are many mixed motions. For instance, an arrow or dart turns as it goes forward, and goes forward as it turns. And in like manner the motion of heat is at once a motion of expansion and a motion upward. | Второе отличие есть видоизменение предыдущего. Оно заключается в том, что хотя тепло и есть движение расширения или движение в стороны, но при этом такое, что тело одновременно стремится вверх. Ибо нет сомнения в том, что существует много смешанных движений. Например, стрела или дротик, двигаясь вперед, вращаются и, вращаясь, одновременно двигаются вперед. Подобным же образом и движение тепла есть одновременно и расширение, и стремление вверх. |
| This difference is shown by putting a pair of tongs or a poker in the fire. If you put it in perpendicularly and hold it by the top, it soon burns your hand; if at the side or from below, not nearly so soon. | Это отличие обнаруживается, если вставить в огонь клещи или железную палку. Если их держать перпендикулярно за верхушку, то рука скоро обожжется, если же держать со стороны или снизу, то рука обожжется гораздо позднее. |
| It is also observable in distillations per descensorium, which men use for delicate flowers that soon lose their scent. For human industry has discovered the plan of placing the fire not below but above, that it may burn the less. For not only flame tends upward, but also all heat. | Это также заметно при перегонках посредством опускания жидкости вниз. Этим пользуются для нежных цветов, ароматы которых легко исчезают. Ибо практика показала, что огонь надо располагать не снизу, а сверху, чтобы он менее сжигал. И не только одно пламя устремляется вверх, но также всякое нагретое вещество, |
| But let trial be made of this in the opposite nature of cold, viz., whether cold does not contract a body downward as heat dilates a body upward. Take therefore two iron rods, or two glass tubes, exactly alike; warm them a little and place a sponge steeped in cold water or snow at the bottom of the one, and the same at the top of the other. For I think that the extremities of the rod which has the snow at the top will cool sooner than the extremities of the other which has the snow at the bottom; just as the opposite is the case with heat. | Надо также распространить этот опыт на противоположную природу холода, а именно: не сокращает ли холод тело, спускаясь книзу, подобно тому как тепло расширяет тело, поднимаясь кверху. Для этого надо взять две одинаковые железные палки или стеклянные трубки и, немного нагрев их, приложить губку с холодной водой или снегом к одной снизу, а к другой сверху. Мы полагаем, что более быстро охладится до конца та палка, где снег положен сверху, чем та, где снег положен снизу, -- обратно тому, что происходит при тепле. |
| The third specific difference is this: that heat is a motion of expansion, not uniformly of the whole body together, but in the smaller parts of it; and at the same time checked, repelled, and beaten back, so that the body acquires a motion alternative, perpetually quivering, striving and struggling, and irritated by repercussion, whence springs the fury of fire and heat. | Третье отличие состоит в том, что тепло не есть движение равномерного расширения всей массы, но расширения в малейших частицах тела и одновременно затрудненное, сдерживаемое и отражаемое, так что тело принимает переменное движение, постоянно порывистое, пытающееся, устремляющееся и возбужденное отталкиванием. Отсюда и возникает неистовство огня и тепла. |
| This specific difference is most displayed in flame and boiling liquids, which are perpetually quivering and swelling in small portions, and again subsiding. | Это отличие более всего обнаруживается в пламени и в кипящих жидкостях, которые постоянно дрожат и поднимаются маленькими частями и снова опускаются. |
| It is also shown in those bodies which are so compact that when heated or ignited they do not swell or expand in bulk, as ignited iron, in which the heat is very sharp. | Это обнаруживается также и в тех телах, которые обладают столь твердым сцеплением, что не разбухают и не увеличиваются в объеме, будучи нагретыми или раскаленными, как, например, раскаленное железо, у которого самый резкий жар. |
| It is shown also in this, that a fire burns most briskly in the coldest weather. | Этот факт обнаруживается также и в том, что в самую холодную погоду очаг горит наиболее жарко. |
| Again, it is shown in this, that when the air is extended in a calendar glass without impediment or repulsion - that is to say, uniformly and equably - there is no perceptible heat. Also when wind escapes from confinement, although it burst forth with the greatest violence, there is no very great heat perceptible; because the motion is of the whole, without a motion alternating in the particles. | Обнаруживается это также и в том, что, когда воздух расширяется в измерительном стекле без какой-либо помехи или отталкивания, т. е. равномерно и однообразно, тепло не воспринимается. Также и при заграждении ветров значительное тепло не воспринимается, хотя они и вырываются с величайшей силой; это происходит потому, что движение совершалось всей массой без переменного движения в частицах. |
| And with a view to this, let trial be made whether flame does not burn more sharply toward the sides than in the middle of the flame. | Надо также сделать опыт, чтобы установить, не жжет ли пламя сильнее по сторонам, чем в середине. |
| It is also shown in this, that all burning acts on minute pores of the body burnt; so that burning undermines, penetrates, pricks, and stings the body like the points of an infinite number of needles. It is also an effect of this, that all strong waters (if suited to the body on which they are acting) act as fire does, in consequence of their corroding and pungent nature. | Указанный факт обнаруживается также и в том, что всякое горение совершается через малые поры горящего тела. Так что горение испещряет, пронизывает, разрывает, прокалывает тело, как если бы действовали бесчисленные игольные острия. От этого получается, что все кислоты (если они сообразны тому телу, на которое воздействуют) имеют действие огня, в силу их природы -- разъедающей и пронизывающей. |
| And this specific difference (of which I am now speaking) is common also to the nature of cold. For in cold the contractive motion is checked by a resisting tendency to expand, just as in heat the expansive motion is checked by a resisting tendency to contract. | Это отличие (о котором мы теперь говорим) обще с природой холода, в котором сжимающему движению препятствует стремление к распространению, подобно тому как в тепле распространяющему движению препятствует стремление к сжатию. |
| Thus, whether the particles of a body work inward or outward, the mode of action is the same though the degree of strength be very different; because we have not here on the surface of the earth anything that is intensely cold. See Inst. 27. Tab. [1]. | Итак, сходятся ли части тела вовнутрь или расходятся вовне, сущность этого одинакова, хотя и совершенно неодинакова сила, ибо у нас нет на поверхности земли ничего такого, что было бы чрезвычайно холодным. Смотри пример 27 таблицы 9. |
| The fourth specific difference is a modification of the last: it is, that the preceding motion of stimulation or penetration must be somewhat rapid and not sluggish, and must proceed by particles, minute indeed, yet not the finest of all, but a degree larger. | Четвертое отличие есть разновидность предыдущего, заключающаяся в том, что движение прокалывания и проникновения должно быть довольно быстрым, а отнюдь не медленным. И хотя оно совершается посредством частиц очень малых, однако не до крайней тонкости, а несколько более крупных. |
| This difference is shown by a comparison of the effects of fire with the effects of time or age. Age or time dries, consumes, undermines and reduces to ashes, no less than fire; indeed, with an action far more subtle; but because such motion is very sluggish, and acts on particles very small, the heat is not perceived. | Это отличие обнаруживается в сравнении тех действий, которые исходят от огня, с теми, которые исходят от времени или возраста. Ибо возраст или время сушит, истребляет и испепеляет не менее, чем огонь, или, лучше сказать, гораздо более тонко. Но так как движение этого рода весьма медленно и совершается посредством очень незначительных частиц, то тепло не воспринимается. |
| It is also shown by comparing the dissolution of iron and gold. Gold is dissolved without any heat being excited, while the dissolution of iron is accompanied by a violent heat, though it takes place in about the same time. The reason is that in gold the separating acid enters gently and works with subtlety, and the parts of the gold yield easily; whereas in iron the entrance is rough and with conflict, and the parts of the iron have greater obstinacy. | Это также обнаруживается в сравнении растворения железа и золота. Ибо золото растворяется без возбуждения тепла; железо же растворяется с бурным возбуждением тепла, хотя и почти в такой же промежуток времени, как золото. Это значит: внедрение кислоты в золото совершается легко и тонко и части золота уступают легко. В железе же внедрение совершается грубо и в столкновении, и у частей железа большее упорство. |
| It is shown also to some degree in some gangrenes and mortifications, which do not excite great heat or pain on account of the subtle nature of putrefaction. | Это также обнаруживается до известной степени в некоторых гангренах и омертвлениях, которые вследствие тонкости гниения не вызывают большого тепла или боли. |
| Let this then be the First Vintage or Commencement of Interpretation concerning the form of heat, made by way of indulgence to the understanding. | Итак, пусть это будет первым сбором плодов, или началом истолкования, для формы тепла, совершенным посредством льготы разуму. |
| Now from this our First Vintage it follows that the form or true definition of heat (heat, that is, in relation to the universe, not simply in relation to man) is, in few words, as follows: Heat is a motion, expansive, restrained, and acting in its strife upon the smaller particles of bodies. But the expansion is thus modified: while it expands all ways, it has at the same time an inclination upward. And the struggle in the particles is modified also; it is not sluggish, but hurried and with violence. | На основании этого первого сбора плодов форма, или истинное определение тепла (того, которое относится ко Вселенной, а не только к чувству), состоит в следующем, если изложить это в немногих словах: тепло есть движение распространения, затрудненное и происходящее в малых частях. Но это распространение особого вида: распространяясь вокруг себя, оно, однако, отклоняется несколько вверх. Деятельность частей также особого вида: она не медленная, а возбужденная и обладает некоторой стремительностью. |
| Viewed with reference to operation it is the same thing. For the direction is this: If in any natural body you can excite a dilating or expanding motion, and can so repress this motion and turn it back upon itself that the dilation shall not proceed equably, but have its way in one part and be counteracted in another, you will undoubtedly generate heat; without taking into account whether the body be elementary (as it is called) or subject to celestial influence; whether it be luminous or opaque; rare or dense; locally expanded or confined within the bounds of its first dimension; verging to dissolution or remaining in its original state; animal, vegetable, or mineral, water, oil or air, or any other substance whatever susceptible of the above-mentioned motion. Sensible heat is the same thing; only it must be considered with reference to the sense. Let us now proceed to further aids. | То же самое и в отношении к действию. Здесь определение таково: если ты сможешь вызвать в каком-либо природном теле движение распространения или расширения, обуздать это движение и направить его в себя само таким образом, чтобы расширение не происходило равномерно, но поочередно, то допускаясь, то подавляясь, то ты, без сомнения, произведешь тепло. При этом нет различия, элементарное ли это (как говорят) тело[90] или испытавшее влияние небесных тел; светоносное или темное; тонкое или плотное; расширяется ли оно свободно в пространстве или ограничено проделами своего первоначального размера; склоняется ли к растворению или пребывает в своем состоянии; животное ли это тело или растительное или минеральное; вода, или масло, или воздух, или какое-нибудь другое вещество, способное воспринять указанное выше движение. В отношении же к чувству тепло есть то же самое, но рассматриваемое по аналогии, которая соответствует чувству. А теперь должно перейти к дальнейшим вспомогательным средствам. |
| XXI | XXI |
| The Tables of First Presentation and the Rejection or process of Exclusion being completed, and also the First Vintage being made thereupon, we are to proceed to the other helps of the understanding in the Interpretation of Nature and true and perfect Induction. In propounding which, I mean, when Tables are necessary, to proceed upon the Instances of Heat and Cold; but when a smaller number of examples will suffice, I shall proceed at large; so that the inquiry may be kept clear, and yet more room be left for the exposition of the system. | Дав таблицу первого представления, пример отбрасывания или исключения и первый сбор плодов при их посредстве, следует перейти к остальным вспоможениям разуму для истолкования природы и истинной и совершенной индукции. Предлагая это, мы будем прибегать к холоду и теплу там, где будет необходимость в таблицах. Там же, где будет необходимо лишь немного примеров, мы будем прибегать ко всему другому, чтобы не было неясности в исследовании и все учение протекало в менее узких пределах. |
| I propose to treat, then, in the first place, of Prerogative Instances; secondly, of the Supports of Induction; thirdly, of the Rectification of Induction; fourthly, of Varying the Investigation according to the nature of the Subject; fifthly, of Prerogative Natures with respect to Investigation, or of what should be inquired first and what last; sixthly, of the Limits of Investigation, or a synopsis of all natures in the universe; seventhly, of the Application to Practice, or of things in their relation to man; eighthly, of Preparations for Investigation; and lastly, of the Ascending and Descending Scale of Axioms. | Итак, прежде всего мы будем говорить о преимущественных примерах; во-вторых, о помощи индукции; в-третьих, об исправлении индукции; в-четвертых, о видоизменениях исследования сообразно с природой предмета; в-пятых, о преимуществах природ в отношении к исследованию, т. е. о том, что следует исследовать ранее и что позднее; в-шестых, о пределах исследования или обозрения всех природ Вселенной; в-седьмых, о дедукции к практике или о том, что относится к человеку; в-восьмых, о приготовлении к исследованию и, наконец, о восходящей и нисходящей лестнице аксиом. |
| XXII | XXII |
| Among Prerogative Instances I will place first Solitary Instances. Those are solitary instances which exhibit the nature under investigation in subjects which have nothing in common with other subjects except that nature; or, again, which do not exhibit the nature under investigation in subjects which resemble other subjects in every respect in not having that nature. For it is clear that such instances make the way short, and accelerate and strengthen the process of exclusion, so that a few of them are as good as many. | Среди преимущественных примеров мы прежде всего укажем обособленные примеры. Обособленные примеры -- это те, что обнаруживают исследуемую природу в таких предметах, которые не имеют с другими предметами ничего общего, кроме этой самой природы, или, наоборот, обнаруживают отсутствие исследуемой природы в таких предметах, которые подобны другим предметам во всем, кроме этой самой природы[91]. Ибо очевидно, что такого рода примеры устраняют извилины пути и ускоряют и подкрепляют исключение, так что немногие из них заменяют многие. |
| For instance, if we are inquiring into the nature of color, prisms, crystals, which show colors not only in themselves but externally on a wall, dews, etc., are solitary instances. For they have nothing in common with the colors fixed in flowers, colored stones, metals, woods, etc., except the color. From which we easily gather that color is nothing more than a modification of the image of light received upon the object, resulting in the former case from the different degrees of incidence, in the latter from the various textures and configurations of the body. These instances are solitary in respect to resemblance. | Например, если исследуется природа цвета, то обособленные примеры суть призмы, кристаллические камни, которые дают цвета не только в себе, но и вне себя -- на стенах; также роса и т. д. Действительно, они не имеют ничего общего с постоянными цветами в цветках растений, цветных камнях, металлах, древесине и т. д., за исключением самого цвета. Отсюда легко заключить, что цвет есть не что иное, как видоизменение изображения посланного и воспринятого света[92]: в первом случае вследствие различных углов падения, а во втором -- вследствие различия тканей и строения тела. И эти примеры обособлены в отношении сходства. |
| Again, in the same investigation, the distinct veins of white and black in marble, and the variegation of color in flowers of the same species, are solitary instances. For the black and white streaks in marble, or the spots of pink and white in a pink, agree in everything almost except the color. From which we easily gather that color has little to do with the intrinsic nature of a body, but simply depends on the coarser and as it were mechanical arrangement of the parts. These instances are solitary in respect to difference. Both kinds I call solitary instances, or ferine, to borrow a term from astronomers. | В этом же исследовании обособленными примерами служат разноцветные жилы в мраморе -- белые и черные, пестрота окрасок в цветах одного и того же вида. Ибо белые и черные части мрамора и белые и красные пятна в цветах гвоздики сходятся почти во всем, за исключением цвета. Отсюда легко заключить, что у цвета мало общего с внутренней природой тела, но что он заключается только в более грубом и как бы механическом распределении частей. Эти примеры обособленны в отношении различия. И тот и другой род мы называем обособленными примерами, или Ferinus, заимствуя это слово у астрономов[93]. |
| XXIII | XXIII |
| Among Prerogative Instances I will next place Migratory Instances. They are those in which the nature in question is in the process of being produced when it did not previously exist, or on the other hand of disappearing when it existed before. | На второе место среди преимущественных примеров мы ставим переходящие примеры. Это те примеры, в которых исследуемая природа переходит к зарождению, если ее ранее не было, или, наоборот, переходит к разрушению, если она ранее была. |
| And therefore, in either transition, such instances are always twofold, or rather it is one instance in motion or passage, continued till it reaches the opposite state. Such instances not only accelerate and strengthen the exclusive process, but also drive the affirmative or form itself into a narrow compass. For the form of a thing must necessarily be something which in the course of this migration is communicated, or on the other hand which in the course of this migration is removed and destroyed. And though every exclusion promotes the affirmative, yet this is done more decidedly when it occurs in the same than in different subjects. And the betrayal of the form in a single instance leads the way (as is evident from all that has been said) to the discovery of it in all. And the simpler the migration, the more must the instance be valued. Besides, migratory instances are of great use with a view to operation, because in exhibiting the form in connection with that which causes it to be or not to be, they supply a clear direction for practice in some cases; whence the passage is easy to the cases that lie next. There is, however, in these instances a danger which requires caution; viz., lest they lead us to connect the form too much with the efficient, and so possess the understanding, or at least touch it, with a false opinion concerning the form, drawn from a view of the efficient/But the efficient is always understood to be merely the vehicle that carries the form. This is a danger, however, easily remedied by the process of exclusion legitimately conducted. | Итак, в том и другом переходе эти примеры всегда двойственны; или, лучше сказать, это один пример в движении или в переходе, проведенный до противоположного состояния. Но примеры этого рода не только ускоряют и подкрепляют исключение, но также вводят в тесные пределы положительное суждение или самое форму[94]. Ибо необходимо, чтобы форма явления была чем-либо таким, что придается в подобном переходе этого рода или, наоборот, что разрушается или устраняется таковым переходом этого рода. И хотя каждое исключение продвигает положительное суждение, однако на одном и том же предмете это происходит более прямым путем, чем на различных. Форма же (как это явствует из всего, что сказано), выступающая в чем-либо одном, ведет ко всему. Чем проще был переход, тем более ценным становится пример. Помимо того, переходящие примеры очень полезны для практики, ибо, представляя форму в сочетании с производящим или устраняющим ее началом, они в некоторых случаях ясно указывают на практику, а отсюда легким становится также переход к ближайшему. Однако в этом имеется некоторая опасность, которая требует предосторожности: эти примеры могут слишком близко привлечь форму к производящему началу и заполнить или по крайней мере опутать разум ложным мнением о форме, полученным из рассмотрения производящего начала. Ибо производящее начало всегда предполагается не чем другим, как опорой или привносителем формы. Но правильно сделанным исключением этому легко помочь. |
| I must now give an example of a migratory instance. Let the nature to be investigated be whiteness. An instance migrating to production or existence is glass whole and pounded. Again, simple water and water agitated into froth. For glass and water in their simple state are transparent, not white, whereas pounded glass and water in froth are white, not transparent. We must therefore inquire what has happened to the glass or water from this migration. For it is obvious that the form of whiteness is communicated and conveyed by that pounding of the glass and that agitation of the water. We find, however, that nothing has been added except the breaking up of the glass and water into small parts, and the introduction of air. But we have made no slight advance to the discovery of the form of whiteness when we know that two bodies, both transparent but in a greater or less degree (viz., air and water, or air and glass), do when mingled in small portions together exhibit whiteness, through the unequal refraction of the rays of light. | Итак, пора представить образец переходящего примера. Пусть исследуемой природой будет белизна. Переходящий пример ее порождения есть целое стекло и толченое стекло. Равным образом -- простая вода и вода вспененная. Ибо целое стекло и простая вода прозрачны, но не белы, толченое же стекло и пенящаяся вода белы, но не прозрачны. Итак, следует исследовать, что происходит от этого перехода в стекле или в воде. Ведь очевидно, что форму белизны приносит и сообщает это раздробление стекла и волнение воды. Между тем мы не находим тут ничего, что произошло бы, кроме измельчения частей стекла и воды и вхождения воздуха. Но мы не мало продвинулись вперед к открытию формы белизны, установив, что два тела -- оба прозрачные, но в неравной степени (т. е. воздух и вода, воздух и стекло), сложенные вместе в малых частицах -- дают белизну вследствие неодинакового преломления лучей света. |
| But an example must at the same time be given of the danger and caution to which I alluded. For at this point it might readily suggest itself to an understanding led astray by efficient causes of this kind, that air is always required for the form of whiteness, or that whiteness is generated by transparent bodies only - notions entirely false, and refuted by numerous exclusions. Whereas it will be found that (setting air and the like aside) bodies entirely even in the particles which affect vision are transparent, bodies simply uneven are white; bodies uneven and in a compound yet regular texture are all colors except black; while bodies uneven and in a compound, irregular, and confused texture are black. | Но надо здесь привести также пример опасности и предосторожности, о которых мы говорили. Разум, совращенный производящими началами этого рода, легко заключит, что для формы белизны всегда требуется воздух или что белизна производится только посредством прозрачных тел. А это ложно и опровергается многочисленными исключениями. Скорее, надо будет заключить (отбросив воздух и тому подобное), что вообще тела однородные (относительно их проводящих свет частей) дают прозрачность; неоднородные тела простого строения дают белизну; неоднородные тела сложного, но упорядоченного строения дают остальные цвета, за исключением черного; неоднородные же тела сложного, но совершенно беспорядочного и спутанного строения дают черный цвет. |
| Here then I have given an example of an instance migrating to production or existence in the proposed nature of whiteness. An instance migrating to destruction in the same nature of whiteness is froth or snow in dissolution. For the water puts off whiteness and puts on transparency on returning to its integral state without air. | Итак, представлен переходящий пример порождения исследуемой природы белизны. Пример же перехода к устранению этой же природы белизны есть опавшая пена или растаявший снег. Ибо вода теряет белизну и получаст прозрачность после того, как она становится сплошной и не смешанной с воздухом. |
| Nor must I by any means omit to mention that under migratory instances are to be included not only those which are passing toward production and destruction, but also those which are passing toward increase and decrease; since these also help to discover the form, as is clear from the above definition of form and the Table of Degrees. The paper, which is white when dry, but when wetted (that is, when air is excluded and water introduced) is less white and approaches nearer to the transparent, is analogous to the above given instances. | Никоим образом нельзя опустить указание, что под переходящими примерами надо понимать не только те, что переходят к порождению и изъятию; но также и те, которые переходят к приращению и уменьшению, ибо они также направлены к открытию формы, как это вполне явствует из сделанного выше определения формы и таблицы степеней. Поэтому одинаковый смысл с примерами, приведенными выше, имеет пример бумаги, которая бела, когда она суха, но, увлажненная (приняв воду и исключив воздух), менее бела и склоняется более к прозрачности. |
| XXIV | XXIV |
| Among Prerogative Instances I will put in the third place Striking Instances, of which I have made mention in the First Vintage Concerning Heat, and which I also call Shining Instances, or Instances Freed and Predominant. They are those which exhibit the nature in question naked and standing by itself, and also in its exaltation or highest degree of power; as being disenthralled and freed from all impediments, or at any rate by virtue of its strength dominant over, suppressing and coercing them. For since every body contains in itself many forms of natures united together in a concrete state, the result is that they severally crush, depress, break, and enthrall one another, and thus the individual forms are obscured. But certain subjects are found wherein the required nature appears more in its vigor than in others, either through the absence of impediments or the predominance of its own virtue. And instances of this kind strikingly display the form. At the same time in these instances also we must use caution, and check the hurry of the understanding. For whatever displays the form too conspicuously and seems to force it on the notice of the understanding should be held suspect, and recourse be had to a rigid and careful exclusion. | На третье место среди преимущественных примеров поставим указующие примеры, о которых мы упомянули в первом сборе плодов для тепла. Мы их называем также проблесками или освобожденными и преобладающими примерами. Это те примеры, которые показывают исследуемую природу обнаженной и самостоятельной, а также в ее возвышении или высшей степени ее могущества, т. е. ставшей независимой и освобожденной от препятствий или по крайней мере господствующей над ними силой своих свойств и подавляющей и сдерживающей их. Ибо если каждое тело принимает формы многих природ в конкретном сочетании, то одна форма укрощает, подавляет, ослабляет и связывает другую. Поэтому отдельные формы затемняются. Однако встречаются некоторые предметы, где исследуемая природа преимущественно перед другими пребывает в своей силе -- или по причине отсутствия препятствий, или по причине преобладания ее свойств. Примеры этого рода для формы более всего показательны. Однако и этими примерами надо пользоваться с осторожностью, сдерживая стремительность разума. Ибо все то, что выставляет форму на вид и как бы подталкивает ее навстречу разуму, должно быть взято под подозрение и проверено строгим и тщательным исключением. |
| To take an example: let the nature inquired into be heat. A striking instance of the motion of expansion, which (as stated above) is the main element in the form of heat, is a calendar glass of air. For flame, though it manifestly exhibits expansion, still, as susceptible of momentary extinction, does not display the progress of expansion. Boiling water, too, on account of the easy transition of water to vapor or air, does not so well exhibit the expansion of water in its own body. Again, ignited iron and like bodies are so far from displaying the progress of expansion that in consequence of their spirit being crushed and broken by the coarse and compact particles which curb and subdue it, the expansion itself is not at all conspicuous to the senses. But a calendar glass strikingly displays expansion in air, at once conspicuous, progressive, permanent, and without transition. | Например, пусть исследуется природа тепла. Указующий пример распространяющегося движения, которое (как сказано выше) представляет собой преимущественную часть формы тепла, есть воздушное измерительное стекло. Ибо пламя хотя и явно обнаруживает распространение, однако вследствие мгновенного угасания не показывает увеличения в распространении. Кипящая же вода не столь хорошо показывает распространение воды в своем теле по причине легкого перехода воды в пар и воздух. Раскаленное железо и тому подобное не только не показывает увеличения распространения, но, наоборот, само распространение вследствие подавления и отражения испарений плотными и грубыми частями тела (которые укрощают и обуздывают распространение) становится совершенно незаметным для чувства. Измерительное же стекло ясно указывает заметное, увеличивающееся, продолжительное и непреходящее распространение воздуха. |
| To take another example: let the nature inquired into be weight. A striking instance of weight is quicksilver. For it far surpasses in weight all substances but gold, and gold itself is not much heavier. But quicksilver is a better instance for indicating the form of weight than gold, because gold is solid and consistent, characteristics which seem related to density; whereas quicksilver is liquid and teeming with spirit, and yet is heavier by many degrees than the diamond and other bodies that are esteemed the most solid. From which it is obvious that the form of heaviness or weight depends simply on quantity of matter and not on compactness of frame. | Далее, пусть, например, исследуется природа тяжести. Указующий пример тяжести есть ртуть, ибо она своим весом намного превосходит все, за исключением золота, которое немного тяжелее ее[95]. Но ртуть --более ценный пример для указания формы тяжести, чем золото, ибо золото твердо и устойчиво, что, очевидно, связано с плотностью, а ртуть жидка и переполнена духом и все же во много раз превосходит тяжестью алмаз и те тела, которые считаются наиболее твердыми. Это указывает, что форма тяжелого или весомого зависит только от количества материи, а не от плотности соединения. |
| XXV | XXV |
| Among Prerogative Instances I will put in the fourth place Clandestine Instances, which I also call Instances of the Twilight, and which are pretty nearly the opposites of Striking Instances. For they exhibit the nature under investigation in its lowest degree of power, and as it were in its cradle and rudiments; striving indeed and making a sort of first attempt, but buried under and subdued by a contrary nature. Such instances, however, are of very great service for the discovery of forms; because as striking instances lead easily to specific differences, so are clandestine instances the best guides to genera, that is, to those common natures whereof the natures proposed are nothing more than particular cases. | На четвертое место среди преимущественных примеров поставим скрытные примеры, которые мы также называем сумеречными примерами. Они как бы противоположны указующим примерам, ибо они выставляют исследуемую природу в ее низшей силе, как бы в пеленках и зачатках и как бы совершающую первую попытку, скрытую и подчиненную противной ей природой. Примеры этого рода имеют большое значение для открытия форм, ибо, подобно тому как указующие легко ведут к отличиям, скрытные превосходно ведут к родам, т. е. к тем общим природам, по отношению к которым исследуемые природы суть не что иное, как ограничения. |
| For example, let the nature proposed be consistency, or the nature of that which determines its own figure, opposed to which is fluidity. Those are clandestine instances which exhibit some feeble and low degree of consistency in a fluid: as a bubble of water, which is a sort of consistent pellicle of determined figure, made of the body of the water. Of a similar kind are the droppings from a house, which if there be water to follow, lengthen themselves out into a very thin thread to preserve the continuity of the water; but if there be not water enough to follow, then they fall in round drops, which is the figure that best preserves the water from a solution of continuity. But at the very moment of time when the thread of water ceases and the descent in drops begins, the water itself recoils upward to avoid discontinuation. Again in metals, which in fusion are liquid but more tenacious, the molten drops often fly to the top and stick there. A somewhat similar instance is that of children's looking glasses, which little boys make on rushes with spittle, where also there is seen a consistent pellicle of water. | Например, пусть исследуется природа твердости, или природа того, что в себе ограничено, противоположность чему есть жидкое, или текучее. Скрытные примеры -- это те, которые представляют некоторую слабую или низшую степень твердости в текучем. Таков, например, водяной пузырь, который есть как бы твердая и ограниченная пленка, сделанная из тела воды. Сходны с этим и капли, которые, если есть запас воды, текут нитью настолько тонкой, чтобы вода не разрывалась, но, если нет воды в количестве, достаточном для того, чтобы она могла течь, вода падает круглыми каплями, которые наилучшим образом предохраняют ее от утраты непрерывности. Но в тот самый миг, когда прекращается нить воды и начинается ее падение каплями, вода сама делает скачок вверх для избежания разрыва. Даже и у металлов, которые при плавке жидки, но более вязки, разжиженные капли часто отодвигаются вверх и так держатся. Нечто подобное наблюдается в примере зеркал, которые дети часто устраивают из тростинки с помощью слюны, где также видна устойчивая пленка воды. |
| This, however, is much better shown in that other childish sport when they take water, made a little more tenacious by soap, and blow it through a hollow reed, and so shape the water into a sort of castle of bubbles which by the interposition of the air become so consistent as to admit of being thrown some distance without discontinuation. But best of all is it seen in frost and snow, which assume such a consistency that they can be almost cut with a knife, although they are formed out of air and water, both fluids. All which facts not obscurely intimate that consistent and fluid are only vulgar notions, and relative to the sense; and that in fact there is inherent in all bodies a disposition to shun and escape discontinuation; but that it is faint and feeble in homogeneous bodies (as fluids), more lively and strong in bodies compounded of heterogeneous matter; the reason being that the approach of heterogeneous matter binds bodies together, while the insinuation of homogeneous matter dissolves and relaxes them. | Но еще лучше это обнаруживается в другой детской игре, когда берут воду и, сделав ее несколько более вязкой посредством мыла, дуют в нее через пустую тростинку, пока из воды не образуется как бы целый замок пузырей. Введенный воздух придает воде такую плотность, что она выдерживает некоторое давление, не разрываясь. Но лучше всего это замечается в пене и в снеге, которые приобретают такую плотность, что их почти можно резать, хотя они и представляют собой тела, образованные из воздуха и воды, а то и другое -- текучие тела. Все это ясно указывает, что жидкое и твердое суть только ходячие и опирающиеся на чувство понятия; на деле же всем телам присуще стремление избежать разрыва. В однородных телах (каковыми являются жидкости) оно слабо и шатко, а в сложных и разнородных телах оно более живо и сильно, потому что прибавление разнородного связывает тело, а введение однородного его распускает и ослабляет. |
| To take another instance, let the proposed nature be the attraction or coming together of bodies. In the investigation of its form the most remarkable striking instance is the magnet. But there is a contrary nature to the attractive; namely, the nonattractive, which exists in a similar substance. Thus there is iron which does not attract iron, just as lead does not attract lead, nor wood wood, nor water water. Now a clandestine instance is a magnet armed with iron, or rather the iron in an armed magnet. For it is a fact in nature that an armed magnet at some distance off does not attract iron more powerfully than an unarmed magnet. But if the iron be brought so near as to touch the iron in the armed magnet, then the armed magnet supports a far greater weight of iron than a simple and unarmed magnet, on account of the similarity of substance between the pieces of iron; an operation altogether clandestine and latent in the iron before the magnet was applied. Hence it is manifest that the form of coition is something which is lively and strong in the magnet, feeble and latent in iron. | Пусть, например, подобным же образом исследуется притяжение, или схождение, тел. Наиболее замечательный указующий пример для его формы есть магнит. Противоположная же притяжению природа есть отсутствие притяжения, хотя бы и между подобными. Так, железо не притягивает железо, подобно тому как свинец не притягивает свинец, дерево -- дерево, вода -- воду. Скрытный же пример есть магнит, оснащенный железом или, лучше сказать, железо, оснащенное магнитом. Ибо в природе так обстоит, что оснащенный магнит притягивает железо на расстоянии не сильнее, чем неоснащенный магнит. Но если железо приближается настолько, что прикасается к железу неоснащенного магнита, то оснащенный магнит выдерживает много больший груз железа, чем магнит простой и неоснащенный, вследствие подобия вещества железа в отношении к железу. Это действие было совершенно скрытым и потаенным в железе, пока не был приложен магнит. Итак, очевидно, что форма схождения есть нечто такое, что в магните жизненно и сильно, а в железе слабо и скрыто. |
| Again, it has been observed that small wooden arrows without an iron point, discharged from large engines, pierce deeper into wooden material (say the sides of ships, or the like) than the same arrows tipped with iron, on account of the similarity of substance between the two pieces of wood; although this property had previously been latent in the wood. In like manner, although air does not manifestly attract air or water water in entire bodies, yet a bubble is more easily dissolved on the approach of another bubble than if that other bubble were away, by reason of the appetite of coition between water and water, and between air and air. Such clandestine instances (which, as I have said, are of the most signal use) exhibit themselves most conspicuously in small and subtle portions of bodies; the reason being that larger masses follow more general forms, as shall be shown in the proper place. | Замечено также, что небольшие деревянные стрелы без железного наконечника, выброшенные из больших орудий, проникают глубже в деревянный материал (как, например, борта кораблей и тому подобное), чем те же самые стрелы, снабженные железным острием, -- вследствие подобия вещества одного дерева с другим, хотя это было ранее в дереве скрыто. Точно так же хотя в цельных телах и не видно, чтобы воздух притягивал воздух, а вода --воду, однако пузырь, приближенный к другому пузырю, разлагается легче, чем если бы этот другой пузырь отсутствовал: происходит это вследствие стремления к схождению воды с водой и воздуха с воздухом. Скрытые примеры этого рода (которые, как сказано, имеют величайшее применение) более всего обнаруживаются в малых и тонких частях тела, ибо большие массы вещей следуют за более общими формами, как это будет показано в своем месте. |
| XXVI | XXVI |
| Among Prerogative Instances I will put in the fifth place Constitutive Instances, which I also call Manipular. They are those which constitute a single species of the proposed nature, a sort of Lesser Form. For since the genuine forms (which are always convertible with the proposed natures) lie deep and are hard to find, it is required by the circumstances of the case and the infirmity of the human understanding that particular forms, which collect together certain groups of instances (though not all) into some common notion, be not neglected, but rather be diligently observed. For whatever unites nature, though imperfectly, paves the way to the discovery of forms. Instances, therefore, which are useful in this regard are of no despicable power, but have a certain prerogative. | На пятое место среди преимущественных примеров мы поставим конститутивные примеры, которые мы также называем примерами связки[96]. Это те примеры, которые составляют один вид исследуемой природы, как бы ее меньшую форму. Ибо если законные формы (которые всегда обращены к исследуемым природам) скрыты в глубине и нелегко открываются, то дело и слабость человеческого разума требуют тщательно, без пренебрежения рассмотреть частные формы, которые объединяют некоторые связанные примеры (но отнюдь не все) в каком-либо общем понятии. Ибо что бы ни соединяло природу, пусть и не совершенными способами, пробивает дорогу к нахождению форм, так что примеры, пригодные для этого, не ничтожны своей силой, но имеют известное преимущество. |
| But great caution must here be employed lest the human understanding, after having discovered many of those particular forms and thereupon established partitions or divisions of the nature in question, be content to rest therein, and instead of proceeding to the legitimate discovery of the great form, take it for granted that the nature from its very roots is manifold and divided, and so reject and put aside any further union of the nature, as a thing of superfluous subtlety and verging on mere abstraction. | Однако здесь нужно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не замедлил бы приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он, предполагая, что природа в самых корнях своих многообразна и раздельна, не отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и склоняющуюся к чисто абстрактному. |
| For example, let the proposed nature be memory, or that which excites and aids the memory. Constitutive instances are: order or distribution, which clearly aids the memory; also topics or "places" in artificial memory; which may either be places in the proper sense of the word, as a door, angle, window, and the like; or familiar and known persons; or any other things at pleasure (provided they be placed in a certain order), as animals, vegetables; words, too, letters, characters, historical persons, and the like; although some of these are more suitable and convenient than others. Such artificial places help the memory wonderfully, and exalt it far above its natural powers. Again, verse is learned and remembered more easily than prose. From this group of three instances, viz., order, artificial places, and verse, one species of aid to the memory is constituted. And this species may with propriety be called the cutting off of infinity. For when we try to recollect or call a thing to mind, if we have no prenotion or perception of what we are seeking, we seek and toil and wander here and there, as if in infinite space. Whereas, if we have any sure prenotion, infinity is at once cut off, and the memory has not so far to range. Now in the three foregoing instances the prenotion is clear and certain. | Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и помогает ей. Конститутивные примеры здесь суть порядок или распределение, которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной памяти[97], которые могут быть или местами в собственном смысле, как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как, например, животные, травы; так же и слова, буквы, исторические лица и другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие -- менее. Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над естественными силами. Так же и стихи легче удерживаются и заучиваются на память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест искусственной памяти и стихов -- строится один вид помощи для памяти. Этот вид правильно было бы назвать отсечением бесконечности. Ибо, если кто пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного понятия или восприятия того, что он ищет, -- он ищет, бегая туда и сюда, как бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и несомненно. |
| In the first it must be something which suits the order; in the second it must be an image which bears some relation or conformity to the places fixed; in the third, it must be words that fall into the verse; and thus infinity is cut off. Other instances, again, will give us this second species: that whatever brings the intellectual conception into contact with the sense (which is indeed the method most used in mnemonics) assists the memory. Other instances will give us this third species: that things which make their impression by way of a strong affection, as by inspiring fear, admiration, shame, delight, assist the memory. Other instances will give us this fourth species: that things which are chiefly imprinted when the mind is clear and not occupied with anything else either before or after, as what is learned in childhood, or what we think of before going to sleep, also things that happen for the first time, dwell longest in the memory. Other instances will give us this fifth species: that a multitude of circumstances or points to take hold of aids the memory; as writing with breaks and divisions, reading or reciting aloud. Lastly, other instances will give us this sixth species: that things which are waited for and raise the attention dwell longer in the memory than what flies quickly by. Thus, if you read anything over twenty times, you will not learn it by heart so easily as if you were to read it only ten, trying to repeat it between whiles, and when memory failed, looking at the book. It appears, then, that there are six lesser forms of aids to the memory; viz.: the cutting off of infinity; the reduction of the intellectual to the sensible; impression made on the mind in a state of strong emotion; impression made on the mind disengaged; multitude of points to take hold of; expectation beforehand. | А именно, в первом должно быть нечто согласующееся с порядком; во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Но одни примеры составят такой вид: все, что заставляет интеллектуальное воздействовать на чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти), помогает памяти. Другие же примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх, восхищение, стыд, веселье, помогает памяти. Другие составят такой вид: то, что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме, как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед сном, а также и вещи, которые случаются впервые, более удерживается в памяти. Одни примеры дадут такой вид: многочисленность сопутствующих обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец, другие примеры составят такой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше удерживается, чем мимолетное. Поэтому если перечтешь какое-либо писание двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда памяти не хватает. Таким образом, имеется как бы шесть меньших форм того, что помогает памяти, а именно: отсечение бесконечности; приведение интеллектуального к чувственному; запечатление по время сильного волнения; запечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание. |
| To take another example, let the proposed nature be taste or tasting. The following instances are Constitutive. Persons who are by nature without the sense of smell cannot perceive or distinguish by taste food that is rancid or putrid, nor food that is seasoned with garlic, or with roses, or the like. Again, persons whose nostrils are accidentally obstructed by a catarrh cannot distinguish or perceive anything putrid or rancid or sprinkled with rosewater. Again, persons thus affected with catarrh, if while they have something fetid or perfumed in their mouth or palate they blow their nose violently, immediately perceive the rancidity or the perfume. These instances, then, will give and constitute this species, or rather division, of taste: that the sense of taste is in part nothing else than an internal smell, passing and descending from the upper passages of the nose to the mouth and palate. On the other hand the tastes of salt, sweet, sour, acid, rough, bitter, and the like, are as perceptible to those in whom the sense of smell is wanting or stopped as to anyone else; so that it is clear that the sense of taste is a sort of compound of an internal smell and a delicate power of touch - of which this is not the place to speak. | Подобным же образом пусть, например, исследуется природа вкуса. Конститутивные примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным. Так же и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого или тухлого или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком в ту же минуту, когда к ним в рот или к небу попадает что-либо гнилое или пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или пахучего. Эти примеры дают и составляют следующий вид или, лучше сказать, часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что иное, как внутреннее обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к небу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и горькое, и тому подобное -- все это, повторяю, те, у кого обоняние отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить. |
| To take another example, let the proposed nature be the communication of quality without admixture of substance. The instance of light will give or constitute one species of communication; heat and the magnet another. For the communication of light is momentaneous, and ceases at once on the removal of the original light. But heat and the virtue of the magnet, after they have been transmitted to or rather excited in a body, lodge and remain there for a considerable time after the removal of the source of motion. | Подобным же образом пусть исследуется природа сообщения качества без примешивания субстанции. Пример света даст или составит один вид сообщения, тепло и магнит -- другой. Ибо сообщение света как бы мимолетно и при удалении первоначального света тотчас исчезает. Тепло же и магнетическая сила, будучи переданы или, лучше сказать, вызваны в каком-либо теле, удерживаются и остаются немалое время и после того, как будет удален первый возбудитель. |
| Very great, in short, is the prerogative of constitutive instances; for they are of much use in the forming of definitions (especially particular definitions) and in the division and partition of natures; with regard to which it was not ill said by Plato, "That he is to be held as a god who knows well how to define and to divide." | В общем велики преимущества конститутивных примеров, ибо они дают очень много и для определений (в особенности частных), и для разделений или расчленений природ, о чем неплохо сказал Платон: "Должен быть почитаем, как бог, тот, кто хорошо может определять и разделять"[98]. |
| XXVII | XXVII |
| Among Prerogative Instances I will put in the sixth place Instances Conformable, or of Analogy; which I also call Parallels, or Physical Resemblances. They are those which represent the resemblances and conjugations of things, not in lesser forms (as constitutive instances do) but merely in the concrete. Hence they may be called the first and lowest steps toward the union of nature. Nor do they constitute any axiom immediately from the beginning, but simply point out and mark a certain agreement in bodies. But although they are of little use for the discovery of forms, they nevertheless are very serviceable in revealing the fabric of the parts of the universe, and anatomizing its members; from which they often lead us along to sublime and noble axioms, especially those which relate to the configuration of the world rather than to simple forms and natures. | На шестое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры соответствия, или соразмерности, которые мы также называем параллельными примерами или физическими подобиями. Это те примеры, которые показывают подобия и соединения вещей не в меньших формах (как это делают конститутивные примеры), но в окончательной конкретности. Поэтому они представляют как бы первые и низшие ступени к единству природы. Они не составляют никаких аксиом сразу в самом начале, но только указывают и отмечают некоторое согласие тел. И все же хотя они и немного способствуют открытию форм, однако с большой пользой раскрывают устройство частей Вселенной и совершают как бы некую анатомию ее членов. И потому они иногда как бы за руку ведут нас к величественным и значительным аксиомам, в особенности к тем, которые более относятся к строению мира, чем к простым природам и формам. |
| For example, these following are instances of conformity: a looking glass and the eye; and again, the construction of the ear and places returning an echo. From which conformity, to say nothing of the mere observation of the resemblance which is in many respects useful, it is easy to gather and form this axiom - that the organs of the senses, and bodies which produce reflections to the senses, are of a like nature. Again, upon this hint the understanding easily rises to a higher and nobler axiom, which is this: that there is no difference between the consents or sympathies of bodies endowed with sensation and those of inanimate bodies without sensation, except that in the former an animal spirit is added to the body so disposed, but is wanting in the latter. Whence it follows that there might be as many senses in animals as there are sympathies between inanimate bodies, if there were perforations in the animate body allowing the animal spirit to pass freely into a member rightly disposed, as into a fit organ. Again, as many as are the senses in animals, so many without doubt are the motions in an inanimate body where animal spirit is wanting; though necessarily there are many more motions in inanimate bodies than there are senses in animate, on account of the paucity of organs of sense. And of this a manifest example is exhibited in pain. For though there are many kinds and varieties of pain in animals (as the pain of burning, for one, of intense cold for another; again, of pricking, squeezing, stretching, and the like), it is yet most certain that all of them, as far as the motion is concerned, exist in inanimate substances; for example, in wood or stone, when it is burned or frozen or pricked or cut or bent or stretched, and so on, though they do not enter the senses for want of the animal spirit. | Так, следующие примеры суть примеры соответствия: зеркало и глаз, а также устройство уха и места, издающего эхо. Из этого соответствия помимо самого наблюдения подобия, которое во многом полезно, легко, кроме того, вывести и образовать ту аксиому, что сходную природу имеют органы чувств и тела, которые рождают отражения для чувств. С другой стороны, наученный этим разум без труда поднимается к более высокой и значительной аксиоме, которая состоит в следующем: нет никакого различия между согласием или симпатией тел, одаренных чувством, и неодушевленных тел без чувства, кроме того, что первым придан животный дух, а во вторых он отсутствует. Отсюда следует, что, сколько есть согласий у неодушевленных тел, столько же могло бы быть чувств у животных, если бы в одушевленном теле были отверстия для вхождения животного духа в член, как в подходящий орган, должным образом для этого расположенный[99]. И обратно, сколько есть чувств у животных, столько же, без сомнения, есть движений в неодушевленном теле, где животный дух отсутствует; но, несомненно, в неодушевленных телах гораздо больше движений, чем чувств в одушевленных телах, вследствие малочисленности органов чувств. Для этого представляется вполне очевидным пример боли. Ибо хотя у животных и много есть родов боли и столь разнообразных (так, одна боль от ожога, иная -- от сильного холода, иная -- от укола, иная -- от сжатия, иная -- от растяжения и тому подобное), однако несомненно, что все это в форме движений существует в неодушевленных телах, как, например, в дереве или камне, когда их обжигают, или охлаждают, или колют, или разрывают, или сгибают, или ударяют и так далее, хотя чувства при этом нет в силу отсутствия животного духа. |
| Again, the roots and branches of plants (which may seem strange) are conformable instances. For all vegetable matter swells and pushes out its parts to the surface, as well upward as downward. Nor is there any other difference between roots and branches than that the root is buried in the ground, while the branches are exposed to the air and sun. For if you take a tender and flourishing branch of a tree, and bend it down into a clod of earth, although it does not cohere with the ground itself, it presently produces not a branch but a root. And vice versa, if earth be placed at the top, and so kept down with a stone or any hard substance as to check the plant and prevent it from shooting upward, it will put forth branches into the air downward. | Примерами соответствия также являются (это может показаться удивительным) корни и ветви деревьев. Ибо всякое растение разбухает и выталкивает свои части в окружающее как вверх, так и вниз. Между корнями и ветвями нет другого различия, как то, что корни заключены в земле, а ветви выставляются на воздух и на солнце. Ведь если взять нежную и полную жизни ветвь дерева и пригнуть ее к какой-нибудь частице земли, то, хотя бы она и не прикасалась к самой почве, она тотчас начнет пускать не ветвь, а корень. И наоборот, если на растение положить сверху землю и так придавить его камнем или чем-нибудь твердым, чтобы помешать ему покрыться листьями сверху, то оно начнет пускать ветви в воздух снизу. |
| Again, the gums of trees, and most rock gems, are conformable instances. For both of these are nothing else than exudations and filterings of juices, the former from trees, the latter from rocks; whence is produced the splendor and clearness in each, that is, by the fine and delicate filtering. Hence, too, it is that the hairs of animals are not generally so beautiful and of so vivid a color as the feathers of birds, viz., because the juices do not filter so finely through skin as through quills. | Примеры соответствия суть также смолы деревьев и большинство горных самоцветов. И те и другие не что иное, как выделившиеся и проступившие соки, в первом случае древесные соки, во втором -- соки камней; отсюда и происходит ясность и блеск в тех и других -- вследствие тонкого и тщательного процеживания. Отсюда получается также и то, что шерсть животных не такой красивой и живой окраски, как многие перья птиц, ибо соки не столь тонко процеживаются через кожу, как через ствол пера. |
| Again, the scrotum in males and the matrix in females are conformable instances. So that the great organic difference between the sexes (in land animals at least) appears to be nothing more than that the one organization is external and the other internal. That is to say, the greater force of heat in the male thrusts the genitals outward; whereas in the female the heat is too feeble to effect this, and thus they are contained within. | Примеры соответствия суть также мошонка у самцов животных и матка у самок: все замечательное устройство половых отличий (в отношении к земным животным), по-видимому, не представляет собой ничего другого, как расположение извне и внутри[100], а именно: у мужского пола вследствие большей силы тепла детородные части выталкиваются наружу, тогда как у женского пола тепло слишком слабо для того, чтобы вызвать это, почему и происходит, что детородные части удерживаются внутри. |
| The fins of fish, again, and the feet of quadrupeds, or the feet and wings of birds, are conformable instances; to which Aristotle has added the four folds in the motions of serpents. Whence it appears that in the structure of the universe the motions of living creatures are generally effected by a quaternion of limbs or of bendings. | Примерами соответствия являются также плавники рыб и ноги четвероногих или ноги и крылья птиц, к чему Аристотель прибавил еще четыре изгиба при движении змеи[10][1]. Так что в строе Вселенной движение живых существ вообще осуществляется обыкновенно посредством четырех конечностей или сгибаний. |
| Again, the teeth of land animals and the beaks of birds are conformable instances; from which it is manifest that in all perfect animals there is a determination of some hard substance to the mouth. | Примерами соответствия служат также зубы у земных животных и клювы у птиц. Отсюда очевидно, что у всех еовершенных животных по направлению ко рту течет некое твердое вещество. |
| Nor is that an absurd similitude of conformity which has been remarked between man and a plant inverted. For the root of the nerves and faculties in animals is the head, while the seminal parts are the lowest - the extremities of the legs and arms not reckoned. In a plant, on the other hand, the root (which answers to the head) is regularly placed in the lowest part, and the seeds in the highest. | Не лишено основания также и то подобие и соответствие, согласно которому человек есть как бы перевернутое растение. Ибо корень нервов и животных способностей есть голова, а семенные части находятся внизу, не считая конечностей, каковы ноги и руки. В растении же корень (который есть как бы голова) всегда помещается в нижнем месте, а семена -- в верхнем. |
| To conclude, it cannot too often be recommended and enjoined that men's diligence in investigating and amassing natural history be henceforward entirely changed and turned into the direction opposite to that now in use. For hitherto men have used great and indeed overcurious diligence in observing the variety of things, and explaining the exact specific differences of animals, herbs, and fossils; most of which are rather sports of nature than of any serious use toward science. Such things indeed serve to delight, and sometimes even give help in practice; but for getting insight into nature they are of little service or none. Men's labor therefore should be turned to the investigation and observation of the resemblances and analogies of things, as well in wholes as in parts. For these it is that detect the unity of nature, and lay a foundation for the constitution of sciences. | Наконец, надо настоятельно и всячески убеждать людей, чтобы в исследовании и собирании естественной истории их усердие отныне совершенно изменилось и обратилось в противоположную сторону по сравнению с теперешним. Ибо до сих пор люди проявляли большое усердие и любознательность в фиксации разнообразия вещей и в объяснении тонких особенностей животных, трав и ископаемых, многие из которых представляют, скорее, игру природы, чем какую-либо действительную пользу для наук. Действительно, вещи этого рода доставляют некоторое удовольствие, а иногда также имеют значение и для практики, но для проникновения в природу -- мало или никакого значения. Поэтому надо всецело обратить внимание на исследование и выявление подобий и соответствий вещей как в целокупностях, так и в частях. Ибо это и есть то, что объединяет природу и начинает составлять науки. |
| But here must be added a strict and earnest caution, that those only are to be taken for conformable and analogous instances which indicate (as I said at the beginning) physical resemblances, that is, real and substantial resemblances; resemblances grounded in nature, not accidental or merely apparent; much less superstitious or curious resemblances, such as the writers on natural magic (very frivolous persons, hardly to be named in connection with such serious matters as we are now about) are everywhere parading - similitudes and sympathies of things that have no reality, which they describe and sometimes invent with great vanity and folly. | Однако во всем этом необходима величайшая осторожность и осмотрительность, чтобы в качестве примеров соответствия и соразмерности принимались только те, которые отмечают физические (как мы сказали вначале) подобия, т. е. вещественные, реальные и заключенные в природе, а не случайные и относящиеся к виду и тем более не доставляемые суеверием или любопытством, как те, что постоянно выставляют писатели естественной магии (люди легкомысленнейшие, которых едва ли надо упоминать в столь серьезных делах, как ныне разбираемые нами), с большим тщеславием и безрассудством описывая пустые подобия и симпатии вещей, а иногда и придумывая их. |
| But to leave these. The very configuration of the world itself in its greater parts presents conformable instances which are not to be neglected. Take, for example, Africa and the region of Peru with the continent stretching to the Straits of Magellan, in each of which tracts there are similar isthmuses and similar promontories, which can hardly be by accident. | Но, оставив это, мы не должны забывать, что в самом строении мира -- в его больших частях -- нельзя пренебречь примерами подобия. Таковы Африка и Перуанская область с континентом, простирающимся до Магелланова пролива, ибо и та и другая область имеют подобные перешейки и подобные мысы, а это не случайно[102]. |
| Again, there is the Old and New World, both of which are broad and extended towards the north, narrow and pointed towards the south. | Так же и Новый и Старый Свет. И тот и другой расширяются к северу, к югу же сужаются и заостряются. |
| We have also most remarkable instances of conformity in the intense cold existing in what is called the middle region of the air and the violent fires which are often found bursting forth from beneath the ground, which two things are ultimities and extremes; that is to say, the extreme of the nature of cold toward the circumference of the sky, of heat toward the bowels of the earth, by antiperistasis or the rejection of the contrary nature. | Важными примерами соответствия являются также сильные холода в средней (как ее называют) области воздуха и неистовые огненные извержения, которые часто вырываются из подземных областей. Эти две вещи составляют пределы и крайности: природа холода устремляется к окружности неба, а природа тепла -- к недрам земли вследствие отталкивания противоположных природ. |
| Lastly, the conformity of instances in the axioms of science is deserving of notice. Thus the rhetorical trope of deceiving expectation is conformable with the musical trope of avoiding or sliding from the close or cadence; the mathematical postulate that if two things are equal to the same thing they are equal to one another is conformable with the rule of the syllogism in logic which unites propositions agreeing in a middle term. In fine, a certain sagacity in investigating and hunting out physical conformities and similitudes is of very great use in very many cases. | Наконец, достойно быть отмеченным соответствие примеров в аксиомах наук. Так, риторический троп, называемый неожиданностью, соответствует музыкальному тропу, который зовется уклонением каденции. Подобным же образом и математическая аксиома -- "Две величины, равные третьей, равны между собой" -- соответствует строению того силлогизма в логике, который соединяет сходящееся в среднем. Вообще весьма полезно в очень многих случаях некоторое чутье в исследовании и отыскании физических соответствий и подобий. |
| XXVIII | XXVIII |
| Among Prerogative Instances I will put in the seventh place Singular Instances, which I also call Irregular or Heteroclite, to borrow a term from grammarians. They are such as exhibit bodies in the concrete, which seem to be out of the course and broken off from the order of nature, and not agreeing with other bodies of the same kind. For conformable instances are like each other; singular instances are like themselves alone. The use of singular instances is the same as that of clandestine, namely, to raise and unite nature for the purpose of discovering kinds of common natures, to be afterward limited by true specific differences. For we are not to give up the investigation until the properties and qualities found in such things as may be taken for miracles of nature be reduced and comprehended under some form or fixed law, so that all the irregularity or singularity shall be found to depend on some common form, and the miracle shall turn out to be only in the exact specific differences, and the degree, and the rare concurrence, not in the species itself. Whereas now the thoughts of men go no further than to pronounce such things the secrets and mighty works of nature, things as it were causeless, and exceptions to general rules. | На седьмое место среди преимущественных примеров мы ставим уникальные примеры, которые мы также часто называем неправильными или гетероклитическими (заимствуя название у грамматиков). Это те примеры, которые показывают тела в их конкретности и представляются необычными и как бы оторванными по своей природе и никак не сходящимися с другими вещами этого же рода. Таким образом, примеры соответствия подобны другим, а уникальные примеры подобны себе. Пользование уникальными примерами такое же, как и пользование скрытными примерами, а именно: они пригодны для вынесения и объединения природы с целью открытия родов, или общих природ, с последующим их ограничением посредством истинных отличий. Ибо не должно отступать от исследования, пока свойства и качества, открываемые в вещах такого рода, что они могут почитаться за чудо природы, не будут сведены и заключены в какую-либо форму или определенный закон так, чтобы открылось, что всякая нерегулярность или сингулярность зависят от какой-либо общей формы, а чудо состоит только в тонких отличиях, в степени, в редкостном совпадении, а не в самом виде; тогда как ныне созерцания людей не идут дальше того, чтобы почитать вещи этого рода тайными и великими творениями природы, как бы беспричинными вещами и исключениями из общих правил. |
| Examples of singular instances are the sun and moon among stars; the magnet among stones; quicksilver among metals; the elephant among quadrupeds; the venereal sense among kinds of touch; the scent of hounds among kinds of smell. So among grammarians the letter S is held singular, on account of its easy combination with consonants, sometimes with two, sometimes even with three, which property no other letter has. Such instances must be regarded as most valuable, because they sharpen and quicken investigation and help to cure the understanding depraved by custom and the common course of things. | Образцы уникальных примеров суть Солнце и Луна среди светил, магнит -- среди камней, ртуть -- среди металлов, слон -- среди четвероногих, половое чувство -- среди родов осязания, охотничье чутье собак -- среди родов обоняния. У грамматиков уникальной почитается также буква "S" по причине легкости, с которой она слагается с согласными -- иногда с двойными, иногда с тройными, чего не делает никакая другая буква. Примеры этого рода весьма ценны, ибо они обостряют и оживляют исследование и врачуют разум, испорченный привычкой и обыденностью. |
| XXIX | XXIX |
| Among Prerogative Instances I will put in the eighth place Deviating Instances, that is, errors, vagaries, and prodigies of nature, wherein nature deviates and turns aside from her ordinary course. Errors of nature differ from singular instances in this, that the latter are prodigies of species, the former of individuals. Their use is pretty nearly the same, for they correct the erroneous impressions suggested to the understanding by ordinary phenomena, and reveal common forms. For in these also we are not to desist from inquiry until the cause of the deviation is discovered. This cause, however, does not rise properly to any form, but simply to the latent process that leads to the form. For he that knows the ways of nature will more easily observe her deviations; and on the other hand he that knows her deviations will more accurately describe her ways. | На восьмое место среди преимущественных примеров мы поставим отклоняющиеся примеры, т. е. уклонения природы, уродства и диковины, когда природа отклоняется и удаляется от своего обычного хода. Уклонения природы отличаются от уникальных примеров тем, что уникальные примеры суть чудеса среди видов, а уклонения -- чудеса среди индивидов. Однако пользование ими почти такое же, как и пользование уникальными примерами, ибо они восстановляют разум против навыков и вскрывают общие формы. Ибо здесь не следует отказываться от исследования, пока не будет открыта причина этого рода отклонения. Причина же эта восходит не к некоей форме в собственном смысле, а только к скрытому процессу, который ведет к форме. Ведь кто познает пути природы, тот также легче заметит и отклонения. А кто познает отклонения, тот тщательнее опишет пути. |
| They differ in this also from singular instances, that they give much more help to practice and the operative part. For to produce new species would be very difficult, but to vary known species and thereby produce many rare and unusual results is less difficult. Now it is an easy passage from miracles of nature to miracles of art. For if nature be once detected in her deviation, and the reason thereof made evident, there will be little difficulty in leading her back by art to the point whither she strayed by accident; and that not only in one case, but also in others. For errors on one side point out and open the way to errors and deflections on all sides. Under this head there is no need of examples, they are so plentiful. For we have to make a collection or particular natural history of all prodigies and monstrous births of nature; of everything in short that is in nature new, rare, and unusual. This must be done, however, with the strictest scrutiny, that fidelity may be ensured. Now those things are to be chiefly suspected which depend in any way on religion, as the prodigies of Livy, and those not less which are found in writers on natural magic or alchemy, and men of that sort, who are a kind of suitors and lovers of fables. But whatever is admitted must be drawn from grave and credible history and trustworthy reports. | Уклонения отличаются от уникальных примеров также тем, что в большей степени наставляют практику и действенную часть. Ибо производить новые виды было бы очень трудно; разнообразить же известные виды и отсюда производить много редкого и необычайного -- менее трудно. Переход же от чудес природы к чудесам искусства легок. Ибо если природа была однажды застигнута в своем отклонении и причина этого стала ясна, то будет нетрудно повести природу посредством искусства туда, куда она случайно отклонилась. И не только туда, но и в других направлениях, ибо уклонения одного рода указывают и открывают дорогу к уклонениям и отклонениям повсюду. Здесь нет нужды в примерах, настолько они многочисленны. Следует создать собрание или частную естественную историю диковин и чудесных порождений природы -- словом, всякой новизны, редкости и необычности в природе. Однако это надо делать со строжайшим выбором, чтобы соблюдалась достоверность. Наиболее сомнительным надо считать те из них, которые в какой-либо мере зависят от религии, как чудеса, описанные Ливием, и не меньше те, которые находятся у писателей естественной магии или также алхимии и у других людей этого же рода: все они искатели и любители сказок. Но следует заимствовать примеры из положительной и достоверной истории и надежных сообщений. |
| XXX | XXX |
| Among Prerogative Instances I will put in the ninth place Bordering Instances, which I also call Participles. They are those which exhibit species of bodies that seem to be composed of two species, or to be rudiments between one species and another. These instances might with propriety be reckoned among singular or heteroclite instances, for in the whole extent of nature they are of rare and extraordinary occurrence. But nevertheless for their worth's sake they should be ranked and treated separately, for they are of excellent use in indicating the composition and structure of things, and suggesting the causes of the number and quality of the ordinary species in the universe, and carrying on the understanding from that which is to that which may be. | На девятое место среди преимущественных примеров мы поставим пограничные примеры, которые мы также называем причастиями. Это примеры, показывающие такие виды тел, которые как бы составлены из двух видов или являются первыми приближениями к тому и другому. Эти примеры можно было бы, не делая ошибки, причислить к уникальным или гетероклитическим примерам, ибо они редки и экстраординарны в универсуме вещей. Однако ввиду их ценности они должны быть истолкованы и расположены отдельно, ибо они превосходно указывают сложение и строение вещей, и уясняют причины количества и качества обычных видов во Вселенной, и ведут разум от того, что есть, к тому, что может быть. |
| Examples of these are: moss, which holds a place between putrescence and a plant; some comets, between stars and fiery meteors; flying fish, between birds and fish; bats, between birds and quadrupeds; also the ape, between man and beast - | Примеры этого: мох -- среднее между гнилью и растением; некоторые кометы -- среднее между звездами и огненными метеорами; летающие рыбы -- среднее между птицами и рыбами; летучие мыши -- среднее между птицами и четвероногими, а также |
| Simia quam similis turpissima bestia nobis; | Обезьяна, безобразнейший зверь, столь похожий на нас[103] |
| likewise the biformed births of animals, mixed of different species, and the like. | и двуобразные рождения у животных, помеси из различных видов и тому подобное. |
| XXXI | XXXI |
| Among Prerogative Instances I will put in the tenth place Instances of Power, or of the Fasces (to borrow a term from the badges of empire); which I also call Instances of the Wit, or Hands of Man. These are the noblest and most consummate works in each art, exhibiting the ultimate perfection of it. For since our main object is to make nature serve the business and conveniences of man, it is altogether agreeable to that object that the works which are already in man's power should (like so many provinces formerly occupied and subdued) be noted and enumerated, especially such as are the most complete and perfect; because starting from them we shall find an easier and nearer passage to new works hitherto unattempted. For if from an attentive contemplation of these a man pushes on his work with zeal and activity, he will infallibly either advance them a little further, or turn them aside to something in their neighborhood, or even apply and transfer them to some more noble use. | На десятое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры могущества, или фасций (взяв название у знаков консульской власти), которые мы также называем способностью или руками человека. Это наиболее значительные и совершенные создания и как бы последняя ступень в каждом искусстве. Ибо если задача преимущественно состоит в том, чтобы природа подчинялась человеческим делам и благополучию, то подобает отмечать и перечислять те дела, которые уже были во власти человека (как бы области, занятые и подчиненные ранее), особенно дела наиболее совершенные, ввиду того что от них переход к новому и до сих пор не открытому будет легче и ближе. Ибо если кто-либо после внимательного их созерцания усердно и деятельно приступит к делу, то он, несомненно, или продвинет их еще несколько далее, или отклонит их к чему-либо определенному, или, наконец, распространит и приложит их к какому-либо важному опыту. |
| Nor is this all. But as by rare and extraordinary works of nature the understanding is excited and raised to the investigation and discovery of forms capable of including them, so also is this done by excellent and wonderful works of art, and that in a much greater degree, because the method of creating and constructing such miracles of art is in most cases plain, whereas in the miracles of nature it is generally obscure. But with these also we must use the utmost caution lest they depress the understanding and fasten it as it were to the ground. | Но это не все. Подобно тому как редкие и необычные творения природы побуждают разум возвыситься до исследования и открытия форм, способных вместить эти творения, то же, и в гораздо большей степени, происходит и с выдающимися и удивительными творениями искусства, ибо способ образования и сотворения подобного рода чудес искусства по большей части очевиден, тогда как в чудесах природы он обычно более затемнен. Однако и здесь должно соблюдать величайшую предосторожность, чтобы эти чудеса не подавили разума, как бы привязывая его к земле. |
| For there is danger lest the contemplation of such works of art, which appear to be the very* summits and crowning points of human industry, may so astonish and bind and bewitch the understanding with regard to them, that it shall be incapable of dealing with any other, but shall think that nothing can be done in that kind except by the same way in which these were done - only with the use of greater diligence and more accurate preparation. | Ибо есть опасность, что разум будет ошеломлен и связан такого рода творениями искусства, которые кажутся как бы некими вершинами человеческой деятельности, и, как бы завороженный ими, не сможет привыкнуть к другому, но будет думать, будто ничего нельзя достигнуть в этом роде, кроме[Author ID1: at Sat Jan 1 21:46:00 2000 ] как не тем же путем, каким достигнуты эти чудеса, только с большим прилежанием и более тщательным приготовлением. |
| Whereas on the contrary this is certain: that the ways and means of achieving the effects and works hitherto discovered and observed are for the most part very poor things, and that all power of a high order depends on forms and is derived in order from the sources thereof; not one of which has yet been discovered. | В противовес этому следует считать установленным, что пути и способы осуществления деяний и творений, открытых и известных до сих пор, обыкновенно скудны и что всякое большое могущество зависит и закономерно происходит от источников форм, из которых ни одна пока не открыта. |
| And therefore (as I have said elsewhere) if a man had been thinking of the war engines and battering-rams of the ancients, though he had done it with all his might and spent his whole life in it, yet he would never have lighted on the discovery of cannon acting by means of gunpowder. Nor again, if he had fixed his observation and thought on the manufacture of wool and cotton, would he ever by such means have discovered the nature of the silkworm or of silk. | И поэтому (мы уже в другом месте об этом сказали[104]), если бы кто начал думать о тех осадных орудиях, которые были у древних, то хотя бы он это делал упорно и истратил на это весь свой век, он никогда бы все же не напал на изобретение огнестрельных орудий, действующих посредством пороха. Так же и тот, кто устремил бы свое наблюдение и размышление на производство шерсти и растительного шелка, никогда не открыл бы природы шелковичного червя или шелковой нити. |
| Hence it is that all the discoveries which can take rank among the nobler of their kind have (if you observe) been brought to light, not by small elaborations and extensions of arts, but entirely by accident. Now there is nothing which can forestall or anticipate accident (which commonly acts only at long intervals) except the discovery of forms. | Поэтому все открытия, которые могут считаться более значительными, появились на свет (если внимательно вглядеться) никак не посредством мелочной разработки и расширения искусства, а всецело благодаря случаю. Но нельзя воспроизвести или предвосхитить случай (который имеет обыкновение случаться лишь с течением долгих веков) иначе как через открытие форм. |
| Particular examples of such instances it is unnecessary to adduce, for there is such an abundance of them. For what we have to do is simply this: to seek out and thoroughly inspect all mechanical arts, and all liberal too (as far as they deal with works), and make therefrom a collection or particular history of the great and masterly and most perfect works in every one of them, together with the mode of their production or operation. | Нет надобности приводить частные образцы примеров этого рода ввиду их изобилия. Надо проследить и глубоко проникнуть во все механические, а также изящные искусства (поскольку они относятся к практике) и из них почерпнуть собрание или частную историю великих, мастерских и наиболее совершенных творений в каждом из искусств вместе со способами их осуществления или произведения. |
| And yet I do not tie down the diligence that should be used in such a collection to those works only which are esteemed the masterpieces and mysteries of any art, and which excite wonder. For wonder is the child of rarity; and if a thing be rare, though in kind it be no way extraordinary, yet it is wondered at. | Но мы не ограничиваем прилежания, которое должно быть приложено к собранию этого рода, только тем, что почитается мастерским и недосягаемым в каком-либо искусстве и возбуждает изумление. Ибо изумление есть порождение редкостности: если что-либо редкостное и обычно по своей природе, оно все же вызывает изумление. |
| While on the other hand things which really call for wonder on account of the difference in species which they exhibit as compared with other species, yet if we have them by us in common use, are but slightly noticed. | Напротив того, то, что по справедливости должно вызывать изумление различием самого его вида по сравнению с другими видами, лишь едва замечается, если оно привычно. |
| Now the singularities of art deserve to be noticed no less than those of nature, of which I have already spoken. And as among the singularities of nature I placed the sun, the moon, the magnet, and the like - things in fact most familiar, but in nature almost unique - so also must we do with the singularities of art. | А уникальное в искусстве надобно замечать не меньше, чем уникальное в природе, о чем мы ранее говорили[105]. И подобно тому как мы отнесли к уникальному в природе Солнце, Луну, магнит и тому подобное (вещи обычнейшие и все же, можно сказать, единственные по своей природе), так же должно поступать и в отношении уникальных примеров искусства. |
| For example, a singular instance of art is paper, a thing exceedingly common. Now if you observe them with attention, you will find that artificial materials are either woven in upright and transverse threads, as silk, woolen or linen cloth, and the like; or cemented of concreted juices, as brick, earthenware, glass, enamel, porcelain, etc., which are bright if well united, but if not, are hard indeed but not bright. But all things that are made of concrete juices are brittle, and no way cohesive or tenacious. On the contrary, paper is a tenacious substance that may be cut or torn; so that it imitates and almost rivals the skin or membrane of an animal, the leaf of a vegetable, and the like pieces of nature's workmanship. For it is neither brittle like glass, nor woven as cloth; but is in fibers, not distinct threads, just like natural materials; so that among artificial materials you will hardly find anything similar; but it is altogether singular. And certainly among things artificial those are to be preferred which either come nearest to an imitation of nature, or on the contrary overrule and turn her back. | Так, уникальный пример искусства есть бумага, вещь вполне обычная. Но если разобраться внимательно, то искусственные материалы или сотканы из прямых и поперечных нитей, как шелковая, шерстяная, полотняная ткань и т. п., или составлены из сгущенных соков, как кирпич, или гончарная глина, или стекло, или эмаль, или фарфор и тому подобные материалы, которые блестят, если хорошо соединены; если же не так хорошо, то затвердевают, но не блестят. Однако все то, что делают из сгущенных соков, хрупко, а отнюдь не стойко и гибко. Бумага же, наоборот, стойкое тело, которое можно разрезать и разрывать так, что оно почти соперничает с кожей животного или листом растения и тому подобными творениями природы. Ибо она не ломка, как стекло, не соткана, как ткань, и состоит из волокон, а не из различных нитей -- совсем наподобие естественных материалов, так что среди искусственных материалов едва ли найдется что-либо схожее, и бумага -- пример вполне уникальный. А среди искусственного надо, конечно, предпочитать или то, что в наибольшей степени восходит к подражанию природе, или, наоборот, то, что ею управляет и преобразует ее. |
| Again, as instances of the wit and hand of man, we must not altogether contemn juggling and conjuring tricks. For some of them, though in use trivial and ludicrous, yet in regard to the information they give may be of much value. | С другой стороны, среди произведений дара и рук человека не должно пренебрегать забавами и фокусами. Ибо многие из них, хотя и легковесны и несерьезны, все же могут быть поучительны. |
| Lastly, matters of superstition and magic (in the common acceptation of the word) must not be entirely omitted. For although such things lie buried deep beneath a mass of falsehood and fable, yet they should be looked into a little. For it may be that in some of them some natural operation lies at the bottom, as in fascination, strengthening of the imagination, sympathy of things at a distance, transmission of impressions from spirit to spirit no less than from body to body, and the like. | Наконец, не следует совершенно отбрасывать и суеверия и магию (в обычном смысле этого слова). Ибо, хотя вещи этого рода глубоко погребены под массой лжи и сказок, все же нужно рассмотреть, не скрыто ли в глубине некоторых из них какое-либо естественное действие, как, например, в дурном глазе, в гипертрофии воображения, в управлении вещами на расстоянии, в передаче впечатлений как от духа к духу, так и от тела к телу и т. п. |
| XXXII | XXXII |
| From what has been said it is clear that the five classes of instances last mentioned (namely, Instances Conformable, Singular, Deviating, Bordering, and of Power) ought not to be reserved until some certain nature be in question (as the other instances which I have placed first, and most of those that are to follow should), but a collection of them must be begun at once, as a sort of particular history; because they serve to digest the matters that enter the understanding, and to correct the ill complexion of the understanding itself, which cannot but be tinged and infected, and at length perverted and distorted, by daily and habitual impression. | Из сказанного нами ранее явствует, что последние пять родов примеров, о которых мы говорили (а именно: примеры соответствия, примеры уникальные, примеры отклоняющиеся, примеры пограничные и примеры могущества), не следует оставлять до тех пор, пока не будет найдена некая определенная их природа (подобно остальным примерам, которые мы перечислили раньше, и многим из тех, которые последуют). Но сразу же в самом начале следует приступить к их собиранию, как к некоторой частной истории, ибо они приводят в порядок то, что воспринял разум, и исправляют неправильный склад самого разума, который совершенно неизбежно будет без этого напитан и заражен и наконец извращен и искажен каждодневными привычными впечатлениями. |
| These instances therefore should be employed as a sort of preparative for setting right and purging the understanding. For whatever withdraws the understanding from the things to which it is accustomed, smooths and levels its surface for the reception of the dry and pure light of true ideas. | Итак, эти примеры должны быть приложены как нечто подготовляющее к исправлению и очищению разума. Ибо все то, что отводит разум от привычного, ровняет и сглаживает его поле для восприятия трезвого и чистого света истинных понятий. |
| Moreover such instances pave and prepare the way for the operative part, as will be shown in the proper place, when I come to speak of deductions leading to Practice. | Более того, примеры этого рода пролагают и приготовляют дорогу для практики, о чем мы в свое время будем говорить, когда речь будет идти о выводах к практике[106]. |
| XXXIII | XXXIII |
| Among Prerogative Instances I will put in the eleventh place Instances of Companionship and of Enmity, which I also call Instances of Fixed Propositions. They are those which exhibit a body or concrete substance in which the nature inquired into constantly attends, as an inseparable companion; or in which on the contrary it constantly retreats, and is excluded from companionship as an enemy and foe. For from such instances are formed certain and universal propositions, either affirmative or negative, in which the subject will be a body in concrete, and the predicate the nature itself that is in question. For particular propositions are in no case fixed. I mean propositions in which the nature in question is found in any concrete body to be fleeting and movable, that is to say accruing or acquired, or on the other hand departing or put away. Wherefore particular propositions have no prerogative above others, save only in the case of migration, of which I have already spoken. Nevertheless even these particular propositions being prepared and collated with universal propositions are of great use, as shall be shown in the proper place. Nor even in the universal propositions do we require exact or absolute affirmation or negation. For it is sufficient for the purpose in hand even if they admit of some rare and singular exception. | На одиннадцатое место преимущественных примеров мы поставим примеры сопровождения и вражды, которые мы также называем примерами постоянных предложений. Это примеры, представляющие что-либо телесное или конкретное так, что исследуемая природа постоянно следует за ним, как некий неразлучный спутник, или, наоборот, от чего исследуемая природа постоянно убегает и исключается из сопровождения, как вражеская и неприязненная. А из примеров этого рода образуются достоверные и всеобщие предложения -- положительные или отрицательные, в которых субъектом будет такое тело в его конкретности, а предикатом -- сама исследуемая природа. Ибо частные предложения вообще непостоянны: в них исследуемая природа оказывается текущей и движущейся в конкретном, т. е. привходящей или приобретаемой и, обратно, уходящей или утрачиваемой. Поэтому частные предложения не имеют какого-либо большого преимущества, разве только в случае перехода, о котором уже сказано раньше[107]. Все же и эти частные предложения, будучи сопоставлены и сравнены со всеобщими, многому помогают, как в свое время будет сказано. Мы, однако, не ищем даже во всеобщих предложениях точного или абсолютного утверждения или отрицания. Ибо для нашей цели достаточно, если они будут допускать некоторые единичные или редкие исключения. |
| The use of instances of companionship is to bring the affirmative of the form within narrow limits. For if by migratory instances the affirmative of the form is narrowed to this, that the form of the thing must needs be something which by the act of migration is communicated or destroyed; so in instances of companionship, the affirmative of the form is narrowed to this, that the form of the thing must needs be something which enters as an element into such a concretion of body, or contrariwise which refuses to enter; so that he who well knows the constitution or configuration of such a body will not be far from bringing to light the form of the nature under inquiry. | Пользование же примерами сопровождения служит для приведения подтверждающего форму к более узким пределам. Ибо подтверждающее форму суживается как в случае примеров переходящих, когда форма вещи с необходимостью должна считаться чем-то таким, что вводится или упраздняется посредством этого действия перехода, так и в случае примеров сопровождения, когда форма вещи с необходимостью должна быть принята чем-либо таким, что входит в данную конкретность тела или, наоборот, избегает ее; так что тот, кто хорошо узнает строение и внутреннюю структуру такого тела, будет не далек от того, чтобы извлечь на свет форму исследуемой природы. |
| For example, let the nature in question be heat. An instance of companionship is flame. For in water, air, stone, metal, and most other substances, heat is variable, and may come and go, but all flame is hot, so that heat is always in attendance on the concretion of flame. But no hostile instance of heat is to be found here. For the senses know nothing of the bowels of the earth, and of all the bodies which we do know there is not a single concretion that is not susceptible to heat. | Например, пусть исследуется природа теплоты. Пример сопровождения есть пламя. Действительно, в воде, воздухе, камне, металле и многом другом тепло подвижно и может приходить и уходить; пламя же горячо всегда, так что тепло постоянно следует за конкретным пламенем. Враждебного же теплу примера у нас нет ни одного. Ибо о недрах земли ничто не известно чувству, но среди известных нам тел нет ни одного, которое не было бы способно воспринимать тепло. |
| But to take another instance: let the nature in question be consistency. A hostile instance is air. For metal can be fluid and can also be consistent; and so can glass; water also can be consistent, when it is frozen; but it is impossible that air should ever be consistent, or put off its fluidity. | Пусть теперь исследуется природа плотности. Враждебный пример есть воздух. Ибо металл может течь и может быть плотным, точно так же и стекло, так же и вода может стать плотной, когда она заморожена; но невозможно, чтобы воздух когда-либо стал плотным или утратил текучесть. |
| But with regard to such instances of fixed propositions I have two admonitions to give, which may help the business in hand. The first is that, if a universal affirmative or negative be wanting, that very thing be carefully noted as a thing that is not; as we have done in the case of heat, where a universal negative (as far as the essences that have come under our knowledge are concerned) is not to be found in the nature of things. In like manner, if the nature in question be eternity or incorruptibility, no universal affirmative is to be found here. For eternity or incorruptibility cannot be predicated of any of the bodies lying below the heavens and above the bowels of the earth. The other admonition is that to universal propositions, affirmative or negative, concerning any concrete body, there be subjoined those concretes which seem to approach most nearly to that which is not; as in heat, the gentlest and least burning flames; in incorruptibility, gold which comes nearest to it. For all such indicate the limits of nature between that which is and that which is not, and help to circumscribe forms and prevent them from escaping and straying beyond the conditions of matter. | В отношении таких примеров постоянных предложений остаются два указания, полезные для нашей цели. Первое состоит в том, что, если в чем-либо совершенно отсутствует постоянно подтверждающее или отрицающее, тогда и самая вещь обоснованно расценивается как несуществующая, как мы и поступили в отношении тепла, где постоянно отрицающее (поскольку речь идет о тех сущностях, которые доступны нашему знанию) отсутствует в природе вещей. Подобным же образом нет у нас всегда подтверждающего, если исследуется природа вечного и нетленного. Ибо нельзя приписать вечность и нетленность какому-либо из тех тел, что находятся под небесами и над недрами земли. Второе указание состоит в следующем: ко всеобщим предложениям в отношении какой-либо конкретности, как положительным, так и отрицательным, вместе с тем должны присоединяться те конкретности, которые ближе всего подходят к неосуществленному. Так, для тепла -- мягчайшие и наименее обжигающие виды пламени, а для нетленного -- золото, которое ближе всего к этому подходит. Ибо все это указывает пределы природы между существующим и несуществующим и помогает описанию форм, чтобы оно не распространилось и не начало блуждать за пределами состояний материи. |
| XXXIV | XXXIV |
| Among Prerogative Instances I will put in the twelfth place those Subjunctive Instances mentioned in the last aphorism, which I otherwise call Instances of Ultimity or Limit. For such instances are not only useful when subjoined to fixed propositions, but also by themselves and in their own properties. For they point out not obscurely the real divisions of nature and measures of things, and how far in any case nature may act or be acted upon, and then the passages of nature into something else. Of this kind are gold in weight; iron in hardness; the whale in animal bulk; the dog in scent; the combustion of gunpowder in rapid expansion; and the like. Nor should extremes in the lowest degree be less noticed than extremes in the highest; such as spirit of wine in weight; silk in softness; the worms of the skin in animal bulk; and the like. | На двенадцатое место среди преимущественных примеров мы ставим те самые присоединительные примеры, о которых мы говорили в предыдущем афоризме и которые мы также называем примерами крайности, или предела. Ибо примеры этого рода полезны не только для присоединения к постоянным предложениям, но также сами по себе и в своей особенности. Ибо они не скрывают истинного разделения природы и меры вещей, а также указывают, до какого предела природа что-либо совершает и производит и затем -- переход природы к другому. Такие примеры суть золото -- в весе, железо -- в твердости, кит -- в величине животных, собака -- в чутье, воспламенение пороха -- в быстром расширении и т. п. Равным образом те примеры, которые стоят на низшей ступени, должны быть показаны, как и те, которые стоят на высшей, как, например, винный спирт -- в весе[108], шелк -- в мягкости, кожные черви -- в величине животных и т. п. |
| XXXV | XXXV |
| Among Prerogative Instances I will put in the thirteenth place Instances of Alliance or Union. They are those which mingle and unite natures supposed to be heterogeneous, and marked and set down as such in the received divisions. | На тринадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры союза, или соединения. Это примеры, смешивающие и соединяющие те природы, которые считаются разнородными, отмечаются в качестве таковых и обозначаются посредством принятых разделений. |
| Instances of alliance show that operations and effects attributed to some one heterogeneous nature as peculiar to it may belong also to other heterogeneous natures; that this supposed heterogeneity is proved to be not real or essential, but only a modification of a common nature. They are therefore of most excellent use in raising and elevating the understanding from specific differences to genera, and in dispelling phantoms and false images of things, which in concrete substances come before us in disguise. | Так, примеры союза показывают, что действия и результаты, которые считаются свойственными только какой-либо одной из этих разнородностей, принадлежат также и другой. И это обнаруживает, что разнородность, которую рассматривали, не есть подлинная и существенная, а только видоизменение общей природы. Поэтому примеры союза отлично пригодны для возвышения и возведения разума от видов к родам и для устранения масок и призраков вещей, поскольку они встречаются и выступают замаскированными в конкретных субстанциях. |
| For example, let the nature in question be heat. We are told (and it seems to be a division quite received and authorized) that there are three kinds of heat: the heat of heavenly bodies, the heat of animals, and the heat of fire; and that these heats (especially one of them as compared with the other two) are in their very essence and species - that is to say, in their specific nature - distinct and heterogeneous, since the heat of heavenly bodies and of animals generates and cherishes, while the heat of fire wastes and destroys. We have, therefore, an instance of alliance in that common case, when the branch of a vine is brought within a house where a fire is constantly kept up, and the grapes ripen on it a whole month sooner than they do out of doors; so that the ripening of fruit, even while it hangs on the tree, may be brought about by fire, though such ripening would seem to be the proper work of the sun. From this beginning, therefore, the understanding, rejecting the notion of essential heterogeneity, easily rises to inquire what are in reality those points of difference between the heat of the sun and of fire which cause their operations to be so dissimilar, however they may themselves partake of a common nature. | Например, пусть исследуется природа теплоты. Представляется вполне заслуживающим доверия деление, устанавливающее три рода тепла: тепло небесных тел, тепло животных и тепло огня, причем эти три рода (особенно один из них в сравнении с остальными двумя) различны и совершенно разнородны по самой сущности и специфической природе, так как тепло небесных тел и животных рождает и согревает, а тепло огня, наоборот, губит и разрушает. Поэтому примером союза является известный опыт, когда виноградную ветвь заключают в помещение, где поддерживается постоянный огонь; от этого кисти созревают даже на целый месяц раньше, чем под открытым небом. Так что созревание висящего на дереве плода может совершаться посредством огня, хотя это и представляется собственной работой солнца. От этого начала разум, отбросив разнородность в существенном, легко поднимается к исследованию, каковы на самом деле различия между теплом солнца и огня, благодаря которым действия солнца и огня становятся столь несхожими, хотя они сами причастны к одной общей природе. |
| These differences will be found to be four. The first is that the heat of the sun compared with the heat of fire is far milder and softer in degree; the second is that in quality (at least as it reaches us through the air) it is far moister; the third (and this is the main point) is that it is exceedingly unequal, now approaching and increased, now receding and diminished; which thing chiefly contributes to the generation of bodies. For Aristotle was right in asserting that the principal cause of the generations and corruptions which are going on here on the surface of the earth is the oblique course of the sun through the zodiac; whence the heat of the sun, partly by the alternation of day and night, partly by the succession of summer and winter, becomes strangely unequal. And yet this great man must go on at once to corrupt and deprave what he has rightly discovered. For laying down the law to nature (as his way is), he very dictatorially assigns as the cause of generation the approach of the sun, and as the cause of corruption his retreat; whereas both together (the approach of the sun and his retreat), not respectively, but as it were indifferently, afford a cause both for generation and production; since inequality of heat ministers to generation and corruption, equality to conservation only. | Этих различий окажется четыре. Первое состоит в том, что тепло солнца по своей степени намного легче и мягче, чем тепло огня, второе -- в том, что по качеству оно намного влажнее (тем более что проникает к нам через воздух), третье (и это самое важное) --в том, что оно в высшей степени неравномерно, то прибывая и увеличиваясь, то отступая и уменьшаясь, а это в наибольшей степени способствует рождению тел. Ибо правильно утверждал Аристотель, что главная причина тех рождений и разрушений, которые происходят здесь у нас на поверхности Земли, есть блуждающий путь Солнца по зодиаку. Отсюда и тепло Солнца -- отчасти вследствие чередования дня и ночи, отчасти вследствие смены лета и зимы -- становится удивительно неравномерным. Однако названный философ не преминул тотчас испортить и извратить то, что он правильно открыл. Ибо он, как судья природы (что у него в обычае), весьма властно приписывает причину рождения приближению солнца, а причину разрушения -- его удалению, тогда как то и другое (т. е. приближение и удаление) не соответственно, а как бы безразлично дает причину как для рождения, так и для разрушения, так как неравномерность тепла помогает рождению и разрушению вещей, а равномерность -- только их сохранению. |
| There is also a fourth specific difference between the heat of the sun and of fire, and one of very great moment; viz., that the sun operates by gentle action through long spaces of time, whereas the operations of fire, urged on by the impatience of man, are made to finish their work in shorter periods. But if anyone were to set to work diligently to temper the heat of fire and reduce it to a milder and more moderate degree, as is easily done in many ways, and were then to sprinkle and intermix a little moisture; and if above all he were to imitate the heat of the sun in its inequality; and lastly if he could submit to a slow procedure, not indeed corresponding to the operations of the sun, but yet slower than men generally adopt in working with fire; he would speedily get rid of the notion of different kinds of heat, and would attempt to imitate, if not equal or in some cases even surpass the works of the sun by the heat of fire. We have a similar instance of alliance in the revival of butterflies stupefied and half dead with cold, by slightly warming them at a fire. So that you may easily see that fire is no more without the power of giving life to animals than of ripening vegetables. Thus also Fracastorius' celebrated invention of the heated pan with which doctors cover the heads of apoplectic patients who are given over, manifestly expands the animal spirits, compressed and all but extinguished by the humors and obstructions of the brain, and exciting them to motion, just as fire acts on air or water, by consequence quickens and gives them life. Eggs also are sometimes hatched by the heat of fire, which thus exactly imitates animal heat. And there are many instances of the same kind, so that no one can doubt that the heat of fire may in many subjects be modified so as to resemble the heat of heavenly bodies and of animals. | Есть и четвертое различие между теплом солнца и огня, и оно имеет важное значение. А именно: солнце производит свои действия через большие промежутки времени, тогда как действия огня (подталкиваемого нетерпением людей) приходят к завершению через короткие промежутки. Ибо если кто-то усердно возьмется за то, чтобы смягчить тепло огня и низвести его до более умеренной и мягкой степени (а это легко сделать многими способами), и затем еще прибавит к нему некоторую влажность, особенно же если он будет подражать теплу солнца в его неравномерности, и, наконец, если он терпеливо выждет время (разумеется, не такое, которое было бы соразмерно действию солнца, но все же более длительное, чем обычно дают люди действию огня), то он легко отрешится от этой разнородности тепла и либо замыслит, либо совершит, либо в ином превзойдет действие солнца посредством тепла огня. Подобный пример союза представляет собой воскрешение малым теплом огня бабочек, окоченевших и как бы замерзших от холода. Отсюда легко заметить, что огонь так же не лишен способности оживлять одушевленное, как и делать зрелым растительное. Так же и знаменитое открытие Фракастория[109]: горячо нагретая сковорода, которую врачи надевают на головы безнадежных апоплектиков, явно распространяет животный дух, сжатый и почти подавленный соками и преградами мозга, и снова побуждает его к движению -- не иначе, чем огонь воздействует на воду или на воздух и вследствие этого их оживляет. Так же и птенцы из яиц иногда выводятся посредством тепла огня, который вполне уподобляется животному теплу. Есть и многое другое этого же рода, так что никто не может сомневаться, что во многих предметах тепло огня может быть видоизменено до подобия теплу небесных тел и животных[110]. |
| Again, let the natures in question be motion and rest. It appears to be a received division and drawn from the depths of philosophy, that natural bodies either move in circle, or move straight forward, or remain at rest. For there is either motion without limit, or rest at a limit, or progress toward a limit. Now, that perpetual motion of rotation seems to be proper to the heavenly bodies, station or rest seems to belong to the globe of the earth, while other bodies (which they call heavy or light, being indeed placed out of the region to which they naturally belong) are carried toward the masses or congregations of their likes; light bodies upward toward the circumference of the heaven, heavy bodies downward towards the earth. And this is pretty talk. | Подобным же образом пусть исследуются природы движения и покоя. Представляется основательным и происходящим из глубин философии разделение, согласно которому тела природы или вращаются, или двигаются прямолинейно, или стоят, т. е. пребывают в покое, ибо есть или движение без предела, или стояние у предела, или стремление к пределу. И вечное вращательное движение, по-видимому, свойственно небесным телам; стояние, или покой, по-видимому, принадлежит самому земному шару; остальные же тела (как их называют, тяжелые и легкие, т. е. помещенные вне места своего естественного расположения) движутся прямолинейно к массам или соединениям подобных же тел: легкие тела -- вверх по направлению к окружности неба, а тяжелые -- вниз к земле. Все это красиво сказано. |
| But we have an instance of alliance in one of the lower comets, which though far below the heaven, nevertheless revolve. And Aristotle's fiction of a comet being tied to or following some particular star has long been exploded, not only because the reason for it is not probable, but because we have manifest experience of the discursive and irregular motion of comets through various parts of the sky. | Но примером союза является любая более низкая комета. Ибо, хотя она находится много ниже неба, все же она вращается. И выдумка Аристотеля о связи или о следовании кометы за какой-нибудь звездой уже давно лопнула -- не только потому, что лишена правдоподобного основания, но и потому, что опыт явно показывает неправильное движение комет через различные места неба. |
| Again, another instance of alliance on this subject is the motion of air, which within the tropics, where the circles of rotation are larger, seems itself also to revolve from east to west. | Другой пример союза в отношении этого же самого предмета есть движение воздуха, который в тропиках (где большие круги движения), по-видимому, и сам вращается с востока на запад[111]. |
| Again, another instance would be the ebb and flow of the sea, if it be found that the waters themselves are carried in a motion of rotation (however slow and evanescent) from east to west, though subject to the condition of being driven back twice in the day. For if things be so, it is manifest that that motion of rotation is not limited to heavenly bodies, but is shared also by air and water. | Еще один пример этого рода был бы в приливе и отливе моря, если бы только обнаружилось, что сама вода находится во вращательном движении (хотя бы медленном и слабом) с востока на запад, но при этом дважды в день отбрасывается назад. Если это обстоит так, то очевидно, что вращательное движение не заканчивается в небесных телах, но сообщается воздуху и воде. |
| Even that property of light substances, viz., that they tend upward, is somewhat at fault. And on this point a bubble of water may be taken as an instance of alliance. For if there be air under the water it rapidly ascends to the surface by that motion of percussion (as Democritus calls it) by which the descending water strikes and raises the air upward; not by any effort or struggle of the air itself. And when it is come to the surface of the water, then the air is stopped from further ascent by a slight resistance it meets with in the water, which does not immediately allow itself to be separated; so that the desire of air to ascend must be very slight. | Так же и свойство легкого устремляться вверх довольно неустойчиво. Здесь за пример союза может быть взят водяной пузырь. Ибо если воздух находится под водой, то он быстро поднимается к поверхности воды вследствие того движения вытеснения (как зовет его Демокрит), с которым падающая вода толкает воздух и уносит его вверх, а не вследствие напряжения и усилия самого воздуха. Но когда воздух приходит к самой поверхности воды, то он удерживается от дальнейшего подъема легким сопротивлением, оказываемым водой, не сразу допускающей утрату непрерывности. Так что стремление воздуха вверх довольно слабо. |
| Again, let the nature in question be weight. It is quite a received division that dense and solid bodies move toward the center of the earth, rare and light toward the circumference of the heaven, as to their proper places. Now as for this notion of places, though such things prevail in the schools, it is very silly and childish to suppose that place has any power. Therefore philosophers do but trifle when they say that if the earth were bored through, heavy bodies would stop on reaching the center. Certainly it would be a wonderful and efficacious sort of nothing, or mathematical point, which could act on bodies, or for which bodies could have desire, for bodies are not acted on except by bodies. But this desire of ascending and descending depends either on the configuration of the body moved or on its sympathy or consent with some other body. Now if there be found any body which, being dense and solid, does not move to the earth, there is an end of this division. | Пусть также исследуется природа тяжести. Общепринято разделение, согласно которому плотные и твердые тела устремляются к центру земли, а разреженные и тонкие -- к окружности неба, как бы к свойственным им местам. Но что касается мест, то это совершенно пустое и ребяческое мнение (хотя в школах вещи этого рода имеют вес!![Author ID1: at Thu Dec 30 17:23:00 1999 ]), будто место имеет какую-то силу. Поэтому философы пустословят, говоря, что если бы Земля была пробуравлена, то тяжелые тела остановились бы у центра Земли. Ведь тогда оказалось бы, что имеет некую силу и действенность род небытия или математической точки, которая или действовала бы на другие тела, или была бы целью устремления других тел; тогда как тело подвержено действию только тела. В действительности же это стремление к восхождению и нисхождению заключается или в строении движущегося тела, или в симпатии, т. е. согласии с другим телом. Так что если будет найдено какое-нибудь плотное и твердое тело, которое, однако, не устремляется к Земле, то разделение этого рода будет опровергнуто. |
| But if Gilbert's opinion be received, that the earth's magnetic power of attracting heavy bodies does not extend beyond the orb of its virtue (which acts always to a certain distance and no more), and if this opinion be verified by a single instance, in that we shall have got at last an instance of alliance on the subject of weight. But at present there does not occur any instance on this subject certain and manifest. What seems to come nearest to one is that of the waterspouts, often seen in the voyage over the Atlantic Ocean toward either of the Indies. For so great is the quantity and mass of water suddenly discharged by these waterspouts that they seem to have been collections of water made before, and to have remained hanging in these places, and afterward to have been rather thrown down by some violent cause, than to have fallen by the natural motion of gravity. So that it may be conjectured that a dense and compact mass, at a great distance from the earth, would hang like the earth itself and not fall unless thrust down. But on this point I affirm nothing certain. Meanwhile in this and many other cases it will easily be seen how poor we are in natural history, when in place of certain instances I am sometimes compelled to adduce as examples bare suppositions. | И если принять мнение Гильберта о том, что магнетическая сила Земли в притяжении тяжелых тел не выходит из предела своей способности, действуя всегда на известное расстояние и не далее, и это мнение подтвердится каким-нибудь примером, то таковой и будет примером союза в данном предмете. Но в настоящее время для этого нет какого-либо верного и очевидного примера. Ближе всего сюда подходят смерчи, которые часто наблюдаются при плавании через Атлантический океан в направлении к обеим Индиям. Ибо такая сила и масса воды внезапно обрушивается этими смерчами, что, по-видимому, скопление воды собирается раньше и удерживается в этих местах, а затем скорее сбрасывается какой-либо бурной силой, чем падает от естественного движения тяготения; так что можно предположить, что плотная телесная масса может висеть на большом расстоянии от Земли, как сама Земля, и не свалиться, если не будет сброшена. Однако об этом мы не утверждаем ничего достоверного. В этом и во многом другом легко обнаруживается, сколь беспомощны мы в естественной истории, если иногда мы принуждены давать предположения вместо верных примеров. |
| Again, let the nature in question be discourse of reason. The distinction between human reason and the sagacity of brutes appears to be a perfectly correct one. Yet there are certain instances of actions performed by animals, by which it seems that brutes too have some power of syllogizing; as in the old story of the crow which, in a time of great drought being half dead with thirst, saw some water in the hollow trunk of a tree, and finding it too narrow to get in, proceeded to drop in a number of pebbles till the water rose high enough for it to drink; and this afterward passed into a proverb. | Пусть также исследуется природа движения ума. Разделение человеческого ума и умелости животных кажется вполне истинным. Однако есть примеры действий, исходящих от животных, показывающие, что и животные также как бы рассуждают. Так, передают рассказ о вороне, который во время большой засухи, полумертвый от жажды, заметил воду в дупле дерева и, так как ему не удавалось проникнуть в узкое дупло, стал бросать камешки, от которых вода поднялась и достигла такой высоты что он мог ее пить. Впоследствии это перешло даже в поговорку. |
| Again, let the nature in question be visibility. It appears to be a very correct and safe division which regards light as primarily visible, and affording the power of seeing; while color is secondarily visible, and cannot be seen without light, so that it appears to be nothing more than an image or modification of light. And yet there appear to be instances of alliance on either side, namely, snow in great quantities, and the flame of sulphur; in one of which there appears to be a color primarily giving light, in the other a light verging on color. | Пусть также исследуется природа видимости. Вполне правильным и истинным кажется разделение света, который есть первичная видимость и дает первую возможность видения, и цвета, который есть вторичная видимость и не различается без света, так что он является не чем иным, как образом или видоизменением света[112]. И все же и в том и в другом видны примеры союза, как, например, блеск и пламя в большом количестве серы. В одном из них мы наблюдаем цвет, начинающий издавать свет, в другом -- свет, склоняющийся к цвету. |
| XXXVI | XXXVI |
| Among Prerogative Instances I will put in the fourteenth place Instances of the Fingerpost, borrowing the term from the fingerposts which are set up where roads part, to indicate the several directions. These I also call Decisive and Judicial, and in some cases, Oracular and Commanding Instances. I explain them thus. When in the investigation of any nature the understanding is so balanced as to be uncertain to which of two or more natures the cause of the nature in question should be assigned on account of the frequent and ordinary concurrence of many natures, instances of the fingerpost show the union of one of the natures with the nature in question to be sure and indissoluble, of the other to be varied and separable; and thus the question is decided, and the former nature is admitted as the cause, while the latter is dismissed and rejected. Such instances afford very great light and are of high authority, the course of interpretation sometimes ending in them and being completed. Sometimes these instances of the fingerpost meet us accidentally among those already noticed, but for the most part they are new, and are expressly and designedly sought for and applied, and discovered only by earnest and active diligence. | На четырнадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры креста, беря название от тех крестов, которые ставятся на перекрестках, указывая разделение путей. Эти примеры мы также называем решающими и судящими примерами и в некоторых случаях примерами оракула и поручительства. Их смысл состоит в следующем. Если в исследовании какой-либо природы разум колеблется и не уверен, какой из двух или даже иногда из многих природ приписать причину исследуемой природы -- вследствие частого и обычного сосуществования этих природ, то примеры креста указывают, что наличие одной из этих природ при исследуемой природе постоянно и неотделимо, а другой -- непостоянно и отделимо. Здесь заканчивается исследование, и эта первая природа принимается за причину, а другая отвергается и отбрасывается. Примеры этого рода наиболее ясны и как бы авторитетны, так что ход истолкования иногда заканчивается в них и через них завершается. Иногда эти примеры креста встречаются и открываются среди того, что уже известно, но большей частью они новы и бывают отысканы, извлечены и применены лишь благодаря обдуманному намерению и настойчивому и упорному старанию. |
| For example, let the nature in question be the ebb and flow of the sea; each of which is repeated twice a day, and takes six hours each time, subject to some slight difference which coincides with the motion of the moon. The following will be a case of the parting of the roads. | Например, пусть исследуется природа прилива и отлива моря, из которых каждый дважды повторяется в течение дня и длится в нарастании и отступлении шесть часов с некоторым отклонением, совпадающим с движением луны. Путевой указатель в отношении этой природы состоит в следующем. |
| This motion must necessarily be caused either by the advance and retreat of the waters, as water shaken in a basin leaves one side when it washes the other; or else by a lifting up of the waters from the bottom and falling again, as water in boiling rises and falls. The question is to which of these two causes the ebb and flow should be assigned. Now, if we take the first, it follows that when there is a flood on one side of the sea, there must be at the same time an ebb somewhere on the other. To this point therefore the inquiry is brought. Now it has been observed by Acosta and others, after careful research, that on the shores of Florida and the opposite shores of Spain and Africa the floods take place at the same times, and the ebbs take place at the same times also; and not that there is an ebb from the shores of Spain and Africa when there is a flood on the shores of Florida. And yet if you look at it more closely, this does not prove the case in favor of the rising and against the progressive motion. For waters may move in progression, and yet rise upon the opposite shores of the same channel at the same time, as when they are thrust together and driven on from some other quarter. For so it is with rivers, which rise and fall on both banks at the same hours. And yet that motion is clearly one of progression, namely, of the waters entering the mouth of the rivers from the sea. It may therefore happen in a like manner that waters coming in a vast mass from the East Indian Ocean are driven together and pushed into the channel of the Atlantic, and on that account flood both sides at once. We must inquire therefore whether there be any other channel in which the water can be retreating and ebbing at that same time; and we have the South Sea, a sea at least as wide, indeed wider and larger than the Atlantic, which is sufficient for the purpose. | Необходимо предположить, что это движение совершается или вследствие прихода и ухода воды, наподобие воды, движущейся в тазе, когда она, омывая один край таза, оставляет другой; или вследствие вздымания воды из глубины и ниспадания ее, наподобие вскипающей и снова падающей воды. Сомнение возникает в том, к какой из этих двух причин должны быть отнесены прилив и отлив. Если принять первое предположение, то отсюда неизбежно следует, что, когда в одной части моря происходит прилив, где-нибудь в другой части происходит отлив. К этому и сведется исследование. Но Акоста[113] и некоторые другие, сделав тщательное исследование, заметили, что у побережья Флориды и у противоположных ему побережий Испании и Африки прилив происходит в одно и то же время и отлив -- также в одно и то же время, а не так, чтобы у побережья Флориды происходил прилив, когда у побережий Испании и Африки происходит отлив. И все же, если рассмотреть более тщательно, это не доказывает поднимающегося движения и не устраняет поступательного движения. Ибо может случиться, что вода прибывает и все же одновременно заливает противоположные берега одного и того же русла, когда эта вода выталкивается из какого-нибудь другого места, как это бывает в реках, где прилив и отлив к обоим берегам происходит в одно и то же время, хотя это движение есть явно движение прибывания, а именно прибывание вод, входящих из моря в устье реки. Подобным же образом может оказаться, что воды, идущие большой массой из восточного Индийского океана, вталкиваются в Атлантический океан и таким образом одновременно наводняют оба берега. Итак, должно исследовать, есть ли другое русло, в котором вода могла бы в то же время уменьшаться и оттекать. И таковое есть -- это Южный океан[114], никоим образом не меньший, чем Атлантический океан, скорее, более широкий и протяженный, который может для этого оказаться достаточным. |
| At length then, we have come to an instance of the fingerpost in this case, and it is this. If we find for certain that when there is a flood on the opposite coasts of Florida and Spain in the Atlantic, there is also a flood on the coasts of Peru and the back of China in the South Sea, then indeed on the authority of this decisive instance we must reject the assertion that the ebb and flow of the sea, which is the thing inquired into, takes place by a progressive motion; for there is no sea or place left in which the retreat or ebbing can be going on at the same time. And this may be most conveniently ascertained by asking the inhabitants of Panama and Lima (where the two oceans, the Atlantic and Pacific, are separated by a small isthmus) whether the ebb and flow of the sea takes place on the opposite sides of the isthmus at the same time; or contrariwise, when it is ebbing on one side it is flowing on the other. Now this decision or rejection appears to be certain, if we take it for granted that the earth is immovable. But if the earth revolves, it is perhaps possible that in consequence of the unequal rotation (in point of speed) of the earth and waters of the sea, the waters are violently driven upwards into a heap, which is the flood, and (when they can bear no more piling) released and let down again, which is the ebb. But on this inquiry should be made separately. Still, even on this hypothesis, our position remains equally fixed, that there must of necessity be an ebb of the sea going on in some parts at the same time that a flood is going on in others. | Итак, мы, наконец, пришли к примеру креста в отношении этого предмета. Он состоит в следующем. Если будет твердо установлено, что когда бывает прилив к противоположным берегам Атлантического океана -- как к Флориде, так и к Испании, то одновременно бывает прилив у берегов Перу и на юге Китая -- в Южном море, тогда действительно этим решающим примером опровергается в нашем исследовании утверждение о том, что прилив и отлив моря совершаются посредством поступательного движения. Ибо не остается другого моря или места, где могло бы в то же самое время происходить убывание воды или отлив. Лучше всего это можно было бы узнать, если бы спросить жителей Панамы и Лимы (где оба океана -- Атлантический и Южный -- разделяются незначительным перешейком), происходит ли одновременно прилив и отлив на противоположных сторонах перешейка или наоборот. Однако, это решение, или суждение, казалось бы верным, если принять, что Земля неподвижна. Но если Земля вращается, то может статься, что из-за неравного (в отношении быстроты или стремительности) вращения Земли и морских вод следует бурный натиск воды вверх, -- и это есть прилив, -- и их отход назад (после того как они не выдержали дальнейшего собирания), -- и это есть отлив. Но об этом должно сделать особое исследование. Впрочем, и при этом предположении одинаково твердо установленным сохраняется то, что где-нибудь неизбежно происходит отлив моря в то самое время, когда совершается прилив в других частях. |
| Again, let the nature in question be the latter of the two motions we have supposed, namely, the rising and sinking motion, if on careful examination we reject the former motion of which I spoke - the progressive. With regard to this nature the road branches into three. For the motion by which the waters rise in the flood and sink in the ebb without any accession of other waters rolling in, must necessarily be brought about in one of these three ways. Either there is an accession of water poured out from the interior of the earth, and again retreating into it; or there is no accession to the mass of water, but the same waters (without increase of quantity) are extended or rarefied so as to occupy a greater space and dimension, and again contract themselves; or there is no increase either of supply or of extension, but the same waters (the same in quantity as in density) are raised by some magnetic force attracting them from above, and by consent therewith, and then fall back again. Let us now dismiss the two former causes of motion and reduce our inquiry to the last; that is to say, let us inquire whether any such raising by consent or magnetic force may happen. Now in the first place it is evident that the waters, as they lie in the trench or hollow of the sea, cannot all be raised at once for want of something to take their place at the bottom; so that even if there were in water any such desire to rise, it would be barred and checked by the cohesion of things, or (as it is commonly called) the abhorrence of a vacuum. It remains that the waters must be raised in one part, and thereby be diminished and retreat in another. Again, it will follow of necessity that the magnetic force, since it cannot act upon the whole, will act with the greatest intensity on the middle, so as to raise up the water in the middle; upon which the rest must follow and fall away from the sides. | Подобным же образом пусть -- в том случае если при тщательном рассмотрении будет отброшено первое движение, о котором мы говорили, поступательное, -- исследуется второе из предположенных нами движений: вздымающееся и опускающееся движение моря; тогда в отношении этой природы крест будет таков. Движение, вследствие которого воды во время приливов и отливов поднимаются и снова опускаются без какого-либо прибавления притекающих других вод, должно совершаться одним из следующих трех способов: или потому, что это обилие воды исходит из недр земли и снова туда возвращается; или потому, что, без какого бы то ни было возрастания массы воды, те же самые воды (не увеличивая своего количества) расширяются или разрежаются, так что то занимают большее место и пространство, то снова сжимаются; или потому, что, хотя ни обилие, ни протяжение не увеличиваются, эти же самые воды по количеству и плотности или разреженности поднимаются какой-либо магнетической силой, притягивающей и влекущей их вверх, и затем снова опускаются. Итак, сведем теперь (если угодно) исследование к этому последнему виду движения (опустим два предыдущих). Пусть исследуется, возможно ли такое поднятие через симпатию, или магнетическую силу. Прежде всего очевидно, что все воды моря, находящиеся в его лоне, не могут одновременно подняться, ибо чему было бы занять их место на дне. Так что если бы даже и было в водах некое подобного рода стремление подняться, то оно было бы сломлено и сдержано взаимной связью вещей, чтобы (как обычно говорят) не появилась пустота. Значит, остается, что воды поднимаются в одной части и по причине этого уменьшаются и отступают в другой. И далее, отсюда с необходимостью следует, что указанная магнетическая сила сильнейшим образом действует на середину, так как не может воздействовать на все, -- так что она поднимает воды в середине, и, следовательно, они покидают и оставляют края. |
| Thus at length we come to an instance of the fingerpost on this subject. For if we find that in the ebb of the sea the surface of the water is more arched and round, the waters rising in the middle of the sea and falling away from the sides, that is, the shores; and that in the flood the same surface is more even and level, the waters returning to their former position; then indeed on the authority of this decisive instance the raising by magnetic force may be admitted; otherwise it must be utterly rejected. And this would not be difficult to ascertain by trial in straits with sounding lines, viz., whether during ebbs the sea be not higher or deeper toward the middle than during floods. It is to be observed however that, if this be the case, the waters must (contrary to the common opinion) rise in ebbs and sink in floods, so as to clothe and wash the shores. | Итак, мы наконец пришли к примеру креста в отношении этого предмета. Он состоит в следующем. Если будет найдено, что во время отлива морских вод поверхность моря будет более выпуклой и округленной, так как воды поднимаются на середине и уходят по краям -- к берегам, а во время прилива та же поверхность будет более ровной и гладкой, так как воды вернулись к своему прежнему положению, то тогда, действительно, можно благодаря этому решающему примеру принять вспучивание посредством магнетической силы, в противном же случае оно решительно должно быть отвергнуто. Это нетрудно испытать в морях посредством лота, а именно установив, не будет ли море на середине более высоко или глубоко во время отлива, чем во время прилива. Следует, однако, заметить, что если дело обстоит так, то это означало бы (обратно тому, как думают), что воды во время отливов поднимаются, а во время приливов опускаются и таким путем покрывают и затопляют берега. |
| Again, let the nature investigated be the spontaneous motion of rotation, and in particular whether the diurnal motion whereby to our eyes the sun and stars rise and set, be a real motion of rotation in the heavenly bodies, or a motion apparent in the heavenly bodies, and real in the earth. We may here take for an instance of the fingerpost the following. If there be found in the ocean any motion from east to west, however weak and languid; if the same motion be found a little quicker in the air, especially within the tropics, where because of the larger circles it is more perceptible; if the same motion be found in the lower comets, but now lively and vigorous; if the same motion be found in planets, but so distributed and graduated that the nearer a planet is to the earth its motion is slower, the further a planet is distant from the earth its motion is quicker, and quickest of all in the starry sphere; then indeed we should receive the diurnal motion as real in the heavens, and deny such motion to the earth. Because it will be manifest that motion from east to west is perfectly cosmical, and by consent of the universe, being most rapid in the highest parts of the heavens, and gradually falling off, and finally stopping and becoming extinct in the immovable - that is, the earth. | Пусть также исследуется природа самопроизвольного вращательного движения, и в частности является ли суточное движение, вследствие которого солнце и звезды восходят и заходят для нашего зрения, действительным движением вращения небесных тел или движением, только по видимости принадлежащим небесным телам, в действительности же принадлежащим Земле. Пример креста в отношении этого предмета мог бы быть таков. Если откроется какое-либо движение в океане с востока на запад, хотя бы очень медленное и слабое; если это же самое движение окажется несколько более стремительным в воздухе, в особенности у тропиков, где его легче заметить вследствие большей величины кругов; если это самое движение, уже ставши живым и сильным, откроется в более низких кометах; если это самое движение откроется в планетах, и притом в такой постепенности, что, чем ближе оно к Земле, тем медленнее, чем дальше от нее, тем быстрее, и наконец в звездном небе становится быстрейшим, -- то тогда следует считать суточное движение действительным движением в небесах и отвергнуть движение Земли. Ибо тогда будет очевидно, что движение с востока на запад есть вполне космическое и совершается в силу согласного строя Вселенной, будучи в вершинах небес наиболее быстрым, постепенно ослабевая и наконец превращаясь и затухая в неподвижном, т. е. в Земле[115]. |
| Again, let the nature in question be that other motion of rotation so much talked of by philosophers, the resistant and contrary motion to the diurnal, viz., from west to east, which old philosophers attribute to the planets, also to the starry sphere, but Copernicus and his followers to the earth as well. And let us inquire whether any such motion be found in nature, or whether it be not rather a thing invented and supposed for the abbreviation and convenience of calculation, and for the sake of that pretty notion of explaining celestial motions by perfect circles. For this motion in the heavens is by no means proved to be true and real, either by the failing of a planet to return in its diurnal motion to the same point of the starry sphere, or by this, that the poles of the zodiac differ from the poles of the world; to which two things we owe this idea of motion. For the first phenomenon is well accounted for by supposing that the fixed stars outrun the planets and leave them behind; the second, by supposing a motion in spiral lines; so that the inequality of return and the declination to the tropics may rather be modifications of the one diurnal motion than motions contrary or round different poles. And most certain it is, if one may but play the plain man for a moment (dismissing the fancies of astronomers and schoolmen, whose way it is to overrule the senses, often without reason, and to prefer what is obscure), that this motion does actually appear to the sense such as I have described; for I once had a machine made with iron wires to represent it. | Пусть также исследуется природа того другого вращательного движения, о котором так много говорят астрономы, которое обратно и противоположно суточному движению, т. е. направлено с запада на восток; это движение древние астрономы приписывают планетам, а также звездному небу. Коперник же и его последователи -- также и Земле. Пусть исследуется, есть ли в природе вещей какое-либо такое движение, или же оно только выдумано для сокращения и удобства вычислений и ради этого прекрасного представления, сводящего движение небесных тел к совершенным кругам. Ибо никоим образом нельзя доказать, что то движение в высотах действительно и реально, -- ни неполным возвращением планеты в суточном движении на прежнее место звездного неба, ни различием между полюсами зодиака и полюсами мира, т. е. теми двумя обстоятельствами, которые породили у нас представление об этом движении. Ибо первое явление отлично объясняется посредством опережения и оставления позади[116], второе -- посредством спиральных линий, так что неполнота возвращения и уклонение к тропикам могут быть, скорее, изменениями этого единственного суточного движения, чем движением, противоположным суточному или происходящим по отношению к другим полюсам. И несомненно, что если бы мы на некоторое время стали рассуждать, как простые люди (оставив выдумки астрономов и схоластов, у которых в обычае без основания подавлять чувство и предпочитать темное), то это движение для чувства окажется таким, как мы о нем говорили; и мы даже однажды представили его изображение посредством железных нитей -- наподобие машины. |
| The following would be an instance of the fingerpost on this subject. If it be found in any history worthy of credit that there has been any comet, whether high or low, which has not revolved in manifest agreement (however irregular) with the diurnal motion, but has revolved in the opposite direction, then certainly we may set down thus much as established, that there may be in nature some such motion. But if nothing of the kind can be found, it must be regarded as questionable, and recourse be had to other instances of the fingerpost about it. | По отношению к этому предмету пример креста мог бы быть следующим. Если будет открыто в какой-нибудь достоверной истории, что была какая-нибудь комета, более высокая или более низкая, которая не вращалась в очевидном согласии с суточным движением (хотя бы не совсем правильно), но вместо того вращалась в обратную сторону, то тогда, конечно, должно будет полагать, что в природе возможно такое движение. Но без открытия такого рода это движение надо почитать сомнительным и следует прибегнуть к другим примерам креста в отношении этого предмета. |
| Again, let the nature in question be weight or heaviness. Here the road will branch into two, thus. It must needs be that heavy and weighty bodies either tend of their own nature to the center of the earth, by reason of their proper configuration; or else that they are attracted by the mass and body of earth itself as by the congregation of kindred substances, and move to it by sympathy. If the latter of these be the cause, it follows that the nearer heavy bodies approach to the earth, the more rapid and violent is their motion to it; and that the further they are from the earth, the feebler and more tardy is their motion (as is the case with magnetic attraction); and that this action is confined to certain limits. So that if they were removed to such a distance from the earth that the earth's virtue could not act upon them, they would remain suspended like the earth itself, and not fall at all. | Пусть также исследуется природа веса или тяготения. Путевой указатель в отношении этой природы состоит в следующем. Необходимо допустить, что тяжелые и весомые тела или по своей природе устремляются к центру Земли в силу их схематизма, или притягиваются и привлекаются телесной массой самой Земли как собранием родственных по природе тел и движутся к ней в силу симпатии. И если причиной является последнее, то отсюда следует, что, чем ближе становится тяжелое тело к Земле, тем оно устремляется к ней сильнее и с большим натиском; чем дальше оно отстоит от Земли, тем медленнее и слабее стремится к ней (как это происходит в случае магнитного притяжения); и это совершается лишь в пределах определенного пространства, так что, если это тяжелое тело будет удалено на такое расстояние, что сила Земли не сможет на него воздействовать, оно останется висящим, как сама Земля, и вовсе не низвергнется. |
| With regard to this, then, the following would be an instance of the fingerpost. Take a clock moved by leaden weights, and another moved by the compression of an iron spring. Let them be exactly adjusted, that one go not faster or slower than the other. Then place the clock moving by weights on the top of a very high steeple, keeping the other down below, and observe carefully whether the clock on the steeple goes more slowly than it did on account of the diminished virtue of its weights. Repeat the experiment in the bottom of a mine, sunk to a great depth below the ground; that is, observe whether the clock so placed does not go faster than it did on account of the increased virtue of its weights. If the virtue of the weights is found to be diminished on the steeple and increased in the mine, we may take the attraction of the mass of the earth as the cause of weight. | Итак, в отношении этого пример креста может состоять в следующем. Нужно взять часы из числа таких, которые приводятся в движение свинцовыми гирями, и другие часы из числа тех, которые приводятся в движение сжатием железной пружины, и тщательно испытать их, чтобы ни одни не шли быстрее или медленнее других. Затем часы, движущиеся посредством гирь, надо поместить на вершину какого-нибудь высочайшего храма, а другие часы оставить внизу и тщательно заметить, не пойдут ли часы, расположенные на высоте, медленнее, чем раньше, вследствие уменьшения силы тяготения. Этот же опыт нужно сделать и в глубоко вырытых под землей шахтах: не пойдут ли часы этого рода быстрее, чем обычно, вследствие увеличения силы тяготения. И если обнаружится, что сила тяготения уменьшается на высоте и увеличивается под землей, то за причину тяготения надо будет принять притяжение телесной массой Земли[117]. |
| Again, let the nature investigated be the polarity of the iron needle when touched with the magnet. With regard to this nature the road will branch into two, thus. Either the touch of the magnet of itself invests the iron with polarity to the north and south; or it simply excites and prepares the iron, while the actual motion is communicated by the presence of the earth, as Gilbert thinks, and labors so strenuously to prove. To this point therefore tend the observations which he has collected with great sagacity and industry. One is, that an iron nail which has lain for a long time in a direction between north and south gathers polarity without the touch of the magnet by its long continuance in this position; as if the earth itself, which on account of the distance acts but feebly (the surface or outer crust of the earth being destitute, as he insists, of magnetic power), were yet able by this long continuance to supply the touch of the magnet and excite the iron, and then shape and turn it when excited. Another is, that if iron that has been heated white-hot be, while cooling, laid lengthwise between north and south, it also acquires polarity without the touch of the magnet; as if the parts of the iron, set in motion by ignition and afterwards recovering themselves, were at the very moment of cooling more susceptible and sensitive to the virtue emanating from the earth than at other times, and thus became excited by it. But these things, though well observed, do not quite prove what he asserts. | Пусть также исследуется полярность железной иглы, которой коснулся магнит. В отношении этой природы путевой указатель будет состоять в следующем. Необходимо допустить, что прикосновение магнита или из себя придает железу склонение к северу или югу, или только возбуждает железо и делает его чувствительным, движение же сообщается ему присутствием самой Земли, как полагает и усердно стремится доказать Гильберт. Сюда относится то, что он добыл тщательным исследованием. А именно: что железный гвоздь, который долго был направлен с севера к югу, приобретает полярность без прикосновения магнита, как будто сама Земля, которая вследствие дальности расстояния действует слабо (ибо поверхность или самая внешняя корка Земли лишена, как он утверждает, магнетической силы), все же благодаря длительности воздействия заменила прикосновение магнита и возбудила железо, а затем, когда оно было возбуждено, направляет и склоняет его. Далее, если раскаленное добела железо будет во время охлаждения положено в направлении с севера к югу, то оно приобретает полярность без касания магнитом, как будто части железа, приведенные в движение раскаливанием, а затем возвращающиеся в свое прежнее положение, в самый момент угасания более восприимчивы и чувствительны к силе, исходящей от Земли, чем в другое время, и потому подвергаются возбуждению. Однако, хотя это хорошее наблюдение, все же оно не вполне доказывает то, что утверждает Гильберт[118]. |
| Now with regard to this question an instance of the fingerpost would be the following. Take a magnetic globe and mark its poles; and set the poles of the globe toward the east and west, not toward the north and south, and let them remain so. Then place at the top an untouched iron needle, and allow it to remain in this position for six or seven days. | Пример креста в отношении этого предмета мог бы состоять в следующем. Надо взять глобус (terrella)[119], сделанный из магнита, и обозначить его полюсы; расположить полюсы глобуса по направлению с востока на запад, а не с севера на юг и так оставить. Затем надо положить на глобус железную иглу, не касавшуюся магнита, и оставить в таком положении на шесть или семь дней. |
| The needle while over the magnet (for on this point there is no dispute) will leave the poles of the earth and turn toward the poles of the magnet; and therefore, as long as it remains thus, it points east and west. Now if it be found that the needle, on being removed from the magnet and placed on a pivot, either starts off at once to the north and south, or gradually turns in that direction, then the presence of the earth must be admitted as the cause; but if it either points as before east and west, or loses its polarity, this cause must be regarded as questionable, and further inquiry must be made. | Игла (в этом нет сомнения), находясь над магнитом, оставит полюсы мира и отклонится к магнитным полюсам. Итак, пока это будет продолжаться, она будет склоняться к востоку и к западу мира. И вот если обнаружится, что эта игла, будучи удалена от магнита и положена на свою ось, тотчас направится к северу и югу или хотя бы постепенно уклонится туда, тогда за причину следует принять присутствие Земли. Если же она обратится (как прежде) к востоку и западу или потеряет полярность, то следует эту причину признать сомнительной и повести исследование дальше. |
| Again, let the nature in question be the corporeal substance of the moon; that is, let us inquire whether it be rare, consisting of flame or air, as most of the old philosophers opined, or dense and solid, as Gilbert and many moderns, with some ancients, maintain. The reasons for the latter opinion rest chiefly on this, that the moon reflects the rays of the sun; nor does light seem to be reflected except by solid bodies. | Пусть также исследуется телесная субстанция Луны -- тонка ли она, т. е. огненна или воздушна, как полагало большинство древних философов, или тверда и плотна, как утверждает Гильберт[120] и многие новые философы вместе с некоторыми из древних. Основания этого последнего мнения заключаются больше всего в том, что луна отражает лучи солнца, а свет, по-видимому, не отражается чем-либо иным, кроме плотного тела. |
| Therefore instances of the fingerpost on this question will (if any) be those which prove that reflection may take place from a rare body, as flame, provided it be of sufficient denseness. Certainly, one cause of twilight, among others, is the reflection of the rays of the sun from the upper part of the air. Likewise we occasionally see rays of the sun in fine evenings reflected from the fringes of dewy clouds with a splendor not inferior to that reflected from the body of the moon, but brighter and more gorgeous; and yet there is no proof that these clouds have coalesced into a dense body of water. Also we observe that the dark air behind a window at night reflects the light of a candle, just as a dense body would. We should also try the experiment of allowing the sun's rays to shine through a hole on some dusky bluish flame. For indeed the open rays of the sun, falling on the duller kinds of flame, appear to deaden them so that they seem more like white smoke than flame. These are what occur to me at present as instances of the fingerpost with reference to this question, and better may perhaps be found. But it should always be observed that reflection from flame is not to be expected, except from a flame of some depth, for otherwise it borders on transparency. This however may be set down as certain - that light on an even body is always either received and transmitted or reflected. | Примерами креста в отношении этого предмета (если они здесь вообще возможны) могли бы быть такие, которые показывали бы отражение от тонкого тела, каково, например, пламя, если оно достаточной толщины. Но несомненно, одна из причин сумерек состоит в отражении солнечных лучей верхней частью воздуха. Иногда также мы видим в ясный вечер, как лучи солнца, отраженные от краев дождевых туч, сверкают не меньше, но, скорее, с большим блеском и пышностью, чем те, которые отражаются от тела луны, а между тем нет оснований полагать, что эти тучи сгустились в плотное тело воды. Мы видим также, что ночью темный воздух за окнами отражает свет свечи не меньше, чем плотное тело[121]. Следует также сделать опыт, направив лучи солнца через отверстие на какое-либо темноватое синее пламя. Действительно, открытые лучи солнца, падающие на темное пламя, как бы убивают его, так что оно кажется скорее белым дымом, чем пламенем. Вот то, что я в настоящее время могу привести как примеры креста в отношении этого предмета. Быть может, возможно найти и лучшие. Но во всяком случае нужно заметить, что не следует ожидать отражения от пламени, если оно не будет иметь известной глубины, ибо иначе оно склоняется к прозрачности. Но можно считать за достоверное, что однородное тело всегда или воспримет и пропустит дальше свет или отразит его. |
| Again, let the nature in question be the motion of projectiles (darts, arrows, balls, etc.) through the air. This motion the schoolmen, as their way is, explain in a very careless manner, thinking it enough to call it a violent motion as distinguished from what they call a natural motion; and to account for the first percussion or impulse by the axiom that two bodies cannot occupy the same place on account of the impenetrability of matter, and not troubling themselves at all how the motion proceeds afterward. But with reference to this inquiry the road branches into two in this way. Either this motion is caused by the air carrying the projected body and collecting behind it, as the stream in the case of a boat, or the wind in that of straws; or it is caused by the parts of the body itself not enduring the impression, but pushing forward in succession to relieve themselves from it. | Пусть также исследуется природа движения брошенных тел, как, например, движения копий, стрел, ядер в воздухе. Это движение схоластика по своему обыкновению объясняет совершенно небрежно, полагая, что достаточно будет назвать это движение насильственным движением в отличие от естественного (как они его называют); и для того, чтобы объяснить этот первый удар, или толчок, она удовлетворяется следующим положением: "Два тела не могут быть в одном месте во избежание взаимопроникновения их измерений", а о последовательном ходе этого движения совершенно не заботится. В отношении этого свойства путевой указатель состоит в следующем. Или это движение вызывается воздухом, несущим брошенное тело и собирающимся позади него, наподобие реки, несущей лодку, или ветра, несущего солому; или тем, что части самого тела не выдерживают сжатия и, чтобы ослабить его, последовательно движутся. |
| The former of these explanations is adopted by Fracastorius and almost all who have entered into the investigation with any subtlety, and there is no doubt that the air has something to do with it. But the other notion is undoubtedly the true one, as is shown by countless experiments. Among others the following would be an instance of the fingerpost on this subject: that a thin iron plate or stiffish iron wire, or even a reed or pen split in half, when pressed into a curve between the finger and thumb, leaps away. For it is obvious that this motion cannot be imputed to the air gathering behind the body, because the source of motion is in the middle of the plate or reed, not in the extremities. | Первое из этих объяснений принимал Фракасторий[122] и почти все, кто более внимательно исследовал это движение. И нет сомнения в том, что здесь есть некоторое участие воздуха; но, несомненно, истинно второе движение, как это явствует из бесчисленных опытов. Среди примеров креста в отношении этого предмета можно указать следующий: согнув и сжав между указательным и большим пальцами упругую железную полоску, или нить, или даже тростинку, или перо, разделенное продольно, заставим их отскочить. Очевидно, что это движение не может быть приписано воздуху, собирающемуся позади тела, ибо источник движения -- посредине пластинки или пера, а не на краях. |
| Again, let the nature in question be the rapid and powerful motion of the expansion of gunpowder into flame, by which such vast masses are upheaved, such great weights discharged, as we see in mines and mortars. With respect to this nature the road branches into two in this way. The motion is excited either by the mere desire of the body to expand when set on fire, or partly by that and partly by the desire of the crude spirit in the body, which flies rapidly away from the fire and bursts violently from its embrace as from a prison house. The schoolmen and common opinion deal only with the former desire. For men fancy themselves very fine philosophers when they assert that the flame is endowed by its elementary form with a necessity of occupying a larger space than the body had filled when in the form of powder, and that hence the motion ensues. Meanwhile, they forget to notice that although this be true on the supposition that flame is generated, it is yet possible for the generation of flame to be hindered by a mass of matter sufficient to suppress and choke it; so that the case is not reduced to the necessity they insist on. For that expansion must necessarily take place, and that there must needs follow thereon a discharge or removal of the opposing body, if flame be generated, they rightly judge. | Пусть также исследуется природа быстрого и могущественного движения пороха, расширяющегося в огонь, когда опрокидываются такие массы, исторгаются такие тяжести, как мы это видим на примере подкопов и мортир. Путевой указатель в отношении этой природы состоит в следующем. Или это движение возбуждается исключительно стремлением тела к расширению, после того как оно воспламенено; или также присоединяющимся неудержимым стремлением духа, который быстро убегает от огня и бурно вырывается из его окружения, словно из темницы. Однако схоластика и обычное мнение учитывают только то первое стремление. Ибо люди считают хорошей философией утверждения, что элементарная форма пламени с необходимостью заставляет его занимать более широкое пространство, чем занимало это же самое тело, когда оно имело форму пороха, и отсюда следует это движение. Между тем они совершенно не замечают, что хотя бы это и было верно для случая, когда пламя порождается, однако такая масса, которая в состоянии подавить и заглушить пламя, может воспрепятствовать его рождению, так что дело не сводится к той неизбежности, о которой они говорят. Они правильно судят о том, что если рождается пламя, то неизбежно происходит расширение и отсюда следует выталкивание или отталкивание того тела, которое оказывает противодействие. |
| But this necessity is altogether avoided if the solid mass suppress the flame before it be generated. And we see that flame, especially in its first generation, is soft and gentle, and requires a hollow space wherein to play and try its strength. Such violence therefore cannot be attributed to flame by itself. But the fact is that the generation of these windy flames, or fiery winds as they may be called, arises from a conflict of two bodies of exactly opposite natures; the one being highly inflammable, which is the nature of sulphur, the other abhorring flame, as the crude spirit in niter. So that there ensues a strange conflict, the sulphur kindling into flame with all its might (for the third body, the willow charcoal, does no more than incorporate and combine the other two), while the spirit of the niter bursts forth with all its might and at the same time dilates itself (as air, water, and all crude bodies do when affected by heat), and by thus flying and bursting out fans meanwhile the flame of the sulphur on all sides as with hidden bellows. | Но эта неизбежность совершенно устраняется, если эта твердая масса подавляет пламя, прежде чем оно родилось. И мы видим, что пламя, особенно при первом зарождении, мягко и спокойно и ищет прикрытия, за которым могло бы играть и испытать свою силу. Поэтому такое неистовство нельзя приписать этому предмету, взятому самому по себе. На самом же деле рождение такого раздувающегося пламени, как бы огненного ветра, происходит из столкновения двух тел и их природ, совершенно противоположных друг другу. Одно из них весьма воспламеняемо. Это та природа, которая сильна в сере. Другое боится пламени. Это есть простой дух, который пребывает в селитре. Так что происходит удивительное столкновение. Сера воспламеняется, насколько может (ибо третье тело, а именно ивовый уголь, почти ничего не производит, кроме как сочетает и объединяет эти два тела), в то время как дух селитры рвется прочь, насколько может, и вместе с тем расширяется (ибо так делают и воздух, и все простые тела, и вода, расширяясь от тепла) и этим бегством и извержением раздувает пламя серы во все стороны, как скрытые кузнечные мехи. |
| On this subject we may have instances of the fingerpost of two kinds. The first, of those bodies which are most highly inflammable, as sulphur, camphor, naphtha and the like, with their compounds, which catch fire more quickly and easily than gunpowder if not impeded (from which it appears that the desire of bursting into flame does not produce by itself that stupendous effect); the other, of those bodies which shun and abhor flame, as all salts. For we find that if salts are thrown into the fire their aqueous spirit bursts out with a crackling noise before flame is caught; which is the case also, though in a milder degree, with the stiffer kinds of leaves, the aqueous part escaping before the oily catches fire. But this is best seen in quicksilver, which is not inaptly called mineral water. For quicksilver, without bursting into flame, by mere eruption and expansion almost equals the force of gunpowder, and is also said, when mixed with gunpowder, to increase its strength. | Примеры креста в отношении этого предмета могли бы быть двух родов. Одни дают тела, наиболее воспламеняемые, как сера, камфора, нефть и т. п., вместе с их смесями. Они легче и скорее, чем порох, воспринимают пламя, если только им в этом не препятствуют, из чего явствует, что стремление к воспламенению само по себе еще не производит этого ошеломляющего действия. Другие примеры дают те тела, которые отвращаются и убегают от пламени, -- таковы все соли. Ибо мы видим, что если их бросить в огонь, то водяной дух вырывается с шумом прежде, чем пламя его охватит, -- это также в слабой степени происходит с более жесткими листьями, когда водяная часть вырывается прежде, чем огонь охватывает маслянистую часть. Но больше всего это замечается на ртути, которая неплохо именуется минеральной водой, ибо она без воспламенения, а одним только извержением и расширением почти достигает силы пороха. Говорят также, что, будучи примешана к пороху, она увеличивает его силу. |
| Again, let the nature in question be the transitory nature of flame and its instantaneous extinction. For the nature of flame appears to have no fixed consistency here with us, to be every moment generated and every moment extinguished; for it is clear that in flames which continue and last, the continuance we see is not of the same individual flame, but is caused by a succession of new flame regularly generated. Nor does the flame remain numerically identical, as is easily seen from this, that if the food or fuel of flame be taken away, the flame instantly goes out. With reference to this nature the roads branch into two, thus: the instantaneous nature proceeds either from a cessation of the cause which at first produced the flame, as in light, sound, and the motion called "violent"; or from this, that the flame, though able by its own nature to remain with us, suffers violence and is destroyed by the contrary natures that surround it. | Пусть также исследуется преходящая природа пламени и его мгновенное затухание. Ибо мы не наблюдаем устойчивого пламени, но оно как бы на отдельные мгновения рождается и тотчас гаснет. Ибо очевидно, что длительность в том пламени, которое представляется устойчивым, не есть длительность одного и того же отдельного пламени, но составляется из последовательности новых вспышек, непрерывно порождаемых, так что пламя совсем не остается численно тем же. Это легко усмотреть и из того, что пламя тотчас же исчезает, если удалить пищу пламени, или горючее. Путевой указатель в отношении этого предмета состоит в следующем. Эта природа мгновенности происходит или от того, что устраняется причина, которая сначала рождает пламя, как это происходит со светом, звуком или с теми движениями, которые называют насильственными; или от того, что хотя пламя по своей природе и могло бы длиться, но его угнетают и разрушают окружающие его противодействующие природы. |
| On this subject therefore we may take the following as an instance of the fingerpost. We see in large fires how high the flames ascend, for the broader the base of the flame, the higher is its vertex. Thus extinction appears to commence at the sides, where the flame is compressed and troubled by the air. But the heart of the flame, which is not touched by the air but surrounded by other flame on all sides, remains numerically identical; nor is it extinguished until gradually compressed by the surrounding air. Thus all flame is in the form of a pyramid, being broader at the base where the fuel is, but sharp at the vertex, where the air is antagonistic and fuel is wanting. But smoke is narrow at the base and grows broader as it ascends, like an inverted pyramid; the reason being that the air admits smoke and compresses flame. For let no one dream that lighted flame is air, when in fact they are substances quite heterogeneous. | Итак, в отношении этого предмета пример креста мог бы быть следующим. Мы видим, как высоко поднимается пламя более сильных пожаров. Ибо, насколько шире основание пламени, настолько выше подъем. Отсюда видно, что первое загасание пламени происходит по сторонам, где воздух сжимает пламя и вредит ему. Внутренняя же часть пламени, которой воздух не касается, но которая со всех сторон окружена другим пламенем, остается численно той же и не гаснет, пока постепенно не будет сдавлена воздухом, окружающим пламя с боков. Поэтому каждое пламя имеет пирамидальную форму, будучи более широко в своем основании, вблизи горючего, в вершине же (где воздух враждебен, а горючего недостает) -- острее. Дым же, более узкий в основании, поднимаясь, расширяется и образует как бы обращенную пирамиду, очевидно, потому, что воздух воспринимает дым, но подавляет пламя. Ибо никто но должен воображать, что пламя есть зажженный воздух, так как это совершенно разнородные тела. |
| But we may have an instance of the fingerpost more nicely adapted to this purpose, if the thing can be made manifest with bicolored lights. Fix a lighted wax taper in a small metal stand; place the stand in the middle of a bowl, and pour round it spirit of wine, but not enough to reach the top of the stand. Then set fire to the spirit of wine. The spirit of wine will yield a bluish, the taper a yellow flame. Observe therefore whether the flame of the taper (which is easily distinguished by its color from the flame of the spirit of wine, since flames do not mix at once, as liquids do) remains in a conical or rather tends to a globular form, now that there is nothing to destroy or compress it. If the latter is found to be the case, it may be set down as certain that flame remains numerically identical as long as it is enclosed within other flame and feels not the antagonistic action of the air. | Для этого предмета можно было бы дать весьма подходящий пример креста, достигнув наглядности посредством пламени двух цветов. Нужно взять маленькую металлическую чашку и в ней укрепить зажженную маленькую восковую свечу; поместить чашку в таз и кругом налить винный спирт в умеренном количестве, чтобы он не достигал краев чашки; затем зажечь винный спирт. Этот винный спирт даст более синее пламя, а свеча -- более желтое. Теперь заметим, остается ли пламя свечи пирамидальным (а это пламя легко отличить по цвету от пламени винного спирта, ибо пламя с пламенем не смешивается тотчас, как жидкости), или оно больше склоняется к шарообразной форме, когда нет ничего, что бы его сжимало или разрушало[123]. Если произойдет последнее, то следует считать достоверным, что пламя численно остается тем же, пока заключено внутри другого пламени и не испытывает враждебной силы воздуха. |
| Let this suffice for instances of the fingerpost. I have dwelt on them at some length to the end that men may gradually learn and accustom themselves to judge of nature by instances of the fingerpost and experiments of light, and not by probable reasonings. | О примерах креста сказано достаточно. Мы дольше задержались на них с той целью, чтобы люди постепенно научились и привыкли судить о природе на основании примеров креста и светоносных опытов, а не только вероятных соображений. |
| XXXVII | XXXVII |
| Among Prerogative Instances I will put in the fifteenth place Instances of Divorce, which indicate the separation of natures of most familiar occurrence. They differ from the instances subjoined to the instances of companionship, in that the latter indicate the separation of a nature from some concrete substance with which it is ordinarily in conjunction, while these instances indicate the separation of one nature from another. They differ from instances of the fingerpost, in that they determine nothing, but simply notify the separability of one nature from another. Their use is to detect false forms and to dissipate slight theories suggested by what lies on the surface, and so serve as ballast to the understanding. | На пятнадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры расхождения, указывающие разобщения таких природ, которые обыкновенно встречаются вместе. Они, однако, отличаются от примеров, относимых к примерам сопровождения, ибо те указывают отделенность какой-либо природы от какой-либо конкретности, с которой она обычно связана, а эти указывают разъединенность одной какой-либо природы от другой. Они отличаются также от примеров креста, ибо они ничего не определяют, а только напоминают об отделенности одной природы от другой. Их можно использовать для вскрытия ложных форм и для того, чтобы рассеять легковесные заключения от тех вещей, которые находятся под рукой, являясь для разума как бы свинцом или гирей. |
| For example, let the natures investigated be those four natures which Telesius accounts as messmates and chamber fellows, namely: heat, brightness, rarity, mobility or promptness to motion. We find, however, many instances of divorce between them. For air is rare and mobile, not hot or bright; the moon is bright without heat; boiling water is hot without light; the motion of an iron needle on a pivot is quick and nimble, and yet the body is cold, dense, and opaque; and there are many more of the kind. | Например, пусть исследуются те четыре природы, которые Телезий называет "сожительствующими" и как бы существующими под одним кровом: теплое, светлое, тонкое, подвижное или склонное к движению[124]. Среди них все же встречается много примеров расхождения. Так, воздух тонок и легок в движении, но не теплый и не светлый; луна светит, но без тепла; кипящая вода тепла, но не светит; движение железной иглы на оси легко и быстро, и все же совершается в холодном, плотном, темном теле; и так далее. |
| Again, let the natures investigated be corporeal nature and natural action. For it seems that natural action is not found except as subsisting in some body. Yet in this case also we shall perhaps be able to find some instance of divorce; such, for example, as magnetic action, by which iron is drawn to the magnet, heavy bodies to the globe of the earth. There may also be added some other operations performed at a distance. For such action takes place both in time, occupying moments not a mere instant of time, and in space, passing through degrees and distances. There is therefore some moment of time, and some distance of space, in which the virtue or action remains suspended between the two bodies which produce the motion. The question therefore is brought to this: whether the bodies which are the limits of the motion dispose or alter the intermediate bodies, so that by a succession of actual contacts the virtue passes from limit to limit, meanwhile subsisting in the intermediate body; or whether there is no such thing, but only the bodies, the virtue, and the distances. In rays of light, indeed, and sounds, and heat, and certain other things acting at a distance, it is probable that the intermediate bodies are disposed and altered, the more so because they require a medium qualified for carrying on the operation. But that magnetic or attractive virtue admits of media without distinction, nor is the virtue impeded in any kind of medium. And if the virtue or action has nothing to do with the intermediate body, it follows that there is a natural virtue or action subsisting for a certain time and in a certain space without a body, since it neither subsists in the limiting nor in the intermediate bodies. And therefore magnetic action may be an instance of divorce between corporeal nature and natural action. To which may be appended as a corollary or advantage not to be omitted that here is a proof furnished by merely human philosophy of the existence of essences and substances separate from matter and incorporeal. For allow that natural virtue and action, emanating from a body, can exist for a certain time and in a certain space altogether without a body, and you are not far from allowing that it can also emanate originally from an incorporeal substance. For corporeal nature appears to be no less requisite for sustaining and conveying natural action than for exciting or generating it. | Пусть также исследуются телесная природа и естественное действие. Ибо очевидно, что естественное действие не встречается кроме как существующим в каком-либо теле. И все же могут быть в отношении этого некоторые примеры расхождения. Таково магнетическое действие, в силу которого тело движется к магниту, а тяжелые тела -- к земному шару. Можно также указать некоторые другие случаи действия на расстоянии, так как действие этого рода совершается и во времени -- не в один миг, а через некоторый промежуток, и в пространстве -- через ступени и расстояния, и, следовательно, есть какое-то мгновение времени и какой-то промежуток пространства, когда эта сила или действие пребывает в середине между теми двумя телами, которые производят движение. Таким образом, рассуждение сводится к следующему: располагают ли и изменяют ли тела, являющиеся пределами движения, посредствующие тела так, что путем преемственности и действительного соприкосновения сила переходит от предела к пределу, на время задерживаясь в посредствующем теле, или ничего нет, кроме тел, силы и пространства. Возможно также, что в лучах света, в звуке, тепле и некоторых других действиях на расстоянии располагаются и изменяются посредствующие тела, тем более что посредник для перенесения такого действия необходим. Магнетическая же, или сближающая, сила допускает эти посредствующие тела как бы без различия и не встречает препятствия ни в каком посредствующем теле. Но если эта сила или действие никак не связаны с посредствующим телом, то отсюда следует, что на некоторое время и в некотором месте есть сила или естественное действие, существующее без тела, ибо она не присутствует ни в предельных телах, ни в посредствующих. Поэтому магнетическое действие сможет быть примером расхождения в отношении телесной природы и естественного действия. Отсюда вытекает еще следующее добавление, которым не следует пренебрегать: согласно философскому умозрению, можно предпринять доказательство того, что бывают отделенные и бестелесные сущности и субстанции. Действительно, если естественная сила или действие, исходящие от тела, могут существовать совершенно без тела в некоторое время и в некотором месте, то к этому приближается то, что они могут в своем происхождении проистекать от бестелесной сущности. Ибо телесная природа представляется не менее необходимой для поддержания передачи естественного действия, чем для его возбуждения или рождения. |
| XXXVIII | XXXVIII |
| Now follow five classes of instances which under one general name I call Instances of the Lamp, or of First Information. They are those which aid the senses. For since all interpretation of nature commences with the senses and leads from the perceptions of the senses by a straight, regular, and guarded path to the perceptions of the understanding, which are true notions and axioms, it follows of necessity that the more copious and exact the representations of the senses, the more easily and prosperously will everything proceed. | Следующие пять родов примеров мы обозначаем одним общим названием -- примерами светильника, или первого осведомления. Это те примеры, которые помогают чувству. Ибо если всякое истолкование природы начинается с чувства и по прямой, постоянной, верной дороге идет от восприятий чувств к восприятиям разума, каковыми являются истинные понятия и аксиомы, то неизбежно: чем обильнее и точнее были представления самого чувства, тем легче и удачнее будет достигнуто все остальное. |
| Of these five instances of the lamp, the first strengthen, enlarge, and rectify the immediate actions of the senses; the second make manifest things which are not directly perceptible by means of others which are; the third indicate the continued processes or series of those things and motions which are for the most part unobserved except in their end or periods; the fourth provide the sense with some substitute when it utterly fails; the fifth excite the attention and notice of the sense, and at the same time set bounds to the subtlety of things. Of these I shall now speak in their order. | Из этих пяти примеров светильника первые примеры усиливают, пополняют и исправляют непосредственное действие чувства; вторые приводят нечувственное к чувственному; третьи указывают продолжительность процесса или последовательность тех вещей и движений, которые большей частью незаметны, кроме как в их завершении или периодах; четвертые заменяют чем-либо чувство тогда, когда оно совершенно бессильно; пятые возбуждают внимание чувства и его способность замечать, а также ограничивают тонкость вещей. Но о каждом из этих примеров надо сказать в отдельности. |
| XXXIX | XXXIX |
| Among Prerogative Instances I will put in the sixteenth place Instances of the Door or Gate, this being the name I give to instances which aid the immediate actions of the senses. Now of all the senses it is manifest that sight has the chief office in giving information. This is the sense, therefore, for which we must chiefly endeavor to procure aid. Now the aids to sight are of three kinds: it may be enabled to perceive objects that are not visible; to perceive them further off; and to perceive them more exactly and distinctly. | На шестнадцатое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры дверей, или ворот. Этим именем мы называем те примеры, которые помогают непосредственным действиям чувства. Очевидно, что среди чувств первое место в отношении осведомления занимает зрение, для которого поэтому особенно важно изыскать помощь. Эта помощь может быть троякой: или чтобы зрение воспринимало то, что было ему недоступно; или чтобы оно воспринимало на большем расстоянии; или воспринимало бы точнее и яснее[125]. |
| Of the first kind (not to speak of spectacles and the like, which serve only to correct or relieve the infirmity of a defective vision, and therefore give no more information) are those recently invented glasses which disclose the latent and invisible minutiae of bodies and their hidden configurations and motions by greatly increasing their apparent size; instruments by the aid of which the exact shape and outline of body in a flea, a fly, a worm, and also colors and motions before unseen, are not without astonishment discerned. It is also said that a straight line drawn with a pen or pencil is seen through such glasses to be very uneven and crooked, the fact being that neither the motion of the hand, though aided by a ruler, nor the impression of the ink or color, is really even, although the unevenness is so minute that it cannot be detected without such glasses. And here (as is usual in things new and wonderful) a kind of superstitious observation has been added, viz., that glasses of this sort do honor to the works of nature but dishonor to the works of art. The truth however is only this, that natural textures are far more subtle than artificial. For the microscope, the instrument I am speaking of, is only available for minute objects. So that if Democritus had seen one, he would perhaps have leaped for joy, thinking a way was now discovered of discerning the atom, which he had declared to be altogether invisible. The incompetency however of such glasses, except for minutiae alone, and even for them when existing in a body of considerable size, destroys the use of the invention. For if it could be extended to larger bodies, or to the minutiae of larger bodies, so that the texture of a linen cloth could be seen like network, and thus the latent minutiae and inequalities of gems, liquors, urine, blood, wounds, etc., could be distinguished, great advantages might doubtless be derived from the discovery. | К первому роду относятся (если не принимать во внимание очки и прочее такого рода, что служит только для исправления и облегчения слабости зрения и потому не осведомляет полнее) те недавно изобретенные зрительные приборы, которые, сильно увеличивая видимые размеры тел, показывают их неявные и невидимые подробности и скрытые строения и движения. С помощью этого открытия мы не без удивления различаем в блохе, мухе, червяке точные очертания и линии тел, а также цвета и движения, не замечавшиеся прежде. Более того, говорят, что прямая линия, проведенная пером или карандашом, представляется через эти стекла очень неровной и извилистой, очевидно, потому, что и движения руки (хотя бы и с помощью линейки), и нанесение чернил или краски в действительности неравномерны, хотя их неравномерность столь незначительна, что ее нельзя заметить без помощи подобных стекол. Люди присоединили сюда даже некоторое суеверное наблюдение (как это бывает с новыми и удивительными вещами), будто стекла этого рода украшают творения природы и обезображивают творения искусства. Это, однако, объясняется только тем, что ткани природных тел много тоньше, чем искусственные. Ведь эти стекла пригодны только для мелких частиц. Если бы их увидел Демокрит, он бы возликовал, думая, что открыт способ видеть атом, который, как он утверждал, совершенно невидим. Однако неприменимость стекол этого рода ни к чему, кроме мелких частиц (да и то, если они принадлежат не слишком большому телу), ограничивает полезность этой вещи. Ибо, если бы можно было распространить это изобретение на большие тела или на частицы больших тел, так чтобы возможно было различать строение льняной ткани, как сети, и подобным же образом различать скрытые частицы и неровности драгоценных камней, жидкостей, мочи, крови, ран и многих других вещей, то, несомненно, можно было бы извлечь из этого изобретения большую пользу. |
| Of the second kind are those other glasses discovered by the memorable efforts of Galileo, by the aid of which, as by boats or vessels, a nearer intercourse with the heavenly bodies can be opened and carried on. For these show us that the Milky Way is a group or cluster of small stars entirely separate and distinct, of which fact there was but a bare suspicion among the ancients. They seem also to point out that the spaces of the planetary orbits, as they are called, are not altogether destitute of other stars, but that the heaven begins to be marked with stars before we come to the starry sphere itself, although with stars too small to be seen without these glasses. With this instrument we can descry those small stars wheeling as in a dance round the planet Jupiter, whence it may be conjectured that there are several centers of motion among the stars. With this the inequalities of light and shade in the moon are more distinctly seen and placed, so that a sort of selenography can be made. With this we descry spots on the sun, and similar phenomena - all indeed noble discoveries, so far as we may safely trust to demonstrations of this kind, which I regard with suspicion chiefly because the experiment stops with these few discoveries, and many other things equally worthy of investigation are not discovered by the same means. | Ко второму роду относятся те стекла, которые изобретены достопамятными усилиями Галилея. Посредством них, как посредством лодок или кораблей, открывается и осуществляется более близкая связь с небесными телами. Таким путем было установлено, что Млечный Путь есть пучок или собрание мелких звезд, вполне исчислимых и разделенных, о чем древние только догадывались. Посредством этих стекол, по-видимому, можно установить, что так называемое пространство планетных орбит вовсе не лишено других звезд, но что на небе появляются звезды еще до видимого звездного неба, хотя и меньшие, чем те, которые можно заметить без этих стекол. Благодаря указанному изобретению можно также рассмотреть хороводы малых звезд вокруг планеты Юпитер, из чего можно заключить, что в движениях звезд есть много центров. Таким же образом можно яснее различить и разместить светлые и темные неровности луны, так что может быть создана некая селенография. Тем же способом можно открыть пятна на солнце и другие явления этого рода; все это, конечно, значительные открытия, насколько можно полагаться на доказательства этого рода. Я в этом сомневаюсь прежде всего потому, что опыт остается в пределах этих немногих открытий и этим способом не открыто многое другое, равным образом достойное исследования. |
| Of the third kind are measuring rods, astrolabes, and the like, which do not enlarge the sense of sight, but rectify and direct it. And if there are other instances which aid the remaining senses in their immediate and individual actions, and yet are of a kind which add nothing to the information already possessed; they are not to the present purpose, and therefore I have omitted to mention them. | К третьему роду относятся шесты для измерения земли, астролябии и тому подобные орудия, которые не расширяют чувства зрения, но исправляют и направляют его. Если же есть другие примеры, помогающие остальным чувствам в их непосредственных и обособленных действиях, то это примеры такого рода, которые не прибавляют к осведомлению ничего сверх того, что уже имеется, и потому не пригодны для нашей теперешней цели. Поэтому мы о них не упоминаем[126]. |
| XL | XL |
| Among Prerogative Instances I will put in the seventeenth place Summoning Instances, borrowing the name from the courts of law, because they summon objects to appear which have not appeared before. I also call them Evoking Instances. They are those which reduce the nonsensible to the sensible, that is, make manifest things not directly perceptible by means of others which are. | На семнадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим побуждающие примеры, взяв это название из гражданского права, ибо они побуждают к появлению то, что прежде не появлялось. Мы зовем их также призывающими примерами: они приводят нечувственное к чувственному. |
| An object escapes the senses either on account of its distance; or on account of the interposition of intermediate bodies; or because it is not fitted for making an impression on the sense; or because it is not sufficient in quantity to strike the sense; or because there is not time enough for it to act on the sense; or because the impression of the object is such as the sense cannot bear; or because the sense has been previously filled and occupied by another object, so that there is not room for a new motion. These cases have reference principally to the sight, and secondarily to the touch. For these two senses give information at large and concerning objects in general, whereas the other three give hardly any information but what is immediate and relates to their proper objects. | Вещи ускользают от чувства или вследствие удаленности предмета; или потому, что находящиеся в промежутке тела преграждают путь восприятию; или потому, что предмет не способен создать впечатление для чувства; или потому, что размер предмета недостаточен для того, чтобы подействовать на чувство; или потому, что время не соразмерно для возбуждения чувства; или потому, что чувство не переносит действия предмета; или потому, что другой предмет ранее наполнил чувство и завладел им, так что для нового движения нет места. Все это преимущественно относится к зрению, а затем к осязанию. Ибо эти два чувства осведомляют широко и об общих предметах, тогда как остальные три почти не осведомляют, кроме как непосредственно и о близких им предметах. |
| In the first kind, where an object is imperceptible by reason of its distance, there is no way of manifesting it to the sense but by joining to it or substituting for it some other object which may challenge and strike the sense from a greater distance - as in communication by beacons, bells, and the like. | В первом роде приведение к чувственному возможно только в случае, когда к той вещи, которую чувство не может различить из-за расстояния, присоединяется или заменяет ее другая вещь, которая может издали больше возбуждать и поражать чувство, как, например, при обозначении вещей посредством огней, колоколов и тому подобного. |
| In the second kind, this reduction or secondary manifestation is effected when objects that are concealed by the interposition of bodies within which they are enclosed and cannot conveniently be opened out are made manifest to the sense by means of those parts of them which lie on the surface, or make their way from the interior. Thus the condition of the human body is known by the state of the pulse, urine, and the like. | Во втором роде вещи, скрытые в глубине и загражденные другими телами, и те, которые не могут быть легко вскрыты, приводятся к чувству посредством того, что лежит на поверхности или вытекает изнутри, как, например, распознается состояние человеческого тела по пульсу, моче и тому подобному. |
| In the third and fourth kind, reductions are applicable to a great many things, and in the investigations of nature should be sought for on all sides. For example, it is obvious that air and spirit, and like bodies, which in their entire substance are rare and subtle, can neither be seen nor touched. Therefore, in the investigation of bodies of this kind it is altogether necessary to resort to reductions. | В третьем и четвертом роде приведения охватывают весьма многое и должны изыскиваться отовсюду для исследования вещей. Укажем такой пример. Ясно, что нельзя ни различить, ни осязать ни воздух, ни дух, ни другие предметы этого рода, тонкие в своем веществе. Поэтому в исследовании таких тел, конечно, необходимы приведения. |
| Thus let the nature in question be the action and motion of the spirit enclosed in tangible bodies. For everything tangible that we are acquainted with contains an invisible and intangible spirit which it wraps and clothes as with a garment. Hence that three-fold source, so potent and wonderful, of the process of the spirit in a tangible body. For the spirit in a tangible substance, if discharged, contracts bodies and dries them up; if detained, softens and melts them; if neither wholly discharged nor wholly detained, gives them shape, produces limbs, assimilates, digests, ejects, organizes, and the like. And all these processes are made manifest to the sense by conspicuous effects. | Итак, пусть исследуется природа действия и движения духа, заключенного в осязаемых телах. Ибо все осязаемое для нас содержит невидимый и неосязаемый дух, который оно покрывает и как бы одевает. Отсюда и происходит этот троякий, могущественный и удивительный источник движения в осязаемом теле: дух, исторгаясь из осязаемого тела, сжимает и сушит его, а удерживаясь в нем, размягчает и разжижает его; а если он не совсем исторгнут и не совсем удержан, то он оформляет тело, расчленяет, упорядочивает, организует и тому подобное. И все это приводится к чувственному посредством заметных действий. |
| For in every tangible inanimate body the enclosed spirit first multiplies itself and, as it were, feeds upon those tangible parts which are best disposed and prepared for that purpose and so digests and elaborates and turns them into spirit; and then they escape together. Now this elaboration and multiplication of the spirit is made manifest to the sense by diminution of weight. For in all desiccation there is some decrease of quantity, not only of the quantity of spirit previously existing in the body, but also of the body itself, which was before tangible and is newly changed. For spirit is without weight. Now the discharge or emission of the spirit is made manifest to the sense in the rust of metals and other similar putrefactions which stop short before they come to the rudiments of life; for these belong to the third kind of process. For in compact bodies the spirit finds no pores or passages through which to escape and is therefore compelled to push and drive before it the tangible parts themselves, so that they go out along with it; whence proceed rust and the like. On the other hand the contraction of the tangible parts after some of the spirit is discharged (upon which desiccation ensues), is made manifest to the sense not only by the increased hardness of the body, but much more by the rents, contractions, wrinklings, and shrivelings in the body which thereupon take place. For the parts of wood split asunder and are contracted; skins shrivel; and not only that, but if the spirit is suddenly discharged by the heat of fire, they hasten so fast to contraction as to curl and roll themselves up. | Ибо в каждом осязаемом неодушевленном теле заключенный дух сначала приумножается и как бы пожирает те осязаемые части, которые наиболее для этого доступны и пригодны. Он их обрабатывает, преобразует и обращает в дух и наконец улетает вместе с ними. Эта переработка и умножение духа приводят к чувственному уменьшению веса. Ибо в каждом усыхании что-нибудь отходит от количества, и не только из духа, существовавшего до того, но и из тела, которое было прежде осязаемым и заново преобразовалось. Ведь дух невесом. Выход, или исторжение, духа приводится к чувственному в ржавчине металлов и в других гниениях этого рода, которые имеют место, прежде чем происходит переход к началам жизни. Они относятся к третьему роду указанного движения. Ибо в более твердых телах дух не находит отверстий и пор для того, чтобы вылететь. Поэтому он вынужден проталкивать осязаемые части и гнать их перед собой, чтобы они вместе с ним вышли из тела. Отсюда получается ржавчина и тому подобное. Сжатие же осязаемых частей после того, как исторгнута часть духа (почему и происходит это усыхание), приводится к чувству как через само увеличение твердости вещи, так и в еще большей степени через происходящие отсюда трещины, сморщивание, ссыхание тела. Так, части дерева отскакивают и ссыхаются, кожа морщится. Более того (если дух исторгается внезапно вследствие нагревания огнем), тела так спешат сжаться, что свиваются и свертываются. |
| On the contrary, where the spirit is detained and yet expanded and excited by heat or something analogous thereto (as happens in the more solid or tenacious bodies), then are bodies softened, as white hot iron; or they become fluid, as metals; or liquid, as gums, wax, and the like. Thus the contrary operations of heat, which hardens some substances and melts others, are easily reconciled, since in the former the spirit is discharged, in the latter it is excited and detained; whereof the melting is the proper action of the heat and spirit, the hardening is the action of the tangible parts only on occasion of the discharge of the spirit. | Напротив того, там, где дух задерживается и все же возбуждается и расширяется действием тепла и подобного ему (как это бывает в телах более твердых и крепких), -- там тела размягчаются, как раскаленное добела железо, текут, как металлы, превращаются в жидкость, как смолы, воск и тому подобное. Поэтому легко сблизить эти противоположные действия тепла, которые делают одни тела твердыми, а другие превращают в жидкость, ибо в первом случае дух исторгается, а во втором приводится в движение и удерживается. Последнее из этих действий есть действие самого тепла и духа, предыдущее же есть действие осязаемых частей, только обусловленное исторжением духа. |
| But when the spirit is neither wholly detained nor wholly discharged, but only makes trials and experiments within its prison house, and meets with tangible parts that are obedient and ready to follow, so that wheresoever the spirit leads they go along with it, then ensues the forming of an organic body and the development of organic parts, and all the other vital actions as well in vegetable as in animal substances. And these operations are made manifest to the sense chiefly by careful observation of the first beginnings and rudiments or essays of life in animalculae generated from putrefaction, as in ants' eggs, worms, flies, frogs after rain, etc. There is required, however, for the production of life both mildness in the heat and pliancy in the substance, that the spirit may neither be so hurried as to break out, nor be confined by the obstinacy of the parts, but may rather be able to mold and model them like wax. | Но там, где дух не совсем удержан и не совсем исторгнут, а лишь делает попытки выйти из своего заключения и встречает осязаемые части, повинующиеся ему и воспроизводящие каждое его движение, так что, куда ведет дух, туда и они за ним следуют, -- там происходит образование органического тела, образование членов и остальные жизненные действия как в растительных телах, так и в животных. Это лучше всего приводится к чувству тщательным наблюдением первых начал или попыток к жизни в маленьких животных, рождающихся из гниения, как, например, в яйцах муравья, червях, мухах, лягушках после дождя и т. д. Однако для оживления требуется и мягкость тепла, и податливость тела, чтобы дух не вырывался поспешно и не удерживался вследствие твердости частей, но скорее мог бы сгибать и лепить их, наподобие воска. |
| Again, that most noble distinction of spirit which has so many applications (viz., spirit cut off; spirit simply branching; spirit at once branching and cellulate - of which the first is the spirit of all inanimate substances, the second of vegetables, the third of animals), is brought as it were before the eyes by several instances of this kind of reduction. | С другой стороны, многие из приводящих примеров как бы ставят у нас перед глазами наиболее важное и имеющее наиболее широкое значение различение отдельных разновидностей духа (дух или разделенный, или просто разветвленный, или одновременно и разветвленный и разделенный на клетки; первый вид есть дух всех неодушевленных тел, второй -- растительных тел и третий -- животных тел). |
| In like manner it appears that the more subtle textures and configurations of things (though the entire body be visible or tangible) are perceptible neither to the sight nor touch. And therefore in these also, our information comes by way of reduction. Now the most radical and primary difference between configurations is drawn from the abundance or scantiness of the matter occupying the same space or dimensions. For all other configurations (which have reference to the dissimilarity of the parts contained in the same body, and to their collocation and position) are but secondary in comparison with the former. | Подобным же образом явствует, что более тонкие ткани и схематизмы (хотя бы тело в целом было видимо и осязаемо) не различаются и не осязаются. И в этом также осведомление идет посредством приведения. При этом наиболее коренное и первичное различие схематизмов берется из обилия или скудости материи, занимающей данное пространство или измерение. Ибо остальные схематизмы (относящиеся к несходству частей, содержащихся в одном и том же теле, и к их размещениям и местоположениям) имеют второстепенное значение в сравнении с предыдущим. |
| Thus let the nature in question be the expansion or coition of matter in bodies compared one with another, viz., how much matter occupies how much space in each. For there is nothing more true in nature than the twin propositions that "nothing is produced from nothing," and "nothing is reduced to nothing," but that the absolute quantum or sum total of matter remains unchanged, without increase or diminution. Nor is it less true that of that quantum of matter more or less is contained under the same space or dimensions according to the diversity of bodies; as in water more, in air less. So that to assert that a given volume of water can be changed into an equal volume of air is as much as to say that something can be reduced to nothing; as on the other hand to maintain that a given volume of air can be turned into an equal volume of water is the same as to say that something can be produced out of nothing. And it is from this abundance and scantiness of matter that the abstract notions of dense and rare, though variously and promiscuously used, are, properly speaking, derived. We must also take for granted a third proposition which is also sufficiently certain, viz., that this greater or less quantity of matter in this or that body is capable of being reduced by comparison to calculation and to exact or nearly exact proportions. Thus one would be justified in asserting that in any given volume of gold there is such an accumulation of matter, that spirit of wine, to make up an equal quantity of matter, would require twenty-one times the space occupied by the gold. | Итак, пусть исследуется относительная распространенность или сжатость материи в телах, т. е. сколько в каждом из них материя занимает пространства. Ибо нет в природе ничего вернее этих двух предложений: "Из ничего ничего не происходит" и "Нечто не обращается в ничто". Все количество материи, или ее сумма, остается постоянной и не увеличивается и не уменьшается. Не менее истинно и то, что "Количество материи, содержащееся в одном и том же пространстве или измерении, бывает большим или меньшим для различных тел". Так, в воде материи больше, а в воздухе --меньше. И если бы кто-нибудь стал утверждать, что он может обратить какой-либо объем воды в равный объем воздуха, то это было бы то же, как если бы он сказал, что может нечто обратить в ничто. Наоборот, если бы кто-нибудь стал утверждать, что он может обратить какой-либо объем воздуха в равный объем воды, то это было бы то же, как если бы он сказал, что он может сделать нечто из ничего. И из этого изобилия и скудости материи, собственно, и отвлекаются понятия плотного и разреженного, которые употребляются во многих и различных смыслах. Следует принять и третье утверждение, также достаточно достоверное: что большее или меньшее количество материи, о котором мы говорим, в том или другом теле можно привести (сделав сравнение) к расчету точным или приблизительно точным соизмерением. Так, например, если кто-нибудь скажет: в данном объеме золота такая плотность материи, что для винного спирта потребуется пространство в двадцать один раз большее, чем занимаемое золотом, для того чтобы сравниться с ним по количеству материи, -- то он не ошибется. |
| Now the accumulation of matter and its proportions are made manifest to the sense by means of weight. For the weight answers to the quantity of matter in the parts of a tangible body, whereas spirit and the quantum of matter which it contains cannot be computed by weight, for it rather diminishes the weight than increases it. But I have drawn up a very accurate table on this subject, in which I have noted down the weights and volumes of all the metals, the principal stones, woods, liquors, oils, and many other bodies, natural as well as artificial - a thing of great use in many ways, as well for light of information as for direction in practice, and one that discloses many things quite beyond expectation. Not the least important of which is this - it shows that all the variety in tangible bodies known to us (such bodies I mean as are tolerably compact and not quite spongy and hollow, and chiefly filled with air) does not exceed the limit of the ratio of 1 to 21 - so limited is nature, or at any rate that part of it with which we have principally to do. | Плотность же материи и ее учет приводятся к чувственному посредством веса. Ибо вес соответствует количеству материи в отношении частей осязаемого тела; дух же и его количество, возникшее из материи, не могут быть измерены посредством веса, ибо дух, скорее, облегчает вес, чем увеличивает его. Мы составили весьма тщательную таблицу[127], в которую включили веса и пространства отдельных металлов, важнейших камней, древесины, жидкостей, масел и многих других тел, как естественных, так и искусственных. Это вещь весьма полезная как для осведомления, так и для практики и открывает много вещей сверх всякого ожидания. Не следует почитать незначительным и даваемое ею указание, что все заключающееся в известных нам осязаемых телах разнообразие (мы имеем в виду хорошо соединенные тела, а не губчатые и пустые и в большой степени наполненные воздухом) не выходит за пределы соотношения частей 21 к 1. Значит, настолько ограничена природа или по крайней мере та часть ее, которой мы в наибольшей степени пользуемся. |
| I have also thought it worth while to try whether the proportions can be calculated which intangible or pneumatic bodies bear to bodies tangible. This I attempted by the following contrivance. I took a glass phial, capable of holding about an ounce, using a small vessel that less heat might be required to produce evaporation. This phial I filled with spirit of wine almost to the neck, selecting spirit of wine, because I found by the former table that of all tangible bodies (which are well united and not hollow) this is the rarest and contains the least quantity of matter in a given space. After that, I noted exactly the weight of the spirit and phial together. I then took a bladder capable of holding about a quart from which I squeezed out, as well as I could, all the air, until the two sides of the bladder met. The bladder I had previously rubbed over gently with oil, to make it closer, and having thus stopped up the pores, if there were any, I inserted the mouth of the phial within the mouth of the bladder, and tied the latter tightly round the former with a thread smeared with wax in order that it might stick more closely and tie more firmly. After this I set the phial on a chafing dish of hot coals. Presently the steam or breath of the spirit of wine, which was dilated and rendered pneumatic by the heat, began gradually to expand the bladder and swelled it out on all sides like a sail. When this took place, I immediately took the glass off the fire, placing it on a carpet that it might not crack with the cold, at the same time making a hole in the bladder lest the steam should turn liquid again on the cessation of the heat and so disturb the calculations. I then removed the bladder, and weighing the spirit of wine which remained, computed how much had been converted into steam or air. Then, comparing the space which the body had occupied while it was spirit of wine in the phial with the space which it afterward occupied when it had become pneumatic in the bladder, I computed the results, which showed clearly that the body had acquired by the change a degree of expansion a hundred times greater than it had had before. | Мы также сочли необходимым требованием, предъявляемым к нашему усердию, испытать, могут ли быть рассчитаны отношения неосязаемых, или воздушных, тел к осязаемым телам. К этому мы приступили следующим образом. Мы взяли стеклянный фиал, вмещающий примерно одну унцию. Мы пользовались малым сосудом для того, чтобы последующее испарение могло совершиться посредством меньшего тепла. Этот фиал наполнили почти до горлышка винным спиртом. Мы выбрали винный спирт, ибо из предыдущей таблицы видели, что среди осязаемых тел (которые хорошо соединены между собой и непористы) он наиболее разрежен и в своем объеме содержит самое малое количество материи. Затем мы точно заметили вес жидкости вместе с этим фиалом. Потом взяли пузырь, содержащий в себе приблизительно две пинты. Из этого пузыря мы выжали, насколько было возможно, весь воздух, так что обе стороны пузыря сошлись. Предварительно же мы обмазали пузырь маслом, слегка его растерев, чтобы лучше замкнуть пузырь, заполнив маслом те поры, которые у него были. Горлышко фиала мы вставили внутрь этого пузыря и пузырь крепко перевязали вокруг горлышка фиала, слегка навощив для этого нить, чтобы она лучше примкнула и туже завязала. Затем, наконец, мы поставили фиал над горящим в очаге углем. Спустя короткое время пар, или испарение, винного спирта, расширившегося от тепла и обратившегося в воздушное состояние, постепенно начал раздувать пузырь и растянул его во все стороны, как парус. Как только это произошло, мы тотчас отодвинули склянку от огня и поставили на ковер, чтобы она не лопнула от охлаждения. Немедленно сделали в вершине пузыря отверстие, чтобы пар по прекращении тепла не превратился снова в жидкость и не смешал бы расчеты. Затем сняли самый пузырь и снова установили вес винного спирта, который оставался. Отсюда мы вычислили, сколько спирта ушло в пар, или воздушное состояние, и затем, сравнив, сколько места, или пространства, заполняло бы это тело, оставаясь винным спиртом в фиале, а также, сколько пространства заполняло оно после того, как стало воздушным в пузыре, подвели расчеты. И из них вполне явствовало, что это тело, обращенное и измененное таким образом, возросло в объеме более чем в сто раз. |
| Again, let the nature in question be heat or cold, in a degree too weak to be perceptible to the sense. These are made manifest to the sense by a calendar glass such as I have described above. For the heat and cold are not themselves perceptible to the touch, but the heat expands the air, and the cold contracts it. Nor again is this expansion and contraction of the air perceptible to the sight, but the expansion of the air depresses the water, the contraction raises it, and so at last is made manifest to the sight; not before, nor otherwise. | Пусть также исследуется природа тепла или холода, притом в такой слабой степени, в какой они не воспринимаются чувством. Здесь приведение к чувству достигается посредством измерительного стекла, которое мы выше описали. Ибо тепло и холод сами по себе не воспринимаются осязанием, но тепло расширяет воздух, а холод сжимает. Это расширение и сжатие воздуха не воспринимаются также зрением, но расширившийся воздух понижает воду, а сжатый -- поднимает ее. И только тогда совершается приведение к зрению -- не раньше и не иначе. |
| Again, let the nature in question be the mixture of bodies, viz., what they contain of water, oil, spirit, ash, salt, and the like; or (to take a particular instance) what quantity of butter, curd, whey, etc., is contained in milk. These mixtures, so far as relates to tangible elements, are made manifest to the sense by artificial and skillful separations. But the nature of the spirit in them, though not immediately perceived, is yet discovered by the different motions and efforts of the tangible bodies in the very act and process of their separation and also by the acridities and corrosions, and by the different colors, smells, and tastes of the same bodies after separation. And in this department men have labored hard, it is true, with distillations and artificial separations, but not with much better success than in the other experiments which have been hitherto in use. For they have but groped in the dark and gone by blind ways and with efforts painstaking rather than intelligent, and (what is worst of all), without attempting to imitate or emulate nature, but rather destroying by the use of violent heats and overstrong powers all that more subtle configuration in which the occult virtues and sympathies of things chiefly reside. Nor do they remember or observe, while making such separations, the circumstances which I have elsewhere pointed out, namely, that when bodies are tormented by fire or other means, many qualities are communicated by the fire itself and by the bodies employed to effect the separation which did not exist previously in the compound; whence strange fallacies have arisen. For it must not be supposed that all the vapor which is discharged from water by the action of fire was formerly vapor or air in the body of the water, the fact being that the greatest part of it was created by the expansion of the water from the heat of the fire. | Пусть также исследуется природа смешения тел, т. е. что они содержат от воды, от масла, от спирта, от пепла и солей и т. д. Или (в частности) какое количество содержится в молоке масла, казеина, сыворотки и т. д. Это приводится к чувству посредством искусных и тщательных разделений, поскольку речь идет об осязаемом. Но природа духа в них хотя и не замечается непосредственно, однако через разнообразные движения и устремления осязаемых тел открывается в самом действии и процессе выделения -- через появление остроты, разъеданий и различных цветов, запахов, вкусов тех же тел после этого выделения. В этой области люди упорно работали посредством перегонок и искусных разделений, но не с большей удачей, чем в других опытах, которые до сих пор производятся. Ибо люди шли ощупью, вслепую, с помощью, скорее, трудолюбия, чем разума, и (что хуже всего) без всякого подражания природе или соревнования с ней, но разрушая (посредством чрезмерного нагревания и воздействия слишком могущественных сил) всякие более тонкие схематизмы, в которых главным образом содержатся скрытые свойства и согласия вещей. В разделениях этого рода до разума или наблюдения людей обычно не доходит то, о чем мы напоминали в другом месте[128], а именно: когда тело обрабатывается огнем или другими средствами, то многие качества, которых раньше не было, внедряются в эти тела самим огнем и теми телами, которые применяются для разделения. Отсюда происходят поразительные ошибки. Так, не весь пар, который огонь исторгает из воды, был ранее паром или воздухом в теле воды, но в наибольшей части его создало расширение воды от огня. |
| So in general, all the nice tests of bodies whether natural or artificial by which the genuine are distinguished from the adulterated, the better from the viler sort, should be referred to this division; for they make manifest to the sense things not directly perceptible by means of those which are. They should therefore be sought and collected from all quarters with diligent care. | Точно так же сюда надо отнести все исследованные испытания тел -- как естественных, так и искусственных, позволяющие отличить истинное от поддельного, лучшее от худшего. Ибо они приводят невоспринимаемое чувством к воспринимаемому чувством. Поэтому их нужно заботливо и старательно собирать отовсюду. |
| With regard to the fifth way in which objects escape the sense, it is obvious that the action of sense takes place in motion, and that motion takes place in time. If therefore the motion of any body be either so slow or so quick that it bears no proportion to the moments which the sense takes to act in, the object is not perceived at all, as in the motion of the hand of a clock and again in the motion of a musket ball. Now motion which is too slow to be perceived is easily and usually made manifest to the sense by means of aggregates of motion. Motion which is too quick has not hitherto been competently measured, and yet the investigation of nature requires that this be done in some cases. | Что касается сокрытости пятого рода, то очевидно, что действие чувства происходит в движении, а движение во времени. Следовательно, если движение какого-либо тела совершается столь медленно или столь быстро, что оно несоразмерно времени, в течение которого совершается действие чувства, то мы совершенно не замечаем предмета, как это бывает при движении стрелки часов или при движении пули мушкета. Однако движение, которое не замечается по причине его медленности, легко привести к чувству суммированием этих движений; те же движения, которые не замечаются по причине их быстроты, до сих пор еще достаточно не измерены. Однако исследование природы в некоторых случаях требует сделать это. |
| In the sixth kind, where the sense is hindered by the too great power of the object, the reduction may be effected either by removing the object to a greater distance from the sense; or by deadening its effects by the interposition of a medium which will weaken without annihilating the object; or by admitting and receiving the reflection of the object where the direct impression is too powerful, as that of the sun, for instance, in a basin of water. | В шестом же роде, где чувству препятствует слишком большая заметность предмета, приведение достигается или отдалением предмета от чувства, или ослаблением предмета путем расположения в такой среде, которая убавит силу предмета, но не уничтожит ее, или посредством восприятия отражения предмета, если прямое воздействие было бы чрезмерно сильным, как, например, отражения солнца в бассейне с водой. |
| The seventh cause, where the sense is so charged with one object that it has no room for the admission of another, is almost wholly confined to the sense of smell and has little to do with the matter in hand. So much then for the reduction of the nonsensible to the sensible - or the modes of making manifest to the sense things not directly perceptible by means of others which are. | Седьмой же род сокрытости, где чувство столь обременено предметом, что для нового допущения нет места, почти и не встречается, кроме как при запахах, и не имеет большого отношения к нашему исследованию. Поэтому удовольствуемся тем, что уже сказано о приведениях невоспринимаемого чувством к ощутимому. |
| Sometimes, however, the reduction is made not to the sense of a man, but of some other animal whose sense in some cases is keener than man's; as of certain scents to the sense of a dog; of the light which is latent in air when not illumined from without to the sense of a cat, owl, and similar animals which see in the dark. For Telesius has justly observed that there is in the air itself a certain original light, though faint and weak, and hardly of any use to the eyes of men and most animals; inasmuch as animals to whose sense this light is adapted see in the dark, which it is hardly to be believed they do either without light, or by a light within. | Иногда, однако, приведение совершается не к чувству человека, но к чувству какого-либо другого животного, чувствительность которого в некоторых случаях превосходит человеческую. Таково, например, действие некоторых запахов на чутье собаки; действие света, который скрывается в воздухе, не освещенном извне, на зрение кошки, совы и тому подобных животных, видящих ночью. Ибо правильно заметил Телезий, что в самом воздухе есть некое количество изначального света, хотя и слабого и тонкого, который почти совершенно не служит глазам человека и большинства животных, ибо те животные, для чувств которых этот свет соразмерен, видят ночью, и менее вероятно допущение, что это происходит без света или посредством внутреннего света. |
| Observe also that at present I am dealing with the deficiencies of the senses and their remedies. The deceptions of the senses must be referred to the particular inquiries concerning sense and the objects of sense, excepting only that grand deception of the senses, in that they draw the lines of nature with reference to man and not with reference to the universe; and this is not to be corrected except by reason and universal philosophy. | Должно заметить, что здесь мы говорим только о недостаточности чувств и о средствах ее преодоления. Ибо ошибки чувств следует отнести к собственным исследованиям чувства и чувствительного, за исключением того основного обмана чувств, в силу которого черты вещей строятся по аналогии с человеком, а не по аналогии со Вселенной. А это исправляется только посредством разума и универсальной философии. |
| XLI | XLI |
| Among Prerogative Instances I will put in the eighteenth place Instances of the Road, which I also call Traveling Instances and Articulate Instances. They are those which point out the motions of nature in their gradual progress. This class of instances escapes the observation rather than the sense. For it is strange how careless men are in this matter; for they study nature only by fits and at intervals, and when bodies are finished and completed, not while she is at work upon them. Yet if anyone were desirous of examining and studying the contrivances and industry of an artificer, he would not be content with beholding merely the rude materials of the art and then the completed works, but would rather wish to be present while the artificer was at his labors and carrying his work on. And a like course should be taken with the investigation of nature. For instance, if we are inquiring into the vegetation of plants, we must begin from the very sowing of the seed, and observe (as we may easily do, by taking out day after day the seeds that have lain in the ground two days, three days, four days, and so on, and carefully examining them) how and when the seed begins to puff and swell and to be, as it were, filled with spirit; secondly, how it begins to burst the skin and put forth fibers, at the same time raising itself slightly upwards, unless the ground be very stiff; also, how it puts forth its fibers, some for the root downwards and some for the stem upwards, and sometimes also creeping sideways if it there finds the ground more open and yielding; and so with many other things of the kind. In the same way we should examine the hatching of eggs, in which we might easily observe the whole process of vivification and organization, and see what parts proceed from the yolk and what from the white of the egg, and so forth. A similar course should be taken with animals generated from putrefaction. For to prosecute such inquiries concerning perfect animals by cutting out the fetus from the womb would be too inhuman, except when opportunities are afforded by abortions, the chase, and the like. There should therefore be set a sort of night watch over nature, as showing herself better by night than by day. For these may be regarded as night studies by reason of the smallness of our candle and its continual burning. | На восемнадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры дороги, которые мы также называем шествующими, или расчлененными, примерами. Это те примеры, которые указывают движения природы в их постепенности и непрерывности. Этот род примеров ускользает, скорее, от наблюдения, чем от чувства. Ибо удивительна небрежность людей в отношении этого предмета. Они созерцают природу только обрывками, с промежутками и после того, как тела стали окончательными и завершенными, а не в действовании ее. Ведь если кто-то пожелает рассмотреть и исследовать дарование какого-либо мастера, то он будет не только стремиться к тому, чтобы осмотреть сырые материалы его искусства, а затем завершенную работу, но, скорее, предпочтет присутствовать при том, как мастер работает и продвигает свое дело. Нечто подобное этому следует сделать в отношении природы. Например, если кто-то будет исследовать произрастание растений, он должен будет наблюдать с самого посева семени (что можно легко сделать, беря день за днем семена, которые оставались в земле по два, три, четыре дня и так далее, и тщательно их рассматривая), каким образом и когда семя начинает разбухать и развиваться и как бы наполняться духом; затем, как оно разрывает оболочку и пускает ростки, несколько устремляясь при этом кверху, если только земля не была слишком твердой; как оно продолжает пускать ростки, частью для корней вниз, частью для стебля вверх, иногда уклоняясь в сторону, если с этой стороны обнаруживается открытая или более легкая земля; и многое другое. Так же следует поступать в отношении высиживания яиц, где легко заметить ход оживления и организации: что, какие части получаются из желтка, что -- из белка яйца и т. д. Таков же способ и в отношении наблюдения животных, рождающихся из гниения[129]. Ибо было бы негуманным делать это исследование в отношении совершенных и земных животных посредством иссечения плода из чрева, если только не в случае выкидыша или во время охоты и т. п. Вообще необходимо как бы подстерегать природу, ибо ночью она лучше поддается рассмотрению, чем днем. Ведь указанные наблюдения могут считаться как бы ночными вследствие малости светильника и необходимости его постоянного возобновления. |
| The same too should be attempted with inanimate substances, as I have done myself in investigating the expansion of liquids by fire. For there is one mode of expansion in water, another in wine, another in vinegar, another in verjuice, and quite another in milk and oil; as was easily to be seen by boiling them over a slow fire and in a glass vessel in which everything may be clearly distinguished. These matters, however, I touch but briefly, meaning to treat of them more fully and exactly when I come to the discovery of the Latent Process of things. For it should all along be borne in mind that in this place I am not handling the things themselves, but only giving examples. | Это же надо испытать и в отношении неодушевленных тел, как мы это и делали, исследуя расширение жидкостей от огня. Ибо одним способом расширяется вода, иным -- вино, иным -- винный уксус, иным -- сок неспелого плода; совсем иначе расширяется молоко, масло и остальное. Это можно было легко заметить посредством кипячения на медленном огне в стеклянном сосуде, где все ясно различается. Однако этого мы вкратце лишь коснемся; полнее и точнее мы будем говорить об этом, когда подойдем к раскрытию скрытого процесса вещей[130]. Ибо надо все время помнить, что мы здесь не разбираем самих вещей, но только приводим примеры. |
| XLII | XLII |
| Among Prerogative Instances I will put in the nineteenth place Supplementary or Substitutive Instances, which I also call Instances of Refuge. They are those which supply information when the senses entirely fail us, and therefore we fly to them when appropriate instances are not to be had. Now substitution is made in two ways: either by gradual approximation or by analogy. To take an example: There is no medium known by the interposition of which the operation of the magnet in drawing iron is entirely prevented. Gold placed between does not stop it, nor silver, nor stone, nor glass, wood, water, oil, cloth or fibrous substances, air, flame, etc. But yet by nice tests some medium may possibly be found to deaden its virtue more than any other; comparatively, that is, and in some degree. Thus it may be that the magnet would not attract iron as well through a mass of gold as through an equal space of air, or through ignited silver as well as through cold; and so in other cases. For I have not made the trial myself in these cases. It is enough to propose such experiments by way of example. Again, there is no body we are acquainted with which does not contract heat on being brought near the fire. And yet air contracts heat much more quickly than stone. Such is the substitution which is made by gradual approximation. | На девятнадцатое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры пополнения или подстановку, которые мы также называем примерами убежища. Это те примеры, которые пополняют осведомление, когда чувство совершенно бессильно, и поэтому мы к ним прибегаем тогда, когда собственные примеры не могут иметь места. Подстановка совершается двояко -- или с помощью непрерывного перехода, или с помощью аналога. Например, не открыта среда, которая совершенно воспрепятствовала бы действию магнита, притягивающего железо. Таковой не является ни золото, положенное между магнитом и железом, ни серебро, ни камень, ни стекло, ни дерево, ни вода, ни масло, ни сукно или волокнистые тела, ни воздух, ни пламя и прочее. И все же, быть может, точное испытание позволило бы найти какую-либо среду, которая в известной степени сравнительно ослабила бы силу магнита больше, чем что-либо другое. Например, возможно, что через слой золота магнит не притягивает железа с такой же силой, как через такой же промежуток воздуха; или через слой раскаленного серебра он не притягивает железа с такой силой, как через слой холодного серебра, и т. д.; мы не произвели этих опытов, однако, достаточно их предложить в качестве примера. У нас нет также тела, которое не воспринимало бы тепла при приближении к огню. Однако воздух гораздо скорее воспринимает тепло, чем камень. Такова подстановка, совершаемая с помощью непрерывного перехода. |
| Substitution by analogy is doubtless useful, but is less certain, and should therefore be applied with some judgment. It is employed when things not directly perceptible are brought within reach of the sense, not by perceptible operations of the imperceptible body itself, but by observation of some cognate body which is perceptible. For example, suppose we are inquiring into the mixture of spirits, which are invisible bodies. There seems to be a certain affinity between bodies and the matter that feeds or nourishes them. Now the food of flame seems to be oil and fat substances; of air, water and watery substances; for flame multiplies itself over exhalations of oil, air over the vapor of water. We should therefore look to the mixture of water and oil, which manifests itself to the sense, since the mixture of air and flame escapes the sense. Now oil and water, which are mingled together very imperfectly by composition or agitation, are in herbs and blood and the parts of animals very subtly and finely mingled. It is possible, therefore, that something similar may be the case with the mixture of flame and air in pneumatic bodies, which, though not readily mingling by simple commixture, yet seem to be mingled together in the spirits of plants and animals, especially as all animate spirit feeds on moist substances of both kinds, watery and fat, as its proper food. | Подстановка же с помощью аналога безусловно полезна, однако менее верна и поэтому должна быть применяема с некоторой предосторожностью. Она имеет место тогда, когда еще неощутимое приводится к чувству -- не посредством воспринимаемых действий самого неощутимого тела, а посредством созерцания какого-либо родственного ощутимого тела. Например, если исследуется смешение духов, представляющих собой невидимые тела, то обнаружится известное родство между телами и началом, которое их питает. Так, начало, питающее пламя, есть масло и жирное; начало, питающее воздух, есть вода и водянистое, ибо пламя умножается над испарениями масла, а воздух -- над испарениями воды. Поэтому надо обратиться к смешению воды и масла, которое доступно чувству, тогда как смешение воздуха и пламени ускользает от чувства. Так, вода и масло, которые очень несовершенно смешиваются между собой при сливании и перемешивании, тщательно и тонко смешиваются в травах, крови и частях животных. Поэтому нечто подобное может совершаться в воздушных телах при смешениях пламени и воздуха. Хотя они и нелегко подвергаются смешению при простом соединении, однако, по-видимому, смешиваются в духах животных и растений, тем более что всякий живой дух поглощает влажные вещества обоих родов -- водяное и жирное, как свою пищу. |
| Again, if the inquiry be not into the more perfect mixtures of pneumatic bodies but simply into their composition, that is, whether they be readily incorporated together; or whether there be not rather, for example, certain winds and exhalations or other pneumatic bodies which do not mix with common air, but remain suspended and floating therein in globules and drops and are rather broken and crushed by the air than admitted into or incorporated with it - this is a thing which cannot be made manifest to the senses in common air and other pneumatic bodies, by reason of their subtlety. Yet how far the thing may take place we may conceive, by way of image or representation, from what takes place in such liquids as quicksilver, oil, or water, and likewise from the breaking up of air when it is dispersed in water and rises in little bubbles; and again in the thicker kinds of smoke; and lastly, in dust raised and floating in the air; in all of which cases no incorporation takes place. Now the representation I have described is not a bad one for the matter in question, provided that diligent inquiry has been first made whether there can be such a heterogeneity in pneumatic bodies as we find there is in liquids. For if there can, then these images by analogy may not inconveniently be substituted. | Так же обстоит дело, если исследуется не совершенное смешение воздушных тел, а только их сочетание. А именно: исследуется, легко ли происходит взаимное проникновение этих тел, или существуют, например, какие-либо ветры, или испарения, или другие воздушные тела, которые не смешиваются с окружающим воздухом, а только держатся и плавают в нем в виде шариков и капель и, скорее, разбиваются и измельчаются воздухом, чем принимаются им и сочетаются с ним. В воздухе и в других воздушных телах чувство этого не может обнаружить вследствие тонкости этих тел. И все же некоторое подобие того, как это происходит, можно наблюдать в жидкостях -- ртути, масле, воде, а также и в воздухе, когда он разбивается, рассеивается и поднимается в воде маленькими частицами; также и в более густых дымах и, наконец, в поднятой и висящей в воздухе пыли. Во всех этих случаях взаимного проникновения тел не происходит. Подстановка, о которой мы говорили выше, не плоха для этого предмета, если сначала тщательно исследовать, может ли быть между воздушными телами такая же разнородность, как между жидкими, ибо если она такова, то это подобие с удобством можно подставить по аналогии. |
| But with regard to these supplementary instances, although I stated that information was to be derived from them in the absence of instances proper, as a last resource, yet I wish it to be understood that they are also of great use even when proper instances are at hand - for the purpose, I mean, of corroborating the information which the others supply. But I shall treat of them more fully when I come in due course to speak of the Supports of Induction. | Если мы сказали, что эти примеры пополнения доставляют в качестве убежища осведомление, когда отсутствуют собственные примеры, то все же мы хотим быть понятыми лишь в том смысле, что они могут принести значительную пользу и тогда, когда имеются собственные примеры, -- подкрепляя даваемое теми осведомление. Но об этом мы скажем подробнее, когда должным порядком речь пойдет о помощи индукции. |
| XLIII | XLIII |
| Among Prerogative Instances I will put in the twentieth place Dissecting Instances, which I also call Awakening Instances, but for a different reason. I call them awakening, because they awaken the understanding; dissecting, because they dissect nature. For which reason also I sometimes call them Democritean. They are those which remind the understanding of the wonderful and exquisite subtlety of nature, so as to stir it up and awaken it to attention and observation and due investigation. Such, for example, as these following: that a little drop of ink spreads to so many letters or lines; that silver gilt stretches to such a length of gilt wire; that a tiny worm, such as we find in the skin, possesses in itself both spirit and a varied organization; that a little saffron tinges a whole hogshead of water; that a little civet or musk scents a much larger volume of air; that a little incense raises such a cloud of smoke; that such exquisite differences of sounds, as articulate words, are carried in every direction through the air, and pierce even, though considerably weakened, through the holes and pores of wood and water, and are moreover echoed back, and that too with such distinctness and velocity; that light and color pass through the solid substances of glass and water so speedily, and in so wide an extent, and with such copious and exquisite variety of images, and are also refracted and reflected; that the magnet acts through bodies of all sorts, even the most compact; and yet (which is more strange) that in all these, passing as they do through an indifferent medium (such as the air is), the action of one does not much interfere with the action of another. That is to say, that at the same time there are carried through spaces of air so many images of visible objects, so many impressions of articulate sound, so many distinct odors, as of a violet, rose, etc.; moreover, heat and cold and magnetic influences - all (I say) at once without impeding one another, just as if they had their own roads and passages set apart, and none ever struck or ran against other. | На двадцатое место среди преимущественных примеров мы поставим рассекающие примеры, которые мы называем также подстрекающими примерами, но в другом смысле. Ибо подстрекающими мы их называем потому, что они подстрекают разум, а рассекающими -- потому, что они рассекают природу. Поэтому мы их также иногда называем примерами Демокрита[131]. Это те примеры, которые напоминают разуму об удивительной и совершенной тонкости природы, чтобы побудить его к должному вниманию, наблюдению и исследованию. Например, малая капля чернил расходуется на столь много букв и строк; серебро, позолоченное только снаружи, может быть вытянуто в позолоченную нить такой большой длины; мельчайший червячок, который встречается в коже, содержит в себе дух и разнообразные части тела; самая малость шафрана окрашивает целую бочку воды; самая малость цибета или мускуса наполняет запахом гораздо больший объем воздуха; самое малое курение вызывает столь большие облака дыма; столь тонкие различия звуков, как членораздельные слова, разносятся во все стороны по воздуху и даже проникают в отверстия и поры дерева и воды (хотя и очень ослабленные) и, более того, отражаются столь явственно и быстро; свет и цвет так быстро, обильно и в таком изысканном разнообразии проходят через плотные тела стекла, воды, а также отражаются и преломляются в них; магнит действует через все тела, даже через наиболее плотные. Но (что наиболее удивительно) во всех этих случаях при прохождении через безразличную среду (каковой является воздух) одно действие не очень препятствует другому. А именно: в одно и то же время через воздушное пространство проносится и столь много зрительных образов, и столько звуков членораздельного голоса, и столько различных запахов, как запах фиалки, розы, и притом еще тепло, и холод, и магнетические силы. Все это, повторяю, происходит одновременно, причем одно действие не мешает другому, как будто они имеют свои собственные пути и свои собственные, отдельные ходы, и ни одно из них не сталкивается и не встречается с другим. |
| To these dissecting instances it is useful however to subjoin instances which I call limits of dissection, as that in the cases above mentioned, though one action does not disturb or impede another action of a different kind, yet one action does overpower and extinguish another action of the same kind; as the light of the sun extinguishes that of a glowworm; the report of a cannon drowns the voice; a strong scent overpowers a more delicate one; an intense heat a milder one; a plate of iron interposed between a magnet and another piece of iron destroys the action of the magnet. But this subject also will find its proper place among the supports of induction. | Однако полезно присоединить к этим рассекающим примерам те примеры, которые мы называем пределами рассекания. Например, то, что в случаях, о которых мы говорили, действие иного рода не приводит в расстройство данное действие и не препятствует ему, не исключает, что в одном и том же роде действий одно господствует над другим и подавляет его. Так, свет солнца господствует над светом свечи, грохот пушки -- над человеческим голосом, более сильный запах -- над менее сильным, более сильное тепло -- над умеренным, полоска железа, положенная между магнитом и другим железом, -- над действием магнита. Однако об этом также будет более уместно говорить в связи с помощью индукции. |
| XLIV | XLIV |
| So much for instances which aid the senses, instances which are chiefly useful for the informative part of our subject. For information commences with the senses. But the whole business terminates in works, and as the former is the beginning, so the latter is the end of the matter. I will proceed therefore with the instances which are pre-eminently useful for the operative part. They are of two kinds, and seven in number, though I call them all by the general name of Practical Instances. In the operative part there are two defects and two corresponding prerogatives of instances. For operation either fails us or it overtasks us. The chief cause of failure in operation (especially after natures have been diligently investigated) is the ill determination and measurement of the forces and actions of bodies. Now the forces and actions of bodies are circumscribed and measured, either by distances of space, or by moments of time, or by concentration of quantity, or by predominance of virtue. And unless these four things have been well and carefully weighed we shall have sciences fair perhaps in theory, but in practice inefficient. The four instances which are useful in this point of view I class under one head as Mathematical Instances and Instances of Measurement. | Уже сказано о примерах, которые помогают чувству и особенно полезны для осведомления. Ибо осведомление начинается от чувства. Но все дело завершается в действовании: если там было начало дела, то здесь его конец. Поэтому здесь последуют примеры, полезные главным образом для практической части. Их два рода, а всего их семь. Все их мы называем общим именем -- примеры практики. Но в действенной части есть два порока, и столько же достоинств у всех примеров этого рода. Ибо действие или обманывает, или слишком затрудняет. Действие обманывает главным образом (в особенности после тщательного исследования природы) вследствие плохого определения и измерения сил и действий тел. Силы же и действия тел разграничиваются и измеряются по отношению или к занимаемому пространству, или к промежутку времени, или к количеству массы, или к преобладающей способности тела. И пока эти четыре мерила не будут тщательно взвешены, науки будут, может быть, прекрасны для созерцания, но не действенны в практике. А четыре примера, которые сюда относятся, мы однозначно называем математическими примерами и примерами измерения. |
| Operation comes to overtask us, either through the admixture of useless matters, or through the multiplicity of instruments, or through the bulk of the material and of the bodies that may happen to be required for any particular work. Those instances therefore ought to be valued which either direct practice to the objects most useful to mankind; or which save instruments; or which spare material and provision. The three instances which serve us here I class together as Propitious or Benevolent Instances. These seven instances I will now discuss separately, and with them conclude that division of my subject which relates to the Prerogative or Rank of Instances. | Затруднительной же бывает практика или вследствие примешивания бесполезных вещей, или вследствие многочисленности инструментов, или вследствие массы материала и тел, которые могут потребоваться для какой-либо работы. Поэтому ценными должны считаться или те примеры, которые направляют действие к тому, что наиболее полезно людям, или те, которые щадят инструменты, или те, которые щадят материал и средства. И те три примера, которые сюда относятся, мы назовем однозначно -- благосклонные, или благоприятные, примеры. Итак, скажем теперь о каждом из этих семи примеров в отдельности, и ими мы заключим эту часть, трактующую о преимущественных или важнейших примерах. |
| XLV | XLV |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-first place Instances of the Rod or Rule, which I also call Instances of Range or of Limitation. For the powers and motions of things act and take effect at distances not indefinite or accidental, but finite and fixed; so that to ascertain and observe these distances in the investigation of the several natures is of the greatest advantage to practice, not only to prevent its failure but also to extend and increase its power. For we are sometimes enabled to extend the range of powers and, as it were, to diminish distances, as for instance by the use of telescopes. | На двадцать первое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры жезла, или радиуса, которые мы называем также примерами предела или ограничения (non ultra). Ибо силы и движения вещей действуют и совершаются не на неопределенном и случайном пространстве, но на конечном и определенном. Для практики очень важно постигнуть и заметить этот предел для отдельных исследуемых природ, и не только для того, чтобы практика не ошиблась, но и для того, чтобы она была более действенна и могущественна. Ибо иногда нам дано расширить силы и как бы уменьшить расстояния, как, например, при пользовании зрительной трубой. |
| Most of these powers act and take effect only by manifest contact, as in the impact of two bodies, where the one does not move the other from its place unless they touch each other. Also medicines that are applied externally, as ointments or plasters, do not exert their virtues without touching the body. Finally, the objects of the taste and touch do not strike those senses unless they be contiguous to the organs. | Большинство сил действует и производит результат только при явном соприкосновении, как это происходит в случае столкновения тел, когда одно тело не сдвинет другое, пока толкающее не коснется толкаемого. Так же и лекарства, предназначающиеся для наружного употребления, как мази и пластыри, не производят своего действия, если не соприкасаются с телом. Наконец, и объекты чувств вкуса и осязания не возбуждают этих чувств, пока не будут соприкасаться с их органами. |
| There are also powers which act at a distance, though a very small one; and of these only a few have been hitherto observed, albeit there are many more than men suspect; as (to take common examples) when amber or jet attracts straws; bubbles dissolve bubbles on being brought together; certain purgative medicines draw humors downward, and the like. So, too, the magnetic power by which iron and a magnet, or two magnets, are made to meet, operates within a fixed but narrow sphere of action; but if there be any magnetic virtue flowing from the earth (a little below the surface), and acting on a steel needle in respect of its polarity, the action operates at a great distance. | Но есть другие силы, которые действуют на расстоянии, правда на весьма малом. Лишь немногие из них известны до сих пор, однако их больше, чем люди предполагают. Так (берем обычные примеры), янтарь и гагат притягивают соломинки; водяные пузыри, приближаясь, разрывают другие пузыри; некоторые очистительные лекарства отвлекают соки из верхней части тела[132] и тому подобное. А магнетическая сила, заставляющая сходиться железо и магнит или два магнита, действует внутри определенного и притом малого круга. Наоборот, если есть какая-либо магнетическая сила, исходящая от самой земли (конечно, от более внутреннего ее слоя) и действующая на железную иглу в отношении ее полярности, то действие происходит на большом расстоянии. |
| Again, if there be any magnetic power which operates by consent between the globe of the earth and heavy bodies, or between the globe of the moon and the waters of the sea (as seems highly probable in the semimenstrual ebbs and floods), or between the starry sphere and the planets whereby the latter are attracted to their apogees, all these must operate at very great distances. There are found also certain materials which catch fire a long way off, as we are told the naphtha of Babylon does. Heat also insinuates itself at great distances, as also does cold; insomuch that by the inhabitants of Canada the masses of ice that break loose and float about the northern ocean and are borne through the Atlantic toward that coast are perceived at a great distance by the cold they give out. Perfumes also (though in these there appears to be always a certain corporeal discharge) act at remarkable distances, as those find who sail along the coasts of Florida or some parts of Spain, where there are whole woods of lemon and orange and like odoriferous trees, or thickets of rosemary, marjoram, and the like. Lastly, the radiations of light and impressions of sound operate at vast distances. | Равным образом, если есть какая-либо магнетическая сила, которая проявляется в согласии между земным шаром и весомыми телами; или между лунным шаром и морскими водами (как это представляется весьма вероятным на основании наблюдения полумесячных приливов и отливов); или между звездным небом и планетами, которые она возбуждает и поднимает к их апогеям, -- то все это происходит на чрезвычайно далеких расстояниях. Бывают и некоторые воспламенения, или возгорания, совершающиеся на большом расстоянии, как это рассказывают о Вавилонской нефти[133]. Тепло также распространяется на большие расстояния; точно так же и холод -- до такой степени, что ледяные массы, которые отрываются и плывут через Северный океан и относятся в Атлантический по направлению к его берегам, издали воспринимаются жителями Канады: они приносят им холод. Так же и ароматы (хотя здесь, по-видимому, всегда есть некоторое телесное выделение) действуют на значительные расстояния, как это обычно наблюдают плавающие вблизи берегов Флориды, а также некоторых берегов Испании, где сплошные леса из лимонных и апельсиновых деревьев или рощи розмарина, майорана и других ароматических растений. Наконец, излучение света и впечатления звуков действуют на обширные расстояния. |
| But whether the distances at which these powers act be great or small, it is certain that they are all finite and fixed in the nature of things, so that there is a certain limit never exceeded, and a limit which depends either on the mass or quantity of matter in the bodies acted on; or on the strength or weakness of the powers acting; or on the helps or hindrances presented by the media in which they act - all which things should be observed and brought to computation. Moreover, the measurements of violent motions (as they are called), as of projectiles, guns, wheels, and the like, since these also have manifestly their fixed limits, should be observed and computed. | Однако действует ли все это на большие или малые расстояния, во всяком случае оно действует в определенных границах природы, так что здесь есть некоторое non ultra. И предел зависит от массы или количества тел, или могущества и слабости сил, или от благоприятствования и препятствования среды. Все это должно быть учтено и замечено. Даже (Далее[Author ID1: at Sat Jan 1 15:42:00 2000 ]!!?[Author ID1: at Sat Jan 1 15:43:00 2000 ]) надо измерить так называемые насильственные движения, как, например, движения метательных снарядов, колес и тому подобных предметов, так как и они явно имеют свои определенные границы. |
| There are found also certain motions and virtues of a contrary nature to those which operate by contact and not at a distance, namely, those which operate at a distance and not by contact; and again those which operate more feebly at a lesser distance, and more powerfully at a greater. The act of sight for instance is not well performed in contact but requires a medium and a distance. Yet I remember being assured by a person of veracity that he himself under an operation for the cataract, when a small silver needle was inserted within the first coat of the eye in order to remove the pellicle of the cataract and push it into a corner, saw most distinctly the needle passing over the very pupil. But though this may be true, it is manifest that large bodies are not well or distinctly seen except at the vertex of a cone, the rays from the object converging at a certain distance from it. Moreover, old people see objects better at a little distance than if quite close. In projectiles, too, it is certain that the impact is not so violent at too small a distance as it is a little further off. These, therefore, and like things should be observed in the measurements of motions with regard to distances. | Бывают также некие движения и силы, противоположные тем, которые действуют при соприкосновении и не на расстоянии, -- действующие, значит, на расстоянии, а не при соприкосновении; бывают и такие, которые действуют умереннее на меньшем расстоянии и сильнее на большем расстоянии. Так, видимость ухудшается при соприкосновении и требует промежуточной среды и расстояния. Впрочем, я помню: один достойный доверия человек рассказывал мне, что он сам во время лечения его глаз от катаракты (а лечение состояло в том, чтобы, введя маленькую серебряную иголочку внутрь первой оболочки глаза, удалить и оттолкнуть пленку этой катаракты в угол глаза) ясно видел эту иглу, движущуюся поверх самого зрачка. Но хотя это, возможно, и верно, однако известно, что большие тела только тогда различаются хорошо и отчетливо, когда глаз находится в вершине конуса, который образуют лучи от предмета, отстоящего на некотором расстоянии от него. Более того, у стариков глаз лучше различает более отдаленный предмет, чем более близкий. Известно также, что и удар метательных снарядов не так силен на слишком малом расстоянии, как в некотором отдалении. Итак, должно заметить это и подобное этому в измерении движений по отношению к их дальности. |
| There is also another kind of local measurement of motions which must not be omitted. This has to do with motions not progressive, but spherical, that is, with the expansion of bodies into a greater sphere or their contraction into a less. For among our measurements of motions we must inquire what degree of compression or extension bodies (according to their nature) easily and freely endure, and at what point they begin to resist, till at last they will bear no more. Thus, when a blown bladder is compressed, it allows a certain compression of the air, but if the compression be increased the air does not endure it and the bladder bursts. | Есть и другой род пространственного измерения движений, который мы не пропускаем. Он относится не к поступательным движениям, но к сферическим, т. е. к расширению тел в больший объем или сжатию в меньший. Измерением этих движений надо исследовать: какое расширение или сжатие тела (по своей природе) переносят легко и свободно и у какого предела они начинают противиться этому, пока не приходят к последнему non ultra. Так, если сжимать надутый пузырь, то он выдерживает некоторое давление воздуха; но если давление становится большим, воздух не выдерживает этого и пузырь рвется. |
| But this same thing I have tested more accurately by a subtle experiment. I took a small bell of metal, light and thin, such as is used for holding salt, and plunged it into a basin of water so that it carried down with it the air contained in its cavity to the bottom of the basin, where I had previously placed a small globe, on which the bell was to light. I found then that if the globe was small enough in proportion to the cavity, the air contracted itself into a less space and was simply squeezed together, not squeezed out. But if it was too large for the air to yield freely, then the air, impatient of greater pressure, raised the bell on one side and rose to the surface in bubbles. | Мы испытали это точнее посредством более тщательного опыта: взяли металлический колокольчик, легкий и тонкий, каким мы пользуемся в качестве солонки, и опустили его в сосуд с водой так, чтобы он отнес содержавшийся в его полости воздух к самому дну сосуда. Предварительно же мы поместили на дне сосуда шарик, на который должен был становиться колокольчик. При этом происходило следующее: если шарик был мал (в сравнении с полостью колокольчика), то воздух, сжимаясь, собирался в меньшем пространстве. Если шарик был слишком велик для того, чтобы воздух легко ему уступил, то воздух, не вынося чрезмерного давления, приподнимал колокольчик с какой-либо стороны и поднимался на поверхность пузырями. |
| Again, to test the extension as well as compression of which air was susceptible, I had recourse to the following device. I took a glass egg with a small hole at one end of it, and, having drawn out the air through the hole by violent suction, I immediately stopped up the hole with my finger and plunged the egg into water, and then took away my finger. The air, having been extended by the suction and dilated beyond its natural dimensions, and therefore struggling to contract itself again (so that if the egg had not been plunged into the water it would have drawn in air with a hissing sound), now drew in water in sufficient quantities to allow the air to recover its old sphere or dimension. | Чтобы установить, не только какое сжатие, но и какое расширение может вынести воздух, мы произвели такое испытание: взяли стеклянное яйцо с маленьким отверстием на одном его конце; с силой высосали из него воздух через это отверстие и тотчас закрыли отверстие пальцем; затем погрузили яйцо в воду и отняли палец. Оставшийся воздух, расширившийся от этого высасывания свыше его свойств и устремляющийся снова сжаться и принять первоначальный объем (так что если бы это яйцо не было погружено в воду, то оно с шипением втянуло бы воздух), втянул в яйцо воду в количестве, достаточном для того, чтобы воздух принял прежнюю сферическую форму или размер[134]. |
| Now it is certain that the rarer bodies (such as air) allow a considerable degree of contraction, as has been stated, but that tangible bodies (such as water) suffer compression with much greater difficulty and to a lesser extent. How far they do suffer it I have investigated in the following experiment. | Несомненно, что более тонкие тела (каков воздух) выдерживают некоторое заметное сжатие, как уже сказано. Осязаемые же тела (как вода) поддаются сжатию с гораздо большим трудом и на меньшее протяжение. Какое же, однако, сжатие они выдерживают, мы исследовали посредством следующего опыта. |
| I had a hollow globe of lead made, capable of holding about two pints, and sufficiently thick to bear considerable force. Having made a hole in it, I filled it with water and then stopped up the hole with melted lead, so that the globe became quite solid. I then flattened two opposite sides of the globe with a heavy hammer, by which the water was necessarily contracted into less space, a sphere being the figure of largest capacity. And when the hammering had no more effect in making the water shrink, I made use of a mill or press, till the water, impatient of further pressure, exuded through the solid lead like a fine dew. I then computed the space lost by the compression and concluded that this was the extent of compression which the water had suffered, but only when constrained by great violence. | Мы заказали полый шар из свинца, объемом приблизительно в две винные пинты, с достаточно толстыми стенками, для того чтобы выдержать большую силу. В него мы влили воду через сделанное в одном месте отверстие. Наполнив шар водой, мы запаяли свинцом это отверстие, чтобы шар стал совершенно замкнутым. Затем мы сплющили шар тяжелым молотом с двух противоположных сторон, от чего вода неизбежно должна была сжаться в меньшем пространстве, так как шар имеет, наибольший объем среди тел. Затем, когда ударов молота уже не хватало для того, чтобы далее сжимать воду, мы воспользовались прессом, так что наконец вода, не выдерживая уже дальнейшего давления, начала выступать сквозь крепкий свинец, как мелкая роса. Потом мы подсчитали, сколько объема убавилось в шаре от давления, и убедились, что это есть то сжатие, которое вынесла вода, но только подвергнутая воздействию огромной силы[135]. |
| But the compression or extension endured by more solid, dry, or more compact bodies, such as wood, stones and metals, is still less than this, and scarcely perceptible. For they free themselves either by breaking, or by moving forward, or by other efforts, as is apparent in the bending of wood or metal, in clocks moving by springs, in projectiles, hammerings, and numberless other motions. And all these things with their measures should in the investigation of nature be explored and set down, either in their certitude, or by estimate, or by comparison, as the case will admit. | Но гораздо меньшее и почти незаметное сжатие или расширение выдерживают более твердые и сухие или более плотные тела, как камни, дерево, а также металлы. Они уклоняются от него или ломаясь, или выскальзывая, или как-нибудь иначе, как это показывают сгибание дерева и металла, движение часов при помощи пружин, движение метательных снарядов, обработка молотом и бесчисленные другие движения. И все это надо наблюдать, исследовать и измерять при изучении природы или точно, или через приблизительную оценку, или посредством сравнения, смотря по тому, что будет доступно. |
| XLVI | XLVI |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-second place Instances of the Course, which I also call Instances of the Water, borrowing the term from the hourglasses of the ancients, which contained water instead of sand. These measure nature by periods of time, as the instances of the rod by degrees of space. For all motion or natural action is performed in time, some more quickly, some more slowly, but all in periods determined and fixed in the nature of things. Even those actions which seem to be performed suddenly and (as we say) in the twinkling of an eye, are found to admit of degree in respect to duration. | На двадцать второе место среди преимущественных примеров поставим примеры пробега, которые мы также называем примерами воды, взяв это название от тех часов, что были у древних, где вместо песка была налита вода. Эти примеры измеряют природу в промежутках времени, подобно тому как примеры железа измеряют ее в отрезках пространства. Ибо каждое движение или естественное действие протекают во времени -- одно быстрее, другое медленнее, но, как бы то ни было, в определенные и известные природе промежутки времени. Даже те действия, которые кажутся происходящими сразу и, как говорят, в мгновение ока, оказывается, занимают больший или меньший промежуток времени. |
| First, then, we see that the revolutions of heavenly bodies are accomplished in calculated times, as also the flux and reflux of the sea. The motion of heavy bodies to the earth, and of light bodies toward the heavens, is accomplished in definite periods, varying with the bodies moved and the medium through which they move. | Так, прежде всего мы видим, что небесные тела возвращаются к прежнему положению в исчисляемое время; так же совершается и прилив и отлив моря. Устремление тяжелых тел к земле и легких к небу тоже совершается за определенные промежутки времени в зависимости от устремляющегося тела и среды. |
| The sailing of ships, the movements of animals, the transmission of missiles, are all performed likewise in times which admit (in the aggregate) of measurement. As for heat, we see boys in wintertime bathe their hands in flame without being burned, and jugglers by nimble and equable movements turn vessels full of wine or water upside down and then up again without spilling the liquid; and many other things of a similar kind. | Плавание кораблей, движение животных, полет метательных снарядов -- все это равным образом совершается в исчислимые (по крайней мере в целом) промежутки времени. Что же касается тепла, то мы видим, как зимой дети суют руки в огонь и не обжигаются, а жонглеры быстрыми и ловкими движениями переворачивают сосуды, наполненные вином или водой, вниз и снова вверх, не проливая жидкости; и многое другое в этом роде. |
| The compressions also and expansions and eruptions of bodies are performed, some more quickly, some more slowly, according to the nature of the body and motion, but in certain periods. | Также и сжатия, расширения и разрывания происходят в одних телах быстрее, в других медленнее в зависимости от природы тела и движения, но в определенные промежутки времени. |
| Moreover, in the explosion of several guns at once, which are heard sometimes to the distance of thirty miles, the sound is caught by those who are near the spot where the discharge is made sooner than by those who are at a greater distance. Even in sight, whereof the action is most rapid, it appears that there are required certain moments of time for its accomplishment, as is shown by those things which by reason of the velocity of their motion cannot be seen - as when a ball is discharged from a musket. For the ball flies past in less time than the image conveyed to the sight requires to produce an impression. | Более того, при одновременном выстреле сразу многих пушек, который иногда слышен на расстоянии тридцати миль, звук прежде воспринимают те, кто находится ближе к месту, где он происходит, чем те, кто дальше отстоит от этого места. Даже для зрения (действие которого наиболее быстро) также требуется известный промежуток времени; это доказывают такие движения, которых нельзя различить из-за их быстроты, как, например, полет пули, выпущенной из мушкета. Ибо полет пули совершается быстрее, чем может дойти до зрения ее изображение. |
| This fact, with others like it, has at times suggested to me a strange doubt, viz., whether the face of a clear and starlit sky be seen at the instant at which it really exists, and not a little later; and whether there be not, as regards our sight of heavenly bodies, a real time and an apparent time, just like the real place and apparent place which is taken account of by astronomers in the correction for parallaxes. So incredible did it appear to me that the images or rays of heavenly bodies could be conveyed at once to the sight through such an immense space and did not rather take a perceptible time in traveling to us. | Это и подобное этому внушало нам иногда совершенно чудовищное сомнение, а именно: различается ли поверхность ясного звездного неба в то самое время, когда она действительно существует, или же несколько позднее этого, и не существуют ли (в отношении видения звезд) действительное время и кажущееся время, так же как действительное место и кажущееся место, которое отмечают астрономы при исправлении параллаксов[136]. Столь неправдоподобным нам казалось, что вид или лучи небесных тел могут тотчас донестись до зрения через столь безмерное пространство: они, скорее, должны пройти через него в какое-либо заметное время. |
| But this suspicion as to any considerable interval between the real time and the apparent afterward vanished entirely when I came to think of the infinite loss and diminution of quantity which distance causes in appearance between the real body of the star and its seen image; and at the same time when I observed the great distance (sixty miles at the least) at which bodies merely white are instantly seen here on earth; while there is no doubt that the light of heavenly bodies exceeds many times over in force of radiation not merely the vivid color of whiteness, but also the light of every flame that is known to us. Again, the immense velocity in the body itself as discerned in its daily motion (which has so astonished certain grave men that they preferred believing that the earth moved) renders this motion of ejaculation of rays therefrom (although wonderful, as I have said, in speed) more easy of belief. But what had most weight of all with me was that if any perceptible interval of time were interposed between the reality and the sight, it would follow that the images would oftentimes be intercepted and confused by clouds rising in the meanwhile, and similar disturbances in the medium. And thus much for the simple measures of time. | Но то сомнение (в отношении сколько-нибудь значительного промежутка между действительным и кажущимся временем) совершенно исчезло, когда мы подумали относительно бесконечного уменьшения величины (что касается видимости) от действительного размера тела звезды и до ее кажущегося вида, которое причиняется расстоянием; и вместе с тем приняли во внимание, на каком расстоянии (а именно по меньшей мере шестьдесят миль) тотчас различаются нами тела, хотя бы только белеющие; тогда как нет сомнения в том, что небесный свет намного превосходит по силе излучения не только живую яркость белизны, но и свет всякого известного у нас пламени. Так же и эта бесконечная скорость в самом теле, которая проявляется в его суточном движении (она даже так удивила ученых мужей, что они предпочли верить в движение земли), делает более правдоподобным движение отбрасывания лучей от светил (хотя, как мы сказали, и удивительное по скорости). Но более всего нас убедило то соображение, что если между действительностью и видимостью пройдет значительный промежуток времени, то получится, что изображения будут часто прерываться появляющимися облаками и другими подобными изменениями среды и, таким образом, смешаются. Сказанного достаточно о простом измерении времени. |
| But not only must we seek the measure of motions and actions by themselves but much more in comparison, for this is of excellent use and very general application. Now we find that the flash of a gun is seen sooner than its report is heard, although the ball must necessarily strike the air before the flame behind it can get out. And this is owing, it seems, to the motion of light being more rapid than that of sound. We find, too, that visible images are received by the sight faster than they are dismissed. Thus the strings of a violin when struck by the finger are to appearance doubled or tripled, because a new image is received before the old one is gone; which is also the reason why rings being spun round look like globes, and a lighted torch, carried hastily at night, seems to have a tail. And it was upon this inequality of motions in point of velocity that Galileo built his theory of the flux and reflux of the sea, supposing that the earth revolved faster than the water could follow, and that the water therefore first gathered in a heap and then fell down, as we see it do in a basin of water moved quickly. But this he devised upon an assumption which cannot be allowed, viz., that the earth moves, and also without being well informed as to the sexhorary motion of the tide. | Но для нас гораздо важнее отыскать не только простое измерение действий и движений, но также и сравнительное измерение. Ибо оно приносит большую пользу и применимо по отношению к очень многому. Так, мы видим, что пламя какого-либо огнестрельного оружия замечается скорее, чем слышен звук выстрела, хотя и необходимо, чтобы пуля прежде ударила по воздуху, чем мог бы выйти огонь, который следует за ней; и это обусловлено тем, что движение света протекает быстрее, чем движение звука. Мы также видим, что зрение быстрее воспринимает видимый образ, чем отпускает его. Поэтому и происходит, что струны арфы, приведенные в движение пальцем, получают двойной или тройной вид, ибо новый их вид воспринимается прежде, чем отпущен предыдущий. Поэтому также вертящиеся кольца кажутся шарообразными, а горящий факел, быстро проносящийся ночью, кажется хвостатым. Исходя из этой неравномерности движений в отношении их скорости, Галилей выдумал и причину прилива и отлива моря, предположив, что земля движется быстрее, а вода медленнее и поэтому вода собирается вверху и затем падает вниз, как это видно в сосуде с водой, приведенном в быстрое движение. Но это он выдумал, сделав недопустимое допущение (а именно, что земля движется), и притом он не был хорошо осведомлен о шестичасовом движении вод океана[137]. |
| But an example of the thing I am treating of, to wit, the comparative measures of motions - and not only of the thing itself, but also of its eminent use (of which I spoke just now) - is conspicuous in mining with gunpowder where vast masses of earth, buildings, and the like are upset and thrown into the air by a very small quantity of powder. The cause of which is doubtless this: that the motion of expansion in the impelling powder is quicker many times over than the motion of the resisting gravity, so that the first motion is over before the countermotion is begun, and thus at first the resistance amounts to nothing. Hence too it happens that in projectiles it is not the strong blow but the sharp and quick that carries the body furthest. Nor would it be possible for the small quantity of animal spirit in animals, especially in such huge creatures as the whale or elephant, to bend and guide such a vast mass of body were it not for the velocity of the spirit's motion, and the slowness of the bodily mass in exerting its resistance. | Пример же того, о чем идет речь, а именно сравнительных измерений движений, -- и не только самого предмета, но и его замечательного использования (о чем мы говорили несколько раньше) -- дают подкопы, заряжаемые порохом. Огромные массы земли, строений и тому подобного сокрушаются и взлетают вверх от ничтожного количества пороха. Причина этого, несомненно, состоит в том, что расширительное движение взрывающегося пороха во много раз быстрее, чем движение тяготения, в силу которого могло бы быть оказано известное сопротивление. Так что первое движение выполняет свое дело прежде, чем начинается противоположное движение, и вначале сопротивляемости как бы не существует. Поэтому так же и происходит, что в каждом метательном орудии имеет наибольшее значение для переброски снаряда не столько сильный, сколько резкий и быстрый удар. Малое количество животного духа в животных, особенно в таких огромных телах, как киты и слоны, не могло бы также поворачивать такую телесную массу и управлять ею, если бы не быстрота животного духа и косность телесной массы, оказывающей ему сопротивление. |
| This one thing indeed is a principal foundation of the experiments in natural magic (of which I shall speak presently) wherein a small mass of matter overcomes and regulates a far larger mass - I mean the contriving that of two motions one shall by its superior velocity get the start and take effect before the other has time to act. | Наконец, одно из главных оснований магических опытов (о которых мы далее скажем)[ 138], когда малая масса материи превосходит значительно большие массы и подчиняет их, -- опережение движений, вследствие скорости одного из них, которое совершается раньше, чем начнется другое. |
| Lastly, this distinction of foremost and hindmost ought to be observed in every natural action. Thus in an infusion of rhubarb the purgative virtue is extracted first, the astringent afterward. And something of the kind I have found on steeping violets in vinegar, where the sweet and delicate scent of the flower is extracted first, and then the more earthy part of the flower, which mars the scent. Therefore, if violets be steeped in vinegar for a whole day the scent is extracted much more feebly, but if you keep them in for a quarter of an hour only and then take them out, and (since the scented spirit in violets is small) put in fresh violets every quarter of an hour as many as six times, the infusion is at last so enriched that although there have not been violets in the vinegar, however renewed, for more than an hour and a half altogether, there nevertheless remains in it a most grateful odor, as strong as the violet itself, for an entire year. It should be observed, however, that the odor does not gather its full strength till after a month from the time of infusion. In the distillation too of aromatic herbs crushed in spirit of wine, it appears that there first rises an aqueous and useless phlegm, then a water containing more of the spirit of wine, and lastly, a water containing more of the aroma. And of this kind there are to be found in distillations a great many facts worthy of notice. But let these suffice for examples. | Наконец, надо отметить само различие между "раньше" и "позднее" во всяком естественном действии. Так, при изготовлении настойки из ревеня очистительная сила извлекается ранее, а стягивающая -- позднее. Нечто подобное мы заметили при настаивании фиалок в уксусе, когда сначала извлекается приятный и тонкий аромат цветка, а затем -- более землистая часть цветка, которая изменяет запах. Поэтому, если погрузить фиалки на целый день, то получится очень слабый запах; но так как ароматного духа мало в фиалке, то, если погружать их только на четверть часа, а затем извлекать и через каждые четверть часа погружать новые фиалки до шести раз, тогда наконец настой облагораживается. При этом фиалки, хотя и сменяемые, оставаясь в винном уксусе не больше полутора часов, дают приятнейший аромат, не уступающий самой фиалке и остающийся на целый год. Однако следует заметить, что аромат восходит к своей полной силе только через месяц после настаивания. При перегонках же настоек ароматных трав в винном спирте мы видим, что сначала поднимается бесполезная водянистая влага, затем жидкость, содержащая больше винного спирта, а затем уже жидкость, содержащая больше аромата. И много подобного, достойного быть отмеченным, обнаруживается в перегонках. Однако для примера этого достаточно. |
| XLVII | XLVII |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-third place Instances of Quantity, which (borrowing a term from medicine) I also call Doses of Nature. These are they which measure virtues according to the quantity of the bodies in which they subsist and show how far the mode of the virtue depends upon the quantity of the body. And first there are certain virtues which subsist only in a cosmical quantity, that is, such a quantity as has consent with the configuration and fabric of the universe. The earth for instance stands fast; its parts fall. The waters in seas ebb and flow; but not in rivers, except through the sea coming up. Secondly, almost all particular virtues act according to the greater or less quantity of the body. Large quantities of water corrupt slowly, small ones quickly. Wine and beer ripen and become fit to drink much more quickly in bottles than in casks. If an herb be steeped in a large quantity of liquid, infusion takes place rather than impregnation; if in a small, impregnation rather than infusion. Thus in its effect on the human body a bath is one thing, a slight sprinkling another. Light dews, again, never fall in the air but are dispersed and incorporated with it. And in breathing on precious stones you may see the slight moisture instantly dissolved, like a cloud scattered by the wind. Once more, a piece of a magnet does not draw so much iron as the whole magnet. On the other hand there are virtues in which smallness of quantity has more effect, as in piercing, a sharp point pierces more quickly than a blunt one; a pointed diamond cuts glass, and the like. | На двадцать третье место среди преимущественных примеров мы поставим примеры количества, которые мы также называем дозами природы (взяв это название от лекарств). Это те примеры, которые измеряют способности в соответствии с количествами тел и указывают, как величина тела воздействует на меру способностей. Прежде всего есть способности, которые не существуют кроме как в космическом количестве, т. е. в таком количестве, которое соответствует очертаниям и строению Вселенной. Так, земля стоит, а ее части падают. В морях воды имеют приливы и отливы, а в реках -- нет, разве только от вхождения морской воды. Затем, почти все частные способности действуют сообразно с тем, велико или мало количество тела. Обильные воды портятся нелегко, а малые -- быстро. Вино и пиво созревают и делаются пригодными для питья гораздо скорее в малых мехах, чем в больших бочках. Если траву положить в большое количество жидкости, то произойдет, скорее, пропитывание, чем всасывание; если же в меньшее количество, то получится больше всасывание, чем пропитывание. По-одному, следовательно, действует на человеческое тело купание, а по-другому -- легкое орошение. Так же и малые росинки никогда не падают в воздухе, но рассеиваются и смешиваются с ним; и если подышать на драгоценные камни, то видно, как эта малая влажность тотчас расходится, наподобие тучки, рассеянной ветром. Так же кусок магнита не притягивает столько железа, как целый магнит. Есть также способности, для которых малое количество имеет больше силы. Так, при протыкании острый наконечник проникает скорее, чем тупой. Остроконечный алмаз режет стекло, и т. д. |
| But we must not stay here among indefinites, but proceed to inquire what proportion the quantity of a body bears to the mode of its virtue. For it would be natural to believe that the one was equal to the other; so that if a bullet of an ounce weight falls to the ground in a given time, a bullet of two ounces ought to fall twice as quickly, which is not the fact. Nor do the same proportions hold in all kinds of virtues, but widely different. These measures, therefore, must be sought from experiment, and not from likelihood or conjecture. | Однако не следует оставаться здесь в такой неопределенности, а надо также исследовать соотношение между количеством тела и мерой способности. Ведь было бы естественно предположить, что количество и способность пропорциональны, например: если свинцовый шарик весом в одну унцию будет падать в течение такого-то времени, то шарик весом в две унции будет падать вдвое скорее, --что совершенно ложно. Не одни и те же соотношения существуют для всякого рода способностей, но очень различные. Поэтому меры должны быть извлечены из самих вещей, а не из правдоподобия и предположений. |
| Lastly, in all investigation of nature the quantity of body - the dose, as it were - required to produce any effect must be set down, and cautions as to the too little and too much be interspersed. | Наконец, во всяком исследовании природы должно заметить количество тела, требуемого для какого-либо действия, как бы дозу его, и соблюдать осторожность в отношении как чрезмерного, так и недостаточного. |
| XLVIII | XLVIII |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-fourth place Instances of Strife, which I also call Instances of Predominance. These indicate the mutual predominance and subjection of virtues: which of them is stronger and prevails, which of them is weaker and gives way. For the motions and efforts of bodies are compounded, decomposed, and complicated, no less than the bodies themselves. I will therefore first propound the principal kinds of motions or active virtues in order that we may be able more clearly to compare them together in point of strength, and thereby to point out and designate more clearly the instances of strife and predominance. | На двадцать четвертое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры борьбы, которые мы также называем примерами преобладания. Это те примеры, которые указывают преобладание и подчинение способностей по отношению друг к другу; указывают, какая из этих способностей сильнее и побеждает и какая слабее и покоряется. Ибо движения и устремления тел сложны, разложимы и запутаны не менее, чем сами тела. Итак, мы покажем прежде всего главные виды движений или действующих способностей, чтобы было более наглядным их сравнение в силе и отсюда -- разъяснение и обозначение примеров борьбы и преобладания. |
| Let the first motion be that motion of resistance in matter which is inherent in each several portion of it, and in virtue of which it absolutely refuses to be annihilated. So that no fire, no weight or pressure, no violence, no length of time can reduce any portion of matter, be it ever so small, to nothing, but it will ever be something, and occupy some space; and, to whatever straits it may be brought, will free itself by changing either its form or its place; or if this may not be, will subsist as it is; and will never come to such a pass as to be either nothing or nowhere. This motion the Schoolmen (who almost always name and define things rather by effects and incapacities than by inner causes) either denote by the axiom "two bodies cannot be in one place," or call "the motion to prevent penetration of dimensions." Of this motion it is unnecessary to give examples, as it is inherent in every body. | Первое движение есть движение противостояния (antitypiae)[13][9] материи, которое присутствует в ее отдельных частицах, благодаря чему она не желает быть совершенно уничтоженной. Так что никакое сожжение, никакая тяжесть или давление, никакое насилие, никакая, наконец, продолжительность времени не могут обратить в ничто какую-либо, хотя бы мельчайшую, частицу материи; она всегда будет чем-то и будет занимать какое-то место, и, в какое бы безвыходное положение она ни была поставлена, она освободится, изменив либо форму, либо место, или же, если это невозможно, будет оставаться, как она есть; и никогда она не будет ничто или нигде. Это движение схоласты (которые почти всегда называют и определяют вещь, скорее, по ее способности и неспособности, чем по внутренним причинам) или обозначают посредством следующей аксиомы: "Два тела не могут быть в одном месте", -- или называют движением, которое "не допускает взаимопроникновения измерений". Предлагать примеры этого движения не имеет смысла, ибо оно присуще каждому телу. |
| Let the second motion be what I call motion of connection, by which bodies do not suffer themselves to be separated at any point from contact with another body, as delighting in mutual connection and contact. This motion the Schoolmen call "motion to prevent a vacuum," as when water is drawn up by suction or in a pump; the flesh by cupping glasses; or when water stops without running out in perforated jars unless the mouth of the jar be opened to let in the air; and in numberless instances of a similar kind. | Второе движение есть движение сцепления (так мы его называем). Благодаря этому движению тела не допускают разобщения в какой-либо части при соприкосновении с другим телом, сохраняя взаимную связанность и соприкосновение. Это движение схоласты называют движением, которое "не допускает пустоты". Так, вода привлекается вверх действием высасывания, или насоса, плоть -- действием кровососных банок; так, вода задерживается и не вытекает из пробуравленных сосудов, пока устье сосуда не будет открыто для воздуха; так же обстоит дело и в бесчисленных других явлениях этого рода. |
| Let the third motion be what I call motion of liberty, by which bodies strive to escape from preternatural pressure or tension and to restore themselves to the dimensions suitable to their nature. Of this motion also we have innumerable examples, such as (to speak first of escape from pressure) the motion of water in swimming, of air in flying, of water in rowing, of air in the undulations of winds, of a spring in clocks - of which we have also a pretty instance in the motion of the air compressed in children's popguns, when they hollow out an alder twig or some such thing and stuff it up at both ends with a piece of pulpy root or the like, and then with a ramrod thrust one of the roots or whatever the stuffing be toward the other hole, from which the root at the further end is discharged with a report, and that before it is touched by the nearer root or the ramrod. As for bodies escaping from tension, this motion displays itself in air remaining in glass eggs after suction; in strings, in leather and in cloth, which recoil after tension, unless it has gained too great strength by continuance; and in similar phenomena. This motion the Schoolmen refer to under the name of "motion in accordance with the form of the element"; an injudicious name enough, since it is a motion which belongs not only to fire, air, and water, but to every variety of solid substance, as wood, iron, lead, cloth, parchment, etc.; each of which bodies has its own proper limit of dimension out of which it cannot easily be drawn to any considerable extent. | Третье движение есть движение освобождения (так мы его называем). Посредством этого движения тела стремятся освободиться от давления и напряжения, превышающего естественное, и остаться в подходящем для них объеме. Примеры этого движения также бесчисленны. Таково (в отношении освобождения от давления) движение воды при плавании, воздуха при полете, воды при гребле, воздуха при порывах ветра, пружины в часах. Не плохо также обнаруживается движение сжатого воздуха в игрушечных ружьях детей, когда дети выдалбливают палку ольхи или другого дерева и затыкают ее с обеих концов куском какого-либо сочного корня. Затем они вталкивают этот корень или другую затычку с одного конца. Тогда на другом конце палки корень выбрасывается с шумом, и притом прежде, чем его коснется вталкиваемый корень. Что же касается освобождения от растяжения, то это движение обнаруживается в том воздухе, который остается после высасывания в стеклянных яйцах, а также в струнах, коже и ткани, когда они сокращаются после растяжения, если только это растяжение не укрепилось в течение продолжительного времени, и т. д. Это движение схоласты обозначили как движение "из формы элемента", впрочем довольно неудачно, ибо это движение относится не только к воздуху, воде или огню, но и к телу любого состава, как к дереву, железу, свинцу, пергаменту и т. д., каждое из которых имеет свойственную ему меру объема и от этой меры на какой-либо заметный объем пространства отходит с трудом. |
| But since this motion of liberty is of all the most obvious, and is of infinite application, it would be a wise thing to distinguish it well and clearly. For some very carelessly confuse this motion with the two former motions of resistance and connection, the motion, that is, of escape from pressure with the motion of resistance; of escape from tension with the motion of connection - just as if bodies when compressed yield or expand, that there may not ensue penetration of dimensions; and, when stretched, recoil and contract, that there may not ensue a vacuum. Whereas if air when compressed had a mind to contract itself to the density of water, or wood to the density of stone, there would be no necessity for penetration of dimensions, yet there might be a far greater compression of these bodies than they ever do actually sustain. In the same way, if water had a mind to expand to the rarity of air, or stone to the rarity of wood, there would be no need for a vacuum to ensue, and yet there might be effected a far greater extension of these bodies than they ever do actually sustain. Thus the matter is never brought to a penetration of dimensions or to a vacuum, except in the extreme limits of condensation and rarefaction, whereas the motions of which I speak stop far short of these limits, and are nothing more than desires which bodies have for preserving themselves in their consistencies (or, if the Schoolmen like, in their forms), and not suddenly departing therefrom unless they be altered by gentle means, and with consent. | Однако, ввиду того что указанное движение освобождения есть наиболее очевидное из всех и относится к бесчисленному количеству явлений, было бы благоразумно хорошо и ясно выделить его. Ибо некоторые по крайней небрежности смешивают это движение с упомянутыми двумя движениями противостояния и сцепления, а именно: освобождение от давления -- с движением противостояния и освобождение от растяжения -- с движением сцепления, как будто сжатые тела отступают или расширяются для того, чтобы не последовало слияние измерений, а растянутые тела собираются и сжимаются для того, чтобы не появилась пустота. Между тем если бы сжатый воздух пожелал принять плотность воды или сжатое дерево -- плотность камня, то не было бы никакой необходимости в слиянии измерений, и все же сжатие этих тел могло бы быть много большим, чем они выдерживают каким бы то ни было образом. Точно так же если бы вода пожелала расшириться до разреженности воздуха, а камень -- до разреженности дерева, то не было бы необходимости в пустоте, и все же их растяжение могло бы быть много большим, чем они выдерживают каким бы то ни было образом. Дело доходит до слияния измерений и до пустоты только при крайних пределах сгущения или разрежения; а эти движения протекают и заканчиваются задолго до того и представляют собой не что иное, как стремление тел оставаться в своих пределах (или, если угодно, в своих формах) и не удаляться от них внезапно, если только изменение происходит мягкими средствами или посредством согласия. |
| But it is far more necessary (because much depends upon it) that men should know that violent motion (which we call mechanical, but which Democritus, who in expounding his primary motions is to be ranked even below second-rate philosophers, called motion of stripe) is nothing more than this motion of liberty, that is, of escape from compression to relaxation. For either in a mere thrust, or in flight through the air, there occurs no movement or change of place until the parts of the body moved are acted upon and compressed by the impelling body more than their nature will bear. Then, indeed, when each part pushes against the next, one after the other, the whole is moved. And it not only moves forward, but revolves at the same time, the parts seeking in that way also to free themselves or to distribute the pressure more equally. And so much for this motion. | Но еще гораздо более необходимо (ибо это многое влечет за собой), чтобы люди знали, что насильственное движение (его мы называем механическим, а Демокрит, которого в даваемом им объяснении первых движений надо причислить к посредственным философам, называл движением толчка) есть не что иное, как движение освобождения, а именно от сжатия к расслаблению. Ибо при всяком простом подталкивании или бросании через воздух движение, или перемена места, происходит не ранее, чем части тела будут сжаты сверх своего естества внешним воздействием. Тогда, когда одни части последовательно подталкивают другие, устремляется все тело, и не только продвигаясь вперед, но одновременно и вращаясь, чтобы таким образом части могли освобождаться или претерпевать это состояние равномерно. Но об этом движении достаточно. |
| Let the fourth motion be that to which I have given the name of the motion of matter, which is in some sort the converse of the last named motion. For in the motion of liberty bodies dread, loathe, and shun a new dimension, or a new sphere, or new expansion or contraction (which are all names for the same thing), and strive with all their might to recoil, and recover their old consistency. On the contrary, in this motion of matter bodies desire a new sphere or dimension and aspire thereto readily and quickly, and sometimes, as in the case of gunpowder, with most violent effort. Now the instruments of this motion, not indeed the sole, but the most potent, or at any rate the most common, are heat and cold. For instance, air, if expanded by tension, as by suction in glass eggs, labors under a strong desire to recover itself. But if heat be applied, it longs, on the contrary, to expand, and desires a new sphere and passes into it readily as into a new form (so they phrase it); and after a certain degree of expansion cares not to return, unless invited thereto by the application of cold, which is not a return, but a renewed transmutation. In the same way water, if made to contract by pressure, resists and wishes to become such as it was, that is, larger. But if there intervene intense and continued cold, it changes itself spontaneously and gladly to the density of ice; and if the cold be continued long, without interruption from heat, as in grottoes and caverns of some depth, it turns to crystal or some similar material and never recovers its form. | Четвертое движение, которому мы дали имя движения материи, некоторым образом противоположно движению, названному нами движением освобождения. Действительно, при движении освобождения тела отвращаются, убегают, уклоняются от нового размера, или нового объема, или нового расширения, или нового сжатия (ибо это разнообразие слов обозначает то же самое), и всеми силами стремятся вернуться в прежнее состояние. В этом же движении материи, наоборот, тела стремятся к новому объему, или размеру, и стараются приблизиться к нему охотно и быстро и иногда путем самого бурного усилия (как в движении пороха). Средства же этого движения -- хотя и не единственные, но наиболее могущественные или по крайней мере наиболее частые -- суть тепло и холод. Например, если воздух расширяется вследствие растяжения (как при высасывании воздуха из стеклянных яиц), то он движим большим желанием восстановить свой прежний объем. При сообщении же тепла, наоборот, он стремится расшириться и желает нового объема и охотно переходит в него, как бы в новую форму (как говорят); и после известного расширения не старается возвратиться, если только его к этому не побуждает приближение холода. Но это не есть возвращение, а повторное преображение. Таким же образом и вода, если ее пытаются сжать, подвергая давлению, сопротивляется, желая стать такой, какой она была, т. е. шире. Но если является сильный и продолжительный холод, она охотно и добровольно преображается до плотности льда; и если холод продолжается все время и не прерывается потеплением (как это бывает в более глубоких пещерах и погребах), она обращается в кристалл или в подобную материю и никогда не принимает прежнего вида. |
| Let the fifth motion be the motion of continuity, by which I do not mean simple and primary continuity with some other body (for that is the motion of connection), but self-continuity in a given body. For it is most certain that all bodies dread a solution of continuity, some more, some less, but all to a certain extent. For while in hard bodies, as steel or glass, the resistance to discontinuity is exceedingly strong, even in liquids, where it seems to disappear or at all events to be very feeble, it is not altogether absent but is certainly there, though in its lowest degree of power, and betrays itself in very many experiments as in bubbles, in the roundness of drops, in the thin threads of droppings from roofs, in the tenacity of glutinous bodies, and the like. But most of all does this appetite display itself if an attempt be made to extend the discontinuity to minute fragments. For in a mortar, after a certain amount of pulverization, the pestle produces no further effect; water does not penetrate into minute chinks; even air itself, notwithstanding its subtlety, does not suddenly pass through the pores of solid vessels but only after long insinuation. | Пятое движение есть движение непрерывности. Под этим мы понимаем не простую и первичную неразрывность одного тела с другим (ибо это есть движение сцепления), но непрерывность известного тела в себе самом. Ибо совершенно достоверно, что все тела избегают ослабления непрерывности, одни -- больше, другие -- меньше, но все в известной степени. Так, если в твердых телах (как в стали или в стекле) сопротивление ослаблению непрерывности наиболее сильно и упорно, то даже и в жидкостях, где движение этого рода кажется прекращающимся или по крайней мере ослабевающим, все же не наблюдается его полное отсутствие; оно сохраняется и здесь, хотя как бы в наиболее низких степенях, и обнаруживается во многих явлениях, так, например, в водяных пузырях, в округлости капель, в тонких струйках стекающей воды, в вязкости клейких тел и тому подобных явлениях. Но наиболее обнаруживается это стремление, если пытаться довести прерывность до мельчайших частей. Ибо в ступках после разбивания до известной степени пестик уже больше не действует; вода не проникает в слишком малые трещины; даже и самый воздух, несмотря на тонкость его тела, не тотчас проникает в поры более плотных тел, но лишь длительным внедрением. |
| Let the sixth motion be that which I call motion for gain, or motion of want. It is that by which bodies, when placed among quite heterogeneous and hostile bodies, if they find an opportunity of escaping from these and uniting themselves to others more cognate (though these others be such as have no close union with them) do nevertheless embrace the latter and choose them as preferable; and seem to view this connection in the light of a gam (whence the term), as though they stood in need of such bodies. For instance, gold or any other metal in the leaf does not like the surrounding air. If therefore it meet with any thick tangible body (as a finger, paper, what you will) it instantly sticks to it and is not easily torn away. So too paper, cloth, and the like do not agree well with the air which is lodged in their pores. They are therefore glad to imbibe water or other moisture and eject the air. A piece of sugar too, or a sponge, if dipped at one end in water or wine, while the other stands out far above the surface, draws the water or the wine gradually upward. | Шестое движение есть движение, которое мы называем движением выгоды или движением нужды. Посредством него тела, если они, находясь среди совершенно чужеродных и как бы враждебных тел, получают возможность избежать этих чужеродных тел и присоединиться к более близким телам (хотя бы эти близкие тела были такими, у которых нет тесного согласия с ними), тотчас принимают и избирают их как предпочтительные и как будто считают это выгодным (откуда мы и взяли название), как если бы они ощущали нужду в таких телах. Например: золото или другой металл в форме фольги не любит окружающего воздуха; поэтому, если оно встречается с каким-либо осязаемым и плотным телом (как палец, бумага и что угодно другое), оно тотчас к нему пристает и не легко отрывается. Так же и бумага или ткань и другие тела этого рода не ладят с воздухом, который проник в их поры; поэтому они охотно впитывают воду или жидкость и вытесняют воздух. Так же сахар или губка, погруженные в воду или вино, если часть их выдается и далеко поднимается над вином или водой, понемногу и постепенно привлекают воду или вино вверх. |
| Hence we derive an excellent rule for opening and dissolving bodies. For (to say nothing of corrosives and strong waters which open for themselves a way) if there can be found a body proportioned to and more in harmony and affinity with a given solid body than that with which it is as of necessity mixed, the solid body immediately opens and relaxes itself, and shutting out or ejecting the latter, receives the former into itself. Nor does this motion for gain act or exist only in immediate contact. For electricity (of which Gilbert and others after him have devised such stories) is nothing else than the appetite of a body when excited by gentle friction - an appetite which does not well endure the air but prefers some other tangible body, if it be found near at hand. | Отсюда получается превосходное правило для открытия и разложения тел. Ибо если можно, оставив разъедающие кислоты, которые сами открывают для себя путь, найти тело, сообразное и более согласное и дружественное какому-либо плотному телу, чем то, с которым последнее смешано как бы в силу необходимости, то это плотное тело тотчас отрывается и расслабляется и принимает внутрь себя то второе, исключив или удалив предыдущее. Это движение выгоды действует или имеет силу не только при соприкосновении. Ибо электрическое действие (о котором Гильберт и другие после него пустили столько сказок) есть не что иное, как стремление тела, возбужденного легким трением и плохо выносящего воздух, но предпочитающего какое-либо другое осязаемое тело, если оно находится поблизости. |
| Let the seventh motion be what I call the motion of the greater congregation, by which bodies are carried toward masses of a like nature with themselves - heavy bodies to the globe of the earth, light to the compass of the heaven. This the Schoolmen have denoted by the name of natural motion from superficial considerations; either because there was nothing conspicuous externally which could produce such motion (and therefore they supposed it to be innate and inherent in things themselves), or perhaps because it never ceases. And no wonder; for the earth and heaven are ever there, whereas the causes and origins of most other motions are sometimes absent, sometimes present. Accordingly this motion, because it ceases not but when others cease is felt instantly, they deem perpetual and proper, all others adscititious. This motion, however, in point of fact is sufficiently weak and dull, being one which, except in bodies of considerable bulk, yields and succumbs to all other motions, as long as they are in operation. And though this motion has so filled men's thoughts as to have put all others almost out of sight, yet it is but little that they know about it, being involved in many errors with regard to it. | Седьмое движение есть то, которое мы называем движением большего собрания. Посредством этого движения тела несутся к массам соприродных им тел: тяжелое -- к земному шару, легкое -- к окружности неба. Это движение схоласты легкомысленно обозначили как естественное движение -- очевидно, потому, что извне нет ничего заметного, возбуждающего это движение (и поэтому они считали это движение прирожденным и присущим самим вещам), или же потому, что оно не прекращается. Но это и не удивительно, ибо земля и небо всегда присутствуют, тогда как причины и начала большинства остальных движений, наоборот, то отсутствуют, то присутствуют. Поэтому схоласты полагали это движение вечным и собственным, ибо оно не прерывается и тотчас является тогда, когда прекращаются другие; остальные же движения они полагали заимствованными. Однако это движение в действительности достаточно непрочно и вяло: оно как бы уступает и подчиняется другим движениям, пока они действуют, если только оно не совершается в телах чрезвычайно большой массы. И хотя это движение столь наполнило мысли людей, что от них почти скрылись остальные движения, однако люди мало о нем знают и впадают во многие ошибки относительно него. |
| Let the eighth motion be the motion of the lesser congregation, by which the homogeneous parts in a body separate themselves from the heterogeneous and combine together; by which also entire bodies from similarity of substance embrace and cherish each other, and sometimes are attracted and collected together from a considerable distance; as when in milk, after it has stood a while, the cream rises to the top, while in wine the dregs sink to the bottom. For this is not caused by the motion of heaviness and lightness only, whereby some parts rise up and some sink down, but much more by a desire of the homogeneous parts to come together and unite in one. | Восьмое движение есть движение меньшего собрания, посредством которого однородные части в каком-либо теле отделяются от инородных и сочетаются между собой. Посредством этого движения также и целые тела подобного вещества обнимают и лелеют друг друга и, когда оказываются сблизившимися до некоторого расстояния, притягиваются друг к другу и сходятся. Так, в молоке сливки всплывают, а в вине осадки опускаются через некоторое время. Ибо это происходит не только вследствие движения тяжести и легкости, когда одни части устремляются кверху, а другие опускаются к самому низу, но и в гораздо большей степени вследствие стремления однородных частей к схождению и соединению. |
| Now this motion differs from the motion of want in two points. One is that in the latter there is the stronger stimulus of a malignant and contrary nature, whereas in this motion (provided there be nothing to hinder or fetter it) the parts unite from friendship even in the absence of a foreign nature to stir up strife. The other point is that the union is here closer and, as it were, with greater choice. In the former, if only the hostile body be avoided, bodies not closely related come together, whereas in the latter, substances are drawn together by the tie of close relationship and, as it were, combine into one. And this motion resides in all composite bodies and would readily show itself were it not bound and restrained by other appetites and necessities in the bodies which interfere with the union in question. | От движения нужды это движение отличается в двух отношениях. Во-первых, в движении нужды преобладает побуждение враждебной и противоположной природы; в этом же движении части соединяются (если только отсутствуют препятствия и оковы) в силу дружбы, хотя бы и отсутствовала чуждая природа, вызывающая раздор. Во-вторых, отличие состоит в том, что соединение здесь теснее и совершается как бы с большим выбором. В том движении, чтобы избежать враждебного, сходятся и не очень родственные тела, в этом же сходятся вещества, связанные совершенно братским подобием, и они как бы сливаются воедино. Это движение присуще всем сложным телам, и в отдельных случаях оно было бы хорошо заметно, если бы только не связывалось и не обуздывалось другими устремлениями тел, нарушающими это схождение. |
| Now the binding of this motion takes place generally in three ways: by the torpor of bodies; by the check of a dominant body; and by external motions. Now, for the torpor of bodies, it is certain that there resides in tangible substances a certain sluggishness, more or less, and an aversion from change of place; insomuch that, unless they be excited, they had rather remain as they are than change for the better. Now this torpor is shaken off by the help of three things: either by heat, or by the eminent virtue of some cognate body, or by lively and powerful motion. And as for the help of heat, it is for this reason that heat has been denned to be "that which separates Heterogeneous and congregates Homogeneous parts"; a definition of the Peripatetics justly derided by Gilbert, who says it is much the same as if a man were to be denned as that which sows wheat and plants vines - for that it is, a definition simply by effects, and those particular. But the definition has a worse fault, inasmuch as these effects, such as they are, arise not from a peculiar property of heat, but only indirectly (for cold does the same, as I shall afterwards show); being caused by the desire of homogeneous parts to unite, heat simply aiding to shake off the torpor which had previously bound the desire. | А связывают это движение главным образом три обстоятельства: косность тел, узда господствующего тела и внешние движения. Что касается косности тел, то достоверно известно, что осязаемым телам присуща некоторая вялость, большая или меньшая, и боязнь перемещения. И если они не встречают побуждения извне, то предпочитают остаться в том положении, в каком пребывают, чем привести себя в лучшее. Но эта косность разбивается с помощью трех воздействий: или тепла, или силы, исходящей от какого-либо родственного тела, или живого и мощного движения. Что касается, во-первых, помощи от тепла, то она дала повод определить тепло как то, что "разделяет разнородное и собирает однородное". Это определение перипатетиков по заслуге осмеял Гильберт, который сказал, что это то же самое, как если бы кто-либо определил человека как то, что сеет пшеницу и сажает виноградные лозы; ибо это определение является лишь определением посредством действия, и притом частного. Но это определение еще более ошибочно, потому что и эти действия (каковы бы они ни были) не исходят из свойств тепла, но являются привходящими (ибо это же совершает и холод, как мы будем говорить впоследствии), а именно вызываются стремлением однородных частей к схождению; тепло только помогает разбить косность, которая раньше связывала это желание. |
| As for the help derived from the virtue of a cognate body, it is well seen in an armed magnet which excites in iron the virtue of detaining iron by similarity of substance, the torpor of the iron being cast off by the virtue of the magnet. And as for help derived from motion, it is shown in wooden arrows, having their points also of wood, which penetrate more deeply into wood than if they were tipped with steel, owing to the similarity of substance, the torpor of the wood being shaken off by the rapid motion. Of these two experiments I have spoken also in the Aphorism on Clandestine Instances. | Что же касается помощи от способности, приданной близким телом, то она удивительным образом обнаруживается в снаряженном магните, который возбуждает в железе способность удерживать железо вследствие подобия веществ, причем косность железа разбивается способностью магнита. Что же касается до помощи от движения, то она замечается в деревянных стрелах, у которых также и острие деревянное. Они проникают глубже в другое дерево, чем если бы были оснащены железом. Это происходит вследствие подобия вещества, причем косность дерева устраняется быстрым движением. Об этих двух опытах мы говорили также в афоризме о скрытых примерах[140]. |
| That binding of the motion of the lesser congregation which is caused by the restraint of a dominant body is seen in the resolution of blood and urine by cold. For as long as those bodies are filled with the active spirit which, as lord of the whole, orders and restrains the several parts of whatsoever sort, so long the homogeneous parts do not meet together on account of the restraint. But as soon as the spirit has evaporated, or been choked by cold, then the parts being freed from restraint meet together in accordance with their natural desire. And thus it happens that all bodies which contain an eager spirit (as salts and the like) remain as they are, and are not resolved, owing to the permanent and durable restraint of a dominant and commanding spirit. | Связывание же движением меньшего собрания посредством обуздывания со стороны господствующего тела мы наблюдаем в разделении крови и мочи холодом. Ибо, пока эти тела будут наполнены деятельным духом, который, как господин целого, располагает и сдерживает их отдельные части, до тех пор однородные части не сойдутся вследствие этого обуздывания. Но после того, как этот дух испарится или будет подавлен холодом, части, освобожденные от узды, сойдутся, следуя своему естественному стремлению. Поэтому и происходит, что все тела, содержащие острый дух (как соли и тому подобное), сохраняются под воздействием постоянной и крепкой узды господствующего и властного духа. |
| That binding of the motion of lesser congregation which is caused by external motion is most conspicuous in the shaking of bodies to prevent putrefaction. For all putrefaction depends on the assembling together of homogeneous parts, whence there gradually ensues the corruption of the old form, as they call it, and the generation of a new. For putrefaction, which paves the way for the generation of a new form, is preceded by a dissolution of the old, which is itself a meeting together of homogeneous parts. That, indeed, if not impeded, is simple resolution. But if it be met by various obstacles there follow putrefactions, which are the rudiments of a new generation. But if (which is the present question) a frequent agitation be kept up by external motion, then indeed this motion of uniting (which is a delicate and tender one, and requires rest from things without) is disturbed and ceases, as we see happen in numberless instances. For example, the daily stirring or flowing of water prevents it from putrefying; winds keep off pestilence in the air; corn turned and shaken in the granary remains pure; all things, in short, that are shaken outwardly are the slower to putrefy inwardly. | Связывание же движения меньшего собрания посредством внешнего движения лучше всего наблюдается в движениях тела, задерживающих гниение. Ибо всякое гниение основывается на собирании однородных частей, отчего постепенно происходит порча первичной (как ее называют) формы и рождение новой. Ведь гниению, пролагающему дорогу для рождения новой формы, предшествует разложение старой формы, которое само есть сведение к однородности. Если ничто не препятствует, то происходит простое разложение. Но если встречаются разнообразные препятствия, то следует гниение, которое есть зачаток нового рождения. Если же (об этом теперь и идет речь) происходит быстрое движение, сообщаемое извне, тогда движение этого схождения (которое тонко и мягко и нуждается в покое от внешнего) нарушается и прекращается, как мы это видим в бесчисленных случаях. Так, ежедневное движение и протекание воды задерживает гниение; ветры препятствуют скоплению заразы в воздухе; зерно, движимое и переворачиваемое в амбарах, остается чистым; вообще все движимое извне не легко гниет внутри. |
| Lastly, I must not omit that meeting of the parts of bodies which is the chief cause of induration and desiccation. For when the spirit, or moisture turned to spirit, has escaped from some porous body (as wood, bone, parchment, and the like), then the grosser parts are with stronger effort drawn and collected together; whence ensues induration or desiccation, which I take to be owing not so much to the motion of connection to prevent a vacuum as to this motion of friendship and union. | Наконец, нельзя опустить то схождение частей тела, от которого главным образом происходит затвердевание и высыхание. Ибо, после того как дух, или влажность, обращенная в дух, отлетает из какого-либо пористого тела (дерева, кости, пергамента и т. п.), более плотные части сильнее сжимаются и сходятся, отчего и следует затвердевание и высыхание. Мы полагаем, что это происходит не столько от движения сцепления -- дабы не было пустоты, сколько от этого движения дружбы и союза. |
| As for the meeting of bodies from a distance, that is a rare occurrence, and yet it exists in more cases than are generally observed. We have illustrations of it when bubble dissolves bubble; when medicines draw humors by similarity of substance; when the chord of one violin makes the chord of another sound a unison, and the like. I suspect also that this motion prevails in the spirits of animals, though it be altogether unknown. At any rate it exists conspicuously in the magnet and magnetized iron. And now that we are speaking of the motions of the magnet, they ought to be carefully distinguished. For there are four virtues or operations in the magnet which should not be confounded but kept apart, although the wonder and admiration of men have mixed them up together. The first is, the attraction of magnet to magnet, or of iron to magnet, or of magnetized iron to iron. The second is its polarity, and at the same time its declination. The third, its power of penetrating through gold, glass, stone, everything. The fourth, its power of communicating its virtue from stone to iron, and from iron to iron, without communication of substance. In this place, however, I am speaking only of the first of these virtues - that is, its attractive power. Remarkable also is the motion of attraction between quicksilver and gold, insomuch that gold attracts quicksilver, though made up into ointments; and men who work amid the vapors of quicksilver usually hold a piece of gold in their mouths to collect the exhalations which would otherwise penetrate into their skulls and bones; by which also the piece of gold is presently turned white. And so much for the motion of the lesser congregation. | Что же касается схождения тел на расстоянии, то оно происходит редко. Все же оно присуще большему количеству вещей, чем мы наблюдаем. Образец этого дают водяные пузыри, разрушающие другие пузыри; лекарства, которые притягивают жидкости в силу подобия веществ; струна арфы, которая заставляет другую струну звучать в унисон, и т. п. Мы полагаем, что и духам животных присуще это движение, но здесь оно совершенно неизвестно. Вполне ясно оно выступает в магните и в возбужденном железе. Но когда мы говорим о движениях магнита, то между ними надо проводить отчетливое различие. Ибо есть в магните четыре способности, или действия, которые должно не смешивать, а разделять, хотя удивление и восхищение людей их смешали. Первое состоит в схождении магнита с магнитом, или железа с магнитом, или намагниченного железа с железом; второе -- в склонении магнита к северу и югу, а также и в его наклонении; третье -- в проникновении магнита через золото, стекло, камень и все остальное; четвертое -- в сообщении его свойства от камня к железу и от железа к железу без передачи вещества. Однако здесь мы говорим только о его первой способности, т. е. о схождении. Замечательно также движение схождения ртути и золота, заставляющее золото притягивать ртуть, хотя бы даже и превращенную в мазь; работающие среди паров ртути обычно держат во рту кусочек золота, для того чтобы собирать пары ртути, которые иначе вошли бы в их кости и черепа и от которых этот кусочек спустя короткое время белеет. Итак, о движении меньшего собрания сказано достаточно. |
| Let the ninth motion be the magnetic, which, though it be of the same genus with the motion of the lesser congregation, yet if it operates at great distances and on large masses, deserves a separate investigation, especially if it begin not with contact, as most, nor lead to contact, as all motions of congregation do, but simply raises bodies or makes them swell, and nothing more. | Девятое движение есть движение магнетическое, которое хотя и относится к роду движений меньшего собрания, однако если действует на большие расстояния и на большие массы вещей, то заслуживает отдельного исследования, -- в особенности тогда, когда оно не начинается от соприкосновения, как многие другие, и не доводит действие до соприкосновения, как все они; оно только поднимает тела и заставляет их вздыматься, не более. |
| For if the moon raises the waters, or makes moist things swell; if the starry heaven attracts planets to their apogees; if the sun holds Venus and Mercury so that their elongations never exceed a certain distance; these motions seem to fall properly neither under the greater nor the lesser congregation, but to be of a sort of intermediate and imperfect congregation, and therefore ought to constitute a species by themselves. | Ибо если луна поднимает воды или заставляет влагу вздыматься, или звездное небо притягивает планеты к их апогеям, или солнце удерживает Венеру и Меркурий в таком положении, чтобы они не дальше чем на известное расстояние отстояли от тела Солнца, то очевидно, что это движение нельзя отнести ни к большему собранию, ни к меньшему собранию, но оно есть как бы посредствующее и незавершенное собирание и поэтому должно составлять свой собственный вид. |
| Let the tenth motion be that of flight (a motion the exact opposite of that of the lesser congregation), by which bodies from antipathy flee from and put to flight hostile bodies, and separate themselves from them or refuse to mingle with them. For although in some cases this motion may seem to be an accident or a consequence of the motion of the lesser congregation, because the homogeneous parts cannot meet without dislodging and ejecting the heterogeneous, still it is a motion that should be classed by itself and formed into a distinct species, because in many cases the appetite of flight is seen to be more dominant than the appetite of union. | Десятое движение есть движение бегства; оно противоположно движению меньшего собрания. Посредством этого движения тела в силу антипатии убегают от враждебных тел, или обращают их в бегство и отделяются от них, или отказываются смешиваться с ними. Хотя могло бы показаться, что иногда это явление совершается только как случайное -- вторичное по отношению к движению меньшего собрания, ибо однородные части не могут сойтись без исключения или удаления разнородных частей, все же должно рассматривать это движение как отдельное и выделить его в особый вид, ибо во многих случаях, скорее, стремление к бегству оказывается первичным, чем стремление к схождению. |
| This motion is eminently conspicuous in the excretions of animals and not less in objects odious to some of the senses, especially the smell and the taste. For a fetid odor is so rejected by the sense of smell as to induce by consent in the mouth of the stomach a motion of expulsion; a rough and bitter taste is so rejected by the palate or throat as to induce by consent a shaking of the head and a shudder. But this motion has place in other things also. It is observed in certain forms of reaction; as in the middle region of the air, where the cold seems to be the effect of the rejection of the nature of cold from the confines of the heavenly bodies; as also the great heats and burnings which are found in subterranean places appear to be rejections of the nature of heat from the inner parts of the earth. For heat and cold, in small quantities, kill one another. But if they be in large masses, and as it were in regular armies, the result of the conflict is that they displace and eject each other in turn. It is also said that cinnamon and other perfumes retain their scent longer when placed near sinks and foul-smelling places because they refuse to come out and mingle with stenches. | Это движение заметно обнаруживается в выделениях животных; не менее оно заметно также в некоторых предметах, неприятных для ощущения, главным образом для обоняния и вкуса. Ведь дурной запах настолько отвергается обонянием, что даже из-за несогласия вызывает в пищеводе движение отталкивания: горький и неприятный вкус настолько отвергается небом и горлом, что по несогласию вызывает судорожные движения головы и мороз по коже. Но это движение имеет место и в других случаях. Иногда оно проявляется в окружающем: например, холод в средней области воздуха, очевидно, есть отбрасывание природы холода из пределов небесных тел. Подобно этому и возникающие в подземельях великий зной и воспламенения, по-видимому, представляют собой отбрасывание горячей природы недрами земли. Ибо, если тепло и холод будут в меньшем количестве, они уничтожат друг друга; но, если они будут в больших массах и как бы правильно расположены, тогда они, сталкиваясь, сдвигают и отбрасывают друг друга с места. Передают также, что корица и другие ароматические вещества дольше сохраняют запах, если их поместить вблизи сточных канав и зловонных мест, ибо их запах отказывается покинуть свое место и смешаться с зловонием. |
| It is certain that quicksilver, which of itself would reunite into an entire mass, is kept from doing so by spittle, hog's lard, turpentine, and the like, owing to the ill consent which its parts have with such bodies, from which, when spread around them, they draw back, so that their desire to fly from these intervening bodies is more powerful than their desire of uniting with parts like themselves. And this is called the mortification of quicksilver. The fact also that oil does not mix with water is not simply owing to the difference of weight, but to the ill consent of these fluids, as may be seen from the fact that spirit of wine, though lighter than oil, yet mixes well enough with water. But most of all is the motion of flight conspicuous in niter and such like crude bodies, which abhor flame; as in gunpowder, quicksilver, and gold. But the flight of iron from one pole of the magnet is well observed by Gilbert to be not a flight strictly speaking, but a conformity and meeting in a more convenient situation. | Во всяком случае ртуть, которая иначе соединилась бы в целое тело, удерживается от схождения частей человеческой слюной, свиным салом или терпентином и тому подобными веществами, ибо у ее частей плохое согласие с телами этого рода, от которых они уклоняются, будучи окружены ими, так что желание убежать от этих лежащих в промежутке частей сильнее, чем желание соединиться с подобными себе частями. Это называют умерщвлением ртути. Так же масло не смешивается с водой не только вследствие различия в легкости, но и вследствие плохого согласия между ними, как это видно из примера винного спирта, который, хотя и легче масла, однако хорошо смешивается с водой. Но более всего движение бегства заметно в селитре и в подобного же рода простых телах, как в порохе, ртути, а также золоте, которые отвращаются от пламени. Однако бегство железа от одного полюса магнита, как это хорошо заметил Гильберт, не есть, собственно, бегство, но сообразование и схождение к более благоприятному положению[141]. |
| Let the eleventh motion be that of assimilation, or of self-multiplication, or again of simple generation. By which I mean not the generation of integral bodies, as plants or animals, but of bodies of uniform texture. That is to say, by this motion such bodies convert others which are related, or at any rate well disposed to them, into their own substance and nature. Thus flame over vapors and oily substances multiplies itself and generates new flame; air over water and watery substances multiplies itself and generates new air; spirit, vegetable and animal, over the finer parts as well of watery as of oily substance in its food, multiplies itself and generates new spirit; the solid parts of plants and animals, as the leaf, flower, flesh, bone, and the like, severally assimilate new substance to follow and supply what is lost out of the juices of their food. For let no one adopt the wild fancy of Paracelsus who (blinded I suppose by his distillations) will have it that nutrition is caused only by separation, and that in bread and meat lie eye, nose, brain, liver; in the moisture of the ground, root, leaf, and flower. For as the artist out of the rude mass of stone or wood educes, by separation and rejection of what is superfluous, leaf, flower, eye, nose, hand, foot, and the like, so, he maintains, does Arch?us, the internal artist, educe out of food by separation and rejection the several members and parts of our body. But to leave such trifles, it is most certain that the several parts, as well similar as organic, in vegetables and animals do first attract with some degree of selection the juices of their food, which are alike or nearly so for all, and then assimilate them and turn them into their own nature. Nor does this assimilation or simple generation take place only in animate bodies, but inanimate also participate therein, as has been stated of flame and air. Moreover, the non-vital spirit, which is contained in every tangible animated substance, is constantly at work to digest the coarser parts and turn them into spirit, to be afterwards discharged; whence ensues diminution of weight and desiccation, as I have stated elsewhere. Nor must we set apart from assimilation that accretion which is commonly distinguished from alimentation; as when clay between stones concretes and turns into a stony substance, or the scaly substance on the teeth turns into a substance as hard as the teeth themselves, and so on. For I am of opinion that there resides in all bodies a desire for assimilation as well as for uniting with homogeneous substances; but this virtue is bound, as is the other, though not by the same means. But these means, as well as the way of escape from them, ought to be investigated with all diligence because they pertain to the rekindling of the vital power in old age. Lastly, it seems worthy of observation that in the nine motions of which I have spoken 1 bodies seem to desire only the preservation of their nature, but in this tenth the propagation of it. | Одиннадцатое движение есть движение уподобления, или самоумножения, или также простого порождения. Простым же порождением мы называем порождение не целых тел, как у растений или животных, но подобных тел. А именно: посредством этого движения подобные тола обращают в свое вещество и природу другие родственные или по крайней мере хорошо расположенные и приуготовленные тела. Так, пламя умножается и порождает новое пламя на испарениях и маслянистых телах; воздух умножается и порождает новый воздух на воде и водянистых телах; растительный и животный дух умножается и порождает новый дух на более легких частях водянистого и маслянистого в своем питании; твердые части растений и животных, как, например, лист, цветок, мясо, кость и другие, уподобляют и порождают из соков своего питания заменяющее и восполняющее вещество. И пусть никто не подражает сумасбродству Парацельса, который (ослепленный, по-видимому, своими перегонками) считал, что питание совершается только посредством отделения и что в хлебе или в пище скрывается глаз, нос, мозг, печень, а в соке земли -- корень, лист, цветок; ибо подобно тому, как художник выводит лист, цветок, глаз, нос, руку, ногу и тому подобное из грубой массы камня или дерева посредством отделения и отбрасывания лишнего, так, утверждает он, и этот Архей, внутренний художник, выводит из пищи отдельные члены и части тела посредством отделения и отбрасывания[142]. Но если оставить этот вздор, то вполне достоверно, что отдельные части растений и животных, как подобные, так и органические, сначала с некоторым выбором извлекают соки из своего питания (которые или являются почти общими и одинаковыми с остальными, или ненамного от них отличаются) и затем уподобляют их и обращают их в свою природу. И это уподобление, или простое порождение, совершается не только в одушевленных телах; также и неодушевленные тела причастны к этому, как уже сказано о пламени и воздухе. Более того, отмерший дух, содержащийся в каждом осязаемом одушевленном теле[143], постоянно стремится растворить и претворить более плотные части в дух, который затем исходит, почему и происходит уменьшение веса и высыхание, как мы уже говорили в другом месте[144]. Говоря об уподоблении, нельзя пренебречь и тем нарастанием, которое обычно отличают от питания. Так, глина посреди камней сгущается и обращается в каменистую материю; отложения на зубах обращаются в вещество не менее твердое, чем сами зубы, и т. д. Ибо мы придерживаемся того мнения, что всем телам присуще стремление к уподоблению не меньшее, чем к схождению с однородными телами. Однако эта способность, равно как и та, связывается, хотя и не теми же воздействиями. Но эти воздействия, как и освобождение от них, нужно исследовать со всей тщательностью, ибо они относятся к сообщению новых сил старости[145]. Наконец, следует отметить, что в тех девяти движениях, о которых мы говорили, тела стремятся только к сохранению своей природы, а в этом десятом стремятся к расширению[146]. |
| Let the twelfth motion be that of excitation, a motion which seems to belong to the genus of assimilation and which I sometimes call by that name. For it is a motion diffusive, communicative, transitive, and multiplicative, as is the other, and agreeing with it generally in effect though differing in the mode of effecting and in the subject matter. For the motion of assimilation proceeds, as it were, with authority and command; it orders and forces the assimilated body to turn into the assimilating. But the motion of excitation proceeds, so to speak, with art and by insinuation, and stealthily, simply inviting and disposing the excited body to the nature of the exciting. Again, the motion of assimilation multiplies and transforms bodies and substances. Thus more flame is produced, more air, more spirit, more flesh. But in the motion of excitation virtues only are multiplied and transferred; more heat being engendered, more magnetic power, more putrefying. This motion is particularly conspicuous in heat and cold. For heat does not diffuse itself, in heating a body, by communication of the original heat but simply by exciting the parts of the body to that motion which is the form of heat, of which I have spoken in the First Vintage concerning the nature of heat. | Двенадцатое движение есть движение побуждения. Это движение, по-видимому, относится к роду уподобления, и иногда мы называем его этим именем. Ибо это движение, как и предыдущее, есть и рассеивающее движение, и сообщающее, и переходящее, и умножающее. Оба они в большинстве случаев сходятся в результате, хотя различаются в образе действия и в предмете. Движение уподобления происходит как бы властно и могущественно, ибо оно приказывает и принуждает уподобляемое тело измениться и обратиться в уподобляющее. Движение же побуждения действует как бы искусно и украдкой и тайно. Оно только приглашает и располагает побуждаемое перейти к природе побуждающего. Кроме того, движение уподобления умножает и преобразует тела и вещества. Так, больше становится пламени, больше воздуха, больше духа, больше мяса. В движении же побуждения умножаются и преобразуются только способности; больше становится теплоты, больше магнетизма, больше гниения. Это движение проявляется в особенности в тепле и в холоде. Ибо тепло распространяется при нагревании не через сообщение первого тепла, но только через побуждение частей к тому движению, которое есть форма теплоты, -- о чем мы говорили в первом сборе плодов для природы тепла. |
| Consequently heat is excited far more slowly and with far greater difficulty in stone or metal than in air, owing to the unfitness and unreadiness of those bodies to receive the motion. So that it is probable that there may exist materials in the bowels of the earth which altogether refuse to be heated, because through their greater condensation they are destitute of that spirit with which this motion of excitation generally begins. In like manner the magnet endues iron with a new disposition of its parts and a conformable motion, but loses nothing of its own virtue. Similarly leaven, yeast, curd, and certain poisons excite and invite a successive and continued motion in dough, beer, cheese, or the human body, not so much by the force of the exciting as by the predisposition and easy yielding of the excited body. | Поэтому тепло гораздо медленнее и труднее возбуждается в камне или в металле, чем в воздухе, вследствие неспособности и нерасположенности этих тел к такому движению. Поэтому вероятно, что внутри земли, вблизи ее недр, есть вещества, совершенно отвергающие нагревание, ибо по причине чрезмерного сгущения они лишены того духа, от которого главным образом начинается это движение побуждения. Подобным же образом магнит придает железу новое расположение частей и сообразное движение, сам же не теряет ничего из своей способности. Подобным же образом дрожжи, пивное бродило, молочная закваска и некоторые яды побуждают и вызывают последовательное и непрерывное движение в тесте, пиве, сыре или человеческом теле не столько вследствие силы побуждающего тела, сколько вследствие предрасположения и уступчивости побуждаемого. |
| Let the thirteenth motion be the motion of impression, which also is of the same genus with the motion of assimilation, and is of diffusive motions the most subtle. I have thought fit, however, to make a distinct species of it, on account of a remarkable difference between it and the two former. For the simple motion of assimilation actually transforms the bodies themselves, so that you may take away the first mover, and there will be no difference in what follows. For the first kindling into flame, or the first turning into air, has no effect on the flame or air next generated. In like manner, the motion of excitation continues, after the first mover is withdrawn, for a very considerable time: as in a heated body when the primary heat has been removed; in magnetized iron when the magnet has been put away; in dough when the leaven has been taken out. But the motion of impression, though diffusive and transitive, seems to depend forever on the prime mover. So that if that be taken away or cease to act, it immediately fails and comes to an end, and therefore the effect must be produced in a moment, or at any rate in a very brief space of time. The motions therefore of assimilation and excitation | Тринадцатое движение есть движение запечатления, которое также из рода движения уподобления, и оно наиболее тонкое из распространяющихся движений. Мы сочли нужным выделить его в особый вид, так как оно значительно отличается от двух предыдущих движений. Ибо простое движение уподобления преобразует самые тела, так что если удалить первую движущую силу, то это не будет иметь никакого значения для всего последующего. Действительно, ни первое возгорание пламени, ни первое превращение в воздух не имеют никакого значения для пламени или для воздуха, возникающего в последующем рождении. Подобным же образом остается на достаточно долгое время и движение побуждения, если удалить первую движущую силу, как, например, в нагретом теле -- когда удалено первое тепло, в возбужденном железе -- когда удален магнит, в тесте -- когда удалена закваска. Движение же запечатления, хотя и оно распространяющееся и переходящее, однако, по-видимому, всегда зависит от первой движущей силы, так что, если она будет удалена или прекратится, тотчас погибает и отпадает и оно. Итак, оно совершается мгновенно или по крайней мере в течение короткого времени. |
| I call motions of the generation of Jupiter, because the generation continues; but this, the motion of the generation of Saturn, because the birth is immediately devoured and absorbed. It manifests itself in three things: in rays of light, in the percussions of sounds, and in magnetism, as regards the communication of the influence. For if you take away light, colors and its other images instantly disappear; if you take away the original percussion and the vibration of the body thence produced, the sound soon after dies away. For though sounds are troubled as they pass through their medium by winds, as if by waves, yet it must be carefully noted that the original sound does not last all the time the resonance goes on. For if you strike a bell, the sound seems to be continued for a good long time, whereby we might easily be led into the error of supposing that during the whole of the time the sound is, as it were, floating and hanging in the air, which is quite untrue. For the resonance is not the identical sound, but a renewal of it, as is shown by quieting or stopping the body struck. For if the bell be held tight so that it cannot move, the sound at once comes to an end and resounds no more - as in stringed instruments, if after the first percussion the string be touched, either with the finger, as in the harp, or with the quill, as in the spinet, the resonance immediately ceases. Again, when the magnet is removed, the iron immediately drops. The moon indeed cannot be removed from the sea, nor the earth from the falling body, and therefore we can try no experiment in these cases; but the principle is the same. | Поэтому мы называем те движения уподобления и побуждения движениями рождения от Юпитера, ибо порожденное остается; а это движение -- движением рождения от Сатурна, ибо рожденный тотчас пожирается и поглощается[147]. Это движение является в трех вещах: в лучах света, в устремлении звука и в действии магнита в отношении его сообщения. Ибо, если удалить свет, тотчас пропадают цвета и остальные его образы; если удалить первый удар и прекратить последовавшее отсюда колебание тела, немного спустя пропадает звук. Ибо, хотя на звуки, когда они проходят через промежуточную среду, ветры воздействуют наподобие волн, однако надо тщательно отметить, что звук существует не так долго, как происходит звучание. Так, при ударе в колокол кажется, что звук продолжается довольно долгое время, из-за чего легко впасть в ошибку, будто звук все это время как бы плавал и держался в воздухе, тогда как это совершенно ложно. Ибо это звучание не есть численно один и тот же звук, но его возобновление. Это обнаруживается, если успокоить или задержать тело, в которое ударили. Ибо, если колокол будет задержан и приведен в неподвижность, звук тотчас пропадет и больше не звучит; так это бывает со струнами, если после первого удара коснуться струны или пальцем, как на лире, или пером, как на спинете[148]: звучание тотчас прекращается. Так же и при удалении магнита железо тотчас падает. Луну же невозможно удалить от моря и землю -- от падающего тела. Поэтому здесь невозможен никакой опыт. Но соотношение остается то же самое. |
| Let the fourteenth motion be the motion of configuration or position, by which bodies seem to desire not union or separation, but position, collocation, and configuration with respect to others. This motion is a very abstruse one and has not been well investigated. In some cases, indeed, it seems to be without a cause, though not, I believe, really so. For if it be asked why the heavens revolve rather from east to west than from west to east, or why they turn on poles placed near the Bears rather than about Orion, or in any other part of heaven, such questions seem to border on insanity, since these phenomena ought rather to be received as results of observation, and merely positive facts. But though there are no doubt in nature certain things ultimate and without cause, this does not appear to me to be one of them, being caused in my opinion by a certain harmony and consent of the universe which has not yet fallen under observation. And if we admit the motion of the earth from west to east, the same questions remain. For it also moves on certain poles. And why, it might be asked, should these poles be placed where they are, rather than anywhere else? Again the polarity, direction, and declination of the magnet are referable to this motion. There are also found in bodies natural as well as artificial, especially in solids, a certain collocation and position of parts, and a kind of threads and fibers, which ought to be carefully investigated since, until they are understood, these bodies cannot be conveniently managed or controlled. But those eddyings in fluids, by which when pressed, before they can free themselves, they relieve each other that they may all have a fair share of the pressure, belong more properly to the motion of liberty. | Четырнадцатое движение есть движение очертания, или положения. При помощи этого движения тела стремятся не к какому-либо схождению или отделению, но к тому или иному положению и размещению относительно других тел. Но это движение совершенно неясно и недостаточно хорошо исследовано; и в некоторых случаях оно кажется совершенно беспричинным, хотя в действительности оно, как мы думаем, не таково. Так, если спросят, почему небо вращается с востока на запад, а не с запада на восток или почему оно вращается вокруг полюсов, расположенных вблизи Большой и Малой Медведиц, а не вблизи Ориона или в какой-нибудь другой части неба, то такой вопрос будет каким-то сумасбродством, ибо все это должно быть принято из опыта и как положительное. В природе, несомненно, есть нечто последнее и беспричинное, но рассматриваемое движение таковым, по-видимому, не является. Мы считаем, что оно совершается в силу некоторой гармонии и согласия мира, которые до сих пор остаются вне нашего наблюдения. Если же принять движение Земли с запада на восток, то останутся те же вопросы, потому что и тогда она движется вокруг некоторых полюсов. Почему же эти полюсы должны помещаться именно там, где они есть, а не в другом месте? К этому же движению относятся и склонение, направление и наклонение магнита, известное расположение и размещение частей и как бы жилки и волокна, встречающиеся также в телах как естественных, так и искусственных, в особенности в плотных и нетекучих. Их надо тщательно исследовать, ибо, пока они не будут обнаружены, с этими телами трудно обращаться и трудно управлять ими. Но циркуляции в жидкостях, посредством которых они, будучи сжаты, прежде чем могут освободиться, помогают друг другу, чтобы равномерно переносить это сжатие, мы с большим основанием относим к движению освобождения. |
| Let the fifteenth motion be the motion of transition, or motion according to the passages, by which the virtues of bodies are more or less impeded or promoted by their media, according to the nature of the body and of the acting virtues, and also of the medium. For one medium suits light, another sound, another heat and cold, another magnetic virtues, and so on. | Пятнадцатое движение есть движение препровождения, или движение по течению. В этом движении среда тела в большей или меньшей степени задерживает или выдвигает способности тел сообразно природе тел и их действующих способностей, а также и самой среды. Ибо одна среда подходит для света, другая -- для звука, третья -- для тепла и холода, четвертая -- для магнетических сил и т. д. |
| Let the sixteenth motion be the royal (as I call it) or political motion, by which the predominant and commanding parts in any body curb, tame, subdue, and regulate the other parts, and compel them to unite, separate, stand still, move, and range themselves, not in accordance with their own desires, but as may conduce to the well-being of the commanding part; so that there is a sort of government and polity exerted by the ruling over the subject parts. This motion is eminently conspicuous in the spirits of animals where, as long as it is in vigor, it tempers all the motions of the other parts. It is found however in other bodies in a lower degree; as I said of blood and urine, which are not decomposed till the spirit which mixes and keeps together their parts be discharged or quenched. Nor is this motion confined to spirits, though in most bodies the spirits are masters owing to their rapid and penetrating motion. | Шестнадцатое движение есть царственное, или правящее, движение (ибо так мы его называем). Посредством этого движения преобладающие и повелевающие части в каком-либо теле обуздывают, укрощают, подчиняют, располагают остальные части и принуждают их соединяться, разделяться, пребывать, двигаться, размещаться не сообразно их желаниям, но смотря по тому, соответствует ли это велениям и полезно ли это повелевающей части. Так что это есть как бы некое правление и власть, которые правящая часть применяет по отношению к подчиненным частям. Это движение проявляется главным образом в духе животных, который размеряет, пока он в силе, все движения остальных частой. Оно обнаруживается и в других телах, но в более низкой степени; например, кровь и моча (о чем уже сказано) не разделяются до тех пор, пока не будет удален или подавлен дух, который смешивал и удерживал их части. Это движение не исключительно свойственно духам, хотя в большинстве тел дух господствует вследствие его быстрого движения и проникновения. |
| But in bodies of greater density and not filled with a lively and quickening spirit (such as there is in quicksilver and vitriol), the thicker parts are the masters, so that unless this yoke and restraint be by some expedient shaken off, there is very little hope of any new transformation of such bodies. But let no one suppose that I am forgetful of the point at issue, because while this series and distribution of motions tends to nothing else but the better investigation of their predominancy by instances of strife, I now make mention of predominancy among the motions themselves. For in describing this royal motion I am not treating of the predominancy of motions or virtues, but of the predominancy of parts in bodies; such being the predominancy which constitutes the peculiar species of motion in question. | Однако в телах более плотных и не исполненных живого и сильного духа (такого, который присущ ртути и купоросу), скорее, господствуют более плотные части; так что, пока это ярмо не будет чем-либо сброшено, совершенно не следует надеяться на какое-либо повое превращение тел этого рода. Но пусть никто не подумает, что мы забыли то, о чем теперь говорится: так как этот ряд и распределение движений не служат только тому, чтобы легче было исследовать их преобладание посредством примеров борьбы, то мы упомянули об этом преобладании и среди самих движений. Ибо в описании этого царственного движения мы говорим не о преобладании движений и способностей, но о преобладании частей в телах. Это преобладание и есть то, что строит особый вид данного движения. |
| Let the seventeenth motion be the spontaneous motion of rotation, by which bodies delighting in motion and favorably placed for it enjoy their own nature, and follow themselves, not another body, and court (so to speak) their own embraces. For bodies seem either to move without limit, or to remain altogether at rest, or to tend to a limit at which, according to their nature, they either revolve or rest. Those which are favorably placed, if they delight in motion, move in a circle, with a motion, that is, eternal and infinite. Those which are favorably placed, and abhor motion, remain at rest. Those which are not favorably placed move in a right line (as the shortest path) to consort with bodies of their own nature. But this motion of rotation admits of nine differences regarding | Семнадцатое движение есть движение самопроизвольного вращения. Посредством его расположенные к движению и благоприятно размещенные тела повинуются своей природе и следуют сами за собой, а не за чем-либо другим и как бы сами себя охватывают. Ибо тела, как мы видим, или движутся без предела, или совершенно покоятся, или устремляются к пределу, где они сообразно своей природе или вращаются, или покоятся. И если тела размещены благоприятно и расположены к движению, то они движутся по кругу, т. е. вечным и бесконечным движением. Те же тела, которые размещены благоприятно и боятся движения, совершенно покоятся. А те тела, которые размещены неблагоприятно, движутся по прямой линии (как по наиболее короткому пути) к общности с телами, соприродными им[149]. Указанное движение вращения имеет девять отличий. |
| 1. the center round which the bodies move; 2. the poles on which they move; 3. their circumference or orbit, according to their distance from the center; 4. their velocity, according to the greater or less rapidity of their rotation; 5. the course of their motion, as from east to west, or from west to east; 6. their declination from a perfect circle by spiral lines more or less distant from their center; 7. their declination from a perfect circle by spiral lines more or less distant from their poles; 8. the greater or lesser distance of these spirals from each other; 9. and lastly, the variation of the poles themselves, if they be movable; which, however, has nothing to do with rotation unless it be circular. This motion in common and long received opinion is looked upon as the proper motion of heavenly bodies, though there is a grave dispute with regard to it among some both of the ancients and of the moderns, who have attributed rotation to the earth. But a juster question perhaps arises upon this (if it be not past question), namely, whether this motion (admitting that the earth stands still) is confined to the heavens, and does not rather descend and communicate itself to the air and waters. The motion of rotation in missiles, as in darts, arrows, musket balls, and the like, I refer to the motion of liberty. | Первое отличие -- в его центре, вокруг которого движутся тела; второе -- в его полюсах, на которых они движутся; третье -- в его окружности, или обращении, зависящее от того, насколько тела отстоят от центра; четвертое -- в их возбуждении, зависящее от того, быстрее или медленнее они вращаются; пятое -- в следовании движения, например с востока на запад или с запада на восток; шестое -- в отклонениях от совершенного круга по спиралям, более или менее отстоящим от его центра; седьмое -- в отклонениях от совершенного круга по спиралям, более или менее отстоящим от его полюсов; восьмое -- в большем или меньшем расстоянии между его спиралями; девятое и последнее -- в изменении самих полюсов, если они подвижны; но само это изменение уже не относится к вращению, если не совершается по кругу. По общему и укоренившемуся мнению это движение считается свойственным небесным телам. И все же относительно этого движения идет большой спор среди некоторых ученых, как из числа древних, так из числа новых, которые приписывали вращение земле. Но пожалуй, много справедливее был бы спор (если только не признать вопрос совершенно бесспорным), заключено ли это движение (если допустить, что земля покоится) в пределах небес, или оно, скорее, спускается оттуда и сообщается воздуху и воде. Вращательное же движение в метательных снарядах, как в дротиках, стрелах, пулях и тому подобном, мы целиком относим к движению освобождения. |
| Let the eighteenth motion be the motion of trepidation, to which, as understood by astronomers, I do not attach much credit. But in searching carefully everywhere for the appetites of natural bodies this motion comes before us and ought, it seems, to constitute a species by itself. It is a motion of what may be called perpetual captivity and occurs when bodies that have not quite found their right place, and yet are not altogether uneasy, keep forever trembling and stirring themselves restlessly, neither content as they are nor daring to advance further. Such a motion is found in the heart and pulses of animals, and must of necessity occur in all bodies which so exist in a mean state between conveniences and inconveniences that when disturbed they strive to free themselves, and being again repulsed, are yet forever trying again. | Восемнадцатое движение есть движение дрожания, которому в том виде, как его понимают астрономы, мы не придаем много веры[150]. Но так как мы старательно разыскиваем повсюду естественные устремления тел, то нам встречается это движение, и его надо выделить в особый вид. Это есть как бы движение вечного плена, т. е. заключающееся в том, что тела, размещенные не вполне благоприятно для своей природы и все же не совсем плохо, постоянно дрожат и беспокойно движутся, не будучи довольны своим состоянием и не решаясь продвинуться дальше. Это движение встречается в сердце и пульсе животных. Оно неизбежно должно существовать во всех телах, которые пребывают в колеблющемся состоянии между благоприятным и неблагоприятным, -- так что, будучи приведены в расстройство, они пытаются освободить себя и снова претерпевают неудачу. |
| Let the nineteenth and last motion be one which, though it hardly answers to the name, is yet indisputably a motion; and let us call it the motion of repose, or of aversion to move. It is by this motion that the earth stands still in its mass while its extremities are moving toward the middle - not to an imaginary center, but to union. By this appetite also all bodies of considerable density abhor motion. Indeed, the desire of not moving is the only appetite they have; and though in countless ways they be enticed and challenged to motion, they yet, as far as they can, maintain their proper nature. And if compelled to move, they nevertheless seem always intent on recovering their state of rest and moving no more. While thus engaged, indeed, they show themselves active and struggle for it with agility and swiftness enough, as weary and impatient of all delay. Of this appetite but a partial representation can be seen, since here with us, from the subduing and concocting power of the heavenly bodies, all tangible substances are not only not condensed to their utmost, but are even mixed with some portion of spirit. | Девятнадцатое и последнее движение таково, что ему едва ли подходит название движения, и все же оно вполне есть движение. Это движение можно назвать движением покоя или движением избегания движения. Посредством этого движения земля покоится в своей массе, в то время как ее крайние части движутся по направлению к середине -- не к воображаемому центру, но к соединению. Вследствие этого же стремления все сгущенные в большей степени тела избегают движения, и единственное стремление у них -- это не двигаться, так что, если даже их побуждать и вынуждать к движению бесчисленными средствами, все же они, насколько могут, соблюдают свою природу. А если они вынуждаются к движению, они все же явно стремятся снова обрести свой покой и свое состояние и не двигаться больше. В этом они проявляют проворность и домогаются этого достаточно упорно и стремительно, словно утомленные и не терпящие никакой отсрочки. Однако изображение этого устремления можно различить только отчасти, ибо вследствие воздействия и влияния небес все осязаемые вещества у нас не только не сгущены до предела, но даже смешаны с некоторым духом. |
| Thus, then, have I set forth the species or simple elements of motions, appetites, and active virtues, which are in nature most general. And under these heads no small portion of natural science is sketched out. I do not, however, mean to say that other species may not be added, or that the divisions I have made may not be drawn more accurately according to the true veins of nature, or reduced to a smaller number. Observe, nevertheless, that I am not here speaking of any abstract divisions, as if one were to say that bodies desire either the exaltation or the propagation or the fruition of their nature; or again, that the motions of things tend to the preservation and good either of the universe, as resistance and connection; or of great wholes, as the motions of the greater congregation, rotation, and aversion to move; or of special forms, as the rest. For though these assertions be true, yet unless they be defined by true lines in matter and the fabric of nature, they are speculative and of little use. Meanwhile, these will suffice and be of good service in weighing the predominancies of virtues and finding out instances of strife, which is our present object | Итак, мы уже показали существующие в природе наиболее общие виды или простые элементы движений, устремлений и действующих способностей, и в этом обрисована немалая часть естественной науки. Однако мы не отрицаем, что могут быть прибавлены и другие виды и что, следуя более истинным разделениям вещей, эти самые разделения могут быть перенесены и наконец сведены к меньшему их количеству. Но мы здесь не говорили о каких-либо абстрактных разделениях. Так, если кто-то скажет, что тела стремятся или к сохранению, или к возвышению, или к распространению, или к осуществлению своей природы; или если кто-то скажет, что движение вещей направлено к сохранению и к благу или всего мира -- как противостояние и сцепление, или большого универсума -- как движение большого собрания, вращения и избегания движения, или особых форм -- как остальные виды, -- то хотя все это и будет истинно, однако если оно не будет определено в материи и в ее строении посредством истинных границ, то остается умозрительным и мало полезным. Все же это будет достаточно и хорошо для рассмотрения преобладания способностей и отыскания примеров борьбы, о чем теперь и идет речь. |
| For of the motions I have set forth some are quite invincible; some are stronger than others, fettering, curbing, arranging them; some carry farther than others; some outstrip others in speed; some cherish, strengthen, enlarge, and accelerate others. | Итак, из числа предложенных нами движений иные совершенно непоборимы; иные сильнее прочих и связывают их, обуздывают, располагают; иные простираются дальше, у иных есть преимущество во времени и в быстроте; иные благоприятствуют прочим, усиливают их, расширяют и ускоряют. |
| The motion of resistance is altogether adamantine and invincible. Whether the motion of connection be so, I am still undecided. For I am not prepared to say for certain whether or no there be a vacuum, either collected in one place or interspersed in the pores of bodies. But of one thing I am satisfied, that the reason for which a vacuum was introduced by Leucippus and Democritus (namely, that without it the same bodies could not embrace and fill sometimes larger and sometimes smaller spaces) is a false one. For matter is clearly capable of folding and unfolding itself in space, within certain limits, without the interposition of a vacuum; nor is there in air two thousand times as much of vacuity as there is in gold. which on their hypothesis there should be. Of this I am sufficiently convinced by the potency of the virtues of pneumatical bodies (which otherwise would be floating in empty space like fine dust) and by many other proofs. As for the other motions, they rule and are ruled in turn, in proportion to their vigor, quantity, velocity, force of projection, and also to the helps and hindrances they meet with. | Движение противостояния совершенно несокрушимо и непоборимо. Непобедимо ли движение сцепления -- мы пока колеблемся сказать. Ибо мы не стали бы утверждать с уверенностью, есть ли пустота, будь она собрана в одном месте или распределена в разных частях[151]. Но для нас ясно, что то основание, ради которого пустота была введена Левкиппом и Демокритом (а именно то, что без пустоты одни и те же тела не могут изменять объем, заполняя большие или меньшие пространства), ложно. Ибо материя складывается и развертывается в пространстве между определенными пределами без посредничества пустоты; и в воздухе нет пустоты в две тысячи раз большей (ибо такой ей следовало бы быть), чем в золоте[152]. Это вполне явствует для нас из могущественнейших сил воздушных тел (которые иначе плавали бы в пустоте, как мельчайшие пылинки) и из многих других явлений. Остальные же движения управляют и управляются друг другом сообразно степени их силы, количества, возбуждения, разбега, а также сообразно встречающимся им вспо-можениям и препятствиям. |
| For instance, there are some armed magnets that hold and suspend iron of sixty times their own weight, so far does the motion of the lesser prevail over the motion of the greater congregation; but if the weight be increased, it is overcome. A lever of given strength will raise a given weight, so far does the motion of liberty prevail over that of the greater congregation; but if the weight be increased, it is overcome. Leather stretches to a certain extent without breaking, so far does the motion of continuity prevail over the motion of tension; but if the tension be increased, the leather breaks and the motion of continuity is overcome. Water runs out at a crack of a certain size, so far does the motion of the greater congregation prevail over the motion of continuity; but if the crack be smaller, it gives way, and the motion of continuity prevails. If you charge a gun with ball and sulphur only, and apply the match, the ball is not discharged, the motion of the greater congregation overcoming in this case the motion of matter. But if you charge with gunpowder, the motion of matter in the sulphur prevails, being aided by the motions of matter and of flight in the niter. And so of other cases. Instances of strife, therefore, which point out the predominancies of virtues together with the manner and proportion in which they predominate or give place, should be sought and collected from all quarters with keen and careful diligence. | Например, снаряженный магнит часто поднимает и удерживает количество железа, в шестьдесят раз большее, чем его вес, -- настолько здесь преобладает движение меньшего собрания над движением большего собрания. Но если вес железа будет больше, движение меньшего собрания уступит. Рычаг такой-то крепости поднимает такую-то тяжесть; здесь движение освобождения преобладает над движением большего собрания. Но если вес будет большим, движение освобождения уступит. Кожа, натянутая до известного напряжения, не разрывается; здесь преобладает движение непрерывности над движением натяжения. Но если натяжение будет усиливаться, кожа порвется, и движение непрерывности уступит. Вода вытекает через такую-то щель; здесь преобладает движение большего собрания над движением непрерывности. Но если щель станет меньшей, то движение большего собрания уступит, и движение непрерывности победит. Если в ружье положить только пулю и серу и приблизить к ним огонь, то пуля не вылетит; здесь движение большего собрания побеждает движение материи. Но если положить порох, то движение материи в сере победит с помощью движений материи и бегства в селитре. И так далее. Вообще примеры борьбы (которые указывают преобладание способностей и то, согласно каким соотношениям и расчетам происходит преобладание и подчинение) надо всюду прилежно и тщательно отыскивать. |
| Nor should we examine less carefully the modes in which these motions give way. That is to say, whether they stop altogether or whether they continue to resist but are overpowered. For in bodies here with us there is no real rest, either in wholes or in parts, but only in appearance. And this apparent rest is caused either by equilibrium, or by absolute predominancy of motions: by equilibrium, as in scales, which stand still if the weights be equal; by predominancy, as in watering pots with holes in them, where the water rests and is kept from falling out by the predominancy of the motion of connection. But it should be observed, as I have said, how far these yielding motions carry their resistance. For if a man be pinned to the ground, tied hand and foot, or otherwise held fast, and yet struggle to rise with all his might, the resistance is not the less though it be unsuccessful. But the real state of the case (I mean whether by predominancy the yielding motion is, so to speak, annihilated, or rather whether a resistance is continued, though we cannot see it) will perhaps, though latent in the conflicts of motions, be apparent in their concurrence. For example, let trial be made in shooting. See how far a gun will carry a ball straight, or as they say point-blank, and then try whether, if it be fired upward, the stroke will be feebler than when it is fired downward, where the motion of gravity concurs with the blow. | Следует также тщательно рассмотреть способы и виды самого подчинения движений, а именно: совершенно ли они прекращаются, или они все же присутствуют, но оказываются связанными. Ибо в телах, которые нам известны, нет истинного покоя -- ни в целых телах, ни в частях, но бывает только кажущийся покой. Этот кажущийся покой вызывается или равновесием или абсолютным преобладанием движений. Равновесием он достигается, например, на весах, которые неподвижны, если грузы равны. Преобладанием он достигается в пробуравленном сосуде, где вода покоится и удерживается от падения вследствие преобладания движения сцепления. Следует, однако, заметить (как мы уже говорили), насколько сопротивляются эти уступающие движения. Ибо, если кто-либо во время борьбы будет распростерт на земле со связанными или иначе удерживаемыми руками и ногами и будет изо всех сил стараться подняться, сопротивление будет не меньшим, хотя и ничего не принесет. Но этот же самый вопрос (т. е. уничтожается ли в случае преобладания подчиняющееся движение, или усилие продолжается, хотя оно и незаметно), который скрывается в столкновениях, быть может, возникнет и при совпадении движений. Например, надо сделать опыт с ружьем, -- даст ли оно на том расстоянии, на какое оно бросает пулю по прямой линии, или (как обычно говорят) в белой точке, более слабый удар, если выстрел будет произведен снизу вверх, когда есть простое движение удара, чем если выстрел будет произведен сверху вниз, когда движение тяготения совпадает с движением удара. |
| Lastly, such canons of predominance as we meet with should be collected; for instance, that the more common the good sought, the stronger the motion. Thus the motion of connection, which regards communion with the universe, is stronger than the motion of gravity, which regards only communion with dense bodies. Again, that appetites which aim at a private good seldom prevail against appetites which aim at a more public good, except in small quantities - rules which I wish held good in politics. | Надо также собрать встречающиеся законы преобладаний. Так, чем более общим является благо, составляющее цель устремления, тем движение сильнее. Так, движение сцепления, которое касается общения с мировым целым, сильнее, чем движение тяготения, которое касается только общения с плотными телами. Так же и стремления к частному благу обыкновенно не могут возобладать над стремлениями к более общему благу, разве только в малых количествах. Если бы это имело силу в гражданских делах! |
| 1 [which relate to concrete bodies rather than to matter in general -? Ed.] | |
| XLIX | XLIX |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-fifth place intimating instances, those, I mean, which intimate or point out what is useful to man. For mere power and mere knowledge exalt human nature, but do not bless it. We must therefore gather from the whole store of things such as make most for the uses of life. But a more proper place for speaking of these will be when I come to treat of applications to practice. Besides, in the work itself of interpretation in each particular subject, I always assign a place to the human chart, or chart of things to be wished for. For to form judicious wishes is as much a part of knowledge as to ask judicious questions. | На двадцать пятое место среди преимущественных примеров мы поставим намекающие примеры. Это -- те примеры, которые намекают и указывают на благоприятное для человека. Ибо только "мочь" и только "знать" обогащают человеческую природу, но не делают человека счастливым. Поэтому из всеобщности вещей надо извлечь то, что больше всего удовлетворяет жизненные потребности. Однако об этом уместнее будет говорить, когда мы перейдем к дедукции к практике. Тем более что в самой работе по истолкованию мы в каждом отдельном случае уделяем место для человеческой хартии, или хартии желанного. Ибо искать и желать умело есть часть науки. |
| L | L |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-sixth place Polychrest Instances, or Instances of General Use. They are those which relate to a variety of cases and occur frequently and therefore save no small amount of labor and fresh demonstration. Of the instruments and contrivances themselves the proper place for speaking will be when I come to speak of applications to practice and modes of experimenting. Moreover, those which have been already discovered and come into use will be described in the particular histories of the several arts. At present I will subjoin a few general remarks on them as examples merely of this general use. | На двадцать шестое место среди преимущественных примеров мы поставим примеры широкого применения. Это те примеры, которые относятся к разнообразным вещам и часто встречаются и поэтому немало сберегают трудов и новых испытаний. Об орудиях и изобретениях уместнее говорить, когда мы будем рассматривать дедукцию к практике и способы эксперимента. Даже то, что уже известно и применяется ныне, будет описано в частных историях отдельных искусств. Сейчас же мы дадим некоторые общие указания лишь в качестве примеров широкого применения. |
| Besides the simple bringing together and putting asunder of them, man operates upon natural bodies chiefly in seven ways, viz., either by exclusion of whatever impedes and disturbs; or by compressions, extensions, agitations, and the like; or by heat and cold; or by continuance in a suitable place; or by the checking and regulation of motion; or by special sympathies; or by the seasonable and proper alternation, series, and succession of all these ways, or at any rate of some of them. | Итак, человек воздействует на естественные тела главным образом семью способами (исключая простое придвигание и отодвигание тел), а именно: или посредством исключения того, что мешает и препятствует; или посредством сжатия, растяжения, приведения в движение и тому подобного; или посредством тепла и холода; или посредством удержания в благоприятствующем месте; или посредством обуздания движения и управления им; или посредством особых согласований; или посредством своевременного и должного чередования и последовательности всех этих способов или по крайней мере некоторых из них. |
| With regard to the first, the common air, which is everywhere about us and pressing in, and the rays of the heavenly bodies, cause much disturbance. Whatever therefore serves to exclude them may justly be reckoned among things of general use. To this head belong the material and thickness of the vessels in which the bodies are placed on which we are going to operate; also the perfect stopping up of vessels by consolidation and lutum sapienti?, as the chemists call it. Also the closing in of substances by liquids poured on the outside is a thing of very great use, as when they pour oil on wine or juices of herbs, which spreading over the surface like a lid preserves them excellently from the injury of the air. | Итак, относительно первого способа. Многому мешает обыкновенный воздух, который присутствует и примешивается всюду, и лучи небесных тел. Поэтому то, что способствует их исключению, может справедливо считаться примером широкого применения. Сюда, следовательно, относятся материал и толщина сосудов, в которые помещаются тела, приготовленные для работы над ними. Точно так же сюда относится тщательное закрывание сосудов при помощи уплотнений и того, что химики называют замазкой мудрости[153]. Чрезвычайно полезно также покрытие поверхности жидкостью. Так, когда наливают масло поверх вина или травяных соков, то масло, растекаясь по поверхности, словно покрышка, отлично сохраняет их невредимыми от воздуха. |
| Nor are powders bad things; for though they contain air mixed up with them, they yet repel the force of the body of air round about, as we see in the preservation of grapes and other fruits in sand and flour. It is good too to spread bodies over with wax, honey, pitch, and like tenacious substances, for the more perfect enclosure of them and to keep off the air and heavenly bodies. I have sometimes tried the effect of laying up a vessel or some other body in quicksilver, which of all substances that can be poured round another is far the densest. Caverns, again, and subterraneous pits are of great use in keeping off the heat of the sun and that open air which preys upon bodies, and such are used in the north of Germany as granaries. The sinking of bodies in water has likewise the same effect, as I remember to have heard of bottles of wine being let down into a deep well to cool, but through accident or neglect being left there for many years, and then taken out; and that the wine not only was free from sourness or flatness, but tasted much finer, owing, it would seem, to a more exquisite commixture of its parts. And if the case require that bodies be let down to the bottom of the water, as in a river or the sea, without either touching the water or being enclosed in stopped vessels, but surrounded by air alone, there is good use in the vessel which has been sometimes employed for working under water on sunk ships whereby divers are enabled to remain a long while below, and take breath from time to time. | Не плохи также и порошки, которые хотя и содержат примесь воздуха; однако задерживают силу окружающей массы воздуха, как это бывает при сохранении яиц и плодов в песке и в муке. Так же и воск, мед, смолу и тому подобные вязкие вещества хорошо применять для более совершенного закрытия и для удаления воздуха и небесных излучений. Мы сделали однажды опыт, погрузив сосуд и некоторые другие тела в ртуть, которая гораздо плотнее всех тел, которыми можно облить другие тела. Весьма также полезны пещеры и подземные погреба, чтобы помешать нагреванию солнцем и губительному открытому воздуху, -- этим пользуются в Северной Германии для хранения зерна. Сюда же относится также и погружение тел в воду. Так, помню, я слышал о мехах с вином, погруженных в глубокий колодец для охлаждения. Но случайно или по небрежности и забывчивости они остались там в течение многих лет и затем были извлечены. И от этого вино не только не стало кислым и слабым, но гораздо более благородным на вкус, очевидно благодаря более тонкому смешению его частей. Если же требуется, чтобы тела были погружены под воду на дно реки или моря, но не соприкасались с водой и при этом чтобы они не были заключены в закрытые сосуды, а только окружены воздухом, то для этого хорошо пользоваться таким сосудом, который иногда применяется для работы на затонувших судах, чтобы водолазы, оставаясь долгое время под водой, могли время от времени дышать. |
| This machine was a hollow bell made of metal which, being let down parallel to the surface of the water, carried with it to the bottom all the air it contained. It stood on three feet (like a tripod) the height of which was somewhat less than that of a man, so that the diver, when his breath failed, could put his head into the hollow of the bell, take breath, and then go on with his work. I have heard also of a sort of machine or boat capable of carrying men under water for some distance. Be that as it may, under such a vessel as I have described bodies of any sort can easily be suspended, and it is on that account that I have mentioned this experiment. | Этот сосуд таков: делается из металла открытая бочка; она опускается, сохраняя отвесное положение по отношению к поверхности воды, и песет с собой на дно моря весь содержащийся в ней воздух[154]. Она стоит, как треножник, на трех ногах, длиной несколько меньших, чем рост человека. Таким образом, водолаз может, когда у него недостает дыхания, просунуть голову в отверстие бочки, подышать и затем продолжать работу. Мы также слышали, что изобретена уже машина или лодка, которая может везти человека на некотором расстоянии под водой[155]. Но к тому сосуду, о котором мы говорили, можно подвесить любые тела; поэтому мы и привели данный опыт. |
| There is also another advantage in the careful and complete closing of bodies. For not only does it keep the outer air from getting in (of which I have already spoken), but also it keeps the spirit of the body, on which the operation is going on inside, from getting out. For it is necessary for one who operates on natural bodies to be certain of his total quantities, that is, that nothing evaporates or flows away. For then and then only are profound alterations made in bodies when, while nature prevents annihilation, art prevents also the loss or escape of any part. On this subject there has prevailed a false opinion which, if true, would make us well nigh despair of preserving the perfect quantity without diminution, namely, that the spirits of bodies, and air when rarefied by a high degree of heat, cannot be contained in closed vessels but escape through their more delicate pores. To this opinion men have been led by common experiment of an inverted cup placed on water with a candle in it or a piece of paper lighted; the consequence of which is that the water is drawn up; and also by the similar experiment of cupping glasses which when heated over flame draw up the flesh. | Есть и другое назначение тщательного и совершенного закрытия тел, а именно: закрытие не только мешает вхождению внешнего воздуха (о чем уже сказано), но также мешает выходу духа из тела, внутренние части которого исследуются. Ибо для работающего над природными телами необходимо, чтобы количество тела оставалось неизменным, т. е. чтобы ничто не испарялось и не вытекало. Ибо глубокие изменения в телах происходят тогда, когда, в то время как природа препятствует уничтожению тела, искусство препятствует даже потере или удалению какой-либо части. Относительно этого укоренилось ложное мнение (если бы оно было истинным, то надо было бы почти отказаться от надежды сохранить известное количество тела без уменьшения), что дух тел и воздух, утонченный сильным нагреванием, никакими преградами нельзя удержать в сосудах, ибо они улетают через тончайшие поры сосудов. К этому мнению люди пришли на основании общеизвестного опыта с опрокинутым над водой стаканом, внутри которого горит свеча или бумага, отчего вода вовлекается вверх; а также на основании примера кровососных банок, которые, будучи нагреты на огне, втягивают тело. |
| For in each of these experiments they imagine that the rarefied air escapes, and that its quantity being thereby diminished, the water or flesh comes up into its place by the motion of connection. But this is altogether a mistake. For the air is not diminished in quantity, but contracted in space; nor does the motion of the rising of the water commence till the flame is extinguished or the air cooled. And therefore physicians, to make their cupping glasses draw better, lay on them cold sponges dipped in water. And therefore there is no reason why men should be much afraid of the easy escape of air or spirits. For though it be true that the most solid bodies have pores, still air or spirit do not easily submit to such extremely fine comminution, just as water refuses to run out at very small chinks. | Полагают, что в обоих случаях утонченный воздух вышел и поэтому уменьшилось его количество, которое заполнили вода или тело вследствие движения сцепления. Но это совершенно ложно. Ибо воздух не уменьшается в количестве, а сжимается в пространстве, и это движение заполнения водой не начинается прежде, чем пламя не погаснет и воздух не охладится; так что врачи накладывают поверх банок смоченные холодной водой губки для того, чтобы банки притягивались сильнее. Поэтому нет причины для того, чтобы люди очень боялись легкого выхода воздуха или духа. Ибо хотя и правда, что даже наиболее твердые тела имеют поры, однако воздух или дух с трудом претерпевают размельчение до такой тонкости, подобно тому как и вода отказывается вытекать через малейшие щели. |
| With regard to the second of the seven modes of operating above mentioned, it is particularly to be observed that compression and such violent means have indeed, with respect to local motion and the like, a most powerful effect, as in machines and projectiles, an effect which even causes the destruction of organic bodies and of such virtues as consist altogether in motion. For all life, nay all flame and ignition, is destroyed by compression, just as every machine is spoiled or deranged by the same. It causes the destruction likewise of virtues which consist in the position and coarser dissimilarity of parts. This is the case with colors, for the whole flower has not the same color as when it is bruised, nor the whole piece of amber as the same piece pulverized. So also it is with tastes. For there is not the same taste in an unripe pear as there is in a squeezed and softened one, for it manifestly contracts sweetness by the process. | Относительно второго из семи упомянутых способов следует прежде всего заметить, что, действительно, сжатия и тому подобные насильственные движения имеют величайшее значение для пространственного движения, как это видно в метательных орудиях, а также для разрушения органических тел и тех их способностей, которые состоят исключительно в движении. Ибо всякая жизнь да и всякий огонь и воспламенение разрушаются сжатием, как и всякая машина портится и приводится в беспорядок им же. Оно также разрушает способности, которые заключаются в расположении и более явной неоднородности частей, как это бывает в цвете (ибо не один и тот же цвет у целого цветка и раздавленного или у целого янтаря и растолченного), а так же и во вкусе (ибо не один и тот же вкус у незрелой груши и у нее же, когда она сжата и размягчена, -- тогда она явно получает большую сладость). |
| But for the more remarkable transformations and alterations of bodies of uniform structure such violent means are of little avail, since bodies do not acquire thereby a new consistency that is constant and quiescent, but one that is transitory and ever striving to recover and liberate itself. It would not be amiss, however, to make some careful experiments for the purpose of ascertaining whether the condensation or the rarefaction of a body of nearly uniform structure (as air, water, oil, and the like), being induced by violence, can be made to be constant and fixed, and to become a kind of nature. This should first be tried by simple continuance, and then by means of helps and consents. And the trial might easily have been made (if it had but occurred to me) when I was condensing water, as mentioned above, by hammer and press, till it burst forth from its enclosure. For I should have left the flattened sphere to itself for a few days, and after that drawn off the water, that so I might have seen whether it would immediately occupy the same dimensions which it had before condensation. | Однако для более глубоких изменений и превращений однородных тел эти насильственные движения мало значат, ибо при их посредстве тела не приобретают какого-либо нового постоянного и спокойного состояния, а только состояние преходящее и всегда стремящееся вернуться к прежнему и освободиться от нового. Однако не лишне было бы произвести более тщательный опыт над этим, а именно установить, могут ли сгущения или разрежения вполне однородных тел (как воздух, вода, масло и тому подобное), произведенные насильственно, стать постоянными, прочными и как бы перешедшими в природу тел. Это сначала надо произвести посредством простого продолжительного выдерживания, а затем посредством вспоможения и согласия. Это мы легко могли сделать (если бы пришло на ум), когда сжимали воду (об этом мы говорили в другом месте)[156] молотом и прессом, пока она не вырвалась. Мы должны были предоставить сплющенный шар на несколько дней самому себе и потом только извлечь воду, чтобы испытать, тотчас ли она заполнила бы прежний объем, который она имела перед сжатием. |
| If it had not done so, either immediately or at any rate soon after, we might have pronounced the condensation a constant one; if it had, it would have appeared that a restoration had taken place and that the compression was transitory. Something of a similar kind I might have tried also with the expansion of air in the glass eggs. For after powerful suction I might have stopped them suddenly and tightly; I might have left the eggs so stopped for some days and then tried whether on opening the hole the air would be drawn up with a hissing noise, or whether on plunging them into water, as much water would be drawn up as there would have been at first without the delay. For it is probable - at least it is worth trying - that this might have been, and may be, the case; since in bodies of structure not quite so uniform the lapse of time does produce such effects. For a stick bent for some time by compression does not recoil, and this must not be imputed to any loss of quantity in the wood through the lapse of time, since the same will be the case with a plate of steel if the time be increased, and steel does not evaporate. But if the experiment succeed not with mere continuance, the business must not be abandoned, but other aids must be employed. For it is no small gain if by the application of violence we can communicate to bodies fixed and permanent natures. For thus air can be turned into water by condensation, and many other effects of the kind can be produced, man being more the master of violent motions than of the rest. | Если бы она этого не сделала ни тотчас, ни хотя бы спустя короткое время, то это сжатие можно было бы рассматривать как постоянное; в противном случае было бы очевидно, что произошло восстановление и, значит, сжатие было преходящим. Нечто подобное надо было сделать также при вытягивании воздуха из стеклянных яиц. После высасывания воздуха надо было сразу крепко затянуть отверстие, затем оставить эти яйца закрытыми таким образом в течение нескольких дней и тогда наконец испытать, войдет ли с шипением воздух, если открыть отверстия, или также будет ли в случае погружения в воду втянуто такое же самое количество воды, какое было бы втянуто вначале, когда еще не прошло известное время. Возможно (или по крайней мере достойно испытания), что это могло бы и может произойти, ибо с течением времени это происходит в несколько менее однородных телах. Так, после некоторого времени согнутая палка не разгибается, и не следует приписывать это какой-либо потере в количестве дерева за истекшее время, ибо то же самое (если увеличить время) происходит и с железной пластинкой, которая не подвержена испарению. Но если посредством простого выдерживания опыт не удается, то все же надо не оставлять его, а применить другие вспоможения. Ибо немалая будет выгода, если окажется возможным насильственно сообщать телам прочные и постоянные свойства. Так, можно было бы воздух обратить в воду посредством сжатия и сделать многое другое в том же роде, ибо человек более властен над насильственными движениями, чем над остальными. |
| The third of the seven modes above-mentioned relates to that which, whether in nature or in art, is the great instrument of operation, viz., heat and cold. And herein man's power is clearly lame on one side. For we have the heat of fire which is infinitely more potent and intense than the heat of the sun as it reaches us, or the warmth of animals. But we have no cold save such as is to be got in wintertime, or in caverns, or by application of snow and ice, which is about as much perhaps in comparison as the heat of the sun at noon in the torrid zone, increased by the reflections of mountains and walls. For such heat as well as such cold can be endured by animals for a short time. But they are nothing to be compared to the heat of a burning furnace, or with any cold corresponding to it in intensity. Thus all things with us tend to rarefaction, and desiccation, and consumption; nothing hardly to condensation and inteneration except by mixtures and methods that may be called spurious. | Третий из семи способов относится к тому великому орудию в работе как природы, так и искусства, которым являются тепло и холод. Но именно в этой области человеческое могущество как бы хромает на одну ногу. Ибо мы имеем тепло огня, которое бесконечно могущественнее и сильнее тепла солнца в том его виде, как оно доходит до нас, и тепла животных. Но нет холода, кроме того, который бывает в зимнюю погоду, или в погребах, или от снега и льда; этот холод по силе, пожалуй, можно сопоставить с теплом полуденного солнца в какой-либо знойной области, увеличенным притом посредством отражения от гор и стен, ибо как тепло, так и холод такой величины животные могут переносить короткое время. Но они почти ничто рядом с теплом пылающей печи или с каким-либо холодом, который соответствовал бы этой мере. Поэтому все у нас сводится к разрежению, иссыханию и истреблению и почти ничего -- к сгущению или смягчению, кроме как посредством смешения и почти несостоятельных способов. |
| Instances of cold therefore should be collected with all diligence. And such it seems may be found by exposing bodies on steeples in sharp frosts; by laying them in subterranean caverns; by surrounding them with snow and ice in deep pits dug for the purpose; by letting them down into wells; by burying them in quicksilver and metals; by plunging them into waters which petrify wood; by burying them in the earth, as the Chinese are said to do in the making of porcelain, where masses made for the purpose are left, we are told, underground for forty or fifty years, and transmitted to heirs, as a kind of artificial minerals; and by similar processes. And so too all natural condensations caused by cold should be investigated, in order that, their causes being known, they may be imitated by art. Such we see in the sweating of marble and stones; in the dews condensed on the inside of windowpanes toward morning after a night's frost; in the formation and gathering of vapors into water under the earth, from which springs often bubble up. Everything of this kind should be collected. | Поэтому примеры холода надо изыскивать со всей тщательностью. Они встречаются тогда, когда в сильные морозы тела выставляют на башнях; когда тела помещают в подземных пещерах, в окружении снега и льда в более глубоких местах и в местах, вырытых для этого; когда тела опускают в колодцы, погружают в ртуть и в металлы; когда тела потопляют в воде, которая обращает дерево в камень; когда тела закапывают в землю (так в Китае приготовляют фарфор, причем, как говорят, массы вещества, предназначенные для этого, остаются в земле сорок или пятьдесят лет и передаются по наследству как некие искусственные рудники) и т. д. Помимо того, точно так же надо исследовать все сгущения в природе, происходящие от холода, чтобы, познав их причину, перенести их в искусства. Такие сгущения наблюдаются в выступах мрамора и камней, в оседании росы на стекле с его внутренней стороны под утро после холодной ночи; в возникновении и собирании под землей паров, от которых часто бьют ключи, и во многих других явлениях этого рода, |
| Besides things which are cold to the touch, there are found others having the power of cold, which also condense, but which seem to act on the bodies of animals only, and hardly on others. Of this sort we have many instances in medicines and plasters, some of which condense the flesh and tangible parts, as astringent and inspissatory medicaments; while others condense the spirits, as is most observable in soporifics. There are two ways in which spirits are condensed by medicaments soporific, or provocative of sleep: one by quieting their motion, the other by putting them to flight. Thus violets, dried rose leaves, lettuce, and like benedict or benignant medicaments, by their kindly and gently cooling fumes invite the spirits to unite and quiet their eager and restless motion. | Помимо тех, холодных на ощупь, встречаются и некоторые другие тела, содержащие скрытый холод, которые также сгущают. Они, видимо, действуют только на тела животных и едва ли на остальные тела. Такими оказываются многие из лекарств и пластырей. При этом одни из них сгущают мясо и осязаемые части, каковы стягивающие, а также крепящие лекарства; другие сгущают дух, что более всего наблюдается в снотворных средствах. Но есть два рода сгущения духа посредством снотворных и усыпляющих лекарств. Одни действуют посредством успокоения движения, другие -- посредством изгнания духа. Ибо фиалка, высушенная роза, латук и тому подобные благотворные лекарства своими дружественными и умеренно охлаждающими испарениями призывают духи к соединению и обуздывают их резкое и неспокойное движение. |
| Rose water, too, applied to the nose in a fainting fit, causes the resolved and too relaxed spirits to recover themselves and, as it were, cherishes them. But opiates and kindred medicaments put the spirits utterly to flight by their malignant and hostile nature. And therefore if they be applied to an external part, the spirits immediately flee away from that part and do not readily flow into it again; if taken internally, their fumes, ascending to the head, disperse in all directions the spirits contained in the ventricles of the brain; and these spirits thus withdrawing themselves, and unable to escape into any other part, are by consequence brought together and condensed, and sometimes are utterly choked and extinguished; though on the other hand these same opiates taken in moderation do by a secondary accident (namely, the condensation which succeeds the coming together) comfort the spirits and render them more robust, and check their useless and inflammatory motions; whereby they contribute no little to the cure of diseases and prolongation of life. | Розовая вода, приложенная к ноздрям во время обморока, также заставляет собраться рассеянный и слишком расслабленный дух и как бы питает его. Но опий и родственные опию лекарства обращают дух в бегство своими враждебными и коварными свойствами. Поэтому если их приложить к внешним частям, то дух тотчас убегает от этих частей и не возвращается туда охотно. Если же их принять внутрь, то их пары, поднимаясь к голове, полностью прогоняют дух, содержащийся в желудочках мозга. Так как эти духи, отступая, не могут никуда уйти, то они вследствие этого сходятся и сгущаются, а иногда совершенно загашаются и удушаются, хотя те же самые опийные лекарства, принятые умеренно, благоприятствуют духу вследствие привходящего вторичного действия (т. е. того сгущения, которое происходит от схождения духа), укрепляют дух и подавляют его бесполезные и воспламененные движения, почему и приносят немалую пользу для лечения болезней и продления жизни. |
| Nor should we omit the means of preparing bodies to receive cold. Among others I may mention that water slightly warm is more easily frozen than quite cold. | Нельзя также пренебречь и приготовлением тел к восприятию холода. Так, слегка теплая вода легче замерзает, чем совершенно холодная, и т. д. |
| Besides, since nature supplies cold as sparingly, we must do as the apothecaries do who, when they cannot get a simple, take its succedaneum or quid pro quo, as they call it - such as aloes for balsam, cassia for cinnamon. In like manner we should look round carefully to see if there be anything that will do instead of cold, that is to say, any means by which condensations can be effected in bodies otherwise than by cold, the proper office of which is to effect them. Such condensations, as far as yet appears, would seem to be limited to four. | Кроме того, так как природа столь скупо доставляет нам холод, то нужно делать так, как обычно поступают аптекари, которые, когда не могут получить какого-либо вещества, берут его замену (quid pro quo, как они говорят). Так, они берут вместо ксилобальзама дерево алоэ и кассию вместо корицы[15][7]. Подобным же образом надо тщательно рассмотреть, нет ли замены у холода, а именно каким образом можно достигнуть сгущений в телах иными средствами, кроме холода, который производит их как свое преимущественное действие. Эти сгущения, насколько это явствует до сих пор, бывают четырех родов. |
| The first of these is caused by simple compression, which can do but little for permanent density, since bodies recoil, but which perhaps may be of use as an auxiliary. The second is caused by the contraction of the coarser parts in a body after the escape of the finer, such as takes place in indurations by fire, in the repeated quenchings of metals, and like processes. The third is caused by the coming together of those homogeneous parts in a body which are the most solid, and which previously had been dispersed and mixed with the less solid; as in the restoration of sublimated mercury, which occupies a far greater space in powder than as simple mercury, and similarly in all purging of metals from their dross. The fourth is brought about through sympathy, by applying substances which from some occult power condense. These sympathies or consents at present manifest themselves but rarely, which is no wonder, since before we succeed in discovering forms and configurations we cannot hope for much from an inquiry into sympathies. With regard to the bodies of animals, indeed, there is no doubt that there are many medicines, whether taken internally or externally, which condense as it were by consent, as I have stated a little above. But in the case of inanimate substances such operation is rare. | Первое из них производится простым сжатием, которое немного может дать для постоянного сгущения (ибо тела упруги), но все же может быть вспомогательным средством. Второе сгущение производится сближением более плотных частей в каком-либо теле после отлетания или ухода более тонких частей, как это происходит при затвердевании тел от действия огня, при повторных закалках металлов и в других подобных случаях. Третье сгущение производится схождением наиболее плотных однородных частей в каком-либо теле, которые раньше были рассеяны и смешаны с менее плотными частями. Так это бывает при восстановлении сублимированной ртути, которая в порошке занимает гораздо большее пространство, чем простая ртуть, а также при очищении всех металлов от шлака. Четвертое сгущение производится в силу симпатии приближением тел, которые сгущаются благодаря свойственной им скрытой силе. Эти симпатии пока редко обнаруживаются, и неудивительно, так как трудно надеяться на исследование симпатий раньше, чем успешно завершится открытие форм и схематизмов. Конечно, нет сомнения, что для тел животных есть много лекарств как для внутреннего, так и для наружного употребления, которые сгущают как бы по симпатии, о чем мы говорили немного раньше. |
| There has indeed been spread abroad, as well in books as in common rumor, the story of a tree in one of the Tercera or Canary Isles (I do not well remember which) which is constantly dripping, so as to some extent to supply the inhabitants with water. And Paracelsus says that the herb called Ros Solis is at noon and under a burning sun filled with dew, while all the other herbs round it are dry. But both of these stories I look upon as fabulous. If they were true, such instances would be of most signal use and most worthy of examination. Nor do I conceive that those honeydews, like manna, which are found on the leaves of the oak in the month of May, are formed and condensed by any peculiar property in the leaf of the oak, but while they fall equally on all leaves, they are retained on those of the oak as being well united and not spongy as most of the others are. | Но в неодушевленных телах такое действие происходит редко. Правда, распространен как в писаниях, так и в устной молве рассказ о дереве на одном из Терсерских или Канарских островов (хорошо не помню), с которого постоянно каплет, так что оно предоставляет жителям не малое удобство в отношении воды. А Парацельс рассказывает, что трава, называемая "росою солнца", в полдень полна росы при палящем солнце, когда все другие травы сухи. Но мы считаем оба эти рассказа сказочными; а если бы эти примеры были верны, они были бы весьма полезны и наиболее достойны рассмотрения. Мы не думаем также, что те медовые росы, которые находят на листьях дуба в мае, происходят и сгущаются от какой-либо симпатии или от свойств листьев дуба. Мы полагаем, что эти росы одинаково падают на все листья, но удерживаются и остаются только на листьях дуба, потому что эти листья плотны, а не губчаты, как большинство других. |
| As regards heat, man indeed has abundant store and command thereof, but observation and investigation are wanting in some particulars, and those the most necessary, let the alchemists say what they will. For the effects of intense heat are sought for and brought into view, but those of a gentler heat, which fall in most with the ways of nature, are not explored and therefore are unknown. And therefore we see that by the heats generally used the spirits of bodies are greatly exalted, as in strong waters and other chemical oils; that the tangible parts are hardened and, the volatile being discharged, sometimes fixed; that the homogeneous parts are separated, while the heterogeneous are in a coarse way incorporated and mixed up together; above all, that the junctures of composite bodies and their more subtle configurations are broken up and confounded. Whereas the operations of a gentler heat ought to have been tried and explored, whereby more subtle mixtures and regular configurations might be generated and educed, after the model of nature and in imitation of the works of the sun - as I have shadowed forth in the Aphorism on Instances of Alliance. | Что же касается тепла, то, конечно, у человека есть его изобилие и возможность распоряжаться им. Однако в некоторых случаях, и притом в наиболее необходимых, недостает наблюдения и исследования, как бы ни хвастались спагирики ([Author ID1: at Sun Jan 2 13:14:00 2000 ]т. е[Author ID1: at Sun Jan 2 13:17:00 2000 ]. [Author ID1: at Sun Jan 2 13:14:00 2000 ]алхим[Author ID1: at Sun Jan 2 13:18:00 2000 ]ики)[Author ID1: at Sun Jan 2 13:14:00 2000 ], ибо отыскиваются и замечаются действия более сильного тепла; действия же более умеренного, которые наиболее совпадают с путями природы, не испытываются и потому остаются скрытыми. Поэтому мы видим, что от того прямо вулканического жара, которым столько занимаются, дух тел чрезвычайно возносится, как это бывает в кислотах и в некоторых других химических маслах; осязаемые части затвердевают и после отгонки летучего иногда закрепляются; однородные части отделяются, а разнородные часто грубо сочетаются и смешиваются; но более всего разрушаются и перепутываются соединения сложных тел и тонкие схематизмы. Надо, однако, исследовать и испытать действия более мягкого тепла, откуда могли бы быть порождены и выделены, по примеру природы и в подражание действиям солнца, более тонкие смешения и упорядоченные схематизмы, как это мы отчасти наметили в афоризме о примерах союза. |
| For the operations of nature are performed by far smaller portions at a time, and by arrangements far more exquisite and varied than the operations of fire, as we use it now. And it is then that we shall see a real increase in the power of man when by artificial heats and other agencies the works of nature can be represented in form, perfected in virtue, varied in quantity, and, I may add, accelerated in time. For the rust of iron is slow in forming, but the turning into Crocus Martis is immediate; and it is the same with verdigris and ceruse; crystal is produced by a long process, while glass is blown at once; stones take a long time to grow, while bricks are quickly baked. Meanwhile (to come to our present business), heats of every kind, with their effects, should be diligently collected from all quarters and investigated - the heat of heavenly bodies by their rays direct, reflected, refracted, and united in burning glasses and mirrors; the heat of lightning, of flame, of coal fire; of fire from different materials; of fire close and open, straitened and in full flow, modified in fine by the different structures of furnaces; of fire excited by blowing; of fire quiescent and not excited; of fire removed to a greater or less distance; of fire passing through various media; moist heats, as of a vessel floating in hot water, of dung, of external and internal animal warmth, of confined hay; dry heats, as of ashes, lime, warm sand; in short, heats of all kinds with their degrees. | Ибо дела природы совершаются с гораздо большей постепенностью и через более совершенные и разнообразные расположения, чем дела огня в его нынешнем применении. Тогда, действительно, будет видно увеличение могущества человека, если посредством тепла и искусственных сил окажется возможным представить творения природы в их форме, воспроизвести в их способности и разнообразить в количестве; к этому надо прибавить также и ускорение во времени. Ибо ржавление железа происходит в течение долгого времени, тогда как его обращение в марсов шафран[158] совершается тотчас. Так же обстоит и с ярью-медянкой и белилами; кристалл образуется в течение долгого времени, а стекло вздувается сразу; камни растут в течение долгого времени, а кирпичи тотчас выжигаются и т. д. Возвращаясь к тому, о чем идет речь, нужно тщательно и прилежно изыскать и собрать отовсюду все разновидности тепла и их действия: тепло небесных тел, воздействующее посредством своих прямых, отраженных, преломленных и собранных в зажигательных стеклах лучей; тепло молнии, пламени, огня от угля, огня от разных материалов, огня открытого, запертого, стесненного и распространяющегося, огня, видоизмененного различным устройством печей, огня, возбужденного дутьем, спокойного и не возбужденного, огня, удаленного на большее или меньшее расстояние, огня, проходящего через разные среды: тепло влажное, как, например, от водяной ванны[159], от навоза внешнее тепло животных, внутреннее тепло животных, тепло запертого сена; сухое тепло -- от пепла, извести, теплого песка; вообще тепло любого рода в различных его степенях. |
| But above all we must try to investigate and discover the effects and operations of heat when applied and withdrawn gradually, orderly, and periodically, at due distances and for due times. For such orderly inequality is in truth the daughter of the heavens and mother of generation; nor is anything great to be expected from a heat either vehement or precipitate or that comes by fits and starts. In vegetables this is most manifest; and also in the wombs of animals there is a great inequality of heat, from the motion, sleep, food, and passions of the female in gestation. Lastly, in the wombs of the earth itself, those I mean in which metals and fossils are formed, the same inequality has place and force. Which makes the unskillfulness of some alchemists of the reformed school all the more remarkable - who have conceived that by the equable warmth of lamps and the like, burning uniformly, they can attain their end. And so much for the operations and effects of heat. To examine them thoroughly would be premature, till the forms of things and the configurations of bodies have been further investigated and brought to light. For it will then be time to seek, apply, and adapt our instruments when we are clear as to the pattern. | Главным же образом надо попытаться исследовать и открыть действия и последствия тепла, прибывающего и убывающего постепенно, упорядоченно, периодически, в должные промежутки времени. Ибо эта упорядоченная неравномерность поистине есть дочь небес и матерь рождения, а от тепла неистового, или быстрого, или скачкообразного не следует ожидать чего-либо великого. Это совершенно очевидно и в растениях; велика также неравномерность тепла и в матке животных вследствие движения, сна, питания и различных состояний самки во время беременности. Наконец, эта же неравномерность имеет место и силу и в недрах земли, где образуются металлы и ископаемые. Тем более обращает на себя внимание невежество иных из новых алхимиков, которые думали, что при помощи равномерного тепла и непрерывно и ровно горящих ламп они достигнут своей цели[160]. Итак, о работе и действиях тепла сказано достаточно. Глубокое же изыскание их было бы несвоевременным, пока не будут дальше исследованы и извлечены на свет формы вещей и схематизмы тел Ибо тогда только, когда явится образец, должно будет искать, применять и приспособлять орудия. |
| The fourth mode of operating is by continuance, which is as it were the steward and almoner of nature. Continuance I call it when a body is left to itself for a considerable time, being meanwhile defended from all external force. For then only do the internal motions exhibit and perfect themselves when the extraneous and adventitious are stopped. Now the works of time are far subtler than those of fire. For wine cannot be so clarified by fire as it is by time; nor are the ashes produced by fire so fine as the dust into which substances are resolved and wasted by ages. So too the sudden incorporations and mixtures precipitated by fire are far inferior to those which are brought about by time. And the dissimilar and varied configurations which bodies by continuance put on, such as putrefactions, are destroyed by fire or any violent heat. Meanwhile it would not be out of place to observe that the motions of bodies when quite shut up have in them something of violence. For such imprisonment impedes the spontaneous motions of the body. And therefore continuance in an open vessel is best for separations; in a vessel quite closed for commixtures; in a vessel partly closed, but with the air entering, for putrefactions. But, indeed, instances showing the effects and operations of continuance should be carefully collected from all quarters. | Четвертый способ действия состоит в выдержке, которая действительно является как бы прислужницей и ключницей природы. Выдержкой мы называем предоставление тела на некоторое время самому себе, причем оно защищено и ограждено от какой бы то ни было внешней силы. Ибо внутренние движения производятся и совершаются тогда, когда внешние и привходящие движения прекращаются. А работа времени много тоньше работы огня. Ведь невозможно посредством огня достигнуть такого очищения вина, как посредством выдержки; и испепеления, произведенные огнем, также не столь тонки, как разложения и истребления, произведенные веками. Так же и внезапные и быстрые взаимопроникновения и смешения тел, произведенные посредством огня, гораздо ниже тех, что произведены посредством выдержки. А неоднородные и разнообразные схематизмы, которые тела стремятся воспринять при выдержке (таковы гниения), разрушаются посредством огня или более сильного тепла. Вместе с тем нелишне заметить, что в движении совершенно заключенных тел есть некоторая насильственность, ибо это заключение мешает самопроизвольному движению тела. Поэтому выдержка в открытом сосуде больше способствует разделению, в совершенно закрытом сосуде -- смешиванию, в сосуде не вполне закрытом, куда немного проходит воздух, -- гниению. Вообще надо отовсюду тщательно собрать примеры дел и действий выдержки. |
| The regulation of motion (which is the fifth mode of operating) is of no little service. I call it regulation of motion when one body meeting another impedes, repels, admits or directs its spontaneous motion. It consists for the most part in the shape and position of vessels. Thus the upright cone in alembics helps the condensation of vapors; the inverted cone in receivers helps the draining off of the dregs of sugar. Sometimes a winding form is required, and one that narrows and widens in turn, and the like. For all percolation depends on this, that the meeting body opens the way to one portion of the body met and shuts it to another. Nor is the business of percolation or other regulation of motion always performed from without. It may also be done by a body within a body, as when stones are dropped into water to collect the earthy parts; or when syrups are clarified with the whites of eggs that the coarser parts may adhere thereto, after which they may be removed. It is also to this regulation of motion that Telesius has rashly and ignorantly enough attributed the shapes of animals, which he says are owing to the channels and folds in the womb. But he should have been able to show the like formation in the shells of eggs, in which there are no wrinkles or inequalities. It is true, however, that the regulation of motion gives the shapes in molding and casting. | Немалую силу имеет и управление движением (которое представляет пятый способ действия). Об управлении движением мы говорим, когда встречное самостоятельное тело мешает движению другого тела, отталкивает, не пускает или направляет его. Оно заключается большей частью в формах и расположении сосудов. Действительно, поставленный прямо конус способствует сгущению паров в перегонных кубах, а перевернутый конус способствует очищению сахара в опрокинутых сосудах. Иногда же требуется изогнутость, перемежающиеся сужения и расширения и тому подобное. Сюда же относится и всякое процеживание, когда встречающееся тело открывает дорогу одной части другого тела, но другие части его закрывает. Не всегда процеживание или другое управление движением совершается извне; оно совершается также посредством тела в теле. Так это бывает, когда бросают камешки в воду для того, чтобы собрать ее илистую часть, или когда очищают сиропы посредством яичного белка, добиваясь того, чтобы к нему пристали более густые части, которые затем можно было бы отделить. К этому управлению движением Телезий довольно легкомысленно и невежественно относил формы животных, создаваемых, как он полагал, каналами и складками матки. Но он должен был заметить подобное же формообразование в скорлупе яйца, где нет ни морщин, ни неровностей. Однако верно то, что управление движением совершает формообразование при отливках с образцов. |
| Operations by consents or aversions (which is the sixth mode) often lie deeply hid. For what are called occult and specific properties, or sympathies and antipathies, are in great part corruptions of philosophy. Nor can we have much hope of discovering the consents of things before the discovery of forms and simple configurations. For consent is nothing else than the adaptation of forms and configurations to each other. | Действие же, совершающееся посредством согласий или расхождений (которые составляют шестой род), часто скрыто в глубине. Ибо эти так называемые скрытые и специфические свойства -- симпатии и антипатии -- по большей части суть порча философии. И не следует слишком надеяться на открытие согласий вещей, пока не будет достигнуто открытие форм и простых схематизмов. Ибо согласие есть не что иное, как взаимная симметрия форм и схематизмов. |
| The broader and more general consents of things are not, however, quite so obscure. I will therefore begin with them. Their first and chief diversity is this, that some bodies differ widely as to density and rarity but agree in configurations, while others agree as to density and rarity but differ in configurations. For it has not been ill observed by the chemists in their triad of first principles that sulphur and mercury run through the whole universe. (For what they add about salt is absurd, and introduced merely to take in bodies earthy, dry, and fixed.) But certainly in these two one of the most general consents in nature does seem to be observable. For there is consent between sulphur, oil, and greasy exhalation, flame, and perhaps the body of a star. So is there between mercury, water and watery vapors, air, and perhaps the pure and intersidereal ether. Yet these two quaternions or great tribes of things (each within its own limits) differ immensely in quantity of matter and density, but agree very well in configuration; as appears in numerous cases. On the other hand metals agree well together in quantity and density, especially as compared with vegetables, etc., but differ very widely in configuration; while in like manner vegetables and animals vary almost infinitely in their configurations, but in quantity of matter or density their variation is confined to narrow limits. | Однако более общие согласия вещей не совсем скрыты. Поэтому следует начать с них. Их первое и главное различие состоит в следующем. Некоторые тела весьма различаются по плотности и разреженности материи, но сходятся в схематизмах; другие тела, наоборот, сходятся в плотности и разреженности, но различаются в схематизмах. Ибо неплохо замечено химиками в их триаде основных положений[161], что сера и ртуть как бы проходят через всеобщность вещей (относительно соли их утверждение лишено смысла и введено лишь для того, чтобы охватить земляные, сухие и твердые тела). Действительно, в этих двух вещах обнаруживается одно из наиболее общих согласий природы. Ибо с одной стороны, сходятся сера, масло и испарения жиров, пламя и, возможно, звездное тело, с другой стороны, -- ртуть, вода и водяные пары, воздух и, быть может, чистый межзвездный эфир. И все же эти две четверицы, или два великих племени вещей (каждое в своем порядке), бесконечно различаются плотностью и разреженностью, хотя вполне сходятся в схематизме, как это обнаруживается во многих случаях. Различные же металлы, наоборот, часто сходятся в плотности и разреженности (в особенности по сравнению с растительными телами и т. п.), но в схематизме многим различаются. Подобным же образом животные и растения почти бесконечно различаются в схематизме, но в отношении плотности или густоты материи их различия заключены в узкие пределы. |
| The next most general consent is that between primary bodies and their supports, that is, their menstrua and foods. We must therefore inquire, under what climates, in what earth, and at what depth, the several metals are generated; and so of gems, whether produced on rocks or in mines; also in what soil the several trees and shrubs and herbs thrive best and take, so to speak, most delight; moreover what manurings, whether by dung of any sort, or by chalk, sea sand, ashes, etc., do the most good; and which of them are most suitable and effective according to the varieties of soil. Again, the grafting and inoculating of trees and plants, and the principle of it, that is to say, what plants prosper best on what stocks, depends much on sympathy. Under this head it would be an agreeable experiment, which I have heard has been lately tried, of engrafting forest trees (a practice hitherto confined to fruit trees), whereby the leaves and fruit are greatly enlarged and the trees made more shady. In like manner the different foods of animals should be noted under general heads, and with their negatives. For carnivorous animals cannot live on herbs, whence the order of Feuillans (though the will in man has more power over the body than in other animals) has after trial (they say) well nigh disappeared, the thing not being endurable by human nature. Also the different materials of putrefaction, whence animalculae are generated, should be observed. | Далее следует наиболее общее после предыдущего согласие -- согласие между главными телами и их истоками, т. е. их зачатками и питательной средой[162]. Поэтому должно исследовать, в каком климате, в какой почве и на какой глубине рождаются различные металлы; точно так же и в отношении драгоценных камней, рождаются ли они из скал или в недрах; на какой почве всходят лучше всего и как бы больше расположены различные деревья, кустарники и травы; и вместе с тем какое удобрение -- унавоживание ли различного рода или мел, морской песок, зола и т. д. -- наиболее полезно; и какие способы наиболее пригодны и подходят к различным почвам. Во многом зависит от согласия также и прививка деревьев и растений и ее правила, т. е. какое дерево к какому прививается лучше. В этом отношении был бы небесполезен опыт, который, как мы слыхали недавно, предпринят, -- это опыт прививки лесных деревьев (до сих пор совершалась прививка только садовых деревьев), благодаря которой листья и желуди увеличиваются и деревья становятся более тенистыми. Подобным же образом надо соответственно отметить роды пищи животных и их отрицательные примеры. Ибо плотоядное животное не выдерживает растительного питания, почему и орден Фельянов, осуществив (как передают) этот опыт, как бы не переносимый для человеческой природы, почти исчез[16][3] (хотя человеческая воля может большего достигнуть в отношении своего тела, чем воля остальных животных). Надо также обратить внимание и на различные вещества гниения, из которых рождаются маленькие животные. |
| The consents of primary bodies with their subordinates (for such those may be considered which I have noted) are sufficiently obvious. To these may be added the consents of the senses with their objects. For these consents, since they are most manifest and have been well observed and keenly sifted, may possibly shed great light on other consents also which are latent. | Согласия между первичными телами и телами подчиненными им (таковыми могут считаться те, которые мы обозначили) уже достаточно ясны. К этому можно прибавить согласия чувств относительно их объектов, которые, будучи весьма очевидны, могут, если их хорошо заметить и внимательно исследовать, превосходно осветить другие, скрытые согласия. |
| But the inner consents and aversions, or friendships and enmities, of bodies (for I am almost weary of the words sympathy and antipathy on account of the superstitions and vanities associated with them) are either falsely ascribed, or mixed with fables, or from want of observation very rarely met with. For if it be said that there is enmity between the vine and colewort, because when planted near each other they do not thrive, the reason is obvious - that both of these plants are succulent and exhaust the ground, and thus one robs the other. If it be said that there is consent and friendship between corn and the corn cockle or the wild poppy, because these herbs hardly come up except in ploughed fields, it should rather be said that there is enmity between them, because the poppy and corn cockle are emitted and generated from a juice of the earth which the corn has left and rejected; so that sowing the ground with corn prepares it for their growth. And of such false ascriptions there is a great number. As for fables, they should be utterly exterminated. There remains indeed a scanty store of consents which have been approved by sure experiment, such as those of the magnet and iron, of gold and quicksilver, and the like. | Более же внутренние согласия и расхождения тел, или дружбы и раздоры (ибо мы питаем почти отвращение к словам "симпатия" и "антипатия" из-за связанных с ними пустых суеверий), или вымышлены, или смешаны со сказками, или остаются незамеченными и потому довольно редки. Так, если кто будет утверждать, что есть раздор между виноградной лозой и капустой, потому что, будучи посажены рядом, они произрастают менее пышно, то в этом будет смысл, ибо оба растения сочны и истощают почву, так что одно лишает пищи другое. Но если кто будет утверждать, что есть согласие и дружба между злаками и васильком или диким маком, ибо эти травы растут почти исключительно на обработанных полях, то он должен, скорее, говорить про раздор между ними, ибо мак и василек возникают и растут из таких соков земли, которые злаки оставляют и отвергают; так что засевание земли злаками приготовляет ее для их произрастания. И число этих ложных приписываний велико. Что же касается сказок, то их надо совершенно искоренить. Остается малое количество таких согласий, которые подтверждены надежным опытом. Таковы согласия магнита и железа, золота и ртути и тому подобные. |
| And in chemical experiments on metals there are found also some others worthy of observation. But they are found in greatest abundance (if one may speak of abundance in such a scarcity) in certain medicines which by their occult (as they are called) and specific properties have relation either to limbs, or humors, or diseases, or sometimes to individual natures. Nor should we omit the consents between the motions and changes of the moon and the affections of bodies below, such as may be gathered and admitted, after strict and honest scrutiny, from experiments in agriculture, navigation, medicine, and other sciences. But the rarer all the instances of more secret consents are, the greater the diligence with which they should be sought after, by means of faithful and honest traditions and narrations; provided this be done without any levity or credulity, but with an anxious and (so to speak) a doubting faith. There remains a consent of bodies, inartificial perhaps in mode of operation, but in use a polychrest, which should in no wise be omitted, but examined into with careful attention. I mean the proneness or reluctance of bodies to draw together or unite by composition or simple apposition. For some bodies are mixed together and incorporated easily, but others with difficulty and reluctance. Thus powders mix best with water, ashes and lime with oils, and so on. Nor should we merely collect instances of the propensity or aversion of bodies for mixture, but also of the collocation of their parts, of their distribution and digestion when they are mixed, and finally of their predominancy after the mixture is completed. | Но в химических опытах над металлами обнаруживаются и некоторые другие согласия, достойные наблюдения. Чаще всего (будучи вообще столь редки) они обнаруживаются в некоторых лекарствах, которые благодаря своим так называемым скрытым и специфическим свойствам действуют или на определенные члены, или на определенные соки, или на определенные болезни, или иногда на индивидуальные природы. Нельзя также опустить те согласия между движениями и фазами луны и состоянием тел, находящихся под ней, которые можно при условии строгого и правильного отбора получить из опытов земледелия, мореплавания, медицины или других областей. Чем более редки все вообще примеры тайных согласий, тем более тщательно их надо изыскивать из достоверных и надежных передач и рассказов, если, конечно, отнестись к этому без легкомыслия и чрезвычайной доверчивости, но с заботой и как бы с колеблющимся доверием. Остается согласие тел в отношении способа действия, как бы безыскусс[Author ID1: at Sun Jan 2 14:21:00 2000 ]твенное, но имеющее обширное применение; его никоим образом не должно опускать, но нужно исследовать посредством прилежных наблюдений. Например, легкое или затрудненное схождение или соединение тел при их сложении или простом прикладывании. Ведь некоторые тела смешиваются и сочетаются легко и охотно, другие же -- с трудом и плохо. Так, порошки хорошо смешиваются с водой, известь и зола -- с маслом и т. д. Следует собирать не только примеры склонности или уклонения тел от смешения, но также примеры расположения частей, их распределения и растворения, после того как тела смешаны. Наконец, нужно собирать и примеры преобладания после проведенного смешивания. |
| There remains the seventh and last of the seven modes of operation, namely, the means of operating by the alternation of the former six. But it would not be seasonable to bring forward examples of this till our search has been carried somewhat more deeply into the others singly. Now a series or chain of such alternations, adapted to particular effects, is a thing at once most difficult to discover and most effective to work with. But men are utterly impatient both of the inquiry and the practice, though it is the very thread of the labyrinth as regards works of any magnitude. Let this suffice to exemplify the polychrest instances. | На заключительном месте среди семи способов действия остается седьмой и последний -- способ действия посредством смены и чередования шести предыдущих. Но предлагать примеры этого было бы несвоевременно до тех пор, пока те способы не будут исследованы каждый в отдельности и несколько глубже. Ряд, или цепь, такого чередования в приложении к отдельным действиям есть вещь, весьма трудная для познания, но весьма важная для работы. Величайшее нетерпение охватывает и обуревает людей в отношении этих исследований и их практических применений; между тем это как бы нить в лабиринте, ведущая к большим делам. Сказанного достаточно о примерах широкого применения. |
| LI | LI |
| Among Prerogative Instances I will put in the twenty-seventh and last place Instances of Magic, by which I mean those wherein the material or efficient cause is scanty or small as compared with the work and effect produced. So that even where they are common they seem like miracles; some at first sight, others even after attentive consideration. These, indeed, nature of herself supplies sparingly, but what she may do when her folds have been shaken out, and after the discovery of forms and processes and configurations, time will show. But these magical effects (according to my present conjecture) are brought about in three ways: either by self-multiplication, as in fire, and in poisons called specific, and also in motions which are increased in power by passing from wheel to wheel; or by excitation or invitation in another body, as in the magnet, which excites numberless needles without losing any of its virtue, or in yeast and the like; or by anticipation of motion, as in the case already mentioned of gunpowder and cannons and mines. Of which ways the two former require a knowledge of consents, the third a knowledge of the measurement of motions. | На двадцать седьмое и последнее место среди преимущественных примеров мы поставим магические примеры. Этим именем мы зовем примеры, в которых материя или действующая причина слаба или мала в сравнении с величиной, вызываемой ею работы или действия. Так что, если даже они и обычны, все же они представляются чем-то чудесным, одни -- на первый взгляд, другие -- если рассмотреть их внимательнее. Сама по себе природа доставляет их мало. Но что она сможет делать, когда ее тайники будут вскрыты и будут найдены формы, процессы и схематизмы, -- это откроется в будущем. Эти магические воздействия (как мы уже теперь можем предполагать) совершаются трояко: или посредством самоумножения, как у огня и ядов, которые называют специфическими[16][4], а также в случае движений, которые переходят и усиливаются от колеса к колесу; или посредством возбуждения движения в другом теле, как у магнита, который возбуждает бесчисленные иглы, нисколько не теряя и не убавляясь в своей силе, у дрожжей и т. д.; или посредством предупреждения движения, как это сказано про порох, мортиры и подкопы. Первые два способа требуют отыскания согласия, третий требует измерения движений. |
| Whether there be any mode of changing bodies per minima (as they call it) and of transposing the subtler configurations of matter (a thing required in every sort of transformation of bodies) so that art may be enabled to do in a short time that which nature accomplishes by many windings, is a point on which I have at present no sure indications. And as in matters solid and true I aspire to the ultimate and supreme, so do I forever hate all things vain and tumid, and do my best to discard them. | Но есть ли какой-нибудь способ для изменения тел в наименьших, как говорят, частях и для перенесения более тонких схематизмов вещества (что имеет отношение ко всякого рода превращениям тел и открывает искусству возможность в короткое время свершить то, к чему природа ведет извилистым путем), -- относительно этого у нас нет до сих пор никаких указаний. Подобно тому как в прочном и истинном мы ищем окончательного и совершенного, так же мы постоянно ненавидим пустое и напыщенное и ниспровергаем его, как только можем. |
| LII | LII |
| So much then for the dignities or prerogatives of instances. It must be remembered, however, that in this Organon of mine I am handling logic, not philosophy. But since my logic aims to teach and instruct the understanding, not that it may with the slender tendrils of the mind snatch at and lay hold of abstract notions (as the common logic does), but that it may in very truth dissect nature, and discover the virtues and actions of bodies, with their laws as determined in matter; so that this science flows not merely from the nature of the mind, but also from the nature of things - no wonder that it is everywhere sprinkled and illustrated with speculations and experiments in nature, as examples of the art I teach. | О достоинствах или преимущественных примерах уже сказано. Хотелось бы напомнить, что мы в этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию. А ведь наша логика учит и наставляет разум к тому, чтобы он не старался тонкими ухищрениями улавливать абстракции вещей (как это делает обычно логика), но действительно рассекал бы природу и открывал свойства и действия тел и их определенные в материи законы. Так как, следовательно, эта наука исходит не только из природы ума, но и из природы вещей, то неудивительно, если она везде будет сопровождаться и освещаться наблюдениями природы и опытами по образцу нашего исследования. |
| It appears then from what has been said that there are twenty-seven prerogative instances, namely, solitary instances; migratory instances; striking instances; clandestine instances; constitutive instances; conformable instances; singular instances; deviating instances; bordering instances; instances of power; instances of companionship and of enmity; subjunctive instances; instances of alliance; instances of the fingerpost; instances of divorce; instances of the door; summoning instances; instances of the road; instances supplementary; dissecting instances; instances of the rod; instances of the course; doses of nature; instances of strife; intimating instances; polychrest instances; magical instances. Now the use of these instances, wherein they excel common instances, is found either in the informative part or in the operative, or in both. As regards the informative, they assist either the senses or the understanding: the senses, as the five instances of the lamp; the understanding, either by hastening the exclusion of the form, as solitary instances; or by narrowing and indicating more nearly the affirmative of the form, as instances migratory, striking, of companionship, and subjunctive; or by exalting the understanding and leading it to genera and common natures, either immediately, as instances clandestine, singular, and of alliance, or in the next degree, as constitutive, or in the lowest, as conformable; or by setting the understanding right when led astray by habit, as deviating instances; or by leading it to the great form or fabric of the universe, as bordering instances; or by guarding it against false forms and causes, as instances of the fingerpost and of divorce. In the operative part they either point out, or measure, or facilitate practice. They point it out by showing with what we should begin, that we may not go again over old ground, as instances of power; or to what we should aspire if means be given, as intimating instances. The four mathematical instances measure practice: polychrest and magical instances facilitate it. | Итак (как это явствует из того, что сказано), есть двадцать семь родов преимущественных примеров, а именно: примеры обособленные, примеры переходящие, примеры указующие, примеры скрытные, примеры конститутивные, примеры соответствия, примеры уникальные, примеры отклоняющиеся, примеры пограничные, примеры могущества, примеры сопровождения и вражды, примеры присоединительные, примеры союза, примеры креста, примеры расхождения, примеры дверей, примеры побуждающие, примеры дороги, примеры пополнения, примеры рассекающие, примеры жезла, примеры пробега, дозы природы, примеры борьбы, примеры намекающие, примеры широкого применения, примеры магические. Пользование же этими примерами, в котором они превосходят обычные примеры, заключается вообще или в части познавательной, или в части практической, или в той и другой. Что касается части познавательной, то эти примеры помогают или чувству, или разуму. Чувству -- как пять примеров светильника. Разуму -- ускоряя исключение формы, как обособленные примеры, или суживая и указывая ближе утверждение формы, как примеры переходящие, указующие, сопровождения вместе с примерами присоединительными; или возвышая разум и возводя его к родам и общим природам, делая это или непосредственно, как примеры скрытные, уникальные и примеры союза; или постепенным приближением, как конститутивные примеры; или в слабой степени, как примеры соответствия; или очищая разум от привычного, как примеры отклоняющиеся; или приводя к большой форме, т. е. к строению Вселенной, как примеры пограничные; или предостерегая против ложных форм и причин, как примеры креста и расхождения. В практической части эти примеры или указывают, или измеряют, или облегчают практику. Указывают они или с чего надо начать, чтобы не делать уже свершенного, как примеры могущества; или на что надо надеяться, если есть возможность, как намекающие примеры. Измеряют же четыре вида математических примеров, облегчают -- примеры широкого применения и магические. |
| Again, out of these twenty-seven instances there are some of which we must make a collection at once, as I said above, without waiting for the particular investigation of natures. Of this sort are instances conformable, singular, deviating, bordering, of power, of the dose, intimating, polychrest, and magical. For these either help and set right the understanding and senses, or furnish practice with her tools in a general way. The rest need not be inquired into till we come to make Tables of Presentation for the work of the interpreter concerning some particular nature. For the instances marked and endowed with these prerogatives are as a soul amid the common instances of presentation and, as I said at first, a few of them do instead of many; and therefore in the formation of the Tables they must be investigated with all zeal and set down therein. It was necessary to handle them beforehand because I shall have to speak of them in what follows. | Некоторые из этих двадцати семи примеров мы должны уже сразу начать собирать (как мы выше говорили)[165] не ожидая частного исследования природ. Примеры этого рода --примеры соответствия, примеры уникальные, примеры отклоняющиеся, пограничные, могущества, дверей, примеры намекающие, примеры широкого применения, магические. Ибо они или помогают разуму и чувству и врачуют его, или вообще наставляют практику. Остальные же примеры должны быть собраны только тогда, когда мы составим таблицы проявлений для истолкования той или иной частной природы. Ибо примеры, отмеченные и одаренные этими преимуществами, суть как бы душа среди обычных примеров проявления, и, как мы сказали вначале, хотя их немного, они заменяют собой многое. И поэтому при составлении таблиц они должны быть изысканы со всем прилежанием и внесены в таблицы. О них необходимо будет упомянуть и в том, что последует. Поэтому и надо было предпослать их исследование. |
| But now I must proceed to the supports and rectifications of induction, and then to concretes, and Latent Processes, and Latent Configurations, and the rest, as set forth in order in the twenty-first Aphorism; that at length (like an honest and faithful guardian) I may hand over to men their fortunes, now their understanding is emancipated and come as it were of age; whence there cannot but follow an improvement in man's estate and an enlargement of his power over nature. For man by the fall fell at the same time from his state of innocency and from his dominion over creation. Both of these losses however can even in this life be in some part repaired; the former by religion and faith, the latter by arts and sciences. For creation was not by the curse made altogether and forever a rebel, but in virtue of that charter "In the sweat of thy face shall thou eat bread," it is now by various labors (not certainly by disputations or idle magical ceremonies, but by various labors) at length and in some measure subdued to the supplying of man with bread, that is, to the uses of human life. | Теперь же должно перейти к помощи индукции, к исправлению ее, а затем к конкретному, к скрытым процессам, скрытым схематизмам и к остальному, что мы перечислили в двадцать первом афоризме, дабы мы (как честные и верные опекуны) передали наконец людям их богатство, после того как их разум освобожден от опеки и как бы стал совершеннолетним; а за этим неизбежно последует улучшение положения человека и расширение его власти над природой. Ибо человек, пав, лишился и невинности, и владычества над созданиями природы. Но и то и другое может быть отчасти исправлено и в этой жизни, первое -- посредством религии и веры, второе -- посредством искусств и наук. Ведь проклятие не сделало творение совершенно и окончательно непокорным. Но в силу заповеди: "В поте лица своего будешь есть хлеб свой"[166] -- оно после многих трудов (но, конечно же, не посредством споров или пустых магических действий) все же отчасти понуждается давать человеку хлеб, т. е. служить человеческой жизни. |