TO LET/Сдается в наем (часть третья)

X FLEUR'S WEDDING/X. СВАДЬБА ФЛЕР

English	Русский
The October paragraphs describing the wedding of Fleur Forsyte to Michael Mont hardly conveyed the symbolic significance of this event. In the union of the great-granddaughter of "Superior Dosset" with the heir of a ninth baronet was the outward and visible sign of that merger of class in class which buttresses the political stability of a realm. The time had come when the Forsytes might resign their natural resentment against a "flummery" not theirs by birth, and accept it as the still more natural due of their possessive instincts. Besides, they had to mount to make room for all those so much more newly rich. In that quiet but tasteful ceremony in Hanover Square, and afterward among the furniture in Green Street, it had been impossible for those not in the know to distinguish the Forsyte troop from the Mont contingent--so far away was "Superior Dosset" now. Was there, in the crease of his trousers, the expression of his moustache, his accent, or the shine on his top-hat, a pin to choose between Soames and the ninth baronet himself? Was not Fleur as self- possessed, quick, glancing, pretty, and hard as the likeliest Muskham, Mont, or Charwell filly present? If anything, the Forsytes had it in dress and looks and manners. They had become "upper class" and now their name would be formally recorded in the Stud Book, their money joined to land. Whether this was a little late in the day, and those rewards of the possessive instinct, lands and money, destined for the melting-pot--was still a question so moot that it was not mooted. After all, Timothy had said Consols were goin' up. Timothy, the last, the missing link; Timothy, in extremis on the Bayswater Road--so Francie had reported. It was whispered, too, that this young Mont was a sort of socialist--strangely wise of him, and in the nature of insurance, considering the days they lived in. There was no uneasiness on that score. The landed classes produced that sort of amiable foolishness at times, turned to safe uses and confined to theory. As George remarked to his sister Francie: "They'll soon be having puppies--that'll give him pause."	Октябрьские газеты, описывая венчание Флер Форсайт и Майкла Монта, едва ли сумели передать символический смысл этого события. Брачный союз правнучки "Гордого Доссета" с наследником девятого баронета был явным и очевидным знамением того смешения классов, которым поддерживается политическая устойчивость всякого государства. Наступило время, когда Форсайты могли отказаться от своей естественной антипатии к "мишуре", не подобавшей им по рождению, и принять ее как вдвойне естественную дань их собственническим инстинктам. К тому же им следовало подняться по общественной лестнице, чтобы освободить место всем тем, кто пришел к богатству несравненно позже. В этой спокойней и столь изящной церемонии, происходившей на Ганновер-сквер, а затем среди "забавной" обстановки на Грин-стрит, невозможно было непосвященному отличить армию Форсайтов от боевого отряда Монтов - так далеко позади остался "Гордый Досеет". Разве складкой на брюках, усами, произношением, блеском цилиндра Сомс хоть сколько-нибудь отличался от самого девятого барснета? Разве не была Флер столь же сдержанна, быстра, красива и непокорна, как самая породистая кобылица из стана Маскхемов, Монтов или Чаруэлов? Одеждой, внешностью и манерами Форсайты, пожалуй, могли даже дать противнику очко вперед. Они принадлежали уже к "высшему классу", и отныне, когда деньги их соединились с землей, их имя будет по всей форме внесено в родословные призовых скакунов. Произошло ли это с опозданием и сия награда собственническому инстинкту вместе с деньгами и землей не должна ли была вскоре попасть в переплавку, оставалось пока что вопросом настолько спорным, что его еще не ставили на обсуждение. В конце концов Тимоти сказал, что консоли идут в гору. Тимоти, последнее, недостающее звено; Тимоти, лежащий на смертном одре в доме на Бэйсуотер-Род, как сообщила Фрэнси. Передавали также шепотом, будто молодой Монт вроде как социалист, что с его стороны совсем не глупо: своего рода страховка по нынешним временам. Смущаться тут нечем. Землевладельческий класс время от времени позволяет себе эдакие милые дурачества, направленные в безопасное русло и не идущие дальше теории. Как заметил Джордж своей сестре Фрэнси: "Заведут щенят - и он утихомирится!"
The church with white flowers and something blue in the middle of the East window looked extremely chaste, as though endeavouring to counteract the somewhat lurid phraseology of a Service calculated to keep the thoughts of all on puppies. Forsytes, Haymans, Tweetymans, sat in the left aisle; Monts, Charwells; Muskhams in the right; while a sprinkling of Fleur's fellow-sufferers at school, and of Mont's fellow-sufferers in, the War, gaped indiscriminately from either side, and three maiden ladies, who had dropped in on their way from Skyward's brought up the rear, together with two Mont retainers and Fleur's old nurse. In the unsettled state of the country as full a house as could be expected.	Церковь с белыми цветами и чем-то синим в середине восточного окна производила впечатление чрезвычайного целомудрия; она как будто всем своим видом старалась смягчить несколько рискованную фразеологию службы, словно бы стремящуюся задержать помыслы присутствующих на щенятах. Форсайты, Хэймены, Туитимены расположились на левом крыле; Монты, Чаруэлы, Маскхемы - на правом, в то время как подруги Флер по школе и товарищи Монта по окопам позевывали и тут и там, без различия флангов, а три почтенные старые девы, заглянувшие в церковь по пути из магазина Скайуорда, вкупе с двумя домочадцами Монта и старой няней Флер, защищали тыл. В общем церковь была настолько полна, насколько можно требовать при современном неупорядоченном положении дел в стране.
Mrs. Val Dartie, who sat with her husband in the third row, squeezed his hand more than once during the performance. To her, who knew the plot of this tragi-comedy, its most dramatic moment was well-nigh painful. 'I wonder if Jon knows by instinct,' she thought--Jon, out in British Columbia. She had received a letter from him only that morning which had made her smile and say:	Миссис Вэл Дарти, сидя в третьем ряду, не раз в продолжение спектакля пожимала руку своему мужу. Для нее, знавшей всю подоплеку этой трагикомедии, самый драматический ее момент был почти мучителен. "Хотела бы я знать, - думала она, - чувствует ли Джон там, в Британской Колумбии, что происходит здесь сейчас?" В то утро она получила от брата письмо, которое заставило ее улыбнуться и сказать:
"Jon's in British Columbia, Val, because he wants to be in California. He thinks it's too nice there."	- Джон поехал в Британскую Колумбию, Вэл, потому что его тянуло в Калифорнию. Он боится, что в Калифорнии слишком хорошо.
"Oh!" said Val, "so he's beginning to see a joke again."	- Ага! - сказал Вэл. - Значит, к нему вернулось чувство юмора.
"He's bought some land and sent for his mother."	- Он купил землю и вызвал к себе мать.
"What on earth will she do out there?"	- Что ей там делать?
"All she cares about is Jon. Do you still think it a happy release?"	- Ей ничего не надо, кроме Джона. Ты все еще считаешь это счастливой развязкой?
Val's shrewd eyes narrowed to grey pin-points between their dark lashes.	Лукавые глаза Вэла сузились в две серые щелочки между черными ресницами.
"Fleur wouldn't have suited him a bit. She's not bred right."	- Флер ему не пара. Она не так воспитана.
"Poor little Fleur!" sighed Holly.	- Бедная маленькая Флер! - вздохнула Холли.
Ah! it was strange--this marriage. The young man, Mont, had caught her on the rebound, of course, in the reckless mood of one whose ship has just gone down. Such a plunge could not but be--as Val put it--an outside chance. There was little to be told from the back view of her young cousin's veil, and Holly's eyes reviewed the general aspect of this Christian wedding. She, who had made a love-match which had been successful, had a horror of unhappy marriages. This might not be one in the end- -but it was clearly a toss-up; and to consecrate a toss-up in this fashion with manufactured unction before a crowd of fashionable free- thinkers--for who thought otherwise than freely, or not at all, when they were "dolled" up--seemed to her as near a sin as one could find in an age which had abolished them. Her eyes wandered from the prelate in his robes (a Charwell-the Forsytes had not as yet produced a prelate) to Val, beside her, thinking--she was certain--of the Mayfly filly at fifteen to one for the Cambridgeshire. They passed on and caught the profile of the ninth baronet, in counterfeitment of the kneeling process. She could just see the neat ruck above his knees where he had pulled his trousers up, and thought: 'Val's forgotten to pull up his!' Her eyes passed to the pew in front of her, where Winifred's substantial form was gowned with passion, and on again to Soames and Annette kneeling side by side. A little smile came on her lips--Prosper Profond, back from the South Seas of the Channel, would be kneeling too, about six rows behind. Yes! This was a funny "small" business, however it turned out; still it was in a proper church and would be in the proper papers to-morrow morning.	И в самом деле, разве не странная это свадьба? К этому молодому человеку, Майклу Монту, Флер прибилась, конечно, рикошетом, когда была в отчаянии от того, что затонул ее корабль. Такой прыжок в холодную воду, несомненно, "крайняя мера", как выразился бы Вэл. Но трудно было о чем-нибудь судить по фате и спине невесты, и глаза Холли перешли к обозрению общей картины этого христианского венчания. Сама она вышла замуж по любви и удачно, а потому мысль о несчастных браках приводила ее в содрогание. Замужество Флер могло и не стать несчастным, но это чистая лотерея. Освящать же вот так лотерею искусственно-елейным обрядом перед толпою фешенебельных вольнодумцев - ведь "расфрантившись", как сейчас, если кто и думает, то только фривольно, - представлялось Холли самым близким подобием греха, какое мыслимо в наш век, отменивший это понятие. С преподобного Чаруэла (Форсайты еще не подарили миру ни одного прелата) взгляд Холли перешел на Вэла, который сидел рядом с нею и думал (она не сомневалась) о мэйфлайской кобыле в связи с очередными скачками. Взгляд скользнул дальше и уловил профиль девятого баронета, согнувшегося в каком-то суррогате коленопреклонения; Холли заметила складочку над коленями, где он подтянул брюки, и подумала: "А Вэл свои забыл подтянуть!" Перевела глаза на скамью второго ряда, где взволнованно колыхались пышные формы Уинифрид, и дальше - на Сомса и Аннет, стоявших рядом на коленях. Легкая улыбка пробежала по ее губам: Проспер Профон, вернувшийся из плавания к Полинезийским островам Ламанша, тоже, наверно, стоит на коленях где-нибудь позади них. Да, странное "маленькое дельце", как бы ни обернулось оно в дальнейшем; однако оно происходит в подобающей церкви и завтра будет описано в подобающих газетах.
They had begun a hymn; she could hear the ninth baronet across the aisle, singing of the hosts of Midian. Her little finger touched Val's thumb--they were holding the same hymn-book--and a tiny thrill passed through her, preserved--from twenty years ago. He stooped and whispered:	Запели псалом. Холли слышала, как девятый баронет на другом крыле пел о мидийском воинстве. Ее мизинец прикоснулся к большому пальцу Вэла - у них был один молитвенник на двоих, - и легкая дрожь пробежала по ее телу, как бывало двадцать лет назад. Вэл наклонился и шепнул:
"I say, d'you remember the rat?"	- А помнишь крысу?
The rat at their wedding in Cape Colony, which had cleaned its whiskers behind the table at the Registrar's! And between her little and third forgers she squeezed his thumb hard.	Крысу на их свадьбе в Капштадте, чистившую усики за столом регистратора! Холли до боли зажала большой палец Вэла между своим мизинцем и безымянным.
The hymn was over, the prelate had begun to deliver his discourse. He told them of the dangerous times they lived in, and the awful conduct of the House of Lords in connection with divorce. They were all soldiers--he said--in the trenches under the poisonous gas of the Prince of Darkness, and must be manful. The purpose of marriage was children, not mere sinful happiness.	Пение кончилось, начал свою речь прелат. Он говорил о том, в какое опасное время мы живем и какие превратные суждения высказывает палата лордов по вопросу о разводе. "Мы все солдаты, - сказал он, - сидящие в окопах под ядовитыми газами "князя тьмы", и мы должны держаться мужественно. Цель брака - дети, а не просто греховное счастье".
An imp danced in Holly's eyes--Val's eyelashes were meeting. Whatever happened; he must not snore. Her finger and thumb closed on his thigh till he stirred uneasily.	Бесенок заплясал в глазах Холли: ресницы Вэла смежились; ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он захрапел. Большим и указательным пальцами она все больше щипала его за ляжку, пока он не заерзал на скамье.
The discourse was over, the danger past. They were signing in the vestry; and general relaxation had set in.	Проповедь кончилась, опасность миновала. Уже расписывались в ризнице; все облегченно вздохнули.
A voice behind her said:	Голос позади произнес:
"Will she stay the course?"	- Выдержит она дистанцию?
"Who's that?" she whispered.	- Кто это? - спросила шепотом Холли.
"Old George Forsyte!"	- Старый Джордж Форсайт!
Holly demurely scrutinized one of whom she had often heard. Fresh from South Africa, and ignorant of her kith and kin, she never saw one without an almost childish curiosity. He was very big, and very dapper; his eyes gave her a funny feeling of having no particular clothes.	Соблюдая чинность, Холли скосила глаза на человека, о котором столько слышала. Недавно возвратившись из Южной Африки, она почти не знала своих родичей и всегда глядела на них с детским любопытством. Джордж Форсайт был очень грузный и очень элегантный; под его взглядом ее охватывало странное чувство, точно на ней нет платья.
"They're off!" she heard him say.	- Пошли лошадки! - опять услышала она его голос.
They came, stepping from the chancel. Holly looked first in young Mont's face. His lips and ears were twitching, his eyes, shifting from his feet to the hand within his arm, stared suddenly before them as if to face a firing party. He gave Holly the feeling that he was spiritually intoxicated. But Fleur! Ah! That was different. The girl was perfectly composed, prettier than ever, in her white robes and veil over her banged dark chestnut hair; her eyelids hovered demure over her dark hazel eyes. Outwardly, she seemed all there. But inwardly, where was she? As those two passed, Fleur raised her eyelids--the restless glint of those clear whites remained on Holly's vision as might the flutter of caged bird's wings.	Новобрачные медленно сходили со ступеней алтаря. Холли глянула сперва в лицо молодому Монту. Губы его и уши подергивались; глаза, скользившие от кончика его ботинок к бледным пальчикам на черном его рукаве, вдруг уставились вперед, в пространство, словно он видел перед собой неприятеля. У Холли создалось впечатление, что он духовно пьян. А Флер? Тут совсем иное. Девушка в совершенстве владела собой и была красивей, чем когда-либо, в белом платье, в белой фате на темно-каштановых волосах, падавших челкой на лоб; веки ее скромно нависли над темно-карими глазами. Телом она присутствовала здесь. Но где блуждала ее душа? Проходя, Флер подняла веки - и беспокойный блеск белков запечатлелся в глазах Холли, как трепет крыльев посаженной в клетку птицы.
In Green Street Winifred stood to receive, just a little less composed than usual. Soames' request for the use of her house had come on her at a deeply psychological moment. Under the influence of a remark of Prosper Profond, she had begun to exchange her Empire for Expressionistic furniture. There were the most amusing arrangements, with violet, green, and orange blobs and scriggles, to be had at Mealard's. Another month and the change would have been complete. Just now, the very "intriguing" recruits she had enlisted, did not march too well with the old guard. It was as if her regiment were half in khaki, half in scarlet and bearskins. But her strong and comfortable character made the best of it in a drawing-room which typified, perhaps, more perfectly than she imagined, the semi- bolshevized imperialism of her country. After all, this was a day of merger, and you couldn't have too much of it! Her eyes travelled indulgently among her guests. Soames had gripped the back of a buhl chair; young Mont was behind that "awfully amusing" screen, which no one as yet had been able to explain to her. The ninth baronet had shied violently at a round scarlet table, inlaid under glass with blue Australian butteries' wings, and was clinging to her Louis- Quinze cabinet; Francie Forsyte had seized the new mantel-board, finely carved with little purple grotesques on an ebony ground; George, over by the old spinet, was holding a little sky-blue book as if about to enter bets; Prosper Profond was twiddling the knob of the open door, black with peacock-blue panels; and Annette's hands, close by, were grasping her own waist; two Muskhams clung to the balcony among the plants, as if feeling ill; Lady Mont, thin and brave- looking, had taken up her long-handled glasses and was gazing at the central light shade, of ivory and orange dashed with deep magenta, as if the heavens had opened. Everybody, in fact, seemed holding on to something. Only Fleur, still in her bridal dress, was detached from all support, flinging her words and glances to left and right.	На Грин-стрит Уинифрид, несколько менее спокойная, чем обычно, принимала гостей. Просьба Сомса о предоставлении ее дома для празднества застигла ее в глубоко психологический момент. Под влиянием одного замечания, оброненного Профоном, она начала заменять свои ампир экспрессионистской обстановкой. У Миларда продавались очень забавные вещи с лиловыми, зелеными и оранжевыми квадратами и клиньями. Еще месяц - и замена была бы завершена. А теперь завербованные ею чрезвычайно "занимательные" новобранцы не слишком подходили к старой гвардии - как если б одна половина ее полка была одета в хаки, а другая - в красные мундиры и медвежьи шапки. Но она успешно проявляла свое миротворческое дарование в этом салоне, не подозревая, как совершенно он отображал революционизированный империализм ее страны. В конце концов в этот день смешения двух начал чем больше мешанины, тем лучше! Уинифрид снисходительно обводила взглядом толпу гостей. Сомс вцепился руками в спинку старинного стула; молодой Монт зашел за этот "страшно забавный" экран, которого ей никто еще не сумел объяснить. Девятый баронет, в ужасе отпрянув от круглого пунцового стола, выложенного под стеклом крылышками синих австралийских бабочек, держится поближе к шкафчику в стиле Людовика XV; Фрэнси Форсайт схватилась руками за новую доску камина, на эбеновом фоне которой тонко вырезаны лиловые химеры; Джордж, облокотившись на старые клавикорды, держит в руке голубую книжицу, словно собираясь предложить кому-нибудь пари; Проспер Профон вертит ручку открытой двери, черной с ярко-синей филенкой; а рядом Аннет обхватила руками свою собственную талию; двое Маскхемов засели на балконе среди пальм, точно им дурно; леди Монт, худая и решительная, наставив лорнет, воззрилась на красно-бело-оранжевый абажур центральной лампы с таким видом, точно перед ней разверзлась небесная твердь. В самом деле, каждый, по-видимому, за что-нибудь держался. Только Флер, все еще в венчальном уборе, стоит, ни на что не опираясь, и бросает налево и направо слова и взгляды.
The room was full of the bubble and the squeak of conversation. Nobody could hear anything that anybody said; which seemed of little consequence, since no one waited for anything so slow as an answer. Modern conversation seemed to Winifred so different from the days of her prime, when a drawl was all the vogue. Still it was "amusing," which, of course, was all that mattered. Even the Forsytes were talking with extreme rapidity--Fleur and Christopher, and Imogen, and young Nicholas's youngest, Patrick. Soames, of course, was silent; but George, by the spinet, kept up a running commentary, and Francie, by her mantel-shelf. Winifred drew nearer to the ninth baronet. He seemed to promise a certain repose; his nose was fine and drooped a little, his grey moustaches too; and she said, drawling through her smile:	В комнате гудит светский разговор. Никто никого не может расслышать; но это как будто и неважно, так как никто все равно не стал бы дожидаться ответа. Разговор, решила Уинифрид, ведется теперь совсем по-иному, чем в дни ее весны, когда в моде была протяжно-певучая манера. Но все-таки он "забавен", а это, конечно, главное. Даже Форсайты разговаривают чрезвычайно быстро - Флер и Кристофер, Имоджин и младший отпрыск молодого Николаев, Патрик; Сомс, конечно, молчит; зато Джордж у клавикордов то и дело отпускает замечания, и Фрэнси тоже - у камина. Уинифрид подплыла к девятому баронету. Около него, казалось, можно будет отдохнуть; нос у него тонкий и немного нависает над губой, кончики седых усов тоже опущены книзу; она певуче протянула сквозь улыбку:
"It's rather nice, isn't it?"	- Очень мило получилось, не правда ли?
His reply shot out of his smile like a snipped bread pellet	Его улыбка выстрелила ответом, точно хлебным шариком:
"D'you remember, in Frazer, the tribe that buries the bride up to the waist?"	- Вы помните, у Фрезера какое-то племя зарывает новобрачных по пояс в землю?
He spoke as fast as anybody! He had dark lively little eyes, too, all crinkled round like a Catholic priest's. Winifred felt suddenly he might say things she would regret.	Так же быстро говорит, как все остальные! У него живые темные глаза с сетью морщинок вокруг, как у католического священника. Уинифрид почувствовала вдруг, что может услышать от него неприятные вещи.
"They're always so amusing--weddings," she murmured, and moved on to Soames.	- Свадьбы всегда так забавны, - пробормотала она и двинулась дальше, к Сомсу.
He was curiously still, and Winifred saw at once what was dictating his immobility. To his right was George Forsyte, to his left Annette and Prosper Profond. He could not move without either seeing those two together, or the reflection of them in George Forsyte's japing eyes. He was quite right not to be taking notice.	Он застыл на месте, и Уинифрид сразу поняла причину его неподвижности. Направо от него Джордж Форсайт, налево - Аннет с Проспером Профоном. Если Сомс пошевелится, он увидит либо эту пару, либо ее отражение в насмешливых глазах Джорджа Форсайта. Он совершенно прав, предпочитая ничего не замечать.
"They say Timothy's sinking;" he said glumly.	- Говорят, Тимоти умирает, - сказал он мрачно.
"Where will you put him, Soames?"	- Где ты его похоронишь. Сомс?
"Highgate." He counted on his fingers. "It'll make twelve of them there, including wives. How do you think Fleur looks?"	- В Хайгете, - он сосчитал по пальцам. - Их там будет двенадцать, включая жен. Как ты находишь Флер?
"Remarkably well."	- Удивительно хороша!
Soames nodded. He had never seen her look prettier, yet he could not rid himself of the impression that this business was unnatural-- remembering still that crushed figure burrowing into the corner of the sofa. From that night to this day he had received from her no confidences. He knew from his chauffeur that she had made one more attempt on Robin Hill and drawn blank--an empty house, no one at home. He knew that she had received a letter, but not what was in it, except that it had made her hide herself and cry. He had remarked that she looked at him sometimes when she thought he wasn't noticing, as if she were wondering still what he had done--forsooth-- to make those people hate him so. Well, there it was! Annette had come back, and things had worn on through the summer--very miserable, till suddenly Fleur had said she was going to marry young Mont. She had shown him a little more affection when she told him that. And he had yielded--what was the good of opposing it? God knew that he had never wished to thwart her in anything! And the young man seemed quite delirious about her. No doubt she was in a reckless mood, and she was young, absurdly young. But if he opposed her, he didn't know what she would do; for all he could tell she might want to take up a profession, become a doctor or solicitor, some nonsense. She had no aptitude for painting, writing, music, in his view the legitimate occupations of unmarried women, if they must do something in these days. On the whole, she was safer married, for he could see too well how feverish and restless she was at home. Annette, too, had been in favour of it--Annette, from behind the veil of his refusal to know what she was about, if she was about anything. Annette had said: "Let her marry this young man. He is a nice boy--not so highty- flighty as he seems." Where she got her expressions, he didn't know- -but her opinion soothed his doubts. His wife, whatever her conduct, had clear eyes and an almost depressing amount of common sense. He had settled fifty thousand on Fleur, taking care that there was no cross settlement in case it didn't turn out well. Could it turn out well? She had not got over that other boy--he knew. They were to go to Spain for the honeymoon. He would be even lonelier when she was gone. But later, perhaps, she would forget, and turn to him again!	Сомс кивнул головой. Никогда еще дочь не казалась ему красивей, и, однако, он не мог отделаться от впечатления, что во всем этом было что-то неестественное, не мог изгнать из памяти девушку, забившуюся в угол дивана. С той ночи и по сей день он ничего нового от нее не услышал. Он знал от шофера, что она пыталась произвести еще одну атаку на Робин-Хилл и вернулась ни с чем: дом был пуст, она никого не застала. И было ему известно, что она получила письмо, но о содержанки его он знал лишь то, что оно заставило ее прятаться и плакать. Он замечал, что она поглядывала на него украдкой, словно все еще хотела узнать, что в самом деле мог он сделать такого ужасного, что те так ненавидят его. Так и шло! Аннет вернулась домой и уныло проходило лето, когда однажды Флер вдруг заявила, что выходит замуж за Монта. После этого заявления она стала несколько ласковей с отцом. И он уступил - что пользы было противиться? Бог свидетель, он никогда ни чем не хотел ей препятствовать! А молодой человек явно сходил по ней с ума. Конечно, ею двигало отчаяние, и она была молода, до нелепости молода. Но если б он стал возражать, кто знает, что бы она учинила? Вздумала бы, чего доброго, выбрать себе профессию, стала бы врачом или адвокатом - мало ли какая нашла бы на нее дурь! У Флер не было способностей ни к рисованию, ни к поэзии, ни к музыке - единственные, по его мнению, законные занятия для незамужней женщины, если ей непременно нужно в наши дни что-нибудь делать. В общем спокойнее было выдать ее замуж, потому что Сомс слишком хорошо замечал, какая лихорадка и беспокойство владеют ею дома. Аннет тоже относилась к проекту сочувственно, как видел Сомс сквозь завесу своего нежелания знать, каковы ее собственные проекты, если они у нее есть. Аннет сказала: "Пусть ее выходит замуж за этого молодого человека. Он славный мальчик, совсем не такой пустозвон, каким кажется". Откуда взялись у нее подобные выражения. Сомс не знал, но ее согласие успокоило его сомнения. Жена его, как бы она себя ни вела, обладала трезвым взглядом на вещи и угнетающим избытком здравого смысла. Сомс перевел на имя Флер пятьдесят тысяч фунтов, приняв меры, чтобы они не перешли в чужие руки, если дело обернется как-нибудь неладно. А может ли оно обернуться хорошо? Она не забыла того, другого, - Сомс это знал. На медовый месяц они собирались в Испанию. Флер уедет и оставит отца в еще худшем одиночестве. Но после она, может быть, забудет и вернется к нему!
Winifred's voice broke on his reverie.	Голос Уинифрид вывел его из задумчивости.
"Why! Of all wonders-June!"	- Как! Чудо из чудес - Джун!
There, in a djibbah--what things she wore!--with her hair straying from under a fillet, Soames saw his cousin, and Fleur going forward to greet her. The two passed from their view out on to the stairway.	В своем неизменном балахоне - и нелепо же она одевается! - с выбивающимися из-под ленты волосами, появилась двоюродная племянница Сомса, и Флер, увидел он, подошла к ней поздороваться. Обе скрылись из виду в направлении лестницы.
"Really," said Winifred, "she does the most impossible things! Fancy her coming!"	- Право, - сказала Уинифрид, - она способна на самые невозможные поступки. Кто бы вообразил, что она придет!
"What made you ask her?" muttered Soames.	- Почему ты ее пригласила? - буркнул Сомс.
"Because I thought she wouldn't accept, of course."	- Потому что я была уверена, что она ни в коем случае не примет приглашения.
Winifred had forgotten that behind conduct lies the main trend of character; or, in other words, omitted to remember that Fleur was now a "lame duck."	Уинифрид забыла, что за поведением человека лежит общий склад его характера; или, другими словами, она упустила из виду, что Флер попала теперь в разряд "несчастненьких".
On receiving her invitation, June had first thought, 'I wouldn't go near them for the world!' and then, one morning, had awakened from a dream of Fleur waving to her from a boat with a wild unhappy gesture. And she had changed her mind.	Получив приглашение, Джун сперва подумала: "И близко к ним не подойду ни за что на свете!" Но потом в одно прекрасное утро она проснулась от сна, в котором видела Флер, в отчаянии махавшую ей рукой из лодки. И передумала.
When Fleur came forward and said to her, "Do come up while I'm changing my dress," she had followed up the stairs. The girl led the way into Imogen's old bedroom, set ready for her toilet.	Когда Флер подошла и сказала: "Пойдемте наверх, посидите со мной, пока я переоденусь", Джун вышла вслед за нею на лестницу. Девушка пошла вперед, в бывшую комнату Имоджин, предоставленную ей для совершения туалета.
June sat down on the bed, thin and upright, like a little spirit in the sear and yellow. Fleur locked the door.	Джун присела на кровать, тонкая и прямая, похожая на маленький стареющий призрак. Флер повернула ключ.
The girl stood before her divested of her wedding dress. What a pretty thing she was	Девушка стояла перед нею, сняв венчальное платье. Какая она хорошенькая!
"I suppose you think me a fool," she said, with quivering lips, "when it was to have been Jon. But what does it matter? Michael wants me, and I don't care. It'll get me away from home."	- Вы, верно, считаете меня дурой, - сказала она, и губы у нее задрожали. - Ведь это должен был бы быть Джон. Но что же делать? Майкл любит меня, а мне все равно. Это хоть вырвет меня из нашего дома.
Diving her hand into the frills on her breast, she brought out a letter.	Засунув руку в кружева на груди, она извлекла письмо.
"Jon wrote me this."	- Вот что написал мне Джон.
June read: "Lake Okanagen, British Columbia. I'm not coming back to England. Bless you always. Jon."	Джун прочла: "Озеро Оканаген, Британская Колумбия. Я не вернусь в Англию. Никогда тебя не забуду. Джон".
"She's made safe, you see," said Fleur.	- Вы видите, она его надежно упрятала, - сказала Флер.
June handed back the letter.	Джун вернула письмо.
"That's not fair to Irene," she said, "she always told Jon he could do as he wished."	- Вы несправедливы к Ирэн; она все время говорила Джону, что он может поступить как захочет.
Fleur smiled bitterly.	Флер горько улыбнулась.
"Tell me, didn't she spoil your life too?"	- Скажите, не испортила ли она также и вашу жизнь?
June looked up.	Джун подняла глаза.
"Nobody can spoil a life, my dear. That's nonsense. Things happen, but we bob up."	- Никто не властен испортить другому жизнь, дорогая. Вздор! Что бы ни случилось, мы не должны сгибаться.
With a sort of terror she saw the girl sink on her knees and bury her face in the djibbah. A strangled sob mounted to June's ears.	С ужасом увидела она, что девушка упала на колени и зарылась лицом в ее юбку. Приглушенные рыдания достигли слуха Джун.
"It's all right--all right," she murmured, "Don't! There, there!"	- Не надо, детка, не надо, - бормотала она растерянно. - Все будет хорошо.
But the point of the girl's chin was pressed ever closer into her thigh, and the sound was dreadful of her sobbing.	Но острый подбородок девушки крепче и больней прижимался к ее коленям, и страшен был звук ее рыданий.
Well, well! It had to come. She would feel better afterward! June stroked the short hair of that shapely head; and all the scattered mother-sense in her focussed itself and passed through the tips of her fingers into the girl's brain.	Ничего, ничего! Она должна через это пройти. Со временем ей станет легче. Джун гладила короткие волосы на этой изящной головке; и все ее распыленное материнское чувство сосредоточилось в руке и через кончики пальцев передавалось девушке.
"Don't sit down under it, my dear," she said at last. "We can't control life, but we can fight it. Make the best of things. I've had to. I held on, like you; and I cried, as you're crying now. And look at me!"	- Не сгибайтесь под ударом, дорогая, - сказала она наконец. - Мы не можем управлять жизнью, но можем бороться. Не падайте духом. Мне выпало то же. И я, как вы, не хотела забыть. Я тоже плакала. А посмотрите на меня!"
Fleur raised her head; a sob merged suddenly into a little choked laugh. In truth it was a thin and rather wild and wasted spirit she was looking at, but it had brave eyes.	Флер подняла голову; рыдание вдруг перешло в тихий сдавленный смех. Правда, призрак сидел перед ней желтый, худенький, но глаза у него были храбрые.
"All right!" she said. "I'm sorry. I shall forget him, I suppose, if I fly fast and far enough."	- Да! - сказала Флер. - Извините меня. Я, вероятно, смогу его забыть, если помчусь быстро и далеко.
And, scrambling to her feet, she went over to the wash-stand.	И, с усилием встав на ноги, она подошла к умывальнику.
June watched her removing with cold water the traces of emotion. Save for a little becoming pinkness there was nothing left when she stood before the mirror. June got off the bed and took a pin-cushion in her hand. To put two pins into the wrong places was all the vent she found for sympathy.	Джун следила, как она смывает холодной водой следы волнения. Кроме легкою, вполне приличного румянца, ничего не осталось, когда она подошла к зеркалу. Джун встала с кровати и взяла в руку подушечку для булавок. Всадила две булавки не на место - вот все, чем сумела она выразить свое сочувствие.
"Give me a kiss," she said when Fleur was ready, and dug her chin into the girl's warm cheek.	- Поцелуйте меня, - сказала она, когда Флер была готова, и ткнулась подбородком в теплую щеку девушки.
"I want a whiff," said Fleur; "don't wait."	- Я покурю, - сказала Флер. - Не ждите меня.
June left her, sitting on the bed with a cigarette between her lips and her eyes half closed, and went down-stairs. In the doorway of the drawing-room stood Soames as if unquiet at his daughter's tardiness. June tossed her head and passed down on to the half- landing. Her cousin Francie was standing there.	Она осталась сидеть на кровати с папиросой в зубах, с полузакрытыми глазами, а Джун сошла вниз. В дверях гостиной стоял Сомс, словно тревожась, что дочь запаздывает. Джун тряхнула головой и, не останавливаясь, спустилась еще на марш. Там стояла на площадке ее двоюродная сестра Фрэнси.
"Look!" said June, pointing with her chin at Soames. "That man's fatal!"	- Смотри! - сказала Джун, подбородком указывая на Сомса. - Роковой человек!
"How do you mean," said Francie, "fatal?"	- Что ты хочешь сказать? - спросила Фрэнси. - Почему роковой?
June did not answer her.	Джун не ответила.
"I shan't wait to see them off," she said. "Good-bye!"	- Не стану ждать, проводят и без меня, - сказала она. - До свидания!
"Good-bye!" said Francie, and her eyes, of a Celtic grey, goggled. That old feud! Really, it was quite romantic!	- До свидания! - отозвалась Фрэнси, и в ее серых кельтских глазах заиграла усмешка. Старая кровная вражда! Право, это не лишено романтики!
Soames, moving to the well of the staircase, saw June go, and drew a breath of satisfaction. Why didn't Fleur come? They would miss their train. That train would bear her away from him, yet he could not help fidgeting at the thought that they would lose it. And then she did come, running down in her tan-coloured frock and black velvet cap, and passed him into the drawing-room. He saw her kiss her mother, her aunt, Val's wife, Imogen, and then come forth, quick and pretty as ever. How would she treat him at this last moment of her girlhood? He couldn't hope for much!	Склонившись в пролет лестницы. Сомс увидел, что Джун уходит, и вздохнул с облегчением. Почему не идет Флер? Они опоздают на поезд. Поезд унесет ее прочь от него, но Сомс не мог думать без тревоги, что они на него не поспеют. Вот она явилась наконец, сбегает по лестнице в коричневом платье и черной бархатной шапочке, проходит мимо отца в гостиную. Он видит, как она целует мать, тетку, жену Вэла, Имоджин, и опять выходит, быстрая и прелестная, как всегда. Как обойдется она с ним в эти последние минуты своего девичества? На многое он не надеялся!
Her lips pressed the middle of his cheek.	Губы ее прижались к середине его щеки.
"Daddy!" she said, and was past and gone!	- Папочка! - сказала она и умчалась.
Daddy! She hadn't called him that for years. He drew a long breath and followed slowly down. There was all the folly with that confetti stuff and the rest of it to go through with yet. But he would like just to catch her smile, if she leaned out, though they would hit her in the eye with the shoe, if they didn't take care. Young Mont's voice said fervently in his ear:	"Папочка!" Много лет не называла она его так. Сомс вздохнул полной грудью и медленно начал спускаться. Придется пройти через всю эту суматоху с конфетти и прочей ерундой. Но ему хочется уловить улыбку дочери, если она выглянет на прощание из машины, - впрочем, не надо, еще угодят ей нечаянно туфлей в глаза. Голос молодого Монта пламенно зазвенел над его ухом:
"Good-bye, sir; and thank you! I'm so fearfully bucked."	- До свидания, сэр. Я вам бесконечно благодарен! И я так счастлив.
"Good-bye," he said; "don't miss your train."	- До свидания, - ответил Сомс. - Не опоздайте на поезд.
He stood on the bottom step but three, whence he could see above the heads--the silly hats and heads. They were in the car now; and there was that stuff, showering, and there went the shoe. A flood of something welled up in Soames, and--he didn't know--he couldn't see!	Он стоял на третьей снизу ступеньке, откуда мог смотреть поверх голов - глупых шляп и голов. Вот уже сели в автомобиль; и началась кутерьма с конфетти, обсыпают рисом, бросают вслед туфлю. Какая-то волна поднялась в груди Сомса, и что-то - не поймешь что - заволокло глаза.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты