Краткая коллекция англтекстов
Вальтер Скотт
Quentin Durward/Квентин Дорвард
CHAPTER XXI: THE SACK
english
Русский
The gates of mercy shall be all shut up,
And the flesh'd soldier, rough and hard of heart,
In liberty of bloody hand shall range,
With conscience wide as hell.
HENRY V
Закрыты будут милосердья двери,
И воин грубый и жестокосердный,
Чья совесть все вмещает, словно ад,
Руке своей кровавой даст свободу."Генрих V"
The surprised and affrighted garrison of the Castle of Schonwaldt had, nevertheless, for some time made good the defence of the place against the assailants, but the immense crowds which, issuing from the city of Liege, thronged to the assault like bees, distracted their attention, and abated their courage.
Захваченный врасплох, объятый страхом, гарнизон Шонвальда тем не менее храбро отстаивал стены замка; но беспрерывно прибывавшие из Льежа толпы врагов, яростно бросавшихся на приступ, приводили в смятение солдат, постепенно терявших мужество.
There was also disaffection at least, if not treachery, among the defenders, for some called out to surrender, and others, deserting their posts, tried to escape from the castle. Many threw themselves from the walls into the moat, and such as escaped drowning, flung aside their distinguishing badges, and saved themselves by mingling among the motley crowd of assailants. Some few, indeed, from attachment to the Bishop's person, drew around him, and continued to defend the great keep, to which he had fled, and others, doubtful of receiving quarter, or from an impulse of desperate courage, held out other detached bulwarks and towers of the extensive building. But the assailants had got possession of the courts and lower parts of the edifice, and were busy pursuing the vanquished, and searching for spoil, while one individual, as if he sought for that death from which all others were flying, endeavoured to force his way into the scene of tumult and horror, under apprehensions still more horrible to his imagination than the realities around were to his sight and senses. Whoever had seen Quentin Durward that fatal night, not knowing the meaning of his conduct, had accounted him a raging madman, whoever had appreciated his motives, had ranked him nothing beneath a hero of romance.
К тому же если в рядах защитников не было измены, то не было и единодушия: одни кричали, что надо сдаваться, другие покидали свои посты и обращались в бегство. Многие бросались прямо со стен во рвы, и те, кому удавалось добраться вплавь до противоположного берега, наскоро срывали с себя значки епископской армии и ради спасения своей жизни смешивались с толпой осаждающих. Только немногие солдаты, искренне преданные своему епископу, собрались вокруг него и защищали башню, в которую он удалился, да еще те, кто не надеялся на пощаду, отстаивали с храбростью отчаяния отдельные башни и укрепления огромного здания. Но вскоре осаждающие овладели дворами и всем нижним этажом замка. Начались грабеж и расправа с врагами; победители преследовали побежденных и шарили по всем углам в поисках добычи. Вдруг в этой свалке появился человек, как будто искавший смерти, от которой другие бежали, -- так решительно он прокладывал себе путь среди этих страшных сцен разгрома и ужаса. Но он не замечал ничего: он был весь поглощен одной ужасной мыслью, которая была для него страшнее того, что творилось вокруг. Тот, кто увидел бы Квентина Дорварда в ту роковую ночь, не зная, что им руководит, принял бы его за сумасшедшего в припадке исступленного бешенства; а тот, кто знал бы причину его поступков, поставил бы его в один ряд со славнейшими героями романов.
Approaching Schonwaldt on the same side from which he had left it, the youth met several fugitives making for the wood, who naturally avoided him as an enemy, because he came in an opposite direction from that which they had adopted. When he came nearer, he could hear, and partly see, men dropping from the garden wall into the castle fosse, and others who seemed precipitated from the battlements by the assailants. His courage was not staggered, even for an instant. There was not time to look for the boat, even had it been practicable to use it, and it was in vain to approach the postern of the garden, which was crowded with fugitives, who ever and anon, as they were thrust through it by the pressure behind, fell into the moat which they had no means of crossing.
Приблизившись к замку с ток же стороны, откуда он вышел, Квентин увидел нескольких беглецов, направлявшихся к лесу. Все они избегали встречи с ним, естественно принимая его за врага, так как он бежал в сторону, противоположную той, куда бежали они. Когда же он подошел ближе, он мог уже слышать, а отчасти и видеть, как люди прыгали со стен в воду или как их сбрасывали туда осаждающие. Но мужество его ни на минуту не поколебалось. Искать лодку не было времени, да если бы даже она оказалась под рукой, он все равно не мог бы ею воспользоваться, так как у калитки, выходившей в сад, теснилась толпа беглецов, которых толкали сзади и которые прыгали или падали в воду.
Avoiding that point, Quentin threw himself into the moat, near what was called the little gate of the castle, and where there was a drawbridge, which was still elevated. He avoided with difficulty the fatal grasp of more than one sinking wretch, and, swimming to the drawbridge, caught hold of one of the chains which was hanging down, and, by a great exertion of strength and activity, swayed himself out of the water, and attained the platform from which the bridge was suspended. As with hands and knees he struggled to make good his footing, a lanzknecht, with his bloody sword in his hand, made towards him, and raised his weapon for a blow which must have been fatal.
Нечего было и думать пробраться этим путем, и Квентин пустился вплавь через ров у так называемых малых ворот замка, против моста, который был еще поднят. Не без труда добрался он до противоположного берега, ибо несчастные утопающие то и дело хватались за него, пытаясь спастись, и чуть не утопили его самого. Но наконец он кое-как доплыл до моста, уцепился за одну из висевших цепей и, пустив в ход всю свою силу и ловкость, стал карабкаться кверху. Он уже добрался до площадки, к которой был прикреплен мост, и, цепляясь руками и ногами, начал взбираться на нее, как вдруг к нему подбежал ландскнехт и, замахнувшись над его головой окровавленным мечом, хотел нанести ему смертельный удар.
"How now, fellow," said Quentin, in a tone of authority. "Is that the way in which you assist a comrade? -- Give me your hand."
-- Что ты, приятель! Так-то ты помогаешь товарищу! -- воскликнул Квентин и добавил повелительным тоном: -- Дай мне руку сейчас же.
The soldier in silence, and not without hesitation, reached him his arm, and helped him upon the platform, when, without allowing him time for reflection, the Scot continued in the same tone of command,
Опешивший солдат молча, хотя весьма нерешительно, повиновался и, протянув руку, помог Квентину вскарабкаться на площадку. Не давая ему времени опомниться, молодой шотландец продолжал тем же тоном:
"To the western tower, if you would be rich -- the Priest's treasury is in the western tower."
-- Скорее к западной башне, если хочешь богатой добычи! Все поповские сокровища в западной башне!
The words were echoed on every hand: "To the western tower -- the treasure is in the western tower!" And the stragglers who were within, hearing of the cry, took, like a herd of raging wolves, the direction opposite to that which Quentin, come life, come death, was determined to pursue.
"К западной башне!.. Сокровища в западной башне!" -- подхватила сотня голосов, и все, кто слышал этот крик, как стая голодных волков бросились в сторону, противоположную той, куда решил во что бы то ни стало пробраться Квентин, живой или мертвый.
Bearing himself as if he were one, not of the conquered, but of the victors, he made a way into the garden, and pushed across it with less interruption than he could have expected, for the cry of "To the western tower!" had carried off one body of the assailants, and another was summoned together, by war cry and trumpet sound, to assist in repelling a desperate sally, attempted by the defenders of the keep, who had hoped to cut their way out of the castle, bearing the Bishop along with them. Quentin, therefore, crossed the garden with an eager step and throbbing heart, commending himself to those heavenly powers which had protected him through the numberless perils of his life, and bold in his determination to succeed, or leave his life in this desperate undertaking. Ere he reached the garden, three men rushed on him with levelled lances, crying, "Liege, Liege!"
Приняв самый решительный вид, как будто он был из числа победителей, Квентин, к своему великому удивлению, добрался до самого сада почти без помех. Большинство осаждающих бросилось на крик: "К западной башне!", остальных отвлекли военный клич и звуки трубы, призывавшие их отразить отчаянную вылазку, которую предприняли защитники башни, где скрылся епископ, надеявшиеся силой проложить себе путь из замка и вывести епископа с собой. Тем временем Квентин с трепещущим сердцем бежал по саду, поручив себя силам небесным, охранявшим его во всех опасностях, которыми была так богата его жизнь. Он твердо решил или достигнуть цели, или погибнуть. Он пробежал уже почти полдороги, как вдруг три человека бросились на него, подняв копья, с криком: "За Льеж, за Льеж!"
Putting himself in defence, but without striking, he replied,
Приняв оборонительную позу, но не нападая, Квентин ответил:
"France, France, friend to Liege."
-- За Францию -- союзницу Льежа!
"Vivat France!" cried the burghers of Liege, and passed on.
-- Да здравствует Франция! -- прокричали в ответ жители Льежа и пробежали мимо.
The same signal proved a talisman to avert the weapons of four or five of La Marck's followers, whom he found straggling in the garden, and who set upon him crying, "Sanglier!"
Эти слова оказались талисманом, который снова спас его от пятерых солдат де ла Марка, рыскавших по саду и накинувшихся было на него с криком: "За Вепря!"
In a word, Quentin began to hope that his character as an emissary of King Louis, the private instigator of the insurgents of Liege, and the secret supporter of William de la Marck, might possibly bear him through the horrors of the night.
Одним словом, Квентин начал надеяться, что роль посланца короля Людовика, тайного подстрекателя льежских мятежников и скрытого приверженца Гийома де ла Марка, поможет ему пройти через все испытания этой ночи.
On reaching the turret, he shuddered when he found that the little side door, through which Marthon and the Countess Hameline had shortly before joined him, was now blockaded with more than one dead body.
Добежав до башни, он с ужасом увидел, что маленькая боковая дверь, через которую недавно вышли графиня Амелина и Марта, была завалена мертвыми телами.
Two of them he dragged hastily aside, and was stepping over the third body, in order to enter the portal, when the supposed dead man laid hand on his cloak, and entreated him to stay and assist him to rise. Quentin was about to use rougher methods than struggling to rid himself of this untimely obstruction, when the fallen man continued to exclaim,
Поспешно оттащив два трупа, он нагнулся было над третьим, как вдруг мнимый мертвец схватил его за плащ и стал умолять помочь ему подняться. Эта неожиданная помеха была до того некстати, что Квентин собирался уже принять решительные меры, чтобы избавиться от нее, когда распростертый на земле человек сказал ему:
"I am stifled here, in mine own armour! -- I am the Syndic Pavillon of Liege! If you are for us, I will enrich you -- if you are for the other side, I will protect you, but do not -- do not leave me to die the death of a smothered pig!"
-- Я задыхаюсь в своих доспехах! Я Павийон, льежский синдик... Если ты за нас, я тебя щедро награжу Если ты против нас -- окажу тебе покровительство, только ради всего святого не дай мне задохнуться, как свинье в своем сале!
In the midst of this scene of blood and confusion, the presence of mind of Quentin suggested to him that this dignitary might have the means of protecting their retreat. He raised him on his feet, and asked him if he was wounded.
Несмотря на окружавшие его ужасные, кровавые сцены, Квентин не потерял присутствия духа и тотчас сообразил, что этот влиятельный человек может очень пригодиться ему и Изабелле, устроив им побег. Он помог ему встать и спросил, не ранен ли он.
"Not wounded, at least I think not," answered the burgher, "but much out of wind."
-- Нет, кажется, не ранен, -- ответил толстяк, -- а только чуть не задохся.
"Sit down, then, on this stone, and recover your breath," said Quentin, "I will return instantly."
-- Сядьте на этот камень и отдохните, -- сказал Квентин, -- я сейчас к вам вернусь.
"For whom are you?" said the burgher, still detaining him.
-- А ты за кого? -- спросил Павийон, удерживая его.
"For France -- for France," answered Quentin, studying to get away.
-- За Францию, за Францию! -- ответил Квентин, стараясь поскорее от него отделаться.
"What! my lively young Archer?" said the worthy Syndic. "Nay, if it has been my fate to find a friend in this fearful night, I will not quit him, I promise you. Go where you will, I follow, and could I get some of the tight lads of our guildry together, I might be able to help you in turn, but they are all squandered abroad like so many pease. -- Oh, it is a fearful night!"
-- Э, да это мой юный стрелок! -- воскликнул почтенный синдик. -- Ну нет, братец, уж если мне посчастливилось найти друга в этой ужасной свалке, можешь быть уверен, что я не покину его! Иди куда хочешь, только и я с тобой. А если бы мне удалось собрать моих молодцов, может быть, и я, в свою очередь, оказал бы тебе услугу... Да вот беда -- все они рассыпались в разные стороны, как горох... Ах, что за ужасная ночь!
During this time, he was dragging himself on after Quentin, who, aware of the importance of securing the countenance of a person of such influence, slackened his pace to assist him, although cursing in his heart the encumbrance that retarded his pace.
Так говорил Павийон, еле поспевая за Дорвардом, а тот, сознавая всю важность поддержки такого влиятельного лица, старался умерить свой шаг, проклиная в душе связавшего его толстяка.
At the top of the stair was an anteroom, with boxes and trunks, which bore marks of having been rifled, as some of the contents lay on the floor. A lamp, dying in the chimney, shed a feeble beam on a dead or senseless man who lay across the hearth.
На верху лестницы, в передней, валялись открытые сундуки и ящики, свидетельствовавшие о происходившем здесь недавно грабеже. Догоравший на камине светильник освещал своим мерцающим пламенем распростертого на полу человека, который был или мертв, или без сознания.
Bounding from Pavillon like a greyhound from his keeper's leash, and with an effort which almost overthrew him, Quentin sprang through a second and a third room, the last of which seemed to be the bedroom of the Ladies of Croye. No living mortal was to be seen in either of them. He called upon the Lady Isabelle's name, at first gently, then more loudly, and then with an accent of despairing emphasis, but no answer was returned. He wrung his hands, tore his hair, and stamped on the earth with desperation. At length a feeble glimmer of light, which shone through a crevice in the wainscoting of a dark nook in the bedroom, announced some recess or concealment behind the arras. Quentin hasted to examine it. He found there was indeed a concealed room, but it resisted his hurried efforts to open it. Heedless of the personal injury he might sustain, he rushed at the door with the whole force and weight of his body, and such was the impetus of an effort made betwixt hope and despair, that it would have burst much stronger fastenings.
Рванувшись из рук Павийона, словно борзая со своры, Квентин бросился в комнату, потом во вторую и в третью, которая служила, по-видимому, спальней дам де Круа. Но нигде не было ни души. Он назвал леди Изабеллу по имени -- сперва тихонько, потом громче, наконец закричал в полном отчаянии, но никто не откликнулся. В бессильном горе он топнул ногой, стал ломать руки и рвать на себе волосы. Вдруг в темном углу комнаты мелькнул слабый луч света, как будто пробившийся откуда-то из щели. Это навело его на мысль, не было ли там, за гардиной, потайной двери. Тщательно осмотрев весь угол, он убедился, что догадка его справедлива; но, несмотря на все его усилия отворить дверь, она не поддавалась. Не думая о боли, которую он мог себе причинить, Квентин бросился на дверь всею тяжестью своего тела; боровшиеся в его душе отчаяние и надежда придали ему такую силу, что и более прочная преграда не устояла бы против его напора.
He thus forced his way, almost headlong, into a small oratory, where a female figure, which had been kneeling in agonizing supplication before the holy image, now sank at length on the floor, under the new terrors implied in this approaching tumult. He hastily raised her from the ground, and, joy of joys it was she whom he sought to save -- the Countess Isabelle. He pressed her to his bosom -- he conjured her to awake -- entreated her to be of good cheer -- for that she was now under time protection of one who had heart and hand enough to defend her against armies.
Влетев стремглав в распахнувшуюся дверь, он очутился в маленькой молельне. Здесь перед образом, застыв от страха и отчаяния, стояла на коленях какая-то женщина; услышав грохот выломанной двери, она лишилась чувств. Квентин бросился к ней, приподнял с пола, заглянул ей в лицо, и -- о радость! -- это была та, которую он искал, чтобы спасти, -- графиня Изабелла! Он прижал ее к своему сердцу, умоляя прийти в себя и не отчаиваться, так как теперь он с ней и готов сразиться за нее хоть с целой армией.
"Durward!" she said, as she at length collected herself, "is it indeed you? -- then there is some hope left. I thought all living and mortal friends had left me to my fate. -- Do not again abandon me."
-- Дорвард, так это действительно вы! -- вымолвила она наконец, приходя в чувство. -- Значит, еще не все потеряно... А я уж думала, что все друзья покинули меня... Но теперь вы меня не оставите?
"Never -- never!" said Durward. "Whatever shall happen, whatever danger shall approach, may I forfeit the benefits purchased by yonder blessed sign, if I be not the sharer of your fate until it is again a happy one!"
-- Никогда, никогда Что бы ни случилось, какая бы опасность нам ни грозила, я буду с вами! -- воскликнул Дорвард. -- Пусть я не узнаю блаженства в будущей жизни, если не разделю вашей участи, пока вы снова не станете счастливы!
"Very pathetic and touching, truly," said a rough, broken, asthmatic voice behind. "A love affair, I see, and, from my soul, I pity the tender creature as if she were my own Trudchen."
-- Очень нежно и трогательно! -- произнес сзади чей-то грубый, прерывающийся от одышки голос. -- Любовные делишки, как видно. Клянусь душой, мне жаль бедняжку.., так жаль, как если б она была моей Трудхен.
"You must do more than pity," said Quentin, turning towards the speaker, "you must assist in protecting us, Meinheer Pavillon. Be assured this lady was put under my especial charge by your ally the King of France, and, if you aid me not to shelter her from every species of offence and violence, your city will lose the favour of Louis of Valois. Above all, she must be guarded from the hands of William de la Marck."
-- Но вы не должны ограничиваться жалостью, -- сказал Квентин, обращаясь к говорившему. -- Вы должны нам помочь, господин Павийон. Французский король, ваш союзник, поручил мне особо охранять эту даму, и если вы не поможете мне защитить ее от оскорблений и насилия, то знайте: ваш город навсегда лишится милостей Людовика Валуа. Главное, ее необходимо уберечь от рук Гийома де ла Марка.
"That will be difficult," said Pavillon, "for these schelms of lanzknechts are very devils at rummaging out the wenches. But I'll do my best. -- We will to the other apartment, and there I will consider. -- It is but a narrow stair, and you can keep the door with a pike, while I look from the window, and get together some of my brisk boys of the curriers' guildry of Liege, that are as true as the knives they wear in their girdles. -- But first undo me these clasps -- for I have not worn this corselet since the battle of Saint Tron [fought by the insurgents of Liege against the Duke of Burgundy, Charles the Bold, when Count of Charalois, in which the people of Liege were defeated with great slaughter. S.] and I am three stone heavier since that time, if there be truth in Dutch beam and scale."
-- Ну, это легче сказать, чем сделать, -- заметил Павийон. -- Эти канальи ландскнехты дьявольски ловко разыскивают красоток. Но все-таки я попробую... Пойдемте в ту комнату, и я подумаю... Лестница здесь узкая, и вы можете защитить ее один вашим копьем, пока я покличу в окно своих молодцов -- льежских кожевников: они у меня надежные парни, не хуже тех ножей, что носят за поясом. Но прежде расстегните на мне все застежки. Я не надевал этих лат с самой битвы при Сен-Троне, а с тех пор, если только наши голландские весы не врут, я стал тяжелее на три стоуна.
The undoing of the iron enclosure gave great relief to the honest man, who, in putting it on, had more considered his zeal to the cause of Liege, than his capacity of bearing arms. It afterwards turned out that being, as it were, borne forward involuntarily, and hoisted over the walls by his company as they thronged to the assault, the magistrate had been carried here and there, as the tide of attack and defence flowed or ebbed, without the power, latterly, of even uttering a word until, as the sea casts a log of driftwood ashore in the first creek, he had been ultimately thrown in the entrance to the Ladies of Croye's apartments, where the encumbrance of his own armour, with the superincumbent weight of two men slain in the entrance, and who fell above him, might have fixed him down long enough, had he not been relieved by Durward.
Освободившись от тяжелой железной брони, честный толстяк почувствовал огромное облегчение; влезая в нее, он, видимо, думал только о том, как послужить своему родному городу, и не рассчитал своих сил. Впоследствии оказалось даже, что почтенный синдик был вовлечен в битву помимо своей воли: члены его корпорации, бросаясь на приступ, потащили его за собой. Несчастного синдика подхватило людской толпой, словно течением быстрой реки, и швыряло во все стороны, пока наконец не выбросило на берег, как бревно; измученный и обессиленный, он очутился у дверей помещения дам де Круа, где упал под тяжестью собственных доспехов и двух навалившихся на него мертвецов. Вероятно, он долго пролежал бы там, если бы вовремя подоспевший Дорвард не выручил его из этого неприятного положения.
The same warmth of temper which rendered Hermann Pavillon a hot headed and intemperate zealot in politics, had the more desirable consequence of making him, in private, a good tempered, kind hearted man, who, if sometimes a little misled by vanity, was always well meaning and benevolent. He told Quentin to have an especial care of the poor pretty yung frau [young woman], and, after this unnecessary exhortation, began to halloo from the window,
Горячий темперамент, делавший Германа Павийона таким ретивым и пылким в политике, в частной жизни принимал гораздо более приятную форму; вне политики это был кроткий, покладистый человек, правда немного тщеславный, но добродушный и всегда готовый помочь ближнему. Поручив особенному вниманию Квентина бедную молодую даму, что было совершенно излишне, он подошел к окну и принялся кричать что было мочи:
"Liege, Liege, for the gallant skinners' guild of curriers!"
-- Эй, Льеж, Льеж, кто тут есть из храбрых молодцов-кожевников?
One or two of his immediate followers collected at the summons and at the peculiar whistle with which it was accompanied (each of the crafts having such a signal among themselves), and, more joining them, established a guard under the window from which their leader was bawling, and before the postern door.
На этот крик, сопровождаемый своеобразным свистом (каждый цех имел свой особый призывный сигнал), прибежали два-три молодца; вскоре к ним присоединились еще несколько человек, и все стали на страже у входной двери и у окна той комнаты, из которой кричал их предводитель.
Matters seemed now settling into some sort of tranquillity. All opposition had ceased, and the leaders of the different classes of assailants were taking measures to prevent indiscriminate plunder. The great bell was tolled, a summons to a military counsel, and its iron tongue communicating to Liege the triumphant possession of Schonwaldt by the insurgents, was answered by all the bells in that city, whose distant and clamorous voices seemed to cry, Hail to the victors! It would have been natural that Meinheer Pavillon should now have sallied from his fastness, but either in reverent care of those whom he had taken under his protection, or perhaps for the better assurance of his own safety, he contented himself with dispatching messenger on messenger, to command his lieutenant, Peterkin Geislaer, to attend him directly.
Тем временем в замке настало относительное спокойствие. Всякое сопротивление прекратилось, и начальники отрядов принимали меры, чтобы остановить безудержный грабеж. Большой колокол зазвонил, призывая на военный совет, и на его гулкие раскаты, возвещавшие Льежу победу мятежников и взятие Шонвальда, весело откликались все городские колокола, как будто крича в ответ: "Да здравствуют победители!" Теперь Павийон мог бы, казалось, выйти из своей засады, однако потому ли, что он боялся за тех, кого взял под свою защиту, или страшился за собственную безопасность, но он ограничивался тем, что посылал одного гонца за другим к своему помощнику Петеркину Гейслеру с приказанием немедленно явиться.
Peterkin came, at length, to his great relief, as being the person upon whom, on all pressing occasions, whether of war, politics, or commerce, Pavillon was most accustomed to repose confidence. He was a stout, squat figure, with a square face and broad black eyebrows, that announced him to be opinionative and disputatious, -- an advice giving countenance, so to speak. He was endued with a buff jerkin, wore a broad belt and cutlass by his side, and carried a halberd in his hand.
Наконец, к великому облегчению почтенного синдика, явился и Петеркин -- человек, на которого во всех чрезвычайных случаях, будь то на войне, в политике или в торговых делах, Павийон привык полагаться как на каменную гору. Петеркин был коренаст, плотного сложения, с широким, скуластым лицом и густыми черными бровями, свидетельствовавшими, что это человек настойчивый и упорный, то есть такой, который любит давать советы. На нем была куртка из буйволовой кожи и широкий пояс с заткнутым сбоку ножом; в руке он держал алебарду.
"Peterkin, my dear lieutenant," said the commander, "this has been a glorious day -- night I should say -- I trust thou art pleased for once."
-- Петеркин, дорогой мой лейтенант, -- обратился к нему его начальник, -- нынче нам выдался славный денек.., то бишь славная ночка, хотел я сказать... Надеюсь, вы довольны?
"I am well enough pleased that you are so," said the doughty lieutenant, "though I should not have thought of your celebrating the victory, if you call it one, up in this garret by yourself, when you are wanted in council."
-- Я доволен, что вы довольны, -- ответил доблестный Петеркин, -- только я никак не возьму в толк, с чего вам вздумалось праздновать победу -- если вы зовете это победой -- на чердаке, и притом в одиночестве, когда вы нужны на совете.
"But am I wanted there?" said the Syndic.
-- Да разве я там нужен? -- спросил синдик.
"Ay, marry are you, to stand up for the rights of Liege, that are in more danger than ever," answered the lieutenant.
-- А то как же! -- ответил Петеркин. -- Кто же будет отстаивать права Льежа, которым теперь больше чем когда-либо грозит опасность?
"Pshaw, Peterkin," answered his principal, "thou art ever such a frampold grumbler --"
-- Полноте, Петеркин, -- заметил начальник, -- все-то вы недовольны, все-то ворчите...
"Grumbler? not I," said Peterkin, "what pleases other people will always please me. Only I wish we have not got King Stork, instead of King Log, like the fabliau [fable] that the Clerk of Saint Lambert's used to read us out of Meister Aesop's book."
-- Ворчу? И не думаю, -- возразил Петеркин. -- Я всегда доволен, когда другие довольны. А только у меня нет никакого желания променять короля Чурбана на короля Аиста, как говорится в басне, которую причетник святого Ламберта читал нам, бывало, из книги Эзопа.
[Refers to Aesop's fable. The commonwealth of frogs, having conceived an aversion for their amiable king Log, asked Jupiter to send them another sovereign. He accordingly bestowed upon them a stork who gradually devoured all his subjects.]
[Эзоп -- легендарный древнегреческий баснописец, его басни были необычайно популярны в Европе в средние века.]
"I cannot guess your meaning," said the Syndic.
-- Я не понимаю вас, Петеркин, -- сказал синдик.
"Why then, I tell you, Master Pavillon, that this Boar or Bear is like to make his own den of Schonwaldt, and is probable to turn out as bad a neighbour to our town as ever was the old Bishop, and worse. Here has he taken the whole conquest in his own hand, and is only doubting whether he should be called Prince or Bishop -- and it is a shame to see how they have mishandled the old man among them."
-- Я хочу только сказать, господин Павийон, что этот Вепрь, или Медведь, или как его там величают, намерен, кажется, устроить себе берлогу в Шонвальде, и, уж конечно, он будет для нас не лучшим, если не худшим, соседом, чем старый епископ. Он, кажется, воображает, что он один одержал победу, и теперь только и думает, кем себя назвать: князем или епископом... А уж как они обращаются со стариком, так просто стыдно глядеть!
"I will not permit it, Peterkin," said Pavillon, hustling up, "I disliked the mitre, but not the head that wore it. We are ten to one in the field, Peterkin, and will not permit these courses."
-- Я не допущу этого, Петеркин! -- воскликнул с жаром почтенный синдик. -- Я ненавижу церковную власть, но не старого епископа. Нас десять против одного, Петеркин, и мы не допустим такой несправедливости.
"Ay, ten to one in the field, but only man to man in the castle, besides that Nikkel Blok the butcher, and all the rabble of the suburbs, take part with William de la Marck, partly for saus and braus [means here carousing] (for he has broached all the ale tubs and wine casks), and partly for old envy towards us, who are the craftsmen, and have privileges."
-- Да, десять против одного в открытом поле, но один на одного здесь, в замке. К тому же Никкель Блок, мясник, и вся голытьба из предместий пристали к Гийому де ла Марку отчасти потому, что он выкатил им из погребов все бочки с пивом и вином, отчасти из давнишней зависти к нам, цеховым мастерам, и нашим привилегиям.
"Peter," said Pavillon, "we will go presently to the city. I will stay no longer in Schonwaldt."
-- Петер, -- сказал Павийон, -- мы сейчас же отправимся в город. Я ни минуты не останусь дольше в Шонвальде!
"But the bridges of this castle are up, master," said Geislaer -- "the gates locked, and guarded by these lanzknechts, and, if we were to try to force our way, these fellows, whose everyday business is war, might make wild work of us that only fight of a holyday."
-- Но все мосты подняты, хозяин, -- возразил Петеркин, -- ворота на запоре, и повсюду на страже стоят ландскнехты. А если мы вздумаем силой проложить себе дорогу, эти молодцы порядком намнут нам бока, потому что война -- их ремесло, а мы деремся только по праздникам.
"But why has he secured the gates?" said the alarmed burgher, "or what business hath he to make honest men prisoners?"
-- Но зачем же они заперли ворота, Петеркин? -- воскликнул встревоженный бюргер. -- И как они смеют держать в плену честных людей?
"I cannot tell -- not I," said Peter. "Some noise there is about the Ladies of Croye, who have escaped during the storm of the castle. That first put the Man with the Beard beside himself with anger, and now he 's beside himself with drink also."
-- Этого уж я не сумею вам объяснить, -- ответил Петеркин. -- Носятся слухи о каких-то дамах де Круа, будто бы бежавших во время осады замка. Говорят, от этой новости Бородатый совсем обезумел, а теперь так нализался, что у него последние мозги отшибло.
The Burgomaster cast a disconsolate look towards Quentin, and seemed at a loss what to resolve upon. Durward, who had not lost a word of the conversation, which alarmed him very much, saw nevertheless that their only safety depended on his preserving his own presence of mind, and sustaining the courage of Pavillon. He struck boldly into the conversation, as one who had a right to have a voice in the deliberation.
Несчастный синдик с отчаянием взглянул на Квентина, видимо не зная, на что решиться. Дорвард, не пропустивший ни слова из предыдущего разговора, был также сильно взволнован; но, понимая, что теперь все зависит от его присутствия духа и от того, насколько ему удастся ободрить Павийона, он заговорил решительным тоном, как человек, имеющий право голоса в обсуждаемом вопросе.
"I am ashamed," he said, "Meinheer Pavillon, to observe you hesitate what to do on this occasion. Go boldly to William de la Marck, and demand free leave to quit the castle, you, your lieutenant, your squire, and your daughter. He can have no pretence for keeping you prisoner."
-- Мне стыдно за вас, господин Павийон, -- сказал он, -- что вы колеблетесь, как поступить в этом случае. Смело идите к Гийому де ла Марку и требуйте свободного выхода из замка для себя, для вашего адъютанта, оруженосца и дочери! Он не имеет никакого права держать вас в плену.
"For me and my lieutenant -- that is myself and Peter? -- Good -- but who is my squire?"
-- Для меня и моего адъютанта, то есть Петера, хотите вы сказать?.. Прекрасно. Но кто же.., какой же еще оруженосец?
"I am for the present," replied the undaunted Scot.
-- Да хоть бы я, -- был смелый ответ.
"You!" said the embarrassed burgess, "but are you not the envoy of King Louis of France?"
-- Вы?.. -- протянул смущенным тоном толстяк. -- Но разве вы не посланец французского короля?
"True, but my message is to the magistrates of Liege -- and only in Liege will I deliver it. -- Were I to acknowledge my quality before William de la Marck, must I not enter into negotiations with him? Ay, and, it is like, be detained by him. You must get me secretly out of the castle in the capacity of your squire."
-- Ну да, посланец, но только данное мне поручение относится к льежским гражданам. Никто о нем не знает, и я могу сообщить о нем только в Льеже. Если Гийому де ла Марку станет известно, кто я, он непременно вступит со мной в переговоры и еще, чего доброго, задержит меня... Нет, вы должны вывести меня из замка, а для этого вам придется выдать меня за вашего оруженосца.
"Good -- my squire -- but you spoke of my daughter -- my daughter is, I trust, safe in my house in Liege -- where I wish her father was, with all my heart and soul."
-- Ладно... Оруженосец так оруженосец. Но вы еще, кажется, упоминали о моей дочери? Надеюсь, что в настоящую минуту она преспокойно сидит себе дома... Желал бы я.., от всей души желал бы того же самого ее отцу!
"This lady," said Durward, "will call you father while we are in this place."
-- Вот эта дама, -- поспешил перебить Квентин, -- будет называть вас отцом, пока мы здесь, в этом замке.
"And for my whole life afterwards," said the Countess, throwing herself at the citizen's feet, and clasping his knees.
-- О, не только пока мы в замке, а всегда.., всю мою жизнь! -- воскликнула графиня, бросаясь к ногам горожанина и обнимая его колени.
"Never shall the day pass in which I will not honour you, love you, and pray for you as a daughter for a father, if you will but aid me in this fearful strait. -- Oh, be not hard hearted! Think, your own daughter may kneel to a stranger, to ask him for life and honour -- think of this, and give me the protection you would wish her to receive!"
-- Всю мою жизнь, каждый день я буду чтить и любить вас, молиться за вас, как дочь за отца, только помогите мне в моем ужасном положении! Сжальтесь надо мной! Представьте себе вашу дочь у ног чужого человека, молящую спасти ей жизнь и честь... Только представьте себе эту картину, и вы не откажете мне в помощи, какую вы хотели бы, чтобы другой оказал ей!
"In troth," said the good citizen, much moved with her pathetic appeal, "I think, Peter, that this pretty maiden hath a touch of our Trudchen's sweet look -- I thought so from the first, and that this brisk youth here, who is so ready with his advice, is somewhat like Trudchen's bachelor -- I wager a groat, Peter, that this is a true love matter, and it is a sin not to further it."
-- А знаешь, Петер, право, мне кажется, что эта хорошенькая девочка немножко смахивает на нашу Трудхен, -- сказал добрый бюргер, растроганный этой мольбой. -- Я это сразу заметил. А этот смелый молодчик, который за словом в карман не лезет, -- ни дать ни взять жених моей Трудхен. Готов побиться об заклад, что тут дело не чисто: уж верно, и любовь замешалась... И грех нам не помочь им, Петеркин.
"It were shame and sin both," said Peter, a good natured Fleming, notwithstanding all his self conceit, and as he spoke he wiped his eyes with the sleeve of his jerkin.
-- И грех и стыд, -- ответил растроганный Петер, утирая глаза рукавом своей куртки, ибо, при всем своем самомнении, это был самый добродушный фламандец.
"She shall be my daughter, then," said Pavillon, "well wrapped up in her black silk veil and if there are not enough of true hearted skinners to protect her, being the daughter of their Syndic, it were pity they should ever tug leather more. -- But hark ye -- questions must be answered -- How if I am asked what should my daughter make here at such an onslaught?"
-- Ну, так и быть, пусть будет моей дочкой, -- сказал Павийон, -- только она должна хорошенько укутаться в свою черную шелковую вуаль... И если среди наших молодцов-кожевников не найдется верных парней, чтобы защитить дочку своего синдика, значит, они не стоят той кожи, над которой трудятся. Однако постойте.., ведь нам придется отвечать на вопросы. Что я отвечу, если меня спросят, каким образом моя дочь попала сюда?
"What should half the women in Liege make here when they followed us to the castle?" said Peter. "They had no other reason, sure, but that it was just the place in the world that they should not have come to. Our yung frau Trudchen has come a little farther than the rest -- that is all."
-- А таким же точно образом, каким попала сюда половина всего женского населения Льежа, провожавшая нас до самого замка, -- ответил Петеркин. -- По той простой причине, что бабы всегда суют свой нос туда, где их не спрашивают. Только ваша Трудхен увлеклась чуточку больше других.., вот и все!
"Admirably spoken," said Quentin, "only be bold, and take this gentleman's good counsel, noble Meinheer Pavillon, and, at no trouble to yourself, you will do the most worthy action since the days of Charlemagne. -- Here, sweet lady, wrap yourself close in this veil" (for many articles of female apparel lay scattered about the apartment) -- "be but confident, and a few minutes will place you in freedom and safety. Noble Sir," he added, addressing Pavillon, "set forward."
-- Прекрасно сказано, -- подхватил Квентин. -- Будьте же мужественны, последуйте этому мудрому совету, почтенный Павийон, и вы без всякого для себя ущерба совершите благороднейший поступок, какой только совершался со времен Карла Великого!.. А вы, сударыня, завернитесь поплотней вот в эту вуаль (в комнате было разбросано много принадлежностей дамского туалета) и ничего не бойтесь. Еще несколько минут -- и вы будете на свободе и в безопасности... Вперед, сударь, смелее вперед! -- добавил он, обращаясь к Павийону.
"Hold -- hold -- hold a minute," said Pavillon, "my mind misgives me! -- This De la Marck is a fury, a perfect boar in his nature as in his name, what if the young lady be one of those of Croye? -- and what if he discover her, and be addicted to wrath?"
-- Постойте минутку, я и забыл! Этот де ла Марк сущий дьявол, настоящий вепрь как по виду, так и по характеру. Что, если эта молодая дама -- одна из графинь де Круа и он ее узнает? Что тогда будет? Даже подумать страшно!
"And if I were one of those unfortunate women," said Isabelle, again attempting to throw herself at his feet, "could you for that reject me in this moment of despair? Oh, that I had been indeed your daughter, or the daughter of the poorest burgher!"
-- Но неужели же, если бы я действительно была одной из этих несчастных, -- воскликнула Изабелла, делая движение, чтобы снова упасть к ногам синдика, -- неужели вы бросили бы меня на верную гибель? Ах, зачем я не ваша дочь, не дочь бедняка горожанина!
"Not so poor -- not so poor neither, young lady -- we pay as we go," said the citizen.
-- Не бедняка, совсем не бедняка, сударыня! У нас водятся денежки, -- заметил толстяк.
"Forgive me, noble sir," again began the unfortunate maiden.
-- Простите, простите меня, благородный сеньор... -- начала было несчастная девушка.
"Not noble, nor sir, neither," said the Syndic, "a plain burgher of Liege, that pays bills of exchange in ready guilders. -- But that is nothing to the purpose. -- Well, say you be a countess, I will protect you nevertheless."
-- Вот уж не благородный и никак не сеньор, -- перебил ее синдик, -- а просто-напросто льежский бюргер, уплачивающий по своим счетам наличными денежками. Впрочем, это не идет к делу. Ладно, графиня вы, нет ли, а я вам помогу.
"You are bound to protect her, were she a duchess," said Peter, "having once passed your word."
-- Вы обязаны ей помочь, будь она хоть герцогиня, -- проворчал Петеркин, -- потому что вы дали ей слово!
"Right, Peter, very right," said the Syndic "it is our old Low Dutch fashion, ein wort, ein man [a man of his word], and now let us to this gear. We must take leave of this William de la Marck, and yet I know not, my mind misgives me when I think of him, and were it a ceremony which could be waived, I have no stomach to go through it."
-- Верно, Петер! Что верно, то верно, -- сказал синдик. -- Никогда не следует забывать нашу голландскую поговорку: "Тот не мужчина, кто не держит своего слова". А теперь вперед и за дело! Надо распрощаться с Гийомом де ла Марком... Но.., право, я сам не знаю почему.., при одной мысли об этом меня бросает в дрожь...
нет соответствия
Ox, как бы я был счастлив, если бы можно было обойтись без этой церемонии!
"Were you not better, since you have a force together, to make for the gate and force the guard?" said Quentin.
-- Но раз в вашем распоряжении есть вооруженные люди, не лучше ли попытаться силой пробить себе путь? -- спросил Квентин.
But with united voice, Pavillon and his adviser exclaimed against the propriety of such an attack upon their ally's soldiers, with some hints concerning its rashness, which satisfied Quentin that it was not a risk to be hazarded with such associates.
Однако Павийон и его советчик в один голос закричали, что не годится нападать на союзников, и каждый добавил от себя несколько замечаний по поводу безрассудства подобного предложения; все это вполне убедило Квентина, что с такими товарищами было бы по меньшей мере рискованно пускаться на какое-нибудь смелое предприятие.
They resolved, therefore, to repair boldly to the great hall of the castle, where, as they understood, the Wild Boar of Ardennes held his feast, and demand free egress for the Syndic of Liege and his company, a request too reasonable, as it seemed, to be denied. Still the good burgomaster groaned when he looked on his companions, and exclaimed to his faithful Peter,
Итак, было решено идти в большой зал, где, как говорили, пировал Дикий Арденнский Вепрь, и требовать у него свободного пропуска для льежского синдика и его свиты; требование как будто вполне разумное, на которое не могло быть отказа. Тем не менее почтенный бюргер то и дело вздыхал, поглядывая на своих спутников, и наконец, обратившись к своему верному Петеркину, заметил:
"See what it is to have too bold and too tender a heart! Alas! Peterkin, how much have courage and humanity cost me! and how much may I yet have to pay for my virtues, before Heaven makes us free of this damned Castle of Schonwaldt!"
-- Вот что значит иметь слишком храброе и чувствительное сердце! Увы, Петеркин, как много я претерпел за свою храбрость и человеколюбие и как дорого придется мне еще поплатиться за мои добродетели, прежде чем господь бог выведет нас из этого проклятого Шонвальдского замка!
As they crossed the courts, still strewed with the dying and dead, Quentin, while he supported Isabelle through the scene of horrors, whispered to her courage and comfort, and reminded her that her safety depended entirely on her firmness and presence of mind.
Когда они проходили двором, все еще заваленным мертвецами и умирающими, Квентин, который вел Изабеллу, старался поддержать ее и ободрить среди этих страшных сцен, нашептывая ей слова утешения и напоминая, что теперь все зависит от ее присутствия духа и мужества.
"Not on mine -- not on mine," she said, "but on yours -- on yours only. Oh, if I but escape this fearful night, never shall I forget him who saved me! One favour more only, let me implore at your hand, and I conjure you to grant it, by your mother's fame and your father's honour!"
-- От меня ничего не зависит, -- ответила графиня, -- я надеюсь на вас, только на вас... Ах, Квентин, если я переживу эту страшную ночь, я никогда не забуду моего спасителя! Но я хочу просить вас еще об одном, и вы должны поклясться именем матери и честью отца, что исполните мою просьбу.
"What is it you can ask that I could refuse?" said Quentin, in a whisper.
-- Да разве я могу в чем-нибудь вам отказать? -- шепнул ей Квентин.
"Plunge your dagger in my heart," said she, "rather than leave me captive in the hands of these monsters."
-- Не оставляйте меня во власти этих чудовищ, лучше вонзите мне в сердце кинжал! -- сказала она.
Quentin's only answer was a pressure of the young Countess's hand, which seemed as if, but for terror, it would have returned the caress. And, leaning on her youthful protector, she entered the fearful hall, preceded by Pavillon and his lieutenant, and followed by a dozen of the Kurschenschaft, or skinner's trade, who attended as a guard of honour on the Syndic.
В ответ Квентин только пожал ее руку, и, казалось, если бы не ужас, парализовавший ее, Изабелла была бы готова ответить на эту ласку. Опираясь на руку своего молодого защитника и следуя за Павийоном и его адъютантом, молодая графиня, сопровождаемая дюжиной молодцов-кожевников, составлявших как бы ее почетную стражу, вошла в страшный зал.
As they approached the hall, the yells of acclamation and bursts of wild laughter which proceeded from it, seemed rather to announce the revel of festive demons, rejoicing after some accomplished triumph over the human race, than of mortal beings who had succeeded in a bold design. An emphatic tone of mind, which despair alone could have inspired, supported the assumed courage of the Countess Isabelle, undaunted spirits, which rose with the extremity, maintained that of Durward, while Pavillon and his lieutenant made a virtue of necessity, and faced their fate like bears bound to a stake, which must necessarily stand the dangers of the course.
Когда они приблизились к дверям, оттуда донеслись взрывы дикого хохота, неистовые крики и возгласы; можно было скорее предположить, что все силы ада собрались здесь торжествовать свою победу над человеческим родом, чем подумать, что это пируют люди, празднуя успех смелого предприятия. Твердая решимость, внушенная отчаянием, поддерживала силы Изабеллы; непоколебимое мужество, возраставшее по мере того, как росла опасность, не покидало Дорварда, а Павийон со своим помощником волей-неволей шли вперед, навстречу своей участи, как привязанные к столбу медведи на травле, которым некуда уйти от опасности.
Титульный лист |
Предыдущая |
Следующая
| english | Русский |
|
The gates of mercy shall be all shut up,
And the flesh'd soldier, rough and hard of heart, In liberty of bloody hand shall range, With conscience wide as hell. HENRY V |
Закрыты будут милосердья двери,
И воин грубый и жестокосердный, Чья совесть все вмещает, словно ад, Руке своей кровавой даст свободу."Генрих V" |
| The surprised and affrighted garrison of the Castle of Schonwaldt had, nevertheless, for some time made good the defence of the place against the assailants, but the immense crowds which, issuing from the city of Liege, thronged to the assault like bees, distracted their attention, and abated their courage. | Захваченный врасплох, объятый страхом, гарнизон Шонвальда тем не менее храбро отстаивал стены замка; но беспрерывно прибывавшие из Льежа толпы врагов, яростно бросавшихся на приступ, приводили в смятение солдат, постепенно терявших мужество. |
| There was also disaffection at least, if not treachery, among the defenders, for some called out to surrender, and others, deserting their posts, tried to escape from the castle. Many threw themselves from the walls into the moat, and such as escaped drowning, flung aside their distinguishing badges, and saved themselves by mingling among the motley crowd of assailants. Some few, indeed, from attachment to the Bishop's person, drew around him, and continued to defend the great keep, to which he had fled, and others, doubtful of receiving quarter, or from an impulse of desperate courage, held out other detached bulwarks and towers of the extensive building. But the assailants had got possession of the courts and lower parts of the edifice, and were busy pursuing the vanquished, and searching for spoil, while one individual, as if he sought for that death from which all others were flying, endeavoured to force his way into the scene of tumult and horror, under apprehensions still more horrible to his imagination than the realities around were to his sight and senses. Whoever had seen Quentin Durward that fatal night, not knowing the meaning of his conduct, had accounted him a raging madman, whoever had appreciated his motives, had ranked him nothing beneath a hero of romance. | К тому же если в рядах защитников не было измены, то не было и единодушия: одни кричали, что надо сдаваться, другие покидали свои посты и обращались в бегство. Многие бросались прямо со стен во рвы, и те, кому удавалось добраться вплавь до противоположного берега, наскоро срывали с себя значки епископской армии и ради спасения своей жизни смешивались с толпой осаждающих. Только немногие солдаты, искренне преданные своему епископу, собрались вокруг него и защищали башню, в которую он удалился, да еще те, кто не надеялся на пощаду, отстаивали с храбростью отчаяния отдельные башни и укрепления огромного здания. Но вскоре осаждающие овладели дворами и всем нижним этажом замка. Начались грабеж и расправа с врагами; победители преследовали побежденных и шарили по всем углам в поисках добычи. Вдруг в этой свалке появился человек, как будто искавший смерти, от которой другие бежали, -- так решительно он прокладывал себе путь среди этих страшных сцен разгрома и ужаса. Но он не замечал ничего: он был весь поглощен одной ужасной мыслью, которая была для него страшнее того, что творилось вокруг. Тот, кто увидел бы Квентина Дорварда в ту роковую ночь, не зная, что им руководит, принял бы его за сумасшедшего в припадке исступленного бешенства; а тот, кто знал бы причину его поступков, поставил бы его в один ряд со славнейшими героями романов. |
| Approaching Schonwaldt on the same side from which he had left it, the youth met several fugitives making for the wood, who naturally avoided him as an enemy, because he came in an opposite direction from that which they had adopted. When he came nearer, he could hear, and partly see, men dropping from the garden wall into the castle fosse, and others who seemed precipitated from the battlements by the assailants. His courage was not staggered, even for an instant. There was not time to look for the boat, even had it been practicable to use it, and it was in vain to approach the postern of the garden, which was crowded with fugitives, who ever and anon, as they were thrust through it by the pressure behind, fell into the moat which they had no means of crossing. | Приблизившись к замку с ток же стороны, откуда он вышел, Квентин увидел нескольких беглецов, направлявшихся к лесу. Все они избегали встречи с ним, естественно принимая его за врага, так как он бежал в сторону, противоположную той, куда бежали они. Когда же он подошел ближе, он мог уже слышать, а отчасти и видеть, как люди прыгали со стен в воду или как их сбрасывали туда осаждающие. Но мужество его ни на минуту не поколебалось. Искать лодку не было времени, да если бы даже она оказалась под рукой, он все равно не мог бы ею воспользоваться, так как у калитки, выходившей в сад, теснилась толпа беглецов, которых толкали сзади и которые прыгали или падали в воду. |
| Avoiding that point, Quentin threw himself into the moat, near what was called the little gate of the castle, and where there was a drawbridge, which was still elevated. He avoided with difficulty the fatal grasp of more than one sinking wretch, and, swimming to the drawbridge, caught hold of one of the chains which was hanging down, and, by a great exertion of strength and activity, swayed himself out of the water, and attained the platform from which the bridge was suspended. As with hands and knees he struggled to make good his footing, a lanzknecht, with his bloody sword in his hand, made towards him, and raised his weapon for a blow which must have been fatal. | Нечего было и думать пробраться этим путем, и Квентин пустился вплавь через ров у так называемых малых ворот замка, против моста, который был еще поднят. Не без труда добрался он до противоположного берега, ибо несчастные утопающие то и дело хватались за него, пытаясь спастись, и чуть не утопили его самого. Но наконец он кое-как доплыл до моста, уцепился за одну из висевших цепей и, пустив в ход всю свою силу и ловкость, стал карабкаться кверху. Он уже добрался до площадки, к которой был прикреплен мост, и, цепляясь руками и ногами, начал взбираться на нее, как вдруг к нему подбежал ландскнехт и, замахнувшись над его головой окровавленным мечом, хотел нанести ему смертельный удар. |
| "How now, fellow," said Quentin, in a tone of authority. "Is that the way in which you assist a comrade? -- Give me your hand." | -- Что ты, приятель! Так-то ты помогаешь товарищу! -- воскликнул Квентин и добавил повелительным тоном: -- Дай мне руку сейчас же. |
| The soldier in silence, and not without hesitation, reached him his arm, and helped him upon the platform, when, without allowing him time for reflection, the Scot continued in the same tone of command, | Опешивший солдат молча, хотя весьма нерешительно, повиновался и, протянув руку, помог Квентину вскарабкаться на площадку. Не давая ему времени опомниться, молодой шотландец продолжал тем же тоном: |
| "To the western tower, if you would be rich -- the Priest's treasury is in the western tower." | -- Скорее к западной башне, если хочешь богатой добычи! Все поповские сокровища в западной башне! |
| The words were echoed on every hand: "To the western tower -- the treasure is in the western tower!" And the stragglers who were within, hearing of the cry, took, like a herd of raging wolves, the direction opposite to that which Quentin, come life, come death, was determined to pursue. | "К западной башне!.. Сокровища в западной башне!" -- подхватила сотня голосов, и все, кто слышал этот крик, как стая голодных волков бросились в сторону, противоположную той, куда решил во что бы то ни стало пробраться Квентин, живой или мертвый. |
| Bearing himself as if he were one, not of the conquered, but of the victors, he made a way into the garden, and pushed across it with less interruption than he could have expected, for the cry of "To the western tower!" had carried off one body of the assailants, and another was summoned together, by war cry and trumpet sound, to assist in repelling a desperate sally, attempted by the defenders of the keep, who had hoped to cut their way out of the castle, bearing the Bishop along with them. Quentin, therefore, crossed the garden with an eager step and throbbing heart, commending himself to those heavenly powers which had protected him through the numberless perils of his life, and bold in his determination to succeed, or leave his life in this desperate undertaking. Ere he reached the garden, three men rushed on him with levelled lances, crying, "Liege, Liege!" | Приняв самый решительный вид, как будто он был из числа победителей, Квентин, к своему великому удивлению, добрался до самого сада почти без помех. Большинство осаждающих бросилось на крик: "К западной башне!", остальных отвлекли военный клич и звуки трубы, призывавшие их отразить отчаянную вылазку, которую предприняли защитники башни, где скрылся епископ, надеявшиеся силой проложить себе путь из замка и вывести епископа с собой. Тем временем Квентин с трепещущим сердцем бежал по саду, поручив себя силам небесным, охранявшим его во всех опасностях, которыми была так богата его жизнь. Он твердо решил или достигнуть цели, или погибнуть. Он пробежал уже почти полдороги, как вдруг три человека бросились на него, подняв копья, с криком: "За Льеж, за Льеж!" |
| Putting himself in defence, but without striking, he replied, | Приняв оборонительную позу, но не нападая, Квентин ответил: |
| "France, France, friend to Liege." | -- За Францию -- союзницу Льежа! |
| "Vivat France!" cried the burghers of Liege, and passed on. | -- Да здравствует Франция! -- прокричали в ответ жители Льежа и пробежали мимо. |
| The same signal proved a talisman to avert the weapons of four or five of La Marck's followers, whom he found straggling in the garden, and who set upon him crying, "Sanglier!" | Эти слова оказались талисманом, который снова спас его от пятерых солдат де ла Марка, рыскавших по саду и накинувшихся было на него с криком: "За Вепря!" |
| In a word, Quentin began to hope that his character as an emissary of King Louis, the private instigator of the insurgents of Liege, and the secret supporter of William de la Marck, might possibly bear him through the horrors of the night. | Одним словом, Квентин начал надеяться, что роль посланца короля Людовика, тайного подстрекателя льежских мятежников и скрытого приверженца Гийома де ла Марка, поможет ему пройти через все испытания этой ночи. |
| On reaching the turret, he shuddered when he found that the little side door, through which Marthon and the Countess Hameline had shortly before joined him, was now blockaded with more than one dead body. | Добежав до башни, он с ужасом увидел, что маленькая боковая дверь, через которую недавно вышли графиня Амелина и Марта, была завалена мертвыми телами. |
| Two of them he dragged hastily aside, and was stepping over the third body, in order to enter the portal, when the supposed dead man laid hand on his cloak, and entreated him to stay and assist him to rise. Quentin was about to use rougher methods than struggling to rid himself of this untimely obstruction, when the fallen man continued to exclaim, | Поспешно оттащив два трупа, он нагнулся было над третьим, как вдруг мнимый мертвец схватил его за плащ и стал умолять помочь ему подняться. Эта неожиданная помеха была до того некстати, что Квентин собирался уже принять решительные меры, чтобы избавиться от нее, когда распростертый на земле человек сказал ему: |
| "I am stifled here, in mine own armour! -- I am the Syndic Pavillon of Liege! If you are for us, I will enrich you -- if you are for the other side, I will protect you, but do not -- do not leave me to die the death of a smothered pig!" | -- Я задыхаюсь в своих доспехах! Я Павийон, льежский синдик... Если ты за нас, я тебя щедро награжу Если ты против нас -- окажу тебе покровительство, только ради всего святого не дай мне задохнуться, как свинье в своем сале! |
| In the midst of this scene of blood and confusion, the presence of mind of Quentin suggested to him that this dignitary might have the means of protecting their retreat. He raised him on his feet, and asked him if he was wounded. | Несмотря на окружавшие его ужасные, кровавые сцены, Квентин не потерял присутствия духа и тотчас сообразил, что этот влиятельный человек может очень пригодиться ему и Изабелле, устроив им побег. Он помог ему встать и спросил, не ранен ли он. |
| "Not wounded, at least I think not," answered the burgher, "but much out of wind." | -- Нет, кажется, не ранен, -- ответил толстяк, -- а только чуть не задохся. |
| "Sit down, then, on this stone, and recover your breath," said Quentin, "I will return instantly." | -- Сядьте на этот камень и отдохните, -- сказал Квентин, -- я сейчас к вам вернусь. |
| "For whom are you?" said the burgher, still detaining him. | -- А ты за кого? -- спросил Павийон, удерживая его. |
| "For France -- for France," answered Quentin, studying to get away. | -- За Францию, за Францию! -- ответил Квентин, стараясь поскорее от него отделаться. |
| "What! my lively young Archer?" said the worthy Syndic. "Nay, if it has been my fate to find a friend in this fearful night, I will not quit him, I promise you. Go where you will, I follow, and could I get some of the tight lads of our guildry together, I might be able to help you in turn, but they are all squandered abroad like so many pease. -- Oh, it is a fearful night!" | -- Э, да это мой юный стрелок! -- воскликнул почтенный синдик. -- Ну нет, братец, уж если мне посчастливилось найти друга в этой ужасной свалке, можешь быть уверен, что я не покину его! Иди куда хочешь, только и я с тобой. А если бы мне удалось собрать моих молодцов, может быть, и я, в свою очередь, оказал бы тебе услугу... Да вот беда -- все они рассыпались в разные стороны, как горох... Ах, что за ужасная ночь! |
| During this time, he was dragging himself on after Quentin, who, aware of the importance of securing the countenance of a person of such influence, slackened his pace to assist him, although cursing in his heart the encumbrance that retarded his pace. | Так говорил Павийон, еле поспевая за Дорвардом, а тот, сознавая всю важность поддержки такого влиятельного лица, старался умерить свой шаг, проклиная в душе связавшего его толстяка. |
| At the top of the stair was an anteroom, with boxes and trunks, which bore marks of having been rifled, as some of the contents lay on the floor. A lamp, dying in the chimney, shed a feeble beam on a dead or senseless man who lay across the hearth. | На верху лестницы, в передней, валялись открытые сундуки и ящики, свидетельствовавшие о происходившем здесь недавно грабеже. Догоравший на камине светильник освещал своим мерцающим пламенем распростертого на полу человека, который был или мертв, или без сознания. |
| Bounding from Pavillon like a greyhound from his keeper's leash, and with an effort which almost overthrew him, Quentin sprang through a second and a third room, the last of which seemed to be the bedroom of the Ladies of Croye. No living mortal was to be seen in either of them. He called upon the Lady Isabelle's name, at first gently, then more loudly, and then with an accent of despairing emphasis, but no answer was returned. He wrung his hands, tore his hair, and stamped on the earth with desperation. At length a feeble glimmer of light, which shone through a crevice in the wainscoting of a dark nook in the bedroom, announced some recess or concealment behind the arras. Quentin hasted to examine it. He found there was indeed a concealed room, but it resisted his hurried efforts to open it. Heedless of the personal injury he might sustain, he rushed at the door with the whole force and weight of his body, and such was the impetus of an effort made betwixt hope and despair, that it would have burst much stronger fastenings. | Рванувшись из рук Павийона, словно борзая со своры, Квентин бросился в комнату, потом во вторую и в третью, которая служила, по-видимому, спальней дам де Круа. Но нигде не было ни души. Он назвал леди Изабеллу по имени -- сперва тихонько, потом громче, наконец закричал в полном отчаянии, но никто не откликнулся. В бессильном горе он топнул ногой, стал ломать руки и рвать на себе волосы. Вдруг в темном углу комнаты мелькнул слабый луч света, как будто пробившийся откуда-то из щели. Это навело его на мысль, не было ли там, за гардиной, потайной двери. Тщательно осмотрев весь угол, он убедился, что догадка его справедлива; но, несмотря на все его усилия отворить дверь, она не поддавалась. Не думая о боли, которую он мог себе причинить, Квентин бросился на дверь всею тяжестью своего тела; боровшиеся в его душе отчаяние и надежда придали ему такую силу, что и более прочная преграда не устояла бы против его напора. |
| He thus forced his way, almost headlong, into a small oratory, where a female figure, which had been kneeling in agonizing supplication before the holy image, now sank at length on the floor, under the new terrors implied in this approaching tumult. He hastily raised her from the ground, and, joy of joys it was she whom he sought to save -- the Countess Isabelle. He pressed her to his bosom -- he conjured her to awake -- entreated her to be of good cheer -- for that she was now under time protection of one who had heart and hand enough to defend her against armies. | Влетев стремглав в распахнувшуюся дверь, он очутился в маленькой молельне. Здесь перед образом, застыв от страха и отчаяния, стояла на коленях какая-то женщина; услышав грохот выломанной двери, она лишилась чувств. Квентин бросился к ней, приподнял с пола, заглянул ей в лицо, и -- о радость! -- это была та, которую он искал, чтобы спасти, -- графиня Изабелла! Он прижал ее к своему сердцу, умоляя прийти в себя и не отчаиваться, так как теперь он с ней и готов сразиться за нее хоть с целой армией. |
| "Durward!" she said, as she at length collected herself, "is it indeed you? -- then there is some hope left. I thought all living and mortal friends had left me to my fate. -- Do not again abandon me." | -- Дорвард, так это действительно вы! -- вымолвила она наконец, приходя в чувство. -- Значит, еще не все потеряно... А я уж думала, что все друзья покинули меня... Но теперь вы меня не оставите? |
| "Never -- never!" said Durward. "Whatever shall happen, whatever danger shall approach, may I forfeit the benefits purchased by yonder blessed sign, if I be not the sharer of your fate until it is again a happy one!" | -- Никогда, никогда Что бы ни случилось, какая бы опасность нам ни грозила, я буду с вами! -- воскликнул Дорвард. -- Пусть я не узнаю блаженства в будущей жизни, если не разделю вашей участи, пока вы снова не станете счастливы! |
| "Very pathetic and touching, truly," said a rough, broken, asthmatic voice behind. "A love affair, I see, and, from my soul, I pity the tender creature as if she were my own Trudchen." | -- Очень нежно и трогательно! -- произнес сзади чей-то грубый, прерывающийся от одышки голос. -- Любовные делишки, как видно. Клянусь душой, мне жаль бедняжку.., так жаль, как если б она была моей Трудхен. |
| "You must do more than pity," said Quentin, turning towards the speaker, "you must assist in protecting us, Meinheer Pavillon. Be assured this lady was put under my especial charge by your ally the King of France, and, if you aid me not to shelter her from every species of offence and violence, your city will lose the favour of Louis of Valois. Above all, she must be guarded from the hands of William de la Marck." | -- Но вы не должны ограничиваться жалостью, -- сказал Квентин, обращаясь к говорившему. -- Вы должны нам помочь, господин Павийон. Французский король, ваш союзник, поручил мне особо охранять эту даму, и если вы не поможете мне защитить ее от оскорблений и насилия, то знайте: ваш город навсегда лишится милостей Людовика Валуа. Главное, ее необходимо уберечь от рук Гийома де ла Марка. |
| "That will be difficult," said Pavillon, "for these schelms of lanzknechts are very devils at rummaging out the wenches. But I'll do my best. -- We will to the other apartment, and there I will consider. -- It is but a narrow stair, and you can keep the door with a pike, while I look from the window, and get together some of my brisk boys of the curriers' guildry of Liege, that are as true as the knives they wear in their girdles. -- But first undo me these clasps -- for I have not worn this corselet since the battle of Saint Tron [fought by the insurgents of Liege against the Duke of Burgundy, Charles the Bold, when Count of Charalois, in which the people of Liege were defeated with great slaughter. S.] and I am three stone heavier since that time, if there be truth in Dutch beam and scale." | -- Ну, это легче сказать, чем сделать, -- заметил Павийон. -- Эти канальи ландскнехты дьявольски ловко разыскивают красоток. Но все-таки я попробую... Пойдемте в ту комнату, и я подумаю... Лестница здесь узкая, и вы можете защитить ее один вашим копьем, пока я покличу в окно своих молодцов -- льежских кожевников: они у меня надежные парни, не хуже тех ножей, что носят за поясом. Но прежде расстегните на мне все застежки. Я не надевал этих лат с самой битвы при Сен-Троне, а с тех пор, если только наши голландские весы не врут, я стал тяжелее на три стоуна. |
| The undoing of the iron enclosure gave great relief to the honest man, who, in putting it on, had more considered his zeal to the cause of Liege, than his capacity of bearing arms. It afterwards turned out that being, as it were, borne forward involuntarily, and hoisted over the walls by his company as they thronged to the assault, the magistrate had been carried here and there, as the tide of attack and defence flowed or ebbed, without the power, latterly, of even uttering a word until, as the sea casts a log of driftwood ashore in the first creek, he had been ultimately thrown in the entrance to the Ladies of Croye's apartments, where the encumbrance of his own armour, with the superincumbent weight of two men slain in the entrance, and who fell above him, might have fixed him down long enough, had he not been relieved by Durward. | Освободившись от тяжелой железной брони, честный толстяк почувствовал огромное облегчение; влезая в нее, он, видимо, думал только о том, как послужить своему родному городу, и не рассчитал своих сил. Впоследствии оказалось даже, что почтенный синдик был вовлечен в битву помимо своей воли: члены его корпорации, бросаясь на приступ, потащили его за собой. Несчастного синдика подхватило людской толпой, словно течением быстрой реки, и швыряло во все стороны, пока наконец не выбросило на берег, как бревно; измученный и обессиленный, он очутился у дверей помещения дам де Круа, где упал под тяжестью собственных доспехов и двух навалившихся на него мертвецов. Вероятно, он долго пролежал бы там, если бы вовремя подоспевший Дорвард не выручил его из этого неприятного положения. |
| The same warmth of temper which rendered Hermann Pavillon a hot headed and intemperate zealot in politics, had the more desirable consequence of making him, in private, a good tempered, kind hearted man, who, if sometimes a little misled by vanity, was always well meaning and benevolent. He told Quentin to have an especial care of the poor pretty yung frau [young woman], and, after this unnecessary exhortation, began to halloo from the window, | Горячий темперамент, делавший Германа Павийона таким ретивым и пылким в политике, в частной жизни принимал гораздо более приятную форму; вне политики это был кроткий, покладистый человек, правда немного тщеславный, но добродушный и всегда готовый помочь ближнему. Поручив особенному вниманию Квентина бедную молодую даму, что было совершенно излишне, он подошел к окну и принялся кричать что было мочи: |
| "Liege, Liege, for the gallant skinners' guild of curriers!" | -- Эй, Льеж, Льеж, кто тут есть из храбрых молодцов-кожевников? |
| One or two of his immediate followers collected at the summons and at the peculiar whistle with which it was accompanied (each of the crafts having such a signal among themselves), and, more joining them, established a guard under the window from which their leader was bawling, and before the postern door. | На этот крик, сопровождаемый своеобразным свистом (каждый цех имел свой особый призывный сигнал), прибежали два-три молодца; вскоре к ним присоединились еще несколько человек, и все стали на страже у входной двери и у окна той комнаты, из которой кричал их предводитель. |
| Matters seemed now settling into some sort of tranquillity. All opposition had ceased, and the leaders of the different classes of assailants were taking measures to prevent indiscriminate plunder. The great bell was tolled, a summons to a military counsel, and its iron tongue communicating to Liege the triumphant possession of Schonwaldt by the insurgents, was answered by all the bells in that city, whose distant and clamorous voices seemed to cry, Hail to the victors! It would have been natural that Meinheer Pavillon should now have sallied from his fastness, but either in reverent care of those whom he had taken under his protection, or perhaps for the better assurance of his own safety, he contented himself with dispatching messenger on messenger, to command his lieutenant, Peterkin Geislaer, to attend him directly. | Тем временем в замке настало относительное спокойствие. Всякое сопротивление прекратилось, и начальники отрядов принимали меры, чтобы остановить безудержный грабеж. Большой колокол зазвонил, призывая на военный совет, и на его гулкие раскаты, возвещавшие Льежу победу мятежников и взятие Шонвальда, весело откликались все городские колокола, как будто крича в ответ: "Да здравствуют победители!" Теперь Павийон мог бы, казалось, выйти из своей засады, однако потому ли, что он боялся за тех, кого взял под свою защиту, или страшился за собственную безопасность, но он ограничивался тем, что посылал одного гонца за другим к своему помощнику Петеркину Гейслеру с приказанием немедленно явиться. |
| Peterkin came, at length, to his great relief, as being the person upon whom, on all pressing occasions, whether of war, politics, or commerce, Pavillon was most accustomed to repose confidence. He was a stout, squat figure, with a square face and broad black eyebrows, that announced him to be opinionative and disputatious, -- an advice giving countenance, so to speak. He was endued with a buff jerkin, wore a broad belt and cutlass by his side, and carried a halberd in his hand. | Наконец, к великому облегчению почтенного синдика, явился и Петеркин -- человек, на которого во всех чрезвычайных случаях, будь то на войне, в политике или в торговых делах, Павийон привык полагаться как на каменную гору. Петеркин был коренаст, плотного сложения, с широким, скуластым лицом и густыми черными бровями, свидетельствовавшими, что это человек настойчивый и упорный, то есть такой, который любит давать советы. На нем была куртка из буйволовой кожи и широкий пояс с заткнутым сбоку ножом; в руке он держал алебарду. |
| "Peterkin, my dear lieutenant," said the commander, "this has been a glorious day -- night I should say -- I trust thou art pleased for once." | -- Петеркин, дорогой мой лейтенант, -- обратился к нему его начальник, -- нынче нам выдался славный денек.., то бишь славная ночка, хотел я сказать... Надеюсь, вы довольны? |
| "I am well enough pleased that you are so," said the doughty lieutenant, "though I should not have thought of your celebrating the victory, if you call it one, up in this garret by yourself, when you are wanted in council." | -- Я доволен, что вы довольны, -- ответил доблестный Петеркин, -- только я никак не возьму в толк, с чего вам вздумалось праздновать победу -- если вы зовете это победой -- на чердаке, и притом в одиночестве, когда вы нужны на совете. |
| "But am I wanted there?" said the Syndic. | -- Да разве я там нужен? -- спросил синдик. |
| "Ay, marry are you, to stand up for the rights of Liege, that are in more danger than ever," answered the lieutenant. | -- А то как же! -- ответил Петеркин. -- Кто же будет отстаивать права Льежа, которым теперь больше чем когда-либо грозит опасность? |
| "Pshaw, Peterkin," answered his principal, "thou art ever such a frampold grumbler --" | -- Полноте, Петеркин, -- заметил начальник, -- все-то вы недовольны, все-то ворчите... |
| "Grumbler? not I," said Peterkin, "what pleases other people will always please me. Only I wish we have not got King Stork, instead of King Log, like the fabliau [fable] that the Clerk of Saint Lambert's used to read us out of Meister Aesop's book." | -- Ворчу? И не думаю, -- возразил Петеркин. -- Я всегда доволен, когда другие довольны. А только у меня нет никакого желания променять короля Чурбана на короля Аиста, как говорится в басне, которую причетник святого Ламберта читал нам, бывало, из книги Эзопа. |
| [Refers to Aesop's fable. The commonwealth of frogs, having conceived an aversion for their amiable king Log, asked Jupiter to send them another sovereign. He accordingly bestowed upon them a stork who gradually devoured all his subjects.] | [Эзоп -- легендарный древнегреческий баснописец, его басни были необычайно популярны в Европе в средние века.] |
| "I cannot guess your meaning," said the Syndic. | -- Я не понимаю вас, Петеркин, -- сказал синдик. |
| "Why then, I tell you, Master Pavillon, that this Boar or Bear is like to make his own den of Schonwaldt, and is probable to turn out as bad a neighbour to our town as ever was the old Bishop, and worse. Here has he taken the whole conquest in his own hand, and is only doubting whether he should be called Prince or Bishop -- and it is a shame to see how they have mishandled the old man among them." | -- Я хочу только сказать, господин Павийон, что этот Вепрь, или Медведь, или как его там величают, намерен, кажется, устроить себе берлогу в Шонвальде, и, уж конечно, он будет для нас не лучшим, если не худшим, соседом, чем старый епископ. Он, кажется, воображает, что он один одержал победу, и теперь только и думает, кем себя назвать: князем или епископом... А уж как они обращаются со стариком, так просто стыдно глядеть! |
| "I will not permit it, Peterkin," said Pavillon, hustling up, "I disliked the mitre, but not the head that wore it. We are ten to one in the field, Peterkin, and will not permit these courses." | -- Я не допущу этого, Петеркин! -- воскликнул с жаром почтенный синдик. -- Я ненавижу церковную власть, но не старого епископа. Нас десять против одного, Петеркин, и мы не допустим такой несправедливости. |
| "Ay, ten to one in the field, but only man to man in the castle, besides that Nikkel Blok the butcher, and all the rabble of the suburbs, take part with William de la Marck, partly for saus and braus [means here carousing] (for he has broached all the ale tubs and wine casks), and partly for old envy towards us, who are the craftsmen, and have privileges." | -- Да, десять против одного в открытом поле, но один на одного здесь, в замке. К тому же Никкель Блок, мясник, и вся голытьба из предместий пристали к Гийому де ла Марку отчасти потому, что он выкатил им из погребов все бочки с пивом и вином, отчасти из давнишней зависти к нам, цеховым мастерам, и нашим привилегиям. |
| "Peter," said Pavillon, "we will go presently to the city. I will stay no longer in Schonwaldt." | -- Петер, -- сказал Павийон, -- мы сейчас же отправимся в город. Я ни минуты не останусь дольше в Шонвальде! |
| "But the bridges of this castle are up, master," said Geislaer -- "the gates locked, and guarded by these lanzknechts, and, if we were to try to force our way, these fellows, whose everyday business is war, might make wild work of us that only fight of a holyday." | -- Но все мосты подняты, хозяин, -- возразил Петеркин, -- ворота на запоре, и повсюду на страже стоят ландскнехты. А если мы вздумаем силой проложить себе дорогу, эти молодцы порядком намнут нам бока, потому что война -- их ремесло, а мы деремся только по праздникам. |
| "But why has he secured the gates?" said the alarmed burgher, "or what business hath he to make honest men prisoners?" | -- Но зачем же они заперли ворота, Петеркин? -- воскликнул встревоженный бюргер. -- И как они смеют держать в плену честных людей? |
| "I cannot tell -- not I," said Peter. "Some noise there is about the Ladies of Croye, who have escaped during the storm of the castle. That first put the Man with the Beard beside himself with anger, and now he 's beside himself with drink also." | -- Этого уж я не сумею вам объяснить, -- ответил Петеркин. -- Носятся слухи о каких-то дамах де Круа, будто бы бежавших во время осады замка. Говорят, от этой новости Бородатый совсем обезумел, а теперь так нализался, что у него последние мозги отшибло. |
| The Burgomaster cast a disconsolate look towards Quentin, and seemed at a loss what to resolve upon. Durward, who had not lost a word of the conversation, which alarmed him very much, saw nevertheless that their only safety depended on his preserving his own presence of mind, and sustaining the courage of Pavillon. He struck boldly into the conversation, as one who had a right to have a voice in the deliberation. | Несчастный синдик с отчаянием взглянул на Квентина, видимо не зная, на что решиться. Дорвард, не пропустивший ни слова из предыдущего разговора, был также сильно взволнован; но, понимая, что теперь все зависит от его присутствия духа и от того, насколько ему удастся ободрить Павийона, он заговорил решительным тоном, как человек, имеющий право голоса в обсуждаемом вопросе. |
| "I am ashamed," he said, "Meinheer Pavillon, to observe you hesitate what to do on this occasion. Go boldly to William de la Marck, and demand free leave to quit the castle, you, your lieutenant, your squire, and your daughter. He can have no pretence for keeping you prisoner." | -- Мне стыдно за вас, господин Павийон, -- сказал он, -- что вы колеблетесь, как поступить в этом случае. Смело идите к Гийому де ла Марку и требуйте свободного выхода из замка для себя, для вашего адъютанта, оруженосца и дочери! Он не имеет никакого права держать вас в плену. |
| "For me and my lieutenant -- that is myself and Peter? -- Good -- but who is my squire?" | -- Для меня и моего адъютанта, то есть Петера, хотите вы сказать?.. Прекрасно. Но кто же.., какой же еще оруженосец? |
| "I am for the present," replied the undaunted Scot. | -- Да хоть бы я, -- был смелый ответ. |
| "You!" said the embarrassed burgess, "but are you not the envoy of King Louis of France?" | -- Вы?.. -- протянул смущенным тоном толстяк. -- Но разве вы не посланец французского короля? |
| "True, but my message is to the magistrates of Liege -- and only in Liege will I deliver it. -- Were I to acknowledge my quality before William de la Marck, must I not enter into negotiations with him? Ay, and, it is like, be detained by him. You must get me secretly out of the castle in the capacity of your squire." | -- Ну да, посланец, но только данное мне поручение относится к льежским гражданам. Никто о нем не знает, и я могу сообщить о нем только в Льеже. Если Гийому де ла Марку станет известно, кто я, он непременно вступит со мной в переговоры и еще, чего доброго, задержит меня... Нет, вы должны вывести меня из замка, а для этого вам придется выдать меня за вашего оруженосца. |
| "Good -- my squire -- but you spoke of my daughter -- my daughter is, I trust, safe in my house in Liege -- where I wish her father was, with all my heart and soul." | -- Ладно... Оруженосец так оруженосец. Но вы еще, кажется, упоминали о моей дочери? Надеюсь, что в настоящую минуту она преспокойно сидит себе дома... Желал бы я.., от всей души желал бы того же самого ее отцу! |
| "This lady," said Durward, "will call you father while we are in this place." | -- Вот эта дама, -- поспешил перебить Квентин, -- будет называть вас отцом, пока мы здесь, в этом замке. |
| "And for my whole life afterwards," said the Countess, throwing herself at the citizen's feet, and clasping his knees. | -- О, не только пока мы в замке, а всегда.., всю мою жизнь! -- воскликнула графиня, бросаясь к ногам горожанина и обнимая его колени. |
| "Never shall the day pass in which I will not honour you, love you, and pray for you as a daughter for a father, if you will but aid me in this fearful strait. -- Oh, be not hard hearted! Think, your own daughter may kneel to a stranger, to ask him for life and honour -- think of this, and give me the protection you would wish her to receive!" | -- Всю мою жизнь, каждый день я буду чтить и любить вас, молиться за вас, как дочь за отца, только помогите мне в моем ужасном положении! Сжальтесь надо мной! Представьте себе вашу дочь у ног чужого человека, молящую спасти ей жизнь и честь... Только представьте себе эту картину, и вы не откажете мне в помощи, какую вы хотели бы, чтобы другой оказал ей! |
| "In troth," said the good citizen, much moved with her pathetic appeal, "I think, Peter, that this pretty maiden hath a touch of our Trudchen's sweet look -- I thought so from the first, and that this brisk youth here, who is so ready with his advice, is somewhat like Trudchen's bachelor -- I wager a groat, Peter, that this is a true love matter, and it is a sin not to further it." | -- А знаешь, Петер, право, мне кажется, что эта хорошенькая девочка немножко смахивает на нашу Трудхен, -- сказал добрый бюргер, растроганный этой мольбой. -- Я это сразу заметил. А этот смелый молодчик, который за словом в карман не лезет, -- ни дать ни взять жених моей Трудхен. Готов побиться об заклад, что тут дело не чисто: уж верно, и любовь замешалась... И грех нам не помочь им, Петеркин. |
| "It were shame and sin both," said Peter, a good natured Fleming, notwithstanding all his self conceit, and as he spoke he wiped his eyes with the sleeve of his jerkin. | -- И грех и стыд, -- ответил растроганный Петер, утирая глаза рукавом своей куртки, ибо, при всем своем самомнении, это был самый добродушный фламандец. |
| "She shall be my daughter, then," said Pavillon, "well wrapped up in her black silk veil and if there are not enough of true hearted skinners to protect her, being the daughter of their Syndic, it were pity they should ever tug leather more. -- But hark ye -- questions must be answered -- How if I am asked what should my daughter make here at such an onslaught?" | -- Ну, так и быть, пусть будет моей дочкой, -- сказал Павийон, -- только она должна хорошенько укутаться в свою черную шелковую вуаль... И если среди наших молодцов-кожевников не найдется верных парней, чтобы защитить дочку своего синдика, значит, они не стоят той кожи, над которой трудятся. Однако постойте.., ведь нам придется отвечать на вопросы. Что я отвечу, если меня спросят, каким образом моя дочь попала сюда? |
| "What should half the women in Liege make here when they followed us to the castle?" said Peter. "They had no other reason, sure, but that it was just the place in the world that they should not have come to. Our yung frau Trudchen has come a little farther than the rest -- that is all." | -- А таким же точно образом, каким попала сюда половина всего женского населения Льежа, провожавшая нас до самого замка, -- ответил Петеркин. -- По той простой причине, что бабы всегда суют свой нос туда, где их не спрашивают. Только ваша Трудхен увлеклась чуточку больше других.., вот и все! |
| "Admirably spoken," said Quentin, "only be bold, and take this gentleman's good counsel, noble Meinheer Pavillon, and, at no trouble to yourself, you will do the most worthy action since the days of Charlemagne. -- Here, sweet lady, wrap yourself close in this veil" (for many articles of female apparel lay scattered about the apartment) -- "be but confident, and a few minutes will place you in freedom and safety. Noble Sir," he added, addressing Pavillon, "set forward." | -- Прекрасно сказано, -- подхватил Квентин. -- Будьте же мужественны, последуйте этому мудрому совету, почтенный Павийон, и вы без всякого для себя ущерба совершите благороднейший поступок, какой только совершался со времен Карла Великого!.. А вы, сударыня, завернитесь поплотней вот в эту вуаль (в комнате было разбросано много принадлежностей дамского туалета) и ничего не бойтесь. Еще несколько минут -- и вы будете на свободе и в безопасности... Вперед, сударь, смелее вперед! -- добавил он, обращаясь к Павийону. |
| "Hold -- hold -- hold a minute," said Pavillon, "my mind misgives me! -- This De la Marck is a fury, a perfect boar in his nature as in his name, what if the young lady be one of those of Croye? -- and what if he discover her, and be addicted to wrath?" | -- Постойте минутку, я и забыл! Этот де ла Марк сущий дьявол, настоящий вепрь как по виду, так и по характеру. Что, если эта молодая дама -- одна из графинь де Круа и он ее узнает? Что тогда будет? Даже подумать страшно! |
| "And if I were one of those unfortunate women," said Isabelle, again attempting to throw herself at his feet, "could you for that reject me in this moment of despair? Oh, that I had been indeed your daughter, or the daughter of the poorest burgher!" | -- Но неужели же, если бы я действительно была одной из этих несчастных, -- воскликнула Изабелла, делая движение, чтобы снова упасть к ногам синдика, -- неужели вы бросили бы меня на верную гибель? Ах, зачем я не ваша дочь, не дочь бедняка горожанина! |
| "Not so poor -- not so poor neither, young lady -- we pay as we go," said the citizen. | -- Не бедняка, совсем не бедняка, сударыня! У нас водятся денежки, -- заметил толстяк. |
| "Forgive me, noble sir," again began the unfortunate maiden. | -- Простите, простите меня, благородный сеньор... -- начала было несчастная девушка. |
| "Not noble, nor sir, neither," said the Syndic, "a plain burgher of Liege, that pays bills of exchange in ready guilders. -- But that is nothing to the purpose. -- Well, say you be a countess, I will protect you nevertheless." | -- Вот уж не благородный и никак не сеньор, -- перебил ее синдик, -- а просто-напросто льежский бюргер, уплачивающий по своим счетам наличными денежками. Впрочем, это не идет к делу. Ладно, графиня вы, нет ли, а я вам помогу. |
| "You are bound to protect her, were she a duchess," said Peter, "having once passed your word." | -- Вы обязаны ей помочь, будь она хоть герцогиня, -- проворчал Петеркин, -- потому что вы дали ей слово! |
| "Right, Peter, very right," said the Syndic "it is our old Low Dutch fashion, ein wort, ein man [a man of his word], and now let us to this gear. We must take leave of this William de la Marck, and yet I know not, my mind misgives me when I think of him, and were it a ceremony which could be waived, I have no stomach to go through it." | -- Верно, Петер! Что верно, то верно, -- сказал синдик. -- Никогда не следует забывать нашу голландскую поговорку: "Тот не мужчина, кто не держит своего слова". А теперь вперед и за дело! Надо распрощаться с Гийомом де ла Марком... Но.., право, я сам не знаю почему.., при одной мысли об этом меня бросает в дрожь... |
| нет соответствия | Ox, как бы я был счастлив, если бы можно было обойтись без этой церемонии! |
| "Were you not better, since you have a force together, to make for the gate and force the guard?" said Quentin. | -- Но раз в вашем распоряжении есть вооруженные люди, не лучше ли попытаться силой пробить себе путь? -- спросил Квентин. |
| But with united voice, Pavillon and his adviser exclaimed against the propriety of such an attack upon their ally's soldiers, with some hints concerning its rashness, which satisfied Quentin that it was not a risk to be hazarded with such associates. | Однако Павийон и его советчик в один голос закричали, что не годится нападать на союзников, и каждый добавил от себя несколько замечаний по поводу безрассудства подобного предложения; все это вполне убедило Квентина, что с такими товарищами было бы по меньшей мере рискованно пускаться на какое-нибудь смелое предприятие. |
| They resolved, therefore, to repair boldly to the great hall of the castle, where, as they understood, the Wild Boar of Ardennes held his feast, and demand free egress for the Syndic of Liege and his company, a request too reasonable, as it seemed, to be denied. Still the good burgomaster groaned when he looked on his companions, and exclaimed to his faithful Peter, | Итак, было решено идти в большой зал, где, как говорили, пировал Дикий Арденнский Вепрь, и требовать у него свободного пропуска для льежского синдика и его свиты; требование как будто вполне разумное, на которое не могло быть отказа. Тем не менее почтенный бюргер то и дело вздыхал, поглядывая на своих спутников, и наконец, обратившись к своему верному Петеркину, заметил: |
| "See what it is to have too bold and too tender a heart! Alas! Peterkin, how much have courage and humanity cost me! and how much may I yet have to pay for my virtues, before Heaven makes us free of this damned Castle of Schonwaldt!" | -- Вот что значит иметь слишком храброе и чувствительное сердце! Увы, Петеркин, как много я претерпел за свою храбрость и человеколюбие и как дорого придется мне еще поплатиться за мои добродетели, прежде чем господь бог выведет нас из этого проклятого Шонвальдского замка! |
| As they crossed the courts, still strewed with the dying and dead, Quentin, while he supported Isabelle through the scene of horrors, whispered to her courage and comfort, and reminded her that her safety depended entirely on her firmness and presence of mind. | Когда они проходили двором, все еще заваленным мертвецами и умирающими, Квентин, который вел Изабеллу, старался поддержать ее и ободрить среди этих страшных сцен, нашептывая ей слова утешения и напоминая, что теперь все зависит от ее присутствия духа и мужества. |
| "Not on mine -- not on mine," she said, "but on yours -- on yours only. Oh, if I but escape this fearful night, never shall I forget him who saved me! One favour more only, let me implore at your hand, and I conjure you to grant it, by your mother's fame and your father's honour!" | -- От меня ничего не зависит, -- ответила графиня, -- я надеюсь на вас, только на вас... Ах, Квентин, если я переживу эту страшную ночь, я никогда не забуду моего спасителя! Но я хочу просить вас еще об одном, и вы должны поклясться именем матери и честью отца, что исполните мою просьбу. |
| "What is it you can ask that I could refuse?" said Quentin, in a whisper. | -- Да разве я могу в чем-нибудь вам отказать? -- шепнул ей Квентин. |
| "Plunge your dagger in my heart," said she, "rather than leave me captive in the hands of these monsters." | -- Не оставляйте меня во власти этих чудовищ, лучше вонзите мне в сердце кинжал! -- сказала она. |
| Quentin's only answer was a pressure of the young Countess's hand, which seemed as if, but for terror, it would have returned the caress. And, leaning on her youthful protector, she entered the fearful hall, preceded by Pavillon and his lieutenant, and followed by a dozen of the Kurschenschaft, or skinner's trade, who attended as a guard of honour on the Syndic. | В ответ Квентин только пожал ее руку, и, казалось, если бы не ужас, парализовавший ее, Изабелла была бы готова ответить на эту ласку. Опираясь на руку своего молодого защитника и следуя за Павийоном и его адъютантом, молодая графиня, сопровождаемая дюжиной молодцов-кожевников, составлявших как бы ее почетную стражу, вошла в страшный зал. |
| As they approached the hall, the yells of acclamation and bursts of wild laughter which proceeded from it, seemed rather to announce the revel of festive demons, rejoicing after some accomplished triumph over the human race, than of mortal beings who had succeeded in a bold design. An emphatic tone of mind, which despair alone could have inspired, supported the assumed courage of the Countess Isabelle, undaunted spirits, which rose with the extremity, maintained that of Durward, while Pavillon and his lieutenant made a virtue of necessity, and faced their fate like bears bound to a stake, which must necessarily stand the dangers of the course. | Когда они приблизились к дверям, оттуда донеслись взрывы дикого хохота, неистовые крики и возгласы; можно было скорее предположить, что все силы ада собрались здесь торжествовать свою победу над человеческим родом, чем подумать, что это пируют люди, празднуя успех смелого предприятия. Твердая решимость, внушенная отчаянием, поддерживала силы Изабеллы; непоколебимое мужество, возраставшее по мере того, как росла опасность, не покидало Дорварда, а Павийон со своим помощником волей-неволей шли вперед, навстречу своей участи, как привязанные к столбу медведи на травле, которым некуда уйти от опасности. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая