Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER X/ГЛАВА X Miss Sharp Begins to Make Friends/ Мисс Шарп приобретает друзей

English	Русский
And now, being received as a member of the amiable family whose portraits we have sketched in the foregoing pages, it became naturally Rebecca's duty to make herself, as she said, agreeable to her benefactors, and to gain their confidence to the utmost of her power. Who can but admire this quality of gratitude in an unprotected orphan; and, if there entered some degree of selfishness into her calculations, who can say but that her prudence was perfectly justifiable? "I am alone in the world," said the friendless girl. "I have nothing to look for but what my own labour can bring me; and while that little pink-faced chit Amelia, with not half my sense, has ten thousand pounds and an establishment secure, poor Rebecca (and my figure is far better than hers) has only herself and her own wits to trust to. Well, let us see if my wits cannot provide me with an honourable maintenance, and if some day or the other I cannot show Miss Amelia my real superiority over her. Not that I dislike poor Amelia: who can dislike such a harmless, good-natured creature?--only it will be a fine day when I can take my place above her in the world, as why, indeed, should I not?" Thus it was that our little romantic friend formed visions of the future for herself--nor must we be scandalised that, in all her castles in the air, a husband was the principal inhabitant. Of what else have young ladies to think, but husbands? Of what else do their dear mammas think? "I must be my own mamma," said Rebecca; not without a tingling consciousness of defeat, as she thought over her little misadventure with Jos Sedley.	И вот, когда Ребекка заняла столь доверенное положение в милом семействе, портреты которого мы набросали на предыдущих страницах, эта юная леди натурально сочла своим долгом, как она говорила, стать приятной своим благодетелям и всячески завоевать их доверие. Можно ли не восхищаться таким чувством признательности со стороны бедной сироты? А если тут и был известный расчет и некоторая доля корысти, то кто по увидит в этом проявления вполне естественного благоразумия? "Я одна на свете, - рассуждала эта безродная девушка. - Я могу надеяться только на то, что заработаю своим трудом. И если у этой дурехи с розовой мордашкой - Эмилии, которой я вдвое умнее, есть десять тысяч фунтов и обеспеченное положение, то бедная Ребекка (а ведь я сложена куда лучше Эмилии) может полагаться только на себя да на собственный ум. Ну что ж, посмотрим, не выручит ли меня мой ум и не удастся ли мне в один прекрасный день доказать Эмилии мое действительное над нею превосходство! И ие потому, что плохо отношусь к бедной Эмилии, - кто может не любить такое безобидное, добродушное создание? По все же счастлив тот день, когда я займу в обществе место выше ее. Да почему бы, собственно, и нет?" Так наш маленький романтический друг рисовал себе картины будущего. И нас не должно смущать, что неизменным обитателем ее воздушных замков был преданный супруг. О чем же и думать молодым особам, как не о мужьях? О чем ином помышляют их милые маменьки? "Я сама должна быть своей маменькой", - думала Ребекка, не без болезненной досады вспоминая о неудаче с Джозом Седли.
So she wisely determined to render her position with the Queen's Crawley family comfortable and secure, and to this end resolved to make friends of every one around her who could at all interfere with her comfort.	Итак, она пришла к мудрому решению сделать свое положение в семействе Королевского Кроули приятным и прочным и с этой целью положила завязать дружбу со всеми, кто мог так или иначе помешать ее планам.
As my Lady Crawley was not one of these personages, and a woman, moreover, so indolent and void of character as not to be of the least consequence in her own house, Rebecca soon found that it was not at all necessary to cultivate her good will--indeed, impossible to gain it. She used to talk to her pupils about their "poor mamma"; and, though she treated that lady with every demonstration of cool respect, it was to the rest of the family that she wisely directed the chief part of her attentions.	Поскольку леди Кроули не принадлежала к числу таких лиц и, больше того, была женщиной столь вялой и бесхарактерной, что с нею никто не считался в ее собственном доме, то Ребекка скоро нашла, что не стоит добиваться ее расположения, - да и, по правде говоря, его и невозможно было снискать. В разговорах с ученицами она обычно называла миледи "бедной мамочкой", и хотя относилась к ней со всеми знаками должного уважения, но главную часть своего внимания благоразумно обратила на остальных членов семейства.
With the young people, whose applause she thoroughly gained, her method was pretty simple. She did not pester their young brains with too much learning, but, on the contrary, let them have their own way in regard to educating themselves; for what instruction is more effectual than self-instruction? The eldest was rather fond of books, and as there was in the old library at Queen's Crawley a considerable provision of works of light literature of the last century, both in the French and English languages (they had been purchased by the Secretary of the Tape and Sealing Wax Office at the period of his disgrace), and as nobody ever troubled the book- shelves but herself, Rebecca was enabled agreeably, and, as it were, in playing, to impart a great deal of instruction to Miss Rose Crawley.	В отношении своих питомиц, чьей симпатией она полностью заручилась, ее метод был более чем прост. Она не забивала их юных мозгов чрезмерным учением, но, наоборот, предоставляла им полную самостоятельность в приобретении знаний. И правда, какое образование скорее достигает цели, если не самообразование? Старшая девочка отличалась пристрастием к чтению, а в старой библиотеке Королевского Кроули было немало произведений изящной литературы прошлого столетия как на французском, так и на английском языках (книги были приобретены министром по Ведомству Сургуча и Тесьмы в период его опалы); и так как никто никогда не тревожил книжных полок, кроме одной Ребекки, то она и получила возможность играючи преподать мисс Розе Кроули немало полезных сведений.
She and Miss Rose thus read together many delightful French and English works, among which may be mentioned those of the learned Dr. Smollett, of the ingenious Mr. Henry Fielding, of the graceful and fantastic Monsieur Crebillon the younger, whom our immortal poet Gray so much admired, and of the universal Monsieur de Voltaire. Once, when Mr. Crawley asked what the young people were reading, the governess replied "Smollett." "Oh, Smollett," said Mr. Crawley, quite satisfied. "His history is more dull, but by no means so dangerous as that of Mr. Hume. It is history you are reading?" "Yes," said Miss Rose; without, however, adding that it was the history of Mr. Humphrey Clinker. On another occasion he was rather scandalised at finding his sister with a book of French plays; but as the governess remarked that it was for the purpose of acquiring the French idiom in conversation, he was fain to be content. Mr. Crawley, as a diplomatist, was exceedingly proud of his own skill in speaking the French language (for he was of the world still), and not a little pleased with the compliments which the governess continually paid him upon his proficiency.	Таким образом, они с мисс Розой прочли много восхитительных французских и английских книг, среди которых следует упомянуть сочинения ученого доктора Смоллета, остроумного мистера Генри Фильдинга, изящного и прихотливого monsieur Кребийона-младшего, необузданной фантазией которого так восхищался наш бессмертный поэт Грэй, и, наконец, всеобъемлющего мосье Вольтера. Однажды, когда мистер Кроули осведомился, что читает молодежь, гувернантка ответила: "Смоллета". - "Ах, Смоллета! - отозвался мистер Кроули, совершенно удовлетворенный. - Его история скучновата, но хотя бы не столь опасна, как история мистера Юма. Вы ведь историю читаете?" - "Разумеется", - ответила мисс Роза, не прибавив, однако, что это была история мистера Хамфри Клинкера. В другой раз он был неприятно поражен, застав сестру с книгой французских комедий, но гувернантка заметила, что таким путем легче усвоить французский разговорный язык, и мистеру Кроули пришлось с этим согласиться. Мистер Кроули, как дипломат, чрезвычайно гордился своим умением говорить по-французски (ибо все еще был светским человеком), и ему доставляли немалое удовольствие комплименты, которыми гувернантка осыпала его за успехи в этой области.
Miss Violet's tastes were, on the contrary, more rude and boisterous than those of her sister. She knew the sequestered spots where the hens laid their eggs. She could climb a tree to rob the nests of the feathered songsters of their speckled spoils. And her pleasure was to ride the young colts, and to scour the plains like Camilla. She was the favourite of her father and of the stablemen. She was the darling, and withal the terror of the cook; for she discovered the haunts of the jam-pots, and would attack them when they were within her reach. She and her sister were engaged in constant battles. Any of which peccadilloes, if Miss Sharp discovered, she did not tell them to Lady Crawley; who would have told them to the father, or worse, to Mr. Crawley; but promised not to tell if Miss Violet would be a good girl and love her governess.	У мисс Вайолет наклонности были более грубые и буйные, чем у ее сестры. Она знала заповедные местечки, где неслись куры; она ловко лазила по деревьям и разоряла гнезда пернатых певцов, охотясь за их хорошенькими пестрыми яичками. Первым ее удовольствием было объезжать лошадь и носиться по полям, подобно Камилле. Она была любимицей отца и конюхов. Она была кумиром и грозой кухарки, потому что всегда находила укромные уголки, где хранилось варенье, и когда добиралась до банок, учиняла на них опустошительные набеги. С сестрой у ней бывали постоянные баталии. Мисс Шарп если и открывала ее проделки, то не сообщала о них леди Кроули, которая могла бы насплетничать отцу или, чего доброго, мистеру Кроули, но давала обещание не говорить никому, если мисс Вайолет станет хорошей девочкой и будет любить свою гувернантку.
With Mr. Crawley Miss Sharp was respectful and obedient. She used to consult him on passages of French which she could not understand, though her mother was a Frenchwoman, and which he would construe to her satisfaction: and, besides giving her his aid in profane literature, he was kind enough to select for her books of a more serious tendency, and address to her much of his conversation. She admired, beyond measure, his speech at the Quashimaboo-Aid Society; took an interest in his pamphlet on malt: was often affected, even to tears, by his discourses of an evening, and would say--"Oh, thank you, sir," with a sigh, and a look up to heaven, that made him occasionally condescend to shake hands with her. "Blood is everything, after all," would that aristocratic religionist say. "How Miss Sharp is awakened by my words, when not one of the people here is touched. I am too fine for them--too delicate. I must familiarise my style--but she understands it. Her mother was a Montmorency."	С мистером Кроули мисс Шарп была почтительна и послушна. Она часто советовалась с ним относительно тех или иных французских выражений, которых не понимала, хотя ее мать и была природной француженкой, и мистер Кроули, к ее полному удовлетворению, растолковывал ей трудные места. Но, помимо оказания ей помощи по части светской литературы, он бывал настолько любезен, что подбирал для Ребекки книги более серьезного содержания и в своих беседах особенно часто обращался к ней. Она безмерно восхищалась его речью в Обществе вспомоществования племени Квошимабу; проявляла интерес к его брошюре о солоде; нередко бывала растрогана, и даже до слез, его вечерними назиданиями и произносила: "О, благодарю вас, сэр!" - с таким вздохом устремляя взоры к небесам, что мистер Кроули иной раз удостаивал Ребекку рукопожатия. "Как-никак, а кровь сказывается, - говаривал этот аристократ-проповедник. - Как благотворно действуют на мисс Шарп мои слова, тогда как никого другого они здесь не трогают! Я слишком тонок, слишком изыскан, придется упростить свой слог, - но она его понимает: ведь ее мать была Монморанси".
Indeed it was from this famous family, as it appears, that Miss Sharp, by the mother's side, was descended. Of course she did not say that her mother had been on the stage; it would have shocked Mr. Crawley's religious scruples. How many noble emigres had this horrid revolution plunged in poverty! She had several stories about her ancestors ere she had been many months in the house; some of which Mr. Crawley happened to find in D'Hozier's dictionary, which was in the library, and which strengthened his belief in their truth, and in the high-breeding of Rebecca. Are we to suppose from this curiosity and prying into dictionaries, could our heroine suppose that Mr. Crawley was interested in her?--no, only in a friendly way. Have we not stated that he was attached to Lady Jane Sheepshanks?	Да, да, представьте, по материнской линии мисс Шарп происходила из этого славного рода. Конечно, она не упоминала о том, что мать ее подвизалась на сцене: этого не вынесла бы щепетильность набожного мистера Кроули. Какое множество знатных эмигрантов повергла в нищету эта ужасная революция! Не успела Ребекка хорошенько осмотреться в доме Кроули, как в запасе у нее оказалось множество рассказов о ее предках. Некоторые из них мистеру Кроули вскоре посчастливилось найти в словаре д'Озье, имевшемся в отцовской библиотеке, но это обстоятельство лишь укрепило его веру в их подлинность и в знатность происхождения Ребекки. Можем ли мы предположить, основываясь на такой любознательности и поисках в словаре, - могла ли наша героиня предположить, что мистер Кроули заинтересовался ею? Нет, речь могла идти разве только о дружеском участии. Ведь мы уже упоминали, что мистер Кроули дарил своим вниманием леди Джейн Шипшенкс.
He took Rebecca to task once or twice about the propriety of playing at backgammon with Sir Pitt, saying that it was a godless amusement, and that she would be much better engaged in reading "Thrump's Legacy," or "The Blind Washerwoman of Moorfields," or any work of a more serious nature; but Miss Sharp said her dear mother used often to play the same game with the old Count de Trictrac and the venerable Abbe du Cornet, and so found an excuse for this and other worldly amusements.	Раз или два он делал Ребекке замечание насчет ее обычая играть с сэром Питтом в триктрак и говорил, что эточ богопротивное занятие и лучше бы ей заняться чтением "Наследия Трампа", или "Слепой прачки из Мурфильдоа", или какого-либо другого серьезного произведения; на что мисс Шарп отвечала, что ее дорогая маменька часто играла в эту игру со старым графом де Триктраком или достопочтенным аббатом дю Корнетом, - и всегда у нее находилось оправдание как для этого, так и для других морских развлечений.
But it was not only by playing at backgammon with the Baronet, that the little governess rendered herself agreeable to her employer. She found many different ways of being useful to him. She read over, with indefatigable patience, all those law papers, with which, before she came to Queen's Crawley, he had promised to entertain her. She volunteered to copy many of his letters, and adroitly altered the spelling of them so as to suit the usages of the present day. She became interested in everything appertaining to the estate, to the farm, the park, the garden, and the stables; and so delightful a companion was she, that the Baronet would seldom take his after-breakfast walk without her (and the children of course), when she would give her advice as to the trees which were to be lopped in the shrubberies, the garden-beds to be dug, the crops which were to be cut, the horses which were to go to cart or plough.	Но не только игрой в триктрак маленькая гувернантка снискала расположение своего нанимателя, она находила много способов быть ему полезной. С неутомимым терпением перечитала она судебные дела, с которыми еще до ее приезда в Королевское Кроули обещал познакомить ее сор Питт; она вызвалась переписывать его письма и ловко изменяла их орфографию в соответствии с существующими правилами; она интересовалась решительно всем, что касалось имения, фермы, парка, сада и конюшни, и оказалась такой приятной спутницей, что баронет редко предпринимал свою прогулку после раннего завтрака без Ребекки (и детей, конечно!). И тут она советовала ему, какие деревья подрезать шпалерами, какие грядки вскопать, и обсуждала с ним, не пора ли уже приступить к уборке и каких лошадей взять под плуг, а каких запрячь в подводы.
Before she had been a year at Queen's Crawley she had quite won the Baronet's confidence; and the conversation at the dinner-table, which before used to be held between him and Mr. Horrocks the butler, was now almost exclusively between Sir Pitt and Miss Sharp. She was almost mistress of the house when Mr. Crawley was absent, but conducted herself in her new and exalted situation with such circumspection and modesty as not to offend the authorities of the kitchen and stable, among whom her behaviour was always exceedingly modest and affable. She was quite a different person from the haughty, shy, dissatisfied little girl whom we have known previously, and this change of temper proved great prudence, a sincere desire of amendment, or at any rate great moral courage on her part. Whether it was the heart which dictated this new system of complaisance and humility adopted by our Rebecca, is to be proved by her after-history. A system of hypocrisy, which lasts through whole years, is one seldom satisfactorily practised by a person of one-and-twenty; however, our readers will recollect, that, though young in years, our heroine was old in life and experience, and we have written to no purpose if they have not discovered that she was a very clever woman.	Она не пробыла и года в Королевском Кроули, как уже приобрела полнейшее доверие сэра Питта; застольные беседы, прежде происходившие между ним и дворецким, мистером Хороксом, теперь велись только между сэром Питтом и мисс Шарп. Она была почти хозяйкой в доме, когда отсутствовал мистер Кроули, но вела себя в своем новом высоком положении с такой скромностью и осмотрительностью, что нисколько не задевала кухонных и конюшенных властей, с которыми была всегда приветлива и мила. Она стала совсем другим человеком - не тон надменной, болезненно самолюбивой и обидчивой девочкой, какую мы знали раньше; и эта перемена характера доказывала большое благоразумие, искреннее желание исправиться и, во всяком случае, свидетельствовала о незаурядной выдержке и твердости характера. Сердце ли диктовало эту новую систему покорности и смирения, принятую нашей Ребеккой, покажут дальнейшие ее дела. Система лицемерия, которой надо следовать годами, редко удается особе двадцати с небольшим лет. Впрочем, читателям следует помнить, что наша юная по годам героиня была взрослой по своему жизненному опыту, и мы напрасно потратили время, если не убедили их, что Ребекка была на редкость умна.
The elder and younger son of the house of Crawley were, like the gentleman and lady in the weather-box, never at home together--they hated each other cordially: indeed, Rawdon Crawley, the dragoon, had a great contempt for the establishment altogether, and seldom came thither except when his aunt paid her annual visit.	Старший и младший сыновья семейства Кроули - подобно джентльмену и даме в ящичке, предсказывающим погоду, - никогда не живали вместе, они от души ненавидели друг друга; нужно сказать, что Родон Кроули, драгун, питал величайшее презрение к родительскому дому и редко туда наведывался, если не считать того времени, когда тетушка наносила свой ежегодный визит.
The great good quality of this old lady has been mentioned. She possessed seventy thousand pounds, and had almost adopted Rawdon. She disliked her elder nephew exceedingly, and despised him as a milksop. In return he did not hesitate to state that her soul was irretrievably lost, and was of opinion that his brother's chance in the next world was not a whit better. "She is a godless woman of the world," would Mr. Crawley say; "she lives with atheists and Frenchmen. My mind shudders when I think of her awful, awful situation, and that, near as she is to the grave, she should be so given up to vanity, licentiousness, profaneness, and folly." In fact, the old lady declined altogether to hear his hour's lecture of an evening; and when she came to Queen's Crawley alone, he was obliged to pretermit his usual devotional exercises.	Мы уже упоминали о выдающихся заслугах этой старой дамы. Она обладала капиталом в семьдесят тысяч фунтов и почти что усыновила Родона. Зато она решительно не выносила старшего племянника, считая его размазней. В свою очередь, мистер Питт без малейших колебаний заявлял, что душа ее безвозвратно погибла, и высказывал опасение, что шансы его брата в загробном мире немногим лучше. "Она величайшая безбожница, - говаривал мистер Кроули. - Она водится с атеистами и французами. Все во мне трепещет, когда я подумаю об ее ужасном, ужаснейшем положении и о том, что она, стоя одной ногой в могиле, может так предаваться суетным, греховным помышлениям, мерзкой распущенности и сумасбродству!" И в самом деле, старая дама наотрез отказывалась выслушивать его вечерние назидания, и во время ее приездов в Королевское Кроули мистеру Кроули приходилось на время прекращать свои благочестивые беседы.
"Shut up your sarmons, Pitt, when Miss Crawley comes down," said his father; "she has written to say that she won't stand the preachifying."	- Никаких проповедей, Питт, когда приедет мисс Кроули, - говорил ему отец, - она писала, что не намерена выносить пустословие.
"O, sir! consider the servants."	- О сэр, вспомните о благе ваших слуг!
"The servants be hanged," said Sir Pitt; and his son thought even worse would happen were they deprived of the benefit of his instruction.	- Да ну их в болото! - отвечал сэр Питт; но сыну казалось, что им угрожает место и похуже, если они лишатся благодати его поучений.
"Why, hang it, Pitt!" said the father to his remonstrance. "You wouldn't be such a flat as to let three thousand a year go out of the family?"	- Ну и наплевать, Питт! - говорил отец в ответ на возражения сына. - Не такой же ты болван, чтобы дать трем тысячам ежегодного дохода уплыть из наших рук?
"What is money compared to our souls, sir?" continued Mr. Crawley.	- Что такое деньги по сравнению с душевными благами, сэр! - упорствовал мистер Кроули.
"You mean that the old lady won't leave the money to you?"--	- Ты хочешь сказать, что старуха не оставит этих денег тебе?
and who knows but it was Mr. Crawley's meaning?	И - кто знает, - может быть, таковы и были мысли мистера Кроули.
Old Miss Crawley was certainly one of the reprobate. She had a snug little house in Park Lane, and, as she ate and drank a great deal too much during the season in London, she went to Harrowgate or Cheltenham for the summer. She was the most hospitable and jovial of old vestals, and had been a beauty in her day, she said. (All old women were beauties once, we very well know.) She was a bel esprit, and a dreadful Radical for those days. She had been in France (where St. Just, they say, inspired her with an unfortunate passion), and loved, ever after, French novels, French cookery, and French wines. She read Voltaire, and had Rousseau by heart; talked very lightly about divorce, and most energetically of the rights of women. She had pictures of Mr. Fox in every room in the house: when that statesman was in opposition, I am not sure that she had not flung a main with him; and when he came into office, she took great credit for bringing over to him Sir Pitt and his colleague for Queen's Crawley, although Sir Pitt would have come over himself, without any trouble on the honest lady's part. It is needless to say that Sir Pitt was brought to change his views after the death of the great Whig statesman.	Старая мисс Кроули, вне всякого сомнения, была нечестивицей. У нее был уютный особнячок на Парк-лейн, и так как во время лондонского сезона она позволяла себе пить и есть довольно неумеренно, то на лето уезжала в Харроугет или Челтнем. Это была на редкость гостеприимная и веселая старая весталка; в свое время, по ее словам, она была красавицей (все старухи когда-то были красавицами - мы это отлично знаем!). Ее считали bel esprit {Острой на язык (франц.).} и страшной радикалкой. Она побывала во Франции (где, говорят, Сен-Жюст внушил ей несчастную страсть) и с той поры навсегда полюбила французские романы, французскую кухню и французские вина. Она читала Вольтера и знала наизусть Руссо, высказывалась вольно о разводе и весьма энергически о женских правах. Дома в каждой комнате у нее висели портреты мистера Фокса, боюсь, не поигрывала ли она с ним в кости, когда этот государственный муж находился в оппозиции; когда же он стал у власти, она кичилась тем, что склонила на его сторону сэра Питта и его сотоварища по представительству от Королевского Кроули, хотя сэр Питт и сам по себе перебежал бы к Фоксу, без всяких хлопот со стороны почтенной дамы. Нужно ли говорить, что после смерти великого государственного деятеля-вига сэр Питт счел за благо изменить свои убеждения.
This worthy old lady took a fancy to Rawdon Crawley when a boy, sent him to Cambridge (in opposition to his brother at Oxford), and, when the young man was requested by the authorities of the first-named University to quit after a residence of two years, she bought him his commission in the Life Guards Green.	Сия достойная леди привязалась к Родону Кроули, когда тот был еще мальчиком, послала его в Кембридж (потому что второй племянник был в Оксфорде), а когда начальствующие лица предложили молодому человеку покинуть университет после двухлетнего в нем пребывания, купила племяннику офицерский патент в лейб-гвардии Зеленом полку.
A perfect and celebrated "blood," or dandy about town, was this young officer. Boxing, rat-hunting, the fives court, and four-in- hand driving were then the fashion of our British aristocracy; and he was an adept in all these noble sciences. And though he belonged to the household troops, who, as it was their duty to rally round the Prince Regent, had not shown their valour in foreign service yet, Rawdon Crawley had already (apropos of play, of which he was immoderately fond) fought three bloody duels, in which he gave ample proofs of his contempt for death.	Молодой офицер слыл в городе первейшим и знаменитейшим шалопаем и денди. Бокс, крысиная травля, игра в мяч и езда четверней были тогда в моде у пашей английской аристократии, и он с увлечением занимался всеми этими благородными искусствами. И хотя Родон Кроули служил в гвардии, еще не имевшей случая проявить свою доблесть в чужих краях, поскольку ее обязанностью было охранять особу принца-регента, он имел уже на своем счету три кровопролитные дуэли (поводом к которым была карточная игра, любимая им до страсти) и таким образом в полной мере доказал свое презрение к смерти.
"And for what follows after death," would Mr. Crawley observe, throwing his gooseberry-coloured eyes up to the ceiling. He was always thinking of his brother's soul, or of the souls of those who differed with him in opinion: it is a sort of comfort which many of the serious give themselves.	- И к тому, что последует за смертью, - добавлял мистер Кроули, возводя к потолку глаза, цветом напоминавшие ягоды крыжовника. Он никогда не переставал печься о душе брата, как и о душах всех тех, кто расходился с ним во мнениях: в этом находят утешение многие серьезные люди.
Silly, romantic Miss Crawley, far from being horrified at the courage of her favourite, always used to pay his debts after his duels; and would not listen to a word that was whispered against his morality. "He will sow his wild oats," she would say, "and is worth far more than that puling hypocrite of a brother of his."	Взбалмошная, романтичная мисс Кроули, вместо тою чтобы приходить в ужас от храбрости своего любимца, после каждой такой дуэли уплачивала его долги и отказывалась слушать то, что ей нашептывали про его беспутства. "Со временем он перебесится, - говорила она. - Он в десять раз лучше этого нытика и ханжи, своего братца".

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты