Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER XVII/ГЛАВА XVII, How Captain Dobbin Bought a Piano/о том, при каких обстоятельствах капитан Доббин приобрел фортепьяно

English	Русский
If there is any exhibition in all Vanity Fair which Satire and Sentiment can visit arm in arm together; where you light on the strangest contrasts laughable and tearful: where you may be gentle and pathetic, or savage and cynical with perfect propriety: it is at one of those public assemblies, a crowd of which are advertised every day in the last page of the Times newspaper, and over which the late Mr. George Robins used to preside with so much dignity. There are very few London people, as I fancy, who have not attended at these meetings, and all with a taste for moralizing must have thought, with a sensation and interest not a little startling and queer, of the day when their turn shall come too, and Mr. Hammerdown will sell by the orders of Diogenes' assignees, or will be instructed by the executors, to offer to public competition, the library, furniture, plate, wardrobe, and choice cellar of wines of Epicurus deceased.	Если есть на Ярмарке Тщеславия выставка, на которую рука об руку приходят и Чувство и Сатира, где вы натыкаетесь на самые неожиданные контрасты, как смехотворные, так и печальные, где одинаково уместно и горячее сочувствие, и открытое, беспощадное осмеяние, - так это одно из тех публичных сборищ, объявления о коих пачками публикуются ежедневно на последней странице газеты "Таймс" и на коих с таким достоинством председательствовал покойный мистер Джордж Робинс. Мне думается, в Лондоне нет человека, который не побывал бы на этих сборищах, и каждый, кто чувствует в себе жилку моралиста, не может не задуматься с внезапным и странным холодком в душе о том, когда настанет и его черед и когда по иску Диогена или указанию судебного исполнителя аукционист пустит с молотка библиотеку покойного Эпикура, его мебель, посуду, гардероб и изысканные вина.
Even with the most selfish disposition, the Vanity Fairian, as he witnesses this sordid part of the obsequies of a departed friend, can't but feel some sympathies and regret. My Lord Dives's remains are in the family vault: the statuaries are cutting an inscription veraciously commemorating his virtues, and the sorrows of his heir, who is disposing of his goods. What guest at Dives's table can pass the familiar house without a sigh?--the familiar house of which the lights used to shine so cheerfully at seven o'clock, of which the hall-doors opened so readily, of which the obsequious servants, as you passed up the comfortable stair, sounded your name from landing to landing, until it reached the apartment where jolly old Dives welcomed his friends! What a number of them he had; and what a noble way of entertaining them. How witty people used to be here who were morose when they got out of the door; and how courteous and friendly men who slandered and hated each other everywhere else! He was pompous, but with such a cook what would one not swallow? he was rather dull, perhaps, but would not such wine make any conversation pleasant? We must get some of his Burgundy at any price, the mourners cry at his club. "I got this box at old Dives's sale," Pincher says, handing it round, "one of Louis XV's mistresses-- pretty thing, is it not?--sweet miniature," and they talk of the way in which young Dives is dissipating his fortune.	У любого из посетителей Ярмарки Тщеславия, будь он хоть самый черствый себялюбец, сердце сжимается от сострадания при виде этой неприглядной стороны похорон скончавшегося друга. Останки милорда Богача покоятся и семенном склепе; ваятели вырежут надпись на могильной плите, правдиво вещающую о его добродетелях и о скорби наследника, который уже распоряжается его добром. Какой гость, сидевший за столом Богача, пройдет без вздоха мимо знакомого дома, где в семь часов так весело загорались огни, где так гостеприимно распахивались парадные двери и подобострастные слуги звонко выкрикивали ваше имя от площадки к площадке, пока вы поднимались по удобной лестнице и пока оно не достигало того покоя, где радушный старый Богач приветствовал своих друзей! Сколько их у него было и с каким благородством он их принимал! Как остроумны бывали здесь люди и как они становились угрюмы, едва за ними закрывалась дверь! И сколь обходительны бывали здесь те, кто поносил и ненавидел друг друга во всяком ином месте. Он был чванлив, но при таком поваре чего не проглотишь! Он был, пожалуй, скучноват, но разве такое вино не оживляет всякой беседы? "Нужно раздобыть несколько бутылок его бургонского за любую цену!" - кричат безутешные друзья в его клубе. "Я приобрел эту табакерку на распродаже у старого Богача, - говорит Пинчер, пуская ее по рукам, - одна из метресс Людовика Пятнадцатого; миленькая вещица, не правда ли? Прелестная миниатюра!" И тут начинается разговор о том, как молодой Богач расточает отцовское состояние.
How changed the house is, though! The front is patched over with bills, setting forth the particulars of the furniture in staring capitals. They have hung a shred of carpet out of an upstairs window--a half dozen of porters are lounging on the dirty steps--the hall swarms with dingy guests of oriental countenance, who thrust printed cards into your hand, and offer to bid. Old women and amateurs have invaded the upper apartments, pinching the bed- curtains, poking into the feathers, shampooing the mattresses, and clapping the wardrobe drawers to and fro. Enterprising young housekeepers are measuring the looking-glasses and hangings to see if they will suit the new menage (Snob will brag for years that he has purchased this or that at Dives's sale), and Mr. Hammerdown is sitting on the great mahogany dining-tables, in the dining-room below, waving the ivory hammer, and employing all the artifices of eloquence, enthusiasm, entreaty, reason, despair; shouting to his people; satirizing Mr. Davids for his sluggishness; inspiriting Mr. Moss into action; imploring, commanding, bellowing, until down comes the hammer like fate, and we pass to the next lot. O Dives, who would ever have thought, as we sat round the broad table sparkling with plate and spotless linen, to have seen such a dish at the head of it as that roaring auctioneer?	Но как, однако, изменился дом! Фасад испещрен объявлениями, на которых жирными прописными буквами перечисляется по статьям все выставленное на продажу. Из окна верхнего этажа свесился обрывок ковра; с полдюжины носильщиков толчется на грязном крыльце; сени кишат потрепанными личностями с восточной наружностью, которые суют вам в руки печатные карточки и предлагают за вас торговаться. Старухи и коллекционеры наводнили верхние комнаты, щупают пологи у кроватей, тычут пальцами в матрацы, взбивают перины и хлопают ящиками комодов. Предприимчивые молодые хозяйки вымеряют зеркала и драпировки, соображая, подойдут ли они к их новому обзаведению (Сноб будет потом несколько лет хвастать, что приобрел то-то или то-то на распродаже у Богача), а мистер Аукционист, восседая на большом обеденном столе красного дерева внизу в столовой и размахивая молоточком из слоновой кости, выхваливает свои товары, пуская в ход все доступные ему средства красноречия - энтузиазм, уговоры, призывы к разуму, отчаяние, - орет на своих помощников, подтрунивает над нерешительностью мистера Дэвидса, наседает на мистера Мосса, умоляет, командует, вопит - пока молоток не опускается с неумолимостью рока и мы не переходим к следующему номеру. О Богач, кто мог бы подумать, сидя за широчайшим столом, на котором сверкало серебро и столовое белье ослепительной белизны, что в один прекрасный день мы увидим на почетном месте такое блюдо, как орущий Аукционист!
It was rather late in the sale. The excellent drawing-room furniture by the best makers; the rare and famous wines selected, regardless of cost, and with the well-known taste of the purchaser; the rich and complete set of family plate had been sold on the previous days. Certain of the best wines (which all had a great character among amateurs in the neighbourhood) had been purchased for his master, who knew them very well, by the butler of our friend John Osborne, Esquire, of Russell Square. A small portion of the most useful articles of the plate had been bought by some young stockbrokers from the City. And now the public being invited to the purchase of minor objects, it happened that the orator on the table was expatiating on the merits of a picture, which he sought to recommend to his audience: it was by no means so select or numerous a company as had attended the previous days of the auction.	Распродажа подходила к концу. Великолепная гостиная работы лучших мастеров, знаменитый ассортимент редких вин (все они приобретались по любой цене покупателем-знатоком, обладавшим отличным вкусом), богатейший фамильный серебряный сервиз были проданы в предшествующие дни. Некоторые из самых тонких вин (пользовавшихся большой славой среди любителей-соседей) были куплены дворецким нашего друга, Джона Осборна, эсквайра, с Рассел-сквер, для своего хозяина, знавшего их очень хорошо. Небольшая часть самых расхожих предметов из столового серебра досталась каким-то молодым маклерам. И вот, когда публику стали соблазнять всякой мелочью, восседавший на столе оратор принялся расхваливать достоинства портрета, который он хотел сбыть с рук какому-нибудь наивному покупателю: ото было уже далеко не то избранное и многочисленное общество, которое посещало аукцион в предшествовавшие дни.
"No. 369," roared Mr. Hammerdown. "Portrait of a gentleman on an elephant. Who'll bid for the gentleman on the elephant? Lift up the picture, Blowman, and let the company examine this lot."	- Номер триста шестьдесят девять! - надрывался Аукционист. - Портрет джентльмена на слоне. Кто даст больше за джентльмена на слоне? Поднимите картину повыше, Блоумен, и дайте публике полюбоваться на этот номер!
A long, pale, military-looking gentleman, seated demurely at the mahogany table, could not help grinning as this valuable lot was shown by Mr. Blowman.	Какой-то долговязый бледный джентльмен в военном мундире, скромно сидевший у стола красного дерева, не мог удержаться от улыбки, когда этот ценный помер был предъявлен к осмотру мистером Блоуменом.
"Turn the elephant to the Captain, Blowman. What shall we say, sir, for the elephant?"	- Поверните-ка слона к капитану, Блоумен! Сколько мы предложим за слона, сэр?
but the Captain, blushing in a very hurried and discomfited manner, turned away his head.	Но капитан, весь залившись краской и совершенно сконфузившись, отвернулся. Аукционист тем временем продолжал, повергая его в еще большее смущение:
"Shall we say twenty guineas for this work of art?--fifteen, five, name your own price. The gentleman without the elephant is worth five pound."	- Ну, скажем, двадцать гиней за это произведение искусства? Пятнадцать? Пять? Назовите вашу цену! Да ведь один джентльмен без слона стоит пять фунтов.
"I wonder it ain't come down with him," said a professional wag, "he's anyhow a precious big one";	- Удивляюсь, как слон не свалится под ним, - заметил какой-то присяжный шутник. - Уж больно седок-то упитанный.
at which (for the elephant-rider was represented as of a very stout figure) there was a general giggle in the room.	Это замечание (едущий на слоне был изображен весьма дородным мужчиной) вызвало дружный смех в зале.
"Don't be trying to deprecate the value of the lot, Mr. Moss," Mr. Hammerdown said; "let the company examine it as a work of art--the attitude of the gallant animal quite according to natur'; the gentleman in a nankeen jacket, his gun in his hand, is going to the chase; in the distance a banyhann tree and a pagody, most likely resemblances of some interesting spot in our famous Eastern possessions. How much for this lot? Come, gentlemen, don't keep me here all day."	- Не пытайтесь сбить цену этой редкостной вещи, мистер Мосс, - сказал мистер Аукционист, - пусть уважаемая публика хорошенько рассмотрит этот шедевр; поза благородного животного вполне отвечает натуре; джентльмен в нанковом жакете, с ружьем в руках, выезжает на охоту; вдали виднеется баньяновое дерево и пагода; перед нами, очевидно, какой-то примечательный уголок наших славных восточных владений. Сколько даете за этот номер? Прошу вас, джентльмены, не задерживайте меня здесь на целый день.
Some one bid five shillings, at which the military gentleman looked towards the quarter from which this splendid offer had come, and there saw another officer with a young lady on his arm, who both appeared to be highly amused with the scene, and to whom, finally, this lot was knocked down for half a guinea. He at the table looked more surprised and discomposed than ever when he spied this pair, and his head sank into his military collar, and he turned his back upon them, so as to avoid them altogether.	Кто-то дал пять шиллингов. Услыхав это, военный джентльмен взглянул в ту сторону, откуда исходило такое щедрое предложение, и увидел другого офицера, под руку с молодой дамой. Оба они, казалось, весьма забавлялись происходившей сценой; в конце концов картина пошла за полгинеи и досталась им. Заметив эту парочку, сидевший у стола еще больше прежнего удивился и сконфузился: голова его ушла в воротник и он отвернулся, как будто желая избежать неприятной встречи.
Of all the other articles which Mr. Hammerdown had the honour to offer for public competition that day it is not our purpose to make mention, save of one only, a little square piano, which came down from the upper regions of the house (the state grand piano having been disposed of previously); this the young lady tried with a rapid and skilful hand (making the officer blush and start again), and for it, when its turn came, her agent began to bid.	Мы не собираемся перечислять здесь все другие предметы, которые Аукционист имел честь предложить открытому соисканию в этот день, кроме лишь одной вещи: это было маленькое фортепьяно, доставленное вниз с верхнего этажа (большой рояль из гостиной был вывезен раньше). Молодая дама попробовала его быстрой и ловкой рукой (заставив офицера снова покраснеть и вздрогнуть), и когда настала очередь фортепьяно, агент дамы стал торговать его.
But there was an opposition here. The Hebrew aide-de-camp in the service of the officer at the table bid against the Hebrew gentleman employed by the elephant purchasers, and a brisk battle ensued over this little piano, the combatants being greatly encouraged by Mr. Hammerdown.	Но тут он встретил препятствие. Еврей, состоявший в роли адъютанта при офицере у стола, стал наддавать цену против еврея, нанятого покупщиками слона, и из-за маленького фортепьяно загорелась оживленная битва, которую Аукционист усиленно разжигал, подбодряя обоих противников.
At last, when the competition had been prolonged for some time, the elephant captain and lady desisted from the race; and the hammer coming down, the auctioneer said:--"Mr. Lewis, twenty-five," and Mr. Lewis's chief thus became the proprietor of the little square piano. Having effected the purchase, he sate up as if he was greatly relieved, and the unsuccessful competitors catching a glimpse of him at this moment, the lady said to her friend,	Наконец, когда соревнование уже порядочно затянулось, капитан и дама, купившие слона, отказались от дальнейшей борьбы; молоток опустился, Аукционист объявил: "За мистером Льюисом, двадцать пять!" И таким образом шеф мистера Льюиса стал собственником маленького фортепьяно. Сделав это приобретение, он выпрямился в своем кресле с видом величайшего облегчения и в эту самую минуту был замечен своими неудачливыми соперниками. Дама сказала своему кавалеру:
"Why, Rawdon, it's Captain Dobbin."	- Слушай, Родон, ведь это капитан Доббин!
I suppose Becky was discontented with the new piano her husband had hired for her, or perhaps the proprietors of that instrument had fetched it away, declining farther credit, or perhaps she had a particular attachment for the one which she had just tried to purchase, recollecting it in old days, when she used to play upon it, in the little sitting-room of our dear Amelia Sedley.	Вероятно, Бекки была недовольна новым фортепьяно, взятым для нее напрокат, или же хозяева инструмента потребовали его обратно, отказав в дальнейшем кредите; а может быть, ее особенное пристрастие к тому фортепьяно, которое она только что пыталась приобрести, объясняется воспоминаниями о давно минувших днях, когда она играла на нем в комнате нашей милой Эмилии Седли?
The sale was at the old house in Russell Square, where we passed some evenings together at the beginning of this story. Good old John Sedley was a ruined man. His name had been proclaimed as a defaulter on the Stock Exchange, and his bankruptcy and commercial extermination had followed. Mr. Osborne's butler came to buy some of the famous port wine to transfer to the cellars over the way. As for one dozen well-manufactured silver spoons and forks at per oz., and one dozen dessert ditto ditto, there were three young stockbrokers (Messrs. Dale, Spiggot, and Dale, of Threadneedle Street, indeed), who, having had dealings with the old man, and kindnesses from him in days when he was kind to everybody with whom he dealt, sent this little spar out of the wreck with their love to good Mrs. Sedley; and with respect to the piano, as it had been Amelia's, and as she might miss it and want one now, and as Captain William Dobbin could no more play upon it than he could dance on the tight rope, it is probable that he did not purchase the instrument for his own use.	Ибо аукцион происходил в старом доме на Рассел-сквер, где мы провели несколько вечеров в начале этого повествования. Старый добряк Джон Седли разорился. Его имя было объявлено в списке неисправных должников на Лондонской бирже, а за этим последовали его банкротство и коммерческая смерть. Дворецкий мистера Осборна скупил часть знаменитого портвейна и перевез его в погреб по другую сторону сквера. Что же касается дюжины столовых серебряных ложек и вилок прекрасной работы, продававшихся на вес, и дюжины таких же десертных, то нашлось три молодых биржевых маклера (фирма "Дейл, Спигот и Дейл" на Треднидл-стрит), которые раньше вели дела со стариком и видели с его стороны много хорошего в те дни, когда он был так мил и любезен со всеми, с кем ему приходилось вести дела, - они-то и послали доброй миссис Седли эти жалкие обломки крушения, выразив тем свое уважение к ней. Что же касается фортепьяно, то, поскольку оно принадлежало Эмилии и та могла больно чувствовать его отсутствие и нуждаться в нем теперь, а капитан Уильям Доббин умел играть на нем так же, как танцевать на канате, нам остается предположить, что капитан приобрел его не для собственной надобности.
In a word, it arrived that evening at a wonderful small cottage in a street leading from the Fulham Road--one of those streets which have the finest romantic names--(this was called St. Adelaide Villas, Anna-Maria Road West), where the houses look like baby-houses; where the people, looking out of the first-floor windows, must infallibly, as you think, sit with their feet in the parlours; where the shrubs in the little gardens in front bloom with a perennial display of little children's pinafores, little red socks, caps, &c. (polyandria polygynia); whence you hear the sound of jingling spinets and women singing; where little porter pots hang on the railings sunning themselves; whither of evenings you see City clerks padding wearily: here it was that Mr. Clapp, the clerk of Mr. Sedley, had his domicile, and in this asylum the good old gentleman hid his head with his wife and daughter when the crash came.	Словом, фортепьяно было в тот же вечер доставлено в крошечный домик на улице, идущей от Фулем-роуд, - на одной из тех лондонских улочек, которые носят такие изысканно-романтические названия (эту, в частности, именовали: Виллы св. Аделаиды, Анна-Мария-роуд, Вест) и где дома кажутся кукольными; где обитатели, выглядывающие из окон бельэтажа, должны, как представляется зрителю, сидеть, опустив ноги в гостиную нижнего этажа; где кусты в палисадниках круглый год цветут детскими передничками, красными носочками, чепчиками и т. и. (роlyandria polygynia); где до вас доносятся звуки разбитых клавикордов и женского пения; где пивные кружки висят на заборах, просушиваясь на солнышке; где по вечерам вы встретите конторщиков, устало бредущих из Сити. На одной из таких улиц и находилось жилище мистера Клепа, конторщика мистера Седли, и в этом убежище приклонил голову добрый старик с женой и дочерью, когда произошел крах.
Jos Sedley had acted as a man of his disposition would, when the announcement of the family misfortune reached him. He did not come to London, but he wrote to his mother to draw upon his agents for whatever money was wanted, so that his kind broken-spirited old parents had no present poverty to fear. This done, Jos went on at the boarding-house at Cheltenham pretty much as before. He drove his curricle; he drank his claret; he played his rubber; he told his Indian stories, and the Irish widow consoled and flattered him as usual. His present of money, needful as it was, made little impression on his parents; and I have heard Amelia say that the first day on which she saw her father lift up his head after the failure was on the receipt of the packet of forks and spoons with the young stockbrokers' love, over which he burst out crying like a child, being greatly more affected than even his wife, to whom the present was addressed. Edward Dale, the junior of the house, who purchased the spoons for the firm, was, in fact, very sweet upon Amelia, and offered for her in spite of all. He married Miss Louisa Cutts (daughter of Higham and Cutts, the eminent cornfactors) with a handsome fortune in 1820; and is now living in splendour, and with a numerous family, at his elegant villa, Muswell Hill. But we must not let the recollections of this good fellow cause us to diverge from the principal history.	Джоз Седли, когда известие о постигшем семью несчастье дошло до него, поступил так, как и следовало ожидать от человека с его характером. Он не поехал в Лондон, но написал матери, чтобы она обращалась к его агентам за любой суммой, какая ей потребуется, так что его добрые, удрученные горем старики родители могли на первых порах не страшиться бедности. Совершив это, Джоз продолжал жить по-прежнему в челтнемском пансионе. Он ездил кататься в своем кабриолете, пил красное вино, играл в вист, рассказывал о своих индийских похождениях, а ирландка-вдова по-прежнему утешала и улещала его. Денежный подарок Джоза, как ни нуждались в нем, не произвел на родителей большого впечатления; и я слышал, со слов Эмилии, что ее удрученный отец впервые поднял голову в тот день, когда был получен ящичек с ложками и вилками вместе с приветом от молодых маклеров; он разрыдался, как ребенок, и был растроган гораздо больше, чем даже его жена, которой было адресовано это подношение. Эдвард Дейл, младший компаньон фирмы, непосредственный исполнитель этого поручения, давно уже заглядывался на Эмилию и теперь воспользовался случаем, чтобы сделать ей предложение, невзирая ни на что. Женился он много позже, в 1820 году, на мисс Луизе Кате (дочери владельца фирмы "Хайем и Кате", видного хлеботорговца), взяв за нею крупный куш. Сейчас он великолепно устроен и живет припеваючи со своим многочисленным семейством в собственной элегантной вилле на Масуэл-Хилл. Однако воспоминание об этом добром малом не должно отвлекать нас от главной темы нашего рассказа.
I hope the reader has much too good an opinion of Captain and Mrs. Crawley to suppose that they ever would have dreamed of paying a visit to so remote a district as Bloomsbury, if they thought the family whom they proposed to honour with a visit were not merely out of fashion, but out of money, and could be serviceable to them in no possible manner. Rebecca was entirely surprised at the sight of the comfortable old house where she had met with no small kindness, ransacked by brokers and bargainers, and its quiet family treasures given up to public desecration and plunder. A month after her flight, she had bethought her of Amelia, and Rawdon, with a horse- laugh, had expressed a perfect willingness to see young George Osborne again.	Надеюсь, читатель составил себе слишком хорошее мнение о капитане и миссис Кроули, чтобы предположить, будто им могла прийти в голову мысль наведаться в столь отдаленный квартал, как Блумсбери, если бы они знали, что семейство, которое они решили осчастливить своим посещением, не только окончательно сошло со сцены, но и осталось без всяких средств и не могло уже пригодиться молодой чете. Ребекка была чрезвычайно поражена, когда увидела, что в уютном старом доме, где она была так обласкана, хозяйничают барышники и маклаки, а укромное достояние жившей в нем семьи отдано на поток и разграбление. Через месяц после своего бегства она вспомнила об Эмилии, и Родон с довольным ржанием выразил полнейшую готовность опять повидаться с молодым Джорджем Осборном.
"He's a very agreeable acquaintance, Beck," the wag added. "I'd like to sell him another horse, Beck. I'd like to play a few more games at billiards with him. He'd be what I call useful just now, Mrs. C.--ha, ha!" by which sort of speech it is not to be supposed that Rawdon Crawley had a deliberate desire to cheat Mr. Osborne at play, but only wished to take that fair advantage of him which almost every sporting gentleman in Vanity Fair considers to be his due from his neighbour.	- Он очень приятный знакомый, Бек, - заметил шутник. - Я охотно продал бы ему еще одну лошадь. И я с удовольствием сразился бы с ним на бильярде. В нашем положении он был бы нам, так сказать, весьма полезен, миссис Кроули. Ха-ха-ха! - Эти слова не следует понимать в том смысле, что у Родона Кроули было заранее обдуманное намерение обобрать мистера Осборна. Он только искал этим своей законной выгоды, которую на Ярмарке Тщеславия каждый гуляка-джентльмен считает должной данью со стороны своего ближнего.
The old aunt was long in "coming-to." A month had elapsed. Rawdon was denied the door by Mr. Bowls; his servants could not get a lodgment in the house at Park Lane; his letters were sent back unopened. Miss Crawley never stirred out--she was unwell--and Mrs. Bute remained still and never left her. Crawley and his wife both of them augured evil from the continued presence of Mrs. Bute.	Старуха тетка не слишком торопилась "угомониться". Прошел целый месяц. Мистер Боулс продолжал отказывать Родону в приеме; его слугам не удавалось получить доступ в дом на Парк-лейн; его письма возвращались нераспечатанными. Мисс Кроули ни разу не вышла из дому - она была нездорова, - и миссис Бьют все еще жила у нее и не оставляла ее ни на минуту. Это затянувшееся пребывание пасторши в Лондоне не предвещало молодым супругам ничего хорошего.
"Gad, I begin to perceive now why she was always bringing us together at Queen's Crawley," Rawdon said.	- Черт, я начинаю теперь понимать, почему она все сводила нас в Королевском Кроули, - сказал как-то Родон.
"What an artful little woman!" ejaculated Rebecca.	- Вот лукавая бабенка! - вырвалось у Ребекки.
"Well, I don't regret it, if you don't," the Captain cried, still in an amorous rapture with his wife, who rewarded him with a kiss by way of reply, and was indeed not a little gratified by the generous confidence of her husband.	- Ну что же! Я об этом не жалею, если ты не жалеешь! - воскликнул капитан, все еще страстно влюбленный в жену, которая вместо ответа наградила его поцелуем и, конечно, была немало удовлетворена великодушным признанием супруга.
"If he had but a little more brains," she thought to herself, "I might make something of him"; but she never let him perceive the opinion she had of him; listened with indefatigable complacency to his stories of the stable and the mess; laughed at all his jokes; felt the greatest interest in Jack Spatterdash, whose cab-horse had come down, and Bob Martingale, who had been taken up in a gambling- house, and Tom Cinqbars, who was going to ride the steeplechase. When he came home she was alert and happy: when he went out she pressed him to go: when he stayed at home, she played and sang for him, made him good drinks, superintended his dinner, warmed his slippers, and steeped his soul in comfort. The best of women (I have heard my grandmother say) are hypocrites. We don't know how much they hide from us: how watchful they are when they seem most artless and confidential: how often those frank smiles which they wear so easily, are traps to cajole or elude or disarm--I don't mean in your mere coquettes, but your domestic models, and paragons of female virtue. Who has not seen a woman hide the dulness of a stupid husband, or coax the fury of a savage one? We accept this amiable slavishness, and praise a woman for it: we call this pretty treachery truth. A good housewife is of necessity a humbug; and Cornelia's husband was hoodwinked, as Potiphar was--only in a different way.	"Если бы он не был так непроходимо глуп, - думала она, - я могла бы что-нибудь из него сделать". Но она никогда не давала ему заметить, какое составила себе о нем мнение: по-прежнему, с неиссякаемым терпением слушала его рассказы о конюшне и офицерском собрании, смеялась его шуткам, выказывала живейший интерес к Джоку Спатердашу, у которого пала упряжная лошадь, и к Бобу Мартингейлу, которого забрали в игорном доме, и к Тому Синкбарзу, который предполагал участвовать в скачках с препятствиями. Когда Родон возвращался домой, она была оживленна и счастлива; когда он собирался куда-нибудь, она сама торопила его; если же он оставался дома, она играла ему и пела, приготовляла для него вкусные напитки, заботилась об его обеде, грела ему туфли и баловала как мокла. Лучшие из женщин - лицемерки (я это слышал от своей бабушки). Мы и не знаем, как много они от нас скрывают; как они бдительны, когда кажутся нам простодушными и доверчивыми; как часто их ангельские улыбки, которые не стоят им никакого труда, оказываются просто-напросто ловушкой, чтобы подольститься к человеку, обойти его или обезоружить, - я говорю вовсе не о записных кокетках, но о наших примерных матронах, этих образцах женской добродетели. Кому не приходилось видеть, как жена скрывает от всех скудоумие дурака-мужа или успокаивает ярость своего не в меру расходившегося повелителя? Мы принимаем это любезное нам рабство как нечто должное и восхваляем за него женщину; мы называем это прелестное лицемерие правдой. Добрая жена и хозяйка - по необходимости лгунья. И супруг Корнелии был жертвой обмана так же, как и Потифар. - но только на другой манер.
By these attentions, that veteran rake, Rawdon Crawley, found himself converted into a very happy and submissive married man. His former haunts knew him not. They asked about him once or twice at his clubs, but did not miss him much: in those booths of Vanity Fair people seldom do miss each other. His secluded wife ever smiling and cheerful, his little comfortable lodgings, snug meals, and homely evenings, had all the charms of novelty and secrecy. The marriage was not yet declared to the world, or published in the Morning Post. All his creditors would have come rushing on him in a body, had they known that he was united to a woman without fortune. "My relations won't cry fie upon me," Becky said, with rather a bitter laugh; and she was quite contented to wait until the old aunt should be reconciled, before she claimed her place in society. So she lived at Brompton, and meanwhile saw no one, or only those few of her husband's male companions who were admitted into her little dining-room. These were all charmed with her. The little dinners, the laughing and chatting, the music afterwards, delighted all who participated in these enjoyments. Major Martingale never thought about asking to see the marriage licence, Captain Cinqbars was perfectly enchanted with her skill in making punch. And young Lieutenant Spatterdash (who was fond of piquet, and whom Crawley would often invite) was evidently and quickly smitten by Mrs. Crawley; but her own circumspection and modesty never forsook her for a moment, and Crawley's reputation as a fire-eating and jealous warrior was a further and complete defence to his little wife.	Эти трогательные заботы превратили закоренелого повесу Родона Кроули в счастливого и покорного супруга. Его давно не видели ни в одном из злачных мест, которых он был завсегдатаем. Приятели справлялись о нем раза два в его клубах, но не особенно ощущали его отсутствие: в балаганах Ярмарки Тщеславия люди редко ощущают отсутствие того или другого из своей среды. Сторонящаяся общества, всегда улыбающаяся и приветливая жена, удобная квартирка, уютные обеды и непритязательные вечера - во всем этом было очарование новизны и тайны. Их брак еще не стал достоянием молвы; сообщение о нем еще не появилось в "Морнинг пост". Кредиторы Родона слетелись бы к ним толпой, если бы узнали о его женитьбе на бесприданнице. "Мои родные на меня не ополчатся", - говорила Ребекка с горьким смехом. И она соглашалась спокойно ждать, когда старая тетка примирится с их браком, и не требовала для себя места в обществе. Так жила она в Бромптоне, не видя никого или видясь лишь с теми немногими сослуживцами мужа, которые допускались в ее маленькую столовую. Все они были очарованы Ребеккой. Скромные обеды, смех, болтовня, а потом музыка восхищали всех, кто принимал участие в этих удовольствиях. Майору Мартингейлу никогда не пришло бы в голову спросить у них их брачное свидетельство. Капитан Сннкбарз был в полнейшем восторге от искусства Ребекки приготовлять пунш. А юный поручик Спатердаш (он необычайно пристрастился к игре в пикет, и потому Кроули частенько его приглашали) был явно и без промедления пленен миссис Кроули. Но осмотрительность и осторожность ни на минуту ее не покидали, а репутация отчаянного и ревнивого вояки, укрепившаяся за Кроули, была еще более надежной и верной защитой для его милой женушки.
There are gentlemen of very good blood and fashion in this city, who never have entered a lady's drawing-room; so that though Rawdon Crawley's marriage might be talked about in his county, where, of course, Mrs. Bute had spread the news, in London it was doubted, or not heeded, or not talked about at all. He lived comfortably on credit. He had a large capital of debts, which laid out judiciously, will carry a man along for many years, and on which certain men about town contrive to live a hundred times better than even men with ready money can do. Indeed who is there that walks London streets, but can point out a half-dozen of men riding by him splendidly, while he is on foot, courted by fashion, bowed into their carriages by tradesmen, denying themselves nothing, and living on who knows what? We see Jack Thriftless prancing in the park, or darting in his brougham down Pall Mall: we eat his dinners served on his miraculous plate. "How did this begin," we say, "or where will it end?" "My dear fellow," I heard Jack once say, "I owe money in every capital in Europe." The end must come some day, but in the meantime Jack thrives as much as ever; people are glad enough to shake him by the hand, ignore the little dark stories that are whispered every now and then against him, and pronounce him a good- natured, jovial, reckless fellow.	В Лондоне есть немало высокородных и высокопоставленных джентльменов, никогда не посещавших дамские гостиные. Поэтому, хотя о женитьбе Родона Кроули, может быть, и говорили по всему графству, где, разумеется, миссис Бьют разгласила эту новость, но в Лондоне в ней сомневались или на нее не обращали внимания, а то и вовсе о ней не знали. Родон с комфортом жил в кредит. У него был огромный капитал, состоявший из долгов, а если тратить его с толком, такого капитала может хватить человеку на много-много лет. Некоторые светские жуиры умудряются жить на него во сто раз лучше, чем живут даже люди со свободными средствами. В самом деле, кто из лондонских жителей не мог бы указать десятка человек, пышно проезжающих мимо него, в то время как сам он идет пешком, - людей, которых балуют в свете и которых провожают до кареты поклоны лавочников; людей, которые не отказывают себе ни в чем и живут неизвестно на что. Мы видим, как Джек Мот гарцует в Парке или катит на своем рысаке по Пэл-Мэл; мы едим его обеды, подаваемые на изумительном серебре. "Откуда все это берется? - спрашиваем мы. - И чем это кончится?" - "Дорогой мой, - сказал как-то Джек, - у меня долги во всех европейских столицах". В один прекрасный день должен наступить конец, но пока Джек живет в свое удовольствие; всякому лестно пожать ему руку, все пропускают мимо ушей темные слушки, которые время от времени гуляют о нем в городе, и его называют добродушным, веселым и беспечным малым.
Truth obliges us to confess that Rebecca had married a gentleman of this order. Everything was plentiful in his house but ready money, of which their menage pretty early felt the want; and reading the Gazette one day, and coming upon the announcement of "Lieutenant G. Osborne to be Captain by purchase, vice Smith, who exchanges," Rawdon uttered that sentiment regarding Amelia's lover, which ended in the visit to Russell Square.	Увы, надо признаться, что Ребекка вышла замуж как раз за джентльмена такого сорта. Дом его был полная чаша, в нем было все, кроме наличных денег, в которых их menage {Хозяйство (франц.).} довольно скоро почувствовал острую нужду. И вот, читая однажды "Газету" и натолкнувшись на извещение, что "поручик Дж. Осборн, вследствие покупки им чина, производится в капитаны вместо Смита, который переводится в другой полк", Родон и высказал о поклоннике Эмилии то мнение, которое привело к визиту наших новобрачных на Рассел-сквер.
When Rawdon and his wife wished to communicate with Captain Dobbin at the sale, and to know particulars of the catastrophe which had befallen Rebecca's old acquaintances, the Captain had vanished; and such information as they got was from a stray porter or broker at the auction.	Когда Родон с женой, увидев капитана Доббина, поспешили к нему, чтобы расспросить о катастрофе, обрушившейся на старых знакомых Ребекки, нашего приятеля уже и след простыл, и кое-какие сведения им удалось собрать только от случайного носильщика, или старьевщика, попавшегося им на аукционе.
"Look at them with their hooked beaks," Becky said, getting into the buggy, her picture under her arm, in great glee. "They're like vultures after a battle."	- Посмотри-ка на этих носатых, - сказала Бекки, весело усаживаясь в коляску с картиною под мышкой. - Точно коршуны на поле битвы.
"Don't know. Never was in action, my dear. Ask Martingale; he was in Spain, aide-de-camp to General Blazes."	- Не знаю. Никогда не бывал в сражении, моя дорогая. Спроси у Мартннгейла, он был в Испании адъютантом генерала Блейзиса.
"He was a very kind old man, Mr. Sedley," Rebecca said; "I'm really sorry he's gone wrong."	- Он очень милый старичок, этот мистер Седли, - заметила Ребекка. - Право, мне жаль, что с ним случилась беда.
"O stockbrokers--bankrupts--used to it, you know," Rawdon replied, cutting a fly off the horse's ear.	- Ну, у биржевых маклеров банкротство... они к этому, знаешь, привыкли, - заявил Родон, сгоняя муху, севшую на шею лошади.
"I wish we could have afforded some of the plate, Rawdon," the wife continued sentimentally. "Five-and-twenty guineas was monstrously dear for that little piano. We chose it at Broadwood's for Amelia, when she came from school. It only cost five-and-thirty then."	- Как жаль, Родон, что нам нельзя приобрести что-нибудь из столового серебра, - мечтательно продолжала его супруга. - Двадцать пять гиней чудовищно дорого за это маленькое фортепьяно. Мы вместе покупали его у Бродвуда для Эмилии, когда она окончила школу. Оно стоило только тридцать пять.
"What-d'-ye-call'em--'Osborne,' will cry off now, I suppose, since the family is smashed. How cut up your pretty little friend will be; hey, Becky?"	- Этот... как его там... Осборн... теперь, пожалуй, даст тягу, раз семейство разорилось. Недурной афронт для твоей хорошенькой приятельницы. А, Бекки?
"I daresay she'll recover it," Becky said with a smile--and they drove on and talked about something else.	- Думаю, что она это переживет, - ответила Ребекка с улыбкой. И они покатили дальше, заговорив о чем-то другом.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты