Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XXXI/ГЛАВА XXXI, In Which Jos Sedley Takes Care of His Sister/в которой Джоз Седли заботится о своей сестре
| English | Русский |
| Thus all the superior officers being summoned on duty elsewhere, Jos Sedley was left in command of the little colony at Brussels, with Amelia invalided, Isidor, his Belgian servant, and the bonne, who was maid-of-all-work for the establishment, as a garrison under him. Though he was disturbed in spirit, and his rest destroyed by Dobbin's interruption and the occurrences of the morning, Jos nevertheless remained for many hours in bed, wakeful and rolling about there until his usual hour of rising had arrived. The sun was high in the heavens, and our gallant friends of the --th miles on their march, before the civilian appeared in his flowered dressing- gown at breakfast. | Таким образом, все старшие офицеры были призваны к исполнению своего долга, и Джоз Седли остался во главе маленького гарнизона в Брюсселе, в состав которого входили больная Эмилия, слуга-бельгиец Исидор и девушка-прислуга. Хотя Джоз был расстроен и покой его был нарушен вторжением Доббина и всеми событиями этого утра, тем не менее он оставался в постели, ворочаясь без сна с боку на бок, пока не подошел его обычный час вставания. Солнце поднялось уже высоко, и наши доблестные друзья *** полка отшагали немало миль, прежде чем наш чиновник вышел к завтраку в своем цветастом халате. |
| About George's absence, his brother-in-law was very easy in mind. Perhaps Jos was rather pleased in his heart that Osborne was gone, for during George's presence, the other had played but a very secondary part in the household, and Osborne did not scruple to show his contempt for the stout civilian. But Emmy had always been good and attentive to him. It was she who ministered to his comforts, who superintended the dishes that he liked, who walked or rode with him (as she had many, too many, opportunities of doing, for where was George?) and who interposed her sweet face between his anger and her husband's scorn. | Отсутствие шурина не очень огорчало Джоза. Может быть, он был даже доволен, что Осборн уехал, потому что в присутствии Джорджа он играл весьма второстепенную роль в доме и Осборн ни капельки не скрывал своего пренебрежения к толстяку штатскому. Но Эмми всегда была добра и внимательна к брату. Она заботилась об его удобствах, наблюдала за приготовлением его любимых блюд, гуляла или каталась с ним (для этого представлялось много, слишком много случаев. - ибо где был в это время Джордж?). Кроткое личико Эмилии заставляло ее брата умерять свой гнев, а мужа - прекращать насмешки. |
| Many timid remonstrances had she uttered to George in behalf of her brother, but the former in his trenchant way cut these entreaties short. | Несколько раз она робко упрекала Джорджа за его отношение к брату, но тот с обычной своей резкостью обрывал эти разговоры. |
| "I'm an honest man," he said, "and if I have a feeling I show it, as an honest man will. How the deuce, my dear, would you have me behave respectfully to such a fool as your brother?" | - Я человек прямой, - говорил он, - и то, что чувствую, то и показываю, как должен делать всякий честный человек. Какого черта ты хочешь, дорогая, чтобы я почтительно относился к такому дураку, как твой братец? |
| So Jos was pleased with George's absence. His plain hat, and gloves on a sideboard, and the idea that the owner was away, caused Jos I don't know what secret thrill of pleasure. | Итак, Джоз был рад отсутствию Джорджа. Штатская шляпа последнего и перчатки, оставленные на буфете, и мысль, что владелец их далеко, доставили Джозу какое-то смутное чувство торжества. |
| "HE won't be troubling me this morning," Jos thought, "with his dandified airs and his impudence." | "Сегодня, - думал Джоз, - он уже не будет меня злить своим фатоватым видом и наглостью". |
| "Put the Captain's hat into the ante-room," he said to Isidor, the servant. | - Унесите шляпу капитана в переднюю, - сказал он слуге Исидору. |
| "Perhaps he won't want it again," replied the lackey, looking knowingly at his master. He hated George too, whose insolence towards him was quite of the English sort. | - Может быть, она ему больше не понадобится, - отвечал лакей, хитро взглянув на своего господина. Он тоже ненавидел Джорджа, - тот проявлял в обхождении с ним истинно английскую грубость. |
| "And ask if Madame is coming to breakfast," Mr. Sedley said with great majesty, ashamed to enter with a servant upon the subject of his dislike for George. The truth is, he had abused his brother to the valet a score of times before. | - И спросите мадам, придет ли она к завтраку, - важно сказал мистер Седли, спохватившись, что заговорил со слугой о своем нерасположении к Джорджу. Хотя, надо правду сказать, он уже не раз бранил шурина в присутствии слуги. |
| Alas! Madame could not come to breakfast, and cut the tartines that Mr. Jos liked. Madame was a great deal too ill, and had been in a frightful state ever since her husband's departure, so her bonne said. Jos showed his sympathy by pouring her out a large cup of tea It was his way of exhibiting kindness: and he improved on this; he not only sent her breakfast, but he bethought him what delicacies she would most like for dinner. | Увы! Мадам не может прийти к завтраку и приготовить les tartines {Тартинки (франц.).}, которые любит мистер Джоз. Мадам слишком больна, она с самого отъезда мужа находится в ужасном состоянии, - так доложила ее bonne {Горничная (франц.).}. Джоз выразил свое сочувствие тем, что налил ей огромную чашку чаю (это был его способ проявлять братскую нежность), и сделал даже больше: он не только послал ей завтрак, но стал придумывать, какие деликатесы будут ей всего приятнее к обеду. |
| Isidor, the valet, had looked on very sulkily, while Osborne's servant was disposing of his master's baggage previous to the Captain's departure: for in the first place he hated Mr. Osborne, whose conduct to him, and to all inferiors, was generally overbearing (nor does the continental domestic like to be treated with insolence as our own better-tempered servants do), and secondly, he was angry that so many valuables should be removed from under his hands, to fall into other people's possession when the English discomfiture should arrive. Of this defeat he and a vast number of other persons in Brussels and Belgium did not make the slightest doubt. The almost universal belief was, that the Emperor would divide the Prussian and English armies, annihilate one after the other, and march into Brussels before three days were over: when all the movables of his present masters, who would be killed, or fugitives, or prisoners, would lawfully become the property of Monsieur Isidor. | Лакей Исидор мрачно наблюдал за тем, как денщик Осборна собирал своего капитана в дорогу, - прежде всего потому, что он ненавидел мистера Осборна, который обращался с ним, как и со всеми нижестоящими, очень высокомерно (слуги на континенте не мирятся с той грубостью, какую покорно терпят наши более благонравные английские слуги), а кроме того, ему было обидно, что столько добра уплывает у него из рук, чтобы попасть в руки других людей, когда англичане оконфузятся. Относительно этого конфуза он, как и многие другие в Брюсселе и во всей Бельгии, не сомневался нисколько. Почти все были уверены, что император отрежет прусскую армию от английской, уничтожит одну вслед за другой и не позже как через три дня вступит в Брюссель. Тогда все имущество его теперешних хозяев, которые будут убиты, или обратятся в бегство, или попадут в плен, законным образом перейдет в собственность мосье Исидора. |
| As he helped Jos through his toilsome and complicated daily toilette, this faithful servant would calculate what he should do with the very articles with which he was decorating his master's person. He would make a present of the silver essence-bottles and toilet knicknacks to a young lady of whom he was fond; and keep the English cutlery and the large ruby pin for himself. It would look very smart upon one of the fine frilled shirts, which, with the gold-laced cap and the frogged frock coat, that might easily be cut down to suit his shape, and the Captain's gold-headed cane, and the great double ring with the rubies, which he would have made into a pair of beautiful earrings, he calculated would make a perfect Adonis of himself, and render Mademoiselle Reine an easy prey. | Помогая Джозу в утомительном и сложном ежедневном туалете, его верный слуга соображал, как он поступит с теми самыми предметами, с помощью которых он украшал особу своего господина. Эти серебряные флаконы с духами и туалетные безделушки пойдут в подарок одной девице, в которую он был влюблен; английский бритвенный прибор и булавку с большим рубином он оставит себе: она будет так красиво выделяться на тонкого полотна сорочке с брыжами. А в этой сорочке, да еще в фуражке, обшитой золотым галуном, в венгерке, отделанной шнурами, которую нетрудно перешить по его фигуре, с тростью капитана, украшенной золотым набалдашником, с большим двойным кольцом с рубинами, которое он затем даст переделать в пару восхитительных сережек, он будет настоящим Адонисом и легко победит мадемуазель Реи. |
| "How those sleeve-buttons will suit me!" thought he, as he fixed a pair on the fat pudgy wrists of Mr. Sedley. "I long for sleeve-buttons; and the Captain's boots with brass spurs, in the next room, corbleu! what an effect they will make in the Allee Verte!" | "Как эти запонки пойдут мне! - думал он, застегивая манжеты на пухлых запястьях мистера Седли. - Я давно мечтаю о запонках. А капитанские сапоги с медными шпорами, что стоят в соседней комнате, - parbleu! {Черт побери! (франц.).} - какой эффект они произведут на Allee Verte! {Зеленой аллее (франц.).}" |
| So while Monsieur Isidor with bodily fingers was holding on to his master's nose, and shaving the lower part of Jos's face, his imagination was rambling along the Green Avenue, dressed out in a frogged coat and lace, and in company with Mademoiselle Reine; he was loitering in spirit on the banks, and examining the barges sailing slowly under the cool shadows of the trees by the canal, or refreshing himself with a mug of Faro at the bench of a beer-house on the road to Laeken. | Итак, пока мосье Исидор своими бренными перстами придерживал нос господина и брил ему нижнюю часть лица, воображение уносило его на Зеленую аллею, где он в венгерке со шнурами разгуливал в обществе мадемуазель Рен: он мысленно бродил в тени деревьев по берегам канала, рассматривал проплывающие мимо баржи, или освежался кружкой фаро на скамейке пивной по дороге в Лакен. |
| But Mr. Joseph Sedley, luckily for his own peace, no more knew what was passing in his domestic's mind than the respected reader, and I suspect what John or Mary, whose wages we pay, think of ourselves. What our servants think of us!--Did we know what our intimates and dear relations thought of us, we should live in a world that we should be glad to quit, and in a frame of mind and a constant terror, that would be perfectly unbearable. So Jos's man was marking his victim down, as you see one of Mr. Paynter's assistants in Leadenhall Street ornament an unconscious turtle with a placard on which is written, "Soup to-morrow." | Мистер Джоз Седли, к счастью для своего спокойствия, не подозревал, что происходило в голове его слуги, так же как почтенный читатель и я не знаем того, что думают о нас Джон или Мэри, которым мы платим жалованье. Что думают слуги о своих господах?.. Если бы мы знали, что думают о нас наши близкие друзья и дорогие родственники, жизнь потеряла бы всякое очарование и мы все время пребывали бы в невыносимом унынии и страхе. Итак, слуга Джоза намечал себе жертву, подобно тому как один из поваров мистера Пейнтера на Ледихолл-стрит украшает ничего не подозревающую черепаху карточкой, на которой написано: "Суп на завтра". |
| Amelia's attendant was much less selfishly disposed. Few dependents could come near that kind and gentle creature without paying their usual tribute of loyalty and affection to her sweet and affectionate nature. And it is a fact that Pauline, the cook, consoled her mistress more than anybody whom she saw on this wretched morning; for when she found how Amelia remained for hours, silent, motionless, and haggard, by the windows in which she had placed herself to watch the last bayonets of the column as it marched away, the honest girl took the lady's hand, and said, | Служанка Эмилии была настроена далеко не так эгоистически. Мало кто из подчиненных этого милого, доброго создания не платил ей обычной дани привязанности и любви за ее кротость и доброту. И действительно, кухарка Полина утешила свою хозяйку гораздо лучше, чем кто-либо из тех, кого она видела в это злосчастное утро. Когда она заметила, что Эмилия, молчащая, неподвижная и измученная, уже несколько часов сидит у окна, откуда она следила за исчезавшими вдали последними штыками уходившей колонны, эта честная женщина взяла Эмилию за руку и сказала: |
| Tenez, Madame, est- ce qu'il n'est pas aussi a l'armee, mon homme a moi? | - Tenez, madame, est-ce qu'il n'est pas aussi a l'armee mon homme a moi? {Ах, сударыня, а мой-то кавалер разве не в армии? (франц.).} |
| with which she burst into tears, and Amelia falling into her arms, did likewise, and so each pitied and soothed the other. | После чего она разразилась слезами, а Эмилия, упав к ней в объятия, тоже расплакалась, и обе стали жалеть и утешать друг друга. |
| Several times during the forenoon Mr. Jos's Isidor went from his lodgings into the town, and to the gates of the hotels and lodging- houses round about the Parc, where the English were congregated, and there mingled with other valets, couriers, and lackeys, gathered such news as was abroad, and brought back bulletins for his master's information. Almost all these gentlemen were in heart partisans of the Emperor, and had their opinions about the speedy end of the campaign. The Emperor's proclamation from Avesnes had been distributed everywhere plentifully in Brussels. "Soldiers!" it said, "this is the anniversary of Marengo and Friedland, by which the destinies of Europe were twice decided. Then, as after Austerlitz, as after Wagram, we were too generous. We believed in the oaths and promises of princes whom we suffered to remain upon their thrones. Let us march once more to meet them. We and they, are we not still the same men? Soldiers! these same Prussians who are so arrogant to-day, were three to one against you at Jena, and six to one at Montmirail. Those among you who were prisoners in England can tell their comrades what frightful torments they suffered on board the English hulks. Madmen! a moment of prosperity has blinded them, and if they enter into France it will be to find a grave there!" But the partisans of the French prophesied a more speedy extermination of the Emperor's enemies than this; and it was agreed on all hands that Prussians and British would never return except as prisoners in the rear of the conquering army. | Много раз в это утро слуга мистера Джоза Исидор бегал в город, к воротам отелей и домов, расположенных вокруг парка, где жило больше всего англичан, и там, толкаясь среди других слуг, курьеров и лакеев, собирал все новости и приносил домой бюллетени для осведомления своего хозяина. Почти все эти джентльмены были в душе приверженцами императора и имели собственное мнение относительно скорого окончания войны. Прокламация Наполеона, выпущенная в Авене, широко распространялась по Брюсселю. "Солдаты! - гласила она. - Настала годовщина Маренго и Фридланда, которые дважды уже решали судьбы Европы. Мы были тогда слишком великодушны, как и после Аустерлица и Ваграма. Мы поверили клятвам и обещаниям государей и оставили их на тронах. Так встретим же их снова лицом к лицу! Разве мы или они стали другими? Солдаты! Эти самые пруссаки, которые так дерзки сейчас, под Иеной шли на нас трое против одного, а под Монмирайлем шестеро против одного. Те из вас, кто был в плену в Англии, могут рассказать своим товарищам об ужасах английских понтонов. Безумцы! Случайный успех ослепил их. Но если они вступят во Францию, они найдут там только могилу!" А приверженцы Франции предсказывали еще более скорое истребление врагов императора, и все кругом соглашались, что пруссаки и англичане вернутся во Францию не иначе как пленниками в хвосте победоносной армии. |
| These opinions in the course of the day were brought to operate upon Mr. Sedley. He was told that the Duke of Wellington had gone to try and rally his army, the advance of which had been utterly crushed the night before. | Таковы были известия, собранные в течение дня, и они не могли не оказать своего действия на мистера Седли. Ему донесли, что герцог Веллингтон выехал в армию, авангард которой французы сильно потрепали накануне вечером. |
| "Crushed, psha!" said Jos, whose heart was pretty stout at breakfast-time. "The Duke has gone to beat the Emperor as he has beaten all his generals before." | - Потрепали? Вздор! - сказал Джоз, мужество которого за завтраком всегда возрастало. - Герцог выехал в армию, чтобы разбить императора, как он раньше разбивал всех его генералов. |
| "His papers are burned, his effects are removed, and his quarters are being got ready for the Duke of Dalmatia," Jos's informant replied. "I had it from his own maitre d'hotel. Milor Duc de Richemont's people are packing up everything. His Grace has fled already, and the Duchess is only waiting to see the plate packed to join the King of France at Ostend." | - Его бумаги сожжены, имущество вывезено, а квартира очищается для герцога Далматского, - отвечал Исидор. - Я знаю это от его собственного дворецкого. Люди милорда герцога Ричмонда уже укладываются. Его светлость бежал, а герцогиня ожидает только, пока уложат серебро, чтобы присоединиться к французскому королю в Остенде. |
| "The King of France is at Ghent, fellow," replied Jos, affecting incredulity. | - Французский король в Генте, - возразил Джоз, притворяясь, что не верит вздорным слухам. |
| "He fled last night to Bruges, and embarks today from Ostend. The Duc de Berri is taken prisoner. Those who wish to be safe had better go soon, for the dykes will be opened to-morrow, and who can fly when the whole country is under water?" | - Он вчера ночью бежал в Брюгге, а сегодня отплывает в Остенде. Герцог Беррийский взят в плен. Тем, кто хочет уцелеть, лучше уезжать поскорее, потому что завтра откроют плотины, - и как тогда бежать, раз вся страна будет под водой? |
| "Nonsense, sir, we are three to one, sir, against any force Boney can bring into the field," Mr. Sedley objected; "the Austrians and the Russians are on their march. He must, he shall be crushed," Jos said, slapping his hand on the table. | - Чепуха, сэр! Мы можем выставить втрое против того, сэр, что выставит Бонн! - запальчиво воскликнул мистер Седли. - Австрийцы и русские подходят. Он должен быть сокрушен и будет сокрушен! - заявил Джоз, ударяя рукой по столу. |
| "The Prussians were three to one at Jena, and he took their army and kingdom in a week. They were six to one at Montmirail, and he scattered them like sheep. The Austrian army is coming, but with the Empress and the King of Rome at its head; and the Russians, bah! the Russians will withdraw. No quarter is to be given to the English, on account of their cruelty to our braves on board the infamous pontoons. Look here, here it is in black and white. Here's the proclamation of his Majesty the Emperor and King," said the now declared partisan of Napoleon, and taking the document from his pocket, Isidor sternly thrust it into his master's face, and already looked upon the frogged coat and valuables as his own spoil. | - Пруссаков было трое против одного при Иене, а он в одну неделю взял всю их армию и королевство. Под Монмирайлем их было шестеро против одного, а он рассеял их, как овец. Австрийская-то армия наступает, но ведет ее императрица и Римский король. А русские? Русские отступят. Англичанам не будет пощады, - все помнят, как они жестоко обращались с нашими героями на своих проклятых понтонах. Взгляните, здесь все напечатано черным по белому. Вот прокламация его величества, императора и короля, - сказал новоявленный приверженец Наполеона, не считавший более нужным скрывать свои чувства, и, вынув из кармана прокламацию, грубо сунул ее в лицо своему господину, - он уже смотрел на расшитую шнурами венгерку и другие ценности как на свою добычу. |
| Jos was, if not seriously alarmed as yet, at least considerably disturbed in mind. | Джоз не был серьезно напуган, но все же уверенность его поколебалась. |
| "Give me my coat and cap, sir, said he, "and follow me. I will go myself and learn the truth of these reports." | - Дайте мне пальто и фуражку, сэр, - сказал он, - и следуйте за мной. Я сам пойду и узнаю, насколько верны ваши рассказы. |
| Isidor was furious as Jos put on the braided frock. | Исидор пришел в бешенство, увидав, что Джоз надевает венгерку. |
| "Milor had better not wear that military coat," said he; "the Frenchmen have sworn not to give quarter to a single British soldier." | - Милорду лучше не надевать военного мундира, - заметил он, - французы поклялись не давать пощады ни одному английскому солдату. |
| "Silence, sirrah!" said Jos, with a resolute countenance still, and thrust his arm into the sleeve with indomitable resolution, in the performance of which heroic act he was found by Mrs. Rawdon Crawley, who at this juncture came up to visit Amelia, and entered without ringing at the antechamber door. | - Молчать! Слышите! - воскликнул Джоз и все еще с решительным видом и с непобедимой твердостью сунул руку в рукав. За совершением этого геройского поступка его и застала миссис Родон Кроули, которая как раз явилась навестить Эмилию и, не позвонив, вошла в прихожую. |
| Rebecca was dressed very neatly and smartly, as usual: her quiet sleep after Rawdon's departure had refreshed her, and her pink smiling cheeks were quite pleasant to look at, in a town and on a day when everybody else's countenance wore the appearance of the deepest anxiety and gloom. She laughed at the attitude in which Jos was discovered, and the struggles and convulsions with which the stout gentleman thrust himself into the braided coat. | Ребекка была одета, как всегда, очень изящно и красиво; спокойный сон после отъезда Родона освежил ее; приятно было смотреть на ее розовые щечки и улыбку, когда у всех в городе в этот день лица выражали тревогу и горе. Она стала смеяться над положением, в котором застала Джоза, и над судорожными усилиями, с какими дородный джентльмен старался влезть в расшитую куртку. |
| "Are you preparing to join the army, Mr. Joseph?" she said. "Is there to be nobody left in Brussels to protect us poor women?" | - Вы собираетесь в армию, мистер Джозеф? - спросила она. - Неужели никто не останется в Брюсселе, чтобы защитить нас, бедных женщин? |
| Jos succeeded in plunging into the coat, and came forward blushing and stuttering out excuses to his fair visitor. "How was she after the events of the morning--after the fatigues of the ball the night before?" | Джозу наконец удалось влезть в венгерку, и он пошел навстречу своей прекрасной посетительнице, весь красный и бормоча извинения. Как она чувствует себя после всех событий сегодняшнего утра, после вчерашнего бала? |
| Monsieur Isidor disappeared into his master's adjacent bedroom, bearing off the flowered dressing-gown. | Monsieur Исидор исчез в соседней спальне, унося с собой цветастый халат. |
| "How good of you to ask," said she, pressing one of his hands in both her own. "How cool and collected you look when everybody else is frightened! How is our dear little Emmy? It must have been an awful, awful parting." | - Как мило с вашей стороны справляться об этом, - сказала она, обеими ручками пожимая его руку. - До чего же у вас хладнокровный и спокойный вид, когда все так напуганы!.. Как поживает наша маленькая Эмми? Расставание, вероятно, было ужасно, ужасно? |
| "Tremendous," Jos said. | - Ужасно! - подтвердил Джоз. |
| "You men can bear anything," replied the lady. "Parting or danger are nothing to you. Own now that you were going to join the army and leave us to our fate. I know you were--something tells me you were. I was so frightened, when the thought came into my head (for I do sometimes think of you when I am alone, Mr. Joseph), that I ran off immediately to beg and entreat you not to fly from us." | - Вы, мужчины, можете все перенести, - продолжала леди. - Разлука или опасность - вам все нипочем. Признавайтесь-ка, ведь вы собирались уехать в армию и бросить нас на произвол судьбы? Я знаю, что собирались, - что-то говорит мне об этом. Я так испугалась, когда эта мысль пришла мне в голову (ведь я иногда думаю о вас, когда остаюсь одна, мистер Джозеф), что немедленно бросилась просить, умолять вас не уезжать. |
| This speech might be interpreted, "My dear sir, should an accident befall the army, and a retreat be necessary, you have a very comfortable carriage, in which I propose to take a seat." I don't know whether Jos understood the words in this sense. But he was profoundly mortified by the lady's inattention to him during their stay at Brussels. He had never been presented to any of Rawdon Crawley's great acquaintances: he had scarcely been invited to Rebecca's parties; for he was too timid to play much, and his presence bored George and Rawdon equally, who neither of them, perhaps, liked to have a witness of the amusements in which the pair chose to indulge. | Эти слова можно было бы истолковать так: "Дорогой сэр, если с армией произойдет несчастье и придется отступать, у вас очень удобный экипаж, в котором я надеюсь получить местечко". Я не знаю, в каком смысле понял ее слова Джоз, но он был глубоко обижен невниманием к нему этой леди за все время их пребывания в Брюсселе. Его не представили ни одному из знатных знакомых Родона Кроули; его почти не приглашали на вечера к Ребекке, ибо он был слишком робок, чтобы играть по крупной, и его присутствие одинаково стесняло и Джорджа и Родона, которые, вероятно, предпочитали развлекаться без свидетелей. |
| "Ah!" thought Jos, "now she wants me she comes to me. When there is nobody else in the way she can think about old Joseph Sedley!" But besides these doubts he felt flattered at the idea Rebecca expressed of his courage. | "Вот как, - подумал Джоз, - теперь, когда я ей нужен, она приходит ко мне. Когда около нее никого больше нет, она вспомнила о старом Джозефе Седли!" Но, несмотря на эти сомнения, он был польщен словами Ребекки о его храбрости. |
| He blushed a good deal, and put on an air of importance. | Он сильно покраснел и принял еще более важный вид. |
| "I should like to see the action," he said. "Every man of any spirit would, you know. I've seen a little service in India, but nothing on this grand scale." | - Мне хотелось бы посмотреть военные действия, - сказал он. - Каждому мало-мальски смелому человеку это было бы интересно. В Индии я кое-что видел, но не в таких больших размерах. |
| "You men would sacrifice anything for a pleasure," Rebecca answered. "Captain Crawley left me this morning as gay as if he were going to a hunting party. What does he care? What do any of you care for the agonies and tortures of a poor forsaken woman? (I wonder whether he could really have been going to the troops, this great lazy gourmand?) Oh! dear Mr. Sedley, I have come to you for comfort--for consolation. I have been on my knees all the morning. I tremble at the frightful danger into which our husbands, our friends, our brave troops and allies, are rushing. And I come here for shelter, and find another of my friends--the last remaining to me--bent upon plunging into the dreadful scene!" | - Вы, мужчины, все готовы принести в жертву ради удовольствия, - заметила Ребекка. - Капитан Кроули простился со мною сегодня утром такой веселый, точно он отправлялся на охоту. Что ему за дело, что вам всем за дело до страданий и мук бедной покинутой женщины? ("Господи, неужели этот ленивый толстый обжора действительно думал отправиться на войну?") Ах, дорогой мистер Седли! Я пришла искать у вас успокоения, утешения. Все утро я провела на коленях; я трепещу при мысли о той ужасной опасности, которой подвергаются наши мужья, друзья, наши храбрые войска и союзники. Я пришла искать убежища - и что же? - последний оставшийся у меня друг тоже собирается ринуться в эту ужасную битву! |
| "My dear madam," Jos replied, now beginning to be quite soothed, "don't be alarmed. I only said I should like to go--what Briton would not? But my duty keeps me here: I can't leave that poor creature in the next room." And he pointed with his finger to the door of the chamber in which Amelia was. | - Сударыня, - отвечал Джоз, начиная смягчаться, - не тревожьтесь. Я только сказал, что мне хотелось бы там быть, - какой британец не хотел бы этого? Но мой долг удерживает меня здесь: я не могу, бросить это бедное создание, - и он указал пальцем на дверь комнаты, где была Эмилия. |
| "Good noble brother!" Rebecca said, putting her handkerchief to her eyes, and smelling the eau-de-cologne with which it was scented. "I have done you injustice: you have got a heart. I thought you had not." | - Добрый, великодушный брат! - сказала Ребекка, поднося платок к глазам и вдыхая одеколон, которым он был надушен. - Я была к вам несправедлива - у вас есть сердце. Я думала, что у вас его нет. |
| "O, upon my honour!" Jos said, making a motion as if he would lay his hand upon the spot in question. "You do me injustice, indeed you do--my dear Mrs. Crawley." | - О, клянусь честью! - воскликнул Джоз, и рука его невольно потянулась к левой стороне груди, - вы ко мне несправедливы, да, несправедливы... дорогая миссис Кроули! |
| "I do, now your heart is true to your sister. But I remember two years ago--when it was false to me!" Rebecca said, fixing her eyes upon him for an instant, and then turning away into the window. | - Да, теперь я вижу, что ваше сердце предано вашей сестре. Но я помню, как два года тому назад... по отношению ко мне... оно было так вероломно! - промолвила Ребекка и на минуту устремила взгляд на Джоза, а затем отвернулась к окну. |
| Jos blushed violently. That organ which he was accused by Rebecca of not possessing began to thump tumultuously. He recalled the days when he had fled from her, and the passion which had once inflamed him--the days when he had driven her in his curricle: when she had knit the green purse for him: when he had sate enraptured gazing at her white arms and bright eyes. | Джоз страшно покраснел. Тот орган, в отсутствии которого упрекала его Ребекка, усиленно забился. Он вспомнил дни, когда бежал от нее, и страсть, которая вспыхнула в нем однажды, - дни, когда он катал ее в своем экипаже, когда она вязала ему зеленый кошелек, когда он сидел очарованный и смотрел на ее белые плечи и блестящие глаза. |
| "I know you think me ungrateful," Rebecca continued, coming out of the window, and once more looking at him and addressing him in a low tremulous voice. "Your coldness, your averted looks, your manner when we have met of late--when I came in just now, all proved it to me. But were there no reasons why I should avoid you? Let your own heart answer that question. Do you think my husband was too much inclined to welcome you? The only unkind words I have ever had from him (I will do Captain Crawley that justice) have been about you-- and most cruel, cruel words they were." | - Я знаю, что вы считаете меня неблагодарной, - продолжала Ребекка тихим, дрожащим голосом, отходя от окна и снова взглядывая на Джоза. - Ваша холодность, ваше нежелание замечать меня, ваше поведение за последнее время и сейчас, когда я вошла в комнату, - все это служит тому доказательством. Но разве у меня не было основания избегать вас? Пусть ваше сердце само ответит на этот вопрос. Или вы думаете, что мой муж был расположен принимать вас? Единственные недобрые слова, которые я слышала от него (я должна отдать в этом справедливость капитану Кроули), были из-за вас... И это были жестокие - да, жестокие слова! |
| "Good gracious! what have I done?" asked Jos in a flurry of pleasure and perplexity; "what have I done--to--to--?" | - Господи! Да что же я сделал? - спросил Джоз, трепеща от смущения и удовольствия. - Что же я сделал, чтобы... чтобы... |
| "Is jealousy nothing?" said Rebecca. "He makes me miserable about you. And whatever it might have been once--my heart is all his. I am innocent now. Am I not, Mr. Sedley?" | - Разве ревность - ничто? - продолжала Ребекка. - Он мучил меня из-за вас. Но что бы ни было когда-то... теперь мое сердце всецело принадлежит ему. Я чиста перед ним. Не так ли, мистер Седли? |
| All Jos's blood tingled with delight, as he surveyed this victim to his attractions. A few adroit words, one or two knowing tender glances of the eyes, and his heart was inflamed again and his doubts and suspicions forgotten. From Solomon downwards, have not wiser men than he been cajoled and befooled by women? | С дрожью восторга Джоз взирал на жертву своих чар. Несколько ловких слов, нежных многозначительных взглядов - и сердце его воспламенилось вновь, а горькие подозрения были забыты. Разве со времен Соломона женщины не дурачили и не побеждали лестью даже и более умных мужчин, чем Джоз? |
| "If the worst comes to the worst," Becky thought, "my retreat is secure; and I have a right-hand seat in the barouche." | "Ну, теперь, если даже случится самое худшее, - подумала Бекки, - отъезд мне обеспечен и я получу удобное место в его коляске". |
| There is no knowing into what declarations of love and ardour the tumultuous passions of Mr. Joseph might have led him, if Isidor the valet had not made his reappearance at this minute, and begun to busy himself about the domestic affairs. Jos, who was just going to gasp out an avowal, choked almost with the emotion that he was obliged to restrain. Rebecca too bethought her that it was time she should go in and comfort her dearest Amelia. | Неизвестно, к каким изъявлениям любви и преданности привели бы мистера Джозефа его мятежные страсти, если бы в эту минуту не вошел его слуга Исидор, чтобы навести в комнате порядок. Джоз, только что собиравшийся выпалить признание, чуть не подавился чувствами, которые вынужден был сдержать. Ребекка, со своей стороны, решила, что ей пора идти утешать свою драгоценную Эмилию. |
| "Au revoir," she said, kissing her hand to Mr. Joseph, and tapped gently at the door of his sister's apartment. As she entered and closed the door on herself, he sank down in a chair, and gazed and sighed and puffed portentously. | - Au revoir {До свидания (франц.).}, - сказала она, посылая воздушный поцелуй мистеру Джозу, и тихонько постучала к его сестре. Когда она вошла туда и затворила за собой дверь, Джоа бессильно опустился в кресло и стал дико озираться, вздыхать и пыхтеть. |
| "That coat is very tight for Milor," Isidor said, still having his eye on the frogs; but his master heard him not: his thoughts were elsewhere: now glowing, maddening, upon the contemplation of the enchanting Rebecca: anon shrinking guiltily before the vision of the jealous Rawdon Crawley, with his curling, fierce mustachios, and his terrible duelling pistols loaded and cocked. | - Этот сюртук очень узок милорду, - заявил Исидор, все еще не спуская глаз с вожделенных шнуров. Но "милорд" не слушал: мысли его были далеко. Он то вспыхивал, мысленно созерцая очаровательную Ребекку, то виновато ежился, представляя себе ревнивого Родона Кроули с закрученными зловещими усами и его страшные заряженные дуэльные пистолеты. |
| Rebecca's appearance struck Amelia with terror, and made her shrink back. It recalled her to the world and the remembrance of yesterday. In the overpowering fears about to-morrow she had forgotten Rebecca--jealousy--everything except that her husband was gone and was in danger. Until this dauntless worldling came in and broke the spell, and lifted the latch, we too have forborne to enter into that sad chamber. How long had that poor girl been on her knees! what hours of speechless prayer and bitter prostration had she passed there! The war-chroniclers who write brilliant stories of fight and triumph scarcely tell us of these. These are too mean parts of the pageant: and you don't hear widows' cries or mothers' sobs in the midst of the shouts and jubilation in the great Chorus of Victory. And yet when was the time that such have not cried out: heart-broken, humble protestants, unheard in the uproar of the triumph! | Появление Ребекки поразило Эмилию ужасом и заставило отшатнуться. Оно вернуло ее к действительности и к воспоминаниям о вчерашнем вечере. В своем страхе о будущем она забыла Ребекку, ревность - все, кроме того, что Джордж уехал и находится в опасности. Пока эта оборотистая особа бесцеремонно не зашла к ней, не нарушила чар, не приоткрыла двери, мы не смели входить в эту печальную комнату. Сколько времени бедняжка простояла на коленях! Сколько часов провела она здесь в безмолвных молитвах и горьком унынии! Военные хроникеры, которые дают блестящие описания сражений и побед, едва ли расскажут нам об этом. Это слишком низменная сторона пышного зрелища, - и вы не услышите ни плача вдов, ни рыдания матери среди криков и ликования громкого победного хора. А между тем когда они не плакали - смиренные страдалицы с разбитым сердцем, чьи жалобы тонули в оглушительном громе победы? |
| After the first movement of terror in Amelia's mind--when Rebecca's green eyes lighted upon her, and rustling in her fresh silks and brilliant ornaments, the latter tripped up with extended arms to embrace her--a feeling of anger succeeded, and from being deadly pale before, her face flushed up red, and she returned Rebecca's look after a moment with a steadiness which surprised and somewhat abashed her rival. | После первого мгновения ужаса, охватившего Эмилию, когда перед ней сверкнули зеленые глаза Ребекки и та, шумя шелковыми юбками и блестящими украшениями, бросилась с протянутыми руками, чтобы обнять ее, - чувство гнева взяло верх, смертельно-бледное лицо ее вспыхнуло, и она ответила на взгляд Ребекки таким твердым взглядом, что соперница ее удивилась и даже немного оробела. |
| "Dearest Amelia, you are very unwell," the visitor said, putting forth her hand to take Amelia's. "What is it? I could not rest until I knew how you were." | - Дорогая моя, тебе очень нехорошо, - сказала она, протягивая руку Эмилии. - Что с тобой? Я не могу быть спокойна, пока не узнаю, как ты себя чувствуешь. |
| Amelia drew back her hand--never since her life began had that gentle soul refused to believe or to answer any demonstration of good-will or affection. But she drew back her hand, and trembled all over. | Эмилия отдернула руку. Еще никогда в жизни эта кроткая душа не отказывалась верить или отвечать на проявление участия или любви. Но теперь она отдернула руку и вся задрожала. |
| "Why are you here, Rebecca?" she said, still looking at her solemnly with her large eyes. These glances troubled her visitor. | - Зачем ты здесь, Ребекка? - спросила она, по-прежнему глядя на гостью своими большими печальными глазами. Та смутилась от этого взгляда. |
| "She must have seen him give me the letter at the ball," Rebecca thought. | "Вероятно, она видела, как он передал мне письмо на балу", - подумала Ребекка. |
| "Don't be agitated, dear Amelia," she said, looking down. "I came but to see if I could--if you were well." | - Не волнуйся, дорогая Эмилия, - сказала она, опустив глаза. - Я пришла только узнать, не могу ли я... хорошо ли ты себя чувствуешь? |
| "Are you well?" said Amelia. "I dare say you are. You don't love your husband. You would not be here if you did. Tell me, Rebecca, did I ever do you anything but kindness?" | - А ты себя как чувствуешь? - сказала Эмилия. - Думается мне, что хорошо. Ты ведь не любишь своего мужа. Если бы любила, ты не пришла бы сюда. Скажи, Ребекка, что я сделала тебе, кроме добра? |
| "Indeed, Amelia, no," the other said, still hanging down her head. | - Конечно, ничего, Эмилия, - отвечала та, не поднимая головы. |
| "When you were quite poor, who was it that befriended you? Was I not a sister to you? You saw us all in happier days before he married me. I was all in all then to him; or would he have given up his fortune, his family, as he nobly did to make me happy? Why did you come between my love and me? Who sent you to separate those whom God joined, and take my darling's heart from me--my own husband? Do you think you could I love him as I did? His love was everything to me. You knew it, and wanted to rob me of it. For shame, Rebecca; bad and wicked woman--false friend and false wife." | - Когда ты была бедна, кто тебя приголубил? Разве я не была тебе сестрой? Ты видела нас в более счастливые дни, прежде чем он женился на мне. Я была тогда всем для него, иначе разве он отказался бы от состояния и от семьи, чтобы сделать меня счастливой? Зачем же ты становишься между много и моей любовью? Кто послал тебя, чтобы разделить тех, кого соединил бог, и отнять у меня сердце моего дорогого, моего любимого мужа? Неужели ты думаешь, что ты можешь его любить так, как люблю я? Его любовь для меня - все. Ты знала это, и ты хотела отнять его у меня. Стыдно, Ребекка! Злая, дурная женщина! Вероломный друг и вероломная жена! |
| "Amelia, I protest before God, I have done my husband no wrong," Rebecca said, turning from her. | - Эмилия, перед богом клянусь, я ни в чем не виновата перед своим мужем, - сказала Ребекка, отворачиваясь. |
| "Have you done me no wrong, Rebecca? You did not succeed, but you tried. Ask your heart if you did not." | - А передо мной тоже не виновата, Ребекка? Тебе не удалось, но ты старалась. Спроси свое сердце - не так ли это? |
| She knows nothing, Rebecca thought. | "Она ничего не знает", - подумала Ребекка. |
| "He came back to me. I knew he would. I knew that no falsehood, no flattery, could keep him from me long. I knew he would come. I prayed so that he should." | - Он вернулся ко мне. Я знала, что он вернется. Я знала, что никакая лесть, никакая ложь не отвратит его от меня надолго! Я знала, что он вернется! Я столько молилась об этом. |
| The poor girl spoke these words with a spirit and volubility which Rebecca had never before seen in her, and before which the latter was quite dumb. | Бедняжка проговорила эти слова с такой стремительностью и воодушевлением, что Ребекка не нашлась, что ответить. |
| "But what have I done to you," she continued in a more pitiful tone, "that you should try and take him from me? I had him but for six weeks. You might have spared me those, Rebecca. And yet, from the very first day of our wedding, you came and blighted it. Now he is gone, are you come to see how unhappy I am?" she continued. "You made me wretched enough for the past fortnight: you might have spared me to-day." | - Что я тебе сделала? - продолжала Эмилия уже более жалобным тоном. - За что ты старалась отнять у меня мужа? Ведь он мой всего только шесть недель. Ты могла бы пощадить меня, Ребекка, хотя бы на это время. Но в первые же дни после нашей свадьбы ты явилась и все испортила. Теперь он уехал, и ты пришла посмотреть, как я несчастна? - продолжала она. - Ты достаточно мучила меня последние две недели, пощадила бы хоть сегодня. |
| "I--I never came here," interposed Rebecca, with unlucky truth. | - Я... я... никогда не приходила сюда, - перебила Ребекка и некстати сказала правду. |
| "No. You didn't come. You took him away. Are you come to fetch him from me?" she continued in a wilder tone. "He was here, but he is gone now. There on that very sofa he sate. Don't touch it. We sate and talked there. I was on his knee, and my arms were round his neck, and we said 'Our Father.' Yes, he was here: and they came and took him away, but he promised me to come back." | - Верно, сюда ты не приходила, ты заманивала его к себе. Может быть, ты и сегодня пришла отнять его у меня? - продолжала Эмилия, словно в бреду. - Он был здесь, а теперь его нет. На этой самой кушетке, здесь, он сидел. Не прикасайся к ней! Здесь мы сидели и разговаривали. Я сидела у него на коленях и обнимала его, и мы читали "Отче наш". Да, он был здесь. И они пришли и увели его, но он обещал мне вернуться. |
| "He will come back, my dear," said Rebecca, touched in spite of herself. | - И он вернется, дорогая, - сказала Ребекка, невольно тронутая. |
| "Look," said Amelia, "this is his sash--isn't it a pretty colour?" and she took up the fringe and kissed it. She had tied it round her waist at some part of the day. She had forgotten her anger, her jealousy, the very presence of her rival seemingly. For she walked silently and almost with a smile on her face, towards the bed, and began to smooth down George's pillow. | - Посмотри, - продолжала Эмилия, - вот его шарф. Не правда ли, какой красивый цвет? - И, подняв бахрому, она поцеловала ее. Она еще утром обвязала его себе вокруг талии. Теперь она, по-видимому, забыла свой гнев, свою ревность и даже самое присутствие соперницы. Она молча подошла к кровати и с просветленным лицом стала гладить подушку Джорджа. |
| Rebecca walked, too, silently away. | Ребекка, тоже молча, вышла из комнаты. |
| "How is Amelia?" asked Jos, who still held his position in the chair. | - Ну, как Эмилия? - спросил Джоз, который по-прежнему сидел в кресле. |
| "There should be somebody with her," said Rebecca. "I think she is very unwell": and she went away with a very grave face, refusing Mr. Sedley's entreaties that she would stay and partake of the early dinner which he had ordered. | - Ее нельзя оставлять одну, - отвечала Ребекка. - Мне кажется, ей очень нехорошо! - И она удалилась с весьма серьезным лицом, отвергнув просьбы Джоза остаться и разделить с ним ранний обед, который он заказал. |
| Rebecca was of a good-natured and obliging disposition; and she liked Amelia rather than otherwise. Even her hard words, reproachful as they were, were complimentary--the groans of a person stinging under defeat. Meeting Mrs. O'Dowd, whom the Dean's sermons had by no means comforted, and who was walking very disconsolately in the Parc, Rebecca accosted the latter, rather to the surprise of the Major's wife, who was not accustomed to such marks of politeness from Mrs. Rawdon Crawley, and informing her that poor little Mrs. Osborne was in a desperate condition, and almost mad with grief, sent off the good-natured Irishwoman straight to see if she could console her young favourite. | В сущности, Ребекка была женщина не злая и услужливая, а Эмилию она, пожалуй, даже любила. Упреки подруги были скорее лестны Ребекке, как жалобы побежденной. Встретив миссис О'Дауд, которую проповеди декана нисколько на этот раз не утешили и которая уныло бродила по парку, Ребекка подошла к ней, несколько удивив этим майоршу, не привыкшую к таким знакам внимания со стороны миссис Родон Кроули. Услышав, что бедняжка миссис Осборн находится в отчаянном состоянии и почти лишилась от горя рассудка, добрая ирландка тотчас же решила навестить свою любимицу и постараться ее утешить. |
| "I've cares of my own enough," Mrs. O'Dowd said, gravely, "and I thought poor Amelia would be little wanting for company this day. But if she's so bad as you say, and you can't attend to her, who used to be so fond of her, faith I'll see if I can be of service. And so good marning to ye, Madam"; | - У меня и своих забот достаточно, - важно заметила миссис О'Дауд, - и я думала, что бедняжка Эмилия не очень нуждается сегодня в обществе. Но если ей так плохо, как вы говорите, а вы не можете остаться с ней, хотя так всегда ее любили, я, конечно, попробую ей чем-нибудь помочь. До свидания, сударыня. |
| with which speech and a toss of her head, the lady of the repayther took a farewell of Mrs. Crawley, whose company she by no means courted. | С этими словами обладательница "репетитора" тряхнула головой и зашагала прочь от миссис Кроули, общества которой она нисколько не искала. |
| Becky watched her marching off, with a smile on her lip. She had the keenest sense of humour, and the Parthian look which the retreating Mrs. O'Dowd flung over her shoulder almost upset Mrs. Crawley's gravity. | Бекки с улыбкой на устах смотрела ей вслед. Она была очень чувствительна ко всему смешному, и парфянский взгляд, брошенный через плечо удалявшейся миссис О'Дауд, почти рассеял тяжелое состояние духа миссис Кроули. |
| "My service to ye, me fine Madam, and I'm glad to see ye so cheerful," thought Peggy. "It's not YOU that will cry your eyes out with grief, anyway." And with this she passed on, and speedily found her way to Mrs. Osborne's lodgings. | "Мое почтение, сударыня, очень рада, что вы так веселы, - подумала Пегги. - Уж вы-то, во всяком случае, не выплачете себе глаз от горя". И она быстрыми шагами направилась к квартире миссис Осборн. |
| The poor soul was still at the bedside, where Rebecca had left her, and stood almost crazy with grief. The Major's wife, a stronger- minded woman, endeavoured her best to comfort her young friend. | Бедняжка все еще стояла возле кровати, где Ребекка оставила ее; она почти обезумела от горя. Жена майора, женщина более твердая духом, приложила все старания, чтобы утешить свою юную приятельницу. |
| "You must bear up, Amelia, dear," she said kindly, "for he mustn't find you ill when he sends for you after the victory. It's not you are the only woman that are in the hands of God this day." | - Надо крепиться, милая Эмилия, - сказала она. - А то вдруг вы расхвораетесь к тому времени, когда ваш муж пошлет за вами после победы. Ведь вы не единственная женщина, которая находится сегодня в руках божьих. |
| "I know that. I am very wicked, very weak," Amelia said. She knew her own weakness well enough. The presence of the more resolute friend checked it, however; and she was the better of this control and company. They went on till two o'clock; their hearts were with the column as it marched farther and farther away. Dreadful doubt and anguish--prayers and fears and griefs unspeakable--followed the regiment. It was the women's tribute to the war. It taxes both alike, and takes the blood of the men, and the tears of the women. | - Я знаю. Знаю, что я дурная и слабохарактерная, - ответила Эмилия. Она отлично сознавала свою собственную слабость. Присутствие ее более решительного друга подействовало на нее ободряюще. В обществе миссис О'Дауд ей сразу стало лучше. Они долго пробыли вместе; сердца их следовали все дальше и дальше за ушедшей колонной. Ужасные сомнения и тоска, молитвы, страх и невыразимое горе сопровождали полк. Это была дань, которую платили войне женщины. Война всех одинаково облагает данью: мужчины расплачиваются кровью, женщины - слезами. |
| At half-past two, an event occurred of daily importance to Mr. Joseph: the dinner-hour arrived. Warriors may fight and perish, but he must dine. He came into Amelia's room to see if he could coax her to share that meal. | В половине третьего произошло событие, чрезвычайно важное в повседневной жизни мистера Джозефа: подали обед. Воины могут сражаться и погибать, но он должен обедать. Он вошел в комнату Эмилии, чтобы уговорить ее поесть. |
| "Try," said he; "the soup is very good. Do try, Emmy," and he kissed her hand. Except when she was married, he had not done so much for years before. | - Ты только попробуй, - сказал Джоз. - Суп очень хороший. Пожалуйста, попробуй, Эмми, - и он поцеловал ей руку. Он уже много лет не делал этого, за исключением того дня, когда она выходила замуж. |
| "You are very good and kind, Joseph," she said. "Everybody is, but, if you please, I will stay in my room to-day." | - Ты очень добр и ласков, Джозеф, - ответила Эмилия. - И все добры ко мне; только, пожалуйста, позволь мне сегодня остаться у себя в комнате. |
| The savour of the soup, however, was agreeable to Mrs. O'Dowd's nostrils: and she thought she would bear Mr. Jos company. So the two sate down to their meal. | Зато майорше О'Дауд аромат супа показался очень привлекательным, и она решила составить компанию мистеру Джозу. Они вдвоем уселись за стол. |
| "God bless the meat," said the Major's wife, solemnly: she was thinking of her honest Mick, riding at the head of his regiment: "'Tis but a bad dinner those poor boys will get to-day," she said, with a sigh, and then, like a philosopher, fell to. | - Господь да благословит эту пищу, - произнесла торжественно жена майора. Она думала о своем честном Мике, как он едет верхом во главе полка. - У бедных наших мужей будет сегодня плохой обед, - сказала она со вздохом, а потом, как истинный философ, принялась за еду. |
| Jos's spirits rose with his meal. He would drink the regiment's health; or, indeed, take any other excuse to indulge in a glass of champagne. | Настроение Джоза поднималось по мере того, как он ел. Он пожелал выпить за здоровье полка или под любым иным предлогом разрешить себе бокал шампанского. |
| "We'll drink to O'Dowd and the brave --th," said he, bowing gallantly to his guest. "Hey, Mrs. O'Dowd? Fill Mrs. O'Dowd's glass, Isidor." | - Выпьем за О'Дауда и за доблестный *** полк, - сказал он. галантно кланяясь своей гостье. - Что вы скажете на это, миссис О'Дауд? Исидор, наполните бокал миссис О'Дауд. |
| But all of a sudden, Isidor started, and the Major's wife laid down her knife and fork. The windows of the room were open, and looked southward, and a dull distant sound came over the sun-lighted roofs from that direction. | Но Исидор внезапно вздрогнул, а жена майора выронила нож и вилку. Окна комнаты были раскрыты и обращены на юг, и оттуда донесся глухой, отдаленный гул, прокатившийся над освещенными солнцем крышами. |
| "What is it?" said Jos. "Why don't you pour, you rascal?" | - Что это? - спросил Джоз. - Почему вы не наливаете, бездельник? |
| "Cest le feu!" said Isidor, running to the balcony. | - C'est le feu! {Это артиллерийский огонь! (франц.).} - ответил Исидор, выбегая на балкон. |
| "God defend us; it's cannon!" Mrs. O'Dowd cried, starting up, and followed too to the window. A thousand pale and anxious faces might have been seen looking from other casements. And presently it seemed as if the whole population of the city rushed into the streets. | - Спаси нас господи! Это пушки! - воскликнула миссис О'Дауд и бросилась к окну. Сотни бледных, встревоженных лиц выглядывали из других окон. И скоро чуть ли не все население города высыпало на улицу. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая