Vanity Fair/Ярмарка тщеславия

CHAPTER XLII/ГЛАВА XLII, Which Treats of the Osborne Family/в которой речь идет о семье Осборнов

English	Русский
Considerable time has elapsed since we have seen our respectable friend, old Mr. Osborne of Russell Square. He has not been the happiest of mortals since last we met him. Events have occurred which have not improved his temper, and in more in stances than one he has not been allowed to have his own way. To be thwarted in this reasonable desire was always very injurious to the old gentleman; and resistance became doubly exasperating when gout, age, loneliness, and the force of many disappointments combined to weigh him down. His stiff black hair began to grow quite white soon after his son's death; his-face grew redder; his hands trembled more and more as he poured out his glass of port wine. He led his clerks a dire life in the City: his family at home were not much happier. I doubt if Rebecca, whom we have seen piously praying for Consols, would have exchanged her poverty and the dare-devil excitement and chances of her life for Osborne's money and the humdrum gloom which enveloped him. He had proposed for Miss Swartz, but had been rejected scornfully by the partisans of that lady, who married her to a young sprig of Scotch nobility. He was a man to have married a woman out of low life and bullied her dreadfully afterwards; but no person presented herself suitable to his taste, and, instead, he tyrannized over his unmarried daughter, at home. She had a fine carriage and fine horses and sat at the head of a table loaded with the grandest plate. She had a cheque-book, a prize footman to follow her when she walked, unlimited credit, and bows and compliments from all the tradesmen, and all the appurtenances of an heiress; but she spent a woeful time. The little charity-girls at the Foundling, the sweeperess at the crossing, the poorest under- kitchen-maid in the servants' hall, was happy compared to that unfortunate and now middle-aged young lady.	Много лет прошло с тех пор, как мы виделись с нашим почтенным другом, старым мистером Осборном с Рассел-сквер, и нельзя сказать, чтобы за это время он чувствовал себя счастливейшим из смертных. Произошли события, которые не способствовали улучшению его характера. Далеко не всегда удавалось ему поставить на своем, а всякое противодействие столь разумному желанию воспринималось этим джентльменом как личное оскорбление, и сделалось для него тем более несносным, когда подагра, старость, одиночество и горечь многих разочарований сообща придавили его своей тяжестью. После смерти сына его густые темные волосы начали быстро седеть; лицо стало еще краснее; руки дрожали все сильнее, когда он наливал себе стакан портвейна. Он превратил жизнь своих конторщиков в Сити в сущий ад, да и домашним его жилось не легче. Я сомневаюсь, чтобы Ребекка, которая молила бога о процентных бумагах, променяла свою бедность вместе с отчаянным азартом и взлетами и падениями своей жизни на деньги Осборна и на беспросветный мрак, окружавший его. Он сделал предложение мисс Суорц, но был отвергнут кликою этой леди, которая выдала ее замуж за молодого отпрыска древнего шотландского рода. В сущности, Осборн не постоял бы за тем, чтобы жениться даже на женщине самого низкого звания, и потом отчаянно изводил бы ее, но, как на грех, ни одной такой подходящей особы ему не подвернулось, и потому он тиранил дома свою незамужнюю дочь. У мисс Осборн был чудесный экипаж и прекрасные лошади, она сидела во главе стола, уставленного превосходнейшим серебром; у нее была своя чековая книжка, образцовый ливрейный лакей, сопровождавший ее во время прогулок, и неограниченный всюду кредит; в лавках, где она забирала товар, ее встречали с поклонами - словом, она пользовалась всеми преимуществами богатой наследницы, но жизнь у нее была жалкая. Маленькие сиротки из приюта, метельщицы на перекрестках, самая бедная судомойка в людской были счастливицами в сравнении с этой несчастной, теперь уже немолодой девицей.
Frederick Bullock, Esq., of the house of Bullock, Hulker, and Bullock, had married Maria Osborne, not without a great deal of difficulty and grumbling on Mr. Bullock's part. George being dead and cut out of his father's will, Frederick insisted that the half of the old gentleman's property should be settled upon his Maria, and indeed, for a long time, refused, "to come to the scratch" (it was Mr. Frederick's own expression) on any other terms. Osborne said Fred had agreed to take his daughter with twenty thousand, and he should bind himself to no more. "Fred might take it, and welcome, or leave it, and go and be hanged." Fred, whose hopes had been raised when George had been disinherited, thought himself infamously swindled by the old merchant, and for some time made as if he would break off the match altogether. Osborne withdrew his account from Bullock and Hulker's, went on 'Change with a horsewhip which he swore he would lay across the back of a certain scoundrel that should be nameless, and demeaned himself in his usual violent manner. Jane Osborne condoled with her sister Maria during this family feud.	Фредерик Буллок, эсквайр, из фирмы "Буллок, Халкер и Кo", женился-таки на Марии Осборн, но только после длительных торгов и брюзжания со стороны сего взыскательного джентльмена. Когда Джордж умер и был исключен из завещания отца, Фредерик настаивал, чтобы половина состояния старого коммерсанта была закреплена за Марией, и очень долго отказывался "ударить по рукам" (по собственному выражению этого джентльмена) на каких-либо иных условиях. Осборн указывал, что Фред согласился взять его дочь с приданым в двадцать тысяч и что он не считает нужным брать на себя дополнительные обязательства. Фред может получить то, что ему полагается, или отказаться, а тогда пусть убирается к черту! Фред, у которого зубы разгорелись, когда Джордж был лишен наследства, считал, что старый коммерсант бессовестно его обманул, и некоторое время делал вид, будто намерен вовсе отказаться от женитьбы. Осборн закрыл свой текущий счет у "Буллока и Халкера", ходил на биржу с хлыстом, клянясь, что огреет по спине одного негодяя, не называя его, однако, по имени, и вообще вел себя со свойственной ему свирепостью. Джейн Осборн выражала сочувствие своей сестре Марии по поводу этой семейной распри.
"I always told you, Maria, that it was your money he loved and not you," she said, soothingly.	- Я говорила тебе, Мария, что он любит твои деньги, а не тебя, - утешала она сестру.
"He selected me and my money at any rate; he didn't choose you and yours," replied Maria, tossing up her head.	- Во всяком случае, он выбрал меня и мои деньги, а не тебя и твои деньги, - отвечала Мария, вскидывая голову.
The rapture was, however, only temporary. Fred's father and senior partners counselled him to take Maria, even with the twenty thousand settled, half down, and half at the death of Mr. Osborne, with the chances of the further division of the property. So he "knuckled down," again to use his own phrase, and sent old Hulker with peaceable overtures to Osborne. It was his father, he said, who would not hear of the match, and had made the difficulties; he was most anxious to keep the engagement. The excuse was sulkily accepted by Mr. Osborne. Hulker and Bullock were a high family of the City aristocracy, and connected with the "nobs" at the West End. It was something for the old man to be able to say, "My son, sir, of the house of Hulker, Bullock, and Co., sir; my daughter's cousin, Lady Mary Mango, sir, daughter of the Right Hon. The Earl of Castlemouldy." In his imagination he saw his house peopled by the "nobs." So he forgave young Bullock and consented that the marriage should take place.	Однако разрыв был только временный. Отец Фреда и старшие компаньоны фирмы советовали ему, в расчете на будущий раздел состояния, взять Марию даже с двадцатью тысячами приданого, половина которого выплачивалась сейчас, а половина - после смерти мистера Осборна. Итак, Фред "пошел на попятный" (опять же по его собственному выражению) и послал старого Халкера к Осборну с мировой. Это все его отец, уверял теперь Фред, это он не хотел свадьбы и чинил ему всякие затруднения, а сам он очень желает сохранить в силе их прежний уговор. Извинения жениха были угрюмо приняты мистером Осборном. Халкер и Буллок были известными фамилиями среди аристократии Сити и имели связи даже среди "вест-эндской знати". Старику было приятно, что он сможет говорить: "Мой сын, сэр, из фирмы "Буллок, Халкер и Кo", сэр; кузина моей дочери, сэр, леди Мэри Манго, дочь достопочтенного графа Каслмоулди". Воображение уже наполняло его дом знатными гостями. Поэтому он простил молодого Буллока и согласился на свадьбу.
It was a grand affair--the bridegroom's relatives giving the breakfast, their habitations being near St. George's, Hanover Square, where the business took place. The "nobs of the West End" were invited, and many of them signed the book. Mr. Mango and Lady Mary Mango were there, with the dear young Gwendoline and Guinever Mango as bridesmaids; Colonel Bludyer of the Dragoon Guards (eldest son of the house of Bludyer Brothers, Mincing Lane), another cousin of the bridegroom, and the Honourable Mrs. Bludyer; the Honourable George Boulter, Lord Levant's son, and his lady, Miss Mango that was; Lord Viscount Castletoddy; Honourable James McMull and Mrs. McMull (formerly Miss Swartz); and a host of fashionables, who have all married into Lombard Street and done a great deal to ennoble Cornhill.	Это было пышное празднество. Родные жениха устроили завтрак у себя, так как они жили около церкви св. Георга, Ганновер-сквер, где происходило венчание. Была приглашена "вест-эндская знать", и многие из них расписались в книге. Тут были мистер Манго и леди Мэри Манго, а юные Гвендолина и Гуиневер Манго были подружками невесты; полковник Бледайер гвардейского полка (старший сын фирмы "Братья Бледайер" на Минсинг-лейн), кузен жениха, с достопочтенной миссис Бледайер; достопочтенный Джордж Боултер, сын лорда Леванта, с супругой, урожденной мисс Манго; лорд-виконт Каслтоддн; достопочтенный Джеймс Мак-Мул и миссис Мак-Мул (урожденная мисс Суорц) и целый сонм знати, породнившейся с Ломбард-стрит и в значительной степени способствовавшей облагораживанию Корнхилла.
The young couple had a house near Berkeley Square and a small villa at Roehampton, among the banking colony there. Fred was considered to have made rather a mesalliance by the ladies of his family, whose grandfather had been in a Charity School, and who were allied through the husbands with some of the best blood in England. And Maria was bound, by superior pride and great care in the composition of her visiting-book, to make up for the defects of birth, and felt it her duty to see her father and sister as little as possible.	У молодой четы был дом близ Баркли-сквер и небольшая вилла в Роухемптоне, среди местной колонии банкиров. Дамы в семье Фреда считали, что он сделал мезальянс: хотя дед Буллоков воспитывался в приюте, но они через своих мужей породнились с лучшими представителями английской аристократии. И Марии пришлось, чтобы возместить недостаток происхождения, держаться особенно гордо и проявлять сугубую осторожность в составлении списка гостей; она чувствовала, что и отец с сестрою теперь не подходящая для нее компания.
That she should utterly break with the old man, who had still so many scores of thousand pounds to give away, is absurd to suppose. Fred Bullock would never allow her to do that. But she was still young and incapable of hiding her feelings; and by inviting her papa and sister to her third-rate parties, and behaving very coldly to them when they came, and by avoiding Russell Square, and indiscreetly begging her father to quit that odious vulgar place, she did more harm than all Frederick's diplomacy could repair, and perilled her chance of her inheritance like a giddy heedless creature as she was.	Было бы нелепо предполагать, что она совершенно порвет со стариком, у которого можно было выцарапать еще несколько десятков тысяч. Фред Буллок никогда не допустил бы этого. Но она была еще молода и не умела скрывать свои чувства; и так как она приглашала своего папа и сестру на вечера третьего сорта, обращалась с ними очень холодно, когда они приходили, а сама избегала Рассел-сквер и бестактно просила отца покинуть эту ужасную вульгарную местность, то всем этим легкомысленно и опрометчиво поставила под сомнение свои шансы на получение наследства, - словом, так испортила дело, что его не могла поправить даже дипломатия Фреда.
"So Russell Square is not good enough for Mrs. Maria, hay?" said the old gentleman, rattling up the carriage windows as he and his daughter drove away one night from Mrs. Frederick Bullock's, after dinner. "So she invites her father and sister to a second day's dinner (if those sides, or ontrys, as she calls 'em, weren't served yesterday, I'm d--d), and to meet City folks and littery men, and keeps the Earls and the Ladies, and the Honourables to herself. Honourables? Damn Honourables. I am a plain British merchant I am, and could buy the beggarly hounds over and over. Lords, indeed!-- why, at one of her swarreys I saw one of 'em speak to a dam fiddler --a fellar I despise. And they won't come to Russell Square, won't they? Why, I'll lay my life I've got a better glass of wine, and pay a better figure for it, and can show a handsomer service of silver, and can lay a better dinner on my mahogany, than ever they see on theirs--the cringing, sneaking, stuck-up fools. Drive on quick, James: I want to get back to Russell Square--ha, ha!" and he sank back into the corner with a furious laugh. With such reflections on his own superior merit, it was the custom of the old gentleman not unfrequently to console himself.	- Так, значит, Рассел-сквер недостаточно хорош для миссис Марии, а? - говорил старый джентльмен, с шумом поднимая стекла в карете, когда они с дочерью ехали однажды вечером домой после обеда у миссис Фредерик Буллок. - Так она приглашает отца и сестру на другой день после своих званых обедов (черт меня возьми, если эти блюда или "онтри" {Исковерканное французское entree - блюдо, подаваемое в начале обеда.}, как она их называет, не подавались у них вчера!) вместе с купчишками из Сити и какими-то писаками, а графов, графинь и всех "достопочтенных" приберегает для себя? Достопочтенные! Черт бы побрал этих достопочтенных! Я простой английский купец, а могу купить всех этих нищих собак оптом и в розницу. Лорды, подумаешь! На одном из ее суарэ я видел, как один из них разговаривал с каким-то жалкой фитюлькой, с проходимцем-скрипачом, на которого я и смотреть не стал бы. Значит, они не желают приезжать на Рассел-сквер, так, что ли? Голову прозакладываю, что у меня найдется стакан лучшего вина, и заплачено за него больше, и что я могу выставить более роскошный серебряный сервиз и подать на стол лучший обед, чем им когда-либо приходилось видеть на своих столах, - низкопоклонные льстецы, самонадеянные дураки! Джеймс, гони во весь дух! Я хочу поскорее к себе, на Рассел-сквер, ха! ха! ха! - И он_ откинулся в угол кареты с бешеным хохотом. Такими рассуждениями о своих заслугах и достоинстве старик нередко утешал себя.
Jane Osborne could not but concur in these opinions respecting her sister's conduct; and when Mrs. Frederick's first-born, Frederick Augustus Howard Stanley Devereux Bullock, was born, old Osborne, who was invited to the christening and to be godfather, contented himself with sending the child a gold cup, with twenty guineas inside it for the nurse.	Джейн Осборн оставалось только согласиться с этим мнением относительно поведения сестры. И когда у миссис Фредерик родился первенец - Фредерик-Август-Говард-Стенли-Девере Буллок, - старый Осборн, приглашенный быть крестным отцом, ограничился тем, что послал младенцу золотой стаканчик и в нем двадцать гиней для кормилицы.
"That's more than any of your Lords will give, I'LL warrant," he said and refused to attend at the ceremony.	- Ручаюсь, что никто из ваших лордов не даст больше, - сказал он и отказался присутствовать при обряде.
The splendour of the gift, however, caused great satisfaction to the house of Bullock. Maria thought that her father was very much pleased with her, and Frederick augured the best for his little son and heir.	Однако великолепие подарка произвело большое впечатление в семье Буллоков. Мария решила, что отец ею очень доволен, а Фредерик стал ожидать всяческих благ для своего маленького сына и наследника.
One can fancy the pangs with which Miss Osborne in her solitude in Russell Square read the Morning Post, where her sister's name occurred every now and then, in the articles headed "Fashionable Reunions," and where she had an opportunity of reading a description of Mrs. F. Bullock's costume, when presented at the drawing room by Lady Frederica Bullock. Jane's own life, as we have said, admitted of no such grandeur. It was an awful existence. She had to get up of black winter's mornings to make breakfast for her scowling old father, who would have turned the whole house out of doors if his tea had not been ready at half-past eight. She remained silent opposite to him, listening to the urn hissing, and sitting in tremor while the parent read his paper and consumed his accustomed portion of muffins and tea. At half-past nine he rose and went to the City, and she was almost free till dinner-time, to make visitations in the kitchen and to scold the servants; to drive abroad and descend upon the tradesmen, who were prodigiously respectful; to leave her cards and her papa's at the great glum respectable houses of their City friends; or to sit alone in the large drawing-room, expecting visitors; and working at a huge piece of worsted by the fire, on the sofa, hard by the great Iphigenia clock, which ticked and tolled with mournful loudness in the dreary room. The great glass over the mantelpiece, faced by the other great console glass at the opposite end of the room, increased and multiplied between them the brown Holland bag in which the chandelier hung, until you saw these brown Holland bags fading away in endless perspectives, and this apartment of Miss Osborne's seemed the centre of a system of drawing-rooms. When she removed the cordovan leather from the grand piano and ventured to play a few notes on it, it sounded with a mournful sadness, startling the dismal echoes of the house. George's picture was gone, and laid upstairs in a lumber-room in the garret; and though there was a consciousness of him, and father and daughter often instinctively knew that they were thinking of him, no mention was ever made of the brave and once darling son.	Можно себе представить, какие мучения испытывала мисс Осборн в своем одиночестве на Рассел-сквер, читая "Морнинг пост", где имя ее сестры постоянно встречалось в отделе "Великосветских собраний" и где она имела возможность прочесть описание туалета миссис Ф. Буллок, которая была представлена ко двору своей родственницей, леди Фредерик Буллок. В собственной жизни Джейн, как мы говорили, не было места такому величию. Это была ужасная жизнь! Она вставала рано в темные зимние утра, чтобы приготовить завтрак старому хмурому отцу, который разнес бы весь дом, если бы чай ему не был готов к половине девятого. Она молча сидела напротив него, прислушиваясь к шипению чайника и трепеща все время, пока отец читал газету и поглощал свою обычную порцию булочек к чаю. В половине десятого он вставал и отправлялся в Сити, и до обеда она была почти свободна - могла идти на кухню и браниться с прислугою; могла выезжать, заходить в магазины, где приказчики были с ней чрезвычайно почтительны, или завозить визитные карточки, свои и отца, в большие мрачные респектабельные дома друзей из Сити; или сидеть одна на диване в огромной гостиной - в ожидании визитеров, склонившись над каким-нибудь бесконечным вязанием из шерсти и слушая, как часы с жертвоприношением Ифигении гулко и заунывно отсчитывают в мрачной комнате часы и минуты. Большое зеркало над камином и большое трюмо, стоявшее против него, в другом конце обширной гостиной, бесконечно множили, отражаясь друг в друге, чехол из сурового полотна, который покрывал свисавшую с потолка люстру; эти серые мешки терялись вдали в бесконечной перспективе, и комната, где сидела мисс Осборн, казалась центром целой системы гостиных. Когда она снимала кожаный чехол с фортепьяно и решалась взять на нем несколько аккордов, они звучали жалобной грустью, пробуждая в доме унылое эхо. Портрет Джорджа был вынесен в чуланчик на чердаке, и хотя воспоминание о Джордже продолжало жить в их сердцах и отец с дочерью оба инстинктивно знали, когда другой думает о нем, имя когда-то любимого храброго сына не упоминалось в доме.
At five o'clock Mr. Osborne came back to his dinner, which he and his daughter took in silence (seldom broken, except when he swore and was savage, if the cooking was not to his liking), or which they shared twice in a month with a party of dismal friends of Osborne's rank and age. Old Dr. Gulp and his lady from Bloomsbury Square; old Mr. Frowser, the attorney, from Bedford Row, a very great man, and from his business, hand-in-glove with the "nobs at the West End"; old Colonel Livermore, of the Bombay Army, and Mrs. Livermore, from Upper Bedford Place; old Sergeant Toffy and Mrs. Toffy; and sometimes old Sir Thomas Coffin and Lady Coffin, from Bedford Square. Sir Thomas was celebrated as a hanging judge, and the particular tawny port was produced when he dined with Mr. Osborne.	В пять часов мистер Осборн возвращался к обеду, который проходил у них в полном молчании (редко нарушаемом, за исключением тех случаев, когда он бранился и бесновался, если какое-нибудь блюдо было ему не по вкусу); два раза в месяц у них обедало угрюмое общество знакомых Осборна - люди его возраста и положения: старый доктор Гали с женою с Блумсбери-сквер; старый мистер Фраузер, адвокат с Бедфорд-роу, важная персона, вращавшаяся в силу своих профессиональных обязанностей в кругах "вест-эндской знати"; старый полковник Ливермор, когда-то служивший в бомбейской армии, и миссис Ливер-мор с Аппер-Бедфорд-Плейс; адвокат мистер Тоффи и миссис Тоффи, а иногда и старый судья сэр Томас Коффин и леди Коффин с Бедфорд-сквер. Сэр Томас был известен суровостью своих приговоров, и, когда он обедал у Осборна, к столу подавался особый темно-красный портвейн.
These people and their like gave the pompous Russell Square merchant pompous dinners back again. They had solemn rubbers of whist, when they went upstairs after drinking, and their carriages were called at half past ten. Many rich people, whom we poor devils are in the habit of envying, lead contentedly an existence like that above described. Jane Osborne scarcely ever met a man under sixty, and almost the only bachelor who appeared in their society was Mr. Smirk, the celebrated ladies' doctor.	Все эти и подобные им господа, в свою очередь, давали напыщенному коммерсанту с Рассел-сквер такие же напыщенные обеды. Выпив вино, они поднимались наверх и торжественно играли в вист, а в половине одиннадцатого за ними приезжали их экипажи. Многие богатые люди, которым мы, бедняки, имеем привычку завидовать, постоянно ведут описанный образ жизни. Джейн Осборн почти не встречала в доме отца мужчин моложе шестидесяти лет, и, пожалуй, единственный холостяк, появлявшийся у них, был мистер Сморк, знаменитый дамский доктор.
I can't say that nothing had occurred to disturb the monotony of this awful existence: the fact is, there had been a secret in poor Jane's life which had made her father more savage and morose than even nature, pride, and over-feeding had made him. This secret was connected with Miss Wirt, who had a cousin an artist, Mr. Smee, very celebrated since as a portrait-painter and R.A., but who once was glad enough to give drawing lessons to ladies of fashion. Mr. Smee has forgotten where Russell Square is now, but he was glad enough to visit it in the year 1818, when Miss Osborne had instruction from him.	Я не могу сказать, чтобы монотонность этого ужасного существования ничем не нарушалась. Дело в том, что в жизни бедной Джейн была тайна, воспоминание о которой заставляло отца беситься и хмуриться еще больше, чем его характер, гордость и неумеренность в еде. Эта тайна была связана с мисс Уирт, у которой был кузен художник, некий мистер Сми, впоследствии прославленный портретист, член Королевской академии; было время, когда он довольствовался тем, что давал уроки рисования светским дамам. Теперь мистер Сми забыл, где находится Рассел-сквер, но в 1818 году он с удовольствием посещал его, давая уроки мисс Осборн.
Smee (formerly a pupil of Sharpe of Frith Street, a dissolute, irregular, and unsuccessful man, but a man with great knowledge of his art) being the cousin of Miss Wirt, we say, and introduced by her to Miss Osborne, whose hand and heart were still free after various incomplete love affairs, felt a great attachment for this lady, and it is believed inspired one in her bosom. Miss Wirt was the confidante of this intrigue. I know not whether she used to leave the room where the master and his pupil were painting, in order to give them an opportunity for exchanging those vows and sentiments which cannot be uttered advantageously in the presence of a third party; I know not whether she hoped that should her cousin succeed in carrying off the rich merchant's daughter, he would give Miss Wirt a portion of the wealth which she had enabled him to win-- all that is certain is that Mr. Osborne got some hint of the transaction, came back from the City abruptly, and entered the drawing-room with his bamboo cane; found the painter, the pupil, and the companion all looking exceedingly pale there; turned the former out of doors with menaces that he would break every bone in his skin, and half an hour afterwards dismissed Miss Wirt likewise, kicking her trunks down the stairs, trampling on her bandboxes, and shaking his fist at her hackney coach as it bore her away.	Сми (ученик Шарпа с Фрит-стрит, этого беспутного, беспорядочного человека, неудачника в личной жизни, но одаренного и сведущего художника) был, как мы сказали, кузеном мисс Уирт, и она познакомила его с мисс Осборн, рука и сердце которой после нескольких неудачных романов были абсолютно свободны. Он воспылал нежностью к этой леди и, по-видимому, зажег такие же чувства в ее груди. Мисс Уирт была поверенной их тайны. Не знаю, покидала ли она комнату, где учитель и ученица рисовали, чтобы дать им возможность обменяться клятвами и признаниями, чему так мешает присутствие посторонних лиц; не знаю, надеялась ли она, что ее кузен в случае женитьбы на дочери богатого коммерсанта уделит ой часть богатства, которое она помогла ему приобрести, - достоверно только то, что мистер Осборн, проведав каким-то образом об этом, верну, к я неожиданно из Сити и вошел в гостиную с бамбуковой тростью в руке, застал там учителя, ученицу и компаньонку, трясущихся и бледных, и выгнал учителя из дома, клянясь, что переломает ему все кости, а через полчаса уволил мисс Уирт: он сбросил с лестницы ее чемоданы, растоптал картонки и грозил ей вслед кулаком, пока наемная карета отъезжала от дома.
Jane Osborne kept her bedroom for many days. She was not allowed to have a companion afterwards. Her father swore to her that she should not have a shilling of his money if she made any match without his concurrence; and as he wanted a woman to keep his house, he did not choose that she should marry, so that she was obliged to give up all projects with which Cupid had any share. During her papa's life, then, she resigned herself to the manner of existence here described, and was content to be an old maid. Her sister, meanwhile, was having children with finer names every year and the intercourse between the two grew fainter continually.	Джейн Осборн несколько дней не выходила из спальни. Ей не позволили больше держать компаньонку. Отец поклялся, что она не получит ни шиллинга, если выйдет замуж без его согласия. А так как ему необходима была женщина для ведения хозяйства, он вовсе не желал, чтобы она выходила замуж. Таким образом, ей пришлось отказаться от всяких планов насчет устройства своих сердечных дел. Пока жив был ее папа, она была обречена на образ жизни, только что описанный, и должна была довольствоваться положением старой девы. У Марии между тем, что ни год, появлялись дети, каждый раз все с более звучными именами, и связь между сестрами становилась все слабее.
"Jane and I do not move in the same sphere of life," Mrs. Bullock said. "I regard her as a sister, of course"--	- Джейн и я вращаемся в совершенно различных сферах, - говорила миссис Буллок. - Но, конечно, я смотрю на нее как на сестру.
which means--what does it mean when a lady says that she regards Jane as a sister?	Это значит... Впрочем, что это может значить, когда леди говорит, что она смотрит на Джейк как на сестру?
It has been described how the Misses Dobbin lived with their father at a fine villa at Denmark Hill, where there were beautiful graperies and peach-trees which delighted little Georgy Osborne. The Misses Dobbin, who drove often to Brompton to see our dear Amelia, came sometimes to Russell Square too, to pay a visit to their old acquaintance Miss Osborne. I believe it was in consequence of the commands of their brother the Major in India (for whom their papa had a prodigious respect), that they paid attention to Mrs. George; for the Major, the godfather and guardian of Amelia's little boy, still hoped that the child's grandfather might be induced to relent towards him and acknowledge him for the sake of his son. The Misses Dobbin kept Miss Osborne acquainted with the state of Amelia's affairs; how she was living with her father and mother; how poor they were; how they wondered what men, and such men as their brother and dear Captain Osborne, could find in such an insignificant little chit; how she was still, as heretofore, a namby-pamby milk-and-water affected creature--but how the boy was really the noblest little boy ever seen--for the hearts of all women warm towards young children, and the sourest spinster is kind to them.	Мы уже говорили, что девицы Доббин жили с отцом в прекрасном доме на Денмарк-Хилле, где были чудесные теплицы с виноградом и персиковые деревья, восхищавшие маленького Джорджа Осборна. Сестры Доббин, которые часто ездили в Бромптон навещать нашу дорогую Эмилию, заезжали иногда с визитом и к своей старой знакомой, мисс Осборн, на Рассел-сквер. Я думаю, что они оказывали внимание миссис Джордж не иначе как по требованию брата, служившего майором в Индии (к которому отец их питал огромное уважение); потому что майор, как крестный отец и опекун маленького сына Эмилии, все еще надеялся, что дед ребенка, может быть, смягчится и признает внука в память сына. Сестры Доббин держали мисс Осборн в курсе дел Эмилии. Они рассказывали ей, как она живет с отцом и матерью, как Они бедны, и упорно отказывались понять, что могли находить в этом ничтожестве мужчины, да еще такие, как их брат и дорогой капитан Осборн. Она все такая же размазня и кривляка, но сын ее действительно очаровательнейшее создание, - ибо сердца всех женщин тают перед маленькими детьми, и даже самая кислая старая дева бывает приветлива с ними.
One day, after great entreaties on the part of the Misses Dobbin, Amelia allowed little George to go and pass a day with them at Denmark Hill--a part of which day she spent herself in writing to the Major in India. She congratulated him on the happy news which his sisters had just conveyed to her. She prayed for his prosperity and that of the bride he had chosen. She thanked him for a thousand thousand kind offices and proofs of stead fast friendship to her in her affliction. She told him the last news about little Georgy, and how he was gone to spend that very day with his sisters in the country. She underlined the letter a great deal, and she signed herself affectionately his friend, Amelia Osborne. She forgot to send any message of kindness to Lady O'Dowd, as her wont was--and did not mention Glorvina by name, and only in italics, as the Major's BRIDE, for whom she begged blessings. But the news of the marriage removed the reserve which she had kept up towards him. She was glad to be able to own and feel how warmly and gratefully she regarded him--and as for the idea of being jealous of Glorvina (Glorvina, indeed!), Amelia would have scouted it, if an angel from heaven had hinted it to her.	Однажды, после долгих просьб со стороны девиц Доббин, Эмилия позволила маленькому Джорджу поехать с ними на Денмарк-Хилл и провести там весь день, а сама просидела большую часть этого дня над письмом к майору в Индию. Она поздравила его со счастливой вестью, которую его сестры ей сообщили. Она молилась о его благополучии и о благополучии невесты, которую он избрал. Она благодарила его за тысячи, тысячи услуг и доказательств его неизменной дружбы к ней в ее горе. Она сообщала ему последние новости о маленьком Джорджи и о том, что как раз сегодня он поехал на целый день к его сестрам за город. Она густо подчеркивала отдельные места и подписалась: "Ваш любящий друг Эмилия Осборн". Она забыла послать привет леди О'Дауд, чего раньше с ней никогда не бывало, и не назвала Глорвину по имени, а только невестою майора (подчеркнув это слово), на которую она призывает благословение. И тем не менее известие о женитьбе позволило ей отбросить ту сдержанность, какую она обычно проявляла по отношению к майору Доббину. Она была рада возможности сознаться и самой почувствовать, с какой теплотой и с какой благодарностью она вспоминает его... - а что касается ревности к Глорвипе (к Глорвине, о господи!), то Эмилия начисто отвергла бы такое предположение, хотя бы его подсказал ей ангел небесный.
That night, when Georgy came back in the pony-carriage in which he rejoiced, and in which he was driven by Sir Wm. Dobbin's old coachman, he had round his neck a fine gold chain and watch. He said an old lady, not pretty, had given it him, who cried and kissed him a great deal. But he didn't like her. He liked grapes very much. And he only liked his mamma. Amelia shrank and started; the timid soul felt a presentiment of terror when she heard that the relations of the child's father had seen him.	В этот вечер, когда Джорджи вернулся - к своему великому восторгу, в экипаже, которым правил старый кучер сэра Уильяма Доббина, - у мальчика на шее висела изящная золотая цепочка с часами. Он сказал, что часы подарила ему старая некрасивая леди, она все плакала и без конца целовала его. Но он ее не любит. Он очень любит виноград. И он любит одну только маму. Эмилия вздрогнула и встревожилась: в ее робкую душу закралось страшное предчувствие, когда она узнала, что родные ребенка видели его.
Miss Osborne came back to give her father his dinner. He had made a good speculation in the City, and was rather in a good humour that day, and chanced to remark the agitation under which she laboured.	Мисс Осборн вернулась домой к обеду. Отец в этот день совершил удачную спекуляцию в Сиги и был в сносном расположении духа, так что даже удостоил заметить волнение, в котором находилась его дочь.
"What's the matter, Miss Osborne?" he deigned to say.	- В чем дело, мисс Осборн? - соблаговолил он спросить ее.
The woman burst into tears.	Девушка залилась слезами.
"Oh, sir," she said, "I've seen little George. He is as beautiful as an angel--and so like him!"	- О сэр! - сказала она. - Я видела маленького Джорджи. Он хорош, как ангел... и так похож на него!
The old man opposite to her did not say a word, but flushed up and began to tremble in every limb.	Старик, сидевший против нее, не произнес ни слова, а только покраснел и задрожал всем телом.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты