English | Русский |
Our friends at Brompton were meanwhile passing their Christmas after their fashion and in a manner by no means too cheerful. | Между тем наши друзья в Бромптоне встречали Рождество по-своему и не слишком весело. |
Out of the hundred pounds a year, which was about the amount of her income, the Widow Osborne had been in the habit of giving up nearly three-fourths to her father and mother, for the expenses of herself and her little boy. With 120 more, supplied by Jos, this family of four people, attended by a single Irish servant who also did for Clapp and his wife, might manage to live in decent comfort through the year, and hold up their heads yet, and be able to give a friend a dish of tea still, after the storms and disappointments of their early life. Sedley still maintained his ascendency over the family of Mr. Clapp, his ex-clerk. Clapp remembered the time when, sitting on the edge of the chair, he tossed off a bumper to the health of "Mrs. S--, Miss Emmy, and Mr. Joseph in India," at the merchant's rich table in Russell Square. Time magnified the splendour of those recollections in the honest clerk's bosom. Whenever he came up from the kitchen-parlour to the drawing-room and partook of tea or gin- and-water with Mr. Sedley, he would say, | Из ста фунтов, составлявших весь ее годовой доход, вдова Осборна обычно отдавала около трех четвертей отцу с матерью в уплату за содержание свое и Джорджи. Еще сто двадцать фунтов присылал Джоз, и, таким образом, семья, состоявшая из четырех человек, при единственной девушке-ирландке, обслуживавшей также и Клепа с женою, могла жить скромно, но прилично, не падая духом после перенесенных недавно невзгод и разочарований, и даже приглашать изредка к чаю кого-либо из друзей. Седли все еще сохранял свой авторитет в семье мистера Клепа, своего бывшего подчиненного. Клеп помнил время, когда он, сидя на кончике стула за богатым столом коммерсанта на Рассел-сквер, выпивал стаканчик за здоровье миссис Седли, мисс Эмми и мистера Джозефа в Индии. Сейчас, в воспоминаниях, прошлое это казалось еще более великолепным; каждый раз, когда почтенный конторщик приходил из своей кухни-приемной наверх в гостиную и пил с мистером Седли чай или грог, он говорил: |
"This was not what you was accustomed to once, sir," and as gravely and reverentially drink the health of the ladies as he had done in the days of their utmost prosperity. He thought Miss 'Melia's playing the divinest music ever performed, and her the finest lady. He never would sit down before Sedley at the club even, nor would he have that gentleman's character abused by any member of the society. He had seen the first men in London shaking hands with Mr. S--; | - Это не то, к чему вы когда-то привыкли, сэр, - и так же серьезно и почтительно пил за здоровье обеих дам, как в дни их наибольшего процветания. Он находил, что мисс Эмилия играет божественно, и считал ее самой изящной леди. Он никогда не садился раньше Седли даже в клубе и не позволял никому из членов общества непочтительно отзываться об этом джентльмене. Когда-то он видел, какие важные люди в Лондоне пожимали руку мистеру Седли. |
he said, "He'd known him in times when Rothschild might be seen on 'Change with him any day, and he owed him personally everythink." | - Я знал его в те времена, - говорил он, - когда его можно было встретить на бирже вместе с Ротшильдом, и лично я всем ему обязан. |
Clapp, with the best of characters and handwritings, had been able very soon after his master's disaster to find other employment for himself. | Клен со своей прекрасной репутацией и хорошим почерком вскоре же после разорения хозяина нашел себе другое место. |
"Such a little fish as me can swim in any bucket," he used to remark, | - Такая мелкая рыбешка, как я, может плавать и в лоханке, - говорил старый конторщик. |
and a member of the house from which old Sedley had seceded was very glad to make use of Mr. Clapp's services and to reward them with a comfortable salary. | Один из бывших компаньонов Седли был очень рад воспользоваться услугами мистера Клена и положил ему приличное жалованье. |
In fine, all Sedley's wealthy friends had dropped off one by one, and this poor ex- dependent still remained faithfully attached to him. | Короче говоря, Седли понемногу растерял всех своих богатых друзей, но этот прежний его подчиненный оставался ему верен. |
Out of the small residue of her income which Amelia kept back for herself, the widow had need of all the thrift and care possible in order to enable her to keep her darling boy dressed in such a manner as became George Osborne's son, and to defray the expenses of the little school to which, after much misgiving and reluctance and many secret pangs and fears on her own part, she had been induced to send the lad. She had sat up of nights conning lessons and spelling over crabbed grammars and geography books in order to teach them to Georgy. She had worked even at the Latin accidence, fondly hoping that she might be capable of instructing him in that language. To part with him all day, to send him out to the mercy of a schoolmaster's cane and his schoolfellows' roughness, was almost like weaning him over again to that weak mother, so tremulous and full of sensibility. He, for his part, rushed off to the school with the utmost happiness. He was longing for the change. That childish gladness wounded his mother, who was herself so grieved to part with him. She would rather have had him more sorry, she thought, and then was deeply repentant within herself for daring to be so selfish as to wish her own son to be unhappy. | Из той небольшой доли доходов, которую Эмилия удерживала для себя, она, бережливо рассчитывая каждый шиллинг, одевала своего дорогого мальчика так, как подобало сыну Джорджа Осборна, и платила за его обучение в школе, куда после долгих опасений и колебаний, после тайных страхов и мучительных сомнений решила отдать сына. До поздней ночи она блуждала в дебрях грамматики и географии, чтобы потом учить Джорджи. Она даже принялась за латынь, мечтая быть ему полезной в преодолении этой премудрости. Расставаться с ним на целый день, отдавать его на произвол учительской трости и грубости школьных товарищей - было для слабой, чувствительной матери почти то же, что снова отнимать его от груди. А Джордж с великой радостью убегал в школу. Он жаждал перемен. Эта детская радость ранила сердце матери, - ведь сама она так страдала, отпуская от себя сына. Ей хотелось, чтобы и он огорчался, а потом она начинала раскаиваться в своем эгоизме, в том, что хотела видеть родного сына несчастным. |
Georgy made great progress in the school, which was kept by a friend of his mother's constant admirer, the Rev. Mr. Binny. He brought home numberless prizes and testimonials of ability. He told his mother countless stories every night about his school-companions: and what a fine fellow Lyons was, and what a sneak Sniffin was, and how Steel's father actually supplied the meat for the establishment, whereas Golding's mother came in a carriage to fetch him every Saturday, and how Neat had straps to his trowsers--might he have straps?--and how Bull Major was so strong (though only in Eutropius) that it was believed he could lick the Usher, Mr. Ward, himself. So Amelia learned to know every one of the boys in that school as well as Georgy himself, and of nights she used to help him in his exercises and puzzle her little head over his lessons as eagerly as if she was herself going in the morning into the presence of the master. Once, after a certain combat with Master Smith, George came home to his mother with a black eye, and bragged prodigiously to his parent and his delighted old grandfather about his valour in the fight, in which, if the truth was known he did not behave with particular heroism, and in which he decidedly had the worst. But Amelia has never forgiven that Smith to this day, though he is now a peaceful apothecary near Leicester Square. | Джорджи делал большие успехи в школе, директором которой был приятель верного поклонника его матери - преподобного мистера Бинни. Он приносил домой бесчисленные награды и похвальные отзывы. Каждый вечер он рассказывал матери бесконечные истории про своих школьных товарищей, - какой молодчина Лайонс и какой трус Сниффин; а отец Стила в самом деле поставляет в училище мясо, а мать Голдинга каждую субботу приезжает за ним в карете; у Нита панталоны со штрипками, нельзя ли и ему пришить штрипки? Булл-старший такой сильный (хотя читает еще только Евтропия), что мог бы положить на обе лопатки самого мистера Уорда, помощника учителя. Так Эмилия перезнакомилась со всеми мальчиками в школе и знала их не хуже самого Джорджи. По вечерам она помогала ему делать письменные упражнения и так усердствовала над его уроками, как будто сама должна была утром отвечать учителю. Однажды, после драки со Смитом, Джордж вернулся к матери с синяком под глазом и ужасно хвастался перед нею и перед восхищенным старым дедушкой своими подвигами на поле брани, на котором он, говоря по правде, показал себя далеко не героем и потерпел решительное поражение. Эмилия до сих пор не может простить этого Смиту, хоть он теперь мирно торгует в аптеке близ Лестер-сквер. |
In these quiet labours and harmless cares the gentle widow's life was passing away, a silver hair or two marking the progress of time on her head and a line deepening ever so little on her fair forehead. She used to smile at these marks of time. "What matters it," she asked, "For an old woman like me?" All she hoped for was to live to see her son great, famous, and glorious, as he deserved to be. She kept his copy-books, his drawings, and compositions, and showed them about in her little circle as if they were miracles of genius. She confided some of these specimens to Miss Dobbin, to show them to Miss Osborne, George's aunt, to show them to Mr. Osborne himself--to make that old man repent of his cruelty and ill feeling towards him who was gone. All her husband's faults and foibles she had buried in the grave with him: she only remembered the lover, who had married her at all sacrifices, the noble husband, so brave and beautiful, in whose arms she had hung on the morning when he had gone away to fight, and die gloriously for his king. From heaven the hero must be smiling down upon that paragon of a boy whom he had left to comfort and console her. | В таких тихих занятиях и безобидных хлопотах проходила жизнь кроткой вдовы; годы отметили свое течение двумя-тремя серебряными нитями в ее волосах да провели чуть заметную морщинку на ее чистом лбу. Но она с улыбкой смотрела на эти отпечатки времени. "Какое значение это имеет для такой старухи, как я?" - говорила она. Все ее надежды были сосредоточены на сыне, который должен стать знаменитым, прославленным, великим человеком, как он того заслуживает. Она хранила его тетради, его рисунки и сочинения и показывала их в своем маленьком кругу, словно они были чудом гениальности. Некоторые из них она доверила мисс Доббин, чтобы показать их мисс Осборн, тетке Джорджа, и даже самому мистеру Осборну: может быть, старик раскается в своем жестокосердии и злобе по отношению к тому, кого уже нет на свете. Все ошибки и недостатки своего мужа она похоронила вместе с ним. Она помнила только возлюбленного, который женился на ней, пожертвовав всем, благородного, прекрасного и храброго супруга, который обнимал ее в то утро, когда уходил сражаться и умирать за своего короля. И она верила, что герой улыбается, глядя с небес на это чудо в образе мальчика, оставленного ей на радость и утешение. |
We have seen how one of George's grandfathers (Mr. Osborne), in his easy chair in Russell Square, daily grew more violent and moody, and how his daughter, with her fine carriage, and her fine horses, and her name on half the public charity-lists of the town, was a lonely, miserable, persecuted old maid. | Мы уже видели, что один из дедушек Джорджа (мистер Осборн), восседая в своих креслах на Рассел-сквер, день ото дня становился все несдержаннее и раздражительнее, а дочь его, несмотря на свой прекрасный экипаж и прекрасных лошадей, несмотря на то, что ее имя значилось в половине списков благотворительных обществ столицы, была несчастной, одинокой, угнетенной старой девой. |
She thought again and again of the beautiful little boy, her brother's son, whom she had seen. She longed to be allowed to drive in the fine carriage to the house in which he lived, and she used to look out day after day as she took her solitary drive in the park, in hopes that she might see him. Her sister, the banker's lady, occasionally condescended to pay her old home and companion a visit in Russell Square. She brought a couple of sickly children attended by a prim nurse, and in a faint genteel giggling tone cackled to her sister about her fine acquaintance, and how her little Frederick was the image of Lord Claud Lollypop and her sweet Maria had been noticed by the Baroness as they were driving in their donkey-chaise at Roehampton. She urged her to make her papa do something for the darlings. Frederick she had determined should go into the Guards; and if they made an elder son of him (and Mr. Bullock was positively ruining and pinching himself to death to buy land), how was the darling girl to be provided for? | Снова и снова возвращалась она мыслью к прелестному мальчику, своему племяннику, которого ей однажды довелось увидеть. Она мечтала о том, чтобы ей позволили подъехать в своем прекрасном экипаже к дому, где он жил, и каждый день, одиноко катаясь по Парку, она смотрела по сторонам в надежде встретить его. Ее сестра, супруга банкира, иногда удостаивала навестить свой старый дом на Рассел-сквер и свою подругу детства. Она привозила с собой двух хилых детей в сопровождении чопорной няньки и, хихикая, жеманным голосом тараторила о светских знакомых, о том, что ее маленький Фредерик - вылитый лорд Клод Лоллипоп, а ее милую Марию заметила сама баронесса, когда они катались в Роухемптоне в колясочке, запряженной осликом. Она просила сестру уговорить папа сделать что-нибудь для ее дорогих малюток. Ей хотелось, чтобы Фредерик пошел в гвардию; и если ему придется быть старшим в роде (мистер Буллок положительно во всем себе отказывает, из кожи лезет, чтобы купить поместье), то чем же будет обеспечена ее дорогая девочка? |
"I expect YOU, dear," Mrs. Bullock would say, "for of course my share of our Papa's property must go to the head of the house, you know. Dear Rhoda McMull will disengage the whole of the Castletoddy property as soon as poor dear Lord Castletoddy dies, who is quite epileptic; and little Macduff McMull will be Viscount Castletoddy. Both the Mr. Bludyers of Mincing Lane have settled their fortunes on Fanny Bludyer's little boy. My darling Frederick must positively be an eldest son; and--and do ask Papa to bring us back his account in Lombard Street, will you, dear? It doesn't look well, his going to Stumpy and Rowdy's." | - Я надеюсь на тебя, милочка, - говорила миссис Буллок, - потому что моя доля папиного наследства перейдет, как ты понимаешь, к главе семьи. Милейшая Рода Мак-Мул вызволит имение Каслтодди, как только умрет бедный милый лорд Каслтодди, а у него то и дело случаются припадки эпилепсии; и маленький Макдаф Мак-Мул будет виконтом Каслтодди. Оба мистера Бледайера с Минсинг-лейн закрепили свои состояния за маленьким сыном Фанни Бледайер. Ты понимаешь, как это важно, чтобы и мой крошка Фредерик был старшим в роде... и... и... попроси папа перенести свой текущий счет к нам на Ломбард-стрит. Хорошо, дорогая? Неловко, что у него счет у Стампи и Роди. |
After which kind of speeches, in which fashion and the main chance were blended together, and after a kiss, which was like the contact of an oyster--Mrs. Frederick Bullock would gather her starched nurslings and simper back into her carriage. | После такой беседы, где светская болтовня мешалась с грубой корыстью, и после поцелуя, похожего на прикосновение устрицы, миссис Фредерик Буллок забирала своих накрахмаленных птенцов и, все так же тараторя и хихикая, усаживалась в карету. |
Every visit which this leader of ton paid to her family was more unlucky for her. Her father paid more money into Stumpy and Rowdy's. Her patronage became more and more insufferable. The poor widow in the little cottage at Brompton, guarding her treasure there, little knew how eagerly some people coveted it. | Каждый визит, который эта представительница хорошего тона наносила своим родным, только портил дело: отец увеличивал свои вложения у Стампи и Роди. Ее покровительственная манера становилась все более невыносимой. Бедная вдова в маленьком домике в Бромптоне, охраняя свое сокровище, не подозревала, как жадно кто-то зарится на него. |
On that night when Jane Osborne had told her father that she had seen his grandson, the old man had made her no reply, but he had shown no anger--and had bade her good-night on going himself to his room in rather a kindly voice. And he must have meditated on what she said and have made some inquiries of the Dobbin family regarding her visit, for a fortnight after it took place, he asked her where was her little French watch and chain she used to wear? | В тот вечер, когда Джейн Осборн сказала отцу, что видела его внука, старик ничего не ответил, но он не рассердился и, уходя к себе, довольно ласково пожелал ей доброй ночи. Вероятно, он много размышлял о том, что она сказала, а может быть, и навел у Доббинов некоторые справки об ее визите, ибо недели через две после этого он спросил, где ее французские часики с цепочкой, с которыми она обычно не расставалась. |
"I bought it with my money, sir," she said in a great fright. | - Я купила их на собственные деньги, сэр, - испуганно ответила мисс Джейн. |
"Go and order another like it, or a better if you can get it," said the old gentleman and lapsed again into silence. | - Закажи себе другие такие же или еще лучше, если найдутся, - сказал старый джентльмен и погрузился в молчание. |
Of late the Misses Dobbin more than once repeated their entreaties to Amelia, to allow George to visit them. His aunt had shown her inclination; perhaps his grandfather himself, they hinted, might be disposed to be reconciled to him. Surely, Amelia could not refuse such advantageous chances for the boy. | За последнее время обе мисс Доббин несколько раз упрашивали Эмилию отпустить к ним Джорджа: он очень понравился тетке; может быть, и дедушка, намекали они, тоже решит наконец сменить гнев на милость, - Эмилия, конечно, не захочет мешать счастью сына. |
Nor could she, but she acceded to their overtures with a very heavy and suspicious heart, was always uneasy during the child's absence from her, and welcomed him back as if he was rescued out of some danger. He brought back money and toys, at which the widow looked with alarm and jealousy; she asked him always if he had seen any gentleman--"Only old Sir William, who drove him about in the four-wheeled chaise, and Mr. Dobbin, who arrived on the beautiful bay horse in the afternoon--in the green coat and pink neck-cloth, with the gold-headed whip, who promised to show him the Tower of London and take him out with the Surrey hounds." At last, he said, "There was an old gentleman, with thick eyebrows, and a broad hat, and large chain and seals." | Нет, этого Эмилия не хотела, но она с тяжелым сердцем и большой опаской принимала их приглашения, положительно места себе не находила в отсутствие ребенка и встречала его, когда он возвращался, с таким чувством, словно он избавился от какой-то опасности. Он привозил домой деньги и игрушки, на которые вдова смотрела с беспокойством и ревностью. Она всегда спрашивала, не видал ли он там незнакомого старого джентльмена. Только старого сэра Уильяма, который катал его в фаэтоне, отвечал мальчик, да еще мистера Доббина, он приехал к вечеру на своей прекрасной гнедой - нарядный, в зеленом фраке, с розовым галстуком и с хлыстиком с золотым набалдашником; мистер Доббин обещал показать ему Тауэр и взять его с собой на охоту с гончими. |
He came one day as the coachman was lunging Georgy round the lawn on the gray pony. | Но однажды, возвратившись, он сказал: |
"He looked at me very much. He shook very much. I said 'My name is Norval' after dinner. My aunt began to cry. She is always crying." Such was George's report on that night. | - Был старый джентльмен с густыми бровями, в широкополой шляпе и с толстой цепочкой с печатками. (Мистер Осборн приехал как раз в то время, когда кучер катал Джорджа на сером пони вокруг лужайки.) Он очень долго смотрел на меня и весь дрожал. После обеда меня заставили прочитать: "Зовут меня Норвал". Тетя заплакала, она всегда плачет. - Таков был отчет Джорджа в этот вечер. |
Then Amelia knew that the boy had seen his grandfather; and looked out feverishly for a proposal which she was sure would follow, and which came, in fact, in a few days afterwards. Mr. Osborne formally offered to take the boy and make him heir to the fortune which he had intended that his father should inherit. He would make Mrs. George Osborne an allowance, such as to assure her a decent competency. If Mrs. George Osborne proposed to marry again, as Mr. O. heard was her intention, he would not withdraw that allowance. But it must be understood that the child would live entirely with his grandfather in Russell Square, or at whatever other place Mr. O. should select, and that he would be occasionally permitted to see Mrs. George Osborne at her own residence. This message was brought or read to her in a letter one day, when her mother was from home and her father absent as usual in the City. | Эмилия поняла, что мальчик видел деда, и в страшном волнении стала ожидать предложений с его стороны, уверенная в том, что они должны последовать. И действительно, через несколько дней ее предчувствия сбылись. Мистер Осборн совершенно официально предлагал взять мальчика к себе и сделать его наследником всего состояния, которое раньше предназначалось его отцу. Он обязывался пожизненно выплачивать миссис Джордж Осборн сумму, достаточную, чтобы обеспечить ей приличное существование. Если миссис Джордж Осборн предполагает вторично выйти замуж - мистер Осборн слышал, что таково ее намерение, - выплата ей обеспечения не будет прекращена. Но он ставил непременным условием, чтобы ребенок поселился у него на Рассел-сквер или в каком-либо другом месте по его выбору. Мальчику будет позволено время от времени навещать миссис Джордж Осборн по месту ее жительства. Письмо с этим сообщением было ей доставлено и прочтено, когда матери не было дома, а отец, по обыкновению, ушел в Сити. |
She was never seen angry but twice or thrice in her life, and it was in one of these moods that Mr. Osborne's attorney had the fortune to behold her. She rose up trembling and flushing very much as soon as, after reading the letter, Mr. Poe handed it to her, and she tore the paper into a hundred fragments, which she trod on. | Эмилия очень редко сердилась, быть может, два-три раза за свою жизнь, - и вот поверенному мистера Осборна посчастливилось увидеть ее во время одного из таких приступов гнева. Она поднялась, сильно покраснев и вся дрожа, лишь только мистер По прочел письмо и протянул его ей; она разорвала письмо на мелкие кусочки и растоптала их. |
"I marry again! I take money to part from my child! Who dares insult me by proposing such a thing? Tell Mr. Osborne it is a cowardly letter, sir--a cowardly letter--I will not answer it. I wish you good morning, sir--and she bowed me out of the room like a tragedy Queen," said the lawyer who told the story. | - "Чтобы я вторично вышла замуж? Чтобы я взяла деньги за разлуку с сыном? Какое ужасное оскорбление! Скажите мистеру Осборну, что это - подлое письмо, сэр... подлое письмо! Я не отвечу на него. До свиданья, сэр!" И она отпустила меня кивком головы, словно королева в какой-нибудь трагедии, - рассказывал потом поверенный. |
Her parents never remarked her agitation on that day, and she never told them of the interview. They had their own affairs to interest them, affairs which deeply interested this innocent and unconscious lady. The old gentleman, her father, was always dabbling in speculation. We have seen how the wine company and the coal company had failed him. But, prowling about the City always eagerly and restlessly still, he lighted upon some other scheme, of which he thought so well that he embarked in it in spite of the remonstrances of Mr. Clapp, to whom indeed he never dared to tell how far he had engaged himself in it. And as it was always Mr. Sedley's maxim not to talk about money matters before women, they had no inkling of the misfortunes that were in store for them until the unhappy old gentleman was forced to make gradual confessions. | Родители в тот день даже не заметили ее волнения, и она не стала передавать им свой разговор с поверенным. У них были свои дела, немало их заботившие, дела, которые самым непосредственным образом касались интересов этой невинной и ничего не подозревавшей леди. Старый джентльмен, ее отец, всегда был занят какими-нибудь спекуляциями. Мы видели, как он прогорел на торговле вином и углем. Но, шныряя усердно и неутомимо по Сити, он опять набрел на какую-то аферу и так увлекся ею, несмотря на предостережения мистера Клепа, что потом и не смел признаться, как далеко он зашел в этом предприятии. А так как у мистера Седли было правило не говорить о денежных делах с женой и дочерью, то они и не подозревали, какое бедствие грозит им, пока несчастный старик не вынужден был постепенно во всем признаться. |
The bills of the little household, which had been settled weekly, first fell into arrear. The remittances had not arrived from India, Mr. Sedley told his wife with a disturbed face. As she had paid her bills very regularly hitherto, one or two of the tradesmen to whom the poor lady was obliged to go round asking for time were very angry at a delay to which they were perfectly used from more irregular customers. Emmy's contribution, paid over cheerfully without any questions, kept the little company in half-rations however. And the first six months passed away pretty easily, old Sedley still keeping up with the notion that his shares must rise and that all would be well. | Прежде всего это сказалось на мелких хозяйственных счетах, которые уплачивались каждую неделю. "Перевод из Индии еще не пришел", - с расстроенным лицом говорил мистер Седли жене. И так как она всегда аккуратно платила по счетам, то торговцы, к которым бедная леди должна была обратиться с просьбой об отсрочке, приняли это с большим неудовольствием, хотя со стороны других, менее аккуратных покупателей такие просьбы были для них делом привычным. Деньги, которые давала в семью Эмми - давала с легким сердцем и ни о чем не спрашивая, - позволяли семье кое-как перебиваться, хотя бы и на половинном пайке. И первые шесть месяцев прошли сравнительно легко: старый Седли все еще верил, что его акции должны подняться и что все устроится. |
No sixty pounds, however, came to help the household at the end of the half year, and it fell deeper and deeper into trouble--Mrs. Sedley, who was growing infirm and was much shaken, remained silent or wept a great deal with Mrs. Clapp in the kitchen. The butcher was particularly surly, the grocer insolent: once or twice little Georgy had grumbled about the dinners, and Amelia, who still would have been satisfied with a slice of bread for her own dinner, could not but perceive that her son was neglected and purchased little things out of her private purse to keep the boy in health. | Однако и в конце полугодия те шестьдесят фунтов от Джоза, что могли бы выручить семью, не были получены, и дела ее шли все хуже. Миссис Седли, сильно постаревшая и утратившая бодрость духа, только молчала или уходила на кухню к миссис Клеп - поплакать. Мясник смотрел в сторону, бакалейщик дерзил. Раза два маленький Джордж ворчал по поводу обеда, и Эмилия, которая сама удовольствовалась бы ломтиком хлеба, не могла не заметить, что о сыне ее мало заботятся, и прикупала кое-что на свои личные небольшие средства, только бы мальчик был здоров. |
At last they told her, or told her such a garbled story as people in difficulties tell. One day, her own money having been received, and Amelia about to pay it over, she, who had kept an account of the moneys expended by her, proposed to keep a certain portion back out of her dividend, having contracted engagements for a new suit for Georgy. | Наконец родители сказали ей все или, вернее, рассказали нечто маловразумительное и путаное, как вообще рассказывают о себе люди, попавшие в затруднительное положение. Когда пришли ее собственные деньги, Эмилия, собираясь заплатить родителям, хотела удержать некоторую часть, так как заказала новый костюм для Джорджи. |
Then it came out that Jos's remittances were not paid, that the house was in difficulties, which Amelia ought to have seen before, her mother said, but she cared for nothing or nobody except Georgy. At this she passed all her money across the table, without a word, to her mother, and returned to her room to cry her eyes out. She had a great access of sensibility too that day, when obliged to go and countermand the clothes, the darling clothes on which she had set her heart for Christmas Day, and the cut and fashion of which she had arranged in many conversations with a small milliner, her friend. | Тут выяснилось, что Джоз им больше не помогает и что на хозяйство не хватает денег, - как Эмилия и сама должна была бы видеть, говорила мать, но ведь она ни о чем и ни о ком не думает, кроме Джорджи. Тогда Эмилия молча протянула через стол все свои деньги и ушла к себе в комнату, чтобы там выплакаться. Но особенно грустно было отказываться от костюмчика, который она с такой радостью готовила для рождественского подарка сыну и покрой и фасон которого долго обсуждала со скромной портнихой, своей приятельницей. |
Hardest of all, she had to break the matter to Georgy, who made a loud outcry. Everybody had new clothes at Christmas. The others would laugh at him. He would have new clothes. She had promised them to him. The poor widow had only kisses to give him. She darned the old suit in tears. She cast about among her little ornaments to see if she could sell anything to procure the desired novelties. There was her India shawl that Dobbin had sent her. She remembered in former days going with her mother to a fine India shop on Ludgate Hill, where the ladies had all sorts of dealings and bargains in these articles. Her cheeks flushed and her eyes shone with pleasure as she thought of this resource, and she kissed away George to school in the morning, smiling brightly after him. The boy felt that there was good news in her look. | Труднее же всего ей было сказать об этом Джорджи, и Джорджи заявил шумный протест. У всех будут новые костюмы к Рождеству. Мальчики будут смеяться над ним. Ему нужен новый костюм. Ведь она обещала. У бедной вдовы нашлись в ответ только поцелуи. Со слезами она стала чинить его старый костюм. Потом порылась среди своих немногочисленных нарядов - нельзя ли что-нибудь продать, чтобы приобрести желанную обновку, и наткнулась на индийскую шаль, которую прислал ей Доббин. Она вспомнила, как в былые дни ходила с матерью в прекрасную лавку с индийскими товарами на Ладгет-Хилле, где такие вещи можно было не только купить, но и продать и сдать на комиссию. Щеки ее разрумянились и глаза загорелись при этой мысли, и, весело улыбаясь, она расцеловала Джорджа перед его уходом в школу. Мальчик понял, что его ждет приятный сюрприз. |
Packing up her shawl in a handkerchief (another of the gifts of the good Major), she hid them under her cloak and walked flushed and eager all the way to Ludgate Hill, tripping along by the park wall and running over the crossings, so that many a man turned as she hurried by him and looked after her rosy pretty face. She calculated how she should spend the proceeds of her shawl--how, besides the clothes, she would buy the books that he longed for, and pay his half-year's schooling; and how she would buy a cloak for her father instead of that old great-coat which he wore. She was not mistaken as to the value of the Major's gift. It was a very fine and beautiful web, and the merchant made a very good bargain when he gave her twenty guineas for her shawl. | Завязав шаль в платок (тоже подарок доброго майора), она спрятала сверток под накидкой и прошла пешком, раскрасневшись и горя нетерпением, всю дорогу до Ладгет-Хилла; она так быстро шла вдоль ограды парка и так проворно перебегала через улицы, что мужчины оборачивались, когда она спешила мимо, и заглядывались на ее хорошенькое разгоряченное личико. Эмилия рассчитала, как ей истратить деньги, которые она выручит от продажи шали: кроме костюмчика, она может купить книги, о которых Джорджи мечтал, и заплатить за ученье в школе за полгода. Хватит и на то, чтобы подарить отцу новый плащ вместо его единственной старой шинели. Она не ошиблась в ценности подарка майора: шаль была прекрасная, очень тонкая, и купец сделал весьма выгодную покупку, заплатив ей двадцать гиней. |
She ran on amazed and flurried with her riches to Darton's shop, in St. Paul's Churchyard, and there purchased the Parents' Assistant and the Sandford and Merton Georgy longed for, and got into the coach there with her parcel, and went home exulting. And she pleased herself by writing in the fly-leaf in her neatest little hand, "George Osborne, A Christmas gift from his affectionate- mother." The books are extant to this day, with the fair delicate superscription. | Восхищенная и взволнованная, Эмилия побежала со своим богатством в магазин Дартона, у собора св. Павла, и купила там книжки "Помощник родителям" и "История Сэндфорда и Мертона", о которых мечтал Джорджи, затем села со своим пакетом в омнибус и весело покатила домой. Там она, присев за стол, с особым удовольствием вывела своим изящным мелким почерком на первом листке каждого томика: "Джорджу Осборну рождественский подарок от любящей матери". Томики эти с красивой аккуратной надписью сохранились до сих пор. |
She was going from her own room with the books in her hand to place them on George's table, where he might find them on his return from school, when in the passage, she and her mother met. The gilt bindings of the seven handsome little volumes caught the old lady's eye. | Она только что вышла из своей комнаты с книжками в руках, чтобы положить их на стол, где сын должен был их найти по приходе из школы, как в коридоре встретилась с матерью. Семь маленьких томиков в тисненных золотом переплетах бросились в глаза старой леди. |
"What are those?" she said. | - Это что? - спросила она. |
"Some books for Georgy," Amelia replied--I--I promised them to him at Christmas." | - Книги для Джорджи, - ответила Эмилия, краснея. - Я... я... обещала подарить ему на Рождество. |
"Books!" cried the elder lady indignantly, "Books, when the whole house wants bread! Books, when to keep you and your son in luxury, and your dear father out of gaol, I've sold every trinket I had, the India shawl from my back even down to the very spoons, that our tradesmen mightn't insult us, and that Mr. Clapp, which indeed he is justly entitled, being not a hard landlord, and a civil man, and a father, might have his rent. Oh, Amelia! you break my heart with your books and that boy of yours, whom you are ruining, though part with him you will not. Oh, Amelia, may God send you a more dutiful child than I have had! There's Jos, deserts his father in his old age; and there's George, who might be provided for, and who might be rich, going to school like a lord, with a gold watch and chain round his neck--while my dear, dear old man is without a sh--shilling." | - Книжки! - воскликнула старая леди с негодованием. - Книжки, когда вся семья сидит без хлеба! Книжки! Когда, для того чтобы содержать тебя и твоего сына в довольстве и спасти от тюрьмы твоего дорогого отца, я продала все до одной безделушки и индийскую шаль со своих плеч! Все, и даже ложки, лишь бы поставщики не могли оскорблять нас и мистер Клеп, который имеет на это право, получил свою плату; потому что он не какой-нибудь сквалыга-хозяин, а добрейший человек и отец семейства. Эмилия, ты разрываешь мне сердце своими книжками и своим сыном, которого губишь, потому что не хочешь с ним расстаться! О Эмилия, я молю бога, чтобы твой ребенок не доставил тебе столько горя, сколько я видела от своих детей. Джоз бросает отца на старости лет, а тут еще Джордж, который мог бы быть богатым и обеспеченным, ходит в школу, как лорд, с золотыми часами и цепочкой, когда у моего милого, дорогого старого мужа нет и... и... шиллинга! |
Hysteric sobs and cries ended Mrs. Sedley's speech--it echoed through every room in the small house, whereof the other female inmates heard every word of the colloquy. | Истерические всхлипывания и крики прервали речь миссис Седли; они, как эхо, разнеслись по всем комнатам маленького дома, обитатели которого слышали каждое слово этого разговора. |
"Oh, Mother, Mother!" cried poor Amelia in reply. "You told me nothing--I--I promised him the books. I--I only sold my shawl this morning. Take the money--take everything"--and with quivering hands she took out her silver, and her sovereigns--her precious golden sovereigns, which she thrust into the hands of her mother, whence they overflowed and tumbled, rolling down the stairs. | - Маменька, маменька! - воскликнула бедная Эмилия, обливаясь слезами. - Вы мне ничего не говорили. Я... я обещала ему книги. Я... я только сегодня утром продала свою шаль. Возьмите деньги... Возьмите все! - И дрожащими пальцами она достала серебро и соверены - свои драгоценные золотые соверены! - она совала их в руки матери, а они рассыпались и катились вниз по лестнице. |
And then she went into her room, and sank down in despair and utter misery. She saw it all now. Her selfishness was sacrificing the boy. But for her he might have wealth, station, education, and his father's place, which the elder George had forfeited for her sake. She had but to speak the words, and her father was restored to competency and the boy raised to fortune. Oh, what a conviction it was to that tender and stricken heart! | Потом она убежала к себе и бросилась на кровать в безмерном горе и отчаянии. Теперь она поняла. Она приносит мальчика в жертву своему эгоизму. Если бы не она, ее сыну досталось бы богатство, положение, образование; он мог бы занять место своего отца - то место, которого старший Джордж лишился из-за нее. Стоит ей сказать слово, и ее старый отец получит средства к жизни, а мальчик - целое состояние. Каково нежному раненому сердцу это сознавать! |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая