Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER LXVI/ГЛАВА LXVI Amantium Irae/Amantiuin irae {Гнев влюбленных (лат.).}
| English | Русский |
| Frankness and kindness like Amelia's were likely to touch even such a hardened little reprobate as Becky. She returned Emmy's caresses and kind speeches with something very like gratitude, and an emotion which, if it was not lasting, for a moment was almost genuine. That was a lucky stroke of hers about the child "torn from her arms shrieking." It was by that harrowing misfortune that Becky had won her friend back, and it was one of the very first points, we may be certain, upon which our poor simple little Emmy began to talk to her new-found acquaintance. | Прямодушие и доброта, проявленные Эмилией, способны были растрогать даже такую закоренелую нечестивицу, как Бекки. На ласки и нежные речи Эмми она отвечала с чувством, очень похожим на благодарность, и с волнением, которое хотя и длилось недолго, но в то мгновение было почти что искренним. Рассказ о "рыдающем ребенке, вырванном из ее объятий", оказался удачным ходом со стороны Ребекки. Описанием этого душераздирающего события она вернула себе расположение подруги, и, конечно, оно же послужило одной из первых тем, на которые наша глупенькая Эмми заговорила со своей вновь обретенной приятельницей. |
| "And so they took your darling child from you?" our simpleton cried out. "Oh, Rebecca, my poor dear suffering friend, I know what it is to lose a boy, and to feel for those who have lost one. But please Heaven yours will be restored to you, as a merciful merciful Providence has brought me back mine." | - Значит, они отняли у тебя твое милое дитя! - воскликнула наша простушка. - Ах, Ребекка, дорогой мой друг, бедная страдалица! Я знаю, что значит потерять сына, и могу сочувствовать тем, кто утратил его. Но, даст бог, твой сын будет возвращен тебе, так же как милосердное провидение вернуло мне моего мальчика. |
| "The child, my child? Oh, yes, my agonies were frightful," Becky owned, not perhaps without a twinge of conscience. It jarred upon her to be obliged to commence instantly to tell lies in reply to so much confidence and simplicity. But that is the misfortune of beginning with this kind of forgery. When one fib becomes due as it were, you must forge another to take up the old acceptance; and so the stock of your lies in circulation inevitably multiplies, and the danger of detection increases every day. | - Дитя, мое дитя?.. О да, страдания мои были ужасны, - подтвердила Бекки, ощутив, однако, мимолетное чувство стыда. Ей стало как-то не по себе при мысли, что в ответ на такое полное и простодушное доверие она вынуждена сразу же начать со лжи. Но в том-то и беда тех, кто хоть раз покривил душой! Когда одна небылица принимается за правду, приходится выдумывать другую, чтобы не подорвать доверия к выданным раньше векселям; и таким образом количество лжи, пущенной в обращение, неизбежно увеличивается, и опасность разоблачения растет с каждым днем. |
| "My agonies," Becky continued, "were terrible (I hope she won't sit down on the bottle) when they took him away from me; I thought I should die; but I fortunately had a brain fever, during which my doctor gave me up, and--and I recovered, and--and here I am, poor and friendless." | - Когда меня разлучили с сыном, - продолжала Бекки, - мои страдания были ужасны (надеюсь, она не сядет на бутылку!). Я думала, что умру... К счастью, у меня открылась горячка, так что доктор уже потерял надежду на мое выздоровление. Но я... выздоровела, и... вот я здесь, в бедности и без друзей. |
| "How old is he?" Emmy asked. | - Сколько ему лет? - спросила Эмми. |
| "Eleven," said Becky. | - Одиннадцать, - ответила Бекки. |
| "Eleven!" cried the other. "Why, he was born the same year with Georgy, who is--" | - Одиннадцать! - воскликнула гостья. - Но как же так? Ведь он родился в один год с Джорджи, а Джорджи... |
| "I know, I know," Becky cried out, who had in fact quite forgotten all about little Rawdon's age. "Grief has made me forget so many things, dearest Amelia. I am very much changed: half-wild sometimes. He was eleven when they took him away from me. Bless his sweet face; I have never seen it again." | - Я знаю, знаю! - воскликнула Бекки, которая совершенно не помнила возраста маленького Родона. - От горя я много чего перезабыла, дорогая моя Эмилия. Я очень сильно изменилась, иной раз совсем как безумная. Ему было одиннадцать, когда его отняли у меня. Да благословит господь его милую головку! Я его с тех пор не видела. |
| "Was he fair or dark?" went on that absurd little Emmy. "Show me his hair." | - Он белокурый или темненький? - продолжала глупышка Эмми. - Покажи мне его волосы. |
| Becky almost laughed at her simplicity. | Бекки чуть не расхохоталась над ее наивностью. |
| "Not to-day, love--some other time, when my trunks arrive from Leipzig, whence I came to this place--and a little drawing of him, which I made in happy days." | - Не сегодня, голубчик... когда-нибудь в другой раз, когда придут из Лейпцига мои сундуки, - ведь я оттуда приехала. Я покажу тебе и портрет его, который сама нарисовала еще давно, в счастливую пору. |
| "Poor Becky, poor Becky!" said Emmy. "How thankful, how thankful I ought to be"; (though I doubt whether that practice of piety inculcated upon us by our womankind in early youth, namely, to be thankful because we are better off than somebody else, be a very rational religious exercise) and then she began to think, as usual, how her son was the handsomest, the best, and the cleverest boy in the whole world. | - Бедная Бекки, бедная Бекки! - сказала Эмми. - Как же я-то должна быть благодарна! - (Хотя это благочестивое правило, внушаемое нам нашими родственницами с юных лет, - благодарить всевышнего за то, что нам гораздо лучше, чем кому-то другому, - не кажется мне особенно разумным.) И тут она, по своему обыкновению, подумала о том, что сын ее самый красивый, самый добрый и самый умный мальчик во всем свете. |
| "You will see my Georgy," was the best thing Emmy could think of to console Becky. If anything could make her comfortable that would. | - Вот ты увидишь моего Джорджи! - Лучше этого Эмми ничего не могла придумать для утешения Бекки. В самом деле, чем еще ее можно было бы успокоить! |
| And so the two women continued talking for an hour or more, during which Becky had the opportunity of giving her new friend a full and complete version of her private history. She showed how her marriage with Rawdon Crawley had always been viewed by the family with feelings of the utmost hostility; how her sister-in-law (an artful woman) had poisoned her husband's mind against her; how he had formed odious connections, which had estranged his affections from her: how she had borne everything--poverty, neglect, coldness from the being whom she most loved--and all for the sake of her child; how, finally, and by the most flagrant outrage, she had been driven into demanding a separation from her husband, when the wretch did not scruple to ask that she should sacrifice her own fair fame so that he might procure advancement through the means of a very great and powerful but unprincipled man--the Marquis of Steyne, indeed. The atrocious monster! | Так обе женщины беседовали в течение часа или больше, и за это время Бекки успела полно и обстоятельно изложить подруге историю своей жизни. Она поведала Эмми, что семья мужа всегда смотрела на их брак с Родоном Кроули в высшей степени враждебно; что ее невестка (злокозненная женщина) настраивала Родона против нее; что муж стал заводить мерзкие связи, а ее совсем разлюбил; что она сносила бедность, пренебрежение, холодность со стороны существа, любимого ею больше всего на свете, - и все это ради счастья ее ребенка; наконец, что ей было нанесено гнуснейшее оскорбление, почему она и была вынуждена уехать от мужа: этот негодяй не постыдился требовать, чтобы она пожертвовала своим добрым именем ради должности, которую мог ему предоставить один весьма важный и влиятельный, но беспринципный человек - маркиз Стайн. Ужаснейший изверг! |
| This part of her eventful history Becky gave with the utmost feminine delicacy and the most indignant virtue. Forced to fly her husband's roof by this insult, the coward had pursued his revenge by taking her child from her. And thus Becky said she was a wanderer, poor, unprotected, friendless, and wretched. | Эту часть своей богатой событиями истории Бекки рассказала с величайшей, чисто женской деликатностью и с видом негодующей добродетели. Нанесенное ей оскорбление заставило ее покинуть кров супруга, но негодяи отомстил ей, отняв у нее ребенка. И вот, закончила Бекки, теперь она скиталица - нищая, беззащитная, без друзей и без счастья. |
| Emmy received this story, which was told at some length, as those persons who are acquainted with her character may imagine that she would. She quivered with indignation at the account of the conduct of the miserable Rawdon and the unprincipled Steyne. Her eyes made notes of admiration for every one of the sentences in which Becky described the persecutions of her aristocratic relatives and the falling away of her husband. (Becky did not abuse him. She spoke rather in sorrow than in anger. She had loved him only too fondly: and was he not the father of her boy?) And as for the separation scene from the child, while Becky was reciting it, Emmy retired altogether behind her pocket-handkerchief, so that the consummate little tragedian must have been charmed to see the effect which her performance produced on her audience. | Лица, знакомые с характером Эмми, легко могут себе представить, как она приняла эту историю, рассказанную довольно пространно. Она трепетала от негодования, слушая о поведении злодея Родона и изверга Стайна. Во взгляде ее появлялись знаки восклицания к каждой фразе, в которой Бекки описывала преследования со стороны своих аристократических родственников и охлаждение своего мужа. (Бекки его не порицала. Она говорила о нем скорее горестно, чем злобно. Она любила его слишком горячо; и разве он не отец ее мальчика!) А когда дело дошло до сцены разлуки с ребенком, Эмми надолго спряталась за своим носовым платочком, так что наша трагическая актриса должна была остаться очень довольна тем, какое впечатление ее игра производит на публику. |
| Whilst the ladies were carrying on their conversation, Amelia's constant escort, the Major (who, of course, did not wish to interrupt their conference, and found himself rather tired of creaking about the narrow stair passage of which the roof brushed the nap from his hat) descended to the ground-floor of the house and into the great room common to all the frequenters of the Elephant, out of which the stair led. This apartment is always in a fume of smoke and liberally sprinkled with beer. On a dirty table stand scores of corresponding brass candlesticks with tallow candles for the lodgers, whose keys hang up in rows over the candles. Emmy had passed blushing through the room anon, where all sorts of people were collected; Tyrolese glove-sellers and Danubian linen-merchants, with their packs; students recruiting themselves with butterbrods and meat; idlers, playing cards or dominoes on the sloppy, beery tables; tumblers refreshing during the cessation of their performances--in a word, all the fumum and strepitus of a German inn in fair time. The waiter brought the Major a mug of beer, as a matter of course, and he took out a cigar and amused himself with that pernicious vegetable and a newspaper until his charge should come down to claim him. | Пока дамы были заняты разговором, верный телохранитель Эмилии, майор (не хотевший, разумеется, мешать их беседе), устал ходить взад-вперед по узкому скрипучему коридорчику, потолок которого ерошил ворс на его шляпе, и, спустившись в нижний этаж гостиницы, попал в большую общую залу "Слона", откуда и шла лестница наверх. Это помещение всегда полно табачного дыма и обильно забрызгано пивом. На грязном столе стоят десятки одинаковых медных подсвечников с сальными свечами для постояльцев, а над подсвечниками рядами висят ключи от комнат. Эмми, когда направлялась к Бекки, покраснела от смущения, проходя через эту комнату, где собрались самые разношерстные люди: тирольские перчаточники и дунайские торговцы полотном со своими тюками; студенты, подкреплявшиеся бутербродами и мясом; бездельники, игравшие в карты или в домино на липких, залитых пивом столах; акробаты, отдыхавшие в перерыве между двумя представлениями, - словом, fumus и strepitus {Дым и шум (лат.).} немецкой гостиницы в ярмарочное время. Лакей, не дожидаясь заказа, подал майору кружку пива. Доббин вынул сигару и решил развлечься этим губительным зельем и газетою в ожидании, когда за ним придет вверенная его попечениям особа. |
| Max and Fritz came presently downstairs, their caps on one side, their spurs jingling, their pipes splendid with coats of arms and full-blown tassels, and they hung up the key of No. 90 on the board and called for the ration of butterbrod and beer. The pair sat down by the Major and fell into a conversation of which he could not help hearing somewhat. It was mainly about "Fuchs" and "Philister," and duels and drinking-bouts at the neighbouring University of Schoppenhausen, from which renowned seat of learning they had just come in the Eilwagen, with Becky, as it appeared, by their side, and in order to be present at the bridal fetes at Pumpernickel. | Вскоре по лестнице, позвякивая шпорами, спустились Макс и Фриц в шапочках набекрень и с трубками, разукрашенными гербами и пышными кисточками. Они повесили на доску ключ от э 90, заказали себе порцию бутербродов и пива и, усевшись неподалеку от майора, завели беседу, отрывки которой долетели до слуха Доббина. Разговор шел главным образом о "фуксах" и "филистерах", о дуэлях и попойках в соседнем шопенгаузенском университете, прославленном рассаднике просвещения, откуда они только что приехали в Eilwagen {В дилижансе (нем.).}, по-видимому, вместе с Бекки, чтобы присутствовать на свадебных торжествах в Пумперникеле. |
| "The title Englanderinn seems to be en bays de gonnoisance," said Max, who knew the French language, to Fritz, his comrade. "After the fat grandfather went away, there came a pretty little compatriot. I heard them chattering and whimpering together in the little woman's chamber." | - Эта маленькая Englanderin, кажется, попала en bays de gonnoissance {В среду знакомых (искаж. франц.).}, - сказал Макс, знавший французский язык, своему товарищу Фрицу. - После ухода толстяка дедушки к ней явилась хорошенькая соотечественница. Я слышал, как они болтали и охали в комнате у малютки. |
| "We must take the tickets for her concert," Fritz said. "Hast thou any money, Max?" | - Нужно взять билеты на ее концерт, - заметил Фриц. - У тебя есть деньги, Макс? |
| "Bah," said the other, "the concert is a concert in nubibus. Hans said that she advertised one at Leipzig, and the Burschen took many tickets. But she went off without singing. She said in the coach yesterday that her pianist had fallen ill at Dresden. She cannot sing, it is my belief: her voice is as cracked as thine, O thou beer-soaking Renowner!" | - Вот еще! - воскликнул тот. - Этот концерт - концерт in nubibus {В облаках (лат.).}. Ганс рассказывал, что она в Лейпциге объявляла о таком концерте, и бурши взяли много билетов. Но она уехала, не выступив. Вчера в карете она рассказывала, что ее пианист заболел в Дрездене. Я уверен, что она просто не умеет петь: голос у нее сипит так же, как у тебя, о пропившаяся знаменитость! |
| "It is cracked; I hear her trying out of her window a schrecklich. English ballad, called 'De Rose upon de Balgony.'" | - Да, он у нее сипит; я слышал из окна, как она разделывала какую-то schrecklicho {Ужасную (нем.).} английскую балладу под названием: "De Rose upon de Balgoriy" {"Роза на балконе" (искаж. англ.).}. |
| "Saufen and singen go not together," observed Fritz with the red nose, who evidently preferred the former amusement. "No, thou shalt take none of her tickets. She won money at the trente and quarante last night. I saw her: she made a little English boy play for her. We will spend thy money there or at the theatre, or we will treat her to French wine or Cognac in the Aurelius Garden, but the tickets we will not buy. What sayest thou? Yet, another mug of beer?" | - Saufen und singcn {Пить и петь (нем.).} вместе не уживаются, - заметил красноречивый Фриц, очевидно, предпочитавший первое из этих занятии. - Нет, не нужно брать у нее никаких билетов. Вчера вечером она выиграла в trente et quarante. Я видел ее: она заставила играть за себя какого-то английского мальчугана. Спустим твои денежки там же или в театре, а то угостим ее французским вином или коньяком в саду Аврелия, а билеты брать ни к чему... Что скажешь? Еще по кружке пива? |
| and one and another successively having buried their blond whiskers in the mawkish draught, curled them and swaggered off into the fair. | И, по очереди окунув свои белокурые усы в омерзительное пойло, они подкрутили их и отбыли на ярмарку. |
| The Major, who had seen the key of No. 90 put up on its hook and had heard the conversation of the two young University bloods, was not at a loss to understand that their talk related to Becky. "The little devil is at her old tricks," he thought, and he smiled as he recalled old days, when he had witnessed the desperate flirtation with Jos and the ludicrous end of that adventure. | Майор, видевший, как вешали на крючок ключ от э 90, и слышавший беседу университетских фатов, не мог не понять, что их разговор относился к Бекки. "Чертенок, опять она принялась за свои старые штучки!" - подумал он и улыбнулся, вспомнив былые дни, когда он был свидетелем ее отчаянного заигрывания с Джозом и уморительного конца этой затеи. |
| He and George had often laughed over it subsequently, and until a few weeks after George's marriage, when he also was caught in the little Circe's toils, and had an understanding with her which his comrade certainly suspected, but preferred to ignore. William was too much hurt or ashamed to ask to fathom that disgraceful mystery, although once, and evidently with remorse on his mind, George had alluded to it. It was on the morning of Waterloo, as the young men stood together in front of their line, surveying the black masses of Frenchmen who crowned the opposite heights, and as the rain was coming down, | Они с Джорджем часто смеялись над этим впоследствии, пока - через несколько недель после женитьбы Джорджа - тот и сам не попал в тенета маленькой Цирцеи и не вошел с ней в какое-то соглашение, о чем товарищ его, конечно, догадывался, но предпочитал не спрашивать. Уильяму было слишком больно или стыдно выведывать эту позорную тайну, но однажды Джордж, видимо, в порыве раскаяния, сам намекнул на нее. Было это в утро сражения при Ватерлоо, когда молодые люди стояли впереди своих солдат, наблюдая сквозь пелену дождя за темными массами французов, занимавших расположенные напротив высоты. |
| "I have been mixing in a foolish intrigue with a woman," George said. "I am glad we were marched away. If I drop, I hope Emmy will never know of that business. I wish to God it had never been begun!" | - Я впутался в глупую интригу с одной женщиной, - сказал тогда Джордж. - Хорошо, что мы выступили в поход. Если меня убьют, то Эмми, надеюсь, никогда не узнает об этой истории. Эх, если бы ничего этого не было! |
| And William was pleased to think, and had more than once soothed poor George's widow with the narrative, that Osborne, after quitting his wife, and after the action of Quatre Bras, on the first day, spoke gravely and affectionately to his comrade of his father and his wife. On these facts, too, William had insisted very strongly in his conversations with the elder Osborne, and had thus been the means of reconciling the old gentleman to his son's memory, just at the close of the elder man's life. | Уильям любил вспоминать и не раз утешал бедную вдову Джорджа рассказами о том, как Осборн, расставшись с женой, в первый день после сражения у Катр-Бра прочувствованно говорил об отце и жене. Это обстоятельство Уильям особенно подчеркивал в своих беседах с Осборном-старшим, и таким образом ему удалось склонить старого джентльмена хотя бы на самом закате дней примириться с памятью покойного сына. |
| "And so this devil is still going on with her intrigues," thought William. "I wish she were a hundred miles from here. She brings mischief wherever she goes." | "Итак, эта чертовка все еще продолжает свои козни, - думал Уильям. - Хотел бы я, чтобы она была за сотни миль отсюда! Она всюду приносит с собой зло". |
| And he was pursuing these forebodings and this uncomfortable train of thought, with his head between his hands, and the Pumpernickel Gazette of last week unread under his nose, when somebody tapped his shoulder with a parasol, and he looked up and saw Mrs. Amelia. | Сжав руками виски и не видя у себя под носом "Пумперпикельской газеты" недельной давности, Доббин сидел, погруженный в эти мрачные предчувствия и неприятные мысли, как вдруг кто-то дотронулся зонтиком до его плеча. Доббин поднял голову и увидел миссис Эмилию. |
| This woman had a way of tyrannizing over Major Dobbin (for the weakest of all people will domineer over somebody), and she ordered him about, and patted him, and made him fetch and carry just as if he was a great Newfoundland dog. He liked, so to speak, to jump into the water if she said "High, Dobbin!" and to trot behind her with her reticule in his mouth. This history has been written to very little purpose if the reader has not perceived that the Major was a spooney. | У этой женщины была привычка тиранить майора Доббина (ибо и самому слабому человеку хочется над кем-нибудь властвовать), и она командовала им, заставляла его носить поноску и изредка гладила, словно он был большим ньюфаундлендским псом. Ему же нравилось, так сказать, бросаться в воду, когда Эмилия кричала: "Доббин, гоп!" - и трусить за нею рысцой, держа в зубах ее ридикюль. Наше повествование не достигло цели, если читатель до сих пор не заметил, что майор был порядочным простофилей. |
| "Why did you not wait for me, sir, to escort me downstairs?" she said, giving a little toss of her head and a most sarcastic curtsey. | - Почему вы не дождались меня, сэр, чтобы проводить по лестнице? - сказала она, вздернув головку и насмешливо приседая перед Доббином. |
| "I couldn't stand up in the passage," he answered with a comical deprecatory look; and, delighted to give her his arm and to take her out of the horrid smoky place, he would have walked off without even so much as remembering the waiter, had not the young fellow run after him and stopped him on the threshold of the Elephant to make him pay for the beer which he had not consumed. Emmy laughed: she called him a naughty man, who wanted to run away in debt, and, in fact, made some jokes suitable to the occasion and the small-beer. She was in high spirits and good humour, and tripped across the market-place very briskly. She wanted to see Jos that instant. The Major laughed at the impetuous affection Mrs. Amelia exhibited; for, in truth, it was not very often that she wanted her brother "that instant." | - Я не мог выпрямиться в этом коридоре, - ответил майор, глядя на нее с забавно виноватым выражением и обрадованный возможностью подать Эмилии руку и вывести ее из этого ужасного, насквозь прокуренного помещения. Он вышел бы из гостиницы, даже не вспомнив про лакея, если бы тот не побежал за ним вдогонку, не остановил на пороге "Слона" и не заставил заплатить за пиво, к которому Доббин и не притронулся. Эмми весело смеялась; она заявила, что Доббин гадкий человек - хотел сбежать не расплатившись, и сделала несколько шутливых замечаний по поводу местного пива. Она была в прекрасном расположении духа и проворно перебежала Рыночную площадь. Ей нужно сию же минуту повидаться с Джозом. Майор посмеялся над проявлением таких бурных чувств: в самом деле, не очень часто бывало, чтобы миссис Эмилия хотела увидеть своего брата "сию же минуту". |
| They found the civilian in his saloon on the first-floor; he had been pacing the room, and biting his nails, and looking over the market-place towards the Elephant a hundred times at least during the past hour whilst Emmy was closeted with her friend in the garret and the Major was beating the tattoo on the sloppy tables of the public room below, and he was, on his side too, very anxious to see Mrs. Osborne. | Они застали коллектора в его гостиной в бельэтаже. Пока Эмми сидела запершись со своей подругой на чердаке, а майор отбивал барабанную дробь на липких столах в общей зале, Джоз, разгуливая по комнате и грызя ногти, то и дело поглядывал через Рыночную площадь на гостиницу "Слон". Ему тоже не терпелось повидаться с миссис Осборн. |
| "Well?" said he. | - Ну, что же? - спросил он. |
| "The poor dear creature, how she has suffered!" Emmy said. | - Бедная, несчастная, как она настрадалась! - сказала Эмми. |
| "God bless my soul, yes," Jos said, wagging his head, so that his cheeks quivered like jellies. | - О да, разрази меня господь! - произнес Джоз, качая головой, так что его щеки затряслись, словно желе. |
| "She may have Payne's room, who can go upstairs," Emmy continued. | - Она займет комнату Пейн, а Пейн может перейти наверх, - продолжала Эмми. |
| Payne was a staid English maid and personal attendant upon Mrs. Osborne, to whom the courier, as in duty bound, paid court, and whom Georgy used to "lark" dreadfully with accounts of German robbers and ghosts. She passed her time chiefly in grumbling, in ordering about her mistress, and in stating her intention to return the next morning to her native village of Clapham. | Пейн была степенная англичанка-горничная при особе миссис Осборн. Проводник Кирш, как полагается, ухаживал за нею, а Джорджи изводил ее страшными рассказами о немецких разбойниках и привидениях. Занималась она главным образом тем, что ворчала, помыкала своей хозяйкой и грозила завтра же вернуться в свою родную деревню Клепем. |
| "She may have Payne's room," Emmy said. | - Она займет комнату Пейн, - сказала Эмми. |
| "Why, you don't mean to say you are going to have that woman into the house?" bounced out the Major, jumping up. | - Вы хотите сказать, что собираетесь поселить эту женщину у себя в доме? - выпалил майор, вскочив на ноги. |
| "Of course we are," said Amelia in the most innocent way in the world. "Don't be angry and break the furniture, Major Dobbin. Of course we are going to have her here." | - Да, собираемся, - ответила Эмилия самым невинным тоном. - Не злитесь и не ломайте мебель, майор Доббин! Конечно, мы собираемся поселить ее здесь. |
| "Of course, my dear," Jos said. | - Конечно, моя дорогая, - сказал Джоз. |
| "The poor creature, after all her sufferings," Emmy continued; "her horrid banker broken and run away; her husband--wicked wretch-- having deserted her and taken her child away from her" (here she doubled her two little fists and held them in a most menacing attitude before her, so that the Major was charmed to see such a dauntless virago) "the poor dear thing! quite alone and absolutely forced to give lessons in singing to get her bread--and not have her here!" | - Бедняжка так намучилась, - продолжала Эмми, - ее ужасный банкир прогорел и сбежал; ее муж - такой негодяй - бросил ее и отнял у нее ребенка! (Тут она стиснула кулачки и выставила их вперед, приняв самую грозную позу. Майор был очарован зрелищем столь отважной воительницы.) Бедная моя девочка! Совершенно одна, вынуждена давать уроки пения ради куска хлеба... Как же не устроить ее у нас! |
| "Take lessons, my dear Mrs. George," cried the Major, "but don't have her in the house. I implore you don't." | - Берите у нее уроки, дорогая моя миссис Джордж, - воскликнул майор, - но не приглашайте к себе жить! Умоляю вас! |
| "Pooh," said Jos. | - Вздор! - фыркнул Джоз. |
| "You who are always good and kind--always used to be at any rate-- I'm astonished at you, Major William," Amelia cried. "Why, what is the moment to help her but when she is so miserable? Now is the time to be of service to her. The oldest friend I ever had, and not--" | - Вы всегда такой добрый и отзывчивый... во всяком случае, вы таким были... я изумляюсь вам, майор Уильям! - вскричала Эмилия. - Когда же и помочь ей, как не сейчас, когда она так несчастна! Теперь-то и нужно оказать ей помощь. Самый старинный друг, какой у меня есть, и не... |
| "She was not always your friend, Amelia," the Major said, for he was quite angry. | - Она не всегда была вам другом, Эмилия, - сказал майор, не на шутку разгневанный. |
| This allusion was too much for Emmy, who, looking the Major almost fiercely in the face, said, | Этого намека Эмилия не в силах была стерпеть. Взглянув почти с яростью в лицо майору, она сказала: |
| "For shame, Major Dobbin!" and after having fired this shot, she walked out of the room with a most majestic air and shut her own door briskly on herself and her outraged dignity. | - Стыдитесь, майор Доббин! - и удалилась из комнаты, захлопнув дверь за собой и за своим оскорбленным достоинством. |
| "To allude to THAT!" she said, when the door was closed. "Oh, it was cruel of him to remind me of it," and she looked up at George's picture, which hung there as usual, with the portrait of the boy underneath. "It was cruel of him. If I had forgiven it, ought he to have spoken? No. And it is from his own lips that I know how wicked and groundless my jealousy was; and that you were pure--oh, yes, you were pure, my saint in heaven!" | - Намекать на это! - воскликнула она, когда дверь закрылась. - О, как это было жестоко с его стороны! - И она взглянула на портрет Джорджа, висевший, как обычно, в ее спальне, над портретом сына. - Это было жестоко. Если я простила, то ему и подавно следовало молчать. И ведь из его же собственных уст я узнала, какой гадкой и необоснованной была моя ревность, и что ты чист... о да! Ты был чист, мой святой, вознесшийся на небеса! |
| She paced the room, trembling and indignant. She went and leaned on the chest of drawers over which the picture hung, and gazed and gazed at it. Its eyes seemed to look down on her with a reproach that deepened as she looked. The early dear, dear memories of that brief prime of love rushed back upon her. The wound which years had scarcely cicatrized bled afresh, and oh, how bitterly! She could not bear the reproaches of the husband there before her. It couldn't be. Never, never. | Она прошлась по комнате, вся дрожа от негодования. Потом оперлась на комод, над которым висело изображение мужа, и долго, не отрываясь, смотрела на него. Глаза Джорджа, казалось, глядели на нее с упреком, и взгляд их становился все печальнее. Давние бесценные воспоминания о краткой поре их любви опять нахлынули на нее. Рана, едва затянувшаяся с годами, снова сочилась кровью, - о, как мучительно! Эмилия не в силах была вынести укоризненного взгляда своего мужа. Это невозможно!.. Нет, нет! |
| Poor Dobbin; poor old William! That unlucky word had undone the work of many a year--the long laborious edifice of a life of love and constancy--raised too upon what secret and hidden foundations, wherein lay buried passions, uncounted struggles, unknown sacrifices--a little word was spoken, and down fell the fair palace of hope--one word, and away flew the bird which he had been trying all his life to lure! | Бедный Доббин! Бедный старый Уильям! Одно злосчастное слово уничтожило кропотливый труд стольких лет - здание, воздвигнутое бог знает на каких тайных и скрытых основаниях, где таились сокровенные страсти, нескончаемая борьба, неведомые жертвы... Произнесено одно слово - и рушится в прах дивный дворец надежды; одно слово - и прочь улетает птичка, которую ты всю свою жизнь старался приманить! |
| William, though he saw by Amelia's looks that a great crisis had come, nevertheless continued to implore Sedley, in the most energetic terms, to beware of Rebecca; and he eagerly, almost frantically, adjured Jos not to receive her. He besought Mr. Sedley to inquire at least regarding her; told him how he had heard that she was in the company of gamblers and people of ill repute; pointed out what evil she had done in former days, how she and Crawley had misled poor George into ruin, how she was now parted from her husband, by her own confession, and, perhaps, for good reason. What a dangerous companion she would be for his sister, who knew nothing of the affairs of the world! William implored Jos, with all the eloquence which he could bring to bear, and a great deal more energy than this quiet gentleman was ordinarily in the habit of showing, to keep Rebecca out of his household. | Уильям хотя и видел по выражению лица Эмилии, что наступила критическая минута, однако продолжал в самых энергических выражениях умолять Седли остерегаться Ребекки и не принимать ее. Он молил Джоза хотя бы навести о ней справки, рассказал, как ему довелось услышать, что она знается с игроками и всякими подозрительными людьми; напомнил, сколько зла она причинила в былые дни: как она вместе с Кроули обирала бедного Джорджа. Теперь она, по ее же собственному признанию, живет врозь с мужем, - и, быть может, на это есть причины... Как опасно будет ее общество для Эмилии, которая ничего не понимает в житейских делах! Уильям заклинал Джоза не допускать Ребекку в свою семью со всем красноречием, на какое только был способен, и с гораздо большей энергией, чем обычно выказывал этот невозмутимый джентльмен. |
| Had he been less violent, or more dexterous, he might have succeeded in his supplications to Jos; but the civilian was not a little jealous of the airs of superiority which the Major constantly exhibited towards him, as he fancied (indeed, he had imparted his opinions to Mr. Kirsch, the courier, whose bills Major Dobbin checked on this journey, and who sided with his master), and he began a blustering speech about his competency to defend his own honour, his desire not to have his affairs meddled with, his intention, in fine, to rebel against the Major, when the colloquy-- rather a long and stormy one--was put an end to in the simplest way possible, namely, by the arrival of Mrs. Becky, with a porter from the Elephant Hotel in charge of her very meagre baggage. | Будь Доббин менее порывист и более ловок, ему, возможно, удалось бы уговорить Джоза, но коллектор немало досадовал на майора, который, как ему казалось, постоянно подчеркивал свое превосходство над ним (он даже поделился своим мнением с мистером Киршем, курьером, а так как майор Доббин всю дорогу проверял счета мистера Кирша, тот вполне согласился со своим хозяином). И Джоз разразился хвастливой речью о том, что он сам сумеет защитить свою честь, и просит не вмешиваться в его дела, и не намерен слушать майора... Но тут их разговор - довольно продолжительный и бурный - был прерван самым естественным образом, а именно: прибыла миссис Бекки в сопровождении носильщика из гостиницы "Слон", нагруженного тощим багажом гостьи. |
| She greeted her host with affectionate respect and made a shrinking, but amicable salutation to Major Dobbin, who, as her instinct assured her at once, was her enemy, and had been speaking against her; and the bustle and clatter consequent upon her arrival brought Amelia out of her room. Emmy went up and embraced her guest with the greatest warmth, and took no notice of the Major, except to fling him an angry look--the most unjust and scornful glance that had perhaps ever appeared in that poor little woman's face since she was born. But she had private reasons of her own, and was bent upon being angry with him. And Dobbin, indignant at the injustice, not at the defeat, went off, making her a bow quite as haughty as the killing curtsey with which the little woman chose to bid him farewell. | Она приветствовала хозяина с ласковой почтительностью; майору Доббину, который, как сразу же подсказало ей чутье, был врагом и только что пытался восстановить против нее Джоза, она поклонилась дружески, но сдержанно. На шум, вызванный ее прибытием, вышла из своей комнаты Эмми. Она подошла к гостье и с жаром расцеловала ее, не обращая внимания на майора, если не считать того, что на него был брошен гневный взгляд, - вероятно, самый презрительный и самый несправедливый взгляд, в каком была повинна эта кроткая женщина со дня своего рождения. Но у нее имелись на это свои причины, она намерена была продолжать сердиться на Доббина. И Доббин ушел, негодуя на такую несправедливость (а не на свое поражение) и отвесив Эмилии столь же высокомерный поклон, сколь высокомерен был убийственно вежливый реверанс, которым маленькой женщине угодно было с ним попрощаться. |
| He being gone, Emmy was particularly lively and affectionate to Rebecca, and bustled about the apartments and installed her guest in her room with an eagerness and activity seldom exhibited by our placid little friend. But when an act of injustice is to be done, especially by weak people, it is best that it should be done quickly, and Emmy thought she was displaying a great deal of firmness and proper feeling and veneration for the late Captain Osborne in her present behaviour. | Когда он удалился, Эмми стала особенно оживленной и нежной с Ребеккою и принялась хлопотать и устраивать свою гостью в отведенной для нее комнате с таким пылом и энергией, какие при своем спокойном характере редко обнаруживала. Но когда людям, в особенности людям слабым, нужно совершить какой-нибудь несправедливый поступок, то лучше уж, чтобы он совершился быстро. К тому же Эмми воображала, что своим поведением она выказывает большую твердость и надлежащую любовь и уважение к памяти покойного капитана Осборна. |
| Georgy came in from the fetes for dinner-time and found four covers laid as usual; but one of the places was occupied by a lady, instead of by Major Dobbin. | К обеду явился с гуляния Джорджи и увидел, что стол накрыт, как обычно, на четыре прибора, но одно место занято не майором Доббином, а какой-то дамой. |
| "Hullo! where's Dob?" the young gentleman asked with his usual simplicity of language. | - О! А где Доб? - спросил юный джентльмен, выражаясь, по своему обыкновению, чрезвычайно просто. |
| "Major Dobbin is dining out, I suppose," his mother said, and, drawing the boy to her, kissed him a great deal, and put his hair off his forehead, and introduced him to Mrs. Crawley. | - Майор Доббин, должно быть, обедает в городе, - ответила ему мать и, притянув мальчика к себе, осыпала поцелуями, откинула ему волосы со лба и представила его миссис Кроули. |
| "This is my boy, Rebecca," Mrs. Osborne said--as much as to say--can the world produce anything like that? | - Это мой сын, Ребекка! - произнесла миссис Осборн с таким выражением, словно хотела сказать: "Может ли что на свете сравниться с ним?" |
| Becky looked at him with rapture and pressed his hand fondly. | Бекки упоенно взглянула на Джорджи и нежно пожала ему руку. |
| "Dear boy!" she said--"he is just like my--" | - Милый мальчик! - сказала она. - Как он похож на моего... |
| Emotion choked her further utterance, but Amelia understood, as well as if she had spoken, that Becky was thinking of her own blessed child. However, the company of her friend consoled Mrs. Crawley, and she ate a very good dinner. | Волнение помешало ей договорить, но Эмилия и без слов поняла, что Бекки подумала о своем собственном обожаемом ребенке. Впрочем, общество приятельницы утешило миссис Кроули, и она пообедала с большим аппетитом. |
| During the repast, she had occasion to speak several times, when Georgy eyed her and listened to her. At the desert Emmy was gone out to superintend further domestic arrangements; Jos was in his great chair dozing over Galignani; Georgy and the new arrival sat close to each other--he had continued to look at her knowingly more than once, and at last he laid down the nutcrackers. | Всякий раз, как она что-нибудь говорила, Джорджи внимательно смотрел на нее и прислушивался. За десертом Эмми вышла из-за стола отдать какое-то распоряжение по хозяйству; Джоз дремал в глубоком кресле над номером "Галиньяни"; Джорджи и гостья сидели друг возле друга; мальчик продолжал хитро поглядывать на нее и наконец отложил в сторону щипцы для орехов. |
| "I say," said Georgy. | - Послушайте, - сказал Джорджи. |
| "What do you say?" Becky said, laughing. | - Что такое? - ответила Бекки, смеясь. |
| "You're the lady I saw in the mask at the Rouge et Noir." | - Ведь вы та дама, которую я видел в маске за rouge et noir! |
| "Hush! you little sly creature," Becky said, taking up his hand and kissing it. "Your uncle was there too, and Mamma mustn't know." | - Тс! Ах ты, маленький проказник! - ответила Бекки, беря его руку и целуя ее. - Твой дядя там тоже был, и твоя мамочка не должна этого знать. |
| "Oh, no--not by no means," answered the little fellow. | - О нет... ни в коем случае, - ответил мальчуган. |
| "You see we are quite good friends already," Becky said to Emmy, who now re-entered; | - Видишь, мы уже совсем подружились! - сказала Бекки, обращаясь к Эмми, когда та вернулась в столовую. |
| and it must be owned that Mrs. Osborne had introduced a most judicious and amiable companion into her house. | Что и говорить, миссис Осборн ввела к себе в дом очень подходящую и милую компаньонку! |
| William, in a state of great indignation, though still unaware of all the treason that was in store for him, walked about the town wildly until he fell upon the Secretary of Legation, Tapeworm, who invited him to dinner. As they were discussing that meal, he took occasion to ask the Secretary whether he knew anything about a certain Mrs. Rawdon Crawley, who had, he believed, made some noise in London; and then Tapeworm, who of course knew all the London gossip, and was besides a relative of Lady Gaunt, poured out into the astonished Major's ears such a history about Becky and her husband as astonished the querist, and supplied all the points of this narrative, for it was at that very table years ago that the present writer had the pleasure of hearing the tale. Tufto, Steyne, the Crawleys, and their history--everything connected with Becky and her previous life passed under the record of the bitter diplomatist. He knew everything and a great deal besides, about all the world--in a word, he made the most astounding revelations to the simple- hearted Major. When Dobbin said that Mrs. Osborne and Mr. Sedley had taken her into their house, Tapeworm burst into a peal of laughter which shocked the Major, and asked if they had not better send into the prison and take in one or two of the gentlemen in shaved heads and yellow jackets who swept the streets of Pumpernickel, chained in pairs, to board and lodge, and act as tutor to that little scapegrace Georgy. | Пылая негодованием, хотя еще и не ведая, сколь гнусная против него замышляется измена, Уильям бесцельно бродил по городу, пока не наткнулся на посланника Солитера, который и пригласил его обедать. Во время обеда он как бы невзначай спросил посланника, не слыхал ли тот про некую миссис Родон Кроули, которая, как ему помнится, наделала немало шуму в Лондоне. И тут Солитер, разумеется, знакомый со всеми лондонскими сплетнями и к тому же состоявший в родстве с леди Гонт, преподнес изумленному майору такую историю о Бекки и ее супруге, которая совершенно его ошеломила, а заодно сделала возможным наше повествование (ибо за этим-то столом много лет тому назад автор настоящей книги и имел удовольствие слышать сей увлекательный рассказ). Тафто, Стайн, семейство Кроули - все, связанное с Бекки и ее прежней жизнью, - все получило должную оценку в устах язвительного дипломата. Он знал все решительно - и даже больше - обо всем на свете! Словом, он сделал простодушному майору самые изумительные разоблачения. Когда же Доббин сказал, что миссис Осборн и мистер Седли приняли миссис Кроули в свой дом, дипломат расхохотался так, что майора покоробило, и заявил, что с тем же успехом можно было бы послать в тюрьму пригласить оттуда одного из тех бритоголовых джентльменов в желтых куртках, которые, скованные попарно, подметают улицы Пумперникеля, предоставить им кров и стол и поручить им воспитание маленького сорванца Джорджи! |
| This information astonished and horrified the Major not a little. It had been agreed in the morning (before meeting with Rebecca) that Amelia should go to the Court ball that night. There would be the place where he should tell her. The Major went home, and dressed himself in his uniform, and repaired to Court, in hopes to see Mrs. Osborne. She never came. When he returned to his lodgings all the lights in the Sedley tenement were put out. He could not see her till the morning. I don't know what sort of a night's rest he had with this frightful secret in bed with him. | Эти сведения немало изумили и перепугали майора. Еще утром (до свидания с Ребеккой) было решено, что Эмилия отправится вечером на придворный бал. Вот там-то он и поговорит с нею. Майор пошел домой, надел парадный мундир и появился при дворе, надеясь увидеть миссис Осборн. Она не приехала. Когда майор вернулся к себе, все огни в помещении, занятом Седли, были потушены. Доббин не мог повидаться с нею до утра. Уж не знаю, хорошо ли он отдохнул наедине со своей страшной тайной. |
| At the earliest convenient hour in the morning he sent his servant across the way with a note, saying that he wished very particularly to speak with her. A message came back to say that Mrs. Osborne was exceedingly unwell and was keeping her room. | Утром, в самый ранний час, какой позволяло приличие, майор послал своего слугу через улицу с записочкой, в которой писал, что ему необходимо побеседовать с Эмилией. В ответ пришло сообщение, что миссис Осборн чувствует себя очень плохо и не выходит из спальни. |
| She, too, had been awake all that night. She had been thinking of a thing which had agitated her mind a hundred times before. A hundred times on the point of yielding, she had shrunk back from a sacrifice which she felt was too much for her. She couldn't, in spite of his love and constancy and her own acknowledged regard, respect, and gratitude. What are benefits, what is constancy, or merit? One curl of a girl's ringlet, one hair of a whisker, will turn the scale against them all in a minute. They did not weigh with Emmy more than with other women. She had tried them; wanted to make them pass; could not; and the pitiless little woman had found a pretext, and determined to be free. | Эмилия тоже не спала всю ночь. Она думала все о том же, что волновало ее ум уже сотни раз. Сотни раз, уже готовая сдаться, она отказывалась принести жертву, представлявшуюся ей непосильной. Она не могла решиться, несмотря на его любовь и постоянство, несмотря на свою собственную привязанность, уважение и благодарность. Что проку в благодеяниях? Что проку в постоянстве и заслугах? Один завиток девичьих локонов, один волосок бакенбард мгновенно перетянет чашу весов, хотя бы на другой лежали все эти достоинства. Для Эмми они имели не больше веса, чем для других женщин. Она подвергла их испытанию... хотела их оценить... не могла... И теперь безжалостная маленькая женщина нашла предлог и решила стать свободной. |
| When at length, in the afternoon, the Major gained admission to Amelia, instead of the cordial and affectionate greeting, to which he had been accustomed now for many a long day, he received the salutation of a curtsey, and of a little gloved hand, retracted the moment after it was accorded to him. | Когда майор был наконец допущен к Эмилии, то вместо сердечного и нежного приветствия, к какому он привык за столько долгих дней, его встретили вежливым реверансом, и ему была подана затянутая в перчатку ручка, которую тотчас же вслед за тем и отдернули. |
| Rebecca, too, was in the room, and advanced to meet him with a smile and an extended hand. Dobbin drew back rather confusedly, | Ребекка находилась тут же и пошла навстречу майору, улыбаясь и протягивая ему руку. Доббин в смущении сделал шаг назад. |
| "I--I beg your pardon, m'am," he said; "but I am bound to tell you that it is not as your friend that I am come here now." | - Прошу... прошу извинить меня, сударыня, - сказал он, - но я обязан предупредить вас, что явился сюда не в качестве вашего друга. |
| "Pooh! damn; don't let us have this sort of thing!" Jos cried out, alarmed, and anxious to get rid of a scene. | - Вздор! О черт, оставим это! - воскликнул встревоженный Джоз, до смерти боявшийся всяких сцен. |
| "I wonder what Major Dobbin has to say against Rebecca?" Amelia said in a low, clear voice with a slight quiver in it, and a very determined look about the eyes. | - Интересно знать, что может майор Доббин сказать против Ребекки? - произнесла Эмилия тихим, ясным, чуть дрогнувшим голосом и с весьма решительным видом. |
| "I will not have this sort of thing in my house," Jos again interposed. "I say I will not have it; and Dobbin, I beg, sir, you'll stop it." | - Я не допущу никаких таких вещей у себя в доме! - опять вмешался Джоз. - Повторяю, не допущу. И, Доббин, прошу вас, сэр, прекратите все это! |
| And he looked round, trembling and turning very red, and gave a great puff, and made for his door. | Он густо покраснел, огляделся по сторонам и, дрожа и пыхтя, направился к двери своей комнаты. |
| "Dear friend!" Rebecca said with angelic sweetness, "do hear what Major Dobbin has to say against me." | - Дорогой друг, - произнесла Ребекка ангельским голоском, - выслушайте, что майор Доббин имеет сказать против меня. |
| "I will not hear it, I say," squeaked out Jos at the top of his voice, and, gathering up his dressing-gown, he was gone. | - Я не желаю этого слушать! - взвизгнул Джоз срывающимся голосом и, подобрав полы своего халата, удалился. |
| "We are only two women," Amelia said. "You can speak now, sir." | - Остались только две женщины, - сказала Эмилия. - Теперь вы можете говорить, сэр! |
| "This manner towards me is one which scarcely becomes you, Amelia," the Major answered haughtily; "nor I believe am I guilty of habitual harshness to women. It is not a pleasure to me to do the duty which I am come to do." | - Такое обращение со мной едва ли подобает вам, Эмилия, - высокомерно ответил майор, - и, я думаю, мне никто не поставит в вину грубого обращения с женщинами. Мне не доставляет никакого удовольствия исполнить тот долг, который привел меня сюда. |
| "Pray proceed with it quickly, if you please, Major Dobbin," said Amelia, who was more and more in a pet. The expression of Dobbin's face, as she spoke in this imperious manner, was not pleasant. | - Так, пожалуйста, исполните его поскорее, прошу вас, майор Доббин, - сказала Эмилия, раздражаясь все больше и больше. Выражение лица у Доббина, когда она заговорила так повелительно, было не из приятных. |
| "I came to say--and as you stay, Mrs. Crawley, I must say it in your presence--that I think you--you ought not to form a member of the family of my friends. A lady who is separated from her husband, who travels not under her own name, who frequents public gaming-tables--" | - Я пришел сказать... и раз вы остались здесь, миссис Кроули, то мне приходится говорить в вашем присутствии... что я считаю вас... что вам не подобает быть членом семейства моих друзей. Общество женщины, живущей врозь со своим мужем, путешествующей под чужим именем, посещающей публичные азартные игры... |
| "It was to the ball I went," cried out Becky. | - Я приехала туда на бал! - воскликнула Бекки. |
| "--is not a fit companion for Mrs. Osborne and her son," Dobbin went on: "and I may add that there are people here who know you, and who profess to know that regarding your conduct about which I don't even wish to speak before--before Mrs. Osborne." | - ...не может быть подходящим для миссис Осборн и ее сына, - продолжал Доббин. - И я могу прибавить, что здесь есть люди, которые вас знают и заявляют, что им известны такие вещи о вашем поведении, о которых я даже не желаю говорить в присутствии... в присутствии миссис Осборн. |
| "Yours is a very modest and convenient sort of calumny, Major Dobbin," Rebecca said. "You leave me under the weight of an accusation which, after all, is unsaid. What is it? Is it unfaithfulness to my husband? I scorn it and defy anybody to prove it--I defy you, I say. My honour is as untouched as that of the bitterest enemy who ever maligned me. Is it of being poor, forsaken, wretched, that you accuse me? Yes, I am guilty of those faults, and punished for them every day. Let me go, Emmy. It is only to suppose that I have not met you, and I am no worse to-day than I was yesterday. It is only to suppose that the night is over and the poor wanderer is on her way. Don't you remember the song we used to sing in old, dear old days? I have been wandering ever since then--a poor castaway, scorned for being miserable, and insulted because I am alone. Let me go: my stay here interferes with the plans of this gentleman." | - Вы избрали очень скромный и удобный вид клеветы, майор Доббин, - сказала Ребекка. - Вы оставляете меня под тяжестью обвинения, которого, в сущности говоря, даже не предъявили. В чем же оно состоит? Я неверна мужу? Неправда! Пусть кто угодно попробует доказать это, хотя бы вы сами! Моя честь так же незапятнана, как и честь тех, кто чернит меня по злобе. Может быть, вы обвиняете меня в том, что я бедна, всеми покинута, несчастна? Да, я виновна в этих преступлениях, и меня наказывают за них каждый день. Позволь мне уехать, Эмми. Стоит только предположить, что я с тобой не встречалась, и мне будет не хуже сегодня, чем было вчера. Стоит только предположить, что ночь прошла и бедная страдалица снова пустилась в путь... Помнишь песенку, которую мы певали в былые дни - милые былые дни? Я с тех самых пор скитаясь по свету - бедная, отверженная, презираемая за свои несчастия и оскорбляемая, потому что я одинока. Позволь мне уехать: мое пребывание здесь мешает планам этого джентльмена! |
| "Indeed it does, madam," said the Major. "If I have any authority in this house--" | - Да, сударыня, мешает, - сказал майор. - Если мое слово что-нибудь значит в этом доме... |
| "Authority, none!" broke out Amelia "Rebecca, you stay with me. I won't desert you because you have been persecuted, or insult you because--because Major Dobbin chooses to do so. Come away, dear." | - Ничего оно не значит! - перебила Эмилия. - Ребекка, ты останешься у меня. Я-то тебя не покину из-за того, что все тебя преследуют, и не оскорблю из-за того... из-за того, что майору Доббину заблагорассудилось так поступить. Пойдем отсюда, милочка! |
| And the two women made towards the door. | И обе женщины направились к двери. |
| William opened it. As they were going out, however, he took Amelia's hand and said-- | Уильям распахнул ее. Однако, когда дамы выходили из комнаты, он взял Эмилию за руку и сказал: |
| "Will you stay a moment and speak to me?" | - Пожалуйста, останьтесь на минуту поговорить со мной! |
| "He wishes to speak to you away from me," said Becky, looking like a martyr. Amelia gripped her hand in reply. | - Он не хочет говорить с тобой при мне, - сказала Бекки с видом мученицы. Эмилия в ответ стиснула ей руку. |
| "Upon my honour it is not about you that I am going to speak," Dobbin said. "Come back, Amelia," and she came. Dobbin bowed to Mrs. Crawley, as he shut the door upon her. Amelia looked at him, leaning against the glass: her face and her lips were quite white. | - Клянусь честью, я намерен говорить не о вас, - сказал Доббин. - Эмилия, вернитесь! - И она вернулась. Доббин отвесил поклон миссис Кроули, затворяя за нею дверь. Эмилия глядела на него, прислонившись к зеркалу. Лицо и даже губы у нее побелели. |
| "I was confused when I spoke just now," the Major said after a pause, "and I misused the word authority." | - Я был взволнован, когда говорил здесь давеча, - начал майор после короткого молчания, - и напрасно упомянул о своем значении в вашем доме. |
| "You did," said Amelia with her teeth chattering. | - Совершенно верно, - сказала Эмилия; зубы у неэ стучали. |
| "At least I have claims to be heard," Dobbin continued. | - Во всяком случае, у меня есть право на то, чтобы меня выслушали, - продолжал Доббин. |
| "It is generous to remind me of our obligations to you," the woman answered. | - Это великодушно - напоминать, что мы вам многим обязаны! - ответила Эмми. |
| "The claims I mean are those left me by George's father," William said. | - Право, которое я имею в виду, предоставлено мне отцом Джорджа, - сказал Уильям. |
| "Yes, and you insulted his memory. You did yesterday. You know you did. And I will never forgive you. Never!" said Amelia. | - Да! А вы оскорбили его память. Оскорбили вчера. Вы сами это знаете. И я вам никогда этого не прощу... никогда! - сказала Эмилия. |
| She shot out each little sentence in a tremor of anger and emotion. | Каждая короткая гневная фраза звучала как выстрел. |
| "You don't mean that, Amelia?" William said sadly. "You don't mean that these words, uttered in a hurried moment, are to weigh against a whole life's devotion? I think that George's memory has not been injured by the way in which I have dealt with it, and if we are come to bandying reproaches, I at least merit none from his widow and the mother of his son. Reflect, afterwards when--when you are at leisure, and your conscience will withdraw this accusation. It does even now." | - Так вот вы о чем, Эмилия! - грустно отвечал Уильям. - Вы хотите сказать, что эти нечаянно вырвавшиеся слова могут перевесить преданность, длившуюся целую жизнь? Мне кажется, что память Джорджа ни в чем не была оскорблена мною, и если уж нам начать обмениваться упреками, то я, во всяком случае, не заслуживаю ни одного от вдовы моего друга, матери его сына. Подумайте над этим потом, когда... когда у вас будет время, - и ваша совесть отвергнет подобное обвинение. Да она уже и сейчас его отвергает! |
| Amelia held down her head. | Эмилия поникла головой. |
| "It is not that speech of yesterday," he continued, "which moves you. That is but the pretext, Amelia, or I have loved you and watched you for fifteen years in vain. Have I not learned in that time to read all your feelings and look into your thoughts? I know what your heart is capable of: it can cling faithfully to a recollection and cherish a fancy, but it can't feel such an attachment as mine deserves to mate with, and such as I would have won from a woman more generous than you. No, you are not worthy of the love which I have devoted to you. I knew all along that the prize I had set my life on was not worth the winning; that I was a fool, with fond fancies, too, bartering away my all of truth and ardour against your little feeble remnant of love. I will bargain no more: I withdraw. I find no fault with you. You are very good- natured, and have done your best, but you couldn't--you couldn't reach up to the height of the attachment which I bore you, and which a loftier soul than yours might have been proud to share. Good-bye, Amelia! I have watched your struggle. Let it end. We are both weary of it." | - Не моя вчерашняя речь взволновала вас, - продолжал Доббин. - Это только предлог, Эмилия, или я зря любил вас и наблюдал за вами пятнадцать лет! Разве я не научился за это время читать ваши чувства и заглядывать в ваши мысли? Я знаю, на что способно ваше сердце: оно может быть верным воспоминанию и лелеять мечту, но оно не способно чувствовать такую привязанность, какая была бы достойным ответом на мою любовь и какой я мог бы добиться от женщины более великодушной. Нет, вы не стоите любви, которую я вам дарил! Я всегда знал, что награда, ради которой я бился всю жизнь, не стоит труда; что я был просто глупцом и фантазером, выменивавшим всю свою верность и пыл на жалкие остатки вашей любви. Я прекращаю этот торг и удаляюсь. Я вас ни в чем не виню. Вы очень добры и сделали все, что было в ваших силах. Но вы не могли... не могли подняться до той привязанности, которую я питал к вам и которую с гордостью разделила бы более возвышенная душа. Прощайте, Эмилия! Я наблюдал за вашей борьбой. Надо ее кончать: мы оба от нее устали. |
| Amelia stood scared and silent as William thus suddenly broke the chain by which she held him and declared his independence and superiority. He had placed himself at her feet so long that the poor little woman had been accustomed to trample upon him. She didn't wish to marry him, but she wished to keep him. She wished to give him nothing, but that he should give her all. It is a bargain not unfrequently levied in love. | Эмилия стояла безмолвная, испуганная тем, как внезапно Уильям разорвал цепи, которыми она его удерживала, и заявил о своей независимости и превосходстве. Он так долго был у ее ног, что бедняжка привыкла попирать его. Ей не хотелось выходить за него замуж, но хотелось его сохранить. Ей не хотелось ничего ему давать, но хотелось, чтобы он отдавал ей все. Такие сделки нередко заключаются в любви. |
| William's sally had quite broken and cast her down. HER assault was long since over and beaten back. | Вылазка Уильяма совершенно опрокинула и разбила ее. Ее же атака еще раньше потерпела неудачу и была отражена. |
| "Am I to understand then, that you are going--away, William?" she said. | - Должна ли я понять это в том смысле, что вы... что вы уезжаете... Уильям? - сказала она. Он печально рассмеялся. |
| He gave a sad laugh. "I went once before," he said, "and came back after twelve years. We were young then, Amelia. Good-bye. I have spent enough of my life at this play." | - Я уезжал уже однажды и вернулся через двенадцать лет. Мы были молоды тогда, Эмилия. Прощайте. Я потратил достаточную часть своей жизни на эту игру. |
| Whilst they had been talking, the door into Mrs. Osborne's room had opened ever so little; indeed, Becky had kept a hold of the handle and had turned it on the instant when Dobbin quitted it, and she heard every word of the conversation that had passed between these two. "What a noble heart that man has," she thought, "and how shamefully that woman plays with it!" She admired Dobbin; she bore him no rancour for the part he had taken against her. It was an open move in the game, and played fairly. "Ah!" she thought, "if I could have had such a husband as that--a man with a heart and brains too! I would not have minded his large feet"; and running into her room, she absolutely bethought herself of something, and wrote him a note, beseeching him to stop for a few days--not to think of going-- and that she could serve him with A. | Пока они разговаривали, дверь в комнату миссис Осборн все время была приоткрыта: Бекки держалась за ручку и повернула ее, как только Доббин ее отпустил. Поэтому она слышала каждое слово приведенного выше разговора. "Какое благородное сердце у этого человека, - подумала она, - и как бесстыдно играет им эта женщина!" Бекки восхищалась Доббином; она не питала к нему зла за то, что он выступил против нее. Это был ход, сделанный честно, в открытую: "Ах, - подумала она, - если бы у меня был такой муж... человек, наделенный сердцем и умом! Я бы и не посмотрела на его большие ноги!.." И, быстро что-то сообразив, Ребекка убежала к себе и написала Доббину записочку, умоляя его остаться на несколько дней... отложить отъезд... она может оказать ему услугу в деле с Э. |
| The parting was over. Once more poor William walked to the door and was gone; and the little widow, the author of all this work, had her will, and had won her victory, and was left to enjoy it as she best might. Let the ladies envy her triumph. | Разговор был окончен. Еще раз бедный Уильям дошел до двери - и на этот раз удалился. А маленькая вдовушка, виновница всей этой кутерьмы, добилась своего, одержала победу, - и теперь ей оставалось по мере сил наслаждаться плодами этой победы. Пусть дамы позавидуют ее триумфу! |
| At the romantic hour of dinner, Mr. Georgy made his appearance and again remarked the absence of "Old Dob." The meal was eaten in silence by the party. Jos's appetite not being diminished, but Emmy taking nothing at all. | В романтический час обеда "появился мистер Джорджи и снова обратил внимание на отсутствие "старого Доба". Обед прошел в полном молчании. Аппетит Джоза не уменьшился, но Эмми ни к чему не притрагивалась. |
| After the meal, Georgy was lolling in the cushions of the old window, a large window, with three sides of glass abutting from the gable, and commanding on one side the market-place, where the Elephant is, his mother being busy hard by, when he remarked symptoms of movement at the Major's house on the other side of the street. | После обеда Джорджи развалился на подушках дивана у большого старинного окна фонарем, выходившего одной створкой на Рыночную площадь, где находится гостиница "Слон"; мать сидела рядом с сыном и что-то шила. Вдруг мальчик заметил признаки движения перед домом майора через улицу. |
| "Hullo!" said he, "there's Dob's trap--they are bringing it out of the court-yard." | - Смотрите! - воскликнул он. - Вот рыдван Доба... его выкатили со двора. |
| The "trap" in question was a carriage which the Major had bought for six pounds sterling, and about which they used to rally him a good deal. | "Рыдваном" назывался экипаж, приобретенный майором за шесть фунтов стерлингов. Все вечно потешались над ним по поводу этой покупки. |
| Emmy gave a little start, but said nothing. | Эмми слегка вздрогнула, но ничего не сказала. |
| "Hullo!" Georgy continued, "there's Francis coming out with the portmanteaus, and Kunz, the one-eyed postilion, coming down the market with three schimmels. Look at his boots and yellow jacket-- ain't he a rum one? Why--they're putting the horses to Dob's carriage. Is he going anywhere?" | - Вот так штука! - продолжал Джорджи. - Фрэнсис выходит с чемоданами, а по площади идет Кунц, одноглазый форейтор, и ведет трех Schimmels {Белых, или сивых, лошадей (нем.).}. Посмотрите-ка на его сапоги и желтую куртку: чем не чучело? Что такое? Они запрягают лошадей в экипаж Доба? Разве он куда-нибудь уезжает? |
| "Yes," said Emmy, "he is going on a journey." | - Да, - сказала Эмми, - он уезжает в путешествие. |
| "Going on a journey; and when is he coming back?" | - В путешествие? А когда он вернется? |
| "He is--not coming back," answered Emmy. | - Он... он не вернется, - ответила Эмми. |
| "Not coming back!" cried out Georgy, jumping up. | - Не вернется! - воскликнул Джорджи, вскакивая на ноги. |
| "Stay here, sir," roared out Jos. | - Останьтесь здесь, сэр! - взревел Джоз. |
| "Stay, Georgy," said his mother with a very sad face. | - Останься, Джорджи! - произнесла мать, и лицо ее было печально. |
| The boy stopped, kicked about the room, jumped up and down from the window-seat with his knees, and showed every symptom of uneasiness and curiosity. | Мальчик остановился, потом начал прыгать по комнате, то вскакивая коленями на подоконник, то спрыгивая на пол, и выказывал все признаки беспокойства и любопытства. |
| The horses were put to. The baggage was strapped on. Francis came out with his master's sword, cane, and umbrella tied up together, and laid them in the well, and his desk and old tin cocked-hat case, which he placed under the seat. Francis brought out the stained old blue cloak lined with red camlet, which had wrapped the owner up any time these fifteen years, and had manchen Sturm erlebt, as a favourite song of those days said. It had been new for the campaign of Waterloo and had covered George and William after the night of Quatre Bras. | Лошадей впрягли. Багаж увязали. Фрэнсис вышел из дому с хозяйской саблей, тростью и зонтиком, связанными вместе, и уложил их в багажный ящик, а письменный прибор и старую жестяную коробку для треугольной шляпы поставил под сиденье. Вынес Фрэнсис и старый синий плащ на красной камлотовой подкладке, который не раз за эти пятнадцать лет укутывал своего владельца и hat manchen Sturm erlebt {Испытал немало бурь (нем.).}, как говорилось в популярной песенке того времени. Он был куплен для ватерлооской кампании и укрывал Джорджа и Уильяма в ночь после битвы у Катр-Бра. |
| Old Burcke, the landlord of the lodgings, came out, then Francis, with more packages--final packages--then Major William--Burcke wanted to kiss him. The Major was adored by all people with whom he had to do. It was with difficulty he could escape from this demonstration of attachment. | Показался старик Бурке, хозяин квартиры, затем Фрэнсис еще с какими-то пакетами... последними пакетами... затем вышел майор Уильям. Бурке хотел расцеловаться с ним, - майора обожали все, с кем он имел дело. С большим трудом удалось ему избавиться от таких проявлений приязни. |
| "By Jove, I will go!" screamed out George. | - Ей-богу, я пойду! - завизжал Джорджи. |
| "Give him this," said Becky, quite interested, and put a paper into the boy's hand. He had rushed down the stairs and flung across the street in a minute-- the yellow postilion was cracking his whip gently. | - Передай ему вот это! - сказала Бекки, с интересом наблюдавшая за приготовлениями к отъезду, и сунула мальчику в руку какую-то бумажку. Тот стремглав ринулся вниз по лестнице и мигом перебежал улицу; желтый форейтор уже пощелкивал бичом. |
| William had got into the carriage, released from the embraces of his landlord. George bounded in afterwards, and flung his arms round the Major's neck (as they saw from the window), and began asking him multiplied questions. Then he felt in his waistcoat pocket and gave him a note. William seized at it rather eagerly, he opened it trembling, but instantly his countenance changed, and he tore the paper in two and dropped it out of the carriage. He kissed Georgy on the head, and the boy got out, doubling his fists into his eyes, and with the aid of Francis. He lingered with his hand on the panel. Fort, Schwager! The yellow postilion cracked his whip prodigiously, up sprang Francis to the box, away went the schimmels, and Dobbin with his head on his breast. He never looked up as they passed under Amelia's window, and Georgy, left alone in the street, burst out crying in the face of all the crowd. | Уильям, высвободившись из объятий хозяина, усаживался в экипаж. Джорджи вскочил вслед за ним, обвил руками его шею (это хорошо было видно из окна) и засыпал его вопросами. Затем он порылся в жилетном кармане и передал Доббину записку. Уильям торопливо схватил ее и вскрыл дрожащими руками, но выражение его лица тотчас изменилось, он разорвал бумажку пополам и выбросил из экипажа. Потом поцеловал Джорджи в голову, и мальчик с помощью Фрэнсиса вылез из коляски, утирая глаза кулаками. Он не отходил, держась рукой за дверцу. Fort, Schwager! {Погоняй, ямщик! (нем.).} Желтый форейтор яростно защелкал бичом, Фрэнсис вскочил на козлы, лошади тронули. Доббин сидел понурив голову. Он так и не поднял глаз, когда проезжал под окнами Эмилии. А Джорджи, оставшись один на улице, залился громким плачем на глазах у всех. |
| Emmy's maid heard him howling again during the night and brought him some preserved apricots to console him. She mingled her lamentations with his. All the poor, all the humble, all honest folks, all good men who knew him, loved that kind-hearted and simple gentleman. | Ночью горничная Эмми слышала, как он опять рыдал и всхлипывал, и принесла засахаренных абрикосов, чтобы утешить его. Она тоже поплакала вместе с ним. Все бедные, все смиренные, все честные, все хорошие люди, знавшие майора, любили этого доброго и простого человека. |
| As for Emmy, had she not done her duty? She had her picture of George for a consolation. | А что касается Эмилии, то разве она не исполнила своего долга? Ей в утешение остался портрет Джорджа. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая