Краткая коллекция текстов на французском языке

Nicolas Boileau-Despreaux (1674-1683)

L'Art Poétique/Поэтическое искусство

Chant II/ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Telle qu'une bergère, au plus beau jour de fête,
De superbes rubis ne charge point sa tête,
Et, sans mêler à l'or l'éclat des diamants,
Cueille en un champ voisin ses plus beaux ornements
Telle, aimable en son air, mais humble dans son style,
Doit éclater sans pompe une élégante Idylle.

Во всем подобная пленительной пастушке,

Резвящейся в полях и на лесной опушке

И украшающей волну своих кудрей

Убором из цветов, а не из янтарей,

Чужда Идиллия кичливости надменной.

Son tour, simple et na?f, n'a rien de fastueux
Et n'aime point l'orgueil d'un vers présomptueux.
Il faut que sa douceur flatte, chatouille, éveille,
Et jamais de grands mots n'épouvante l'oreille.

Блистая прелестью изящной и смиренной,

Приятной простоты и скромности полна,

Напыщенных стихов не признает она,

Нам сердце веселит, ласкает наше ухо,

Высокопарностью не оскорбляя слуха.

Mais souvent dans ce style un rimeur aux abois
Jette là, de dépit, la flûte et le hautbois ;
Et, follement pompeux, dans sa verve indiscrète,
Au milieu d'une églogue entonne la trompette.

Но видим часто мы, что рифмоплет иной

Бросает, осердясь, и флейту и гобой;

Среди Эклоги он трубу хватает в руки,

И оглашают луг воинственные звуки.

De peur de l'écouter, Pan fuit dans les roseaux;
Et les Nymphes, d'effroi, se cachent sous les eaux.
Au contraire cet autre, abject en son langage,
Fait parler ses bergers comme on parle au village.

Спасаясь, Пан бежит укрыться в тростники

И нимфы прячутся, скользнув на дно реки.


Другой пятнает честь Эклоги благородной,

Вводя в свои стихи язык простонародный:

Ses vers plats et grossiers, dépouillés d'agrément,
Toujours baisent la terre et rampent tristement :
On dirait que RONSARD, sur ses pipeaux rustiques,
Vient encor fredonner ses idylles gothiques,
Et changer, sans respect de l'oreille et du son,
Lycidas en Pierrot, et Philis en Toinon.

Лишенный прелести, крикливо-грубый слог

Не к небесам летит, а ползает у ног.

Порою чудится, что это тень Ронсара

На сельской дудочке наигрывает яро;

Не зная жалости, наш слух терзает он,

Стараясь превратить Филиду в Туанон.

Entre ces deux excès la route est difficile.
Suivez, pour la trouver, TH?OCRITE et VIRGILE
Que leurs tendres écrits, par les Grâces dictés,
Ne quittent point vos mains, jour et nuit feuilletés.

Избегнуть крайностей умели без усилий

И эллин Феокрит, и римлянин Вергилий.

Вы изучать должны и днем и ночью их:

Ведь сами музы им подсказывали стих.

Seuls, dans leurs doctes vers, ils pourront vous apprendre
Par quel art, sans bassesse un auteur peut descendre;
Chanter Flore, les champs, Pomone, les vergers;
Au combat de la flûte animer deux bergers;
Des plaisirs de l'amour vanter la douce amorce;
Changer Narcisse en fleur, couvrir Daphné d'écorce;

Они научат вас, как, легкость соблюдая,

И чистоту храня, и в грубость не впадая,

Петь Флору и поля, Помону и сады,

Свирели, что в лугах звенят на все лады,

Любовь, ее восторг и сладкое мученье,

Нарцисса томного и Дафны превращенье, -

Et par quel art encor l'églogue, quelquefois,
Rend dignes d'un consul la campagne et les bois.
Telle est de ce poème et la force et la grâce.
D'un ton un peu plus haut, mais pourtant sans audace,
La plaintive ?légie en longs habits de deuil,
Sait, les cheveux épars, gémir sur un cercueil.

И вы докажете, что "консула порой

Достойны и поля, и луг, и лес густой",

Затем, что велика Эклоги скромной сила.

В одеждах траурных, потупя взор уныло,

Элегия, скорбя, над гробом слезы льет.

Не дерзок, но высок ее стиха полет.

Elle peint des amants la joie et la tristesse,
Flatte, menace, irrite, apaise une maîtresse.
Mais, pour bien exprimer ces caprices heureux,
C'est peu d'être poète, il faut être amoureux.

Она рисует нам влюбленных смех, и слезы,

И радость, и печаль, и ревности угрозы;

Но лишь поэт, что сам любви изведал власть,

Сумеет описать правдиво эту страсть.

Je hais ces vains auteurs, dont la muse forcée
M'entretient de ses feux, toujours froide et glacée;
Qui s'affligent par art, et, fous de sens rassis,
S'érigent pour rimer en amoureux transis.

Признаться, мне претят холодные поэты,

Что пишут о любви, любовью не согреты,

Притворно слезы льют, изображают страх

И, равнодушные, безумствуют в стихах.

aaas'ériger en = "выступать в качестве"

Leurs transports les plus doux ne sont que phrases vaines.
Ils ne savent jamais que se charger de chaînes,
Que bénir leur martyre, adorer leur prison,
Et faire quereller les sens et la raison.

Невыносимые ханжи и пустословы,

Они умеют петь лишь цепи да оковы,

Боготворить свой плен, страданья восхвалять

И деланностью чувств рассудок оскорблять.

Ce n'était pas jadis sur ce ton ridicule
Qu'Amour dictait les vers que soupirait Tibule,
Ou que, du tendre OVIDE animant les doux sons,
Il donnait de son art les charmantes leçons.

Нет, были не смешны любви слова живые,

Что диктовал Амур Тибуллу в дни былые,

И безыскусственно его напев звучал,

Когда Овидия он песням обучал.

Il faut que le coeur seul parle dans l'élégie.
L'Ode, avec plus d'éclat et non moins d'énergie,
?levant jusqu'au ciel son vol ambitieux,
Entretient dans ses vers commerce avec les dieux.

Элегия сильна лишь чувством непритворным.

Стремится Ода ввысь, к далеким кручам горным,

И там, дерзания и мужества полна,

С богами говорит как равная она;

Aux athlètes dans Pise elle ouvre la barrière,
Chante un vainqueur poudreux au bout de la carrière,
Mène Achille sanglant aux bords du Simo?s,
Ou fait fléchir l'Escaut sous le joug de Louis.

Прокладывает путь в Олимпии атлетам

И победителя дарит своим приветом;

Ахилла в Илион бестрепетно ведет

Иль город на Эско с Людовиком берет;

Tantôt, comme une abeille ardente à son ouvrage,
Elle s'en va de fleurs dépouiller le rivage :
Elle peint les festins, les danses et les ris;
Vante un baiser cueilli sur les lèvres d'Iris,
Qui mollement résiste, et, par un doux caprice,
Quelquefois le refuse afin qu'on le ravisse.

Порой на берегу у речки говорливой

Кружится меж цветов пчелой трудолюбивой;

Рисует празднества, веселье и пиры,

Ириду милую и прелесть той игры,

Когда проказница бежит от поцелуя,

Чтоб сдаться под конец, притворно негодуя.


Son style impétueux souvent marche au hasard
Chez elle un beau désordre est un effet de l'art.

Пусть в Оде пламенной причудлив мысли ход,

Но этот хаос в ней - искусства зрелый плод.

Loin ces rimeurs craintifs dont l'esprit flegmatique
Garde dans ses fureurs un ordre didactique,
Qui, chantant d'un héros les progrès éclatants,
Maigres historiens, suivront l'ordre des temps!

Бегите рифмача, чей разум флегматичный

Готов и в страсть внести порядок педантичный:

Он битвы славные и подвиги поет,

Неделям и годам ведя уныло счет;

Ils n'osent un moment perdre un sujet de vue :
Pour prendre Dôle, il faut que Lille soit rendue;
Et que leur vers exact, ainsi que Mézerai,
Ait déjà fait tomber les remparts de Courtrai.

Попав к истории в печальную неволю,

Войска в своих стихах он не направит к Долю,

Пока не сломит Лилль и не возьмет Куртре.

Короче говоря, он сух, как Мезере.

Apollon de son feu leur fut toujours avare.
On dit, à ce propos, qu'un jour ce dieu bizarre,
Voulant pousser à bout tous les rimeurs françois,
Inventa du Sonnet les rigoureuses lois;
Voulut qu'en deux quatrains, de mesure pareille,
La rime, avec deux sons, frappât huit fois l'oreille;
Et qu'ensuite six vers, artistement rangés,
Fussent en deux tercets par le sens partagés.

Феб не вдохнул в него свой пламень лучезарный.


Вот, кстати, говорят, что этот бог коварный

В тот день, когда он был на стихоплетов зол,

Законы строгие Сонета изобрел.

Вначале, молвил он, должно быть два катрена;

Соединяют их две рифмы неизменно;

Двумя терцетами кончается Сонет:

Мысль завершенную хранит любой терцет.

Surtout, de ce Poème il bannit la licence;
Lui-même en mesura le nombre et la cadence;
Défendit qu'un vers faible y pût jamais entrer,
Ni qu'un mot déjà mis osât s'y remontrer.

В Сонете Аполлон завел порядок строгий:

Он указал размер и сосчитал все слоги,

В нем повторять слова поэтам запретил

И бледный, вялый стих сурово осудил.

Du reste, il l'enrichit d'une beauté suprême
Un sonnet sans défaut vaut seul un long Poème.

Теперь гордится он работой не напрасной:

Поэму в сотни строк затмит Сонет прекрасный.

Mais en vain mille auteurs y pensent arriver,
Et cet heureux phénix est encore à trouver.
à peine dans GOMBAUT, MAYNARD et MALLEVILLE,
En peut-on admirer deux ou trois entre mille;
Le reste, aussi peu lu que ceux de Pelletier.
N'a fait de chez Sercy, qu'un saut chez l'épicier.

Но тщетно трудятся поэты много лет:

Сонетов множество, а феникса все нет.

Их груды у Гомбо, Менара и Мальвиля,

Но лишь немногие читателя пленили;

Мы знаем, что Серси колбасникам весь год

Сонеты Пеллетье на вес распродает.

Блистательный Сонет поэтам непокорен:

aaaи у Серси делает не что иное, как прыжок к бакалейщику:

Pour enfermer son sens dans la borne prescrite,
La mesure est toujours trop longue ou trop petite.
L'?pigramme, plus libre en son tour plus borné,
N'est souvent qu'un bon mot de deux rimes orné.

То тесен чересчур, то чересчур просторен.

Стих Эпиграммы сжат, но правила легки:

В ней иногда всего острота в две строки.

Jadis, de nos auteurs les pointes ignorées
Furent de l'Italie en nos vers attirées aaaпривлекательный.

Словесная игра - плод итальянской музы.

Проведали о ней не так давно французы.

Le vulgaire, ébloui de leur faux agrément,
à ce nouvel appât courut avidement.
La faveur du public excitant leur audace,
Leur nombre impétueux inonda le Parnasse.

Приманка новая, нарядна, весела,

Скучающих повес совсем с ума свела.

Повсюду встреченный приветствием и лаской,

Уселся каламбур на высоте парнасской.

Le madrigal d'abord en fut enveloppé;
Le sonnet orgueilleux lui-même en fut frappé;
La tragédie en fit ses plus chères délices;
L'élégie en orna ses douloureux caprices;

Сперва он покорил без боя Мадригал;

Потом к нему в силки гордец Сонет попал;

Ему открыла дверь Трагедия радушно,

И приняла его Элегия послушно;

Un héros sur la scène eut soin de s'en parer,
Et, sans pointe, un amant n'osa plus soupirer
On vit tous les bergers, dans leurs plaintes nouvelles,
Fidèles à la pointe encor plus qu'à leurs belles;

Расцвечивал герой остротой монолог;

Любовник без нее пролить слезу не мог;

Печальный пастушок, гуляющий по лугу,

Не забывал острить, пеняя на подругу.

Chaque mot eut toujours deux visages divers;
La prose la reçut aussi bien que les vers;
L'avocat au Palais en hérissa son style,
Et le docteur en chaire en sema l'?vangile.

У слова был всегда двойной коварный лик.

Двусмысленности яд и в прозу к нам проник:

Оружьем грозным став судьи и богослова,

Разило вкривь и вкось двусмысленное слово.

La raison outragée enfin ouvrit les yeux,
La chassa pour jamais des discours sérieux;
Et, dans tous ces écrits la déclarant infâme,
Par grâce lui laissa l'entrée en l'épigramme,
Pourvu que sa finesse, éclatant à propos,
Roulât sur la pensée et non pas sur les mots.

Но разум, наконец, очнулся и прозрел:

Он из серьезных тем прогнать его велел,

Безвкусной пошлостью признав игру словами,

Ей место отведя в одной лишь Эпиграмме,

Однако, приказав, чтоб мысли глубина

Сквозь острословие и здесь была видна.

Ainsi de toutes parts les désordres cessèrent.
Toutefois, à la cour, les Turlupins, restèrent,
Insipides plaisants, bouffons infortunés,
D'un jeu de mots grossiers partisans surannés.

Всем по сердцу пришлись такие перемены,

Но при дворе еще остались тюрлюпены,

Несносные шуты, смешной и глупый сброд,

Защитники плохих, бессмысленных острот.

Ce n'est pas quelquefois qu'une Muse un peu fine,
Sur un mot, en passant, ne joue et ne badine,
Et d'un sens détourné n'abuse avec succès
Mais fuyez sur ce point un ridicule excès,
Et n'allez pas toujours d'une pointe une épigramme folle.

Пусть муза резвая пленяет нас порою

Веселой болтовней, словесною игрою,

Нежданной шуткою и бойкостью своей,

Но пусть хороший вкус не изменяет ей:

Зачем стремиться вам, чтоб Эпиграммы жало

Таило каламбур во что бы то ни стало?

Tout poème est brillant de sa propre beauté.
Le Rondeau, né gaulois, a la na?veté.
La Ballade, asservie à ses vieilles maximes,
Souvent doit tout son lustre au caprice des rimes.

В любой поэме есть особые черты,

Печать лишь ей одной присущей красоты:

Затейливостью рифм нам нравится Баллада,

Рондо - наивностью и простотою лада,

Le Madrigal, plus simple et plus noble en son tour,
Respire la douceur, la tendresse et l'amour.

Изящный, искренний любовный Мадригал

Возвышенностью чувств сердца очаровал.

L'ardeur de se montrer, et non pas de médire,
Arma la Vérité du vers de la Satire.

Не злобу, а добро стремясь посеять в мире,

Являет истина свой чистый лик в Сатире.

LUCILE le premier osa la faire voir,
Aux vices des Romains présenta le miroir,
Vengea l'humble vertu de la richesse altière,
Et l'honnête homme à pied du faquin en litière.

Луцилий первый ввел Сатиру в гордый Рим.

Он правду говорил согражданам своим

И отомстить сумел, пред сильным не робея,

Спесивцу богачу за честного плебея.

HORACE à cette aigreur mêla son enjouement
On ne fut plus ni fat ni sot impunément;
Et malheur à tout nom qui, propre à la censure
Put entrer dans un vers sans rompre la mesure!

Гораций умерял веселым смехом гнев.

Пред ним глупец и фат дрожали, онемев:

Назвав по именам, он их навек ославил,

Стихосложения не нарушая правил.

aaaГоре имени, которое, подлежа порицанию, может войти в стих, не нарушая размера.

PERSE, en ses vers obscurs, mais serrés et pressants,
Affecta d'enfermer moins de mots que de sens.

Неясен, но глубок сатирик Персий Флакк:

Он мыслями богат и многословью враг.

JUV?NAL, élevé dans les cris de l'école,
Poussa jusqu'à l'excès sa mordante hyperbole.

В разящих, словно меч, сатирах Ювенала

Гипербола, ярясь, узды не признавала.

Ses ouvrages, tout pleins d'affreuses vérités,
?tincellent pourtant de sublimes beautés
Soit que, sur un écrit arrivé de Caprée,
Il brise de Séjan la statue adorée;
Soit qu'il fasse au conseil courir les sénateurs,
D'un tyran soupçonneux pâles adulateurs;

Стихами Ювенал язвит, бичует, жжет,

Но сколько блеска в них и подлинных красот!

Приказом возмущен Тиберия-тирана,

Он статую крушит жестокого Сеяна;

Рассказывает нам, как на владыки зов

Бежит в сенат толпа трепещущих льстецов;

Ou que, poussant à bout la luxure latine,
Aux portefaix de Rome il vende Messaline,
Ses écrits pleins de feu partout brillent aux yeux.
De ces maîtres savants disciple ingénieux,
R?GNIER seul parmi nous formé sur leurs modèles,
Dans son vieux style encore a des grâces nouvelles.

Распутства гнусного нарисовав картину,

В объятья крючников бросает Мессалину...

И пламенен и жгуч его суровый стих.

Прилежный ученик наставников таких,

Сатиры острые писал Ренье отменно.

Звучал бы звонкий стих легко и современно,

Heureux, si ses discours, craints du chaste lecteur,
Ne se sentaient des lieux où fréquentait l'auteur,
Et si, du son hardi de ses rimes cyniques,
Il n'alarmait souvent les oreilles pudiques!

Когда бы он - увы! - подчас не отдавал

Душком тех злачных мест, где наш поэт бывал,

Когда б созвучья слов, бесстыдных, непристойных,

Не оскорбляли слух читателей достойных.

Le latin dans les mots brave l'honnêteté,
Mais le lecteur français veut être respecté;
Du moindre sens impur la liberté l'outrage,
Si la pudeur des mots n'en adoucit l'image.

К скабрезным вольностям латинский стих привык,

Но их с презрением отринул наш язык.

Коль мысль у вас вольна и образы игривы,

В стыдливые слова закутать их должны вы.

Je veux dans la satire un esprit de candeur,
Et fuis un effronté qui prêche la pudeur.

Тот, у кого в стихах циничный, пошлый слог,

Не может обличать распутство и порок.

D'un trait de ce poème en bons mots si fertile,
Le Français, né malin, forma le Vaudeville,
Agréable indiscret qui, conduit par le chant,
Passe de bouche en bouche et s'accroît en marchant.

Словами острыми всегда полна Сатира;

Их подхватил француз - насмешник и задира -

И создал Водевиль - куплетов бойкий рой.

Свободного ума рожденные игрой,

Они из уст в уста легко передаются,

Беззлобно дразнят нас и весело смеются.

La liberté française en ses vers se déploie :
Cet enfant du plaisir veut naître dans la joie.

aaaнаверняка, родились из радости

Toutefois n'allez pas, goguenard dangereux,
Faire Dieu le sujet d'un badinage affreux.
à la fin tous ces jeux, que l'athéisme élève,
Conduisent tristement le plaisant à la Grève.

Но пусть не вздумает бесстыдный рифмоплет

Избрать всевышнего мишенью для острот:

Шутник, которого безбожье подстрекает,

На Гревской площади печально путь кончает.

Il faut, même en chansons, du bon sens et de l'art
Mais pourtant on a vu le vin et le hasard
Inspirer quelquefois une Muse grossière
Et fournir, sans génie, un couplet à Linière.

Для песен надобен изящный вкус и ум,

Но муза пьяная, подняв несносный шум,

Безжалостно поправ и здравый смысл и меру,

Готова диктовать куплеты и Линьеру.

Mais, pour un vain bonheur qui vous a fait rimer,
Gardez qu'un sot orgueil ne vous vienne enfumer.

Когда напишете стишок удачный вы,

Старайтесь не терять от счастья головы.

Souvent, l'auteur altier de quelque chansonnette
Au même instant prend droit de se croire poète
Il ne dormira plus qu'il n'ait fait un sonnet,
Il met tous les matins six impromptus au net.

Иной бездарный шут, нас одарив куплетом,

Надменно мнит себя невесть каким поэтом;

Лишь сочинив сонет, он может опочить,

Проснувшись, он спешит экспромты настрочить...

Encore est-ce un miracle, en ses vagues furies,
Si bientôt, imprimant ses sottes rêveries,
Il ne se fait graver au-devant du recueil,
Couronné de lauriers, par la main de Nanteuil.

Спасибо, если он, в неистовстве волненья,

Стремясь издать скорей свои произведенья,

Не просит, чтоб Нантейль украсил этот том

Портретом автора, и лирой, и венком!

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Грамматический справочник | Тексты