Краткая коллекция текстов на французском языке
G. Fleubert/Г. Флобер
Madame Bovary/Госпожа Бовари
Часть третья
7
| France | Русский |
| Elle fut stoique, le lendemain, lorsque Maître Hareng, l'huissier, avec deux témoins, se présenta chez elle pour faire le procès-verbal de la saisie. | На другой день, когда судебный пристав г-н Аран явился к ней с двумя понятыми описывать имущество, она держала себя героически. |
| Ils commencèrent par le cabinet de Bovary et n'inscrivirent point la tête phrénologique, qui fut considérée comme instrument de sa profession ; mais ils comptèrent dans la cuisine les plats, les marmites, les chaises, les flambeaux, et, dans sa chambre à coucher, toutes les babioles de l'étagère. Ils examinèrent ses robes, le linge, le cabinet de toilette ; et son existence, jusque dans ses recoins les plus intimes, fut, comme un cadavre que l'on autopsie, étalée tout du long aux regards de ces trois hommes. | Начали они с кабинета Бовари, но френологическую голову описывать не стали, так как отнесли ее к "медицинским инструментам". Зато в кухне переписали блюда, горшки, стулья, подсвечники, а в спальне безделушки на этажерке. Осмотрели платья Эммы, белье, туалетную комнату. Вся жизнь Эммы со всеми ее тайниками была выставлена напоказ этим трем мужчинам, точно вскрываемый труп. |
| Maître Hareng, boutonné dans un mince habit noir, en cravate blanche, et portant des sous-pieds fort tendus, répétait de temps à autre : | Господин Аран в наглухо застегнутом черном фраке, в белом галстуке, в панталонах с туго натянутыми штрипками время от времени обращался к Эмме: |
| -- Vous permettez, madame ? vous permettez ? | - Разрешите, сударыня! Разрешите! |
| Souvent, il faisait des exclamations : | Поминутно раздавались его восклицания: |
| -- Charmant !... fort joli ! | - Какая хорошенькая вещица!.. Какая прелесть! |
| Puis il se remettait à écrire, trempant sa plume dans l'encrier de corne qu'il tenait de la main gauche. | Потом г-н Аран опять принимался писать, макая перо в роговую чернильницу, которую он держал в левой руке. |
| Quand ils en eurent fini avec les appartements, ils montèrent au grenier. | Покончив с жилым помещением, поднялись на чердак. |
| Elle y gardait un pupitre où étaient enfermées les lettres de Rodolphe. Il fallut l'ouvrir. | Там у Эммы стоял пюпитр, где хранились письма Родольфа. Пришлось открыть и пюпитр. |
| -- Ah ! une correspondance ! dit maître Hareng avec un sourire discret. Mais, permettez ! car je dois m'assurer si la boîte ne contient pas autre chose. | -- Ах, тут корреспонденция! - улыбаясь скромной улыбкой, сказал г-н Аран. -- А все-таки разрешите мне удостовериться, что в ящике больше ничего нет. |
| Et il inclina les papiers, légèrement, comme pour en faire tomber des napoléons. Alors l'indignation la prit, à voir cette grosse main, aux doigts rouges et mous comme des limaces, qui se posait sur ces pages où son coeur avait battu. | Он стал осторожно наклонять конверты, словно для того, чтобы высыпать золото. При виде того, как эта жирная рука с красными, влажными, точно слизняки, пальцами касается тех страниц, над которыми когда-то сильно билось ее сердце, Эмма чуть было не вышла из себя. |
| Ils partirent enfin ! Félicité rentra. Elle l'avait envoyée aux aguets pour détourner Bovary ; et elles installèrent vivement sous les toits le gardien de la saisie, qui jura de s'y tenir. | Наконец они удалились. Вошла Фелисите. Эмма посылала ее перехватить Бовари и постараться отвлечь его внимание. Сторожа, оставленного караулить описанное имущество, они спровадили на чердак, взяв с него слово, что он оттуда не выйдет. |
| Charles, pendant la soirée, lui parut soucieux. Emma l'épiait d'un regard plein d'angoisse, croyant apercevoir dans les rides de son visage des accusations. Puis, quand ses yeux se reportaient sur la cheminée garnie d'écrans chinois, sur les larges rideaux, sur les fauteuils, sur toutes ces choses enfin qui avaient adouci l'amertume de sa vie, un remords la prenait, ou plutôt un regret immense et qui irritait la passion, loin de l'anéantir. Charles tisonnait avec placidité, les deux pieds sur les chenets. | Вечером Эмме показалось, что Шарль чем-то озабочен. Она следила за ним встревоженным взглядом и в каждой складке на его лице читала себе обвинительный приговор. Когда же она переводила глаза на камин, заставленный китайским экраном, на широкие портьеры, на кресла, на все эти вещи, скрашивавшие ей жизнь, ее охватывало раскаяние, вернее - глубочайшее сожаление, от которого боль не только не утихала, а наоборот: становилась все мучительнее. Шарль, поставив ноги на решетку, спокойно помешивал угли в камине. |
| Il y eut un moment où le gardien, sans doute s'ennuyant dans sa cachette, fit un peu de bruit. | Сторож, видимо соскучившись в своем укромном уголке, чем-то стукнул. |
| -- On marche là-haut ? dit Charles. | - Там кто-то ходит? - спросил Шарль. |
| -- Non ! reprit-elle, c'est une lucarne restée ouverte que le vent remue. | - Нет! - ответила Эмма. - Забыли затворить слуховое окно, и ветер хлопает рамой. |
| Elle partit pour Rouen, le lendemain dimanche, afin d'aller chez tous les banquiers dont elle connaissait le nom. Ils étaient à la campagne ou en voyage. Elle ne se rebuta pas, et ceux qu'elle put rencontrer, elle leur demandait de l'argent, protestant qu'il lui en fallait, qu'elle le rendrait. Quelques-uns lui rirent au nez ; tous refusèrent. | На другой день, в воскресенье, она поехала в Руан и обегала всех известных ей банкиров. Но они были за городом или в отлучке. Это ее не остановило. Она просила денег у тех немногих, кого ей удалось застать, и все твердила, что у нее сейчас крайность и что она отдаст. Иные смеялись ей в лицо. Отказом ответили все. |
| A deux heures, elle courut chez Léon, frappa contre sa porte. On n'ouvrit pas. Enfin il parut. | В два часа она побежала к Леону, постучалась. Ее не впустили. Наконец появился он сам. |
| -- Qui t'amène ? | - Зачем ты пришла? |
| -- Cela te dérange ! | - Тебе это неприятно? |
| -- Non..., mais... | - Нет... но... |
| Et il avoua que le propriétaire n'aimait point que l'on reçût " des femmes " . | Он признался, что хозяин не любит, когда у жильцов "бывают женщины". |
| -- J'ai à te parler, reprit-elle. | - Мне надо с тобой поговорить, - сказала Эмма. |
| Alors il atteignit sa clef. Elle l'arrêta. | Он хотел было распахнуть перед ней дверь, но она остановила его: |
| -- Oh ! non, là-bas, chez nous. | - Нет, нет! Пойдем к нам! |
| Et ils allèrent dans leur chambre, à l'hôtel de Boulogne . | И они пошли в свой номер, в гостиницу "Булонь". |
| Elle but en arrivant un grand verre d'eau. Elle était très pâle. Elle lui dit : | Войдя, Эмма выпила целый стакан воды. Она была очень бледна. |
| -- Léon, tu vas me rendre un service. | - Леон, окажи мне услугу, - обратилась она к нему. |
| Et, le secouant par ses deux mains, qu'elle serrait étroitement, elle ajouta : | Она стиснула ему руки и стала трясти их. |
| -- Ecoute, j'ai besoin de huit mille francs ! | - Слушай: мне нужно восемь тысяч франков! |
| -- Mais tu es folle ! | - Ты с ума сошла! |
| -- Pas encore ! | - Пока еще нет! |
| Et, aussitôt, racontant l'histoire de la saisie, elle lui exposa sa détresse ; car Charles ignorait tout : sa belle-mère la détestait, le père Rouault ne pouvait rien ; mais lui, Léon, il allait se mettre en course pour trouver cette indispensable somme... | Она рассказала ему про опись, про свою беду: Шарль ничего не подозревает, свекровь ненавидит ее, отец ничем не в состоянии помочь. Но Леон должен похлопотать и во что бы то ни стало раздобыть требуемую сумму... |
| -- Comment veux-tu... ? | - Но как же я... |
| -- Quel lâche tu fais ! s'écria-t-elle. | -- Тряпка ты, а не мужчина! -- крикнула она. |
| Alors il dit bêtement : | В ответ на это он сказал явную глупость: |
| -- Tu t'exagères le mal. Peut-être qu'avec un millier d'écus ton bonhomme se calmerait. | -- Ты сгущаешь краски. Наверное, твоему старикашке можно заткнуть рот и одной тысячей экю. |
| Raison de plus pour tenter quelque démarche ; il n'était pas possible que l'on ne découvrit point trois mille francs. D'ailleurs, Léon pouvait s'engager à sa place. | Казалось бы, тем больше у Леона оснований хоть что-нибудь предпринять. Никогда она не поверит, чтобы нельзя было достать три тысячи франков. Притом Леон может занять не для себя, а для нее. |
| -- Va ! essaye ! il le faut ! cours !... Oh ! tâche ! tâche ! je t'aimerai bien ! | -- Ну иди! Попытайся! Это необходимо! Беги!.. Сделай все! Сделай все! Я так тебя буду любить! |
| Il sortit, revint au bout d'une heure, et dit avec une figure solennelle : | Он ушел и, вернувшись через час, торжественно объявил: |
| -- J'ai été chez trois personnes... inutilement ! | -- Я был у троих... Ничего не вышло. |
| Puis ils restèrent assis l'un en face de l'autre, aux deux coins de la cheminée, immobiles, sans parler. Emma haussait les épaules tout en trépignant. Il l'entendit qui murmurait : | Молча и неподвижно сидели они друг против друга по обе стороны камина. Эмма пожимала плечами, пристукивая от нетерпения каблуком. Вдруг он услышал ее шепот: |
| -- Si j'étais à ta place, moi, j'en trouverais bien ! | -- Я бы на твоем месте, конечно, нашла. |
| -- Où donc ? | -- Да где же? |
| -- A ton étude ! | -- У себя в конторе! |
| Et elle le regarda. | И она взглянула на него. |
| Une hardiesse infernale s'échappait de ses prunelles enflammées, et les paupières se rapprochaient d'une façon lascive et encourageante ; -- si bien que le jeune homme se sentit faiblir sous la muette volonté de cette femme qui lui conseillait un crime. Alors il eut peur, et, pour éviter tout éclaircissement, il se frappa le front en s'écriant : | Глаза ее горели дикой отвагой, веки сладострастно и ободряюще смежались, и молодой человек чувствовал, что он не в силах противодействовать молчаливой воле этой женщины, толкающей его на преступление. Ему стало страшно, и, чтобы не ставить точек над "i", он, хлопнув себя по лбу, воскликнул: |
| -- Morel doit revenir cette nuit ! Il ne me refusera pas, j'espère ( c'était un de ses amis, le fils d'un négociant fort riche ) , et je t'apporterai cela demain, ajouta-t-il. | -- Да ведь сегодня ночью должен вернуться Морель! Надеюсь, он мне не откажет. (Морель был сын богатого коммерсанта, приятель Леона.) Завтра я привезу тебе деньги, - добавил он. |
| Emma n'eut point l'air d'accueillir cet espoir avec autant de joie qu'il l'avait imaginé. Soupçonnait-elle le mensonge ? Il reprit en rougissant : | Эмма, видимо, не очень обрадовалась. Быть может, она подозревала ложь? Леон покраснел. |
| -- Pourtant, si tu ne me voyais pas à trois heures, ne m'attends plus, ma chérie. Il faut que je m'en aille, excuse-moi. Adieu ! | -- Но если до трех часов меня не будет, ты уж меня не жди, дорогая, -- предупредил он. -- А теперь прости -- мне пора. Прощай! |
| Il serra sa main, mais il la sentit tout inerte. Emma n'avait plus la force d'aucun sentiment. | Он пожал ей руку, но ответного пожатия не ощутил. Эмма уже ничего не чувствовала, кроме душевной пустоты. |
| Quatre heures sonnèrent ; et elle se leva pour s'en retourner à Yonville, obéissant comme un automate à l'impulsion des habitudes. | Пробило четыре часа, и она по привычке, как автомат, встала с места - надо было ехать обратно в Ионвиль. |
| Il faisait beau ; c'était un de ces jours du mois de mars clairs et âpres, où le soleil reluit dans un ciel tout blanc. Des Rouennais endimanchés se promenaient d'un air heureux. Elle arriva sur la place du Parvis. On sortait des vêpres ; la foule s'écoulait par les trois portails, comme un fleuve par les trois arches d'un pont, et, au milieu, plus immobile qu'un roc, se tenait le Suisse. | Погода стояла прекрасная. Был один из тех ясных и свежих мартовских дней, когда солнце сияет на белом-белом небе. Руанцы, нарядные ради воскресного дня, разгуливали и, казалось, наслаждались жизнью. Эмма дошла до соборной площади. Только что кончилась всенощная, и народ расходился. Толпа, словно река из трех пролетов моста, текла из трех церковных дверей, а у главного входа неподвижной скалой высился привратник. |
| Alors elle se rappela ce jour où, tout anxieuse et pleine d'espérances, elle était entrée sous cette grande nef qui s'étendait devant elle moins profonde que son amour ; et elle continua de marcher, en pleurant sous son voile, étourdie, chancelante, près de défaillir. | И тут Эмма припомнила день, когда, полная надежд и сомнений, входила она под эти своды, а любовь ее в тот миг была еще глубже громадного храма. Она плохо сознавала, что с ней творится, но все же продолжала идти, хотя ноги у нее подкашивались, а из глаз текли под вуалью слезы. |
| -- Gare ! cria une voix sortant d'une porte cochère qui s'ouvrait. | - Берегись! - крикнул голос из распахнувшихся ворот. |
| Elle s'arrêta pour laisser passer un cheval noir, piaffant dans les brancards d'un tilbury que conduisait un gentleman en fourrure de zibeline. Qui était-ce donc ? Elle le connaissait... La voiture s'élança et disparut. | Она остановилась и пропустила вороную лошадь, приплясывавшую в оглоблях тильбюри, которым правил какой-то джентльмен в собольей шубе. Кто бы это мог быть? Эмма его где-то видела... Лошадь рванула и укатила. |
| Mais c'était lui, le vicomte ! Elle se détourna ; la rue était déserte. Et elle fut si accablée, si triste, qu'elle s'appuya contre un mur pour ne pas tomber. | Да это же виконт! Эмма оглянулась - улица была пуста. Подавленная, измученная, Эмма прислонилась к стене, чтобы не упасть. |
| Puis elle pensa qu'elle s'était trompée. Au reste, elle n'en savait rien. Tout, en elle-même et au-dehors, l'abandonnait. Elle se sentait perdue, roulant au hasard dans des abîmes indéfinissables ; et ce fut presque avec joie qu'elle aperçut, en arrivant à la Croix rouge , ce bon Homais qui regardait charger sur l'Hirondelle une grande boîte pleine de provisions pharmaceutiques ; il tenait à sa main, dans un foulard, six cheminots pour son épouse. | Потом она подумала, что, вероятно, ошиблась. Вообще она уже ничего не понимала. Все в ней самой и вокруг нее было ненадежно. Она чувствовала, что погибает, чувствовала, что катится в пропасть. И она даже обрадовалась милому Оме, - держа в руке платок с полдюжиной "тюрбанчиков" для своей супруги, он стоял во дворе "Красного креста" и наблюдал за тем, как в "Ласточку" грузят большой ящик с аптекарскими товарами. |
| Madame Homais aimait beaucoup ces petits pains lourds, en forme de turban, que l'on mange dans le carême avec du beurre salé : dernier échantillon des nourritures gothiques, qui remonte peut-être au siècle des croisades, et dont les robustes Normands s'emplissaient autrefois, croyant voir sur la table, à la lueur des torches jaunes, entre les brocs d'hypocras et les gigantesques charcuteries, des têtes de Sarrasins à dévorer. La femme de l'apothicaire les croquait comme eux, héroiquement, malgré sa détestable dentition ; aussi, toutes les fois que M. Homais faisait un voyage à la ville, il ne manquait pas de lui en rapporter, qu'il prenait toujours chez le grand faiseur, rue Massacre. | "Тюрбанчики" - тяжелые хлебцы в виде чалмы, которые принято есть постом и непременно - с соленым маслом, - г-жа Оме очень любила. Это единственный уцелевший образец средневековой кулинарии, восходящий, быть может, ко времени крестовых походов: такими хлебцами, вероятно, наедались досыта могучие нормандцы, которым при желтом свете факелов казалось, будто на столах среди кувшинов с вином и громадных окороков выставлены им на съедение головы сарацинов. Аптекарша, несмотря на скверные зубы, грызла тюрбанчики с героическим упорством, поэтому г-н Оме, всякий раз, когда бывал в Руане, покупал их для нее в лучшей булочной на улице Масакр. |
| -- Charmé de vous voir ! dit-il en offrant la main à Emma pour l'aider à monter dans l'Hirondelle. | - Какая приятная встреча! - сказал он, подсаживая Эмму в "Ласточку". |
| Puis il suspendit les cheminots aux lanières du filet, et resta nu-tête et les bras croisés, dans une attitude pensive et napoléonienne. | Затем привязал тюрбанчики к ремню багажной сетки, снял шляпу и, скрестив руки, принял наполеоновскую задумчивую позу. |
| Mais, quand l'aveugle, comme d'habitude, apparut au bas de la côte, il s'écria : | Но когда у подножья горы, по обыкновению, показался слепой, он воскликнул: |
| -- Je ne comprends pas que l'autorité tolère encore de si coupables industries ! On devrait enfermer ces malheureux, que l'on forcerait à quelque travail. Le Progrès, ma parole d'honneur, marche à pas de tortue ! Nous pataugeons en pleine barbarie ! | - Не понимаю, как это власти до сих пор терпят столь предосудительный промысел! Таких несчастных нужно отделить от общества и приучить к труду! Прогресс двигается черепашьим шагом, честное слово! Мы недалеко ушли от варваров! |
| L'aveugle tendait son chapeau, qui ballottait au bord de la portière, comme une poche de la tapisserie déclouée. | Слепой протягивал шляпу, и она тряслась у края занавески, словно отставший клочок обоев. |
| -- Voilà, dit le pharmacien, une affection scrofuleuse ! Et, bien qu'il connût ce pauvre diable, il feignit de le voir pour la première fois, murmura les mots de cornée , cornée opaque , sclérotique , facies , puis lui demanda d'un ton paterne : | -- Последствие золотухи! -- возгласил фармацевт. Он прекрасно знал этого горемыку, но притворился, будто видит его впервые, и стал сыпать специальными выражениями: роговая оболочка, склера, габитус, фаниес, а затем отеческим тоном заговорил с ним: |
| -- Y a-t-il longtemps, mon ami, que tu as cette épouvantable infirmité ? Au lieu de t'enivrer au cabaret, tu ferais mieux de suivre un régime. | -- И давно ты, мой друг, болеешь этой ужасной болезнью? Вместо того, чтобы шататься по кабакам, ты бы лучше придерживался определенного режима. |
| Il l'engageait à prendre de bon vin, de bonne bière, de bons rôtis. L'aveugle continuait sa chanson ; il paraissait, d'ailleurs, presque idiot. Enfin, M. Homais ouvrit sa bourse. | Он советовал ему пить хорошее вино, хорошее пиво, есть хорошее жаркое. Слепой все тянул свою песенку. Вообще он казался полуидиотом. Наконец г-н Оме открыл кошелек. |
| -- Tiens, voilà un sou, rends-moi deux liards : et n'oublie pas mes recommandations, tu t'en trouveras bien. | - На вот тебе су, дай мне два лиара сдачи. И не забывай моих советов - они тебе пригодятся. |
| Hivert se permit tout haut quelque doute sur leur efficacité. Mais l'apothicaire certifia qu'il le guérirait lui-même, avec une pommade antiphlogistique de sa composition, et il donna son adresse : | Ивер не постеснялся выразить по этому поводу сомнение. Но аптекарь, заявив, что берется вылечить слепого с помощью противовоспалительной мази собственного приготовления, дал ему свой адрес: |
| -- M. Homais, près des halles, suffisamment connu. | - Господин Оме, возле рынка, меня все знают. |
| -- Eh bien ! pour la peine, dit Hivert, tu vas nous montrer la comédie . | - Ну, а теперь за то, что побеспокоил господ, представь нам комедию, - сказал Ивер. |
| L'aveugle s'affaissa sur ses jarrets, et, la tête renversée, tout en roulant ses yeux verdâtres et tirant la langue, il se frottait l'estomac à deux mains, tandis qu'il poussait une sorte de hurlement sourd, comme un chien affamé. | Слепой присел на корточки, запрокинул голову, высунул язык и, вращая глазами, затекшими зеленоватым гноем, стал тереть обеими руками живот и глухо, как голодная собака, завыл. |
| Emma, prise de dégoût, lui envoya, par-dessus l'épaule, une pièce de cinq francs. C'était toute sa fortune. Il lui semblait beau de la jeter ainsi. | Почувствовав отвращение, Эмма бросила ему через плечо пятифранковую монету. Это было все ее достояние. Она тут же подумала, что лучше нельзя было его промотать. |
| La voiture était repartie, quand, soudain, M. Homais se pencha en dehors du vasistas et cria : | Дилижанс поехал дальше, но г-н Оме вдруг высунулся в окошко и крикнул: |
| -- Pas de farineux ni de laitage ! Porter de la laine sur la peau et exposer les parties malades à la fumée de baies de genièvre ! | - Ни мучного, ни молочного! Носить шерстяное белье и подвергать пораженные участки действию можжевелового дыма! |
| Le spectacle des objets connus qui défilaient devant ses yeux peu à peu détournait Emma de sa douleur présente. Une intolérable fatigue l'accablait, et elle arriva chez elle hébétée, découragée, presque endormie. | Знакомые предметы, мелькавшие перед глазами Эммы, отвлекали ее от мрачных дум. Она чувствовала во всем теле страшную усталость; домой она вернулась в каком-то отупении, изнеможении, полусне. |
| -- Advienne que pourra ! se disait-elle. | "Будь что будет!" - решила она. |
| Et puis, qui sait ? pourquoi, d'un moment à l'autre, ne surgirait-il pas un événement extraordinaire ? Lheureux même pouvait mourir. | А потом, кто знает? Всегда может произойти что-нибудь необычайное. Например, скоропостижно умрет Лере. |
| Elle fut à neuf heures du matin, réveillée par un bruit de voix sur la place. Il y avait un attroupement autour des halles pour lire une grande affiche collée contre un des poteaux, et elle vit Justin qui montait sur une borne et qui déchirait l'affiche. Mais, à ce moment, le garde champêtre lui posa la main sur le collet. M. Homais sortit de la pharmacie, et la mère Lefrançois, au milieu de la foule, avait l'air de pérorer. | В девять часов утра ее разбудил шум на площади. У рынка, около столба, на котором было наклеено большое объявление, собрался народ, а Жюстен, стоя на тумбе, срывал объявление. Но в эту минуту его схватил за шиворот сельский стражник. Из аптеки вышел г-н Оме. В центре толпы стояла и, по-видимому, о чем-то распространялась тетушка Лефрансуа. |
| -- Madame ! madame ! s'écria Félicité en entrant, c'est une abomination ! | - Барыня! Барыня! - крикнула, вбегая, Фелисите. - Вот безобразие! |
| Et la pauvre fille, émue, lui tendit un papier jaune qu'elle venait d'arracher à la porte. Emma lut d'un clin d'oeil que tout son mobilier était à vendre. | С этими словами бедная девушка, вся дрожа от волнения, протянула Эмме лист желтой бумаги, который она сейчас сорвала с двери. Эмма, только взглянув, поняла все: это объявление о распродаже ее имущества. |
| Alors elles se considérèrent silencieusement. Elles n'avaient, la servante et la maîtresse, aucun secret l'une pour l'autre. Enfin Félicité soupira : | Барыня и служанка молча переглянулись. У них не было тайн друг от друга. Фелисите вздохнула. |
| -- Si j'étais de vous, madame, j'irais chez M. Guillaumin. | - Я бы на вашем месте, барыня, пошла к Гильомену. |
| -- Tu crois ? | - Ты думаешь? |
| Et cette interrogation voulait dire : | Этим вопросом она хотела сказать: |
| -- Toi qui connais la maison par le domestique, est-ce que le maître quelquefois aurait parlé de moi ? | "Через слугу тебе известно все. Разве хозяин говорил когда-нибудь обо мне?" |
| -- Oui, allez-y, vous ferez bien. | - Да, да, пойдите к нему, это самое лучшее. |
| Elle s'habilla, mit sa robe noire avec sa capote à grains de jais ; et, pour qu'on ne la vit pas ( il y avait toujours beaucoup de monde sur la place ) , elle prit en dehors du village, par le sentier au bord de l'eau. | Госпожа Бовари надела черное платье и шляпку с отделкой из стекляруса. Чтобы ее не увидели (на площади все еще толпился народ), она пошла задворками, берегом реки. |
| Elle arriva tout essoufflée devant la grille du notaire ; le ciel était sombre et un peu de neige tombait. | Добежав до калитки нотариуса, она еле перевела дух. Было пасмурно, падал снежок. |
| Au bruit de la sonnette, Théodore, en gilet rouge, parut sur le perron ; il vint lui ouvrir presque familièrement, comme à une connaissance, et l'introduisit dans la salle à manger. | На звонок вышел Теодор в красном жилете; он встретил Эмму почти фамильярно, как свою приятельницу, и провел прямо в столовую. |
| Un large poêle de porcelaine bourdonnait sous un cactus qui emplissait la niche, et, dans des cadres de bois noir, contre la tenture de papier de chêne, il y avait la Esméralda de Steuben, avec la Putiphar de Schopin. La table servie, deux réchauds d'argent, le bouton des portes en cristal, le parquet et les meubles, tout reluisait d'une propreté méticuleuse, anglaise ; les carreaux étaient décorés, à chaque angle, par des verres de couleur. | Под кактусом, который заполнял всю нишу, гудела большая изразцовая печь; на стенах, оклеенных обоями под цвет дуба, висели в черных деревянных рамах "Эсмеральда" Штейбена и "Жена Потифара" Шопена (*47). Накрытый стол, две серебряные грелки, хрустальная дверная ручка, паркет, обстановка - все сверкало безукоризненной, английской чистотой. В уголки окон были вставлены для красоты цветные стекла. |
| -- Voilà une salle à manger, pensait Emma, comme il m'en faudrait une. | "Мне бы такую столовую", - подумала Эмма. |
| Le notaire entra, serrant du bras gauche contre son corps sa robe de chambre à palmes, tandis qu'il ôtait et remettait vite de l'autre main sa toque de velours marron, prétentieusement posée sur le côté droit, où retombaient les bouts de trois mèches blondes qui, prises à l'occiput, contournaient son crâne chauve. | Вошел нотариус; левой рукой он придерживал расшитый пальмовыми листьями халат, а другой рукой то приподнимал, то опять надевал коричневую бархатную шапочку, кокетливо сдвинутую на правый бок - туда, где свисали три белесые пряди, которые, расходясь на затылке, обвивали его голый череп. |
| Après qu'il eut offert un siège, il s'assit pour déjeuner, tout en s'excusant beaucoup de l'impolitesse. | Предложив Эмме кресло, Гильомен извинился за бесцеремонность и сел завтракать. |
| -- Monsieur, dit-elle, je vous prierais... | - У меня к вам просьба... - так начала Эмма. |
| -- De quoi, madame ? J'écoute. | - Какая просьба, сударыня? Я вас слушаю. |
| Elle se mit à lui exposer sa situation. | Она начала излагать суть дела. |
| Maître Guillaumin la connaissait, étant lié secrètement avec le marchand d'étoffes, chez lequel il trouvait toujours des capitaux pour les prêts hypothécaires qu'on lui demandait à contracter. | Господин Гильомен все уже знал от самого торговца тканями, с которым он не раз под шумок обделывал дела: когда нотариуса просили устроить ссуду под закладные, г-н Лере охотно давал ему деньги. |
| Donc, il savait ( et mieux qu'elle ) la longue histoire de ces billets, minimes d'abord, portant comme endosseurs des noms divers, espacés à de longues échéances et renouvelés continuellement, jusqu'au jour où, ramassant tous les protêts, le marchand avait chargé son ami Vinçart de faire en son nom propre les poursuites qu'il fallait, ne voulant point passer pour un tigre parmi ses concitoyens. | Таким образом вся эта длинная история представлялась ему яснее, чем самой Эмме: ее векселя, сначала мелкие, бланкированные разными лицами, надолго отсроченные, без конца переписывались, пока в один прекрасный день купец не собрал все протесты и не поручил своему приятелю подать в суд, но только от своего имени, ибо прослыть у своих сограждан живоглотом он считал для себя невыгодным. |
| Elle entremêla son récit de récriminations contre Lheureux, récriminations auxquelles le notaire répondait de temps à autre par une parole insignifiante. Mangeant sa côtelette et buvant son thé, il baissait le menton dans sa cravate bleu de ciel, piquée par deux épingles de diamants que rattachait une chaînette d'or, et il souriait d'un singulier sourire, d'une façon douceâtre et ambiguë. Mais, s'apercevant qu'elle avait les pieds humides : | Эмма перебивала свой рассказ упреками по адресу Лере, на которые нотариус время от времени отвечал ничего не значащими словами. Синий галстук, заколотый двумя брильянтовыми булавками, соединенными золотой цепочкой, подпирал ему подбородок, он ел котлету, пил чай и все улыбался какой-то странной улыбкой, слащавой и двусмысленной. Потом вдруг обратил внимание, что у посетительницы промокли ноги: |
| -- Approchez-vous donc du poêle... plus haut... . contre la porcelaine. | - Сядьте поближе к печке... А ноги повыше... Поближе к кафелям. |
| Elle avait peur de la salir. Le notaire reprit d'un ton galant : | Эмма боялась их запачкать. |
| -- Les belles choses ne gâtent rien. | - Красивое ничего не может испортить, - галантно заметил нотариус. |
| Alors elle tâcha de l'émouvoir, et ; s'émotionnant elle-même, elle vint à lui conter l'étroitesse de son ménage, ses tiraillements, ses besoins. Il comprenait cela : une femme élégante ! et, sans s'interrompre de manger, il s'était tourné vers elle complètement, si bien qu'il frôlait du genou sa bottine, dont la semelle se recourbait tout en fumant contre le poêle. | Эмма попыталась растрогать его и, постепенно проникаясь жалостью к самой себе, заговорила с ним о своем скудном достатке, о домашних дрязгах, о своих потребностях. Он все это понимал: еще бы, такая элегантная женщина! Не переставая жевать, он повернулся к ней всем корпусом, так что колено его касалось теперь ее ботинка, от приставленной к теплой печке и коробившейся подошвы которого шел пар. |
| Mais, lorsqu'elle lui demanda mille écus, il serra les lèvres, puis se déclara très peiné de n'avoir pas eu autrefois la direction de sa fortune, car il y avait cent moyens fort commodes, même pour une dame, de faire valoir son argent. On aurait pu, soit dans les tourbières de Grumesnil ou les terrains du Havre, hasarder presque à coup sûr d'excellentes spéculations ; et il la laissa se dévorer de rage à l'idée des sommes fantastiques qu'elle aurait certainement gagnées. | Но когда Эмма попросила у него тысячу экю, он поджал губы и сказал, что напрасно она раньше не уполномочила его распорядиться ее состоянием, - ведь есть же много приемлемых и для женщины способов получать прибыль. Можно было почти без всякого риска отлично заработать на грюменильских торфяных разработках, на гаврских земельных участках. Он называл сногсшибательные цифры ее возможных доходов, и это приводило ее в бешенство. |
| -- D'où vient-il, reprit-il, que vous n'êtes pas venue chez moi ? | -- Почему же вы не обратились ко мне? -- спросил он. |
| -- Je ne sais trop, dit-elle. | - Сама не знаю, - ответила она. |
| -- Pourquoi, hein ? Je vous faisais donc bien peur ? C'est moi, au contraire, qui devrais me plaindre ! A peine si nous nous connaissons ! Je vous suis pourtant très dévoué : vous n'en doutez plus, j'espère ? | - Почему же все-таки?.. Неужели вы меня боялись? Значит, это я должен жаловаться на судьбу, а не вы! Мы с вами были едва знакомы! А между тем я вам всей душой предан. Надеюсь, теперь вы в этом не сомневаетесь? |
| Il tendit sa main, prit la sienne, la couvrit d'un baiser vorace, puis la garda sur son genou ; et il jouait avec ses doigts délicatement, tout en lui contant mille douceurs. Sa voix fade susurrait, comme un ruisseau qui coule ; une étincelle jaillissait de sa pupille à travers le miroitement de ses lunettes, et ses mains s'avançaient dans la manche d'Emma, pour lui palper le bras. Elle sentait contre sa joue le souffle d'une respiration haletante. Cet homme la gênait horriblement. | Он взял ее руку, припал к ней жадными губами, потом положил себе на колено и, бережно играя пальцами Эммы, стал рассыпаться в изъявлениях нежности. Его монотонный голос журчал, как ручей, сквозь отсвечивавшие очки было видно, как в его зрачках вспыхивают искры, а пальцы все выше забирались к Эмме в рукав. Она чувствовала на своей щеке его прерывистое дыхание. Он был ей мерзок. |
| Elle se leva d'un bond et lui dit : | - Милостивый государь, я жду! - вскочив с места, сказала она. |
| -- Monsieur, j'attends ! | |
| -- Quoi donc ! fit le notaire, qui devint tout à coup extrêmement pâle. | - Чего ждете? - спросил нотариус; он был сейчас бледен как смерть. |
| -- Cet argent. | - Денег. |
| -- Mais... | - Но... |
| Puis, cédant à l'irruption d'un désir trop fort : | Искушение было слишком велико. |
| -- Eh bien, oui !... | - Ну, хорошо!.. - сказал г-н Гильомен. |
| Il se traînait à genoux vers elle, sans égard pour sa robe de chambre. | Не обращая внимания на халат, он пополз к ней на коленях: |
| -- De grâce, restez ! je vous aime ! | - Останьтесь, умоляю! Я вас люблю! |
| Il la saisit par la taille. | Он обхватил рукой ее стан. |
| Un flot de pourpre monta vite au visage de madame Bovary. Elle se recula d'un air terrible, en s'écriant : | Вся кровь бросилась Эмме в голову. Она дико посмотрела на него и отпрянула. |
| -- Vous profitez impudemment de ma détresse, monsieur ! Je suis à plaindre, mais pas à vendre ! | - Как вам не стыдно, милостивый государь! - крикнула она. - Воспользоваться моим бедственным положением!.. Меня можно погубить, но меня нельзя купить! |
| Et elle sortit. | И выбежала из комнаты. |
| Le notaire resta fort stupéfait, les yeux fixés sur ses belles pantoufles en tapisserie. C'était un présent de l'amour. Cette vue à la fin le consola. D'ailleurs, il songeait qu'une aventure pareille l'aurait entraîné trop loin. | Господин Гильомен тупо уставился на свои прекрасные ковровые туфли - это был дар любящего сердца. Наглядевшись на них, он понемногу утешился. А кроме того, он подумал, что такого рода похождение могло бы слишком далеко его завести. |
| -- Quel misérable ! quel goujat !... quelle infamie ! se disait-elle, en fuyant d'un pied nerveux sous les trembles de la route. Le désappointement de l'insuccès renforçait l'indignation de sa pudeur outragée ; il lui semblait que la Providence s'acharnait à la poursuivre, et, s'en rehaussant d'orgueil, jamais elle n'avait eu tant d'estime pour elle-même ni tant de mépris pour les autres. Quelque chose de belliqueux la transportait. Elle aurait voulu battre les hommes, leur cracher au visage, les broyer tous ; et elle continuait à marcher rapidement devant elle, pâle, frémissante, enragée, furetant d'un oeil en pleurs l'horizon vide, et comme se délectant à la haine qui l'étouffait. | "Негодяй! Хам!.. Какая низость!" - шептала Эмма, идя нервной походкой под придорожными осинами. К чувству оскорбленной стыдливости примешивалось горестное сознание, что последняя ее надежда рухнула. Ей пришло на ум, что ее преследует само провидение, и мысль эта наполнила ее гордостью - никогда еще не была она такого высокого мнения о себе и никогда еще так не презирала людей. На нее нашло какое-то исступление. Ей хотелось бить всех мужчин, плевать им в лицо, топтать их ногами. Бледная, дрожащая, разъяренная, она быстро шла вперед, глядя сквозь слезы в пустынную даль, испытывая какое-то злобное наслаждение. |
| Quand elle aperçut sa maison, un engourdissement la saisit. Elle ne pouvait plus avancer ; il le fallait, cependant ; d'ailleurs, où fuir ? | Завидев свой дом, она вдруг почувствовала полный упадок сил. Ноги не слушались ее, а не идти она не могла - куда же ей было деваться? |
| Félicité l'attendait sur la porte. | Фелисите ждала ее у входа. |
| -- Eh bien ? | - Ну что? |
| -- Non ! dit Emma. | - Сорвалось! - сказала Эмма. |
| Et, pendant un quart d'heure, toutes les deux, elles avisèrent les différentes personnes d'Yonville disposées peut-être à la secourir. Mais, chaque fois que Félicité nommait quelqu'un, Emma répliquait : | Минут пятнадцать перебирали они всех ионвильцев, которые могли бы ей помочь. Но стоило Фелисите назвать кого-нибудь, как у Эммы тотчас находились возражения. |
| -- Est-ce possible ! Ils ne voudront pas ! | - Ну что ты! Разве они согласятся! |
| -- Et Monsieur qui va rentrer ! | - А ведь сейчас барин придет! |
| -- Je le sais bien... Laisse-moi seule. | - Я знаю... Оставь меня. |
| Elle avait tout tenté. Il n'y avait plus rien à faire maintenant ; et quand Charles paraîtrait, elle allait donc lui dire : | Она испробовала все. Круг замкнут. Когда Шарль придет, она скажет ему начистоту: |
| -- Retire-toi. Ce tapis où tu marches n'est plus à nous. De ta maison, tu n'as pas un meuble, une épingle, une paille, et c'est moi qui t'ai ruiné, pauvre homme ! | -- Уходи отсюда. Ковер, по которому ты ступаешь, уже не наш. От всего твоего дома у тебя не осталось ни одной вещи, ни одной булавки, ничего как есть, и это я разорила тебя, несчастный ты человек! |
| Alors ce serait un grand sanglot, puis il pleurerait abondamment, et enfin, la surprise passée, il pardonnerait. | Тут Шарль разрыдается, а когда выплачется, когда первый порыв отчаяния пройдет, он простит ее. |
| -- Oui, murmurait-elle en grinçant des dents, il me pardonnera, lui qui n'aurait pas assez d'un million à m'offrir pour que je l'excuse de m'avoir connue... Jamais ! jamais ! | -- Да, -- шептала она, скрежеща зубами, -- он простит меня, а я и за миллион не простила бы Шарлю того, что я досталась ему... Никогда! Никогда! |
| Cette idée de la supériorité de Bovary sur elle l'exaspérait. Puis, qu'elle avouât ou n'avouât pas, tout à l'heure, tantôt, demain, il n'en saurait pas moins la catastrophe ; donc il fallait attendre cette horrible scène et subir le poids de sa magnanimité. L'envie lui vint de retourner chez Lheureux : à quoi bon ? d'écrire à son père : il était trop tard ; et peut-être qu'elle se repentait maintenant de n'avoir pas cédé à l'autre, lorsqu'elle entendit le trot d'un cheval dans l'allée. C'était lui, il ouvrait la barrière, il était plus blême que le mur de plâtre. Bondissant dans l'escalier, elle s'échappa vivement par la place ; et la femme du maire, qui causait devant l'église avec Lestiboudois, la vit entrer chez le percepteur. | Эта мысль о моральном превосходстве Шарля выводила ее из себя. Как бы то ни было, сознается она или не сознается, все равно - сейчас, немного погодя или завтра, но он узнает о катастрофе. Значит, мучительного разговора не избежать, она неминуемо должна будет принять на себя всю тяжесть его великодушия. Не сходить ли еще раз к Лере? Но какой смысл? Написать отцу? Поздно. Быть может, она уже теперь жалела, что отказала нотариусу, но тут внезапно послышался конский топот. Это подъехал Шарль, он уже отворил калитку; он был белее мела. Эмма пустилась стрелой, вниз по лестнице, перебежала площадь. Жена мэра, остановившаяся у церкви с Лестибудуа, видела, как она вошла к податному инспектору. |
| Elle courut le dire à madame Caron. Ces deux dames montèrent dans le grenier ; et, cachées par du linge étendu sur des perches, se postèrent commodément pour apercevoir tout l'intérieur de Binet. | Госпожа Тюваш побежала к г-же Карон поделиться новостью. Обе дамы поднялись на чердак и, спрятавшись за развешанным на жердях бельем, устроились так, чтобы видеть все, что происходит у Бине. |
| Il était seul, dans sa mansarde, en train d'imiter, avec du bois, une de ces ivoireries indescriptibles, composées de croissants, de sphères creusées les unes dans les autres, le tout droit comme un obélisque et ne servant à rien ; et il entamait la dernière pièce, il touchait au but ? Dans le clair-obscur de l'atelier, la poussière blonde s'envolait de son outil, comme une aigrette d'étincelles sous les fers d'un cheval au galop : les deux roues tournaient, ronflaient ; Binet souriait, le menton baissé, les narines ouvertes et semblait enfin perdu dans un de ces bonheurs complets, n'appartenant sans doute qu'aux occupations médiocres, qui amusent l'intelligence par des difficultés faciles, et l'assouvissent en une réalisation au-delà de laquelle il n'y a pas à rêver. | Сидя один в своей мансарде, он вытачивал из дерева копию одного из тех не поддающихся описанию и никому не нужных костяных изделий, которые состоят из полумесяцев, шариков, вставленных один в другой, а вместе образуют сооружение прямое, точно обелиск. Податному инспектору осталось выточить последнюю деталь, он был почти у цели! В полумраке мастерской из-под резца летела белая пыль, похожая на искровой фонтан, бьющий из-под копыт скакуна. Колеса крутились, скрипели. Склонившись над станком, Бине раздувал ноздри и улыбался; по-видимому, он испытывал чувство полного удовлетворения, того удовлетворения, какое могут дать только примитивные занятия, радующие легкими трудностями и заставляющие успокаиваться на достигнутом, ибо дальше стремиться уже не к чему. |
| -- Ah ! la voici ! fit madame Tuvache. | - Ага! Вот она! - сказала г-жа Тюваш. |
| Mais il n'était guère possible, à cause du tour, d'entendre ce qu'elle disait. | Но станок так скрежетал, что слов Эммы не было слышно. |
| Enfin, ces dames crurent distinguer le mot francs, et la mère Tuvache souffla tout bas : | Наконец обеим дамам показалось, что до них долетело слово "франки". |
| -- Elle le prie, pour obtenir un retard à ses contributions. | - Она просит его не брать с нее сейчас налогов, - шепнула г-жа Тюваш. |
| -- D'apparence ! reprit l'autre. | - Это предлог! - заметила г-жа Карон. |
| Elles la virent qui marchait de long en large, examinant contre les murs les ronds de serviette, les chandeliers, les pommes de rampe, tandis que Binet se caressait la barbe avec satisfaction. | Им было видно, как Эмма ходила по мастерской, рассматривала висевшие на стенах кольца для салфеток, подсвечники, шары для перил и с каким самодовольным выражением лица поглаживал подбородок Бине. |
| -- Viendrait-elle lui commander quelque chose ? dit madame Tuvache. | -- Может, она хочет что-нибудь ему заказать? -- высказала предположение г-жа Тюваш. |
| -- Mais il ne vend rien ! objecta sa voisine. | - Да он ничего не продает! - возразила соседка. |
| Le percepteur avait l'air d'écouter, tout en écarquillant les yeux, comme s'il ne comprenait pas. Elle continuait d'une manière tendre, suppliante. Elle se rapprocha ; son sein haletait ; ils ne parlaient plus. | Податной инспектор, видимо, слушал, но, как ни таращил глаза, ничего не мог взять в толк. Эмма продолжала говорить, смотря на него нежным, умоляющим взором. Потом она подошла к нему вплотную; грудь ее высоко поднималась; оба не произносили ни слова. |
| -- Est-ce qu'elle lui fait des avances ? dit madame Tuvache. | - Неужели она с ним заигрывает? - спросила г-жа Тюваш. |
| Binet était rouge jusqu'aux oreilles. Elle lui prit les mains. | Бине покраснел до ушей. Эмма взяла его за руку. |
| -- Ah ! c'est trop fort ! | - Это уж бог знает что такое! |
| Et sans doute qu'elle lui proposait une abomination ; car le percepteur, -- il était brave, pourtant, il avait combattu à Bautzen et à Lutzen, fait la campagne de France, et même été porté pour la croix -- tout à coup, comme à la vue d'un serpent, se recula bien loin en s'écriant : | Эмма, бесспорно, делала ему какое-то гнусное предложение, потому что податной инспектор - а он был не из робких: он сражался за родину под Баутценом и Лютценом (*48) и был даже "представлен к кресту" - вдруг, точно завидев змею, шарахнулся от Эммы и крикнул: |
| -- Madame ! y pensez-vous ?... | - Милостивая государыня! Да вы в своем уме?.. |
| -- On devrait fouetter ces femmes-là ! dit madame Tuvache. | - Таких женщин сечь надо! - сказала г-жа Тюваш. |
| -- Où est-elle donc ? reprit madame Caron. | - Да где же она? - спросила г-жа Карон. |
| Car elle avait disparu durant ces mots ; puis, l'apercevant qui enfilait la Grande-Rue et tournait à droite comme pour gagner le cimetière, elles se perdirent en conjectures. | А Эммы уже и след простыл. Некоторое время спустя они снова увидели ее: она бежала по Большой улице, а потом повернула направо, как будто бы к кладбищу, и это окончательно сбило их с толку. |
| -- Mère Rolet, dit-elle en arrivant chez la nourrice, j'étouffe ! délacez-moi. | - Тетушка Роле, мне душно!.. - войдя к кормилице, сказала Эмма. - Распустите мне шнуровку. |
| Elle tomba sur le lit ; elle sanglotait. La mère Rolet la couvrit d'un jupon et resta debout près d'elle. Puis, comme elle ne répondait pas, la bonne femme s'éloigna, prit son rouet et se mit à filer du lin. | Эмма рухнула на кровать. Она рыдала. Тетушка Роле накрыла ее юбкой и стала возле кровати. Но г-жа Бовари не отвечала ни на какие вопросы, и кормилица опять села за прялку. |
| -- Oh ! finissez ! murmura-t-elle, croyant entendre le tour de Binet. | - Ох! Перестаньте! - вообразив, что это ставок Бине, прошептала Эмма. |
| -- Qui la gêne ? se demandait la nourrice. Pourquoi vient-elle ici ? | "Что с ней? - думала кормилица. - Зачем она ко мне пришла?" |
| Elle y était accourue, poussée par une sorte d'épouvante qui la chassait de sa maison. | Эмму загнал сюда страх - она не в силах была оставаться дома. |
| Couchée sur le dos, immobile et les yeux fixes, elle discernait vaguement les objets, bien qu'elle y appliquât son attention avec une persistance idiote. Elle contemplait les écaillures de la muraille, deux tisons fumant bout à bout, et une longue araignée qui marchait au-dessus de sa tête dans la fente de la poutrelle. Enfin, elle rassembla ses idées. Elle se souvenait... Un jour, avec Léon... Oh ! comme c'était loin... Le soleil brillait sur la rivière et les clématites embaumaient... Alors, emportée dans ses souvenirs comme dans un torrent qui bouillonne, elle arriva bientôt à se rappeler la journée de la veille. | Лежа на спине, она неподвижным, остановившимся взглядом смотрела прямо перед собой, и хотя разглядывала предметы с каким-то тупым вниманием, а все же различала их неясно. Она не отрывала глаз от трещин на стене, от двух дымящихся головешек и от продолговатого паука, сновавшего у нее над головой по щели в балке. Наконец ей удалось привести мысли в порядок. Она вспомнила... Однажды она шла с Леоном... О, как это было давно!.. Река сверкала на солнце, благоухал ломонос... Воспоминания понесли ее, как бурный поток, и она припомнила вчерашний день. |
| -- Quelle heure est-il ? demanda-t-elle. | - Который час? - спросила она. |
| La mère Rolet sortit, leva les doigts de sa main droite du côté que le ciel était le plus clair, et rentra lentement en disant : | Тетушка Роле вышла во двор, протянула руку к самой светлой части неба и не спеша вернулась домой. |
| -- Trois heures, bientôt. | - Скоро три, - объявила она. |
| -- Ah ! merci ! merci ! | - Спасибо! Спасибо! |
| Car il allait venir. C'était sûr ! Il aurait trouvé de l'argent. Mais il irait peut-être là-bas, sans se douter qu'elle fût là ; et elle commanda à la nourrice de courir chez elle pour l'amener. | Сейчас приедет Леон. Наверное приедет! Он достал денег. Но ведь он не знает, что она здесь, - скорее всего он пройдет прямо к ней. Эмма велела кормилице сбегать за ним. |
| -- Dépêchez-vous ! | - Только скорей! |
| -- Mais, ma chère dame, j'y vais ! j'y vais ! | - Иду, иду, милая барыня! |
| Elle s'étonnait, à présent, de n'avoir pas songé à lui tout d'abord ; hier, il avait donné sa parole, il n'y manquerait pas ; et elle se voyait déjà chez Lheureux, étalant sur son bureau les trois billets de banque. Puis il faudrait inventer une histoire qui expliquât les choses à Bovary. Laquelle ? | Теперь Эмма не могла понять, почему она не подумала о нем с самого начала. Вчера он дал слово, он не подведет. Она живо представила себе, как она войдет к Лере и выложит на стол три кредитных билета. Потом еще надо будет как-нибудь объяснить Бовари. Но что можно придумать? |
| Cependant la nourrice était bien longue à revenir. Mais, comme il n'y avait point d'horloge dans la chaumière, Emma craignait de s'exagérer peut-être la longueur du temps. Elle se mit à faire des tours de promenade dans le jardin, pas à pas ; elle alla dans le sentier le long de la haie, et s'en retourna vivement, espérant que la bonne femme serait rentrée par une autre route. Enfin, lasse d'attendre, assaillie de soupçons qu'elle repoussait, ne sachant plus si elle était là depuis un siècle ou une minute, elle s'assit dans un coin et ferma les yeux, se boucha les oreilles. La barrière grinça : elle fit un bond ; avant qu'elle eût parlé, la mère Rolet lui avait dit : | Кормилица между тем все не шла. Часов в лачуге не было, и Эмма успокоила себя, что это для нее так тянется время. Она решила прогуляться по саду, медленным шагом прошлась мимо изгороди, а затем, в надежде, что кормилица шла обратно другой дорогой, быстро вернулась. Наконец, истерзанная ожиданием, отбиваясь от роя сомнений, не зная, как долго томится она здесь -- целый век или одну минуту, она села в уголок, закрыла глаза, заткнула уши. Скрипнула калитка. Она вскочила. Не успела она задать кормилице вопрос, как та уже выпалила: |
| -- Il n'y a personne chez vous ! | - К вам никто не приезжал! |
| -- Comment ? | - Как? |
| -- Oh ! personne ! Et monsieur pleure. Il vous appelle. On vous cherche. | - Никто, никто! А барин плачет. Он вас зовет. Вас ищут. |
| Emma ne répondit rien. Elle haletait, tout en roulant les yeux autour d'elle, tandis que la paysanne, effrayée de son visage, se reculait instinctivement, la croyant folle. Tout à coup elle se frappa le front, poussa un cri, car le souvenir de Rodolphe, comme un grand éclair dans une nuit sombre, lui avait passé dans l'âme. Il était si bon, si délicat, si généreux ! Et, d'ailleurs, s'il hésitait à lui rendre ce service, elle saurait bien l'y contraindre en rappelant d'un seul clin d'oeil leur amour perdu. Elle partit donc vers la Huchette, sans s'apercevoir qu'elle courait s'offrir à ce qui l'avait tantôt si fort exaspérée, ni se douter le moins du monde de cette prostitution | Эмма ничего не сказала в ответ. Ей было трудно дышать, она смотрела вокруг блуждающим взглядом. Кормилица, увидев, какое у нее лицо, невольно попятилась: ей показалось, что г-жа Бовари сошла с ума. Вдруг Эмма вскрикнула и ударила себя по лбу: точно яркая молния во мраке ночи, прорезала ей сознание мысль о Родольфе. Он был такой добрый, такой деликатный, такой великодушный! Если даже он начнет колебаться, она заставит его оказать ей эту услугу: довольно одного ее взгляда, чтобы в душе у Родольфа воскресла любовь. И она отправилась в Ла Юшет, не отдавая себе отчета, что теперь она сама идет на то, что еще так недавно до глубины души возмутило ее, - не помышляя о том, какой это для нее позор. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая