Краткая коллекция текстов на французском языке

Victir Hugo/Виктор Гюго

Notre Dame de Paris/Собор Парижской богоматери

LIVRE QUATRIEME/КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I. LES BONNES AMES/I. Добрые души

France Русский
Il y avait seize ans à l'époque où se passe cette histoire que, par un beau matin de dimanche de la Quasimodo, une créature vivante avait été déposée après la messe dans l'église de Notre-Dame, sur le bois de lit scellé dans le parvis à main gauche, vis-à-vis ce grand image de saint Christophe que la figure sculptée en pierre de messire Antoine des Essarts, chevalier, regardait à genoux depuis 1413, lorsqu'on s'est avisé de jeter bas et le saint et le fidèle. C'est sur ce bois de lit qu'il était d'usage d'exposer les enfants trouvés à la charité publique. Les prenait là qui voulait. Devant le bois de lit était un bassin de cuivre pour les aumônes. За шестнадцать лет до описываемого нами события, в одно погожее воскресное утро на Фоминой неделе, после обедни, в деревянные ясли, вделанные в паперть Собора Парижской Богоматери, с левой стороны, против исполинского изображения святого Христофора, на которое с 1413 года взирала коленопреклоненная каменная статуя мессира Антуана Дезесара до того времени, пока не додумались сбросить и святого и верующего, было положено живое существо. По давнему обычаю на это деревянное ложе клали подкидышей, взывая к общественному милосердию. Отсюда каждый, кто хотел, мог взять его на призрение. Перед яслями стояла медная чаша для пожертвований.
L'espèce d'être vivant qui gisait sur cette planche le matin de la Quasimodo en l'an du Seigneur 1467 paraissait exciter à un haut degré la curiosité du groupe assez considérable qui s'était amassé autour du bois de lit. Le groupe était formé en grande partie de personnes du beau sexe. Ce n'étaient presque que des vieilles femmes. Подобие живого существа, которое покоилось в утро Фомина воскресенья 1467 года от Рождества Христова на этой доске, возбуждало сильнейшее любопытство довольно внушительной группы зрителей, столпившихся около яслей. В группе преобладали особы прекрасного пола, преимущественно -- старухи.
Au premier rang et les plus inclinées sur le lit, on en remarquait quatre qu'à leur cagoule grise, sorte de soutane, on devinait attachées à quelque confrérie dévote. Je ne vois point pourquoi l'histoire ne transmettrait pas à la postérité les noms de ces quatre discrètes et vénérables demoiselles. C'étaient Agnès la Herme, Jehanne de la Tarme, Henriette la Gaultière, Gauchère la Violette, toutes quatre veuves, toutes quatre bonnes-femmes de la chapelle Etienne-Haudry, sorties de leur maison, avec la permission de leur maîtresse et conformément aux statuts de Pierre d'Ailly, pour venir entendre le sermon. Впереди, склонившись ниже всех над яслями, стояли четыре женщины. Судя по их серым платьям монашеского покроя, они принадлежали к одной из благочестивых общин. Я не вижу причин, почему бы истории не увековечить для потомства имена этих четырех скромных и почтенных особ. Это были Агнеса ла Герм, Жеанна де ла Тарм, Генриетта ла Готьер и Гошера ла Виолет. Все четыре были вдовы, все четыре -- добрые души из братства Этьен-Одри, вышедшие из дому с дозволения своей настоятельницы, чтобы послушать проповедь согласно уставу Пьера д'Эльи.
Du reste, si ces braves haudriettes observaient pour le moment les statuts de Pierre d'Ailly, elles violaient, certes, à coeur joie, ceux de Michel de Brache et du cardinal de Pise qui leur prescrivaient si inhumainement le silence. Впрочем, если в эту минуту славные сестры странноприимного братства и соблюдали устав Пьера д'Эльи, то они, несомненно, с легким сердцем нарушали устав Мишеля де Браш и кардинала Пизанского, бесчеловечно предписывающий им молчание.
-- Qu'est-ce que c'est que cela, ma soeur ? disait Agnès Gauchère, en considérant la petite créature exposée qui glapissait et se tordait sur le lit de bois, tout effrayée de tant de regards. -- Что это такое, сестрица? -- спросила Агнеса у Гошеры, рассматривая крошечное существо, которое пищало и ежилось в яслях, испугавшись множества устремленных на него глаз.
-- Qu'est-ce que nous allons devenir, disait Jehanne, si c'est comme cela qu'ils font les enfants à présent ? -- Что только с нами станется, если начали производить на свет таких детей! -- воскликнула Жеанна.
-- Je ne me connais pas en enfants, reprenait Agnès, mais ce doit être un péché de regarder celui-ci. -- Я мало что смыслю в младенцах, -- заметила Агнеса, -- но уверена, что на этого и глядеть-то грешно.
-- Ce n'est pas un enfant, Agnès. -- Это вовсе не младенец, Агнеса.
-- C'est un singe manqué, observait Gauchère. -- Это полуобезьяна, -- сказала Гошера.
-- C'est un miracle, reprenait Henriette la Gaultière. -- Это знамение, -- вставила Генриетта ла Готьер.
-- Alors, remarquait Agnès, c'est le troisième depuis le dimanche du Laetare. Car il n'y a pas huit jours que nous avons eu le miracle du moqueur de pèlerins puni divinement par Notre-Dame d'Aubervilliers, et c'était le second miracle du mois. -- В таком случае, -- сказала Агнеса, -- это уже третье начиная с воскресенья Крестопоклонной недели Ведь не прошло и недели, как случилось чудо с тем нечестивцем, которого божественною своею силою покарала богоматерь Обервилье за его насмешки над пилигримами, а то было второе чудо за последний месяц.
-- C'est un vrai monstre d'abomination que ce soi-disant enfant trouvé, reprenait Jehanne. -- Этот так называемый подкидыш просто гнусное чудовище, -- сказала Жеанна.
-- Il braille à faire sourd un chantre, poursuivait Gauchère. -- Tais-toi donc, petit hurleur ! -- И так вопит, что оглушит певчего, -- продолжала Гошера. -- Да замолчишь ли ты наконец, ревун?
-- Dire que c'est M. de Reims qui envoie cette énormité à M. de Paris ! ajoutait la Gaultière en joignant les mains. -- И подумать только, что архиепископ Реймский посылает такого урода архиепископу Парижскому, -- воскликнула ла Готьер, набожно сложив руки.
-- J'imagine, disait Agnès la Herme, que c'est une bête, un animal, le produit d'un juif avec une truie ; quelque chose enfin qui n'est pas chrétien et qu'il faut jeter à l'eau ou au feu. -- По-моему, -- сказала Агнеса ла Герм, -- это животное, звереныш, словом, что-то нечестивое; его следует бросить либо в воду, либо в огонь.
-- J'espère bien, reprenait la Gaultière, qu'il ne sera postulé par personne. -- Надеюсь, никто не станет на него притязать, -- сказала ла Готьер.
-- Ah mon Dieu ! s'écriait Agnès, ces pauvres nourrices qui sont là dans le logis des enfants trouvés qui fait le bas de la ruelle en descendant la rivière, tout à côté de monseigneur l'évêque, si on allait leur apporter ce petit monstre à allaiter ! J'aimerais mieux donner à téter à un vampire. -- Боже мой! -- сокрушалась Агнеса. -- Как мне жаль бедных кормилиц приюта для подкидышей, там на берегу, в конце улички, рядом с покоями епископа! Каково-то им будет, когда придется кормить это маленькое чудовище! Я бы предпочла дать грудь вампиру.
-- Est-elle innocente, cette pauvre la Herme ! reprenait Jehanne. Vous ne voyez pas, ma soeur, que ce petit monstre a au moins quatre ans et qu'il aurait moins appétit de votre tétin que d'un tournebroche. -- Как она наивна, эта бедняжка ла Герм! -- возразила Жеанна. -- Да неужели вы не видите, сестра, что этому маленькому чудовищу по крайней мере четыре года и что ваша грудь покажется ему менее лакомой, чем кусок жаркого?
En effet, ce n'était pas un nouveau-né que " ce petit monstre ". (Nous serions fort empêché nous-même de le qualifier autrement.) C'était une petite masse fort anguleuse et fort remuante, emprisonnée dans un sac de toile imprimé au chiffre de messire Guillaume Chartier, pour lors évêque de Paris, avec une tête qui sortait. Cette tête était chose assez difforme. On n'y voyait qu'une forêt de cheveux roux, un oeil, une bouche et des dents. L'oeil pleurait, la bouche criait, et les dents ne paraissaient demander qu'à mordre. Le tout se débattait dans le sac, au grand ébahissement de la foule qui grossissait et se renouvelait sans cesse à l'entour. Действительно, это "маленькое чудовище" (назвать его как-нибудь иначе мы тоже не решаемся) не было новорожденным младенцем. Это был какой-то угловатый, подвижный комочек, втиснутый в холщовый мешок, помеченный инициалами Гильома Шартье, бывшего в то время парижским епископом. Из мешка торчала голова. Голова эта была безобразна. Особенно обращали на себя внимание копна рыжих волос, один глаз, рот и зубы. Из глаза текли слезы, рот орал, зубы, казалось, вот-вот в кого-нибудь вонзятся, а все тело извивалось в мешке к великому удивлению толпы, которая все росла и росла.
Dame Aloise de Gondelaurier, une femme riche et noble qui tenait une jolie fille d'environ six ans à la main et qui traînait un long voile à la corne d'or de sa coiffe, s'arrêta en passant devant le lit, et considéra un moment la malheureuse créature, pendant que sa charmante petite fille Fleur-de-Lys de Gondelaurier, toute vêtue de soie et de velours, épelait avec son joli doigt l'écriteau permanent accroché au bois de lit : ENFANTS TROUVES. Госпожа Алоиза Гонделорье, богатая и знатная женщина, державшая за руку хорошенькую девочку лет шести и волочившая за собой длинный вуаль, прикрепленный к золотому рогу высокого головного убора, проходя мимо яслей, остановилась посмотреть на несчастное создание, а ее очаровательное дитя, Флерде-Лис де Гонделорье, разодетая в шелк и бархат, водя хорошеньким пальчиком по прибитой к яслям доске, с трудом разбирала на ней надпись: "Подкидыши".
-- En vérité, dit la dame en se détournant avec dégoût, je croyais qu'on n'exposait ici que des enfants. -- Я думала, сюда кладут только детей! -- проговорила дама и, с отвращением отвернувшись, направилась к двери, бросив в чашу для пожертвований звякнувший среди медных монет серебряный флорин, что вызвало изумление у бедных сестер общины ЭтьенОдри.
Elle tourna le dos, en jetant dans le bassin un florin d'argent qui retentit parmi les liards et fit ouvrir de grands yeux aux pauvres bonnes-femmes de la chapelle Etienne-Haudry.
Un moment après, le grave et savant Robert Mistricolle, protonotaire du roi, passa avec un énorme missel sous un bras et sa femme sous l'autre (damoiselle Guillemette la Mairesse), ayant de la sorte à ses côtés ses deux régulateurs spirituel et temporel. Минуту спустя показался важный, ученый Робер Мистриколь, королевский протонотариус, державший в одной руке громадный требник, а другою поддерживавший свою супругу (урожденную Гильометту ла Мерее), -- он шел между двумя своими руководителями: духовным и светским.
-- Enfant trouvé ! dit-il après avoir examiné l'objet. Trouvé apparemment sur le parapet du fleuve Phlégéto ! -- Подкидыш! -- сказал он, взглянув на ясли. -- Найденный, вероятно, на берегу Флегетона!
-- On ne lui voit qu'un oeil, observa demoiselle Guillemette. Il a sur l'autre une verrue. -- У него только один глаз, а другой закрыт бородавкой, -- заметила Гильометта.
-- Ce n'est pas une verrue, reprit maître Robert Mistricolle. C'est un oeuf qui renferme un autre démon tout pareil, lequel porte un autre petit oeuf qui contient un autre diable, et ainsi de suite. -- Это не бородавка, -- возразил Робер Мистриколь, -- а яйцо, которое заключает в себе подобного же демона, в котором, в свою очередь, заложено другое маленькое яйцо, содержащее в себе еще одного дьявола, и так далее.
-- Comment savez-vous cela ? demanda Guillemette la Mairesse. -- Откуда вам это известно? -- спросила Гильометта ла Мерее.
-- Je le sais pertinemment, répondit le protonotaire. -- Я это знаю достоверно, -- ответил протонотариус.
-- Monsieur le protonotaire, demanda Gauchère, que pronostiquez-vous de ce prétendu enfant trouvé ? -- Господин протонотариус! -- обратилась к нему Гошера. -- Как вы думаете, что предвещает этот мнимый подкидыш?
-- Les plus grands malheurs, répondit Mistricolle. -- Величайшие бедствия, -- ответил Мистриколь.
-- Ah ! mon Dieu ! dit une vieille dans l'auditoire, avec cela qu'il y a eu une considérable pestilence l'an passé et qu'on dit que les Anglais vont débarquer en compagnie à Harefleu. -- О боже! Уж и без того в прошлом году свирепствовала чума, а теперь люди говорят, будто в Арфле собирается высадиться английское войско! воскликнула какая-то старуха в толпе.
-- Cela empêchera peut-être la reine de venir à Paris au mois de septembre, reprit une autre. La marchandise va déjà si mal ! -- Это может помешать королеве в сентябре приехать в Париж, -- подхватила другая, -- а торговля и так идет из рук вон плохо!
-- Je suis d'avis, s'écria Jehanne de la Tarme, qu'il vaudrait mieux pour les manants de Paris que ce petit magicien-là fût couché sur un fagot que sur une planche. -- По моему мнению, -- воскликнула Жеанна де ла Тарм, -- для парижского простонародья было бы гораздо лучше, если бы этого маленького колдуна бросили не в ясли, а на вязанку хвороста.
-- Un beau fagot flambant ! ajouta la vieille. -- На великолепную пылающую вязанку хвороста! -- добавила старуха.
-- Cela serait plus prudent, dit Mistricolle. -- Это было бы благоразумней, -- заметил Мистриколь.
Depuis quelques moments un jeune prêtre écoutait le raisonnement des haudriettes et les sentences du protonotaire. C'était une figure sévère, un front large, un regard profond. Il écarta silencieusement la foule, examina le petit magicien, et étendit la main sur lui. Il était temps. Car toutes les dévotes se léchaient déjà les barbes du beau fagot flambant. К рассуждениям монахинь и сентенциям протонотариуса уже несколько минут прислушивался молодой священник. У него был высокий лоб, задумчивый взгляд и суровое выражение лица. Он молча отстранил толпу, взглянул на "маленького колдуна" и простер над ним руку. Это было как раз вовремя, ибо все ханжи уже облизывались, предвкушая "великолепную пылающую вязанку хвороста".
-- J'adopte cet enfant, dit le prêtre. -- Я усыновляю этого ребенка, -- сказал священник
Il le prit dans sa soutane, et l'emporta. и, завернув его в свою сутану, удалился.
L'assistance le suivit d'un oeil effaré. Un moment après, il avait disparu par la Porte-Rouge qui conduisait alors de l'église au cloître. Присутствующие проводили его недоумевающими взглядами. Минуту спустя он исчез за Красными вратами, соединявшими в то время собор с монастырем.
Quand la première surprise fut passée, Jehanne de la Tarme se pencha à l'oreille de la Gaultière : Оправившись от изумления, Жеанна де ла Тарм прошептала на ухо Генриетте ла Готьер:
-- Je vous avais bien dit, ma soeur, que ce jeune clerc monsieur Claude Frollo est un sorcier. -- Я вам давно говорила, сестра, что этот молодой священник Клод Фролло -- чернокнижник.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Грамматический справочник | Тексты