Краткая коллекция текстов на французском языке
Victir Hugo/Виктор Гюго
Notre Dame de Paris/Собор Парижской богоматери
II. SUITE DE L'ECU CHANGE EN FEUILLE SECHE/II. Продолжение главы об экю, превратившемся в сухой лист
| France | Русский |
| Après quelques degrés montés et descendus dans des couloirs si sombres qu'on les éclairait de lampes en plein jour, la Esmeralda, toujours entourée de son lugubre cortège, fut poussée par les sergents du palais dans une chambre sinistre. Cette chambre, de forme ronde, occupait le rez-de-chaussée de l'une de ces grosses tours qui percent encore, dans notre siècle, la couche d'édifices modernes dont le nouveau Paris a recouvert l'ancien. Pas de fenêtre à ce caveau, pas d'autre ouverture que l'entrée, basse et battue d'une énorme porte de fer. La clarté cependant n'y manquait point. Un four était pratiqué dans l'épaisseur du mur. Un gros feu y était allumé, qui remplissait le caveau de ses rouges réverbérations, et dépouillait de tout rayonnement une misérable chandelle posée dans un coin. La herse de fer qui servait à fermer le four, levée en ce moment, ne laissait voir, à l'orifice du soupirail flamboyant sur le mur ténébreux, que l'extrémité inférieure de ses barreaux, comme une rangée de dents noires, aiguës et espacées, ce qui faisait ressembler la fournaise à l'une de ces bouches de dragons qui jettent des flammes dans les légendes. &Аgrave; la lumière qui s'en échappait, la prisonnière vit tout autour de la chambre des instruments effroyables dont elle ne comprenait pas l'usage. Au milieu gisait un matelas de cuir presque posé à terre, sur lequel pendait une courroie à boucle, rattachée à un anneau de cuivre que mordait un monstre camard sculpté dans la clef de la voûte. Des tenailles, des pinces, de larges fers de charrue, encombraient l'intérieur du four et rougissaient pêle-mêle sur la braise. La sanglante lueur de la fournaise n'éclairait dans toute la chambre qu'un fouillis de choses horribles. | Поднявшись и снова спустившись по нескольким лестницам, выходившим в какие-то коридоры, до того темные, что даже среди бела дня в них горели лампы, Эсмеральда, окруженная мрачным конвоем, попала наконец в какую-то комнату зловещего вида, куда ее втолкнула стража. Эта круглая комната помещалась в нижнем этаже одной из тех массивных башен, которые еще и в наши дни пробиваются сквозь пласт современных построек нового Парижа, прикрывающих собой старый город. В этом склепе не было ни окон, ни какого-либо иного отверстия, кроме входа -- низкой, кованой, громадной железной двери. Света, впрочем, в нем казалось достаточно: в толще стены была выложена печь; в ней горел яркий огонь, наполняя склеп багровыми отсветами, в которых словно таял язычок свечи, стоявшей в углу. Железная решетка, закрывавшая печь, была поднята. Над устьем пламеневшего в темной стене отверстия виднелись только нижние концы ее прутьев, словно ряд черных, острых и редко расставленных зубов, что придавало горну сходство с пастью сказочного дракона, извергающего пламя. При свете этого огня пленница увидела вокруг себя ужасные орудия, употребление которых было ей непонятно. Посредине комнаты, почти на полу, находился кожаный тюфяк, а над ним ремень с пряжкой, прикрепленной к медному кольцу, которое держал в зубах изваянный в центре свода курносый урод. Тиски, клещи, широкие треугольные ножи, брошенные как попало, загромождали внутренность горна и накалялись там на пылавших углях. Куда ни падал кровавый отблеск печи, всюду он освещал груды жутких предметов, заполнявших склеп. |
| Ce tartare s'appelait simplement la chambre de la question. | Эта преисподняя называлась просто "пыточной комнатой". |
| Sur le lit était nonchalamment assis Pierrat Torterue, le tourmenteur-juré. Ses valets, deux gnomes à face carrée, à tablier de cuir, à brayes de toile, remuaient la ferraille sur les charbons. | На тюфяке в небрежной позе сидел Пьера Тортерю -- присяжный палач. Его помощники, два карлика с квадратными лицами, в кожаных фартуках и в холщовых штанах, поворачивали раскалившееся на углях железо. |
| La pauvre fille avait eu beau recueillir son courage. En pénétrant dans cette chambre, elle eut horreur. | Бедная девушка напрасно крепилась. Когда она попала в эту комнату, ее охватил ужас. |
| Les sergents du bailli du Palais se rangèrent d'un côté, les prêtres de l'officialité de l'autre. Un greffier, une écritoire et une table étaient dans un coin. | Стража дворцового судьи встала по одну сторону, священники духовного суда -- по другую. Писец, чернильница и стол находились в углу. |
| Maître Jacques Charmolue s'approcha de l'égyptienne avec un sourire très doux. | Жак Шармолю со слащавой улыбкой приблизился к цыганке. |
| -- Ma chère enfant, dit-il, vous persistez donc à nier ? | -- Милое дитя мое! -- сказал он. -- Итак, вы все еще продолжаете отпираться? |
| -- Oui, répondit-elle d'une voix déjà éteinte. | -- Да, -- упавшим голосом ответила она. |
| -- En ce cas, reprit Charmolue, il sera bien douloureux pour nous de vous questionner avec plus d'instance que nous ne le voudrions. -- Veuillez prendre la peine de vous asseoir sur ce lit. | -- В таком случае, -- продолжал Шармолю, -- мы вынуждены, как это ни прискорбно, допрашивать вас более настойчиво, чем сами того желали бы. Будьте любезны, потрудитесь сесть вот на это ложе. |
| Maître Pierrat, faites place à madamoiselle, et fermez la porte. | Мэтр Пьера! Уступите мадемуазель место и затворите дверь. |
| Pierrat se leva avec un grognement. | Пьера неохотно поднялся. |
| -- Si je ferme la porte, murmura-t-il, mon feu va s'éteindre. | -- Если я закрою дверь, то огонь погаснет, -- пробурчал он. |
| -- Eh bien, mon cher, repartit Charmolue, laissez-la ouverte. | -- Хорошо, друг мой, оставьте ее открытой, -- согласился Шармолю. |
| Cependant la Esmeralda restait debout. Ce lit de cuir, où s'étaient tordus tant de misérables, l'épouvantait. La terreur lui glaçait la moelle des os. Elle était là, effarée et stupide. &Аgrave; un signe de Charmolue, les deux valets la prirent et la posèrent assise sur le lit. Ils ne lui firent aucun mal, mais quand ces hommes la touchèrent, quand ce cuir la toucha, elle sentit tout son sang refluer vers son coeur. Elle jeta un regard égaré autour de la chambre. Il lui sembla voir se mouvoir et marcher de toutes parts vers elle, pour lui grimper le long du corps et la mordre et la pincer, tous ces difformes outils de la torture, qui étaient, parmi les instruments de tout genre qu'elle avait vus jusqu'alors, ce que sont les chauves-souris, les mille-pieds et les araignées parmi les insectes et les oiseaux. | Эсмеральда продолжала стоять. Кожаная постель, на которой корчилось столько страдальцев, пугала ее. Страх леденил кровь. Она стояла, испуганная, оцепеневшая. По знаку Шармолю, оба помощника палача схватили ее и усадили на тюфяк. Они не причинили ей ни малейшей боли; но лишь только они притронулись к ней, лишь только она почувствовала прикосновение кожаной постели, вся кровь прилила ей к сердцу. Она блуждающим взором обвела комнату. Ей почудилось, что, вдруг задвигавшись, к ней со всех сторон устремились все эти безобразные орудия пытки. Среди всевозможных инструментов, до сей поры ею виденных, они были тем же, чем являются летучие мыши, тысяченожки и пауки среди насекомых и птиц. Ей казалось, что они сейчас начнут ползать по ней, кусать и щипать ее тело. |
| -- Où est le médecin ? demanda Charmolue. | -- Где врач? -- спросил Шармолю. |
| -- Ici, répondit une robe noire qu'elle n'avait pas encore aperçue. | -- Здесь, -- отозвался человек в черной одежде, которого Эсмеральда до сих пор не замечала. |
| Elle frissonna. | Она вздрогнула. |
| -- Madamoiselle, reprit la voix caressante du procureur en cour d'église, pour la troisième fois persistez-vous à nier les faits dont vous êtes accusée ? | -- Мадемуазель! -- снова зазвучал вкрадчивый голос прокурора духовного суда. -- В третий раз спрашиваю: продолжаете ли вы отрицать поступки, в которых вас обвиняют? |
| Cette fois elle ne put que faire un signe de tête. La voix lui manqua. | На этот раз у нее хватило сил лишь кивнуть головой. Голос изменил ей. |
| -- Vous persistez ? dit Jacques Charmolue. Alors, j'en suis désespéré, mais il faut que je remplisse le devoir de mon office. | -- Вы упорствуете! -- сказал Жак Шармолю. -- В таком случае, к крайнему моему сожалению, я должен исполнить мой служебный долг. |
| -- Monsieur le procureur du roi, dit brusquement Pierrat, par où commencerons-nous ? | -- Господин королевский прокурор! -- вдруг резко сказал Пьера. -- С чего мы начнем? |
| Charmolue hésita un moment avec la grimace ambiguë d'un poète qui cherche une rime. | Шармолю с минуту колебался, словно поэт, который приискивает рифму для своего стиха. |
| -- Par le brodequin, dit-il enfin. | -- С испанского сапога, -- выговорил он наконец. |
| L'infortunée se sentit si profondément abandonnée de Dieu et des hommes que sa tête tomba sur sa poitrine comme une chose inerte qui n'a pas de force en soi. | Злосчастная девушка почувствовала себя покинутой и богом и людьми; голова ее упала на грудь, как нечто безжизненное, лишенное силы. |
| Le tourmenteur et le médecin s'approchèrent d'elle à la fois. En même temps, les deux valets se mirent à fouiller dans leur hideux arsenal. | Палач и лекарь подошли к ней одновременно. В то же время оба помощника палача принялись рыться в своем отвратительном арсенале. |
| Au cliquetis de ces affreuses ferrailles, la malheureuse enfant tressaillit comme une grenouille morte qu'on galvanise. | При лязге этих страшных орудий бедная девушка вздрогнула, словно мертвая лягушка, которой коснулся гальванический ток. |
| -- Oh ! murmura-t-elle, si bas que nul ne l'entendit, ô mon Phoebus ! - Puis elle se replongea dans son immobilité et dans son silence de marbre. | -- О мой Феб! -- прошептала она так тихо, что ее никто не услышал. Затем снова стала неподвижной и безмолвной, как мраморная статуя. |
| Ce spectacle eût déchiré tout autre coeur que des coeurs de juges. On eût dit une pauvre âme pécheresse questionnée par Satan sous l'écarlate guichet de l'enfer. Le misérable corps auquel allait se cramponner cette effroyable fourmilière de scies, de roues et de chevalets, l'être qu'allaient manier ces âpres mains de bourreaux et de tenailles, c'était donc cette douce, blanche et fragile créature. Pauvre grain de mil que la justice humaine donnait à moudre aux épouvantables meules de la torture ! | Это зрелище тронуло бы любое сердце, но не сердце судьи. Казалось, сам Сатана допрашивает несчастную грешную душу под багровым оконцем ада. Это кроткое, чистое, хрупкое создание и было тем бедным телом, в которое готовился вцепиться весь ужасный муравейник пил, колес и козел, -- тем существом, которым готовились овладеть грубые лапы палачей и тисков. Жалкое просяное зернышко, отдаваемое правосудием на размол чудовищным жерновам пытки! |
| Cependant les mains calleuses des valets de Pierrat Torterue avaient brutalement mis à nu cette jambe charmante, ce petit pied qui avaient tant de fois émerveillé les passants de leur gentillesse et de leur beauté dans les carrefours de Paris. | Между тем мозолистые руки помощников Пьера Тортерю грубо обнажили ее прелестную ножку, которая так часто очаровывала прохожих на перекрестках Парижа своей ловкостью и красотой. |
| -- C'est dommage ! grommela le tourmenteur en considérant ces formes si gracieuses et si délicates. | -- Жаль, жаль! -- проворчал палач, рассматривая ее изящные и мягкие линии. |
| Si l'archidiacre eût été présent, certes, il se fût souvenu en ce moment de son symbole de l'araignée et de la mouche. | Если бы здесь присутствовал архидьякон, он, несомненно, вспомнил бы о символе: о мухе и пауке. |
| Bientôt la malheureuse vit, à travers un nuage qui se répandait sur ses yeux, approcher le brodequin, bientôt elle vit son pied emboîté entre les ais ferrés disparaître sous l'effrayant appareil. Alors la terreur lui rendit de la force. | Вскоре несчастная сквозь туман, застилавший ей глаза, увидела, как приблизился к ней "испанский сапог" и как ее ножка, вложенная между двух окованных железом брусков, исчезла в страшном приборе. Ужас придал ей сил. |
| -- Otez-moi cela ! cria-t-elle avec emportement. Et, se dressant tout échevelée : -- Grâce ! | -- Снимите это! -- запальчиво вскричала она и, выпрямившись, тряхнув растрепанными волосами, добавила: -- Пощадите! |
| Elle s'élança hors du lit pour se jeter aux pieds du procureur du roi, mais sa jambe était prise dans le lourd bloc de chêne et de ferrures, et elle s'affaissa sur le brodequin, plus brisée qu'une abeille qui aurait un plomb sur l'aile. | Она рванулась, чтобы броситься к ногам прокурора, но ее ножка была ущемлена тяжелым, взятым в железо дубовым обрубком, и она припала к этой колодке, бессильная, как пчела, к крылу которой привязан свинец. |
| &Аgrave; un signe de Charmolue, on la replaça sur le lit, et deux grosses mains assujettirent à sa fine ceinture la courroie qui pendait de la voûte. | По знаку Шармолю, ее снова положили на постель, и две грубые руки подвязали ее к ремню, свисавшему со свода. |
| -- Une dernière fois, avouez-vous les faits de la cause ? demanda Charmolue avec son imperturbable bénignité. | -- В последний раз: сознаетесь ли вы в своих преступных деяниях? спросил со своим невозмутимым добродушием Шармолю. |
| -- Je suis innocente. | -- Я невиновна. |
| -- Alors, madamoiselle, comment expliquez-vous les circonstances à votre charge ? | -- В таком случае, мадемуазель, как объясните вы обстоятельства, уличающие вас? |
| -- Hélas, monseigneur ! je ne sais. | -- Увы, монсеньер, я не знаю! |
| -- Vous niez donc ? | -- Итак, вы отрицаете? |
| -- Tout ! | -- Все отрицаю! |
| -- Faites, dit Charmolue à Pierrat. | -- Приступайте! -- крикнул Шармолю. |
| Pierrat tourna la poignée du cric, le brodequin se resserra, et la malheureuse poussa un de ces horribles cris qui n'ont d'orthographe dans aucune langue humaine. | Пьера повернул рукоятку, и испанский сапог сжался, и несчастная испустила ужасный вопль, передать который не в силах человеческий язык. |
| -- Arrêtez, dit Charmolue à Pierrat. -- Avouez-vous ? dit-il à l'égyptienne. | -- Довольно, -- сказал Шармолю, обращаясь к Пьера. -- Сознаетесь? спросил он цыганку. |
| -- Tout ! cria la misérable fille. J'avoue ! j'avoue ! grâce ! | -- Во всем сознаюсь! -- воскликнула несчастная девушка. -- Сознаюсь! Только пощадите! |
| Elle n'avait pas calculé ses forces en affrontant la question. Pauvre enfant dont la vie jusqu'alors avait été si joyeuse, si suave, si douce, la première douleur l'avait vaincue. | Она не рассчитала своих сил, идя на пытку. Бедная малютка! Ее жизнь до сей поры была такой беззаботной, такой приятной, такой сладостной! Первая же боль сломила ее. |
| -- L'humanité m'oblige à vous dire, observa le procureur du roi, qu'en avouant c'est la mort que vous devez attendre. | -- Человеколюбие побуждает меня предупредить вас, что ваше признание равносильно для вас смерти, -- сказал королевский прокурор. |
| -- Je l'espère bien, dit-elle. Et elle retomba sur le lit de cuir, mourante, pliée en deux, se laissant pendre à la courroie bouclée sur sa poitrine. | -- Надеюсь! -- ответила она и упала на кожаную постель полумертвая, перегнувшись, безвольно повиснув на ремне, который охватывал ее грудь. |
| -- Sus, ma belle, soutenez-vous un peu, dit maître Pierrat en la relevant. Vous avez l'air du mouton d'or qui est au cou de monsieur de Bourgogne. | -- Ну, моя прелесть, приободритесь немножко, -- сказал мэтр Пьера, приподнимая ее. -- Вы, ни дать ни взять, золотая овечка с ордена, который носит на шее герцог Бургундский. |
| Jacques Charmolue éleva la voix. | Жак Шармолю возвысил голос: |
| -- Greffier, écrivez. -- Jeune fille bohème, vous avouez votre participation aux agapes, sabbats et maléfices de l'enfer, avec les larves, les masques et les stryges ? Répondez. | -- Протоколист, записывайте! Девушка-цыганка! Вы сознаетесь, что являлись соучастницей в дьявольских трапезах, шабашах и колдовстве купно со злыми духами, уродами и вампирами? Отвечайте! |
| -- Oui, dit-elle, si bas que sa parole se perdait dans son souffle. | -- Да, -- так тихо прошептала она, что ответ ее слился с ее дыханием. |
| -- Vous avouez avoir vu le bélier que Belzébuth fait paraître dans les nuées pour rassembler le sabbat, et qui n'est vu que des sorciers ? | -- Вы сознаетесь в том, что видели овна, которого Вельзевул заставляет появляться среди облаков, дабы собрать шабаш, и видеть которого могут одни только ведьмы? |
| -- Oui. | -- Да. |
| -- Vous confessez avoir adoré les têtes de Bophomet, ces abominables idoles des templiers ? | -- Вы признаетесь, что поклонялись головам Бофомета, этим богомерзким идолам храмовников? |
| -- Oui. | -- Да. |
| -- Avoir eu commerce habituel avec le diable sous la forme d'une chèvre familière, jointe au procès ? | -- Что постоянно общались с дьяволом, который под видом ручной козы привлечен ныне к делу? |
| -- Oui. | -- Да. |
| -- Enfin, vous avouez et confessez avoir, à l'aide du démon, et du fantôme vulgairement appelé le moine-bourru, dans la nuit du vingt-neuvième mars dernier, meurtri et assassiné un capitaine nommé Phoebus de Châteaupers ? | -- Наконец, сознаетесь ли вы, что с помощью дьявола и оборотня, именуемого в просторечии "монахпривидение", в ночь на двадцать девятое прошлого марта месяца вы предательски умертвили капитана по имени Феб де Шатопер? |
| Elle leva sur le magistrat ses grands yeux fixes, et répondit comme machinalement, sans convulsion et sans secousse : | Померкший взгляд ее огромных глаз остановился на судье, и, не дрогнув, не запнувшись, она машинально ответила: |
| -- Oui. | -- Да. |
| Il était évident que tout était brisé en elle. | Очевидно, все в ней было уже надломлено. |
| -- Ecrivez, greffier, dit Charmolue. Et s'adressant aux tortionnaires : -- Qu'on détache la prisonnière, et qu'on la ramène à l'audience. | -- Запишите, протоколист, -- сказал Шармолю и, обращаясь к заплечным мастерам, произнес: -- Отвяжите подсудимую и проводите назад в залу судебных заседаний. |
| Quand la prisonnière fut déchaussée, le procureur en cour d'église examina son pied encore engourdi par la douleur. | Когда подсудимую "разули", прокурор духовного суда осмотрел ее ногу, еще онемелую от боли. |
| -- Allons ! dit-il, il n'y a pas grand mal. Vous avez crié à temps. Vous pourriez encore danser, la belle ! | -- Ничего! -- сказал он. -- Тут большой беды нет. Вы закричали вовремя. Вы могли бы еще плясать, красавица! |
| Puis il se tourna vers ses acolytes de l'officialité. | Затем он обратился к своим коллегам из духовного суда: |
| -- Voilà enfin la justice éclairée ! Cela soulage, messieurs ! Madamoiselle nous rendra ce témoignage, que nous avons agi avec toute la douceur possible. | -- Наконец-то правосудию все стало ясно! Это утешительно, господа! Мадемуазель должна отдать нам справедливость: мы отнеслись к ней со всей доступной нам мягкостью. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая