| Русский | France |
| Напечатано в "Revue des Deux Mondes" от 1 июля 1837 года и в отдельном издании вместе с "Аббатисой из Кастро", "Витторией Аккорамбони" и "Герцогиней ди Паллиано". | |
| Дон Жуан Мольера, разумеется, волокита, но прежде всего он светский человек; раньше чем отдаться непреодолимой страсти, которая влечет его к красивым женщинам, он стремится уподобиться некоему идеальному образцу; он хочет, чтобы им восхищались при дворе молодого короля, галантного и остроумного. | Le don Juan de Molière est galant sans doute, mais avant tout il est homme de bonne compagnie; avant de se livrer au penchant irrésistible qui l'entraîne vers les jolies femmes, il tient à se conformer à un certain modèle idéal, il veut être l'homme qui serait souverainement admiré à la cour d'un jeune roi galant et spirituel. |
| Дон Жуан Моцарта ближе к природе; в нем уже меньше французского духа: он не так озабочен мнением окружающих; он не стремится прежде всего казаться, как барон де Фенест д'Обинье[1]. Мы имеем лишь два портрета итальянского Дон Жуана, того Дон Жуана, который должен был появиться в этой прекрасной стране в XVI веке, в начале эпохи Возрождения. | Le don Juan de Mozart est déjà plus près de la nature, et moins français, il pense moins à l'opinion des autres; il ne songe pas avant tout, à parestre, comme dit le baron de Foeneste, de d'Aubigné. Nous n'avons que deux portraits du don Juan d'Italie, tel qu'il dut se montrer, en ce beau pays, au seizième siècle, au début de la civilisation renaissante. |
| 1 Д'Обинье, Агриппа (1550-1630) - французский писатель-протестант, поэт, историк и романист, автор сатирического романа "Приключения барона де Фенеста". Имя героя по-гречески значит "казаться". Желание во что бы то ни стало "играть роль" и чем-то казаться, по мнению Стендаля, было основной чертой современной ему эпохи. | |
| Я лишен возможности рассказать о первом из них: наш век слишком уж застегнут на все пуговицы; мне вспоминаются меткие слова, которые я не раз слышал из уст лорда Байрона: this age of cant[2]. | De ces deux portraits, il en est un que je ne puis absolument faire connaître, le siècle est trop collet monté; il faut se rappeler ce grand mot que j'ai ou? répéter bien des fois à lord Byron : This age of cant. |
| 2 Наш ханжеский век (англ.). | |
| Это скучное, никого не обманывающее лицемерие имеет лишь то преимущество, что дает возможность и дуракам вставить свое словцо: они, видите ли, шокированы тем, что кто-то осмелился высказать такую-то мысль, а другой позволил себе насмехаться над тем-то и тем-то. Отсюда отрицательная сторона лицемерия - оно крайне суживает область исторического повествования. | Cette hypocrisie si ennuyeuse et qui ne trompe personne a l'immense avantage de donner quelque chose à dire aux sots; ils se scandalisent de ce qu'on a osé dire telle chose; de ce qu'on a osé rire de telle autre, etc. Son désavantage est de raccourcir infiniment le domaine de l'histoire. |
| С любезного разрешения читателя я осмелюсь предложить ему историческую заметку о втором из этих Дон Жуанов, о котором можно рассказывать в 1835 году; его звали Франческо Ченчи. | Si le lecteur a le bon goût de me le permettre, je vais lui présenter, en toute humilité, une notice historique sur le second des don Juan, dont il est possible de parler en 1837; il se nommait François Cenci. |
| В обществе, чуждом лицемерия, Дон Жуан вряд ли мог появиться. В античном мире Дон Жуан не имел бы под собой почвы. Религия была праздником, она призывала людей к наслаждению; так могла ли она клеймить позором тех, кто делает один из видов наслаждения единственной целью своей жизни? В те времена только государственная власть предписывала воздержание; она запрещала то, что могло нанести ущерб отечеству, то есть интересам всего общества, а не то, что вредоносно для отдельных лиц. | Pour que le don Juan soit possible, il faut qu'il y ait de l'hypocrisie dans le monde. Le don Juan eût été un effet sans cause de l'antiquité; la religion était une fête, elle exhortait les hommes au plaisir, comment aurait-elle flétri des êtres qui faisaient d'un certain plaisir leur unique affaire? Le gouvernement seul parlait de s'abstenir; il défendait les choses qui pouvaient nuire à la patrie, c'est-à-dire à l'intérêt bien entendu de tous, et non ce qui peut nuire à l'individu qui agit. |
| Всякий, кто любил женщин и имел много денег, мог быть Дон Жуаном в Афинах. Никто не проповедовал, что наша жизнь - это юдоль слез и что страдание есть заслуга. | Tout homme qui avait du goût pour les femmes et beaucoup d'argent pouvait être un don Juan dans Athènes, personne n'y trouvait à redire; personne ne professait que cette vie est une vallée de larmes et qu'il y a du mérite à se faire souffrir. |
| Не думаю, чтобы афинский Дон Жуан так скоро дошел до преступления, как Дон Жуан современных монархий. Для последнего немалая доля наслаждения заключается в том, чтобы бросать вызов общественному мнению, и в юности, на первых порах, он воображает, что восстает только против лицемерия. | Je ne pense par que le don Juan athénien pût arriver jusqu'au crime aussi rapidement que le don Juan des monarchies modernes; une grande partie du plaisir de celui-ci consiste à braver l'opinion, et il a débuté, dans sa jeunesse, par s'imaginer qu'il bravait seulement l'hypocrisie. |
| Нарушение закона в монархии Людовика XV, например, выстрелить в кровельщика и смотреть, как он падает с крыши, служило доказательством того, что вы принадлежите к числу приближенных государя и смеетесь над судьей. Смеяться над судьями - не есть ли это первый этап, первая проба для всякого начинающего Дон Жуана? | Violer les lois dans la monarchie à la Louis XV, tirer un coup de fusil à un couvreur, et le faire dégringoler du haut de son toit, n'est-ce pas une preuve que l'on vit dans la société du prince, que l'on est du meilleur ton, et que l'on se moque fort du juge? Se moquer du juge, n'est-ce pas le premier pas, le premier essai de tout petit don Juan qui débute? |
| Во Франции женщины теперь не в моде, поэтому Дон Жуаны в наше время редкость; но когда они у нас были, они всегда начинали с самых естественных наслаждений, пренебрегая тем, что считали неразумным в религии своих современников; и лишь позже, когда Дон Жуан становится распутником, он находит утонченное удовольствие в том, чтобы преступать те законы, которые он сам в душе считает справедливыми и разумными. | Parmi nous, les femmes ne sont plus à la mode, c'est pourquoi les don Juan sont rares; mais quand il y en avait, ils commençaient toujours par chercher des plaisirs fort naturels, tout en se faisant gloire de braver ce qui leur semblait des idées non fondées en raison dans la religion de leurs contemporains. Ce n'est que plus tard, et lorsqu'il commence à se pervertir, que le don Juan trouve une volupté exquise à braver les opinions qui lui semblent à lui-même justes et raisonnables. |
| У древних такой переход был бы почти невозможен, и только при римских императорах, после Тиберия и Капреи[3], появляются распутники, которые любят разврат ради разврата, то есть ради удовольствия бросать вызов общепринятым взглядам. | Ce passage devait être fort difficile chez les anciens, et ce n'est guère que sous les empereurs romains, et après Tibère et Caprée, que l'on trouve des libertins qui aiment la corruption pour elle-même, c'est-à-dire pour le plaisir de braver les opinions raisonnables de leurs contemporains. |
| 3 Капрея (теперь Капри) - остров, на котором римский император Тиберий, отличавшийся развращенностью и жестокостью, прожил последние десять лет своей жизни. | |
| Таким образом, я считаю, что лишь христианская религия придала Дон Жуану нечто сатанинское. Это та самая религия, которая возвестила миру, что бедный раб-гладиатор обладает душой, равной по своим достоинствам и ценности душе самого Цезаря; поэтому мы должны быть ей благодарны за появление гуманных чувств. Нет сомнения, что рано или поздно эти чувства должны были восторжествовать среди народов. "Энеида" уже значительно мягче, чем "Илиада". | Ainsi c'est à la religion chrétienne que j'attribue la possibilité du rôle satanique de don Juan. C'est sans doute cette religion qui enseigna au monde qu'un pauvre esclave, qu'un gladiateur avait une âme absolument égale en faculté à celle de César lui-même; ainsi, il faut la remercier de l'apparition de sentiments délicats; je ne doute pas, au reste, que tôt ou tard ces sentiments ne se fussent fait jour dans le sein des peuples. L'Enéide est déjà bien plus tendre que l'Iliade. |
| Воззрения Иисуса совпадали с воззрениями современных ему арабских философов; единственным новшеством, возникшим в результате принципов, которые проповедовал св. Павел, является сословие священников, отделенное от всех остальных граждан и имеющее даже противоположные им интересы[4]. | La théorie de Jésus était celle des philosophes arabes ses contemporains; la seule chose nouvelle qui se soit introduite dans le monde à la suite des principes prêchés par saint Paul, c'est un corps de prêtres absolument séparé du reste des citoyens et même ayant des intérêts opposés. |
| 4 См. Монтескье "Политика римлян в вопросах религии". (Прим. автора.) Сочинение Монтескье "Политика римлян в вопросах религии" было прочитано в Академии Бордо 18 июня 1716 года. Монтескье рассматривает религию Древнего Рима исключительно как средство политического господства над народом, придуманное жрецами ради своих целей. | |
| Это сословие своей единственной задачей поставило развитие и укрепление религиозного чувства; оно создало пышные и таинственные обряды, способные волновать воображение всех слоев общества, начиная от неграмотного пастуха и кончая старым пресыщенным царедворцем; оно сумело связать религию с восхитительными воспоминаниями раннего детства; оно пользовалось каждой эпидемией, каждым народным бедствием, чтобы усилить страх перед богом и воспламенить религиозное чувство или, по крайней мере, построить хорошую церковь, вроде Салуте в Венеции. | Ce corps fit son unique affaire de cultiver et de fortifier le sentiment religieux; il inventa des prestiges et des habitudes pour émouvoir les esprits de toutes les classes, depuis le pâtre inculte jusqu'au vieux courtisan blasé; il sut lier son souvenir aux impressions charmantes de la première enfance; il ne laissa point passer la moindre peste ou le moindre grand malheur sans en profiter pour redoubler la peur et le sentiment religieux, ou tout au moins pour bâtir une belle église, comme la Salute à Venise. |
| Существование этого сословия сделало возможным следующий удивительный факт: папа Лев Святой, не располагая необходимыми силами, все же успешно отразил нападение свирепого Аттилы с его полчищами варваров, устрашавших Китай, Персию и Галлию. | L'existence de corps produisit cette chose admirable : le pape saint Léon, résistant sans force physique au féroce Attila et à ses nuées de barbares qui venaient d'effrayer la Chine, la Perse et les Gaules. |
| Таким образом, религия, так же как и абсолютизм, ограниченный властью песен[5], иначе говоря - французская монархия, вызвали к жизни примечательные явления, которых, быть может, не существовало бы в мире, если бы не эти две силы. | Ainsi, la religion, comme le pouvoir absolu tempéré par les chansons, qu'on appelle la monarchie française, a produit des choses singulières et curieuses que le monde n'eût jamais vues, peut-être s'il eût été privé de ces deux institutions. |
| 5 Абсолютизм, ограниченный властью песен. - Так, по словам писателя Шанфора, определил французскую монархию XVIII века д'Аржансон, министр Людовика XV. | |
| К этим вещам, хорошим или плохим, но, во всяком случае, любопытным и удивительным, которые вызвали бы изумление Аристотеля, Полибия, Августа и других умов древнего мира, я, не колеблясь, причисляю вполне современный характер Дон Жуана. По моему мнению, это результат аскетических устремлений пап, появившихся после Лютера, ибо Лев X и его двор (1506) следовали в религии почти тем же принципам, что и афиняне. | Parmi ces choses bonnes ou mauvaises, mais toujours singulières et curieuses, et qui eussent bien étonné Aristote, Polybe, Auguste, et les autres bonnes têtes de l'antiquité, je place sans hésiter le caractère tout moderne du don Juan. C'est, à mon avis, un produit des institutions ascétiques des papes venus après Luther; car Léon X et sa cour (1506) suivaient à peu près les mêmes principes de la religion d'Athènes. |
| Дон Жуан Мольера был поставлен на сцене в начале царствования Людовика XIV, 15 февраля 1665 года; король этот еще не успел тогда сделаться святошей, и все же духовная цензура вычеркнула сцену с бедняком в лесу. Стремясь усилить свое влияние, она старалась убедить молодого, беспримерно невежественного монарха в том, что слово "янсенист" - синоним слова "республиканец"[6]. | Le Don Juan de Molière fut représenté au commencement du règne de Louis XIV, le 15 février 1665; ce prince n'était point encore dévot, et cependant la censure ecclésiastique fit supprimer la scène du pauvre dans la forêt. Cette censure, pour se donner des forces, voulait persuader à ce jeune roi, si prodigieusement ignorant, que le mot janséniste était synonyme de républicain. |
| 6 Сен-Симон "Записки аббата Блаша". (Прим. автора.) Сен-Симон (1675-1755) - герцог, государственный деятель, автор мемуаров, являющихся богатым источником для изучения политической и придворной жизни конца XVII и начала XVIII века. Аббат Блаш (1635-1714) - литературный деятель, боровшийся с иезуитами и заключенный за это в Бастилию, где он и умер. Его "Мемуары" были опубликованы после его смерти. | |
| Первая пьеса на эту тему была написана испанцем Тирсо де Молиной[7]; в переработанном виде ее поставила в 1664 году в Париже одна итальянская труппа и пьеса произвела фурор. Вероятно, нет на свете комедии, которая ставилась бы чаще, чем эта. Причина та, что в пьесе есть и дьявол, и любовь, и страх перед адом, и экзальтированная страсть к женщине, то есть самое ужасное и самое сладостное, что только существует для людей, едва вышедших из состояния варварства. | L'original est d'un Espagnol, Tirso de Molina; une troupe italienne en jouait une imitation à Paris vers 1664, et faisait fureur. C'est probablement la comédie du monde qui a été représentée le plus souvent. C'est qu'il y a le diable et l'amour, la peur de l'enfer et une passion exaltée pour une femme, c'est-à-dire, ce qu'il y a de plus terrible et de plus doux aux yeux de tous les hommes, pour peu qu'ils soient au-dessus de l'état sauvage. |
| 7 Это псевдоним монаха Габриэля Тельеса, человека весьма неглупого. Он принадлежал к ордену Милосердия и оставил нам множество пьес, в том числе несколько весьма замечательных, как, например, "Застенчивый во дворце". Тельес написал всего триста комедий, из которых до нас дошло шестьдесят или восемьдесят. Он умер около 1610 года. (Прим. автора.) | |
| Нет ничего удивительного в том, что образ Дон Жуана был введен в литературу испанским поэтом. Любовь занимает большое место в жизни этого народа; там это серьезная страсть, которая подчиняет себе все остальные и даже - кто бы этому поверил? - тщеславие. Так же дело обстоит в Германии и в Италии. В сущности говоря, Франция - единственная страна, свободная от этой страсти, заставляющей иностранцев совершать столько безумств: например, жениться на бедной девушке по той причине, что она красива и внушает к себе любовь. | Il n'est pas étonnant que la peinture de don Juan ait été introduite dans la littérature par un poète espagnol. L'amour tient une grande place dans la vie de ce peuple; c'est là-bas, une passion sérieuse et qui se fait sacrifier, haut la main, toutes les autres, et même, qui le croirait? la vanité! Il en est de même en Allemagne et en Italie. A le bien prendre, la France seule est complètement délivrée de cette passion, qui fait faire tant de folies à ces étrangers : par exemple, épouser une fille pauvre, sous le prétexte qu'elle est jolie et qu'on en est amoureux. |
| Во Франции девушки, которым недостает красоты, не испытывают недостатка в поклонниках; мы люди благоразумные. В других местах им приходится постригаться в монахини: вот почему в Испании необходимы монастыри. Девушки в этой стране не получают приданого, и этот обычай обеспечивает там торжество любви. Разве во Франции любовь не загнана в мансарды, где живут девушки, выходящие замуж без посредничества домашнего нотариуса? | Les filles qui manquent de beauté ne manquent pas d'admirateurs en France; nous sommes gens avisés. Ailleurs, elles sont réduites à se faire religieuses, et c'est pourquoi les couvents sont indispensables en Espagne. Les filles n'ont pas de dot en ce pays, et cette loi a maintenu le triomphe de l'amour. En France, l'amour ne s'est-il pas réfugié au cinquième étage, c'est-à-dire parmi les filles qui ne se marient pas avec l'entremise du notaire de famille? |
| Не стоит говорить о Дон Жуане лорда Байрона; это скорее Фоблаз[8], красивый, но незначительный молодой человек, на которого сыплются самые невероятные блага. | Il ne faut pas parler du don Juan de lord Byron, ce n'est qu'un Faublas, un beau jeune homme insignifiant, et sur lequel se précipitent toutes sortes de bonheurs invraisemblables. |
| 8 Фоблаз - герой большого романа "Приключения шевалье де Фоблаза" французского политического деятеля и писателя Луве де Кувре (1760-1797). | |
| Итак, именно в Италии и именно в XVI веке должен был появиться впервые этот удивительный характер. В Италии в XVII веке одна принцесса говорила, глотая мороженое вечером, после жаркого дня: "Как жаль, что это не смертный грех". | C'est donc en Italie et au seizième siècle seulement qu'a dû paraître, pour la première fois, ce caractère singulier. C'est en Italie et au dix-septième siècle qu'une princesse disait, en prenant une glace avec délices le soir d'un journée fort chaude : Quel dommage que ce ne soit pas un pêché! |
| Это чувство составляет, по-моему, основу характера Дон Жуана, а оно, как мы видели, немыслимо без христианской религии. | Ce sentiment forme, suivant moi, la base du caractère du don Juan, et comme on voit, la religion chrétienne lui est nécessaire. |
| Об этом говорит один неаполитанский автор: "Разве это пустяк - бросить вызов небу, веря, что оно может в ту же минуту испепелить вас? Этим, говорят, и объясняется острое наслаждение, доставляемое любовью монахини, притом монахини, полной благочестия, знающей, что она грешит, и умоляющей бога о прощении греха с такой же страстью, с какой она предается ему"[9]. | Sur quoi un auteur napolitain s'écrie : " N'est-ce rien que de braver le ciel, et de croire qu'au moment même le ciel peut vous réduire en cendre? De là l'extrême volupté, dit-on, d'avoir une maîtresse religieuse remplie de piété, sachant fort bien qu'elle fait le mal, et demandant pardon à Dieu avec passion, comme elle pêche avec passion." |
| 9 Д. Доменико Пальетта. (Прим. автора.) | |
| Вообразим себе христианина, чрезвычайно извращенного, родившегося в Риме в тот момент, когда суровый Пий V возродил и даже умножил мелочные ритуальные предписания, совершенно чуждые естественной морали, которая называет добродетелью то, что полезно людям. Это было время, когда усилилась, наводя на всех ужас, беспощадная инквизиция[10], настолько неумолимая, что она недолго удержалась в Италии и должна была перекочевать в Испанию. | Supposons un chrétien extrêmement pervers, né à Rome, au moment où le sévère Pie V venait de remettre en honneur ou d'inventer une foule de pratiques minutieuses absolument étrangères à cette morale simple qui n'appelle vertu que ce qui est utile aux hommes. Une inquisition inexorable, et tellement inexorable qu'elle dura peu en Italie, et dut se réfugier en Espagne, venait d'être renforcée et faisait peur à tous? |
| 10 Св. Пий V Гисльери, уроженец Пьемонта, худощавое и строгое лицо которого можно видеть на гробнице Сикста V, в церкви Санта-Мария-Маджоре, был великим инквизитором, когда его возвели на престол св. Петра в 1566 году. Он управлял церковью шесть лет и двадцать четыре дня. См. его письма, опубликованные г-ном Поттером, единственным человеком у нас, который знает эту область истории. Труд г-на Поттера, обширный свод фактов, явился результатом четырнадцатилетнего кропотливого труда в библиотеках Флоренции, Венеции и Рима. (Прим. автора.) Поттер (1786-1859) - бельгийский политический деятель и историк, автор обширной "Истории христианства", вышедшей в 1836-1837 годах. | |
| В течение нескольких лет жестоко каралось неисполнение или публично высказанное пренебрежение даже к самым мелким обрядам, возведенным в степень священнейших религиозных обязанностей; наш извращенный римлянин пожал бы плечами, видя, как все трепещут перед суровыми законами инквизиции. | Pendant quelques années, on attacha de très grandes peines à la non-exécution ou au mépris public de ces petites pratiques minutieuses élevées au rang des devoirs les plus sacrés de la religion; il aura haussé les épaules en voyant l'universalité des citoyens trembler devant les lois terribles de l'inquisition. |
| "Отлично, - сказал бы он себе. - Я самый богатый человек в Риме, столице мира. Почему бы мне не быть и самым смелым? Я стану открыто издеваться над всем, что эти люди уважают и что так мало достойно уважения". | " Eh bien! se sera-t-il dit, je suis l'homme le plus riche de Rome, cette capitale du monde; je vais en être aussi le plus brave; je vais me moquer publiquement de tout ce que ces gens-là respectent, et qui ressemble si peu à ce qu'on doit respecter." |
| Ибо для того, чтобы сделаться Дон Жуаном, надо быть человеком с душой и обладать живым умом, который ясно разбирается в мотивах человеческих поступков. | Car un don Juan, pour être tel, doit être homme de coeur et posséder un esprit vif et net qui fait voir clair dans les motifs des actions des hommes. |
| Франческо Ченчи должен был сказать себе: "Каким необыкновенным поступком я, римлянин, родившийся в Риме в 1527 году, в то самое время, когда лютеранские солдаты коннетабля Бурбона в течение шести месяцев безнаказанно оскверняли самым ужасным образом наши святыни, - каким поступком мог бы я проявить свое мужество, бросая в то же время вызов общественному мнению и испытывая при этом глубочайшее удовлетворение? Чем мог бы я удивить моих глупцов-современников? Каким образом мог бы я доставить себе острое удовольствие быть отличным от всей этой черни?" | François Cenci se sera dit : " Par quelles actions parlantes, moi Romain, né à Rome en 1527, précisément pendant les six mois pendant lesquels les soldats luthériens du connétable de Bourbon y commirent, sur les choses saintes, les plus affreuses profanations; par quelles actions pourrais-je faire remarquer mon courage et me donner, le plus profondément possible, le plaisir de braver l'opinion? Comment étonnerais-je mes sots contemporains? Comment pourrais-je me donner le plaisir si vif de me sentir différent de tout ce vulgaire?" |
| Римлянину, а тем более римлянину средневековья, не могла прийти мысль ограничиться одними словами. Нет другой страны, в которой смелые слова так мало ценились бы, как в Италии. | Il ne pouvait entrer dans la tête d'un Romain, et d'un Romain du Moyen Age, de se borner à des paroles. Il n'est pas de pays où les paroles hardies soient plus méprisées qu'en Italie. |
| Человека, который мог рассуждать вышеуказанным образом, звали Франческо Ченчи; он был убит на глазах своей дочери и жены 15 сентября 1598 года. | L'homme qui a pu se dire à lui-même ces choses se nomme François Cenci : il a été tué sous les yeux de sa fille et de sa femme, le 15 septembre 1598. |
| В этом Дон Жуане нет ничего для нас приятного, его характер не смягчен и не ослаблен, как у мольеровского Дон Жуана, желанием быть прежде всего человеком хорошего общества. Он думал о других людях только для того, чтобы показать свое превосходство над ними, воспользоваться ими в своих целях или ненавидеть их. Этот Дон Жуан не знает радостей, рождаемых сочувствием, сладкими грезами или иллюзиями нежного сердца. Ему нужны прежде всего наслаждения, имеющие характер триумфов, которые всякий может видеть и никто не может отрицать; ему нужен список, который дерзкий Лепорелло разворачивает перед глазами печальной Эльвиры. | Rien d'aimable ne nous reste de ce don Juan, son caractère ne fut point adouci et amoindri par l'idée d'être, avant tout, homme de bonne compagnie, comme le don Juan de Molière. Il ne songeait aux autres hommes que pour marquer sa supériorité sur eux, s'en servir dans ses desseins ou les ha?r. Le don Juan n'a jamais de plaisir par les sympathies, par les douces rêveries ou les illusions d'un coeur tendre. Il lui faut, avant tout, des plaisirs qui soient des triomphes, qui puissent être vus par les autres, qui ne puissent être niés; il lui faut la liste déployée par l'insolent Leporello aux yeux de la triste Elvire. |
| Римский Дон Жуан не был настолько неловок, чтобы дать ключ к пониманию своего характера и, подобно мольеровскому Дон Жуану, поверять свои тайны слуге. Он обходился без поверенных и говорил только то, что было необходимо для выполнения его намерений. В нем никто не заметил бы признаков искренней нежности или очаровательной веселости, которые заставляют многое прощать Дон Жуану Моцарта; одним словом, портрет, который я собираюсь вам нарисовать, ужасен. | Le don Juan romain s'est bien gardé de la maladresse insigne de donner la clef de son caractère, et de faire des confidences à un laquais, comme le don Juan de Molière; il a vécu sans confident, et n'a prononcé de paroles que celles qui étaient utiles pour l'avancement de ses desseins. Nul ne vit en lui de ces moments de tendresse véritable et de gaieté charmante qui nous font pardonner au don Juan de Mozart; en un mot, le portrait que je vais traduire est affreux. |
| Если бы мне предоставили выбор, я никогда не стал бы описывать этот характер и ограничился бы только его изучением, потому что он скорее вызывает отвращение, чем любопытство. Но должен признаться, что меня просили об этом мои товарищи по путешествию, которым я не мог ни в чем отказать. В 1823 году я имел счастье путешествовать по Италии в обществе очаровательных людей, которых я никогда не забуду; я был, так же как и они, восхищен портретом Беатриче Ченчи, который можно видеть в Риме, во дворце Барберини. | Par choix, je n'aurais pas raconté ce caractère, je me serais contenté de l'étudier, car il est plus voisin de l'horrible que du curieux; mais j'avouerai qu'il m'a été demandé par des compagnons de voyage auxquels je ne pouvais rien refuser. En 1823, j'eus le bonheur de voir l'Italie avec des êtres aimables et que je n'oublierai jamais, je fus séduit comme eux par l'admirable portrait de Béatrix Cenci, que l'on voit à Rome, au palais Barberini. |
| Картинная галерея этого дворца состоит сейчас всего из семи или восьми картин, но четыре из них - шедевры. Это прежде всего портрет знаменитой Форнарины, возлюбленной Рафаэля, написанный им самим. Портрет этот, в подлинности которого не может быть никакого сомнения, ибо существуют копии, сделанные с него в ту же эпоху, сильно отличается от портрета флорентийской галереи, с которого сделал гравюру Морген. Флорентийский портрет вовсе не написан Рафаэлем. Надеюсь, читатель простит мне ради великого имени это маленькое отступление. | La galerie de ce palais est maintenant réduite à sept ou huit tableaux; mais quatre sont des chefs-d'oeuvre : c'est d'abord le portrait de la célèbre Fornarina, la maîtresse de Raphaël, par Raphaël lui-même. Ce portrait, sur l'authenticité duquel il ne peut s'élever aucun doute, car on trouve des copies contemporaines, est tout différent de la figure qui, à la galerie de Florence, est donnée comme le portrait de la maîtresse de Raphaël, et a été gravé, sous ce nom, par Morghen. Le portrait de Florence n'est pas même de Raphaël. En faveur de ce grand nom, le lecteur voudra-t-il pardonner à cette petite digression? |
| Второй знаменитый портрет галереи Барберини принадлежит кисти Гвидо. Это портрет Беатриче Ченчи, с которого сделано множество плохих гравюр[11]. Великий художник прикрыл шею Беатриче куском материи и надел ей на голову тюрбан; он побоялся показать правду во всем ее ужасе, нарисовав в точности костюм, в котором Беатриче пошла на казнь, и изобразив разметавшиеся волосы шестнадцатилетней девушки, охваченной отчаянием. | Le second portrait précieux de la galerie Barberini est du Guide; c'est le portrait de Béatrix Cenci, dont on voit tant de mauvaises gravures. Ce grand peintre a placé sur le cou de Béatrix un bout de draperie insignifiant; il l'a coiffée d'un turban; il eût craint de pousser la vérité jusqu'à l'horrible, s'il eût reproduit exactement l'habit qu'elle s'était fait faire pour paraître à l'exécution, et les cheveux en désordre d'une pauvre fille de seize ans qui vient de s'abandonner au désespoir. |
| 11 Картину Гвидо Рени, находящуюся в галерее Барберини, в Риме, долго считали портретом Беатриче Ченчи. Это предположение и сделало ее знаменитой. | |
| Лицо ее нежно и прекрасно, взгляд больших глаз исполнен кротости; в них - удивленное выражение человека, застигнутого в момент, когда он горько плачет. У нее прекрасные белокурые волосы. В чертах нет ни тени римской надменности или сознания собственного величия, которое зачастую сквозит в уверенном взгляде дочери Тибра, di una figlia del Tevere, как они сами с гордостью называют себя. К сожалению, полутона этого портрета приобрели красно-кирпичный оттенок за двести тридцать восемь лет, отделяющих нас от катастрофы, рассказ о которой будет приведен ниже. | La tête est douce et belle, le regard très doux et les yeux fort grands : ils ont l'air étonné d'une personne qui vient d'être surprise au moment où elle pleurait à chaudes larmes. Les cheveux sont blonds et très beaux. Cette tête n'a rien de la fierté romaine et de cette conscience de ses propres forces que l'on surprend souvent dans le regard assuré d'une fille du Tibre, di una figlia del Tevere, disent-elles d'elles-mêmes avec fierté. Malheureusement, les demi-teintes ont poussé au rouge de brique pendant ce long intervalle de deux cent trente-huit ans qui nous sépare de la catastrophe dont on va lire le récit. |
| Третья картина галереи Барберини - это портрет Лукреции Петрони, мачехи Беатриче, казненной вместе с нею. Это тип римской матроны, во всей ее горделивой и величественной красоте[12]. У нее крупные черты лица, кожа ослепительной белизны, черные, резко очерченные брови. Взгляд властный и вместе с тем исполненный страсти. Лицо Лукреции составляет полный контраст с нежным, скромным, почти немецким по типу лицом ее падчерицы. | Le troisième portrait de la galerie Barberini est celui de Lucrèce Petroni, belle-mère de Béatrix, qui fut exécutée avec elle. C'est le type de la matrone romaine dans sa beauté et sa fierté naturelles. Les traits sont grands et la carnation d'une éclatante blancheur, les sourcils noirs et fort marqués, le regard est impérieux et en même temps chargé de volupté. C'est un beau contraste avec la figure si douce, si simple, presque allemande de sa belle-fille. |
| 12 Гордость эта проистекает отнюдь не от занимаемого в обществе положения, как на портретах Ван-Дейка. (Прим. автора.) | |
| Четвертый портрет, блещущий правдивостью и яркостью красок, является шедевром Тициана; это греческая рабыня, любовница знаменитого дожа Барбариго. | Le quatrième portrait, brillant par la vérité et l'éclat des couleurs, est l'un des chefs-d'oeuvre de Titien; c'est une esclave grecque qui fut la maîtresse du fameux doge Barbarigo. |
| Почти все иностранцы, прибывающие в Рим, прежде всего устремляются в галерею Барберини; их, в особенности женщин, привлекают портреты Беатриче Ченчи и ее мачехи. Я, как и все, отдал дань любопытству; затем по примеру других я постарался получить доступ к документам, касающимся этого знаменитого процесса. Если вы ознакомитесь с ними, то вас очень удивит, что в этих документах, написанных по-латыни, за исключением ответов подсудимых, почти нет изложения фактов. | Presque tous les étrangers qui arrivent à Rome se font conduire, dès le commencement de leur tournée, à la galerie Barberini; ils sont appelés, les femmes surtout, par les portraits de Béatrix Cenci et de sa belle-mère. J'ai partagé la curiosité commune; ensuite, comme tout le monde, j'ai cherché à obtenir communication des pièces de ce procès célèbre. Si on a ce crédit, on sera tout étonné, je pense, en lisant ces pièces, où tout est latin, excepté les réponses des accusés, de ne trouver presque pas l'explication des faits. |
| Объясняется это тем, что в Риме в 1599 году факты эти были всем известны. Уплатив некоторую сумму денег, я получил разрешение переписать рассказ одного современника; у меня мелькнула мысль, что его можно перевести и что он не оскорбит ничьей скромности; во всяком случае, этот перевод можно было бы прочесть вслух в присутствии дам в 1823 году. Само собой понятно, что переводчик отступает от оригинала, когда считает невозможным следовать ему, из боязни, что отвращение у читателя может взять верх над любопытством. | C'est qu'à Rome, en 1599, personne n'ignorait les faits. J'ai acheté la permission de copier un récit contemporain; j'ai cru pouvoir en donner la traduction sans blesser aucune convenance; du moins cette traduction put-elle être lue tout haut devant des dames en 1823. Il est bien entendu que le traducteur cesse d'être fidèle lorsqu'il ne peut plus l'être : l'horreur l'emporterait facilement sur l'intérêt de curiosité. |
| Печальная роль истинного Дон Жуана (который не стремится подражать какому-нибудь идеалу и интересуется мнением общества лишь постольку, поскольку может его оскорбить) вырисовывается здесь во всем своем отталкивающем безобразии. Его преступления вынудили двух несчастных женщин обратиться к помощи убийц, прикончивших его у них на глазах. Из этих женщин одна была его супругой, другая - дочерью. Пусть читатель судит сам, виновны ли они. Современники считали, что их не следовало казнить. | Le triste rôle du don Juan pur (celui qui ne cherche pas à se conformer à aucun modèle idéal, et qui ne songe à l'opinion du monde que pour l'outrager) est exposé ici dans toute son horreur. Les excès de ses crimes forcent deux femmes malheureuses à le faire tuer sous leurs yeux; ces deux femmes étaient l'une son épouse, et l'autre sa fille, et le lecteur n'osera décider si elles furent coupables. Leurs contemporains trouvèrent qu'elles ne devaient pas périr. |
| Я убежден, что трагедия Галеотто Манфреди[13], убитого своей женой (сюжет, обработанный великим поэтом Монти), и многие другие семейные трагедии XV века, менее известные, о которых глухо упоминается в хрониках отдельных итальянских городов, закончились сценой, подобной той, какая разыгралась в замке Петрелла. Вот перевод этого рассказа, оставленного нам современником. Он написан 14 сентября 1599 года на том итальянском языке, каким говорят в Риме. | Je suis convaincu que la tragédie de Galeoto Manfredi (qui fut tué par sa femme, sujet traité par le grand poète Monti) et tant d'autres tragédies domestiques du quinzième siècle, qui sont moins connues et à peine indiquées dans les histoires particulières des villes d'Italie, finirent par une scène semblable à celle du château de Petrella. Voici une traduction du récit contemporain; il est en italien de Rome, et fut écrit le 14 septembre 1599. |
| 13 Галеотто Манфреди - трагедия Винченцо Монти (1754-1828), вышедшая в 1788 году. | |
| ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ | HISTOIRE VERITABLE |
| смерти Джакомо и Беатриче Ченчи и их матери Лукреции Петрони Ченчи, казненных за убийство отца и мужа в субботу 11 сентября 1599 года, во время правления святейшего папы Климента VIII Альдобрандини. | de la mort de Jacques et Béatrix Cenci, et de Lucrèce Petroni Cenci, leur belle-mère, exécutés pour crime de parricide, samedi dernier 11 septembre 1599, sous le règne de notre saint père le pape, Clément VIII, Aldobrandini. |
| Мерзостная жизнь, которую всегда вел Франческо Ченчи, уроженец Рима, один из наших наиболее богатых граждан, привела его к гибели. Он был виновником преждевременной смерти своих сыновей, юношей, полных сил и мужества, и дочери Беатриче, которая, несмотря на то, что пошла на казнь, едва достигши шестнадцатилетнего возраста (это произошло четыре дня тому назад), считалась самой красивой женщиной во владениях папы и даже во всей Италии. | La vie exécrable qu'a toujours menée François Cenci, né à Rome et l'un de nos concitoyens les plus opulents, a fini par le conduire à sa perte. Il a entraîné à une mort prématurée ses fils, jeunes gens forts et courageux, et sa fille Béatrix qui, quoiqu'elle ait été conduite au supplice à peine âgée de seize ans (il y a aujourd'hui quatre jours), n'en passait pas moins pour une des plus belles personnes des Etats du pape et de l'Italie tout entière. |
| Ходят слухи, что синьор Гвидо Рени, один из учеников знаменитой Болонской школы, намеревался написать портрет несчастной Беатриче в пятницу, то есть накануне дня казни. Если великий художник выполнил свою задачу столь же успешно, как и тогда, когда он писал другие картины в нашем городе, то потомство будет иметь представление о красоте этой прелестной девушки. Для того, чтобы оно могло также сохранить память о ее беспримерных несчастиях и об удивительной силе, которую эта поистине римская душа проявила, борясь с ними, я решил описать все, что узнал о поступке, приведшем ее к смерти, и то, чему я сам был свидетелем в день ее мученической кончины. | La nouvelle se répand que le signor Guido Reni, un des élèves de cette admirable école de Bologne, a voulu faire le portrait de la pauvre Béatrix, vendredi dernier, c'est-à-dire le jour même qui a précédé son exécution. Si ce grand peintre s'est acquitté de cette tâche comme il a fait pour les autres peintures qu'il a exécutées dans cette capitale, la postérité pourra se faire quelque idée de ce que fut la beauté de cette fille admirable. Afin qu'elle puisse aussi conserver quelque souvenir de ses malheurs sans pareils, et de la force étonnante avec laquelle cette âme vraiment romaine sut les combattre, j'ai résolu d'écrire ce que j'ai appris sur l'action qui l'a conduite à la mort, et ce que j'ai vu le jour de sa glorieuse tragédie. |
| Лица, сообщавшие мне эти сведения, благодаря своему положению знали все мельчайшие подробности, неизвестные широкой публике, хотя вот уже шесть недель, как в Риме только и говорят, что о процессе Ченчи. Я буду писать свободно, так как уверен, что мне удастся спрятать свои записки в надежное хранилище, откуда они будут извлечены только после моей смерти. Меня огорчает лишь то, что я должен признать виновной (этого требует истина) бедную Беатриче Ченчи, которую все знавшие ее любили и чтили настолько же, насколько ненавидели и презирали ее отвратительного отца. | Les personnes qui m'ont donné mes informations étaient placées de façon à savoir les circonstances les plus secrètes, lesquelles sont ignorées dans Rome, même aujourd'hui, quoique depuis six semaines on ne parle d'autre chose que du procès des Cenci. J'écrirai avec une certaine liberté, assuré que je suis de pouvoir déposer mon commentaire dans des archives respectables, et d'où certainement il ne sera tiré qu'après moi. Mon unique chagrin est de devoir parler, mais ainsi le veut la vérité, contre l'innocence de cette pauvre Béatrix Cenci, adorée et respectée de tous ceux qui l'ont connue, autant que son horrible père était ha? et exécré. |
| Никто не может отрицать, что человека этого небо наделило удивительной проницательностью и своенравием; он был сыном монсиньора Ченчи, который при папе Пие V (Гисльери) возвысился до чина казначея (министра финансов). Святой папа, занятый, как всем известно, искоренением пагубной ереси и восстановлением своей достойной восхищения инквизиции, пренебрегал делами управления, вследствие чего монсиньор Ченчи, бывший в течение нескольких лет, до 1572 года, казначеем, мог оставить ужасному человеку, своему сыну и отцу Беатриче, ежегодный доход в сто шестьдесят тысяч пиастров (в 1837 году - примерно два с половиной миллиона франков). | Cet homme, qui, l'on ne peut le nier, avait reçu du ciel une sagacité et une bizarrerie étonnantes, fut fils de monsignor Cenci, lequel, sous Pie V (Ghislieri), s'était élevé au poste de trésorier (ministre des finances). Ce saint pape, tout occupé, comme on sait, de sa juste haine contre l'hérésie et du rétablissement de son admirable inquisition, n'eut que du mépris pour l'admiration temporelle de son Etat, de façon que ce monsignor Cenci, qui fut trésorier pendant quelques années avant 1572, trouva moyen de laisser à cet homme affreux qui fut son fils et père de Béatrix un revenu net de cent soixante mille piastres (environ deux millions cinq cent mille francs de 1837). |
| Франческо Ченчи был известен не только как обладатель крупного состояния; он славился в молодые годы также своей храбростью и осмотрительностью, которыми превосходил всех других римлян своего возраста. Благодаря этой репутации он пользовался большим влиянием при папском дворе и среди народа, тем более, что проступки, которые уже начали к тому времени ему приписывать, были из числа тех, что легко прощаются. | François Cenci, outre cette grande fortune, avait une réputation de courage et de prudence à laquelle, dans son jeune temps, aucun autre Romain ne put atteindre; et cette réputation le mettait d'autant plus en crédit à la cour du pape et parmi tout le peuple, que les actions criminelles que l'on commençaient à lui imputer n'étaient que du genre de celles que le monde pardonne facilement. |
| Многие римляне с горьким сожалением вспоминали о свободе мысли и действий, которой они пользовались во времена Льва X, почившего в 1513 году, и Павла III, умершего в 1549 году. Уже при этом последнем папе начали поговаривать о молодом Франческо Ченчи по поводу некоторых не вполне обычных его любовных похождений, а также тех еще более необычных способов, какими он добивался успеха. | Beaucoup de Romains se rappelaient encore, avec un amer regret, la liberté de penser et d'agir dont on avait joui du temps de Léon X, qui nous fut enlevé en 1513, et sous Paul III, mort en 1549. On commença à parler, sous ce dernier pape, du jeune François Cenci à cause de certains amours singuliers, amenés à bonne réussite par des moyens plus singuliers encore. |
| При Павле III, когда еще можно было высказываться без большой опаски, многие говорили, что Франческо Ченчи ищет главным образом необычайных приключений, способных доставить ему новые и острые ощущения - peripezie di nuova idea. Говорившие так основывались на записях такого, например, содержания, найденных в его приходо-расходных книгах: | Sous Paul III, temps où l'on pouvait encore parler avec une certaine confiance, beaucoup disaient que François Cenci était avide surtout d'événements bizarres qui pussent lui donner des peripezie di nuova idea, sensations nouvelles et inquiétantes; ceux-ci s'appuient sur ce qu'on a trouvé dans ses livres de comptes des articles tels que celui-ci : |
| "На похождения и peripezie в Тосканелле - три тысячи пятьсот пиастров (в 1837 году - около шестидесяти тысяч франков) e non tu caro (и это еще не слишком дорого)". | " Pour les aventures et peripezie de Toscanella, trois mille cinq cents piastres (environ soixante mille francs de 1837) e non fu caro (et ce ne fut pas trop cher)." |
| В других городах Италии, может быть, не знают, что наша судьба и наш образ жизни в Риме зависят от характера папы, в данное время занимающего престол. Так, в течение трех лет, при добром папе Григории XIII (Буонкомпаньи), все было дозволено в Риме; всякий мог при желании заколоть кинжалом своего врага и не подвергался за это преследованию, если только действовал осторожно. За этим периодом снисходительности последовал пятилетний период чрезмерной строгости при папе Сиксте V, о котором, как об императоре Августе, можно сказать, что ему следовало или никогда не появляться, или же оставаться вечно. При нем начались казни за совершенные десять лет назад, всеми забытые убийства и отравления, о которых несчастные преступники в свое время неосторожно рассказали на исповеди кардиналу Монтальто, ставшему впоследствии папой Сикстом V. | On ne sait peut-être pas, dans les autres villes d'Italie, que notre sort et notre façon d'être à Rome changent selon le caractère du pape régnant. Ainsi, pendant treize années sous le bon pape Grégoire XIII (Buoncompagni), tout était permis à Rome; qui voulait faisait poignarder son ennemi, et n'était point poursuivi, pour peu qu'il se conduisît d'une façon modeste. A cet excès d'indulgence succéda l'excès de la sévérité pendant les cinq années que régna le grand Sixte-Quint, duquel il a été dit, comme de l'empereur Auguste, qu'il fallait qu'il ne vînt jamais ou qu'il restât toujours. Alors on vit exécuter des malheureux pour des assassinats ou empoisonnements oubliés depuis dix ans, mais dont ils avaient eu le malheur de se confesser au cardinal Montalto, depuis Sixte-Quint. |
| О Франческо Ченчи стали много толковать главным образом при Григории XIII; он женился на очень богатой женщине, вполне достойной столь влиятельного синьора; она умерла, родив ему семерых детей. Вскоре после ее смерти он снова женился, на Лукреции Петрони, женщине редкой красоты, особенно славившейся белизной кожи, но несколько полной, что является, впрочем, обычным недостатком римлянок. От Лукреции у него не было детей. | Ce fut principalement sous Grégoire XIII que l'on commençât à beaucoup parler de François Cenci; il avait épousé une femme fort riche et telle qu'il convenait à un seigneur si accrédité, elle mourut après lui avoir donné sept enfants. Peu après sa mort, il prit en secondes noces Lucrèce Petroni, d'une rare beauté et célèbre surtout par l'éclatante blancheur de son teint, mais un peu trop replète, comme c'est le défaut commun de nos Romaines. De Lucrèce il n'eut point d'enfants. |
| Наименьшим пороком, за который можно было упрекнуть Франческо Ченчи, была склонность к низменным любовным похождениям, наибольшим - его неверие в бога. Никто не видел, чтобы он когда-нибудь вошел в церковь. | Le moindre vice qui fût à reprendre en François Cenci, ce fut la propension à un amour infâme; le plus grand fut celui de ne pas croire en Dieu. De sa vie on ne le vit entrer dans une église. |
| Будучи трижды заключен в тюрьму за свои развратные дела, он каждый раз выходил, истратив в общей сложности двести тысяч пиастров на подкуп любимцев тех двенадцати пап, которые сменились на его веку (двести тысяч пиастров - это приблизительно пять миллионов в 1837 году). | Mis trois fois en prison pour ses amours infâmes, il s'en tira en donnant deux cent mille piastres aux personnes en faveur auprès des douze papes sous lesquels il a successivement vécu. (Deux cent mille piastres font à peu près cinq millions de 1837). |
| Впервые я увидел Франческо Ченчи, когда у него уже начали седеть волосы, при папе Буонкомпаньи, при котором все было дозволено тому, кто был достаточно смел. Это был мужчина ростом в пять футов четыре дюйма, великолепно сложенный, хотя и слишком худой. Он славился своей силой, но возможно, что он сам распространял о себе такие слухи. У него были большие выразительные глаза, но с чересчур нависшими веками, крупный нос, сильно выдающийся вперед, тонкие губы и улыбка, полная очарования; | Je n'ai vu François Cenci que lorsqu'il avait déjà les cheveux grisonnants, sous le règne du pape Buoncompagni, quand tout était permis à qui osait. C'était un homme d'à peu près cinq pieds quatre pouces, fort bien fait, quoique trop maigre; il passait pour être extrêmement fort, peut-être faisait-il courir ce bruit lui-même; il avait les yeux grands et expressifs, mais la paupière supérieure retombait un peu trop; il avait le nez trop avancé et trop grand, les lèvres minces et un sourire plein de grâce. |
| эта улыбка становилась страшной, когда он устремлял свой взор на врага. При малейшем волнении или раздражении он начинал сильно дрожать, что было тягостно ему самому. Я был еще юношей, когда впервые увидел его: он ехал верхом из Рима в Неаполь, должно быть, на какое-нибудь любовное свидание; он проезжал через леса Сан-Джермано и Фаджола, ничуть не опасаясь разбойников; говорят, что он покрывал это расстояние менее чем в двадцать часов. Путешествовал он всегда один, никого не предупреждая; когда его лошадь уставала, он покупал или похищал другую. При малейшем сопротивлении он, не колеблясь, пускал в ход кинжал. Правда, надо сказать, что в годы моей юности, то есть когда ему было лет сорок восемь или пятьдесят, никто не дерзал противоречить ему. Самым большим удовольствием для него было издеваться над своими врагами. | Ce sourire devenait terrible lorsqu'il fixait le regard sur ses ennemis; pour peu qu'il fût ému ou irrité, il tremblait excessivement et de façon à l'incommoder. Je l'ai vu dans ma jeunesse, sous le pape Buoncompagni, aller à cheval de Rome à Naples, sans doute pour quelqu'une de ses amourettes, il passait dans les bois de San Germano et de la Fajola, sans avoir nul souci des brigands, et faisait, dit-on, la route en moins de vingt heures. Il voyageait toujours seul, et sans prévenir personne; quand son premier cheval était fatigué, il en achetait ou en volait un autre. Pour peu qu'on lui fît des difficultés, il ne faisait pas difficulté, lui, de donner un coup de poignard. Mais il vrai de dire que du temps de ma jeunesse, c'est-à-dire quand il avait quarante-huit ou cinquante ans, personne n'était assez hardi pour lui résister. Son grand plaisir était surtout de braver ses ennemis. |
| Его хорошо знали на всех дорогах папских владений; он щедро платил, но был способен спустя три месяца после нанесенного ему оскорбления подослать наемного убийцу для расправы с оскорбившим его лицом. | Il était fort connu sur toutes les routes des Etats de Sa Sainteté; il payait généreusement, mais aussi il était capable, deux ou trois mois après une offense à lui faite, d'expédier un de ses sicaires pour tuer la personne qui l'avait offensé. |
| Единственным благочестивым делом за всю его долгую жизнь была постройка в обширном дворе его замка у Тибра церкви, посвященной св. Фоме, да и то его склонило к этому праведному делу желание иметь перед глазами могилы своих детей[14], к которым он питал беспредельную и противоестественную ненависть с самого раннего возраста, когда они еще ничем не могли его оскорбить. | La seule action vertueuse qu'il ait faite pendant toute sa longue vie, a été de bâtir, dans la cour de son vaste palais près du Tibre, une église dédiée à Saint Thomas, et encore il fut poussé à cette belle action par le désir singulier d'avoir sous ses yeux les tombeaux de tous ses enfants, pour lesquels il eut une haine excessive et contre nature, même dès leur plus tendre jeunesse, quand ils ne pouvaient encore l'avoir offensé en rien. |
| 14 В Риме хоронят под церквами. (Прим. автора.) | |
| "Я хочу всех их уложить туда", - часто говорил он со злой усмешкой рабочим, строившим эту церковь. | C'est là que je veux les mettre tous, disait-il souvent avec un rire amer aux ouvriers qu'il employait à construire son église. |
| Трех старших сыновей, Джакомо, Кристофоро и Рокко, он послал учиться в Испанию, в Саламанкский университет. Когда они очутились в этой далекой стране, он, чтобы доставить себе злобное удовольствие, перестал высылать им деньги, и несчастные юноши после бесчисленных писем, оставшихся без ответа, вынуждены были вернуться на родину, занимая по пути мелкие суммы денег или попросту выпрашивая милостыню. | Il envoya les trois aînés, Jacques, Christophe et Roch, étudier à l'université de Salamanque en Espagne. Une fois qu'ils furent dans ce pays lointain, il prit un malin plaisir à ne leur faire passer aucune remise d'argent, de façon que ces malheureux jeunes gens, après avoir adressé à leur père nombre de lettres, qui toutes restèrent sans réponse, furent réduits à la misérable nécessité de revenir dans leur patrie en empruntant de petites sommes d'argent ou en mendiant le long de la route. |
| В Риме они нашли отца еще более суровым, строгим и скупым, чем раньше; несмотря на свое огромное богатство, он не хотел давать денег сыновьям ни на одежду, ни на покупку хотя бы самой простой пищи. Несчастные были вынуждены обратиться к папе, который заставил Франческо Ченчи выдавать им небольшую сумму денег. Получив эту скромную помощь, они поселились отдельно от отца. | A Rome, ils trouvèrent un père plus sévère et plus rigide, plus âpre que jamais, lequel, malgré ses immenses richesses, ne voulut ni les vêtir ni leur donner l'argent nécessaire pour acheter les aliments les plus grossiers. Ces malheureux furent forcés d'avoir recours au pape, qui força François Cenci à leur faire une petite pension. Avec ce secours fort médiocre ils se séparèrent de lui. |
| Несколько времени спустя Франческо за свои грязные любовные похождения был заключен в тюрьму в третий и последний раз; тогда сыновья его испросили аудиенцию у его святейшества, ныне правящего папы, и единодушно обратились к нему, умоляя вынести Франческо смертный приговор, так как он бесчестит их семью. Климент VIII и сам склонялся к тому же, но счел невозможным исполнить просьбу этих выродков и, отказавшись от своего первоначального намерения, прогнал их с позором. | Bientôt après, à l'occasion de ses amours infâmes, François fut mis en prison pour la troisième et dernière fois; sur quoi les trois frères sollicitèrent une audience de notre saint père actuellement régnant, et le prièrent en commun de faire mourir François Cenci leur père, qui dirent-ils, déshonorait leur maison. Clément VIII en avait grande envie, mais il ne voulut pas suivre sa première pensée, pour ne pas donner contentement à ces enfants dénaturés, et il les chassa honteusement de sa présence. |
| Отец, как мы уже говорили, вышел из тюрьмы, уплатив крупную сумму лицам, от которых это зависело. Легко понять, что необыкновенное ходатайство трех старших сыновей должно было еще усилить ненависть, которую он питал к своим детям. С утра до вечера проклинал он их, взрослых и малолетних, нещадно избивал палками двух своих несчастных дочерей, которые жили с ним во дворце. | Le père, comme nous l'avons dit plus haut, sortit de prison en donnant une grosse somme d'argent à qui le pouvait protéger. On conçoit que l'étrange démarche de ses trois fils aînés dut augmenter encore la haine qu'il portait à ses enfants. Il les maudissait à chaque instant, grands et petits, et tous les jours il accablait de coups de bâton ses deux pauvres filles qui habitaient avec lui dans son palais. |
| Старшей из них, несмотря на неослабный надзор, удалось передать папе прошение, в котором она заклинала его святейшество либо выдать ее замуж, либо поместить в монастырь. Климент VIII сжалился над ней и выдал ее замуж за Карло Габриэлли, принадлежавшего к одной из благороднейших фамилий Губбио; его святейшество заставил Ченчи дать за дочерью богатое приданое. | La plus âgée, quoique surveillée de près, se donna tant de soins, qu'elle parvint à faire présenter une supplique au pape; elle conjura Sa Sainteté de la marier ou de la placer dans un monastère. Clément VIII eut pitié de ses malheurs, et la maria à Charles Gabrielli, de la famille la plus noble de Gubbio; Sa Sainteté obligea le père à donner une forte dot. |
| От этого неожиданного удара Франческо Ченчи пришел в неописуемую ярость, и, чтобы воспрепятствовать Беатриче, когда она подрастет, последовать примеру сестры, он запер ее в одной из комнат своего дворца. Здесь никто не должен был видеть девушку, красота которой, хотя ей едва минуло четырнадцать лет, уже достигла полного расцвета. Она отличалась веселостью, простодушием и каким-то особенным юмором, подобного которому я не встречал больше ни у кого. Франческо Ченчи сам приносил ей еду. Надо думать, что именно тогда-то это чудовище влюбилось в нее или притворилось влюбленным, чтобы обречь свою дочь на мучительную пытку. Он часто говорил ей о кознях старшей сестры и, распаляясь от собственных слов, начинал бить Беатриче. | A ce coup imprévu, François Cenci montra une extrême colère, et pour empêcher que Béatrix, en devenant plus grande, n'eût l'idée de suivre l'exemple de sa soeur, il la séquestra dans un des appartements de son immense palais. Là, personne n'eut la permission de voir Béatrix, alors à peine âgée de quatorze ans, et déjà dans tout l'éclat d'une ravissante beauté. Elle avait surtout une gaieté, une candeur et un esprit comique que je n'ai jamais vus qu'à elle. François Cenci lui portait lui-même à manger. Il est à croire que c'est alors que le monstre en devint amoureux, ou feignit d'en devenir amoureux, afin de mettre au supplice sa malheureuse fille. Il lui parlait souvent du tour perfide que lui avait joué sa soeur aînée, et, se mettant en colère au son de ses propres paroles, finissait par accabler de coups Béatrix. |
| Между тем сын его Рокко был убит каким-то мясником, а год спустя Кристофоро Ченчи погиб от руки колбасника Паоло Корсо из Массы. По этому случаю Франческо обнаружил свое мерзкое безбожие, не пожелав истратить ни одного байокко на покупку свечей. Узнав о смерти своего сына Кристофоро, он воскликнул, что будет счастлив только тогда, когда все его дети будут погребены, а после того, как последний из них умрет, он от радости подожжет свой дворец. Рим был удивлен этими словами, но все считали, что можно ожидать чего угодно от человека, который единственное удовлетворение находит в том, чтобы бросать вызов всем в мире и даже самому папе. | Sur ces entrefaites, Roch Cenci son fils, fut tué par un charcutier, et l'année suivante, Christophe Cenci fut tué par Paul Corso de Massa. A cette occasion, il montra sa noire impiété, car aux funérailles de ses deux fils il ne voulut pas dépenser même un ba?oque pour des cierges. En apprenant le sort de son fils Christophe, il s'écria qu'il ne pourrait goûter quelque joie que lorsque tous ses enfants seraient enterrés, et que, lorsque le dernier viendrait à mourir, il voulait, en signe de bonheur, mettre le feu à son palais. Rome fut étonnée de ce propos, mais elle croyait tout possible d'un pareil homme, qui mettait sa gloire à braver tout le monde et le pape lui-même. |
| (Здесь становится совершенно невозможным следовать за римским рассказчиком, который крайне неясно повествует о странных поступках, которыми Франческо Ченчи хотел удивить своих современников. По всей видимости, жертвами его гнусных замыслов явились его несчастные жена и дочь.) | (Ici il devient absolument impossible de suivre le narrateur romain dans le récit fort obscur des choses étranges par lesquelles François Cenci chercha à étonner ses contemporains. Sa femme et sa malheureuse fille furent, suivant toute apparence, victime de ses idées abominables.) |
| Всего этого ему было мало. Он пытался при помощи угроз и прямого насилия овладеть своей дочерью, которая была уже тогда взрослой и красивой девушкой; он не стыдился совершенно голым ложиться в ее постель или же прогуливался с ней в подобном же виде по своему дворцу и затем укладывал ее в постель своей жены, чтобы бедная Лукреция могла видеть при свете ламп, что он проделывает с Беатриче. | Toutes ces choses ne lui suffirent point; il tenta avec des menaces, et en employant la force, de violer sa propre fille Béatrix, laquelle était déjà grande et belle; il n'eut pas honte d'aller se placer dans son lit, lui se trouvant dans un état complet de nudité. Il se promenait avec elle dans les salles de son palais, lui étant parfaitement nu; puis il la conduisait dans le lit de sa femme, afin qu'à la lueur des lampes la pauvre Lucrèce pût voir ce qu'il faisait avec Béatrix. |
| Он внушал этой бедной девушке ужасную ересь, которую я едва решаюсь здесь изложить, а именно, что когда отец познает свою дочь, то дети, которые у них родятся, становятся обязательно святыми и что все наиболее чтимые церковью святые родились таким образом, то есть что их дедушка с материнской стороны был вместе с тем их отцом. | Il donnait à entendre à cette pauvre fille une hérésie effroyable, que j'ose à peine rapporter, à savoir que, lorsqu'un père connaît sa propre fille, les enfants qui naissent sont nécessairement des saints, et que tous les plus grands saints vénérés par l'Eglise sont nés de cette façon, c'est-à-dire que leur grand-père maternel a été leur père. |
| Когда Беатриче противилась его гнусным желаниям, он жестоко бил ее, в результате чего несчастная девушка, не будучи в силах выносить такую ужасную жизнь, решила последовать примеру старшей сестры. Она обратилась к папе с таким же ходатайством, как и та, но надо думать, что Франческо Ченчи принял должные меры: ходатайство не попало в руки его святейшества; по крайней мере его не удалось обнаружить среди папских memoriali, когда защитнику Беатриче, находившейся в тюрьме, понадобился этот документ: он мог бы до некоторой степени свидетельствовать о том, какие неслыханные преступления творились в замке Петрелла. Разве он не доказал бы с очевидностью, что Беатриче лишь воспользовалась законным правом самозащиты? Ее прошение было подписано также Лукрецией, мачехой Беатриче. | Lorsque Béatrix résistait à ses exécrables volontés, il l'accablait des coups les plus cruels, de sorte que cette pauvre fille, ne pouvant tenir à une vie si malheureuse, eut l'idée de suivre l'exemple que sa soeur lui avait donné. Elle adressa à notre saint père le pape une supplique fort détaillée; mais il est à croire que François Cenci avait pris ses précautions, car il ne paraît pas que cette supplique soit jamais parvenue aux mains de Sa Sainteté; du moins fut-il impossible de la retrouver à la secrétairerie des Memoriali, lorsque, Béatrix étant en prison, son défenseur eut le plus grand besoin de cette pièce; elle aurait pu prouver en quelque sorte les excès inou?s qui furent commis dans le château de Petrella. N'eût-il pas été évident pour tous que Béatrix Cenci s'était trouvée dans le cas d'une légitime défense? Ce mémorial parlait aussi au nom de Lucrèce, belle-mère de Béatrix. |
| Франческо Ченчи узнал об этой попытке и, как легко себе представить, с еще большей жестокостью стал преследовать несчастных женщин. | François Cenci eut connaissance de cette tentative, et l'on peut juger avec quelle colère il redoubla de mauvais traitements envers ces deux malheureuses femmes. |
| Жизнь их стала совершенно невыносимой, и тогда, видя, что им нечего надеяться на справедливость государя, приближенные которого были подкуплены богатыми дарами Франческо, они решились на крайнюю меру, которая их погубила, но все же положила конец их земным мучениям. | La vie leur devint absolument insupportable, et ce fut alors que, voyant bien qu'elles n'avaient rien à espérer de la justice du souverain, dont les courtisans étaient gagnés par les riches cadeaux de François, elles eurent l'idée d'en venir au parti extrême qui les a perdues, mais qui pourtant a eu cet avantage de terminer leurs souffrances en ce monde. |
| Надо сказать, что частым гостем во дворце Ченчи был знаменитый монсиньор Гверра. Он был высок ростом и обладал весьма красивой наружностью; судьба наградила его редким даром: достигать успеха во всяком деле, за какое бы он ни брался. Предполагали, что он любил Беатриче и имел намерение снять с себя mantelletta[15] и жениться на ней[16]. Хотя он тщательно скрывал свои чувства, Франческо Ченчи ненавидел его и обвинял в том, что он потакает во всем его детям. | Il faut savoir que le célèbre monsignor Guerra allait souvent au palais Cenci; il était d'une taille élevée et d'ailleurs fort bel homme, il avait reçu ce don spécial de la destinée, qu'à quelque chose qu'il voulût s'appliquer il s'en tirait avec une grâce toute particulière. On a supposé qu'il aimait Béatrix et avait le projet de quitter la mantelleta et de l'épouser; mais, quoiqu'il prît soin de cacher ses sentiments avec une attention extrême, il était exécré de François Cenci, qui lui reprochait d'avoir été fort lié avec tous ses enfants. |
| 15 Короткий плащ, который носят лица духовного звания (итал.). 16 Большей частью monsignori не связаны монашеским обетом и могут жениться. (Прим. автора.) | |
| Когда монсиньору становилось известно, что синьора Ченчи нет во дворце, он заходил в помещение обеих дам и часами просиживал там, выслушивая их жалобы на жестокое обращение с ними. Кажется, Беатриче первая решилась сказать монсиньору Гверре о созревшем у них замысле. Некоторое время спустя он обещал им свое содействие. По настоянию Беатриче он согласился наконец сообщить об этом необычайном замысле Джакомо Ченчи, без согласия которого ничего нельзя было предпринять, так как он был старшим братом и главой семьи после Франческо. | Quand monsignor Guerra apprenait que le signor Cenci était hors de son palais, il montait à l'appartement des dames et passait plusieurs heures à discourir avec elles et à écouter leurs plaintes des traitements incroyables auxquels toutes les deux étaient en butte. Il paraît que Béatrix la première osa parler de vive voix à monsignor Guerra du projet auquel elles s'étaient arrêtées. Avec le temps il y donna les mains; et, vivement pressé à diverses reprises par Béatrix, il consentit enfin à communiquer cet étrange dessein à Giacomo Cenci, sans le consentement duquel on ne pouvait rien faire, puisqu'il était le frère aîné et chef de la maison après François. |
| Джакомо было очень легко втянуть в заговор, так как отец обращался с ним чрезвычайно плохо и не оказывал ему никакой помощи, что было особенно чувствительно для Джакомо, который был женат и имел шестерых детей. Чтобы решить вопрос о том, каким способом умертвить Франческо Ченчи, назначили встречу в доме монсиньора Гверры. Дело обсуждалось с соблюдением всех необходимых формальностей, и по каждому вопросу было получено согласие молодой девушки и ее мачехи. Когда наконец решение было принято, для выполнения плана избрали двух вассалов Франческо Ченчи, которые его смертельно ненавидели. Одного из них звали Марцио; это был человек мужественный и любил детей Франческо; ради них он согласился принять участие в преступлении. Второй, Олимпио, был в свое время назначен князем Колонной на пост коменданта крепости Петрелла, в Неаполитанском королевстве; но затем, по настоянию Франческо Ченчи, имевшего на него огромное влияние, князь сместил Олимпио с этой должности. | On trouva de grandes facilités à l'attirer dans la conspiration; il était extrêmement maltraité par son père, qui ne lui donnait aucun secours, chose d'autant plus sensible à Giacomo qu'il s'était marié et avait six enfants. On choisit pour s'assembler et traiter des moyens de donner la mort à François Cenci l'appartement de monsignor Guerra. L'affaire se traita avec toutes les formes convenables, et l'on prit sur toutes choses le vote de la belle-mère et de la jeune fille. Quand enfin le parti fut arrêté, on fit choix de deux vassaux de François Cenci, lesquels avaient conçu contre lui une haine mortelle. L'un d'eux s'appelait Marzio; c'était un homme de coeur, fort attaché aux malheureux enfants de François, et, pour faire quelque chose qui leur fût agréable, il consentit à prendre part au parricide. Olimpio, le second, avait été choisi pour châtelain de la forteresse de la Petrella, au royaume de Naples, par le prince Colonna; mais, par son crédit tout-puissant auprès du prince, François Cenci l'avait fait chasser. |
| С двумя этими людьми договорились обо всем. Так как Франческо Ченчи объявил, что он проведет лето в крепости Петрелла, чтобы отдохнуть от римской духоты, то явилась мысль привлечь к этому делу десяток неаполитанских бандитов. Олимпио взялся нанять их. Решили сделать так: бандиты спрячутся в лесах, окружающих Петреллу; их предупредят, когда Франческо Ченчи надумает выехать из замка; они его похитят в пути и потребуют с семьи большой выкуп; дети будут вынуждены поехать в Рим, чтобы достать эти деньги, но сделают вид, что не могут собрать так быстро требуемую сумму, и тогда бандиты, не получая денег, выполнят свою угрозу и убьют Франческо Ченчи. Таким образом, никто не догадается, кто истинные виновники его смерти. | On convint de toute chose avec ces deux hommes; François Cenci ayant annoncé que, pour éviter le mauvais air de Rome, il irait passer l'été suivant dans cette forteresse de la Petrella, on eut l'idée de réunir une douzaine de bandits napolitains. Olimpio se chargea de les fournir. On décida qu'on les ferait cacher dans les forêts voisines de la Petrella, qu'on les avertirait du moment où François Cenci se mettrait en chemin, qu'ils l'enlèveraient sur la route, et feraient annoncer à sa famille qu'ils le délivreraient moyennant une forte rançon. Alors les enfants seraient obligés de retourner à Rome pour amasser la somme demandée par les brigands; ils devaient feindre de ne pas trouver cette somme avec rapidité, et les brigands, suivant leur menace, ne voyant point arriver l'argent, auraient mis à mort François Cenci. De cette façon, personne ne devait être amené à soupçonner les véritables auteurs de cette mort. |
| Но когда с наступлением лета Франческо Ченчи выехал из Рима в Петреллу, шпион, который должен был известить бандитов об этом, запоздал, и те не успели выйти из леса на большую дорогу. Ченчи благополучно добрался до Петреллы, а бандиты, которым надоело ждать сомнительной добычи, ушли грабить в другое место. | Mais, l'été venu, lorsque François Cenci partit de Rome pour la Petrella, l'espion qui devait donner avis du départ, avertit trop tard les bandits placés dans les bois, et ils n'eurent pas le temps de descendre sur la grande route. Cenci arriva sans encombre à la Petrella; les brigands, las d'attendre une proie douteuse, allèrent voler ailleurs pour leur propre compte. |
| Живя в Петрелле, Ченчи, старик осторожный и подозрительный, никогда не выезжал из крепости один. Так как немощи, связанные с возрастом и невыносимые для него, увеличивали его раздражительность, он стал еще более жестоко обращаться с несчастными женщинами, утверждая, что они радуются его слабости. | De son côté, Cenci, vieillard sage et soupçonneux, ne se hasardait jamais à sortir de la forteresse. Et, sa mauvaise humeur augmentant avec les infirmités de l'âge, qui lui étaient insupportables, il redoublait les traitements atroces qu'il faisait subir aux deux pauvres femmes. Il prétendait qu'elles se réjouissaient de sa faiblesse. |
| Беатриче, доведенная до крайности унижениями, которым отец ее подвергал, велела позвать к стенам крепости Марцио и Олимпио. Ночью, когда отец спал, она переговорила с ними через слуховое окошко и передала письмо монсиньору Гверре. | Béatrix, poussée à bout par les choses horribles qu'elle avait à supporter, fit appeler sous les murs de la forteresse Marzio et Olimpio. Pendant la nuit, tandis que son père dormait, elle leur parla d'une fenêtre basse et leur jeta des lettres qui étaient adressées à monsignor Guerra. |
| В этом письме она просила монсиньора Гверру обещать Марцио и Олимпио тысячу пиастров, если они возьмутся убить сами Франческо Ченчи. Треть этой суммы должна была быть выплачена им монсиньором Гверрой в Риме до убийства, а остальные две трети - Лукрецией и Беатриче после убийства, когда они завладеют казной Франческо Ченчи. | Au moyen de ces lettres, il fut convenu que monsignor Guerra promettrait à Marzio et Olimpio mille piastres s'ils voulaient se charger eux-mêmes de mettre à mort François Cenci. Un tiers de la somme devait être payé à Rome, avant l'action, par monsignor Guerra, et les deux autres tiers par Lucrèce et Béatrix, lorsque, la chose faite, elles seraient maîtresses du coffre-fort de Cenci. |
| Было, кроме того, условлено, что убийство будет совершено в день рождества богоматери, и с этой целью оба бандита были тайком впущены в крепость. Но Лукрецию остановило уважение к празднику богоматери, и она упросила Беатриче отложить убийство на один день для того, чтобы не совершить двойного греха. | Il fut convenu de plus que la chose aurait lieu le jour de la Nativité de la Vierge, et à cet effet ces deux hommes furent introduits avec adresse dans la forteresse. Mais Lucrèce fut arrêtée par le respect dû à une fête de la Madone, et elle engagea Béatrix à différer d'un jour, afin de ne pas commettre un double pêché. |
| 9 сентября 1598 года вечером жена и дочь весьма ловко подбавили опиума в питье Франческо Ченчи, которого вообще трудно было обмануть, и он погрузился в глубокий сон. | Ce fut donc le 9 septembre 1598, dans la soirée, que, la mère et la fille ayant donné de l'opium avec beaucoup de dextérité à François Cenci, cet homme si difficile à tromper, il tomba dans un profond sommeil. |
| Около полуночи Беатриче самолично впустила Марцио и Олимпио в крепость, а затем вместе с Лукрецией провела их в комнату крепко спящего старика. Там их оставили, чтобы они выполнили все, как было условлено, а сами женщины ушли ждать в соседнюю комнату. Вдруг они увидели перед собой обоих бандитов с бледными и искаженными лицами. | Vers minuit, Béatrix introduisit elle-même dans la forteresse Marzio et Olimpio; ensuite Lucrèce et Béatrix les conduisirent dans la chambre du vieillard, qui dormait profondément. Là on les laissa afin qu'ils effectuassent ce qui avait été convenu, et les deux femmes allèrent attendre dans une chambre voisine. Tout à coup elles virent revenir ces deux hommes avec des figures pâles, et comme hors d'eux-mêmes. |
| - Что случилось? - воскликнули женщины. | -- Qu'y a-t-il de nouveau? s'écrièrent les femmes. |
| - А то, что это низко и позорно, - ответили они, - убивать спящего старика. Жалость помешала нам посягнуть на него. | -- Que c'est une bassesse et une honte, répondirent-ils, de tuer un pauvre vieillard endormi! la pitié nous a empêchés d'agir. |
| При этих словах Беатриче охватил гнев, и она обрушилась на них с такими словами: | En entendant cette excuse, Béatrix fut saisie d'indignation et commença à les injurier, disant : |
| - Значит, у вас, двоих мужчин, не хватило мужества убить спящего, хотя вы отлично знали, на какое дело идете! Вы, конечно, не посмеете даже взглянуть ему в лицо, когда он проснется! И вы за это осмеливаетесь брать деньги! Ну что ж, раз ваша трусость заставляет меня это сделать, я сама убью своего отца. Но и вам тогда недолго придется жить! | -- Donc, vous autres hommes, bien préparés à une telle action, vous n'avez pas le courage de tuer un homme qui dort! bien moins encore oseriez-vous le regarder en face s'il était éveillé! Et c'est pour en finir ainsi que vous osez prendre de l'argent! Eh bien! puisque votre lâcheté le veut, moi-même je tuerai mon père; et quant à vous autres, vous ne vivrez pas longtemps! |
| Воодушевленные этими пламенными словами и боясь, что им меньше заплатят, убийцы решительно вошли в комнату спящего, куда последовали за ними обе женщины. У одного из бандитов был большой гвоздь, который он приставил к глазу спящего старика, а другой ударом молотка вогнал этот гвоздь в голову. Таким же порядком они вбили второй гвоздь в горло, и несчастная душа Ченчи, отягощенная свежими грехами, была немедленно унесена дьяволом в то время, как тело еще пыталось тщетно сопротивляться. | Animés par ce peu de paroles fulminantes, et craignant quelque diminution dans le prix convenu, les assassins rentrèrent résolument dans la chambre, et furent suivis par les femmes. L'un d'eux avait un grand clou qu'il posa verticalement sur l'oeil du vieillard endormi; l'autre, qui avait un marteau, lui fit entrer dans la tête. On fit entrer de cette même façon un autre grand clou dans la gorge, de façon que cette pauvre âme, chargée de tant de pêchés récents, fut enlevée par les diables; le corps se débattit mais en vain. |
| После этого молодая девушка дала Олимпио толстый кошелек, набитый монетами, а Марцио - принадлежавший ее отцу суконный плащ, обшитый золотым галуном, и отослала обоих. | La chose faite, la jeune donna à Olimpio une grosse bourse remplie d'argent; elle donna à Marzio un manteau de drap garni d'un galon d'or, qui avait appartenu à son père, et elle les renvoya. |
| Оставшись одни, женщины первым делом вытащили большие гвозди, вбитые в голову и горло покойного, а затем, завернув тело в простыню, они протащили его через ряд комнат до галереи, выходящей в маленький заброшенный садик. Оттуда они сбросили тело на большой куст бузины, росшей в этом уединенном месте. Так как в конце галереи находились отхожие места, то они надеялись, что, когда на следующее утро найдут труп старика, упавший в куст, все подумают, что он оступился, направляясь туда. | Les femmes, restées seules, commencèrent par retirer ce grand clou enfoncé dans la tête du cadavre et celui qui était dans le cou; ensuite, ayant enveloppé le corps dans un drap de lit, elles le traînèrent à travers une longue suite de chambres jusqu'à une galerie qui donnait sur un petit jardin abandonné. De là, elles jetèrent le corps sur un grand sureau qui croissait en ce lieu solitaire. Comme il y avait des lieux à l'extrémité de cette petite galerie, elles espérèrent que, lorsque le lendemain on trouverait le corps du vieillard tombé dans les branches du sureau, on supposerait que le pied lui avait glissé, et qu'il était tombé en allant aux lieux. |
| Все случилось в точности так, как они предполагали. Когда утром нашли труп, крепость огласилась воплями, обе женщины поспешили тоже поднять громкий крик, оплакивая внезапную смерть отца и супруга. Но юная Беатриче, имевшая смелость отомстить за поруганную честь, не обладала осторожностью, необходимой в жизненных делах: на другой день утром она отдала женщине, стиравшей в крепости белье, окровавленную простыню, сказав при этом, чтобы та не удивлялась такому обилию крови: у нее, мол, ночью сделалось сильное кровотечение; таким образом, пока что все обошлось благополучно. | La chose arriva précisément comme elles l'avaient prévu. Le matin, lorsqu'on trouva le cadavre, il s'éleva une grande rumeur dans la forteresse; elles ne manquèrent pas de jeter de grands cris, et de pleurer la mort si malheureuse d'un père et d'un époux. Mais la jeune Béatrix avait le courage de la pudeur offensée, et non la prudence nécessaire dans la vie; dès le grand matin, elle avait donné à une femme qui blanchissait le linge dans la forteresse un drap taché de sang, parce que, toute la nuit, elle avait souffert d'un grande perte, de façon que, pour le moment, tout se passa bien. |
| Франческо Ченчи похоронили с почестями, а обе женщины вернулись в Рим для того, чтобы наконец насладиться покоем, которого они так долго были лишены. | On donna une sépulture honorable à François Cenci, et les femmes revinrent à Rome jouir de cette tranquillité qu'elles avaient désirée en vain depuis si longtemps. |
| Они полагали, что счастье их будет вечным, ибо не знали о том, что в это время происходило в Неаполе. | Elles se croyaient heureuses à jamais, parce qu'elles ne savaient pas ce qui se passait à Naples. |
| Правосудие божие не допустило, чтобы столь жестокое отцеубийство осталось безнаказанным: как только в Неаполе узнали о случившемся в крепости Петрелла, оно внушило главному судье сомнение; он послал королевского комиссара с поручением осмотреть тело и арестовать тех, на кого падет подозрение в убийстве. | La justice de Dieu, qui ne voulait pas qu'un parricide si atroce restât sans punition, fit qu'aussitôt qu'on apprit en cette capitale ce qui s'était passé dans la forteresse de la Petrella, le principal juge eut des doutes, et envoya un commissaire royal pour visiter le corps et faire arrêter les gens soupçonnés. |
| Королевский комиссар велел арестовать всех живущих в крепости. Они все были отправлены в Неаполь, закованные в цепи; в их показаниях не было обнаружено ничего подозрительного, если не считать сообщения прачки о том, что она получила от Беатриче окровавленную простыню. Ее спросили, пыталась ли Беатриче объяснить ей, почему на простыне были такие большие пятна крови. Она ответила, что Беатриче говорила ей о своем обычном женском недомогании. Ее спросили, могут ли от него быть пятна такой величины; она ответила, что нет и что пятна были слишком яркого цвета. | Le commissaire royal fit arrêter tout ce qui habitait dans la forteresse. Tout ce monde fut conduit à Naples enchaîné; et rien ne parut suspect dans les dépositions, si ce n'est que la blanchisseuse dit avoir reçu de Béatrix un drap ou des draps ensanglantés. On lui demanda si Béatrix avait cherché à expliquer ces grandes taches de sang; elle répondit que Béatrix avait parlé d'une indisposition naturelle. On lui demanda si des taches d'une telle grandeur pouvaient provenir d'une telle indisposition; elle répondit que non, que les taches sur le drap étaient d'un rouge trop vif. |
| Эти сведения были немедленно посланы в Рим, и все же прошло несколько месяцев, прежде чем власти подумали об аресте детей Франческо Ченчи. Лукреция, Беатриче и Джакомо имели возможность тысячу раз спастись, уехав, например, во Флоренцию под предлогом паломничества или сев на корабль, отходивший из Чивита-Веккьи, но бог не внушил им этой спасительной мысли. | On envoya sur-le-champ ce renseignement à la justice de Rome, et cependant il se passa plusieurs mois avant que l'on songeât, parmi nous, à faire arrêter les enfants de François Cenci. Lucrèce, Béatrix et Giacomo eussent pu mille fois se sauver, soit en allant à Florence sous le prétexte de quelque pèlerinage, soit en s'embarquant à Civita-Vecchia, mais Dieu leur refusa cette inspiration salutaire. |
| Узнав о том, что происходит в Неаполе, монсиньор Гверра тотчас же нанял убийц, поручив им прикончить Марцио и Олимпио. Но убить удалось в Терни только одного Олимпио; что же касается Марцио, то он был схвачен неаполитанскими властями и препровожден в Неаполь, где сознался во всем. | Monsignor Guerra, ayant eu avis de ce qui se passait à Naples, mit sur-le-champ en campagne des hommes qu'il chargea de tuer Marzio et Olimpio; mais le seul Olimpio put être tué à Terni. La justice napolitaine avait fait arrêter Marzio, qui fut conduit à Naples, où sur-le-champ il avoua toutes choses. |
| Это роковое показание было немедленно отослано в Рим, где наконец решились арестовать и заключить в тюрьму Корте-Савелла Джакомо и Бернардо Ченчи, единственных оставшихся в живых сыновей Франческо, а также Лукрецию, его вдову; Беатриче же оставили во дворце ее отца под охраной большого отряда сбиров. Марцио был привезен из Неаполя и также заключен в тюрьму Савелла. +Там ему устроили очную ставку с обеими женщинами, которые решительно все отрицали; особенное упорство проявила Беатриче, ни за что не пожелавшая признать обшитый галуном плащ, который она подарила Марцио. Этот бандит, внезапно восхитившись поразительной красотой девушки и необыкновенным красноречием, с каким она отвечала на вопросы судей, отказался от всех своих показаний, данных в Неаполе. Его подвергли пытке, и он предпочел умереть на дыбе, не признавшись ни в чем: это был достойный дар красоте Беатриче. | Cette déposition terrible fut aussitôt envoyée à la justice de Rome, laquelle se détermina enfin à faire arrêter et conduire à la prison de Corte Savella Jacques et Bernard Cenci, les seuls fils survivants de François, ainsi que Lucrèce, sa veuve. Béatrix fut gardée dans le palais de son père par une grosse troupe de sbires. Marzio fut amené de Naples, et placé, lui aussi, dans la prison Savella; là, on le confronta aux deux femmes, qui nièrent tout avec constance, et Béatrix en particulier ne voulut jamais reconnaître le manteau galonné qu'elle avait donné à Marzio. Celui-ci pénétré d'enthousiasme pour l'admirable beauté et l'éloquence étonnante de la jeune fille répondant au juge, nia tout ce qu'il avait avoué à Naples. On le mit à la question, il n'avoua rien, et préféra mourir dans les tourments; juste hommage à la beauté de Béatrix. |
| Папа Климент VIII был добр и милосерден. Мы уже начали надеяться, что, устыдившись своей вспышки накануне, когда он прервал защитительные речи адвокатов, он простит ту, которая на насилие ответила насилием, правда, не в самую минуту первого покушения, а при повторных попытках совершить преступление. Весь Рим был в тревоге, когда вдруг папе было доложено о насильственной смерти маркизы Констанцы Санта-Кроче. Ее сын, Паоло Санта-Кроче, убил кинжалом свою шестидесятилетнюю мать за то, что она не хотела объявить его своим единственным наследником. | Le pape Clément VIII était doux et miséricordieux. Nous commencions à espérer qu'un peu honteux de la boutade qui lui avait fait interrompre le plaidoyer des avocats, il pardonnerait à qui avait repoussé la force par la force, non pas, à la vérité, au moment du premier crime, mais lorsqu'on tentait de le commettre de nouveau. Rome tout entière était dans l'anxiété, lorsque le pape reçut la nouvelle de la mort violente de la marquise Constance Santa Croce. Son fils Paul Santa Croce venait de tuer à coups de poignard cette dame, âgée de soixante ans, parce qu'elle ne voulait pas s'engager à le laisser héritier de tous ses biens. |
| В докладе, представленном папе, сообщалось, что Санта-Кроче убежал и что не было никакой надежды на то, что удастся поймать его. Папа вспомнил о братоубийстве Массини, совершенном незадолго до этого. Встревоженный частыми случаями убийства близкими родственниками, его святейшество счел себя не вправе проявить милосердие. При получении рокового донесения о Санта-Кроче папа находился в палаццо Монте-Кавалло, где он провел весь день 6 сентября для того, чтобы быть ближе к церкви Санта-Мария-дельи-Анджели, где на следующий день он должен был возвести в сан епископа какого-то немецкого кардинала. | Le rapport ajoutait que Santa Croce avait pris la fuite, et que l'on pouvait conserver l'espoir de l'arrêter. Le pape se rappela le fratricide des Massini, commis peu de temps auparavant. Désolée de la fréquence de ces assassinats commis sur de proches parents, Sa Sainteté ne crut pas qu'il lui fût permis de pardonner. En recevant ce fatal rapport sur Santa Croce, le pape se trouvait au palais Monte Cavallo, où il était le 6 septembre, pour être plus voisin, la matinée suivante, de l'église de Sainte-Marie-des-Anges, où il devait consacrer comme évêque un cardinal allemand. |
| После смерти этого человека, ввиду того, что обвинение не было доказано, судьи решили, что нет достаточных оснований для того, чтобы подвергать пытке сыновей Ченчи или обеих женщин. Их перевели, всех четверых, в замок Святого Ангела, где они прожили спокойно несколько месяцев. | Après la mort de cet homme, le corps du délit n'étant point prouvé, les juges ne trouvèrent pas qu'il y eût raison suffisante pour mettre à la torture soit les deux fils de Cenci, soit les deux femmes. On les conduisit tous quatre au château Saint-Ange, où ils passèrent plusieurs mois fort tranquillement. |
| Казалось, опасность миновала, и никто в Риме больше не сомневался, что прекрасная и столь мужественная девушка, внушавшая всем сочувствие к себе, будет вскоре выпущена на свободу, когда, по несчастью, в руки судебных властей попал бандит, который убил в Терни Олимпио. Привезенный в Рим, этот человек во всем сознался. | Tout semblait terminé, et personne ne doutait plus dans Rome que cette jeune fille si belle, si courageuse, et qui avait inspiré un si vif intérêt, ne fût bientôt mise en liberté, lorsque, par malheur, la justice vint à arrêter le brigand qui, à Terni, avait tué Olimpio; conduit à Rome, cet homme avoua tout. |
| Монсиньор Гверра, скомпрометированный признанием бандита, был немедленно вызван в суд. Ему не избежать было тюрьмы, а также, весьма вероятно, и смертной казни. Но этот удивительный человек, который во всех своих делах пользовался особым покровительством судьбы, спасся почти чудом. Он считался первым красавцем при папском дворе и был слишком хорошо известен в Риме, чтобы незаметно скрыться; к тому же у всех застав города была поставлена усиленная охрана, а дом его с момента вызова в суд, несомненно, все время находился под наблюдением. Надо сказать, что он был высок ростом, отличался белизной кожи и имел красивую белокурую бородку и прекрасные волосы того же цвета. | Monsignor Guerra, si étrangement compromis par l'aveu du brigand, fut cité à comparaître sous le moindre délai; la prison était certaine et probablement la mort. Mais cet homme admirable, à qui la destinée avait donné de savoir bien faire toutes choses, parvint à se sauver d'une façon qui tient du miracle. Il passait pour le plus bel homme de la cour du pape, et il était trop connu dans Rome pour pouvoir espérer de se sauver; d'ailleurs on faisait bonne garde aux portes, et probablement, dès le moment de la citation, sa maison avait été surveillée. Il faut savoir qu'il était fort grand, il avait le visage d'une blancheur parfaite, une belle barbe blonde et des cheveux admirables de la même couleur. |
| С непостижимой быстротой он сговорился с каким-то угольщиком, переоделся в его платье, сбрил свои кудри и бороду, вымазал лицо сажей, купил пару ослов и стал, прихрамывая, ходить по улицам Рима, продавая уголь. Он весьма искусно изображал грубого и глуповатого человека; набив себе рот хлебом и луком, он выкрикивал в разных частях города свой товар, в то время как сотни сбиров искали его не только в Риме, но и по всем дорогам. Наконец, когда лицо его примелькалось большинству сбиров, он решился выйти из Рима, все еще погоняя двух ослов, нагруженных углем. Он повстречал несколько отрядов сбиров, которым и в голову не пришло его арестовать. После этого от него получено только одно письмо; мать послала ему в Марсель денег, и здесь, полагают, что он вступил в войска и сейчас сражается где-нибудь во Франции. | Avec une rapidité inconcevable, il gagna un marchand de charbon, prit ses habits, se fit raser la tête et la barbe, se teignit le visage, acheta deux ânes, et se mit à courir les rues de Rome, et à vendre du charbon en boitant. Il prit admirablement un certain air grossier et hébété, et allait criant partout son charbon avec la bouche pleine de pain et d'oignons, tandis que des centaines de sbires le cherchaient non seulement dans Rome, mais encore sur toutes les routes. Enfin, quand sa figure fut bien connue de la plupart des sbires, il osa sortir de Rome, chassant toujours devant lui ses deux ânes chargés de charbon. Il rencontra plusieurs troupes de sbires qui n'eurent garde de l'arrêter. Depuis, on n'a jamais reçu de lui qu'une seule lettre; sa mère lui a envoyé de l'argent à Marseille, et on suppose qu'il fait la guerre en France, comme soldat. |
| Признание убийцы из Терни и бегство монсиньора Гверры, повергнувшие весь Рим в изумление, настолько усилили подозрение и даже улики против Ченчи, что из замка Святого Ангела их перевели снова в тюрьму Савелла. | La confession de l'assassin de Terni et cette fuite de monsignor Guerra, qui produisit une sensation étonnante dans Rome, ranimèrent tellement les soupçons et même les indices contre les Cenci, qu'ils furent extraits du château Saint-Ange et ramenés à la prison Savella. |
| Оба брата, подвергнутые пытке, не обнаружили того величия духа, какое проявил разбойник Марцио; они малодушно сознались во всем. Синьора Лукреция Петрони, привыкшая к удобствам и роскоши и будучи к тому же по своему сложению довольно тучной, не могла вынести пытки на дыбе и рассказала все, что ей было известно. | Les deux frères, mis à la torture, furent bien loin d'imiter la grandeur d'âme du brigand Marzio; ils eurent la pusillanimité de tout avouer. La signora Lucrèce Petroni était tellement accoutumée à la mollesse et aux aisances du plus grand luxe, et d'ailleurs elle était d'une taille tellement forte, qu'elle ne put supporter la question de la corde; elle dit tout ce qu'elle savait. |
| Совсем иначе держалась Беатриче Ченчи, поразившая всех силой характера и твердостью духа. Ни уговоры, ни угрозы судьи Москатти не достигли своей цели. Она вынесла пытку на дыбе с неслыханным мужеством, не проявив ни малейшей слабости. Судьям ни разу не удалось вырвать у нее показание, которое хотя бы в малейшей степени компрометировало ее; более того, своими остроумными ответами она часто приводила в замешательство знаменитого Улисса Москатти, который вел допрос. Он был настолько удивлен поведением молодой девушки, что счел необходимым довести об этом до сведения его святейшества папы Климента VIII, ныне благополучно правящего. | Mais il n'en fut pas de même de Béatrix Cenci, jeune fille pleine de vivacité et de courage. Les bonnes paroles ni les menaces du juge Moscati n'y firent rien. Elle supporta les tourments de la corde sans un moment d'altération et avec un courage parfait. Jamais le juge ne put l'induire à une réponse qui la compromît le moins du monde; et, bien plus, par sa vivacité pleine d'esprit, elle confondit complètement ce célèbre Ulysse Moscati, juge chargé de l'interroger. Il fut tellement étonné des façons d'agir de cette jeune fille, qu'il crut devoir faire rapport du tout à Sa Sainteté le pape Clément VIII, heureusement régnant. |
| Его святейшество заинтересовался процессом и затребовал к себе все дело. Он заподозрил Улисса Москатти, столь знаменитого своими глубокими познаниями и редкой проницательностью ума, в том, что тот подпал под обаяние красоты Беатриче и щадит ее при допросах. Следствием было то, что его святейшество передал дело в руки другого, более строгого судьи. Действительно, этот варвар предал прекрасное тело пытке ad torturam capillarum (то есть Беатриче Ченчи допрашивали, подвесив ее за волосы)[17]. | Sa Sainteté voulut voir les pièces du procès et l'étudier. Elle craignit que le juge Ulysse Moscati, si célèbre pour sa profonde science et la sagacité si supérieure de son esprit, n'eût été vaincu par la beauté de Béatrix et ne la ménageât dans les interrogatoires. Il suivit de là que Sa Sainteté lui ôta la direction de ce procès et la donna à un autre juge plus sévère. En effet, ce barbare eut le courage de tourmenter sans pitié un si beau corps ad toturam capillorum (c'est-à-dire qu'on donna la question à Béatrix Cenci en la suspendant par les cheveux). |
| 17 См. трактат "De suppliciis" Фариначчи, знаменитого законоведа той эпохи. Вы найдете там подробное описание ужасных пыток, о которых нам, чувствительным людям XIX века, даже читать невыносимо; однако же их твердо перенесла шестнадцатилетняя римлянка, покинутая своим возлюбленным. (Прим. автора.) Фариначчи (1554-1613) - итальянский юрист, занимавший при папской курии видные государственные должности. Собрание его сочинений было издано впервые в 1620 году и впоследствии неоднократно переиздавалось. | |
| Когда она была поднята на дыбу, новый судья велел привести к Беатриче ее мачеху и братьев. Как только Джакомо и Лукреция увидели ее, они воскликнули: | Pendant qu'elle était attachée à la corde, ce nouveau juge fit paraître devant Béatrix sa belle-mère et ses frères. Aussitôt que Giacomo et la signora Lucrèce la virent : |
| - Грех совершен, и теперь надо покаяться! Незачем позволять терзать свое тело из-за ненужного упорства. | -- Le péché est commis, lui crièrent-ils; il faut faire aussi la pénitence, et ne pas se laisser déchirer le corps par une vaine obstination. |
| - Вы хотите покрыть наш дом позором и умереть в бесчестии! - вскричала молодая девушка. - Вы совершаете большую ошибку, но раз вы этого хотите, пусть будет так. | -- Donc vous voulez couvrir de honte notre maison, répondit la jeune fille, et mourir avec ignominie? Vous êtes dans une grande erreur; mais, puisque vous le voulez, qu'il en soit ainsi. |
| Повернув голову к сбирам, она сказала: | Et, s'étant tournée vers les sbires : |
| - Развяжите меня: пусть мне прочтут показания моей матери, чтобы я могла подтвердить то, что должно быть подтверждено, и отвергнуть то, что должно быть отвергнуто. | -- Détachez-moi, leur dit-elle, et qu'on me lise l'interrogatoire de ma mère, j'approuverai ce qui doit être approuvé, et je nierai ce qui doit être nié. |
| Так и было сделано; она подтвердила то, что в показаниях соответствовало истине[18]. Тотчас же со всех них сняли цепи; Беатриче, не видевшая братьев в течение пяти месяцев, захотела пообедать вместе с ними, и они провели весь день очень весело. | Ainsi fut fait; elle avoua tout ce qui était vrai. Aussitôt on ôta les chaînes à tous, et parce qu'il y avait cinq mois qu'elle n'avait vu ses frères, elle voulut dîner avec eux; et ils passèrent tous quatre une journée fort gaie. |
| 18 У Фариначчи приведено несколько фраз из показаний Беатриче. Они трогательны своей простотой. (Прим. автора.) | |
| Но на следующее утро их снова разлучили; обоих братьев перевели в тюрьму Тординона, а женщин оставили в тюрьме Савелла. Святейший отец, прочитав протокол, содержавший их показания, велел немедленно же привязать их к хвостам необъезженных лошадей и предать таким образом смерти. | Mais le jour suivant ils furent séparés de nouveau; les deux frères furent conduits à la prison de Tordinona, et les femmes restèrent à la prison Savella. Notre saint père le pape, ayant vu l'acte authentique contenant les aveux de tous, ordonna que sans délai ils fussent attachés à la queue de chevaux indomptés et ainsi mis à mort. |
| Рим содрогнулся, услышав об этом суровом приговоре. Многие кардиналы и князья бросились к ногам папы, умоляя его разрешить этим несчастным защищаться перед его святейшеством. | Rome entière frémit en apprenant cette décision rigoureuse. Un grand nombre de cardinaux et de princes allèrent se mettre à genoux devant le pape, le suppliant de permettre à ces malheureux de présenter leur défense. |
| - А разве они дали возможность своему старому отцу защищаться? - воскликнул папа в негодовании. | -- Et eux, ont-ils donné à leur vieux père le temps de présenter la sienne? répondit le pape indigné. |
| Наконец в виде особой милости папа согласился на то, чтобы казнь была отложена на двадцать пять дней. Тотчас же лучшие адвокаты Рима принялись сочинять защитительные речи по этому делу, которое привело весь город в смятение и наполнило сердца жалостью. На двадцать пятый день защитники предстали перед его святейшеством. Первым заговорил Никол? де Ангалис; но не успел он прочесть и двух строчек из своей речи, как Климент VIII прервал его. | Enfin, par grâce spéciale, il voulut bien accorder un sursis de vingt-cinq jours. Aussitôt les premiers avocats se mirent à écrire dans cette cause qui avait rempli la ville de trouble et de pitié. Le vingt-cinquième jour, ils parurent tous ensemble devant Sa Sainteté. Nicolo De' Angalis parla le premier, mais il avait à peine lu deux lignes de sa défense, que Clément VIII l'interrompit : |
| - Значит, - воскликнул он, - в Риме можно найти людей, которые убивают своих отцов, и адвокатов, которые их защищают? | -- Donc, dans Rome, s'écria-t-il, on trouve des hommes qui tuent leur père, et ensuite des avocats pour défendre ces hommes! |
| Все молчали; один Фариначчи осмелился заговорить. | Tous restaient muets, lorsque Farinacci osa élever la voix. |
| - Святой отец, - сказал он, - мы пришли сюда не для того, чтобы оправдывать преступление, а для того, чтобы доказать, если это в наших силах, что некоторые из этих несчастных, или, во всяком случае, один из них, невиновны в преступлении. | -- Très-saint-père, dit-il, nous ne sommes pas ici pour défendre le crime, mais pour prouver, si nous le pouvons, qu'un ou plusieurs de ces malheureux sont innocents du crime. |
| Папа знаком разрешил ему говорить, и он говорил целых три часа, после чего папа взял у всех приготовленные речи и велел им удалиться. Когда они уходили, Альтьери несколько задержался; опасаясь гнева его святейшества, он опустился перед ним на колени и сказал: | Le pape lui fit signe de parler, et il parla trois grandes heures, après quoi le pape prit leurs écritures à tous et les renvoya. Comme ils s'en allaient, l'Altieri marchait le dernier; il eut peur de s'être compromis, et alla se mettre à genoux devant le pape, disant : |
| - Как защитник несчастных, я не мог не принять участия в этом деле. | -- Je ne pouvais pas faire moins que de paraître dans cette cause, étant avocat des pauvres. |
| На что папа ответил: | A quoi le pape répondit : |
| - Я дивлюсь не вам, а другим. | -- Nous ne nous étonnons pas de vous, mais des autres. |
| Папа не захотел ложиться в постель и всю ночь напролет читал речи адвокатов; ему помогал в этой работе кардинал Сан-Марчелло. Его святейшество до того был растроган, что многие возымели надежду на спасение жизни несчастных. Чтобы спасти сыновей Франческо, адвокаты возложили всю вину на Беатриче. Так как во время процесса было доказано, что отец по отношению к ней несколько раз пытался применить насилие, то адвокаты надеялись, что ей простят убийство, поскольку она прибегала к законной самозащите: а при таких условиях если бы главной виновнице убийства была дарована жизнь, то разве могли бы осудить на смерть ее братьев, действовавших по ее наущению? | Le pape ne voulut point se mettre au lit, mais passa toute la nuit à lire les plaidoyers des avocats, se faisant aider en ce travail par le cardinal de Saint-Marcel; Sa Sainteté parut tellement touchée, que plusieurs conçurent quelque espoir pour la vie de ces malheureux. Afin de sauver les fils, les avocats rejetaient tout le crime sur Béatrix. Comme il était prouvé dans le procès que plusieurs fois son père avait employé la force dans un dessein criminel, les avocats espéraient que le meurtre lui serait pardonné, à elle comme se trouvant dans le cas de légitime défense; s'il en était ainsi, l'auteur principal du crime obtenant la vie, comment ses frères, qui avaient été séduits par elle, pouvaient-ils être punis de mort? |
| После этой ночи, посвященной обязанностям судьи, Климент VIII приказал отвести обвиняемых в тюрьму и поместить каждого из них отдельно. Это обстоятельство пробудило большие надежды у жителей Рима, которых во всем этом деле интересовала только судьба Беатриче. Все знали, что она любила монсиньора Гверру, но никогда ни в чем не погрешила против добродетели; как же, не нарушая справедливости, можно было обвинить ее в чудовищном преступлении и казнить за то, что она воспользовалась законным правом самозащиты? Значит, лучше было бы, если бы она согласилась? Неужели людское правосудие должно было усугубить страдания этого прелестного существа, столь достойного сострадания и уже столь несчастного? После унылой жизни, полной всевозможных страданий, выпавших на ее долю, когда она еще не достигла шестнадцати лет, не имела ли она права на немногие менее ужасные дни? В Риме, казалось, все были заняты ее защитой. Разве ее не оправдали бы, если бы она поразила кинжалом Франческо Ченчи, когда он в первый раз посягнул на ее честь? | Après cette nuit donnée à ses devoirs de juge, Clément VIII ordonna que les accusés fussent reconduits en prison, et mis au secret. Cette circonstance donna de grandes espérances à Rome, qui dans toute cette cause ne voyait que Béatrix. Il était avéré qu'elle avait aimé monsignor Guerra, mais n'avait jamais transgressé les règles de la vertu la plus sévère : on ne pouvait donc, en véritable justice, lui imputer les crimes d'un monstre, et on la punirait parce qu'elle avait usé du droit de se défendre! qu'eût-on fait si elle eût consenti? Fallait-il que la justice humaine vînt augmenter l'infortune d'une créature si aimable, si digne de pitié et déjà si malheureuse? Après une vie si triste qui avait accumulé sur elle tous les genres de malheurs avant qu'elle eût seize ans, n'avait-elle pas droit enfin à quelques jours moins affreux? Chacun dans Rome semblait chargé de sa défense. N'eût-elle pas été pardonnée si, la première fois que François Cenci tenta le crime, elle l'eût poignardé? |
| В пятницу в двадцать два часа (четыре часа пополудни) он велел позвать к себе римского губернатора Ферранте Таверну и сказал ему в точности следующее: | Le vendredi à 22 heures (4 heures du soir), il fit appeler Ferrante Taverna, gouverneur de Rome, et lui dit ces propres paroles : |
| - Мы поручаем вам дело Ченчи для того, чтобы вы без промедления позаботились о торжестве правосудия. | -- Nous vous remettons l'affaire des Cenci, afin que justice soit faite par vos soins et sans nul délai. |
| Губернатор вернулся в свой дворец, взволнованный этим приказанием. Он вынес тотчас же смертный приговор и созвал совет, чтобы обсудить вопрос о способе казни. | Le gouverneur revint à son palais fort touché de l'ordre qu'il venait de recevoir; il expédia aussitôt la sentence de mort, et rassembla une congrégation pour délibérer sur le mode d'exécution. |
| В субботу утром 11 сентября 1599 года знатнейшие вельможи Рима, члены братства Confortatori[19] направились в обе тюрьмы - в Корте-Савелла, где находились Беатриче и ее мачеха, и в Тординону, где были заключены Джакомо и Бернардо Ченчи. Всю ночь с пятницы на субботу римские вельможи, которые были посвящены в обстоятельства дела, только и делали, что бегали от палаццо Монте-Кавалло к дворцам важнейших кардиналов, стараясь добиться, чтобы женщин по крайней мере казнили внутри тюрьмы, а не на позорном эшафоте, и чтобы был помилован юный Бернардо Ченчи, который явно не мог участвовать ни в каком заговоре, так как ему едва исполнилось пятнадцать лет. Особенное усердие проявил в эту ночь благородный кардинал Сфорца; но, несмотря на все свое могущество, этот вельможа ничего не мог добиться. Преступление Санта-Кроче, говорил он, было гнусным преступлением, совершенным ради денег, между тем как Беатриче совершила преступление для того, чтобы спасти свою честь. | Samedi matin, 11 septembre 1599, les premiers seigneurs de Rome, membres de la confrérie des confortatori, se rendirent aux deux prisons, à Corte Savella, où étaient Béatrix et sa belle-mère, et à Tordinona, où se trouvaient Jacques et Bernard Cenci. Pendant toute la nuit du vendredi au samedi, les seigneurs romains qui avaient su ce qui se passait ne firent autre chose que de courir du palais de Monte Cavallo à ceux des principaux cardinaux, afin d'obtenir au moins que les femmes fussent mises à mort dans l'intérieur de la prison, et non sur un infâme échafaud; et que l'on fît grâce au jeune Bernard Cenci, qui, à peine âgé de quinze ans, n'avait pu être admis à aucune confidence. Le noble cardinal Sforza s'est surtout distingué par son zèle dans le cours de cette nuit fatale, mais quoique prince si puissant, il n'a pu rien obtenir. Le crime de Santa Croce était un crime vil, commis pour l'avoir de l'argent, et le crime de Béatrix fut commis pour sauver l'honneur. |
| 19 Утешители (итал.). В обязанность их входило проводить с осужденными последние часы перед казнью и давать им религиозное утешение. (Ред.) | |
| В то время, как самые могущественные кардиналы теряли понапрасну время, Фариначчи, нашему великому законоведу, удалось проникнуть к самому папе; представ перед его святейшеством, этот замечательный человек сумел своим красноречием тронуть сердце папы и благодаря своей настойчивости добился помилования Бернардо Ченчи. | Pendant que les cardinaux les plus puissants faisaient tant de pas inutiles, Farinacci, notre grand jurisconsulte, a bien eu l'audace de pénétrer jusqu'au pape; arrivé devant Sa Sainteté, cet homme étonnant a eu l'adresse d'intéresser sa conscience, et enfin il a arraché à force d'importunités la vie de Bernard Cenci. |
| Когда папа произнес эти милостивые слова, было уже, вероятно, четыре часа утра (была суббота 11 сентября). Всю ночь на площади у моста Святого Ангела шли работы, необходимые для завершения этой мрачной трагедии. Между тем все бумаги, относившиеся к смертному приговору, могли быть изготовлены только к пяти часам утра, вследствие чего роковая весть была сообщена спокойно спавшим несчастным узникам лишь в шесть часов. | Lorsque le pape prononça ce grand mot, il pouvait être quatre heures du matin (du samedi 11 septembre). Toute la nuit on avait travaillé sur la place du pont Saint-Ange aux préparatifs de cette cruelle tragédie. Cependant toutes les copies nécessaires de la sentence de mort ne purent être terminées qu'à cinq heures du matin, de façon que ce ne fut qu'à six heures du matin que l'on put aller annoncer la fatale nouvelle à ces pauvres malheureux, qui dormaient tranquillement. |
| В первые минуты молодая девушка была не в силах одеться. Она долго испускала душераздирающие крики, предаваясь самому безудержному отчаянию. | La jeune fille, dans les premiers moments, ne pouvait même trouver des forces pour s'habiller. Elle jetait des cris perçants et continuels, et se livrait sans retenue au plus affreux désespoir. |
| - О боже, возможно ли, что я должна так неожиданно умереть? | -- Comment est-ce possible, ah! Dieu! s'écriait-elle, qu'ainsi à l'improviste je doive mourir? |
| Лукреция Петрони, наоборот, не произнесла ни одного лишнего слова; прежде всего она опустилась на колени, чтобы помолиться, а затем спокойно предложила своей падчерице пойти с ней в капеллу, где обе должны были приготовиться к великому переходу от жизни к смерти. | Lucrèce Petroni, au contraire, ne dit rien que de fort convenable; d'abord elle pria à genoux, puis exhorta tranquillement sa fille à venir avec elle à la chapelle, où elles devaient toutes deux se préparer à ce grand passage de la vie à la mort. |
| Ее слова вернули спокойствие Беатриче; насколько вначале она была полна возмущения и необузданного гнева, настолько же стала спокойна и рассудительна после того, как мачеха напомнила этой великой душе о ее достоинстве. С этой минуты она хранила до конца полное самообладание, которое привело в изумление весь Рим. | Ce mot rendit toute sa tranquillité à Béatrix; autant elle avait montré d'extravagance et d'emportement d'abord, autant elle fut sage et raisonnable dès que sa belle-mère eut rappelé cette grande âme à elle-même. Dès ce moment elle a été un miroir de constance que Rome entière a admiré. |
| Она попросила, чтобы ей прислали нотариуса для составления завещания, и просьба ее была уважена. Она велела похоронить ее в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио[20] и завещала триста тысяч франков женскому монастырю Стимате (в честь стигматов святого Франциска): эта сумма должна была пойти на приданое пятидесяти бедным девушкам. Под влиянием этого примера растроганная синьора Лукреция тоже составила завещание, согласно которому ее тело должно быть погребено в церкви Сан-Джорджо; она завещала этой церкви пятьсот тысяч франков на раздачу милостыни и сделала еще много других благочестивых пожертвований. | Elle a demandé un notaire pour faire son testament, ce qui lui a été accordé. Elle a prescrit que son corps fût à Saint-Pierre in Montorio; elle a laissé trois cent mille francs aux Stimâte (religieuses des Stigmates de Saint François); cette somme doit servir à doter cinquante pauvres filles. Cet exemple a ému la signora Lucrèce, qui, elle aussi, a fait son testament et ordonné que son corps fût porté à Saint-Georges; elle a laissé cinq cent mille francs d'aumônes à cette église et fait d'autres legs pieux. |
| 20 Она велела похоронить ее в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио. - В этом месте итальянской рукописи Стендаль записал: "12 мая 1833 года я тщетно искал надписи на плитах алтаря. Монахи говорили мне, что тело бедной Беатриче погребено у алтаря, но точное место неизвестно". | |
| В восемь часов они исповедались, прослушали мессу и причастились. Но, прежде чем пойти к мессе, Беатриче подумала, что будет нехорошо, если она взойдет на эшафот перед всем народом в богатой одежде, которая была на ней. Она велела принести два платья: одно для себя, другое для мачехи. Они были такие же, как у монахинь, без украшений на груди и на плечах, со складками и широкими рукавами. Платье мачехи было из черной материи, платье молодой девушки - из голубой тафты, с толстой веревкой вместо пояса. | A huit heures elles se confessèrent, entendirent la messe, et reçurent la sainte communion. Mais, avant d'aller à la messe, la signora Béatrix considéra qu'il n'était pas convenable de paraître sur l'échafaud, aux yeux de tout le peuple, avec les riches habillements qu'elles portaient. Elle ordonna deux robes, l'une pour elle, l'autre pour sa mère. Ces robes furent faites comme celles des religieuses, sans ornements à la poitrine et aux épaules, et seulement plissées avec des manches larges. La robe de la belle-mère fut de toile de coton noir; celle de la jeune fille de taffetas bleu avec une grosse corde qui ceignait la ceinture. |
| Когда принесли платья, синьора Беатриче, стоявшая на коленях, встала и сказала синьоре Лукреции: | Lorsqu'on apporta les robes, la signora Béatrix, qui était à genoux, se leva et dit à la signora Lucrèce : |
| - Матушка, час наших страданий приближается; нам надо приготовиться, переменить платья и в последний раз помочь друг другу. | -- Madame ma mère, l'heure de notre passion approche; il sera bien que nous nous préparions, que nous prenions ces autres habits, et que nous nous rendions pour la dernière fois le service réciproque de nous habiller. |
| На площади у моста Святого Ангела был сооружен большой эшафот, на котором возвышалась mannaia (нечто вроде гильотины). В тринадцать часов (восемь часов утра)[21] члены братства милосердия принесли к дверям тюрьмы свое большое распятие. Первым вышел из тюрьмы Джакомо Ченчи; он с благоговением опустился в дверях на колени, сотворил молитву и приложился к святым язвам Христа; за ним следовал его младший брат, Бернардо Ченчи, тоже со связанными руками и с дощечкой перед глазами. Собралась огромная толпа народа, и в это мгновение произошла давка оттого, что из окна почти прямо на голову одного из кающихся братьев, державшего зажженный факел рядом с хоругвью, свалился сосуд. | On avait dressé sur la place du pont Saint-Ange un grand échafaud avec un cep et une mannaja (sorte de guillotine). Sur les treize heures (à huit heures du matin), la compagnie de la Miséricorde apporta son grand crucifix à la porte de la prison. Giacomo Cenci sortit le premier de la prison; il se mit à genoux dévotement sur le seuil de la porte, fit sa prière et baisa les saintes plaies du crucifix. Il était suivi de Bernard Cenci, son jeune frère, qui, lui aussi, avait les mains liées et une petite planche devant les yeux. La foule était énorme, et il y eut du tumulte à cause d'un vase qui tomba d'une fenêtre presque sur la tête d'un des pénitents qui tenait une torche allumée à côté de la bannière. |
| 21 В тринадцать часов (восемь часов утра). - В Италии часы суток отсчитывались от захода солнца, а потому счет времени в Италии более или менее расходился со счетом времени, принятым в других странах Европы, в зависимости от сезона. | |
| Все взоры были устремлены на обоих братьев, когда вдруг к ним подошел римский фискал и объявил: | Tous regardaient les deux frères, lorqu'à l'improviste s'avança le fiscal de Rome, qui dit : |
| - Синьор Бернардо, господь дарует вам жизнь; сопровождайте ваших родственников и молитесь за них. | -- Signor Bernardo, Notre-Seigneur vous fait grâce de la vie; soumettez-vous à accompagner vos parents et priez Dieu pour eux. |
| Тотчас же два confortatori сняли дощечку, висевшую перед его глазами. Палач усадил на тележку Джакомо Ченчи и снял с него одежду для того, чтобы публично пытать его раскаленными щипцами. Когда палач подошел к Бернардо, он проверил подпись под актом помилования, развязал юношу, снял с него ручные кандалы, и так как в виду предстоящей пытки он тоже был раздет, то палач накинул на него роскошный плащ с золотым галуном (говорят, это был тот самый плащ, который Беатриче отдала Марцио как плату за убийство в крепости Петрелла). Огромную толпу, собравшуюся на улицах, у окон и на крышах, охватило волнение, послышался неясный гул, все повторяли друг другу, что этому мальчику дарована жизнь. | A l'instant ses deux confortatori lui ôtèrent la petite planche qui était devant ses yeux. Le bourreau arrangeait sur la charrette Giacomo Cenci et lui avait ôté son habit afin de pouvoir le tenailler. Quand le bourreau vint à Bernard, il vérifia la signature de la grâce, le délia, lui ôta les menottes, et, comme il était sans habit, devant être tenaillé, le bourreau le mit sur la charrette et l'enveloppa du riche manteau de drap galonné d'or. (On a dit que c'était le même qui fut donné par Béatrix à Marzio après l'action dans la forteresse de Petrella.) La foule immense qui était dans la rue, aux fenêtres et sur les toits, s'émut tout à coup; on entendait un bruit sourd et profond, on commençait à se dire que cet enfant avait sa grâce. |
| Раздалось пение псалмов, и процессия медленно двинулась через площадь Навоне к тюрьме Савелла. У тюрьмы процессия остановилась, из дверей вышли обе женщины, опустились на колени перед святым распятием, затем двинулись пешком, одна вслед за другой. Они были одеты, как описано выше: с головы их до самого пояса спускались покрывала из тафты. | Les chants des psaumes commencèrent et la procession s'achemina lentement par la place Navonne vers la prison Savella. Arrivée à la porte de la prison, la bannière s'arrêta, les deux femmes sortirent, firent leur adoration au pied du saint crucifix et ensuite s'acheminèrent à pied l'une à la suite de l'autre. Elles étaient vêtues ainsi qu'il a été dit, la tête couverte d'un grand voile de taffetas qui arrivait presque jusqu'à la ceinture. |
| У синьоры Лукреции, как у вдовы, было черное покрывало, на ногах - черные бархатные туфли без каблуков, согласно обычаю. | La signora Lucrèce, en sa qualité de veuve, portait un voile noir et des mules de velours noir sans talons selon l'usage. |
| Покрывало девушки было из голубой тафты, так же как и ее платье; кроме того, на плечи был накинут плащ из серебряной парчи; на ней была юбка фиолетового сукна и белые бархатные туфли, изящно зашнурованные малиновыми шнурками. Когда она ступала в этих одеждах, все ее движения были исполнены необычайной грации, и слезы невольно навертывались на глазах всех, кто видел, как она медленно шла в последних рядах процессии. | Le voile de la jeune fille était de taffetas bleu, comme sa robe; elle avait de plus un grand voile de drap d'argent sur les épaules, une jupe de drap violet, et des mules de velours blanc, lacées avec élégance et retenues par des cordons cramoisis. Elle avait une grâce singulière en marchant dans ce costume, et les larmes venaient dans tous les yeux à mesure qu'on l'apercevait s'avançant lentement dans les derniers rangs de la procession. |
| У обеих женщин руки были привязаны к туловищу выше локтя, но кисти рук были свободны, так что они могли нести распятие, которое держали прямо перед глазами. Рукава их платьев были настолько широки, что можно было видеть их руки, стянутые у кисти рукавом рубашки по здешней моде. | Les femmes avaient toutes les deux les mains libres, mais les bras liés au corps, de façon que chacune d'elles pouvait porter un crucifix; elles le tenaient fort près des yeux. Les manches de leurs robes étaient fort larges, de façon qu'on voyait leurs bras, qui étaient couverts d'une chemise serrée aux poignets, comme c'est l'usage en ce pays. |
| Синьора Лукреция, отличавшаяся менее твердым характером, почти все время плакала. Юная Беатриче, напротив, вела себя мужественно: перед каждой церковью, мимо которой проходила процессия, она опускалась на колени и, устремив на нее взор, твердым голосом говорила: "Adoramus te, Christe!"[22]. | La signora Lucrèce, qui avait le coeur moins ferme, pleurait presque continuellement; la jeune Béatrix, au contraire, montrait un grand courage; et tournant les yeux vers chacune des églises devant lesquelles la procession passait, se mettait à genoux pour un instant et disait d'une voix ferme : Adoramus te, Christe! |
| 22 "Поклоняемся тебе, Христос!" (лат.) | |
| В это время несчастного Джакомо Ченчи пытали на тележке раскаленными щипцами; он стойко переносил страдания. | Pendant ce temps, le pauvre Giacomo Cenci était tenaillé sur sa charrette et montrait beaucoup de constance. |
| Процессия с трудом пересекла площадь у моста Святого Ангела: так много там скопилось карет и так велико было стечение народа. Женщин сейчас же увели в заранее приготовленную капеллу; вскоре туда же привели и Джакомо Ченчи. | La procession put à peine traverser le bas de la place du pont Saint-Ange, tant était grand le nombre des carrosses et la foule du peuple. On conduisit sur-le-champ les femmes dans la chapelle qui avait été préparée, on y amena ensuite Giacomo Cenci. |
| Юного Бернардо в плаще с золотым галуном повели прямо на эшафот; все подумали, что его собираются казнить и что он вовсе не был помилован. Бедный мальчик был так напуган, что упал в обморок, едва ступив на доски эшафота. Его привели в чувство, обрызгав холодной водой, и усадили напротив mannaia. | Le jeune Bernard, recouvert de son manteau galonné, fut conduit directement sur l'échafaud; alors tous crurent qu'on allait le faire mourir et qu'il n'avait pas sa grâce. Ce pauvre enfant eut une telle peur, qu'il tomba évanoui au second pas qu'il fit sur l'échafaud. On le fit revenir avec de l'eau fraîche et on le plaça vis-à-vis la mannaja. |
| Палач пошел за синьорой Лукрецией Петрони; ее руки были связаны за спиной, и на плечах уже не было плаща. Она появилась на площади в сопровождении хоругви, причем голова ее была закутана в черное покрывало. Здесь произошло ее примирение с богом, и она облобызала святые язвы. Ей велели оставить туфли на мостовой; из-за тучности ей было трудно взобраться на помост. Когда она взошла на него и с нее сняли черное покрывало, ей было мучительно стыдно стоять на виду у всех с открытыми плечами и грудью. Она оглядела себя, потом посмотрела на mannaia и в знак покорности медленно подняла плечи. Слезы выступили у нее на глазах, и она сказала: | Le bourreau alla chercher la signora Lucrèce Petroni; ses mains étaient liées derrière le dos, elle n'avait plus de voile sur les épaules. Elle parut sur la place accompagnée par la bannière, la tête enveloppée dans le voile de taffetas noir; là elle fit sa réconciliation avec Dieu et elle baisa les saintes plaies. on lui dit de laisser ses mules sur le pavé; comme elle était fort grosse, elle eut quelque peine à monter. Quand elle fut sur l'échafaud et qu'on lui ôta le voile de taffetas noir, elle souffrit beaucoup d'être vue avec les épaules et la poitrine découvertes; elle se regarda, puis regarda la mannaja, et, en signe de résignation, leva lentement les épaules; les larmes lui vinrent aux yeux, elle dit : |
| - О боже! Братья, молитесь за меня! | O mon Dieu!... Et vous, mes frères, priez pour mon âme. |
| Не зная, как ей дальше быть, она спросила у главного палача Алессандро, что ей делать дальше. Он велел ей сесть верхом на доску. Но это движение оскорбляло ее скромность, и прошло много времени, прежде чем она решилась его сделать. (Подробности, которые следуют в описании, предназначены для итальянцев, которым нужны самые точные сведения. Французскому читателю достаточно знать, что стыдливость привела лишь к тому, что эта бедная женщина поранила себе грудь.) Палач показал ее голову народу, а затем завернул в покрывало из черной тафты. | Ne sachant ce qu'elle avait à faire, elle demanda à Alexandre, premier bourreau, comment elle devrait se comporter. Il lui dit de se placer à cheval sur la planche du cep. Mais ce mouvement lui parut offensant pour la pudeur, et elle mit beaucoup de temps à le faire. (Les détails qui suivent sont tolérables pour le public italien, qui tient à savoir toutes choses avec la dernière exactitude; qu'il suffise au lecteur français de savoir que la pudeur de cette pauvre femme fit qu'elle se blessa à la poitrine; le bourreau montra la tête au peuple et ensuite l'enveloppa dans le voile de taffetas noir). |
| Пока приготовляли mannaia для молодой девушки, один из помостов, переполненных любопытными, обрушился, причем много людей погибло. Таким образом, они предстали перед господом раньше Беатриче. | Pendant qu'on mettait en ordre la mannaja pour la jeune fille, un échafaud chargé de curieux tomba, et beaucoup de gens furent tués. Ils parurent ainsi devant Dieu avant Béatrix. |
| Когда Беатриче увидела, как хоругвь возвращается за ней к капелле, она с живостью спросила: | Quand Béatrix vit la bannière revenir vers la chapelle pour la prendre, elle dit avec vivacité : |
| - Матушка уже умерла? | -- Madame ma mère est-elle bien morte? |
| Ей ответили утвердительно; она стала на колени перед распятием и с жаром помолилась за упокой ее души; затем долго говорила вслух, обращаясь к распятию: | On lui répondit que oui; elle se jeta à genoux devant le crucifix et pria avec ferveur pour son âme. Ensuite elle parla haut et pendant longtemps au crucifix. |
| - Господи, ты принял смерть ради меня, и я с радостью последую за тобой, веруя, что в своем безграничном милосердии ты простишь мне мой смертный грех, - и т. д. | -- Seigneur, tu es retourné pour moi, et moi je te suivrai de bonne volonté, ne désespérant pas de ta miséricorde pour mon énorme péché, etc. |
| Затем она прочитала несколько псалмов и молитв во славу божию. Когда наконец перед ней появился палач с веревкой, она сказала: | Elle récita ensuite plusieurs psaumes et oraisons toujours à la louange de Dieu. Quand enfin le bourreau parut devant elle avec une corde, elle dit : |
| - Свяжи это тело, которое должно быть казнено, и освободи душу, которая сподобится бессмертия и вечной славы. | -- Lie ce corps qui doit être châtié, délie cette âme qui doit arriver à l'immortalité et à une gloire éternelle. |
| Затем она встала, сотворила молитву, оставила свои туфли внизу лестницы, взошла на эшафот, ловко перекинула ногу через доску, положила голову под mannaia и сама заняла нужное положение, чтобы избежать прикосновения палача. Благодаря быстроте ее движений ей удалось в тот момент, когда с нее сняли покрывало из тафты, скрыть от взоров толпы свои обнаженные плечи и грудь. Удара сразу не последовало, так как произошла какая-то заминка. | Alors elle se leva, fit la prière, laissa ses mules au bas de l'escalier, et, montée sur l'échafaud, elle passa lestement la jambe sur la planche, posa le cou sous la mannaja, et s'arrangea parfaitement bien elle-même pour éviter d'être touchée par le bourreau. Par la rapidité de ses mouvements, elle évita qu'au moment où son voile de taffetas lui fût ôté le public aperçût ses épaules et sa poitrine. Le coup fut longtemps à être donné, parce qu'il survint un embarras. |
| Все это время она громким голосом призывала Иисуса Христа и пресвятую деву[23]. Бедный Бернардо Ченчи, который тоже находился на эшафоте, снова упал в обморок, и его confortatori понадобилось добрых полчаса, чтобы привести его в чувство. Затем на эшафоте появился Джакомо Ченчи. Но здесь следует снова опустить слишком тягостные подробности. Джакомо был убит ударами дубины (mazzolato). | Pendant ce temps, elle invoquait à haute voix le nom de Jésus-Christ et de la très-sainte Vierge. Le corps fit un grand mouvement au moment fatal. Le pauvre Bernard Cenci, qui était toujours resté assis sur l'échafaud, tomba de nouveau évanoui, et il fallut plus d'une grosse demi-heure à ses confortatori pour le ranimer. Alors parut sur l'échafaud Jacques Cenci, mais il faut encore passer sur des détails trop atroces. Jacques Cenci fut assommé (mazzolato). |
| 23 Один современный автор рассказывает, что Климент VIII был очень озабочен спасением души Беатриче; так как он знал, что она считает себя несправедливо осужденной, он боялся какой-нибудь выходки с ее стороны. В тот момент, когда она положила свою голову под нож, из крепости Святого Ангела, откуда mannaia была хорошо видна, был дан пушечный выстрел. Папа, который в это время молился, ожидая этого сигнала, тотчас же дал ей папское отпущение грехов in articulo mortis (в смертный час). Отсюда задержка в этот роковой момент, о которой говорит хронист. (Прим. автора.) | |
| Бернардо сразу же отвели обратно в тюрьму; его трясла лихорадка, и ему пустили кровь. | Sur-le-champ, on reconduisit Bernard en prison, il avait une forte fièvre, on le saigna. |
| Что касается несчастных женщин, их тела положили в гробы, которые поставили в нескольких шагах от эшафота, около статуи св. Павла, первой справа на мосту Святого Ангела. Там они оставались до четырех с четвертью пополудни. Вокруг каждого гроба горели четыре белых восковых свечи. | Quant aux pauvres femmes, chacune fut accommodée dans sa bière, et déposée à quelques pas de l'échafaud, auprès de la statue de Saint-Paul, qui est la première à droite sur le pont Saint-Ange. Elles restèrent là jusqu'à quatre heures et un quart après midi. Autour de chaque bière brûlaient quatre cierges de cire blanche. |
| Затем вместе с останками Джакомо Ченчи они были перенесены во дворец флорентийского консула. В девять с четвертью вечера[24] тело молодой девушки, облаченное в ее одежды и покрытое грудой цветов, было отнесено в церковь Сан-Пьетро-ин-Монторио. Она была поразительно хороша; можно было подумать, что она спит. Ее похоронили перед главным алтарем и "Преображением" Рафаэля да Урбино. Все римские францисканцы с пятьюдесятью зажженными свечами сопровождали ее гроб. | Ensuite, avec ce qui restait de Jacques Cenci, elles furent portées au palais du consul de Florence. A neuf heures et un quart du soir, le corps de la jeune fille, recouvert de ses habits et couronné de fleurs avec profusion, fut porté à Saint-Pierre in Montorio. Elle était d'une ravissante beauté; on eût dit qu'elle dormait. Elle fut enterrée devant le grand autel et la Transfiguration de Raphaël d'Urbin. Elle était accompagnée de cinquante gros cierges allumés et de tous les religieux franciscains de Rome. |
| 24 Это часы, отведенные в Риме для погребения князей. Похороны горожан происходят при закате солнца. Тела мелких дворян переносятся в час ночи, а кардиналов и князей в два с половиной часа ночи, что 11 сентября соответствовало трем четвертям десятого. (Прим. автора.) | |
| Лукрецию Петрони в десять часов вечера отнесли в церковь св. Георгия. При всей этой трагедии присутствовала огромная толпа; насколько видно было глазу, все улицы были запружены каретами и людьми; крыши домов, окна и помосты были усеяны любопытными. Солнце жгло в этот день так немилосердно, что многим становилось дурно. Множество людей заболело лихорадкой. Когда же в девятнадцать часов (без четверти два) все кончилось и толпа стала расходиться, на площади осталось много задавленных и затоптанных лошадьми. Вообще в этот день погибло немало людей. | Lucrèce Petroni fut portée, à dix heures du soir, à l'église de Saint-Georges. Pendant cette tragédie, la foule fut innombrable; aussi loin que le regard pouvait s'étendre, on voyait les rues remplies de carrosses et de peuple, les échafaudages, les fenêtres et les toits remplis de curieux. Le soleil était d'une telle ardeur ce jour-là que beaucoup de gens perdirent connaissance. Un nombre infini prit la fièvre; et lorsque tout fut terminé, à dix-neuf heures (deux heures moins un quart), et que la foule se dispersa, beaucoup de personnes furent étouffées, d'autres écrasées par les chevaux. Le nombre de morts fut très considérable. |
| Синьора Лукреция была невысокого роста, и, хотя ей уже исполнилось пятьдесят лет, она еще сохранила следы красоты. У нее были прелестные черты лица, маленький нос, черные глаза и очень белое лицо с чудесным румянцем; ее редкие волосы были каштанового цвета. | La signora Lucrèce Petroni était plutôt petite que grande, et, quoique âgée de cinquante ans, elle était encore fort bien. Elle avait de fort beaux traits, le nez petit, les yeux noirs, le visage très blanc avec de belles couleurs; elle avait peu de cheveux et ils étaient châtains. |
| Беатриче Ченчи, которая будет вечно вызывать сожаление, было ровно шестнадцать лет; она была маленького роста, приятной полноты, с ямочками на щеках, так что, даже мертвая, усыпанная цветами, она, казалось, спала и как будто смеялась, как бывало при жизни. У нее был маленький рот и белокурые вьющиеся от природы волосы. Когда она всходила на эшафот, ее светлые локоны падали ей на глаза, и это придавало ей особенную прелесть и вызывало к ней сострадание. | Béatrix Cenci, qui inspirera des regrets éternels, avait justement seize ans; elle était petite; elle avait un joli embonpoint et des fossettes au milieu des joues, de façon que, morte et couronnée de fleurs, on eût dit qu'elle dormait et même qu'elle riait, comme il lui arrivait fort souvent quand elle était en vie. Elle avait la bouche petite, les cheveux blonds et naturellement bouclés. En allant à la mort ces cheveux blonds et bouclés lui retombaient sur les yeux, ce qui donnait une certaine grâce et portait à la compassion. |
| Джакомо Ченчи был человек небольшого роста, полный, с белым лицом и черной бородой; ему было около двадцати шести лет, когда он умер. | Giacomo Cenci était de petite taille, gros, le visage blanc et la barbe noire; il avait vingt-six ans à peu près quand il mourut. |
| Бернардо Ченчи очень походил на сестру, он носил длинные волосы, и, когда он взошел на эшафот, многие приняли его за Беатриче. | Bernard Cenci ressemblait tout à fait à sa soeur, et comme il portait les cheveux longs comme elle, beaucoup de gens, lorsqu'il parut sur l'échafaud, le prirent pour elle. |
| Солнце жгло в тот день так сильно, что некоторые из присутствовавших на казни ночью умерли, в их числе Убальдино Убальдини, молодой человек редкой красоты, отличавшийся до тех пор прекрасным здоровьем. Это был брат синьора Ренци, известного всему Риму. Таким образом, тени Ченчи перешли в иной мир в сопровождении многочисленных спутников. | Le soleil avait été si ardent, que plusieurs des spectateurs de cette tragédie moururent dans la nuit, et parmi eux Ubaldino Ubaldini, jeune homme d'une rare beauté et qui jouissait auparavant d'une parfaite santé. Il était frère du signor Renzi, si connu dans Rome. Ainsi les ombres des Cenci s'en allèrent bien accompagnées. |
| Вчера, во вторник 14 сентября 1599 года, кающиеся монахи Сан-Марчелло по случаю праздника святого креста воспользовались своей привилегией, чтобы освободить из тюрьмы синьора Бернардо Ченчи, который обязался внести в течение года четыреста тысяч франков в пользу церкви св. Троицы у моста Сикста. | Hier, qui fut mardi 14 septembre 1599, les pénitents de San Marcello, à l'occasion de la fête de Sainte-Croix, usèrent de leur privilège pour délivrer de la prison le signor Bernard Cenci, qui s'est obligé de payer dans un an quatre cent mille francs à la très sainte trinité du pont Sixte. |
| (Дальше прибавлено другой рукой) | (Ajouté d'une autre main) |
| От него происходят Франческо и Бернардо Ченчи, ныне живущие. | C'est de lui que descendent François et Bernard Cenci qui vivent aujourd'hui. |
| Знаменитый Фариначчи, благодаря своей настойчивости спасший жизнь молодому Ченчи, опубликовал свои речи. | Le célèbre Farinacci, qui, par son obstination, sauva la vie du jeune Cenci, a publié ses plaidoyers. |
| Он приводит лишь отрывок из речи № 66, произнесенной им перед Климентом VIII в защиту членов семьи Ченчи. Эта речь, составленная на латинском языке, занимает шесть больших страниц, и потому я, к сожалению, не могу привести ее здесь. Она может служить образцом того, как рассуждали в 1599 году, и кажется мне весьма логичной. Много лет спустя Фариначчи, посылая свои речи в типографию, сделал к той, которую он произнес в защиту несчастных Ченчи, следующую приписку: "Omnes fuerunt ultimo supplicio effecti, excepto Bernardo qui ad triremes cum bonorum confiscatione condemnatus fuit, ас etiam ad interessendum aliorum morti prout interfuit"[25]. Конец этой латинской заметки трогателен, но я полагаю, что столь длинная история уже утомила читателя. | Il donne seulement un extrait du plaidoyer numéro 66, qu'il prononça devant Clément VIII en faveur des Cenci. Ce plaidoyer, en langue latine, formerait six grandes pages, et je ne puis le placer ici, ce dont j'ai le regret, il peint les façons de penser de 1599; il me semble fort raisonnable. Bien des années après l'an 1599, Farinacci, en envoyant ses plaidoyers à l'impression, ajouta une note à celui qu'il avait prononcé en faveur des Cenci : Omnes fuerunt ultimo supplicio effecti, excepto Bernardo qui ad triremes cum bonorum confiscatione condemnatus fuit, ac etiam ad interessendum aliorum morti prout interfuit. La fin de cette note latine est touchante, mais je suppose que le lecteur est las d'une si longue histoire. |
| 25 Все были подвергнуты смертной казни, за исключением Бернардо, который был приговорен к галерам с конфискацией имущества и даже к тому, чтобы присутствовать при казни остальных, что он и выполнил (лат.). |