Краткая коллекция англтекстов
Фрэнсис Бэкон
The essayes or covnsels civill and morall /Эссе о гражданской и моральной жизни
15. OF SEDITIONS AND TROUBLES/XV. О смутах и мятежах[64]
| English | Русский |
| Shepherds of people, had need know the calendars of tempests in state; which are commonly greatest, when things grow to equality; as natural tempests are greatest about the ?quinoctia. And as there are certain hollow blasts of wind, and secret swellings of seas before a tempest, so are there in states: | Пастырям народов надлежит разбираться в предзнаменованиях политических бурь, которые обычно всего сильнее, когда дело идет о равенстве, подобно тому как в природе бури всего сильнее ближе к равноденствию. И, как бурям предшествует глухой шум ветра и вздымание волн, так и в государствах: |
|
--Ille etiam c?cos instare tumultus S?pe monet, fraudesque et operta tunescere bella. |
...Ille etiam caecos instare tumultus Saepe monet, fraudesque, et operta tumescere bella[65]. |
| Libels and licentious discourses against the state, when they are frequent and open; and in like sort, false news often running up and down, to the disadvantage of the state, and hastily embraced; are amongst the signs of troubles. Virgil, giving the pedigree of Fame, saith she was sister to the Giants: | Предвестниками смуты следует считать пасквили и крамольные речи, когда они часты и смелы, а также ложные слухи, порочащие правительство, когда они возникают часто и охотно подхватываются. Вергилий в родословной Молвы говорит, что она доводилась сестрою гигантам: |
|
Illam Terra parens, ira irritata deorum, Extremam (ut perhibent) Coeo Enceladoque sororem Progenuit.-- |
Illam Terra Parens, ira irritata Deorum, Extreman (ut perhibent) Coeco Enceladeque sororem Progenuit...[66] |
| As if fames were the relics of seditions past; but they are no less, indeed, the preludes of seditions to come. Howsoever he noteth it right, that seditious tumults, and seditious fames, differ no more but as brother and sister, masculine and feminine; especially if it come to that, that the best actions of a state, and the most plausible, and which ought to give greatest contentment, are taken in ill sense, and traduced: for that shows the envy great, as Tacitus saith, Conflata magna invidia, seu bene seu male gesta premunt. Neither doth it follow, that because these fames are a sign of troubles, that the suppressing of them with too much severity, should be a remedy of troubles. For the despising of them, many times checks them best; and the going about to stop them, doth but make a wonder long-lived. Also that kind of obedience, which Tacitus speaketh of, is to be held suspected: Erant in officio, sed tamen qui mallent mandata imperantium interpretari quam exequi: disputing, excusing, cavilling upon mandates and directions, is a kind of shaking off the yoke, and assay of disobedience; especially if in those disputings, they which are for the direction, speak fearfully and tenderly, and those that are against it, audaciously. | Добро бы еще молва была лишь отзвуком прошедших смут, но она является также и провозвестницей смут грядущих. Однако же поэтом верно подмечено, что мятежи и мятежные слухи не более отличаются друг от друга, чем брат от сестры, мужской пол от женского, особенно когда уже и самые благие постановления правительства, коим надлежало бы вызвать всеобщее одобрение, толкуются превратно и в дурном смысле, ибо это показывает, что недовольство велико. Как говорит Тацит: "Conflata magna invidia, seu bene, seu male, gesta premunt"[67]. Но из того, что подобные слухи являются предвестиями смуты, не следует еще, что чрезмерно суровое их подавление поможет избежать смуты. Для прекращения слухов часто лучше всего пренебречь ими, а усердные попытки пресечь их лишь продлят им веку. Не следует также доверять тому повиновению, о котором Тацит говорит: "Erant in officio, sed tamen qui mallent mandata imperantium interpretari, quam exequi"[68]. Обсуждения, отговорки и придирки к распоряжениям властей -- все это уже попытки стряхнуть ярмо и упражнения в неподчинении, особенно если при этом сторонники приказа высказываются робко и нерешительно, а противники его -- с дерзостью. |
| Also, as Machiavel noteth well, when princes, that ought to be common parents, make themselves as a party, and lean to a side, it is as a boat, that is overthrown by uneven weight on the one side; as was well seen, in the time of Henry the Third of France; for first, himself entered league for the extirpation of the Protestants; and presently after, the same league was turned upon himself. For when the authority of princes, is made but an accessory to a cause, and that there be other bands, that tie faster than the band of sovereignty, kings begin to be put almost out of possession. | Далее, как верно подмечает Макиавелли[69], если государь, обязанный быть отцом всем своим подданным, отождествляет себя с какой-либо из партий и склоняется к одной из сторон, он уподобляет свое правление кораблю, который опрокидывается от неравномерного размещения груза. Это мы можем видеть на примере Генриха III Французского, который сперва сам присоединился к Лиге для истребления протестантов, а вскоре за тем эта же Лига обратилась против него самого. Ибо, когда монаршая власть окажется подчинена партийным целям и появятся иные узы, связующие крепче, нежели узы подданства, монарха можно считать уже почти низложенным. |
| Also, when discords, and quarrels, and factions are carried openly and audaciously, it is a sign the reverence of government is lost. For the motions of the greatest persons in a government, ought to be as the motions of the planets under primum mobile, according to the old opinion: which is, that every of them, is carried swiftly by the highest motion, and softly in their own motion. And therefore, when great ones in their own particular motion, move violently, and, as Tacitus expresseth it well, liberius quam ut imperantium meminissent, it is a sign the orbs are out of frame. For reverence is that? wherewith princes are girt from God; who threateneth the dissolving thereof: Solvam cingula regum. | Далее, когда распри, раздоры и столкновения партий происходят открыто и дерзко, это признак того, что уважение к властям утрачено. Ибо движения даже видных людей в государстве должны быть подобны движениям планет под воздействием "primum mobile"[70], а это, согласно древнему учению, означает, что каждая из них подчиняется быстрому движению высшего порядка и более медленно движется сама по себе. Поэтому, когда вельможи устремляются собственным путем слишком решительно и, как хорошо выразился Тацит, "liberius, quam ut imperantium meminissent"[71], это означает, что пришла в расстройство вся планетная система; ибо почестями государи облечены от самого господа, который сам и грозит лишением их: "Solvarn cingula regum"[72]. |
| So when any of the four pillars of government, are mainly shaken, or weakened (which are religion, justice, counsel, and treasure), men had need to pray for fair weather. But let us pass from this part of predictions (concerning which, nevertheless, more light may be taken from that which followeth); and let us speak first, of the materials of seditions; then of the motives of them; and thirdly of the remedies. Concerning the materials of seditions. It is a thing well to be considered; for the surest way to prevent seditions (if the times do bear it) is to take away the matter of them. For if there be fuel prepared, it is hard to tell, whence the spark shall come, that shall set it on fire. The matter of seditions is of two kinds: much poverty, and much discontentment. It is certain, so many overthrown estates, so many votes for troubles. Lucan noteth well the state of Rome before the Civil War, | Поэтому, когда расшатан любой из четырех столпов, коими держится правление, -- религия, правосудие, совет и казна -- людям надобно молиться, чтобы их миновала беда. Но оставим прорицания (которые, впрочем, станут более ясными из дальнейшего) и посмотрим, каковы материальные причины мятежей, какие поводы их вызывают и, наконец, какие существуют против них средства. Что касается материальных причин для мятежей, то они заслуживают пристального внимания, ибо вернейшим средством предотвращения мятежа (если времена это позволяют) является именно устранение его материальной причины. Ведь когда горючий материал налицо, можно отовсюду ждать искры, которая воспламенит его. Причины же, коими вызываются мятежи, бывают двоякие: великий голод и великое недовольство. Можно сказать наверное: сколько в государстве разоренных, столько готовых мятежников. Лукан отлично описал состояние Рима перед гражданской войною: |
|
Hinc usura vorax, rapidumque in tempore foenus, Hinc concussa fides, et multis utile bellum. |
Hinc usura vorax, rapidumque in tempore foenus, Hinc concussa fides, et multis utile bellum[73]. |
| This same multis utile bellum, is an assured and infallible sign, of a state disposed to seditions and troubles. And if this poverty and broken estate in the better sort, be joined with a want and necessity in the mean people, the danger is imminent and great. For the rebellions of the belly are the worst. As for discontentments, they are, in the politic body, like to humors in the natural, which are apt to gather a preternatural heat, and to inflame. And let no prince measure the danger of them by this, whether they be just or unjust: for that were to imagine people, to be too reasonable; who do often spurn at their own good: nor yet by this, whether the griefs whereupon they rise, be in fact great or small: for they are the most dangerous discontentments, where the fear is greater than the feeling. Dolendi modus, timendi non item. Besides, in great oppressions, the same things that provoke the patience, do withal mate the courage; but in fears it is not so. Neither let any prince, or state, be secure concerning discontentments, because they have been often, or have been long, and yet no peril hath ensued: for as it is true, that every vapor or fume doth not turn into a storm; so it is nevertheless true, that storms, though they blow over divers times, yet may fall at last; and, as the Spanish proverb noteth well, The cord breaketh at the last by the weakest pull. | Вот эта-то "multis utile bellum" и есть верный и безошибочный признак того, что государство расположено к смутам и мятежам. А если к разорению и оскудению знати прибавляется обнищание простого народа, опасность становится велика и неминуема, ибо мятежи, вызываемые брюхом, есть наихудшие. Что касается недовольства, то оно в политическом теле подобно мокротам в теле человека, которые способны вызывать жар и воспаляться. И пусть ни один правитель не вздумает судить об опасности недовольства по тому, насколько оно справедливо; ибо это значило бы приписывать народу чрезмерное благоразумие, тогда как он зачастую противится собственному своему благу; пусть не судит об опасности также и по тому, сколь велики на деле обиды, вызывающие волнения, ибо то недовольство опаснее всего, в котором страх сильнее прочих чувств: "Dolendi modus, timendi non item"[74]. К тому же, когда угнетение действительно велико, оно не только истощает терпение народа, но и подавляет его волю; не то бывает, когда народ охвачен лишь страхом. И пусть монархи и правители пред лицом недовольства не утешаются тем, что так-де бывало уже не раз и, однако же, никакой беды не случалось; ибо хотя и верно, что не всякая туча приносит грозу, но верно и то, что гроза, много раз пройдя стороной, наконец разражается. Как гласит испанская поговорка, "Дай срок, и веревка оборвется, как легонько ни дернуть". |
| The causes and motives of seditions are, innovation in religion; taxes; alteration of laws and customs; breaking of privileges; general oppression; advancement of unworthy persons; strangers; dearths; disbanded soldiers; factions grown desperate; and what soever, in offending people, joineth and knitteth them in a common cause. | Причинами и поводами к мятежам являются религиозные новшества, налоги, изменения законов и обычаев, нарушения привилегий, всеобщее угнетение, возвышение людей недостойных или чужеземцев, недород, распущенные после похода солдаты, безрассудные притязания какой-либо из партий, -- словом, все, что, возбуждая недовольство, сплачивает и объединяет народ на общее дело. |
| For the remedies; there may be some general preservatives, whereof we will speak: as for the just cure, it must answer to the particular disease; and so be left to counsel, rather than rule. | Что касается средств против мятежей, то существуют кое-какие общие меры предохранения, на которые мы и укажем, однако на каждый случай болезни -- свое лекарство; так что здесь лучше советовать, чем предписывать. |
| The first remedy or prevention is to remove, by all means possible, that material cause of sedition whereof we spake; which is, want and poverty in the estate. To which purpose serveth the opening, and well-balancing of trade; the cherishing of manufactures; the banishing of idleness; the repressing of waste, and excess, by sumptuary laws; the improvement and husbanding of the soil; the regulating of prices of things vendible; the moderating of taxes and tributes; and the like. Generally, it is to be foreseen that the population of a kingdom (especially if it be not mown down by wars) do not exceed the stock of the kingdom, which should maintain them. Neither is the population to be reckoned only by number; for a smaller number, that spend more and earn less, do wear out an estate sooner, than a greater number that live lower, and gather more. Therefore the multiplying of nobility, and other degrees of quality, in an over proportion to the common people, doth speedily bring a state to necessity; and so doth likewise an overgrown clergy; for they bring nothing to the stock; and in like manner, when more are bred scholars, than preferments can take off. | Первым из лекарств будет устранение всеми возможными средствами тех материальных причин для мятежа, о которых мы уже говорили, а именно голода и нищеты в стране. Цель эта достигается: открытием торговых путей и благоприятным торговым балансом, поощрением мануфактур, искоренением праздности, обузданием роскоши и расточительства посредством особых законов, усовершенствованием земледелия, регулированием цен на все предметы торговли, уменьшением налогов и пошлин и тому подобным. Вообще надобно заботиться, чтобы население королевства (особенно, если его не косят войны) не превышало средств к его существованию; причем население надлежит измерять не одним лишь числом, ибо небольшое число людей, если они потребляют больше, а работают меньше, скорее истощит государство, нежели большое число таких, которые живут скромнее, но больше производят. Поэтому чрезмерное увеличение знати и других привилегированных групп по сравнению с численностью простого народа не замедлит ввергнуть страну в нищету; к этому ведет и чрезмерно многочисленное духовенство, ибо оно ничего не вносит в общий запас, а также -- если больше людей готовить к ученому званию, нежели найдется для них должностей. |
| It is likewise to be remembered, that forasmuch as the increase of any estate must be upon the foreigner (for whatsoever is somewhere gotten, is somewhere lost), there be but three things, which one nation selleth unto another; the commodity as nature yieldeth it; the manufacture; and the vecture, or carriage. So that if these three wheels go, wealth will flow as in a spring tide. And it cometh many times to pass, that materiam superabit opus; that the work and carriage is more worth than the material, and enricheth a state more; as is notably seen in the Low-Countrymen, who have the best mines above ground, in the world. | Поскольку обогащение страны может происходить лишь за счет торговли с иноземцами (у себя что выгадал на одном, то потерял на другом), надлежит помнить, что одна страна продает другой лишь три вида товаров: сырой продукт, как его дарует природа, обработанный продукт и, наконец, перевозку и доставку. Так что, если вертятся все эти три колеса, богатство должно хлынуть в страну подобно вешним водам. И зачастую случается, что "materiam superabit opus"[75], т. е. работа и перевозка превосходят ценность самого продукта и больше обогащают государство; это особенно видно на примере жителей Нидерландов, владеющих лучшей в мире такой золотой жилой[76]. |
| Above all things, good policy is to be used, that the treasure and moneys, in a state, be not gathered into few hands. For otherwise a state may have a great stock, and yet starve. And money is like muck, not good except it be spread. This is done, chiefly by suppressing, or at least keeping a strait hand, upon the devouring trades of usury, ingrossing great pasturages, and the like. | Но всего более правительству надлежит заботиться, чтобы деньги и драгоценности не скоплялись в руках немногих; иначе государство может иметь большой их запас и все же терпеть нужду. Ведь деньги, подобно навозу, бесполезны, покуда не разбросаны. А для этого надо искоренять или по крайней мере строго ограничивать такие хищнические дела, как ростовщичество, монополии, огораживания и тому подобное. |
| For removing discontentments, or at least the danger of them; there is in every state (as we know) two portions of subjects; the noblesse and the commonalty. When one of these is discontent, the danger is not great; for common people are of slow motion, if they be not excited by the greater sort; and the greater sort are of small strength, except the multitude be apt, and ready to move of themselves. Then is the danger, when the greater sort, do but wait for the troubling of the waters amongst the meaner, that then they may declare themselves. The poets feign, that the rest of the gods would have bound Jupiter; which he hearing of, by the counsel of Pallas, sent for Briareus, with his hundred hands, to come in to his aid. An emblem, no doubt, to show how safe it is for monarchs, to make sure of the good will of common people. | Что касается средств к устранению недовольства или хотя бы опасностей, при этом возникающих, напомним, что в каждом государстве имеются (как известно) два сословия: знать и простой народ. Когда недовольно одно из них, опасность еще не велика, ибо простой народ не скор на подъем, если вельможи его к этому не возбуждают; а те бессильны, если сам народ не расположен к возмущению. Опасность тогда велика, когда знать только и ждет смуты в народе, чтобы тотчас выступить самой. Поэты рассказывают, что боги вздумали как-то сковать Юпитера; он же, прослышав о том и наученный Палладой, послал просить подмоги у сторукого Бриарея. Смысл этой аллегории, без сомнения, в том, что государям всего надежнее заручиться расположением простого народа. |
| To give moderate liberty for griefs and discontentments to evaporate (so it be without too great insolency or bravery), is a safe way. For he that turneth the humors back, and maketh the wound bleed inwards, endangereth malign ulcers, and pernicious imposthumations. | Даровать народу некоторые вольности, возможность приносить жалобы и изливать недовольство (лишь бы это было без излишней наглости и угроз) тоже будет спасительной мерой; ибо, кто загоняет гнилые мокроты внутрь и допускает внутреннее кровоизлияние, вызывает этим злокачественные нарывы и смертоносные язвы. |
| The part of Epimetheus mought well become Prometheus, in the case of discontentments: for there is not a better provision against them. Epimetheus, when griefs and evils flew abroad, at last shut the lid, and kept hope in the bottom of the vessel. Certainly, the politic and artificial nourishing, and entertaining of hopes, and carrying men from hopes to hopes, is one of the best antidotes against the poison of discontentments. And it is a certain sign of a wise government and proceeding, when it can hold men's hearts by hopes, when it cannot by satisfaction; and when it can handle things, in such manner, as no evil shall appear so peremptory, but that it hath some outlet of hope; which is the less hard to do, because both particular persons and factions, are apt enough to flatter themselves, or at least to brave that, which they believe not. | В случае недовольства Прометею была бы под стать роль Эпиметея, ибо с этой бедой никто не сумел бы сладить лучше, чем он. Эпиметей, выпустив на волю бедствия и зло, закрыл наконец крышку и удержал на дне сосуда надежду. В самом деле, искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от одной надежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства. Поистине, мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами, когда оно не может удовлетворить их нужды, и ведет дело таким образом, чтобы любое зло смягчено было надеждой; а это не так уж трудно, ибо как отдельные лица, так и целые партии весьма склонны тешить себя надеждами или хотя бы заявлять о них вслух, если сами уж им не верят. |
| Also the foresight and prevention, that there be no likely or fit head, whereunto discontented persons may resort, and under whom they may join, is a known, but an excellent point of caution. I understand a fit head, to be one that hath greatness and reputation; that hath confidence with the discontented party, and upon whom they turn their eyes; and that is thought discontented, in his own particular: which kind of persons, are either to be won, and reconciled to the state, and that in a fast and true manner; or to be fronted with some other, of the same party, that may oppose them, and so divide the reputation. Generally, the dividing and breaking, of all factions and combinations that are adverse to the state, and setting them at distance, or at least distrust, amongst themselves, is not one of the worst remedies. For it is a desperate case, if those that hold with the proceeding of the state, be full of discord and faction, and those that are against it, be entire and united. | Общеизвестной, но тем не менее прекрасной мерой предосторожности является забота о том, чтобы у недовольных не оказалось подходящего вожака, который бы мог их объединить. Говоря о подходящем предводителе, я разумею такого, который обладает и именем, и значением, пользуется доверием недовольных, привлекает к себе их взоры и сам имеет причины быть в числе недовольных; такого надлежит либо привлечь на сторону правительства, причем незамедлительно и надежно, либо противопоставить ему другого, принадлежащего к той же партии, чтобы ослабить таким образом его популярность. Вообще разделение и раскалывание всех враждебных государству союзов и партий посредством стравливания их между собой и создания меж ними недоверия можно считать неплохим средством, ибо плохо дело, когда сторонники правительства предаются раздорам и разъединены, а противники его сплочены и едины. |
| I have noted that some witty and sharp speeches which have fallen from princes have given fire to seditions. C?sar did himself infinite hurt in that speech, Sylla nescivit literas, non potuit dictare; for it did utterly cut off that hope, which men had entertained, that he would at one time or other give over his dictatorship. Galba undid himself by that speech, Legi a se militem, non emi; for it put the soldiers out of hope of the donative. Probus likewise, by that speech, Si vixero, non opus erit amplius Romano imperio militibus: a speech of great despair for the soldiers. And many the like. Surely princes had need, in tender matters and ticklish times, to beware what they say; especially in these short speeches, which fly abroad like darts, and are thought to be shot out of their secret intentions. For as for large discourses, they are flat things, and not so much noted. | Замечено, что поводом к мятежу может стать иное острое и колкое слово в устах государя. Цезарь несказанно повредил себе словами: "Sylla nescivit literas, non potuit dictare"[77], ибо эти слова убили в людях надежду, что сам он когда-либо откажется от диктатуры. Гальба погубил себя, когда сказал: "Legi a se militem, non emi"[78], тем самым лишив своих солдат надежды на вознаграждения. То же сделал и Проб словами: "Si vixero, non opus erit amplius Romano imperio militibus"[79] -- словами, которые повергли воинов в отчаяние. Подобных примеров множество. Вот почему в щекотливых делах и в трудные минуты государям следует высказываться крайне осторожно, особенно в тех кратких суждениях, которые мгновенно облетают свет и считаются за истинное выражение их тайных намерений. Ведь пространные речи -- вещь прескучная, и прислушиваются к ним куда меньше. |
| Lastly, let princes, against all events, not be without some great person, one or rather more, of military valor, near unto them, for the repressing of seditions in their beginnings. For without that, there useth to be more trepidation in court upon the first breaking out of troubles, than were fit. And the state runneth the danger of that which Tacitus saith; Atque is habitus animorum fuit, ut pessimum facinus auderent pauci, plures vellent, omnes paterentur. But let such military persons be assured, and well reputed of, rather than factious and popular; holding also good correspondence with the other great men in the state; or else the remedy, is worse than the disease. | И наконец, пусть государи на всякий случай имеют при себе одного, а еще лучше нескольких лиц, известных своей воинской доблестью, для подавления мятежей в самом начале. Ибо иначе двор при первых же признаках смуты приходит в неподобающее волнение, и государству грозит та опасность, о которой говорит Тацит: "Atque is habitus animorum fuit, ut pessimum facinus auderent pauci, plures vellent, omnes paterentur"[80]. Необходимо, однако, чтобы эти военачальники были людьми надежными и почтенными, а не любителями расколов и искателями популярности и чтобы они были в ладах с другими важными особами в государстве; иначе лекарство это может оказаться опаснее самой болезни. |