| English | Русский |
| DEAR PHILLIPS, | Дорогой Филипс! |
| I send you this letter, franked by our old friend Barton; who is as much altered as it was possible for a man of his kidney to be. Instead of the careless, indolent sloven we knew at Oxford, I found him a busy talkative politician; a petit-maitre in his dress, and a ceremonious courtier in his manners. He has not gall enough in his constitution to be enflamed with the rancour of party, so as to deal in scurrilous invectives; but, since he obtained a place, he is become a warm partizan of the ministry, | Посылаю вам это письмо, франкированное нашим старым приятелем Бартоном, который весьма изменился, насколько это возможно для такого человека, как он. Вместо нерадивого, беззаботного неряхи, которого мы знавали в Оксфорде, я встретил деятельного, говорливого политика, одетого, как petit maitre {Щеголь, франт (франц.).}, а по манерам церемонного придворного. По своей натуре он недостаточно желчен, чтобы разражаться непристойной бранью и злобствовать, как приверженец какой-нибудь партии; |
| and sees every thing through such an exaggerating medium, as to me, who am happily of no party, is altogether incomprehensible -- Without all doubt, the fumes of faction not only disturb the faculty of reason, but also pervert the organs of sense; and I would lay a hundred guineas to ten, that if Barton on one side, and the most conscientious patriot in the opposition on the other, were to draw, upon honour, the picture of the k[ing] or m[inisters], you and I, who are still uninfected, and unbiased, would find both painters equally distant from the truth. One thing, however, must be allowed for the honour of Barton, he never breaks out into illiberal abuse, far less endeavours, by infamous calumnies, to blast the moral character of any individual on the other side. | но с той поры, как он вошел в парламент, он стал горячим сторонником министерства и все видит точно сквозь увеличительное стекло, что для меня, не входящего ни в какую партию, кажется совершенно непонятным. Готов биться об заклад на сто гиней против десяти, что, если бы Бартон либо самый убежденный сторонник оппозиции попытались нарисовать по совести портреты короля или министра, мы с вами, покуда еще не зараженные предубеждениями, признали бы обоих художников равно далекими от истины. Однако, к чести Бартона, надо сказать, что он никогда не прибегает к неприличной брани, а тем более к гнусной клевете, чтобы очернить личность противника. |
| Ever since we came hither, he has been remarkably assiduous in his attention to our family; an attention, which, in a man of his indolence and avocations, I should have thought altogether odd, and even unnatural, had not I perceived that my sister Liddy had made some impression upon his heart. I cannot say that I have any objection to his trying his fortune in this pursuit: if an opulent estate and a great flock of good-nature are sufficient qualifications in a husband, to render the marriage-state happy for life, she may be happy with Barton; but, I imagine, there is something else required to engage and secure the affection of a woman of sense and delicacy: something which nature has denied our friend -- Liddy seems to be of the same opinion. When he addresses himself to her in discourse, she seems to listen with reluctance, and industriously avoids all particular communication; but in proportion to her coyness, our aunt is coming. | С той поры как мы сюда приехали, он уделяет нашему семейству сугубое внимание; в столь беспечном любителе развлечений сие показалось бы мне очень странным, если бы я не заметил, что моя сестра Лидди затронула его сердце. Я не стал бы возражать против того, чтобы он попытал счастья; если значительное поместье и большой запас добродушия являются желательными качествами для супруга, чтобы сделать брак счастливым до конца жизни, то она будет счастлива с Бартоном. Но мне кажется, что необходимо еще нечто, дабы пробудить и удержать любовь женщины чувствительной и деликатной, и в этом нашему приятелю природа отказала. По-видимому, Лидди разделяет мое мнение. Когда он обращается к ней, она слушает его с неохотой и искусно избегает всех многозначительных разговоров; но чем больше она смущается, тем больше набирается храбрости тетушка. |
| Mrs Tabitha goes more than half way to meet his advances; she mistakes, or affects to mistake, the meaning of his courtesy, which is rather formal and fulsome; she returns his compliments with hyperbolical interest, she persecutes him with her civilities at table, she appeals to him for ever in conversation, she sighs, and flirts, and ogles, and by her hideous affectation and impertinence, drives the poor courtier to the very extremity of his complaisance; in short, she seems to have undertaken the siege of Barton's heart, and carries on her approaches in such a desperate manner, that I don't know whether he will not be obliged to capitulate. In the mean time, his aversion to this inamorata struggling with his acquired affability, and his natural fear of giving offence, throws him into a kind of distress which is extremely ridiculous. | Мисс Табита сама бежит ему навстречу: она не понимает или делает вид, будто не понимает, значения его учтивости, каковая, вне сомнения, притворна и неискренна. Тетушка возвращает ему комплименты с чудовищными процентами, за столом она преследует его своими любезностями, она то и дело с ним заговаривает, вздыхает, кокетничает, делает ему глазки и своим отвратительным жеманством и наглостью принуждает бедного придворного любезничать с ней по мере сил. Короче говоря, она предпринимает осаду сердца Бартона и с такой смелостью подводит свои апроши, что боюсь, как бы ему не пришлось капитулировать. А тем временем его отвращение к сей влюбленной особе борется в нем с присущей ему любезностью и со свойственной от природы боязнью кого-нибудь обидеть, что и при водит его в отчаяние, крайне смехотворное. |
| Two days ago, he persuaded my uncle and me to accompany him to St James's, where he undertook to make us acquainted with the persons of all the great men in the kingdom; and, indeed, there was a great assemblage of distinguished characters, for it was a high festival at court. | Два дня назад он убедил меня и дядюшку сопровождать его в Сент-Джемский дворец, где он хотел познакомить нас со всеми вельможами в королевстве; и в самом деле, там собралось весьма много достопримечательных особ, ибо при дворе было какое-то очередное празднество. |
| Our conductor performed his promise with great punctuality. He pointed out almost every individual of both sexes, and generally introduced them to our notice, with a flourish of panegyrick -- Seeing the king approach, | Наш провожатый исполнил свое обещание с превеликой точностью. Он называл нам каждую персону обоего пола и свои рекомендации украшал панегириком. Увидев приближавшегося короля, он сказал: |
| 'There comes (said he) the most amiable sovereign that ever swayed the sceptre of England: the delicioe humani generis; Augustus, in patronizing merit; Titus Vespasian in generosity; Trajan in beneficence; and Marcus Aurelius in philosophy.' | - Вот идет самый любезный монарх из всех, кто когда либо держал скипетр Англии. Deliciae humani heneris {Любимец рода человеческого (лат.).}. Это Август по воздаянию заслуг, Тит Веспасиан по благородству, Траян по благотворительности, Марк Аврелий по мудрости! |
| 'A very honest kind hearted gentleman (added my uncle) he's too good for the times. A king of England should have a spice of the devil in his composition.' | - Весьма почтенный, добросердечный джентльмен, - вставил дядюшка, - он слишком хорош для нашего времени. Английский король должен иметь в своей натуре малость от дьявола. |
| Barton, then turning to the duke of C[umberland], proceeded, | Повернувшись к герцогу К., Бартон продолжал: |
| -- 'You know the duke, that illustrious hero, who trode rebellion under his feet, and secured us in possession of every thing we ought to hold dear, as English men and Christians. Mark what an eye, how penetrating, yet pacific! what dignity in his mien! what humanity in his aspect -- Even malice must own, that he is one of the greatest officers in Christendom.' | - Герцога вы знаете. Вы знаете этого прославленного героя, который растоптал мятеж и спас для нас все, чем мы владеем и должны почитать дорогим для каждого англичанина и христианина. Всмотритесь в его глаза! Какой у него проницательный и вместе с тем умиротворяющий взгляд! Какая благородная осанка! Сколько в нем доброты! Даже злопыхатель и тот должен будет признать, что это один из самых великих воинов в христианском мире. |
| 'I think he is (said Mr Bramble) but who are these young gentlemen that stand beside him?' | - Полагаю, что так, - сказал мистер Брамбл, - но кто сии молодые джентльмены рядом с ним? |
| 'Those! (cried our friend) those are his royal nephews; the princes of the blood. Sweet young princes! the sacred pledges of the Protestant line; so spirited, so sensible, so princely' | - Вот эти? - воскликнул наш приятель. - Да ведь это племянники его высочества! Принцы королевской крови. Какие милые молодые принцы! Священный залог протестантской династии! Такие сердечные, такие умные, такие царственные! |
| -- 'Yes; very sensible! very spirited! (said my uncle, interrupting him) but see the queen! ha, there's the queen! -- There's the queen! let me see -- Let me see -- Where are my glasses? ha! there's meaning in that eye -- There's sentiment -- There's expression -- Well, Mr Barton, what figure do you call next?' | - Да, да, очень умные, очень сердечные, - перебил его дядюшка. - Но поглядим на королеву! Ба! Вон королева! Дайте взглянуть! Дайте посмотреть! Где мои очки? Ба! А в глазах какой ум! И какая чувствительность! И какое выражение! Ну, а теперь, мистер Бартон, кого вы еще нам покажете? |
| The next person he pointed out, was the favourite yearl; who stood solitary by one of the windows | Следующей особой, на которую тот указал, был фаворит граф, стоявший один у окна. |
| -- 'Behold yon northern star (said he) shorn of his beams' | - Взгляните на северную звезду! - сказал Бартон. - У нее обкорнали лучи... |
| -- 'What! the Caledonian luminary, that lately blazed so bright in our hemisphere! methinks, at present, it glimmers through a fog; like Saturn without his ring, bleak, and dim, and distant -- Ha, there's the other great phenomenon, the grand pensionary, that weathercock of patriotism that veers about in every point of the political compass, and still feels the wind of popularity in his tail. He too, like a portentous comet, has risen again above the court-horizon; but how long he will continue to ascend, it is not easy to foretell, considering his great eccentricity -- Who are those two satellites that attend his motions?' | - Как? Каледонское светило, которое недавно столь сияло на нашем небосклоне? Теперь оно мерцает сквозь туман. Как Сатурн, но только без кольца, холодный, тусклый и далекий. Ба! А вот другой великий феномен, великий пенсионарий, сей флюгер патриотизма! Он вращается при каждом колебании политического компаса и чувствует еще, как ему дует в зад ветер славы. И он тоже, как зловещая комета, снова поднялся над горизонтом королевского двора, но сколь долго будет продолжаться его восхождение, нельзя предсказать, ежели принять во внимание его большие странности. А кто эти два сателлита, которые неотступно следуют за ним? |
| When Barton told him their names, | Когда Бартон назвал их имена, мистер Брамбл сказал: |
| 'To their characters (said Mr Bramble) I am no stranger. One of them, without a drop of red blood in his veins, has a cold intoxicating vapour in his head; and rancour enough in his heart to inoculate and affect a whole nation. The other is (I hear) intended for a share in the ad[ministratio]n, and the pensionary vouches for his being duly qualified -- The only instance I ever heard of his sagacity, was his deserting his former patron, when he found him declining in power, and in disgrace with the people. Without principle, talent, or intelligence, he is ungracious as a hog, greedy as a vulture, and thievish as a jackdaw; but, it must be owned, he is no hypocrite. He pretends to no virtue, and takes no pains to disguise his character -- His ministry will be attended with one advantage, no man will be disappointed by his breach of promise, as no mortal ever trusted to his word. I wonder how lord-- first discovered this happy genius, and for what purpose lord-- has now adopted him: but one would think, that as amber has a power to attract dirt, and straws, and chaff, a minister is endued with the same kind of faculty, to lick up every knave and blockhead in his way' | - О них я слышал. У одного в жилах нет ни капли красной крови, в голове у него - холодный, опьяняющий чад, а в сердце его хватит злобы, чтобы заразить целую нацию. Другой, я слышал, намеревается войти в правительство, и пенсионарий достодолжно заверил, что он сего достоин. Единственным доказательством его мудрости, каковое мне известно, является лишь то, что он дезертировал от своего бывшего патрона, когда тот потерял власть и лишился милости народа. У него нет ни твердых убеждений, ни таланта, ни ума, он груб, как боров, жаден, как ястреб, и вороват, как галка, но, надо признать, он не лицемер. На добродетели он не притязает и не берет на себя труд надевать личину. У его министерства будет одно преимущество: никого но разочарует нарушение им обещаний, ибо ни один смертный никогда не верил ни одному его слову. Я удивляюсь, как это случилось, что лорд Икс раскопал этого удачливого гения и с какой целью остановил на нем свой выбор? Можно подумать, что министр обладает способностью подбирать на своем пути каждого болвана и плута, подобно тому, как янтарь притягивает мякину, солому и сор... |
| -- His eulogium was interrupted by the arrival of the old duke of N--; who, squeezing into the circle with a busy face of importance, thrust his head into every countenance, as if he had been in search of somebody, to whom he wanted to impart something of great consequence | Похвальное слово дядюшки было прервано появлением старого герцога Н., который с озабоченным и внушительным видом совал нос в лицо каждому, словно кого-то разыскивал, чтобы сообщить ему нечто чрезвычайно важное. |
| -- My uncle, who had been formerly known to him, bowed as he passed; and the duke seeing himself saluted so respectfully by a well-dressed person, was not slow in returning the courtesy -- He even came up, and, taking him cordially by the hand, | Дядюшка, знакомый с ним ранее, поклонился, когда тот проходил мимо, и герцог, увидев, что ему почтительно кланяется отменно одетый джентльмен, не преминул ответить на поклон. Он даже подошел к дядюшке и, любезно взяв его за руку сказал: |
| 'My dear friend, Mr A-- (said he) I am rejoiced to see you -- How long have you been come from abroad? -- How did you leave our good friends the Dutch? The king of Prussia don't think of another war, ah? -- He's a great king! a great conqueror! a very great conqueror! Your Alexanders and Hannibals were nothing, at all to him, sir -- Corporals! drummers! dross! mere trash -- Damned trash, heh?' | - Как я рад вас видеть, дорогой друг, мистер А.! Давно ли вы приехали из-за границы? Как поживают наши добрые друзья голландцы? А прусский король не думает о новой войне? О, это великий король! Великий завоеватель! Величайший завоеватель! Ваши, сэр, Александры и Ганнибалы - ничто перед ним! Капралы! Барабанщики! Сущая дрянь! Только подонки! Чертовы... |
| -- His grace being by this time out of breath, my uncle took the opportunity to tell him he had not been out of England, that his name was Bramble, and that he had the honour to sit in the last parliament but one of the late king, as representative for the borough of Dymkymraig. | Его светлость задохнулся, и дядюшка воспользовался этим, чтобы сказать, что он не уезжал из Англии, что его фамилия Брамбл и что он имел честь заседать в предпоследнем парламенте покойного короля представителем боро Димкимрайт. |
| 'Odso! (cried the duke) I remember you perfectly well, my dear Mr Bramble -- You was always a good and loyal subject -- a stanch friend to administration -- I made your brother an Irish bishop' | - Вот оно что! - воскликнул герцог. - Ну, как же, я прекрасно вас помню, дорогой мистер Брамбл! Вы всегда были честным верноподданным... Надежный друг правительства... Я назначил вашего брата епископом в Ирландию... |
| -- 'Pardon me, my lord (said the squire) I once had a brother, but he was a captain in the army' | - Простите, милорд, - вставил сквайр, - у меня был когда-то брат, но он служил в армии капитаном... |
| -- 'Ha! (said his grace) he was so -- He was, indeed! But who was the Bishop then! Bishop Blackberry -- Sure it was bishop Blackberry. Perhaps some relation of yours' | - Ба! Совершенно верно!.. - воскликнул его светлость. - Вот-вот... Но кто же тогда был епископом? Епископ Блекбери - да, да, именно епископом блекберийским! Может быть, какой-нибудь ваш родственник... |
| -- 'Very likely, my lord (replied my uncle); the Blackberry is the fruit of the Bramble -- But, I believe, the bishop is not a berry of our bush' | - Очень возможно, очень возможно, милорд! - сказал дядюшка. - Блекбери - плод Брамбла... {Игра слов: блекбери - ежевика; брамбл - терновник.} Но я не думаю, чтобы сей епископ был ягодой с нашего куста. |
| -- 'No more he is -- No more he is, ha, ha, ha! (exclaimed the duke) there you gave me a scratch, good Mr Bramble, ha, ha, ha! -- Well, I shall be glad to see you at Lincoln's inn-fields -- You know the way -- Times are altered. Though I have lost the power, I retain the inclination -- Your very humble servant, good Mr Blackberry' | - Правильно! Правильно! Ха-ха-ха! - воскликнул герцог. - Тут вы меня поймали, добрейший мистер Брамбл, ха-ха-ха! Буду рад вас видеть на Линкольнс Инн Филдс... Вы знаете дорогу... Времена переменились. Хоть власть я и потерял, но способностей не утратил... Ваш покорный слуга, любезный мистер Блекбери... |
| -- So saying, he shoved to another corner of the room. | С этими словами он направился в другой угол зала, расталкивая людей. |
| 'What a fine old gentleman! (cried Mr Barton) what spirits! what a memory! He never forgets an old friend.' | - Какой любезный старый джентльмен! - воскликнул Бартон. - Какая бодрость духа! Какая память! Он никогда не забывает старых друзей! |
| 'He does me too much honour (observed our squire) to rank me among the number -- Whilst I sat in parliament, I never voted with the ministry but three times, when my conscience told me they were in the right: however, if he still keeps levee, I will carry my nephew thither, that he may see, and learn to avoid the scene; for, I think, an English gentleman never appears to such disadvantage, as at the levee of a minister -- Of his grace I shall say nothing at present, but that for thirty years he was the constant and common butt of ridicule and execration. He was generally laughed at as an ape in politics, whose office and influence served only to render his folly the more notorious; and the opposition cursed him, as the indefatigable drudge of a first-mover, who was justly stiled and stigmatized as the father of corruption: but this ridiculous ape, this venal drudge, no sooner lost the places he was so ill qualified to fill, and unfurled the banners of faction, than he was metamorphosed into a pattern of public virtue; the very people who reviled him before, now extolled him to the skies, as a wise, experienced statesman, chief pillar of the Protestant succession, and corner stone of English liberty. I should be glad to know how Mr Barton reconciles these contradictions, without obliging us to resign all title to the privilege of common sense.' | - Он оказывает мне слишком много чести, причисляя к своим друзьям, - сказал наш сквайр. - В бытность мою в парламенте я голосовал за министерство только три раза, когда моя совесть говорила мне, что его действия правильны. Но ежели он еще устраивает утренние приемы, я поведу туда племянника, пусть он поглядит и убедится, что следует их избегать. По моему мнению, английскому джентльмену вредней всего бывать на приемах министра. Теперь я ничего не могу сказать о его светлости, но лет тридцать назад он был постоянной мишенью насмешек и проклятий. Над ним всегда издевались, почитая его обезьяной в политике, а его пост и влиятельность споспешествовали только тому, что глупость его стала всем известна и оппозиция проклинала его как неутомимого подголоска главной персоны, коего справедливо заклеймили как отца продажности. Но сия забавная обезьяна, сей продажный подголосок, как только потерял свои посты, каковые были ему решительно не по плечу, и как только развернул знамена кучки, подрывающей свою партию, так тотчас же превратился в образец добродетели. Те самые люди, которые раньше поносили его, нынче превозносят до небес как мудрого, опытного государственного мужа, главную опору протестантского престолонаследия и краеугольный камень английской свободы... Мне хотелось бы знать, как мистер Бартон примиряет сии противоречия, не принуждая нас отречься от всех прав и привилегий на здравый смысл? |
| 'My dear sir (answered Barton) I don't pretend to justify the extravagations of the multitude; who, I suppose, were as wild in their former censure, as in the present praise: but I shall be very glad to attend you on Thursday next to his grace's levee; where, I'm afraid, we shall not be crowded with company; for, you know, there's a wide difference between his present office of president of the council, and his former post of first lord commissioner of the treasury.' | - Дорогой сэр, - ответил Бартон, - я не склонен оправдывать крайности толпы, которая, по моему мнению, была сумасбродна раньше, когда поносила, и остается сумасбродной теперь, когда превозносит... Но я был бы очень рад пойти с вами в ближайший четверг на утренний прием к его светлости... Боюсь, там будет не очень много народу, ибо есть большая разница между теперешней его должностью президента совета и прежним его постом первого лорда казначейства. |
| This communicative friend having announced all the remarkable characters of both sexes, that appeared at court, we resolved to adjourn, and retired. | Когда этот услужливый друг назвал нам всех знаменитых особ обоего пола, явившихся ко двору, мы решили удалиться и ушли. |
| At the foot of the stair-case, there was a crowd of lacqueys and chairmen, and in the midst of them stood Humphry Clinker, exalted upon a stool, with his hat in one hand, and a paper in the other, in the act of holding forth to the people -- Before we could inquire into the meaning of this exhibition, he perceived his master, thrust the paper into his pocket, descended from his elevation, bolted through the crowd, and brought up the carriage to the gate. | У подножия лестницы толпились лакеи и носильщики портшезов, а среди них стоял, взобравшись на скамейку, Хамфри Клинкер, со шляпой в одной руке и с бумагой в другой, и держал речь собравшимся. Прежде чем мы успели осведомиться, что здесь происходит, он заметил своего хозяина, сунул бумагу в карман, спустился с возвышения, пробился сквозь толпу и подал карету к воротам. |
| My uncle said nothing till we were seated, when, after having looked at me earnestly for some time, he burst out a-laughing, and asked if I knew upon what subject Clinker was holding forth to the mob | Дядюшка не говорил ничего, пока мы не уселись, а потом внимательно поглядел на меня, захохотал и спросил, понял ли я, о чем Клинкер держал речь толпе. |
| -- 'If (said he) the fellow is turned mountebank, I must turn him out of my service, otherwise he'll make Merry Andrews of us all' | - Ежели парень превратился в скомороха, - сказал он, - мне нужно будет его прогнать, а не то он всех нас сделает шутами. |
| -- I observed, that, in all probability, he had studied medicine under his master, who was a farrier. | Я заметил, что, по всей вероятности, он изучал лекарское искусство у своего хозяина, который был коновалом. |
| At dinner, the squire asked him, if he had ever practised physic? | За обедом сквайр спросил его, занимался ли он когда-нибудь врачеваньем. |
| 'Yes, and please your honour (said he) among brute beasts; but I never meddle with rational creatures.' | - Да, ваша честь, но имел дело с бесчувственными тварями и не лечу разумных созданий, - ответил тот. |
| 'I know not whether you rank in that class the audience you was haranguing in the court at St. James's, but I should be glad to know what kind of powders you was distributing; and whether you had a good sale' | - Я не знаю, кем вы почитаете слушателей, перед коими разглагольствовали в Сент-Джемском дворце, но хотелось бы знать, что за порошки вы им раздавали и успешна ли была ваша торговля. |
| -- 'Sale, sir! (cried Clinker) I hope I shall never be base enough to sell for gold and silver, what freely comes of God's grace. I distributed nothing, an like your honour, but a word of advice to my fellows in servitude and sin.' | - Торговля, сэр! - воскликнул Клинкер. - Смею надеяться, я никогда не буду таким негодяем, чтобы продавать за золото и серебро то, что получаешь даром по милости господней! Я ничего не раздавал, ваша честь, кроме советов моим собратьям, таким же, как и я, слугам и грешникам. |
| 'Advice! concerning what?' | - Советы? Какие? |
| 'Concerning profane swearing, an please your honour; so horrid and shocking, that it made my hair stand on end.' | - Не ругаться, потому это богохульство, ваша честь! Ужасное, постыдное богохульство, волосы становятся дыбом! |
| 'Nay, if thou can'st cure them Of that disease, I shall think thee a wonderful doctor indeed' | - Ну, ежели ты сумеешь вылечить их от сего недуга, я стану почитать тебя чудесным лекарем. |
| 'Why not cure them, my good master? the hearts of those poor people are not so stubborn as your honour seems to think -- Make them first sensible that you have nothing in view but their good, then they will listen with patience, and easily be convinced of the sin and folly of a practice that affords neither profit nor pleasure | - А почему бы их не вылечить, добрый хозяин? Сердце у этих бедных людей совсем не такое упрямое, как ваша честь, должно быть, изволит думать. Надо сделать только так, чтобы они поняли, что, кроме добра, вы ничего им не желаете, а потом они станут терпеливо вас слушать и вы их без труда убедите в безумии и греховности их привычки, которая не приносит ни пользы, ни удовольствия. |
| -- At this remark, our uncle changed colour, and looked round the company, conscious that his own withers were not altogether unwrung. | При этих словах дядюшка покраснел и окинул взглядом всю компанию, сознавая, что у него самого рыльце в пуху. |
| 'But, Clinker (said he) if you should have eloquence enough to persuade the vulgar to resign those tropes and figures of rhetoric, there will be little or nothing left to distinguish their conversation from that of their betters.' | - Ежели вы, Клинкер, - заметил он, - настолько красноречивы, что после ваших убеждений простолюдины откажутся от сих троп и фигур риторики, то их разговор ничем не будет отличаться от разговора их господ. |
| 'But then your honour knows, their conversation will be void of offence; and, at the day of judgment, there will be no distinction of persons.' | - Но тогда, ваша честь, ничего дурного в их разговоре не будет. А в день Страшного суда разницы между людьми не будет никакой! |
| Humphry going down stairs to fetch up a bottle of wine, my uncle congratulated his sister upon having such a reformer in the family; when Mrs Tabitha declared, he was a sober civilized fellow; very respectful, and very industrious; and, she believed, a good Christian into the bargain. | Когда Клинкер пошел вниз за бутылкой вина, дядюшка поздравил сестру с появлением в семействе проповедника, а мисс Табита сказала, что он парень трезвый, учтивый, весьма почтительный и очень старательный и к тому же, как она полагает, добрый христианин. |
| One would think, Clinker must really have some very extraordinary talent, to ingratiate himself in this manner with a virago of her character, so fortified against him with prejudice and resentment; but the truth is, since the adventure of Salt-hill, Mrs Tabby seems to be entirely changed. She has left off scolding the servants, an exercise which was grown habitual, and even seemed necessary to her constitution; and is become so indifferent to Chowder, as to part with him in a present to lady Griskin, who proposes to bring the breed of him into fashion. | Клинкер, можно полагать, должен был обладать особым талантом, чтобы завоевать благоволение этой фурии, столь злобно против него предубежденной; в самом деле, после приключения в Солтхилле мисс Табби, казалось, стала совсем другой. Она перестала орать на слуг - это занятие сделалось для нее привычным и было просто необходимо ей - и так охладела к Чаудеру, что подарила его леди Грискин, которая намеревается сделать эту породу собак модной. |
| Her ladyship is the widow of Sir Timothy Griskin, a distant relation of our family. She enjoys a jointure of five hundred pounds a-year, and makes shift to spend three times that sum. Her character before marriage was a little equivocal; but at present she lives in the bon ton, keeps card-tables, gives private suppers to select friends, and is visited by persons of the first fashion -- She has been remarkably civil to us all, and cultivates my uncle with the most particular regard; but the more she strokes him, the more his bristles seem to rise -- To her compliments he makes very laconic and dry returns -- T'other day she sent us a pottle of fine strawberries, which he did not receive without signs of disgust, muttering from the Aeneid, timeo Danaos et Dona ferentes. She has twice called for Liddy, of a forenoon, to take an airing in the coach; but Mrs Tabby was always so alert (I suppose by his direction) that she never could have the niece without her aunt's company. I have endeavoured to sound Square-toes on this subject; but he carefully avoids all explanation. | Эта леди - вдова сэра Тимоти Грискина, дальнего родственника нашего семейства. Доходу у нее - пятьсот фунтов в год, но она ухитряется тратить в три раза больше. Ее поведение до брака было сомнительно, но теперь она живет, как требует bon ton {Хороший тон (франц.).}, у нее ведут карточную игру, она приглашает на ужин избранных друзей, и ее посещают особы высшего света. Со всеми нами она была удивительно вежлива и с особливым уважением относится к дядюшке, но чем больше она его гладит, тем больше он ощетинивается. На все ее любезности он отвечает лаконично и сухо. Как-то она прислала нам корзинку чудесной клубники, которую он принял с явным неудовольствием; процитировав из "Энеиды": "Timeo Danaos et dona ferentes" {Бойся данайцев, дары приносящих (лат.).}. Она дважды приглашала Лидди поехать с ней утром в карете подышать свежим воздухом, но мисс Табби столь была бдительна (по распоряжению дядюшки, как я полагаю), что той пришлось брать с собой не только племянницу, но и тетку. Я попытался поговорить об этом со стариком, но он уклонился от всяких объяснений. |
| I have now, dear Phillips, filled a whole sheet, and if you have read it to an end, I dare say, you are as tired as | Ну вот, мой дорогой Филипс, я исписал целый лист и, если вы дочитаете все до конца, смею думать, вы устанете также, как и ваш покорный слуга |
| Your humble servant, J. MELFORD LONDON, June 2. | Дж. Мелфорд. Лондон, 2 июня |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая