Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER III/ГЛАВА III Rebecca Is in Presence of the Enemy/ Ребекка перед лицом неприятеля
| English | Русский |
| A VERY stout, puffy man, in buckskins and Hessian boots, with several immense neckcloths that rose almost to his nose, with a red striped waistcoat and an apple green coat with steel buttons almost as large as crown pieces (it was the morning costume of a dandy or blood of those days) was reading the paper by the fire when the two girls entered, and bounced off his arm-chair, and blushed excessively, and hid his entire face almost in his neckcloths at this apparition. | Очень полный, одутловатый человек в кожаных штанах и в сапогах, с косынкой, несколько раз обматывавшей его шею почти до самого носа, в красном полосатом жилете и светло-зеленом сюртуке со стальными пуговицами в добрую крону величиной (таков был утренний костюм щеголя, или денди, того времени) читал газету у камина, когда обе девушки вошли; при их появлении он вскочил с кресла, густо покраснел и чуть ли не до бровей спрятал лицо в косынку. |
| "It's only your sister, Joseph," said Amelia, laughing and shaking the two fingers which he held out. "I've come home FOR GOOD, you know; and this is my friend, Miss Sharp, whom you have heard me mention." | - Да, это я, твоя сестра, Джозеф, - сказала Эмшгая, смеясь и пожимая протянутые ей два пальца. - Ты знаешь, я ведь совсем вернулась домой! А это моя подруга, мисс Шарп, о которой ты не раз слышал от меня. |
| "No, never, upon my word," said the head under the neckcloth, shaking very much--"that is, yes--what abominably cold weather, Miss"--and herewith he fell to poking the fire with all his might, although it was in the middle of June. | - Нет, никогда, честное слово, - произнесла голова из-за косынки, усиленно качаясь из стороны в сторону. - То есть да... Зверски холодная погода, мисс! - И джентльмен принялся яростно размешивать угли в камине, хотя дело происходило в середине июня. |
| "He's very handsome," whispered Rebecca to Amelia, rather loud. | - Какой интересный мужчина, - шепнула Ребекка Эмилии довольно громко. |
| "Do you think so?" said the latter. "I'll tell him." | - Ты так думаешь? - сказала та. - Я передам ему. |
| "Darling! not for worlds," said Miss Sharp, starting back as timid as a fawn. She had previously made a respectful virgin-like curtsey to the gentleman, and her modest eyes gazed so perseveringly on the carpet that it was a wonder how she should have found an opportunity to see him. | - Милочка, ни за что на свете! - воскликнула мисс Шарп, отпрянув от подруги, словно робкая лань. Перед тем она почтительно, как маленькая девочка, присела перед джентльменом, и ее скромные глаза столь упорно созерцали ковер, что было просто чудом, как она успела разглядеть Джозефа. |
| "Thank you for the beautiful shawls, brother," said Amelia to the fire poker. "Are they not beautiful, Rebecca?" | - Спасибо тебе за чудесные шали, братец, - обратилась Эмилия к джентльмену с кочергой. - Правда, они очаровательны, Ребекка? |
| "O heavenly!" said Miss Sharp, and her eyes went from the carpet straight to the chandelier. | - Божественны! - воскликнула мисс Шарп, и взор ее с ковра перенесся прямо на канделябр. |
| Joseph still continued a huge clattering at the poker and tongs, puffing and blowing the while, and turning as red as his yellow face would allow him. | Джозеф продолжал усиленно греметь кочергой и щипцами, отдуваясь и краснея, насколько позволяла желтизна его лица. |
| "I can't make you such handsome presents, Joseph," continued his sister, "but while I was at school, I have embroidered for you a very beautiful pair of braces." | - Я не могу делать тебе такие же щедрые подарки, Джозеф, - продолжала сестра, - но в школе я вышила для тебя чудесные подтяжки. |
| "Good Gad! Amelia," cried the brother, in serious alarm, "what do you mean?" and plunging with all his might at the bell-rope, that article of furniture came away in his hand, and increased the honest fellow's confusion. "For heaven's sake see if my buggy's at the door. I CAN'T wait. I must go. D--- that groom of mine. I must go." | - Боже мой, Эмилия! - воскликнул брат, придя в совершенный ужас. - Что ты говоришь! - И он изо всех сил рванул сонетку, так что это приспособление осталось у него в руке, еще больше увеличив растерянность бедного малого. - Ради бога, взгляни, подана ли моя одноколка. Я не могу ждать. Мне надо ехать. А, чтоб ч... побрал моего грума! Мне надо ехать! |
| At this minute the father of the family walked in, rattling his seals like a true British merchant. | В эту минуту в комнату вошел отец семейства, побрякивая печатками, как подобает истому британскому коммерсанту. |
| "What's the matter, Emmy?" says he. | - Ну, что у вас тут, Эмми? - спросил он. |
| "Joseph wants me to see if his--his buggy is at the door. What is a buggy, Papa?" | - Джозеф просит меня взглянуть, не подана ли его... его одноколка. Что такое одноколка, папа? |
| "It is a one-horse palanquin," said the old gentleman, who was a wag in his way. | - Это одноконный паланкин, - сказал старый джентльмен, любивший пошутить на свой лад. |
| Joseph at this burst out into a wild fit of laughter; in which, encountering the eye of Miss Sharp, he stopped all of a sudden, as if he had been shot. | Тут Джозеф разразился диким хохотом, но, встретившись взглядом с мисс Шарп, внезапно смолк, словно убитый выстрелом наповал. |
| "This young lady is your friend? Miss Sharp, I am very happy to see you. Have you and Emmy been quarrelling already with Joseph, that he wants to be off?" | - Эта молодая девица - твоя подруга? Очень рад вас видеть, мисс Шарп! Разве вы и Эмми уже повздорили с Джозефом, что он собирается удирать? |
| "I promised Bonamy of our service, sir," said Joseph, "to dine with him." | - Я обещал Бонэми, одному сослуживцу, отобедать с ним, сэр. |
| "O fie! didn't you tell your mother you would dine here?" | - Негодный! А кто говорил матери, что будет обедать с нами? |
| "But in this dress it's impossible." | - Но не могу же я в этом платье. |
| "Look at him, isn't he handsome enough to dine anywhere, Miss Sharp?" | - Взгляните на него, мисс Шарп, разве он недостаточно красив, чтобы обедать где угодно? |
| On which, of course, Miss Sharp looked at her friend, and they both set off in a fit of laughter, highly agreeable to the old gentleman. | В ответ на эти слова мисс Шарп взглянула, конечно, на свою подругу, и обе залились смехом, к великому удовольствию старого джентльмена. |
| "Did you ever see a pair of buckskins like those at Miss Pinkerton's?" continued he, following up his advantage. | - Видали ли вы когда такие штаны в пансионе мисс Пинкертон? - продолжал отец, довольный своим успехом. |
| "Gracious heavens! Father," cried Joseph. | - Боже милосердный, перестаньте, сэр! - воскликнул Джозеф. |
| "There now, I have hurt his feelings. Mrs. Sedley, my dear, I have hurt your son's feelings. I have alluded to his buckskins. Ask Miss Sharp if I haven't? Come, Joseph, be friends with Miss Sharp, and let us all go to dinner." | - Ну вот я и оскорбил его в лучших чувствах! Миссис Седли, дорогая моя, я оскорбил вашего сына в лучших чувствах. Я намекнул на его штаны. Спросите у мисс Шарп, она подтвердит. Ну, полно, Джозеф, будьте с мисс Шарп друзьями и пойдемте все вместе обедать! |
| "There's a pillau, Joseph, just as you like it, and Papa has brought home the best turbot in Billingsgate." | - Сегодня у нас такой пилав, Джозеф, какой ты любишь, а папа привез палтуса, - лучшего нет на всем Биллингсгетском рынке. |
| "Come, come, sir, walk downstairs with Miss Sharp, and I will follow with these two young women," said the father, and he took an arm of wife and daughter and walked merrily off. | - Идем, идем, сэр, предложите руку мисс Шарп, а я пойду следом с этими двумя молодыми женщинами, - сказал отец и, взяв под руки жену и дочь, весело двинулся в столовую. |
| If Miss Rebecca Sharp had determined in her heart upon making the conquest of this big beau, I don't think, ladies, we have any right to blame her; for though the task of husband-hunting is generally, and with becoming modesty, entrusted by young persons to their mammas, recollect that Miss Sharp had no kind parent to arrange these delicate matters for her, and that if she did not get a husband for herself, there was no one else in the wide world who would take the trouble off her hands. What causes young people to "come out," but the noble ambition of matrimony? What sends them trooping to watering-places? What keeps them dancing till five o'clock in the morning through a whole mortal season? What causes them to labour at pianoforte sonatas, and to learn four songs from a fashionable master at a guinea a lesson, and to play the harp if they have handsome arms and neat elbows, and to wear Lincoln Green toxophilite hats and feathers, but that they may bring down some "desirable" young man with those killing bows and arrows of theirs? What causes respectable parents to take up their carpets, set their houses topsy-turvy, and spend a fifth of their year's income in ball suppers and iced champagne? Is it sheer love of their species, and an unadulterated wish to see young people happy and dancing? Psha! they want to marry their daughters; and, as honest Mrs. Sedley has, in the depths of her kind heart, already arranged a score of little schemes for the settlement of her Amelia, so also had our beloved but unprotected Rebecca determined to do her very best to secure the husband, who was even more necessary for her than for her friend. She had a vivid imagination; she had, besides, read the Arabian Nights and Guthrie's Geography; and it is a fact that while she was dressing for dinner, and after she had asked Amelia whether her brother was very rich, she had built for herself a most magnificent castle in the air, of which she was mistress, with a husband somewhere in the background (she had not seen him as yet, and his figure would not therefore be very distinct); she had arrayed herself in an infinity of shawls, turbans, and diamond necklaces, and had mounted upon an elephant to the sound of the march in Bluebeard, in order to pay a visit of ceremony to the Grand Mogul. Charming Alnaschar visions! it is the happy privilege of youth to construct you, and many a fanciful young creature besides Rebecca Sharp has indulged in these delightful day-dreams ere now! | Если мисс Ребекка Шарп в глубине души решила одержать победу над тучным щеголем, то я не думаю, сударыни, что мы вправе хоть сколько-нибудь осуждать ее за это. Правда, задача уловления женихов обычно с подобающей скромностью препоручается юными особами своим маменькам, но вспомните, что у мисс Шарп нет любящей родительницы, чтобы уладить за нее этот деликатный вопрос, и если она сама не раздобудет себе мужа, то не найдется никого в целом мире, кто оказал бы ей эту услугу. Что заставляет молодых особ "выезжать", как не благородное стремление к браку? Что гонит их толпами на всякие воды? Что принуждает их отплясывать до пяти часов утра в течение долгого сезона? Что заставляет их трудиться над фортепьянными сонатами, разучивать три-четыре романса у модного учителя, по гинее за урок, или играть на арфе, если у них точеные ручки и изящные локотки, или носить зеленые шляпки линкольнского сукна и перья, - что заставляет их делать все это, как не надежда сразить какого-нибудь "подходящего" молодого человека при помощи этих смертоносных луков и стрел? Что заставляет почтенных родителей, скатав ковры, ставить весь дом вверх дном и тратить пятую часть годового дохода на балы с ужинами и замороженным шампанским? Неужели бескорыстная любовь к себе подобным и искреннее желание посмотреть, как веселится и танцует молодежь? Чепуха! Им хочется выдать замуж дочерей. И подобно тому как простодушная миссис Седли в глубине своего нежного сердца уже вынашивала десятки маленьких планов насчет устройства Эмилии, так и наша прелестная, но не имевшая покровителей Ребекка решила сделать все, что было в ее силах, чтобы добыть себе мужа, который был для нее еще более необходим, чем для ее подруги. Она обладала живым воображением, а кроме того, прочла "Сказки Тысячи и одной ночи" и "Географию" Гютри. Поэтому, узнав у Эмилии, что ее брат очень богат, Ребекка, одеваясь к обеду, уже строила мысленно великолепнейшие воздушные замки, коих сама она была повелительницей, а где-то на заднем плане маячил ее супруг (она его еще не видела, и потому его образ был не вполне отчетлив); она наряжалась в бесконечное множество шалей-тюрбанов, увешивалась брильянтовыми ожерельями и под звуки марша из "Синей Бороды" садилась на слона, чтобы ехать с торжественным визитом к Великому Моголу. О, упоительные мечты Альнашара! Счастливое преимущество молодости в том, чтобы предаваться вам, и немало других юных фантазеров задолго до Ребекки Шарп упивались такими восхитительными грезами! |
| Joseph Sedley was twelve years older than his sister Amelia. He was in the East India Company's Civil Service, and his name appeared, at the period of which we write, in the Bengal division of the East India Register, as collector of Boggley Wollah, an honourable and lucrative post, as everybody knows: in order to know to what higher posts Joseph rose in the service, the reader is referred to the same periodical. | Джозеф Седли был на двенадцать лет старше своей сестры Эмилии. Он состоял на гражданской службе в Ост-Индской компании и в описываемую нами пору значился в Бенгальском разделе Ост-Индского справочника в качестве коллектора в Богли-Уолахе - должность, как всем известно, почетная и прибыльная. Если читатель захочет узнать, до каких еще более высоких постов дослужился Джозеф в этой компании, мы отсылаем его к тому же справочнику. |
| Boggley Wollah is situated in a fine, lonely, marshy, jungly district, famous for snipe-shooting, and where not unfrequently you may flush a tiger. Ramgunge, where there is a magistrate, is only forty miles off, and there is a cavalry station about thirty miles farther; so Joseph wrote home to his parents, when he took possession of his collectorship. He had lived for about eight years of his life, quite alone, at this charming place, scarcely seeing a Christian face except twice a year, when the detachment arrived to carry off the revenues which he had collected, to Calcutta. | Богли-Уолах расположен в живописной уединенной, покрытой джунглями болотистой местности, известной охотою на бекасов, но где нередко можно спугнуть и тигра. Ремгандж, окружной центр, отстоит от него всего на сорок миль, а еще миль на тридцать дальше находится стоянка кавалерии. Так Джозеф писал домой родителям, когда вступил в исправление должности коллектора. В этой очаровательной местности он прожил около восьми лет в полном одиночестве, почти не видя лица христианского, если не считать тех двух раз в году, когда туда наезжал кавалерийский отряд, чтобы увезти собранные им подати и налоги и доставить их в Калькутту. |
| Luckily, at this time he caught a liver complaint, for the cure of which he returned to Europe, and which was the source of great comfort and amusement to him in his native country. He did not live with his family while in London, but had lodgings of his own, like a gay young bachelor. Before he went to India he was too young to partake of the delightful pleasures of a man about town, and plunged into them on his return with considerable assiduity. He drove his horses in the Park; he dined at the fashionable taverns (for the Oriental Club was not as yet invented); he frequented the theatres, as the mode was in those days, or made his appearance at the opera, laboriously attired in tights and a cocked hat. | По счастью, к описываемому времени он нажил какую-то болезнь печени, для лечения ее вернулся в Европу и теперь вознаграждал себя за вынужденное отшельничество, пользуясь вовсю удобствами и увеселениями у себя на родине. Приехав в Лондон, он не поселился у родителей, а завел отдельную квартиру, как и подобает молодому неунывающему холостяку. До своего отъезда в Индию он был еще слишком молод, чтобы принимать участие в развлечениях столичных жителей, и с тем большим усердием погрузился в них по возвращении домой. Он катался по Парку на собственных лошадях, обедал в модных трактирах (Восточный клуб не был еще изобретен), стал записным театралом, как требовала тогдашняя мода, и появлялся в опере старательно наряженный в плотно облегающие панталоны и треуголку. |
| On returning to India, and ever after, he used to talk of the pleasure of this period of his existence with great enthusiasm, and give you to understand that he and Brummel were the leading bucks of the day. But he was as lonely here as in his jungle at Boggley Wollah. He scarcely knew a single soul in the metropolis: and were it not for his doctor, and the society of his blue-pill, and his liver complaint, he must have died of loneliness. He was lazy, peevish, and a bon-vivant; the appearance of a lady frightened him beyond measure; hence it was but seldom that he joined the paternal circle in Russell Square, where there was plenty of gaiety, and where the jokes of his good-natured old father frightened his amour- propre. His bulk caused Joseph much anxious thought and alarm; now and then he would make a desperate attempt to get rid of his superabundant fat; but his indolence and love of good living speedily got the better of these endeavours at reform, and he found himself again at his three meals a day. He never was well dressed; but he took the hugest pains to adorn his big person, and passed many hours daily in that occupation. His valet made a fortune out of his wardrobe: his toilet-table was covered with as many pomatums and essences as ever were employed by an old beauty: he had tried, in order to give himself a waist, every girth, stay, and waistband then invented. Like most fat men, he would have his clothes made too tight, and took care they should be of the most brilliant colours and youthful cut. When dressed at length, in the afternoon, he would issue forth to take a drive with nobody in the Park; and then would come back in order to dress again and go and dine with nobody at the Piazza Coffee-House. He was as vain as a girl; and perhaps his extreme shyness was one of the results of his extreme vanity. If Miss Rebecca can get the better of him, and at her first entrance into life, she is a young person of no ordinary cleverness. | Впоследствии, по возвращении в Индию и до конца своих дней, он с величайшим восторгом рассказывал о веселье и забавах той поры, давая понять, что они с Браммелом были тогда первыми франтами столицы. А между тем он был так же одинок в Лондоне, как и в джунглях своего Боглп-Уолаха. Джозеф не знал здесь ни одной живой души, и если бы не доктор да развлечения в виде каломели и боли в печени, он совсем погиб бы от тоски. Это был лентяй, брюзга и бонвиван; один вид женщины из общества обращал его в бегство, - вот почему он редко появлялся в семейном кругу на Рассел-сквер, где был открытый дом и где шутки добродушного старика отца задевали его самолюбие. Тучность причиняла ему немало забот и тревог; по временам он делал отчаянные попытки освободиться от излишков жира, но леность и привычка ни в чем себе не отказывать скоро одерживали верх над его геройскими побуждениями, и он опять возвращался к трем трапезам в день. Он никогда не бывал хорошо одет, но прилагал неимоверные усилия к украшению своей тучной особы и проводил за этим занятием по многу часов в день. Его лакей составил себе целое состояние на гардеробе хозяина. Туалетный стол Джозефа был заставлен всевозможными помадами и эссенциями, как у престарелой кокетки; чтобы достигнуть стройности талии, он перепробовал всякие бандажи, корсеты и пояса, какие были тогда в ходу. Подобно большинству толстяков, он старался, чтобы платье шилось ему как можно уже, и заботился о том, чтобы оно было самых ярких цветов и юношеского покроя. Завершив наконец свой туалет, он отправлялся после полудня в Парк покататься в полнейшем одиночестве, а затем возвращался домой сменить свой наряд и уезжал обедать, в таком же полнейшем одиночестве, в "Кафе Пьяцца". Он был тщеславен, как молодая девушка; весьма возможно, что болезненная робость была одним из следствий его непомерного тщеславия. Если мисс Ребекке удастся заполонить Джозефа при самом ее вступлении в жизнь, она окажется необычайно ловкой молодой особой... |
| The first move showed considerable skill. When she called Sedley a very handsome man, she knew that Amelia would tell her mother, who would probably tell Joseph, or who, at any rate, would be pleased by the compliment paid to her son. All mothers are. If you had told Sycorax that her son Caliban was as handsome as Apollo, she would have been pleased, witch as she was. Perhaps, too, Joseph Sedley would overhear the compliment--Rebecca spoke loud enough--and he did hear, and (thinking in his heart that he was a very fine man) the praise thrilled through every fibre of his big body, and made it tingle with pleasure. Then, however, came a recoil. "Is the girl making fun of me?" he thought, and straightway he bounced towards the bell, and was for retreating, as we have seen, when his father's jokes and his mother's entreaties caused him to pause and stay where he was. He conducted the young lady down to dinner in a dubious and agitated frame of mind. "Does she really think I am handsome?" thought he, "or is she only making game of me?" We have talked of Joseph Sedley being as vain as a girl. Heaven help us! the girls have only to turn the tables, and say of one of their own sex, "She is as vain as a man," and they will have perfect reason. The bearded creatures are quite as eager for praise, quite as finikin over their toilettes, quite as proud of their personal advantages, quite as conscious of their powers of fascination, as any coquette in the world. | Первый же шаг обнаружил ее незаурядное искусство. Назвав Седли интересным мужчиной, Ребекка наперед знала, что Эмилия передаст это матери, а уж та, по всей вероятности, сообщит Джозефу или же, во всяком случае, будет польщена комплиментом по адресу ее сына. Все матери таковы. Скажите Сикораксе, что сын ее Калибан красив, как Аполлон, и это обрадует ее, хотя она и ведьма. Кроме того, может быть, и сам Джозеф Седли слышал комплимент - Ребекка говорила довольно громко, - и он действительно его услышал, и от этой похвалы (в душе Джозеф считал себя очень интересным мужчиной) нашего коллектора бросило в жар и по всему его телу пробежал трепет удовлетворенного самолюбия. Однако тут же его словно обдало холодной водой. "Не издевается ли надо мной эта девица?" - подумал он и бросился к сонетке, готовясь ретироваться, как мы это видели; однако под действием отцовских шуток и материнских уговоров сменил гнев на милость и остался дома. Он повел молодую девушку к столу, полный сомнений и взволнованный. "Вправду ли она думает, что я красив, - размышлял он, - или же только смеется надо мной?!" Мы уже упоминали, что Джозеф Седли был тщеславен, как девушка. Помоги нам бог! Девушкам остается только перевернуть это изречение и сказать об одной из себе подобных: "Она тщеславна, как мужчина!" - и они будут совершению правы. Бородатое сословие столь же падко на лесть, столь же щепетильно в рассуждении своего туалета, столь же гордится своей наружностью, столь же верит в могущество своих чар, как и любая кокетка. |
| Downstairs, then, they went, Joseph very red and blushing, Rebecca very modest, and holding her green eyes downwards. She was dressed in white, with bare shoulders as white as snow--the picture of youth, unprotected innocence, and humble virgin simplicity. "I must be very quiet," thought Rebecca, "and very much interested about India." | Итак, они сошли в столовую - Джозеф, красный от смущения, а Ребекка, скромно потупив долу свои зеленые глаза. Она была вся в белом, с обнаженными белоснежными плечами, воплощение юности, беззащитной невинности и смиренной девственной чистоты. "Мне нужно держать себя очень скромно, - думала Ребекка, - и побольше интересоваться Индией". |
| Now we have heard how Mrs. Sedley had prepared a fine curry for her son, just as he liked it, and in the course of dinner a portion of this dish was offered to Rebecca. | Мы уже слышали, что миссис Седли приготовила для сына отличное карри по его вкусу, и во время обеда Ребекке было предложено отведать этого кушанья. |
| "What is it?" said she, turning an appealing look to Mr. Joseph. | - А что это такое? - полюбопытствовала она, бросая вопрошающий взгляд на мистера Джозефа. |
| "Capital," said he. His mouth was full of it: his face quite red with the delightful exercise of gobbling. "Mother, it's as good as my own curries in India." | - Отменная вещь! - произнес он. Рот у него был набит, а лицо раскраснелось от удовольствия, которое доставлял ему самый процесс еды. - Матушка, у тебя готовят карри не хуже, чем у меня дома в Индии. |
| "Oh, I must try some, if it is an Indian dish," said Miss Rebecca. "I am sure everything must be good that comes from there." | - О, тогда я должна попробовать, если это индийское кушанье! - заявила мисс Ребекка. - Я уверена, что все, что из Индии, должно быть прекрасно! |
| "Give Miss Sharp some curry, my dear," said Mr. Sedley, laughing. | - Ангел мой, дай мисс Шарп отведать этого индийского лакомства, - сказал мистер Седли, смеясь. |
| Rebecca had never tasted the dish before. | Ребекка никогда еще не пробовала этого блюда. |
| "Do you find it as good as everything else from India?" said Mr. Sedley. | - Ну что? Оно, по-вашему, так же прекрасно, как и все, что из Индии? - спросил мистер Седли. |
| "Oh, excellent!" said Rebecca, who was suffering tortures with the cayenne pepper. | - О, оно превосходно! - произнесла Ребекка, испытывая адские муки от кайенского перца. |
| "Try a chili with it, Miss Sharp," said Joseph, really interested. | - А вы возьмите к нему стручок чили, мисс Шарп, - сказал Джозеф, искренне заинтересованный. |
| "A chili," said Rebecca, gasping. "Oh yes!" She thought a chili was something cool, as its name imported, and was served with some. | - Чили? - спросила Ребекка, едва переводя дух. - А, хорошо! - Она решила, что чили - это что-нибудь прохладительное, и взяла себе немного этой приправы. |
| "How fresh and green they look," she said, and put one into her mouth. It was hotter than the curry; flesh and blood could bear it no longer. She laid down her fork. | - Как он свеж и зелен на вид! - заметила она, кладя стручок в рот. Но чили жег еще больше, чем карри, - не хватало человеческих сил вытерпеть такое мученье. Ребекка положила вилку. |
| "Water, for Heaven's sake, water!" she cried. | - Воды, ради бога, воды! - закричала она. |
| Mr. Sedley burst out laughing (he was a coarse man, from the Stock Exchange, where they love all sorts of practical jokes). | Мистер Седли разразился хохотом. Это был грубоватый человек, проводивший все дни на бирже, где любят всякие бесцеремонные шутки. |
| "They are real Indian, I assure you," said he. "Sambo, give Miss Sharp some water." | - Самый настоящий индийский чили, заверяю вас! - сказал он. - Самбо, подай мисс Шарп воды. |
| The paternal laugh was echoed by Joseph, who thought the joke capital. The ladies only smiled a little. They thought poor Rebecca suffered too much. She would have liked to choke old Sedley, but she swallowed her mortification as well as she had the abominable curry before it, and as soon as she could speak, said, with a comical, good-humoured air, | Джозеф вторил отцовскому хохоту, находя шутку замечательной. Дамы только слегка улыбались. Они видели, что бедняжка Ребекка очень страдает. Сама она готова была задушить старика Седли, однако проглотила обиду так же легко, как перед тем отвратительный карри, и, когда к ней снова вернулся дар речи, промолвила с шутливым добродушием: |
| "I ought to have remembered the pepper which the Princess of Persia puts in the cream-tarts in the Arabian Nights. Do you put cayenne into your cream-tarts in India, sir?" | - Мне следовало бы помнить о перце, который персидская принцесса из "Тысячи и одной ночи" кладет в сливочное пирожное. А у вас в Индии, сэр, кладут кайенский перец в сливочное пирожное? |
| Old Sedley began to laugh, and thought Rebecca was a good-humoured girl. Joseph simply said, | Старик Седли принялся хохотать и подумал про себя, что Ребекка остроумная девочка. А Джозеф только произнес: |
| "Cream-tarts, Miss? Our cream is very bad in Bengal. We generally use goats' milk; and, 'gad, do you know, I've got to prefer it!" | - Сливочное пирожное, мисс? У нас в Бенгалии плохие сливки. Мы обычно употребляем козье молоко, и, знаете, я теперь предпочитаю его сливкам. |
| "You won't like EVERYTHING from India now, Miss Sharp," said the old gentleman; | - Ну как, мисс Шарп, вы, пожалуй, не будете больше восторгаться всем, что идет из Индии? - спросил старый джентльмен. |
| but when the ladies had retired after dinner, the wily old fellow said to his son, | И когда дамы после обеда удалились, лукавый старик сказал сыну: |
| "Have a care, Joe; that girl is setting her cap at you." | - Берегись, Джо! Эта девица имеет на тебя виды. |
| "Pooh! nonsense!" said Joe, highly flattered. "I recollect, sir, there was a girl at Dumdum, a daughter of Cutler of the Artillery, and afterwards married to Lance, the surgeon, who made a dead set at me in the year '4--at me and Mulligatawney, whom I mentioned to you before dinner--a devilish good fellow Mulligatawney--he's a magistrate at Budgebudge, and sure to be in council in five years. Well, sir, the Artillery gave a ball, and Quintin, of the King's 14th, said to me, 'Sedley,' said he, 'I bet you thirteen to ten that Sophy Cutler hooks either you or Mulligatawney before the rains.' 'Done,' says I; and egad, sir--this claret's very good. Adamson's or Carbonell's?" | - Вот чепуха! - воскликнул Джо, весьма, однако, польщенный. - Я помню, сэр, в Думдуме была одна особа, дочь артиллериста Катлера, потом она вышла замуж за доктора Ланса. Так вот она тоже собиралась в тысяча восемьсот четвертом году взять меня за горло... меня и Мадлигатони, я еще говорил вам о нем перед обедом... Чертовски славный малый этот Маллигатони... Сейчас он судьей в Баджбадже и, наверное, лет через пять будет советником. Так вот, сэр, артиллеристы устраивали бал, и Куинтин из четырнадцатого королевского полка и говорит мне: "Слушай, Седли, держу пари тринадцать против десяти, что Софи Катлер поймает на крючок либо тебя, либо Маллигатони еще до больших дождей!" - "Идет!" - говорю я, и, ей-богу, сэр... прекрасный у вас кларет! От Адамсона или от Карбонеля? Первый сорт! |
| A slight snore was the only reply: the honest stockbroker was asleep, and so the rest of Joseph's story was lost for that day. But he was always exceedingly communicative in a man's party, and has told this delightful tale many scores of times to his apothecary, Dr. Gollop, when he came to inquire about the liver and the blue-pill. | Легкий храп был единственным на это ответом: почтенный биржевик уснул; таким образом, рассказ Джозефа остался на сей раз неоконченным. Но Джозеф был страшно словоохотлив в мужской компании, и этот восхитительный анекдот он рассказывал уже десятки раз своему аптекарю, доктору Голлопу, когда тот приходил справляться о состоянии его печени и о действии каломели. |
| Being an invalid, Joseph Sedley contented himself with a bottle of claret besides his Madeira at dinner, and he managed a couple of plates full of strawberries and cream, and twenty-four little rout cakes that were lying neglected in a plate near him, and certainly (for novelists have the privilege of knowing everything) he thought a great deal about the girl upstairs. | В качестве больного Джозеф Седли удовольствовался бутылкой кларета, помимо мадеры, выпитой за обедом, и уписал тарелки две земляники со сливками и десятка два сладкого печенья, оставленного невзначай на тарелке около него, причем мысли его (ведь романисты обладают даром всеведения) были, конечно, заняты молодой девушкой, удалившейся в верхние покои. |
| "A nice, gay, merry young creature," thought he to himself. "How she looked at me when I picked up her handkerchief at dinner! She dropped it twice. Who's that singing in the drawing-room? 'Gad! shall I go up and see?" | "Экая хорошенькая, молоденькая резвушка, - думал он. - Как она взглянула на меня, когда я за обедом поднял ей платок! Она его дважды роняла, плутовка. Кто это поет в гостиной! Черт! Не пойти ли взглянуть?" |
| But his modesty came rushing upon him with uncontrollable force. His father was asleep: his hat was in the hall: there was a hackney- coach standing hard by in Southampton Row. | Но тут на него нахлынула неудержимая застенчивость. Отец спал; шляпа Джозефа висела в прихожей; близехонько за углом на Саутгемптон-роу была извозчичья биржа. |
| "I'll go and see the Forty Thieves," said he, "and Miss Decamp's dance"; and he slipped away gently on the pointed toes of his boots, and disappeared, without waking his worthy parent. | "Не поехать ли мне на "Сорок разбойников", - подумал он, - посмотреть, как танцует мисс Декамп?" И, ступая на носки своих остроносых сапог, он тихонько выбрался из комнаты и исчез, не потревожив сна достойного родителя. |
| "There goes Joseph," said Amelia, who was looking from the open windows of the drawing-room, while Rebecca was singing at the piano. | - Вот идет Джозеф, - сказала Эмилия, смотревшая из открытого окна гостиной, пока Ребекка пела, аккомпанируя себе на фортепьяно. |
| "Miss Sharp has frightened him away," said Mrs. Sedley. "Poor Joe, why WILL he be so shy?" | - Мисс Шарп спугнула его, - заметила миссис Седли. - Бедный Джо! И отчего он такой робкий? |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая