Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XXXVII/ГЛАВА XXXVII The Subject Continued/Продолжение предыдущей
| English | Русский |
| In the first place, and as a matter of the greatest necessity, we are bound to describe how a house may be got for nothing a year. These mansions are to be had either unfurnished, where, if you have credit with Messrs. Gillows or Bantings, you can get them splendidly montees and decorated entirely according to your own fancy; or they are to be let furnished, a less troublesome and complicated arrangement to most parties. It was so that Crawley and his wife preferred to hire their house. | Прежде всего, и это в высшей степени важно, мы должны рассказать, как можно снимать дом, не внося при этом арендной платы. Некоторые особняки сдаются без мебели, и тогда, если у вас есть кредит у господ Гиллоу или Бантинг, вы можете великолепно убрать и отделать свой дом по собственному вкусу; другие сдаются с мебелью, что гораздо удобнее и проще для большинства нанимателей. Кроули с женой предпочли снять для себя именно такой особняк. |
| Before Mr. Bowls came to preside over Miss Crawley's house and cellar in Park Lane, that lady had had for a butler a Mr. Raggles, who was born on the family estate of Queen's Crawley, and indeed was a younger son of a gardener there. By good conduct, a handsome person and calves, and a grave demeanour, Raggles rose from the knife-board to the footboard of the carriage; from the footboard to the butler's pantry. When he had been a certain number of years at the head of Miss Crawley's establishment, where he had had good wages, fat perquisites, and plenty of opportunities of saving, he announced that he was about to contract a matrimonial alliance with a late cook of Miss Crawley's, who had subsisted in an honourable manner by the exercise of a mangle, and the keeping of a small greengrocer's shop in the neighbourhood. The truth is, that the ceremony had been clandestinely performed some years back; although the news of Mr. Raggles' marriage was first brought to Miss Crawley by a little boy and girl of seven and eight years of age, whose continual presence in the kitchen had attracted the attention of Miss Briggs. | До вступления мистера Боулса в должность дворецкого у мисс Кроули домом и погребом этой леди на Парк-лейн заведовал мистер Реглс, - он родился в Королевском Кроули и был младшим сыном одного из тамошних садовников. Благодаря примерному поведению, красивой внешности, стройным икрам и важной осанке Реглс попал из кухни, где чистил ножи, на запятки кареты, а оттуда в буфетную. Прослужив немало лет в доме мисс Кроули, где он получал хорошее жалованье, имел обильные побочные доходы и полную возможность делать сбережения, мистер Реглс объявил о своем намерении вступить в брак с кухаркой, служившей раньше у мисс Кроули, а теперь существовавшей на вполне почтенные доходы от катка для белья и от маленькой зеленной, которую она держала по соседству. По правде говоря, союз этот был заключен уже несколько лет назад, но держался в таком секрете, что известие о женитьбе мистера Реглса было впервые принесено мисс Кроули мальчиком и девочкой, семи и восьми лет, постоянное пребывание которых на кухне привлекло внимание мисс Бригс. |
| Mr. Raggles then retired and personally undertook the superintendence of the small shop and the greens. He added milk and cream, eggs and country-fed pork to his stores, contenting himself whilst other retired butlers were vending spirits in public houses, by dealing in the simplest country produce. And having a good connection amongst the butlers in the neighbourhood, and a snug back parlour where he and Mrs. Raggles received them, his milk, cream, and eggs got to be adopted by many of the fraternity, and his profits increased every year. Year after year he quietly and modestly amassed money, and when at length that snug and complete bachelor's residence at No. 201, Curzon Street, May Fair, lately the residence of the Honourable Frederick Deuceace, gone abroad, with its rich and appropriate furniture by the first makers, was brought to the hammer, who should go in and purchase the lease and furniture of the house but Charles Raggles? A part of the money he borrowed, it is true, and at rather a high interest, from a brother butler, but the chief part he paid down, and it was with no small pride that Mrs. Raggles found herself sleeping in a bed of carved mahogany, with silk curtains, with a prodigious cheval glass opposite to her, and a wardrobe which would contain her, and Raggles, and all the family. | Тогда мистер Реглс вынужден был уйти в отставку и лично вступил в управление маленькой зеленной. Он прибавил к прежним товарам молоко и сливки, яйца и отличную деревенскую свинину, довольствуясь продажей этих простых сельских продуктов, тогда как другие отставные дворецкие открывали трактиры и торговали спиртными напитками. У него были связи среди дворецких соседних домов и имелась уютная комната за лавкой, где они с миссис Реглс принимали своих собратьев, а потому молоко, сливки и яйца предприимчивой четы имели хороший сбыт, и доходы их все росли. Год за годом они тихо и скромно наживали денежки, и наконец, когда уютный и хорошо обставленный на холостую ногу дом под э 201 на Керзон-стрит, бывшая резиденция достопочтенного Фредерика Дьюсэйса, уехавшего за границу, пошел с молотка со всей богатой и удобной мебелью, право аренды и обстановку приобрел не кто иной, как Чарльз Реглс. Правда, некоторую толику денег ему пришлось занять, и под довольно высокие проценты, у собрата-дворецкого, но большую часть он выложил из своего кармана, и миссис Реглс с немалой гордостью укладывалась спать на резное ложе красного дерева с шелковыми занавесями, созерцая перед собой огромное трюмо и гардероб, в который можно было бы поместить ее, Реглса и все их потомство. |
| Of course, they did not intend to occupy permanently an apartment so splendid. It was in order to let the house again that Raggles purchased it. As soon as a tenant was found, he subsided into the greengrocer's shop once more; but a happy thing it was for him to walk out of that tenement and into Curzon Street, and there survey his house--his own house--with geraniums in the window and a carved bronze knocker. The footman occasionally lounging at the area railing, treated him with respect; the cook took her green stuff at his house and called him Mr. Landlord, and there was not one thing the tenants did, or one dish which they had for dinner, that Raggles might not know of, if he liked. | Конечно, они не собирались оставаться в таком роскошном помещении. Реглс приобрел право аренды, чтобы пересдавать дом от себя, и как только нашелся съемщик, опять удалился в свою зеленную; но ему доставляло огромное удовольствие, выйдя из лавочки, прогуливаться по Керзон-стрит и любоваться этим владением - собственным домом с геранями на окнах и с резным бронзовым молотком. Лакей, зазевавшийся у подъезда, с почтением кланялся ему; повар забирал у него зелень и называл его "господин владелец". И если бы Реглс захотел, он мог бы знать все, что делается у его жильцов, и какие блюда подаются у них к обеду. |
| He was a good man; good and happy. The house brought him in so handsome a yearly income that he was determined to send his children to good schools, and accordingly, regardless of expense, Charles was sent to boarding at Dr. Swishtail's, Sugar-cane Lodge, and little Matilda to Miss Peckover's, Laurentinum House, Clapham. | Это был добрый человек, добрый и счастливый. Дом приносил ему столь значительный годовой доход, что он решил дать своим детям первоклассное образование, а потому, невзирая на издержки, поместил Чарльза в пансион доктора Порки в Шугеркейн-Лодже, а маленькую Матильду - к мисс Пековер, Лорентайнум-Хаус, в Клепеме. |
| Raggles loved and adored the Crawley family as the author of all his prosperity in life. He had a silhouette of his mistress in his back shop, and a drawing of the Porter's Lodge at Queen's Crawley, done by that spinster herself in India ink--and the only addition he made to the decorations of the Curzon Street House was a print of Queen's Crawley in Hampshire, the seat of Sir Walpole Crawley, Baronet, who was represented in a gilded car drawn by six white horses, and passing by a lake covered with swans, and barges containing ladies in hoops, and musicians with flags and penwigs. Indeed Raggles thought there was no such palace in all the world, and no such august family. | Реглс любил и можно даже сказать боготворил семейство Кроули, этот источник всего его благосостояния. В уютной комнате за лавкой висел вырезанный из бумаги силуэт его бывшей хозяйки и рисунок ее работы, изображавший сторожку привратника в Королевском Кроули, а единственным добавлением, какое он внес в убранство дома на Керзон-стрит, была гравюра, на коей представлено было Королевское Кроули в Хэмпшире, резиденция сэра Уолпола Кроули, баронета; последний восседал на золотой колеснице, запряженной шестью белыми конями, бегущими вдоль озера, где плавали лебеди и разъезжали лодки с дамами в кринолинах и музыкантами в париках. Реглс и в самом деле думал, что на всем свете нет другого такого дворца и такой знатной фамилии. |
| As luck would have it, Raggles' house in Curzon Street was to let when Rawdon and his wife returned to London. The Colonel knew it and its owner quite well; the latter's connection with the Crawley family had been kept up constantly, for Raggles helped Mr. Bowls whenever Miss Crawley received friends. And the old man not only let his house to the Colonel but officiated as his butler whenever he had company; Mrs. Raggles operating in the kitchen below and sending up dinners of which old Miss Crawley herself might have approved. | Когда Родон с женой вернулись в Лондон, дом Реглса случайно оказался свободным. Полковник хорошо знал и помещение и его владельца: последний постоянно поддерживал связь с семьей Кроули, потому что помогал мистеру Боулсу, когда его хозяйка принимала гостей. И старик не только сдал дом полковнику, но также исполнял у него обязанности дворецкого во время больших приемов. Миссис Реглс хозяйничала на кухне и посылала наверх такие обеды, которые одобрила бы сама мисс Кроули. |
| This was the way, then, Crawley got his house for nothing; for though Raggles had to pay taxes and rates, and the interest of the mortgage to the brother butler; and the insurance of his life; and the charges for his children at school; and the value of the meat and drink which his own family--and for a time that of Colonel Crawley too--consumed; and though the poor wretch was utterly ruined by the transaction, his children being flung on the streets, and himself driven into the Fleet Prison: yet somebody must pay even for gentlemen who live for nothing a year--and so it was this unlucky Raggles was made the representative of Colonel Crawley's defective capital. | Вот каким способом Кроули сняли дом, не заплатив ни гроша, ибо, хотя Реглсу приходилось уплачивать сборы и налоги, проценты по закладной собрату-дворецкому, взносы по страхованию своей жизни и за детей в школу, а также тратиться на съестные припасы и напитки, как для собственного потребления, так - одно время - и для семьи полковника, и хотя бедняга совершенно разорился от такого ведения дел и дети его оказались выброшенными на улицу, а сам он доведен был до Флитской тюрьмы, - но ведь должен же кто-то платить за джентльменов, которые живут неизвестно на что, - и вот несчастному Реглсу пришлось возмещать все нехватки в хозяйстве полковника Кроули. |
| I wonder how many families are driven to roguery and to ruin by great practitioners in Crawlers way?--how many great noblemen rob their petty tradesmen, condescend to swindle their poor retainers out of wretched little sums and cheat for a few shillings? When we read that a noble nobleman has left for the Continent, or that another noble nobleman has an execution in his house--and that one or other owes six or seven millions, the defeat seems glorious even, and we respect the victim in the vastness of his ruin. But who pities a poor barber who can't get his money for powdering the footmen's heads; or a poor carpenter who has ruined himself by fixing up ornaments and pavilions for my lady's dejeuner; or the poor devil of a tailor whom the steward patronizes, and who has pledged all he is worth, and more, to get the liveries ready, which my lord has done him the honour to bespeak? When the great house tumbles down, these miserable wretches fall under it unnoticed: as they say in the old legends, before a man goes to the devil himself, he sends plenty of other souls thither. | Интересно было бы знать, сколько семейств ограблено и доведено до разорения великими надувалами вроде Кроули? Сколько знатных вельмож грабят мелких торговцев, снисходят до того, что обманывают своих бедных слуг, отнимая у них последние деньги и плутуя из-за нескольких шиллингов? Когда мы читаем, что такой-то благородный дворянин выехал на континент, а у другого благородного дворянина наложен арест на имущество, и что тот или другой задолжали шесть-семь миллионов, то такие банкроты предстают перед нами в апофеозе славы, и мы даже проникаемся уважением к жертвам столь трагических обстоятельств. Но кто пожалеет бедного цирюльника, который напрасно ждет уплаты за то, что пудрил головы ливрейным лакеям; или бедного плотника, сооружающего на свои средства павильоны и всякие другие затейливые штуковины для dejeuner {Завтрака (франц.).} миледи; или беднягу портного, который по особой милости управляющего получил заказ и заложил все, что мог, чтобы изготовить ливреи, по поводу которых милорд, в виде особенной чести, самолично с ним совещался? Когда рушится знатный дом, эти несчастные бесславно погибают под его обломками. Недаром в старых легендах говорится, что прежде чем человек сам отправится к дьяволу, он спровадит туда немало других человеческих душ. |
| Rawdon and his wife generously gave their patronage to all such of Miss Crawley's tradesmen and purveyors as chose to serve them. Some were willing enough, especially the poor ones. It was wonderful to see the pertinacity with which the washerwoman from Tooting brought the cart every Saturday, and her bills week after week. Mr. Raggles himself had to supply the greengroceries. The bill for servants' porter at the Fortune of War public house is a curiosity in the chronicles of beer. Every servant also was owed the greater part of his wages, and thus kept up perforce an interest in the house. Nobody in fact was paid. Not the blacksmith who opened the lock; nor the glazier who mended the pane; nor the jobber who let the carriage; nor the groom who drove it; nor the butcher who provided the leg of mutton; nor the coals which roasted it; nor the cook who basted it; nor the servants who ate it: and this I am given to understand is not unfrequently the way in which people live elegantly on nothing a year. | Родон и его жена оказывали самое широкое покровительство всем торговцам и поставщикам мисс Кроули, которые теперь предлагали им свои услуги. Охотников находилось немало, особенно из тех, кто победнее. Удивительно, с какой неутомимостью прачка из Тутинга каждую субботу прикатывала свою тележку и подавала счета, из недели в неделю остававшиеся неоплаченными. Зелень поставлял сам мистер Реглс. Счет за портер для прислуги из трактира "Военная Удача" являл собою подлинный курьез в хронике питейного дела. Слугам постоянно задерживали жалованье, и потому в их интересах было оставаться в доме. В сущности, не платили никому - ни слесарю, чинившему замок, ни стекольщику, вставлявшему стекла, ни каретнику, отдававшему внаем экипаж, ни груму, правившему этим экипажем, ни мяснику, привозившему баранину, ни лавочнику, поставлявшему уголь, на котором она жарилась, ни кухарке, готовившей ее, ни слугам, которые ее ели. И вот таким-то образом, мне кажется, люди умудряются жить в роскоши, не имея никакого дохода. |
| In a little town such things cannot be done without remark. We know there the quantity of milk our neighbour takes and espy the joint or the fowls which are going in for his dinner. So, probably, 200 and 202 in Curzon Street might know what was going on in the house between them, the servants communicating through the area-railings; but Crawley and his wife and his friends did not know 200 and 202. When you came to 201 there was a hearty welcome, a kind smile, a good dinner, and a jolly shake of the hand from the host and hostess there, just for all the world as if they had been undisputed masters of three or four thousand a year--and so they were, not in money, but in produce and labour--if they did not pay for the mutton, they had it: if they did not give bullion in exchange for their wine, how should we know? Never was better claret at any man's table than at honest Rawdon's; dinners more gay and neatly served. His drawing-rooms were the prettiest, little, modest salons conceivable: they were decorated with the greatest taste, and a thousand knick- knacks from Paris, by Rebecca: and when she sat at her piano trilling songs with a lightsome heart, the stranger voted himself in a little paradise of domestic comfort and agreed that, if the husband was rather stupid, the wife was charming, and the dinners the pleasantest in the world. | В маленьких городах такие вещи не могут пройти незаметно: там мы знаем, сколько молока берут наши соседи и какое мясо или птица подается у них за столом. Вполне возможно, что в э 200 и э 202 по Керзон-стрит было известно, что делается в доме, расположенном между ними, так как слуги общались между собой через дворовую ограду. Но ни Кроули, ни его жена, ни их гости знать не хотели ни э 200, ни э 202. Когда вы приходили в э 201, вас встречали очень радушно, ласковой улыбкой и хорошим обедом, и хозяин с хозяйкой приветливо жали вам руку, как будто чувствовали себя неоспоримыми владельцами трех-четырех тысяч годового дохода. Да так оно и было, - только они располагали не деньгами, а продуктами и чужим трудом. Если они и не платили за баранину, она все-таки у них была, и если они не давали золота в обмен на вино, то откуда нам было это знать? Нигде не подавали к столу лучшего вина, чем у честного Родона, и нигде не было таких веселых и изящно сервированных обедов. Его маленькие гостиные были самыми скромными и уютными комнатами, какие только можно вообразить. Ребекка украсила их с величайшим вкусом безделушками, привезенными из Парижа. А когда она садилась за фортепьяно и с беззаботной душой распевала романсы, гостю казалось, что он попал в домашний рай; и он готов был согласиться, что если муж несколько глуповат, то жена очаровательна, а их обеды - самые приятные на свете. |
| Rebecca's wit, cleverness, and flippancy made her speedily the vogue in London among a certain class. You saw demure chariots at her door, out of which stepped very great people. You beheld her carriage in the park, surrounded by dandies of note. The little box in the third tier of the opera was crowded with heads constantly changing; but it must be confessed that the ladies held aloof from her, and that their doors were shut to our little adventurer. | Остроумие, ловкость и смелость Ребекки быстро создали ей популярность в известных лондонских кругах. Около дверей ее дома часто останавливались солидные экипажи, из которых выходили очень важные люди. В Парке ее коляску всегда видели окруженной самой знатной молодежью. В маленькой ложе третьего яруса Оперы всегда виднелось множество голов, сменявшихся, как в калейдоскопе. Но нужно сознаться, что дамы держались от Ребекки в стороне и их двери были наглухо закрыты для нашей маленькой авантюристки. |
| With regard to the world of female fashion and its customs, the present writer of course can only speak at second hand. A man can no more penetrate or under-stand those mysteries than he can know what the ladies talk about when they go upstairs after dinner. It is only by inquiry and perseverance that one sometimes gets hints of those secrets; and by a similar diligence every person who treads the Pall Mall pavement and frequents the clubs of this metropolis knows, either through his own experience or through some acquaintance with whom he plays at billiards or shares the joint, something about the genteel world of London, and how, as there are men (such as Rawdon Crawley, whose position we mentioned before) who cut a good figure to the eyes of the ignorant world and to the apprentices in the park, who behold them consorting with the most notorious dandies there, so there are ladies, who may be called men's women, being welcomed entirely by all the gentlemen and cut or slighted by all their wives. Mrs. Firebrace is of this sort; the lady with the beautiful fair ringlets whom you see every day in Hyde Park, surrounded by the greatest and most famous dandies of this empire. Mrs. Rockwood is another, whose parties are announced laboriously in the fashionable newspapers and with whom you see that all sorts of ambassadors and great noblemen dine; and many more might be mentioned had they to do with the history at present in hand. But while simple folks who are out of the world, or country people with a taste for the genteel, behold these ladies in their seeming glory in public places, or envy them from afar off, persons who are better instructed could inform them that these envied ladies have no more chance of establishing themselves in "society," than the benighted squire's wife in Somersetshire who reads of their doings in the Morning Post. Men living about London are aware of these awful truths. You hear how pitilessly many ladies of seeming rank and wealth are excluded from this "society." The frantic efforts which they make to enter this circle, the meannesses to which they submit, the insults which they undergo, are matters of wonder to those who take human or womankind for a study; and the pursuit of fashion under difficulties would be a fine theme for any very great person who had the wit, the leisure, and the knowledge of the English language necessary for the compiling of such a history. | Что касается мира светских женщин и их обычаев, то автор может говорить о них, конечно, только понаслышке. Мужчине так же трудно проникнуть в этот мир или понять его тайны, как догадаться, о чем беседуют дамы, когда они удаляются наверх после обеда. И только путем настойчивых расспросов удается получить кое-какое представление об этих тайнах. Проявляя подобную любознательность, всякий гуляющий по тротуарам Пэл-Мэл или посещающий столичные клубы узнает, как из личного опыта, так и из рассказов знакомых, с которыми он играет на бильярде или завтракает, кое-что о высшем лондонском обществе, - а именно, что, подобно тому как есть мужчины (вроде Родона Кроули, о положении которого мы только что упоминали), представляющиеся важными особами лицам, не знающим света, или неопытным новичкам, еще не осмотревшимся в Парке и постоянно встречающим озртченных джентльменов в обществе самой знатной молодежи, точно так же есть и леди, которых можно назвать любимицами мужчин, поскольку они пользуются успехом решительно у всех джентльменов, хотя и не вызывают никакого доверия и уважения у их жен. Такова, например, миссис Файрбрейс, леди с прекрасными белокурыми локонами, которую вы каждый день можете видеть в Хайд-парке, окруженную самыми знатными и прославленными денди нашей страны. Другая такая леди - миссис Роквуд, о вечерах которой постоянно пишут великосветские газеты, ибо у нее обедают посланники и вельможи. Да и многих других дам можно было бы назвать, если бы они имели отношение к нашей повести. Но в то время как скромные люди, далекие от светской жизни, или провинциалы, тяготеющие к высшему кругу, любуются в общественных местах на этих дам в их мишурном блеске или завидуют им издалека, лица более осведомленные могли бы сообщить, что у этих особ, которым так завидуют, не больше шансов войти в так называемое "общество", чем у какой-нибудь мелкопоместной помещицы в Сомерсетшире, читающей о них в "Морнинг пост". Людям, живущим в Лондоне, известна эта печальная истина. Сколько раз вам приходилось слышать, как безжалостно исключаются из "общества" многие леди, казалось бы, занимающие высокое положение и богатые. Их отчаянные попытки проникнуть в этот круг, унижения, которым они под- ^3 вергаются, оскорбления, которые терпят, ставят в тупик всякого, кто изучает род человеческий или женскую его половину; это стремление невзирая ни на что попасть в высший свет могло бы послужить благодарной темой для писателя, обладающего умом, досугом и превосходным знанием родного языка, необходимым для того, чтобы написать такую повесть. |
| Now the few female acquaintances whom Mrs. Crawley had known abroad not only declined to visit her when she came to this side of the Channel, but cut her severely when they met in public places. It was curious to see how the great ladies forgot her, and no doubt not altogether a pleasant study to Rebecca. When Lady Bareacres met her in the waiting-room at the opera, she gathered her daughters about her as if they would be contaminated by a touch of Becky, and retreating a step or two, placed herself in front of them, and stared at her little enemy. To stare Becky out of countenance required a severer glance than even the frigid old Bareacres could shoot out of her dismal eyes. When Lady de la Mole, who had ridden a score of times by Becky's side at Brussels, met Mrs. Crawley's open carriage in Hyde Park, her Ladyship was quite blind, and could not in the least recognize her former friend. Even Mrs. Blenkinsop, the banker's wife, cut her at church. Becky went regularly to church now; it was edifying to see her enter there with Rawdon by her side, carrying a couple of large gilt prayer-books, and afterwards going through the ceremony with the gravest resignation. | Те немногие дамы, с которыми миссис Кроули встречалась за границей, теперь, когда она вернулась в Англию, не только не пожелали бывать у нее в доме, но при встрече намеренно не узнавали ее. Удивления достойно, как все светские леди вдруг забыли ее лицо, и, конечно, самой Ребекке было не очень-то приятно в этом убедиться. Когда леди Бейракрс встретила ее в фойе оперы, она собрала вокруг себя дочерей, как будто они могли заразиться от одного прикосновения Бекки, и, отступив на шаг или на два и устремив пристальный взгляд на своего маленького врага, заслонила их своей грудью. Но не так-то легко было смутить Ребекку; для этого требовался поистине разящий взгляд, а не то тупое оружие, какое представляли собой тусклые, холодные гляделки старухи Бейракрс. Когда леди де ля Моль, часто скакавшая верхом вместе с Бекки в Брюсселе, встретила открытую коляску миссис Кроули в Хайд-парке, ее милость вдруг ослепла и оказалась решительно не способна узнать свою прежнюю приятельницу. Даже миссис Бленкинсоп, жена банкира, отвернулась от нее в церкви. Теперь Бекки регулярно посещала церковь; и назидательное это было зрелище - как она появлялась там вместе с Родоном, который нес два больших с золотым обрезом молитвенника, и затем покорно высиживала всю службу. |
| Rawdon at first felt very acutely the slights which were passed upon his wife, and was inclined to be gloomy and savage. He talked of calling out the husbands or brothers of every one of the insolent women who did not pay a proper respect to his wife; and it was only by the strongest commands and entreaties on her part that he was brought into keeping a decent behaviour. | Вначале Родона сильно задевали оскорбления, которые наносились его жене. Он хмурился и приходил в неистовство, грозился вызвать на дуэль мужей и братьев этих дерзких женщин, которые отказывали в должном уважении его жене, - и только ее строжайшие приказания и просьбы удерживали его в границах приличия. |
| "You can't shoot me into society," she said good-naturedly. "Remember, my dear, that I was but a governess, and you, you poor silly old man, have the worst reputation for debt, and dice, and all sorts of wickedness. We shall get quite as many friends as we want by and by, and in the meanwhile you must be a good boy and obey your schoolmistress in everything she tells you to do. When we heard that your aunt had left almost everything to Pitt and his wife, do you remember what a rage you were in? You would have told all Paris, if I had not made you keep your temper, and where would you have been now?--in prison at Ste. Pelagie for debt, and not established in London in a handsome house, with every comfort about you--you were in such a fury you were ready to murder your brother, you wicked Cain you, and what good would have come of remaining angry? All the rage in the world won't get us your aunt's money; and it is much better that we should be friends with your brother's family than enemies, as those foolish Butes are. When your father dies, Queen's Crawley will be a pleasant house for you and me to pass the winter in. If we are ruined, you can carve and take charge of the stable, and I can be a governess to Lady Jane's children. Ruined! fiddlede-dee! I will get you a good place before that; or Pitt and his little boy will die, and we will be Sir Rawdon and my lady. While there is life, there is hope, my dear, and I intend to make a man of you yet. Who sold your horses for you? Who paid your debts for you?" | - Не можешь же ты ввести меня в общество выстрелами! - говорила она добродушно. - Вспомни, дорогой мой, ведь я как-никак была гувернанткой, а ты, мой бедный глупый муженек, пользуешься незавидной репутацией - тут и долги, и игра, и другие пороки. Со временем у нас будет сколько угодно друзей, а пока изволь быть хорошим мальчиком и слушаться своей наставницы во всем. Когда мы узнали, что тетка почти все завещала Питту с супругою, - помнишь, в какое ты пришел бешенство? Ты готов был раструбить об этом по всему Парижу, и если бы я тебя не удержала, где бы ты был сейчас? В долговой тюрьме Сент-Пелажи, а не в Лондоне, в чудесном, благоустроенном доме. Ты был в таком неистовстве, что способен был убить брата, злой ты Каин. Ну и что бы вышло, если бы ты продолжал сердиться? Сколько бы ты ни злился, это не вернет нам тетушкиных денег, - так не лучше ли быть в дружбе с семейством твоего брата, чем во вражде, как эти дураки Бьюты. Когда твой отец умрет, Королевское Кроули будет для нас удобным пристанищем на зиму. Если мы вконец разоримся, ты будешь разрезать жаркое за обедом и присматривать за конюшнями, а я буду гувернанткой у детей леди Джейн... Разоримся? Глупости! Я еще найду для тебя хорошее местечко; а может случиться, что Питт со своим сынком умрут, и мы станем - сэр Родон и миледи. Пока есть жизнь, есть и надежда, мой милый, и я еще намерена сделать из тебя человека. Кто продал твоих лошадей? Кто уплатил твои долги? |
| Rawdon was obliged to confess that he owed all these benefits to his wife, and to trust himself to her guidance for the future. | Родон должен был сознаться, что всем этим он обязан своей жене, и обещал и впредь полагаться на ее мудрое руководство. |
| Indeed, when Miss Crawley quitted the world, and that money for which all her relatives had been fighting so eagerly was finally left to Pitt, Bute Crawley, who found that only five thousand pounds had been left to him instead of the twenty upon which he calculated, was in such a fury at his disappointment that he vented it in savage abuse upon his nephew; and the quarrel always rankling between them ended in an utter breach of intercourse. Rawdon Crawley's conduct, on the other hand, who got but a hundred pounds, was such as to astonish his brother and delight his sister-in-law, who was disposed to look kindly upon all the members of her husband's family. He wrote to his brother a very frank, manly, good-humoured letter from Paris. He was aware, he said, that by his own marriage he had forfeited his aunt's favour; and though he did not disguise his disappointment that she should have been so entirely relentless towards him, he was glad that the money was still kept in their branch of the family, and heartily congratulated his brother on his good fortune. He sent his affectionate remembrances to his sister, and hoped to have her good-will for Mrs. Rawdon; and the letter concluded with a postscript to Pitt in the latter lady's own handwriting. She, too, begged to join in her husband's congratulations. She should ever remember Mr. Crawley's kindness to her in early days when she was a friendless orphan, the instructress of his little sisters, in whose welfare she still took the tenderest interest. She wished him every happiness in his married life, and, asking his permission to offer her remembrances to Lady Jane (of whose goodness all the world informed her), she hoped that one day she might be allowed to present her little boy to his uncle and aunt, and begged to bespeak for him their good-will and protection. | И в самом деле, когда мисс Кроули переселилась в лучший мир и деньги, за которыми так усердно охотились все ее родичи, в конце концов попали в руки Питта, Бьют Кроули, узнав, что ему оставлено всего лишь пять тысяч фунтов вместо двадцати, на которые он рассчитывал, пришел в такое бешенство, что с дикой бранью накинулся на племянника, и вражда, никогда не затихавшая между ними, привела к форменному разрыву. Напротив того, поведение Родона Кроули, получившего по духовной всего сто фунтов, изумило его брата и восхитило невестку, которая была доброжелательно настроена ко всем родственникам мужа. Родон написал брату откровенное, бодрое и веселое письмо из Парижа. Он знает, писал он, что из-за своей женитьбы лишился расположения тетки; и хотя крайне огорчен тем, что она отнеслась к нему так безжалостно, но все же рад, что деньги останутся во владении их семейства. Он сердечно поздравлял брата с удачей, посылал свой нежный привет сестре и выражал надежду, что она отнесется благосклонно к миссис Кроули. Письмо заканчивалось собственноручной припиской этой леди: она просила присоединить ее поздравления к поздравлениям мужа. Она всегда будет помнить доброту мистера Кроули, который обласкал ее в те далекие дни, когда она была беззащитной сиротой, воспитательницей его маленьких сестер, благополучие которых до сих пор близко ее сердцу. Она желала ему счастья в семейной жизни и просила разрешения передать привет леди Джейн (о доброте которой много слышала). Далее она выражала надежду, что ей будет позволено когда-нибудь представить дяде и тете своего маленького сына, и просила отнестись к нему доброжелательно и оказать ему покровительство. |
| Pitt Crawley received this communication very graciously--more graciously than Miss Crawley had received some of Rebecca's previous compositions in Rawdon's handwriting; and as for Lady Jane, she was so charmed with the letter that she expected her husband would instantly divide his aunt's legacy into two equal portions and send off one-half to his brother at Paris. | Питт Кроули принял письмо очень милостиво, - более милостиво, чем принимала мисс Кроули прежние письма Ребекки, переписанные рукой Родона. Что касается леди Джейн, то она была очарована письмом и ожидала, что муж сейчас же разделит наследство тетки на две равные части и одну отошлет брату в Париж. |
| To her Ladyship's surprise, however, Pitt declined to accommodate his brother with a cheque for thirty thousand pounds. But he made Rawdon a handsome offer of his hand whenever the latter should come to England and choose to take it; and, thanking Mrs. Crawley for her good opinion of himself and Lady Jane, he graciously pronounced his willingness to take any opportunity to serve her little boy. | Однако, к удивлению миледи, Питт воздержался от посылки брату чека на тридцать тысяч фунтов. Но он обещал оказать брату поддержку, как только тот приедет в Англию и захочет ею воспользоваться, и, поблагодарив миссис Кроули за ее доброе мнение о нем и о леди Джейн, любезно выразил готовность быть полезным при случае ее маленькому сыну. |
| Thus an almost reconciliation was brought about between the brothers. When Rebecca came to town Pitt and his wife were not in London. Many a time she drove by the old door in Park Lane to see whether they had taken possession of Miss Crawley's house there. But the new family did not make its appearance; it was only through Raggles that she heard of their movements--how Miss Crawley's domestics had been dismissed with decent gratuities, and how Mr. Pitt had only once made his appearance in London, when he stopped for a few days at the house, did business with his lawyers there, and sold off all Miss Crawley's French novels to a bookseller out of Bond Street. | Таким образом, между братьями состоялось почти полное примирение. Когда Ребекка приехала в Лондон, Питта с супругой не было в городе. Она не раз проезжала мимо старого подъезда на Парк-лейн, чтобы узнать, вступили ли они во владение домом мисс Кроули. Но новые владельцы еще не появлялись, и только от Реглса она кое-что о них узнавала: все слуги мисс Кроули были отпущены с приличным вознаграждением; мистер Питт приезжал в Лондон только один раз, - он на несколько дней остановился в доме, совещался со своими поверенными и продал все французские романы мисс Кроули букинисту с Бонд-стрит. |
| Becky had reasons of her own which caused her to long for the arrival of her new relation. "When Lady Jane comes," thought she, "she shall be my sponsor in London society; and as for the women! bah! the women will ask me when they find the men want to see me." | У Бекки были собственные причины желать прибытия новой родственницы. "Когда леди Джейн приедет, - думала она, - она введет меня в лондонское общество; а что касается дам... ну, дамы сами начнут приглашать меня, когда увидят, что мужчинам со мной интересно". |
| An article as necessary to a lady in this position as her brougham or her bouquet is her companion. I have always admired the way in which the tender creatures, who cannot exist without sympathy, hire an exceedingly plain friend of their own sex from whom they are almost inseparable. The sight of that inevitable woman in her faded gown seated behind her dear friend in the opera-box, or occupying the back seat of the barouche, is always a wholesome and moral one to me, as jolly a reminder as that of the Death's-head which figured in the repasts of Egyptian bon-vivants, a strange sardonic memorial of Vanity Fair. What? even battered, brazen, beautiful, conscienceless, heartless, Mrs. Firebrace, whose father died of her shame: even lovely, daring Mrs. Mantrap, who will ride at any fence which any man in England will take, and who drives her greys in the park, while her mother keeps a huckster's stall in Bath still--even those who are so bold, one might fancy they could face anything dare not face the world without a female friend. They must have somebody to cling to, the affectionate creatures! And you will hardly see them in any public place without a shabby companion in a dyed silk, sitting somewhere in the shade close behind them. | Для всякой леди в подобном положении принадлежностью, столь же необходимой, как коляска или букет, является компаньонка. До чего же трогательно, что нежные эти создания, которые не могут жить без привязанности, нанимают себе в подруги какую-нибудь на редкость бесцветную особу, с которой и становятся неразлучны. Вид этой неизбежной спутницы в выцветшем платье, сидящей в глубине ложи, позади своей дорогой приятельницы, или занимающей скамеечку в коляске, обычно настраивает меня на философический лад; это столь же приятное напоминание, как череп, фигурировавший на пирах египетских бонвиванов, - странное сардоническое memento {Напоминание (лат.).} Ярмарки Тщеславия! Что и говорить: даже такая разбитная, наглая, бессовестная и бессердечная красавица, как миссис Файрбрейс, отец которой умер, не снеся ее позора; даже прелестная смелая мисс Вампир, которая возьмет верхом барьер не хуже любого мужчины в Англии и сама правит парою серых в Парке (а мать ее до сих пор держит мелочную лавочку в Бате), - даже эти женщины, такие дерзкие, что им, кажется, сам черт не брат, и те не решаются показываться в обществе без компаньонки. Их любящие сердца просто зачахли бы без такой привязанности! И вы иначе не встретите их в публичном месте, как в сопровождении жалкой фигуры в перекрашенном шелковом платье, сидящей где-нибудь поблизости в укромном уголке. |
| "Rawdon," said Becky, very late one night, as a party of gentlemen were seated round her crackling drawing-room fire (for the men came to her house to finish the night; and she had ice and coffee for them, the best in London): "I must have a sheep-dog." | - Родон, - сказала Бекки как-то раз поздно вечером, когда компания джентльменов сидела в ее гостиной (мужчины приезжали к ним заканчивать вечер, и она угощала их кофе и мороженым, лучшим в Лондоне), - я хочу завести овчарку. |
| "A what?" said Rawdon, looking up from an ecarte table. | - Что? - спросил Родон, подняв голову от стола, за которым он играл в экарте. |
| "A sheep-dog!" said young Lord Southdown. "My dear Mrs. Crawley, what a fancy! Why not have a Danish dog? I know of one as big as a camel-leopard, by Jove. It would almost pull your brougham. Or a Persian greyhound, eh? (I propose, if you please); or a little pug that would go into one of Lord Steyne's snuff-boxes? There's a man at Bayswater got one with such a nose that you might--I mark the king and play--that you might hang your hat on it." | - Овчарку? - отозвался юный лорд Саутдаун. - Милая моя миссис Кроули, что за фантазия? Почему бы вам не завести датского дога? Я знаю одного - огромного, ростом с жирафу, честное слово. Его, пожалуй, можно будет впрячь в вашу коляску. Или персидскую борзую (мой ход, с вашего разрешения), или крошечного мопсика, который вполне уместится в одну из табакерок лорда Стайна. У одного человека в Бэйсуотере я видел мопса с таким носом, что вы могли бы (записываю короля и хожу)... что вы могли бы вешать на него вашу шляпу. |
| "I mark the trick," Rawdon gravely said. He attended to his game commonly and didn't much meddle with the conversation, except when it was about horses and betting. | - Записываю взятку, - деловито произнес Родон. Он обыкновенно весь отдавался игре и вмешивался в разговор, только когда речь заходила о лошадях или о пари. |
| "What CAN you want with a shepherd's dog?" the lively little Southdown continued. | - И зачем это вам понадобилась овчарка? - продолжал веселый маленький Саутдаун. |
| "I mean a MORAL shepherd's dog," said Becky, laughing and looking up at Lord Steyne. | - Я имею в виду моральную овчарку, - сказала Бекки, смеясь и поглядывая на лорда Стайна. |
| "What the devil's that?" said his Lordship. | - Это что еще за дьявол? - спросил его милость. |
| "A dog to keep the wolves off me," Rebecca continued. "A companion." | - Собаку, которая охраняла бы меня от волков, - продолжала Ребекка, - компаньонку. |
| "Dear little innocent lamb, you want one," said the marquis; and his jaw thrust out, and he began to grin hideously, his little eyes leering towards Rebecca. | - Бедная невинная овечка, вам действительно нужна овчарка, - сказал маркиз и, выставив вперед подбородок, с отвратительной улыбкой уставился на Ребекку. |
| The great Lord of Steyne was standing by the fire sipping coffee. The fire crackled and blazed pleasantly There was a score of candles sparkling round the mantel piece, in all sorts of quaint sconces, of gilt and bronze and porcelain. They lighted up Rebecca's figure to admiration, as she sat on a sofa covered with a pattern of gaudy flowers. She was in a pink dress that looked as fresh as a rose; her dazzling white arms and shoulders were half-covered with a thin hazy scarf through which they sparkled; her hair hung in curls round her neck; one of her little feet peeped out from the fresh crisp folds of the silk: the prettiest little foot in the prettiest little sandal in the finest silk stocking in the world. | Именитый лорд Стайн стоял около камина, прихлебывая кофе. Огонь весело пылал и потрескивал за решеткой. На камине горело штук двадцать свечей во всевозможных причудливых канделябрах, золоченых, бронзовых и фарфоровых. Они восхитительно освещали Ребекку, которая сидела на софе, обитой пестрой материей. Ребекка была в розовом платье, свежем, как роза; ее безупречно белые руки и плечи сверкали из-под тонкого газового шарфа, которым они были полуприкрыты; волосы спускались локонами на шею; маленькая ножка выглядывала из-под упругих шуршащих складок шелка, - прелестная маленькая ножка в прелестной крошечной туфельке и тончайшем шелковом чулке. |
| The candles lighted up Lord Steyne's shining bald head, which was fringed with red hair. He had thick bushy eyebrows, with little twinkling bloodshot eyes, surrounded by a thousand wrinkles. His jaw was underhung, and when he laughed, two white buck-teeth protruded themselves and glistened savagely in the midst of the grin. He had been dining with royal personages, and wore his garter and ribbon. A short man was his Lordship, broad-chested and bow- legged, but proud of the fineness of his foot and ankle, and always caressing his garter-knee. | Свечи освещали и блестящую лысину лорда Стайна в венчике рыжих волос. У него были густые косматые брови и живые, налитые кровью глаза, окруженные сетью морщинок. Нижняя челюсть выдавалась вперед, и, когда он смеялся, два белых торчащих клыка хищно поблескивали. В этот день он обедал с особами королевской семьи, и потому на нем был орден Подвязки и лента. Его милость был низенький человек, широкогрудый и кривоногий, но он очень гордился изяществом своей ступни и лодыжки и постоянно поглаживал свое колено, украшенное орденом Подвязки. |
| "And so the shepherd is not enough," said he, "to defend his lambkin?" | - Значит, пастуха недостаточно, чтобы охранять овечку? - спросил он. |
| "The shepherd is too fond of playing at cards and going to his clubs," answered Becky, laughing. | - Пастух слишком любит играть в карты и ходить по клубам, - ответила, смеясь, Бекки. |
| "'Gad, what a debauched Corydon!" said my lord--"what a mouth for a pipe!" | - Боже мой, что за распутный Коридои! - сказал милорд. - Только свирели не хватает. |
| "I take your three to two," here said Rawdon, at the card-table. | - Бью тройкой, - произнес Родон за карточным столом. |
| "Hark at Meliboeus," snarled the noble marquis; "he's pastorally occupied too: he's shearing a Southdown. What an innocent mutton, hey? Damme, what a snowy fleece!" | - Послушайте-ка вашего Мелибея, - проворчал благородный маркиз. - Какое в самом деле буколическое занятие: он стрижет барашка, невинного барашка. Черт возьми, какое белоснежное руно! |
| Rebecca's eyes shot out gleams of scornful humour. | Глаза Ребекки сверкнули презрительной насмешкой. |
| "My lord," she said, "you are a knight of the Order." | - Но, милорд, - сказала она, - вы тоже рыцарь этого ордена. |
| He had the collar round his neck, indeed--a gift of the restored princes of Spain. | На шее у милорда и вправду была цепь ордена Золотого руна - дар испанских государей, вернувшихся на свой престол. |
| Lord Steyne in early life had been notorious for his daring and his success at play. He had sat up two days and two nights with Mr. Fox at hazard. He had won money of the most august personages of the realm: he had won his marquisate, it was said, at the gaming-table; but he did not like an allusion to those bygone fredaines. Rebecca saw the scowl gathering over his heavy brow. | Лорд Стайн в молодости слыл отчаянным бретером и удачливым игроком. Однажды он два дня и две ночи просидел за игрой с мистером Фоксом. Он обыгрывал многих августейших особ Англии, и говорили, что даже свой титул маркиза он выиграл за карточным столом. Но достойный лорд не терпел намеков на эти грехи молодости. Ребекка заметила, что его густые брови угрожающе сдвинулись. |
| She rose up from her sofa and went and took his coffee cup out of his hand with a little curtsey. | Она встала с софы, подошла к нему и с легким реверансом взяла у него чашку. |
| "Yes," she said, "I must get a watchdog. But he won't bark at YOU." | - Да, - проговорила она, - мне нужна сторожевая собака. Но на вас она лаять не будет. |
| And, going into the other drawing-room, she sat down to the piano and began to sing little French songs in such a charming, thrilling voice that the mollified nobleman speedily followed her into that chamber, and might be seen nodding his head and bowing time over her. | И, перейдя в соседнюю гостиную, она села за рояль и запела французские песенки таким очаровательно звонким голоском, что смягчившийся лорд быстро последовал за нею, и видно было, как он, склонившись над Ребеккой, в такт кивал головой. |
| Rawdon and his friend meanwhile played ecarte until they had enough. The Colonel won; but, say that he won ever so much and often, nights like these, which occurred many times in the week--his wife having all the talk and all the admiration, and he sitting silent without the circle, not comprehending a word of the jokes, the allusions, the mystical language within--must have been rather wearisome to the ex-dragoon. | Между тем Родон и его приятель продолжали играть в экарте, пока им наконец не надоело это занятие. Полковник выиграл; но хотя он выигрывал часто и помногу, вечера, подобные этому, повторявшиеся несколько раз в неделю, - когда его жена была предметом общего поклонения, а он сидел в стороне и молчал, не принимая участия в беседе, ибо ни слова не понимал в их шутках, намеках и аллегориях, - такие вечера доставляли отставному драгуну мало радости. |
| "How is Mrs. Crawley's husband?" Lord Steyne used to say to him by way of a good day when they met; | - Как поживает супруг миссис Кроули? - приветствовал его лорд Стайн при встречах. |
| and indeed that was now his avocation in life. He was Colonel Crawley no more. He was Mrs. Crawley's husband. | И правда, таково было теперь положение Родона. Он больше не был полковником Кроули, - он был супругом миссис Кроули. |
| About the little Rawdon, if nothing has been said all this while, it is because he is hidden upstairs in a garret somewhere, or has crawled below into the kitchen for companionship. His mother scarcely ever took notice of him. He passed the days with his French bonne as long as that domestic remained in Mr. Crawley's family, and when the Frenchwoman went away, the little fellow, howling in the loneliness of the night, had compassion taken on him by a housemaid, who took him out of his solitary nursery into her bed in the garret hard by and comforted him. | Если до сих пор ничего не было сказано о маленьком Родоне, то лишь по той причине, что его сослали на чердак, и он только иногда в поисках общества сползал вниз в кухню. Мать почти не обращала на него внимания. Все дни ребенок проводил с француженкой-бонной, пока та оставалась в семье мистера Кроули, а когда она ушла, над малышом, плакавшим ночью в кроватке, сжалилась одна из горничных: она взяла его из опустевшей детской к себе на чердак и там утешала, как могла. |
| Rebecca, my Lord Steyne, and one or two more were in the drawing- room taking tea after the opera, when this shouting was heard overhead. | Ребекка, милорд Стайн и еще один-два гостя сидели как-то после оперы в гостиной за чаем, когда над их головами раздался плач. |
| "It's my cherub crying for his nurse," she said. She did not offer to move to go and see the child. | - Это мой херувим горюет о своей няне, - сказала Ребекка, но не двинулась с места посмотреть, что с ребенком. |
| "Don't agitate your feelings by going to look for him," said Lord Steyne sardonically. | - Вы лучше не ходите к нему, а не то еще расстроите себе нервы, - сардонически заметил лорд Стайн. |
| "Bah!" replied the other, with a sort of blush, "he'll cry himself to sleep"; | - Пустое! - ответила она, слегка покраснев. - Он наплачется и заснет. |
| and they fell to talking about the opera. | И они снова заговорили об опере. |
| Rawdon had stolen off though, to look after his son and heir; and came back to the company when he found that honest Dolly was consoling the child. The Colonel's dressing-room was in those upper regions. He used to see the boy there in private. They had interviews together every morning when he shaved; Rawdon minor sitting on a box by his father's side and watching the operation with never-ceasing pleasure. He and the sire were great friends. The father would bring him sweetmeats from the dessert and hide them in a certain old epaulet box, where the child went to seek them, and laughed with joy on discovering the treasure; laughed, but not too loud: for mamma was below asleep and must not be disturbed. She did not go to rest till very late and seldom rose till after noon. | Однако Родон, выскользнув украдкой из гостиной, пошел взглянуть на своего сына и наследника и, только убедившись, что верная Долли занялась ребенком, вернулся к обществу. Туалетная комната полковника помещалась в той же горней области, и там он потихоньку встречался с мальчиком. Каждое утро, когда полковник брился, у них происходили свидания: Родон-младший взбирался на сундук подле отца и с неизменным увлечением следил за операцией бритья. Они с отцом были большие приятели. Родон-старший приносил ему сласти, утаенные от собственного десерта, и прятал их в старом футляре для эполет, и ребенок ликовал, разыскав сокровище, - смеялся, но не громко, потому что маменька внизу спала и ее нельзя было беспокоить: она ложилась очень поздно и редко вставала раньше полудня. |
| Rawdon bought the boy plenty of picture-books and crammed his nursery with toys. Its walls were covered with pictures pasted up by the father's own hand and purchased by him for ready money. When he was off duty with Mrs. Rawdon in the park, he would sit up here, passing hours with the boy; who rode on his chest, who pulled his great mustachios as if they were driving-reins, and spent days with him in indefatigable gambols. | Родон покупал сыну много книжек с картинками и завалил его детскую игрушками. Стены ее были все покрыты картинками, которые отец приобретал на наличные деньги и приклеивал собственноручно. Когда миссис Кроули освобождала его от обязанности сопровождать ее в Парк, он приходил к сыну и проводил с ним по нескольку часов; мальчик, усевшись к нему на грудь, дергал его за длинные усы, как будто это были вожжи, и неутомимо прыгал и скакал вокруг него. |
| The room was a low room, and once, when the child was not five years old, his father, who was tossing him wildly up in his arms, hit the poor little chap's skull so violently against the ceiling that he almost dropped the child, so terrified was he at the disaster. | Комната была довольно низкая, и однажды, когда ребенку не было еще пяти лет, отец, высоко подбросив его, так сильно стукнул бедного малыша головой о потолок, что, перепугавшись, чуть не выронил его из рук. |
| Rawdon minor had made up his face for a tremendous howl--the severity of the blow indeed authorized that indulgence; but just as he was going to begin, the father interposed. | Родон-младший уже приготовился громко заплакать - удар был так силен, что вполне оправдывал это намерение, - но только что он скривил рожицу, как отец зашикал на него: |
| "For God's sake, Rawdy, don't wake Mamma," he cried. And the child, looking in a very hard and piteous way at his father, bit his lips, clenched his hands, and didn't cry a bit. Rawdon told that story at the clubs, at the mess, to everybody in town. | "Ради бога, Роди, не разбуди маму!" И ребенок, очень серьезно и жалобно посмотрев на отца, закусил губы, сжал кулачки и не издал ни звука. Родон рассказывал об этом в клубах, за обедом в офицерском собрании и всем и каждому в городе. |
| "By Gad, sir," he explained to the public in general, "what a good plucked one that boy of mine is--what a trump he is! I half-sent his head through the ceiling, by Gad, and he wouldn't cry for fear of disturbing his mother." | - Ей-богу, сэр, - говорил он, - что за мальчишка у меня растет! Такой молодчина! Я чуть не прошиб его головенкой потолок, ей-богу, а он и не заплакал, боялся обеспокоить мать. |
| Sometimes--once or twice in a week--that lady visited the upper regions in which the child lived. She came like a vivified figure out of the Magasin des Modes--blandly smiling in the most beautiful new clothes and little gloves and boots. Wonderful scarfs, laces, and jewels glittered about her. She had always a new bonnet on, and flowers bloomed perpetually in it, or else magnificent curling ostrich feathers, soft and snowy as camellias. She nodded twice or thrice patronizingly to the little boy, who looked up from his dinner or from the pictures of soldiers he was painting. When she left the room, an odour of rose, or some other magical fragrance, lingered about the nursery. She was an unearthly being in his eyes, superior to his father--to all the world: to be worshipped and admired at a distance. To drive with that lady in the carriage was an awful rite: he sat up in the back seat and did not dare to speak: he gazed with all his eyes at the beautifully dressed Princess opposite to him. Gentlemen on splendid prancing horses came up and smiled and talked with her. How her eyes beamed upon all of them! Her hand used to quiver and wave gracefully as they passed. When he went out with her he had his new red dress on. His old brown holland was good enough when he stayed at home. Sometimes, when she was away, and Dolly his maid was making his bed, he came into his mother's room. It was as the abode of a fairy to him--a mystic chamber of splendour and delights. There in the wardrobe hung those wonderful robes--pink and blue and many-tinted. There was the jewel-case, silver-clasped, and the wondrous bronze hand on the dressing-table, glistening all over with a hundred rings. There was the cheval-glass, that miracle of art, in which he could just see his own wondering head and the reflection of Dolly (queerly distorted, and as if up in the ceiling), plumping and patting the pillows of the bed. Oh, thou poor lonely little benighted boy! | Иногда - раз или два в неделю - Ребекка поднималась в верхние покои, где жил ребенок. Она приходила, словно ожившая картинка из модного журнала, мило улыбаясь, в прелестном новом платье, изящных перчатках и башмачках. Изумительные шарфы, кружева и драгоценности украшали ее. У нее всегда была новая шляпка, отделанная неувядающими цветами или великолепными страусовыми перьями, кудрявыми и нежными, как лепестки камелии. Она покровительственно кивала мальчугану, который отрывался от обеда или от раскрашивания солдатиков на картинках. Когда она уходила, в детской еще долго носился запах розы или какое-нибудь другое волшебное благоухание. В глазах ребенка мать была неземным существом - гораздо выше отца... выше всего мира, - ей можно было только поклоняться издали. Кататься с матерью в экипаже казалось ему священнодействием: он сидел на скамеечке, не осмеливаясь произнести ни слова, и только глядел во все глаза на пышно разодетую принцессу, сидевшую против него. Джентльмены, гарцующие на великолепных конях, подъезжали к экипажу и, улыбаясь, разговаривали с нею. Как блестели ее глаза, когда эти кавалеры приближались! Как грациозно она помахивала им ручкой, когда они проезжали мимо! В таких случаях на мальчика надевали новенький красный костюмчик; для дома годился и старый, коричневого полотна. Изредка, когда мать уезжала и горничная Долли убирала ее постель, он входил в спальню. Ему эта комната казалась раем, волшебным царством роскоши и чудес. В гардеробе висели чудесные платья - розовые, голубые и разноцветные. Вот отделанная серебром шкатулка с драгоценностями и таинственная бронзовая рука на туалете, сверкающая сотнями колец. А вот трюмо - чудо искусства, - где он мог видеть свое удивленное личико и отражение Долли (странно измененное и витающее на потолке), когда она взбивала и разглаживала подушки на постели. Бедный, одинокий, заброшенный мальчуган! |
| Mother is the name for God in the lips and hearts of little children; and here was one who was worshipping a stone! | Мать - это имя божества в устах и в сердце ребенка, а этот малыш боготворил камень! |
| Now Rawdon Crawley, rascal as the Colonel was, had certain manly tendencies of affection in his heart and could love a child and a woman still. For Rawdon minor he had a great secret tenderness then, which did not escape Rebecca, though she did not talk about it to her husband. It did not annoy her: she was too good-natured. It only increased her scorn for him. He felt somehow ashamed of this paternal softness and hid it from his wife--only indulging in it when alone with the boy. | Родон Кроули, при всем своем беспутстве, обладал некоторым душевным благородством и еще был способен на любовь к женщине и любовь к ребенку. К Родону-младшему он питал тайную нежность, которая не ускользнула от Ребекки, хотя она никогда не говорила об этом мужу. Это не раздражало ее - она была слишком добродушна, - но только увеличивало ее презрение к нему. Он сам стыдился своих родительских чувств, скрывал их от жены и, только когда бывал наедине с мальчиком, давал им волю. |
| He used to take him out of mornings when they would go to the stables together and to the park. Little Lord Southdown, the best- natured of men, who would make you a present of the hat from his head, and whose main occupation in life was to buy knick-knacks that he might give them away afterwards, bought the little chap a pony not much bigger than a large rat, the donor said, and on this little black Shetland pygmy young Rawdon's great father was pleased to mount the boy, and to walk by his side in the park. It pleased him to see his old quarters, and his old fellow-guardsmen at Knightsbridge: he had begun to think of his bachelorhood with something like regret. The old troopers were glad to recognize their ancient officer and dandle the little colonel. Colonel Crawley found dining at mess and with his brother-officers very pleasant. | По утрам они вместе гуляли; сначала заходили в конюшни, а оттуда направлялись в Парк. Юный лорд Саутдаун - добрейший человек, способный отдать последнее и считавший своим главным занятием в жизни приобретение всяких безделушек, которые он потом раздавал направо и налево, - подарил мальчику крошечного пони, немногим больше крупной крысы, как говорил сам даривший, и на этого вороного шотландского пони рослый отец маленького Родона с восторгом сажал сынишку и ходил рядом с ним по Парку. Ему доставляло удовольствие видеть старые казармы и старых товарищей-гвардейцев в Найтсбридже, - он вспоминал теперь холостую жизнь с чем-то вроде сожаления. Старые кавалеристы также были рады повидаться с прежним сослуживцем и понянчить маленького полковника. Полковнику Кроули приятно было обедать в собрании вместе с собратьями-офицерами. |
| "Hang it, I ain't clever enough for her--I know it. She won't miss me," he used to say: | - Черт возьми, я недостаточно умен для нее... я знаю это! Она не заметит моего отсутствия, - говаривал он. |
| and he was right, his wife did not miss him. | И он был прав: жена действительно не замечала его отсутствия. |
| Rebecca was fond of her husband. She was always perfectly good- humoured and kind to him. She did not even show her scorn much for him; perhaps she liked him the better for being a fool. He was her upper servant and maitre d'hotel. He went on her errands; obeyed her orders without question; drove in the carriage in the ring with her without repining; took her to the opera-box, solaced himself at his club during the performance, and came punctually back to fetch her when due. He would have liked her to be a little fonder of the boy, but even to that he reconciled himself. | Ребекка очень любила своего мужа. Она всегда была добродушна и ласкова с ним и лишь умеренно выказывала ему свое презрение, - может быть, он и нравился ей оттого, что был глуп. Он был ее старшим слугой и метрдотелем, ходил по ее поручениям, беспрекословно слушался ее приказаний, безропотно катался с нею в коляске, отвозил ее в Оперу, а сам развлекался в клубе, пока шло представление, и возвращался за нею точно в надлежащее время. Он жалел, что она недостаточно ласкова к мальчику, но мирился и с этим. |
| "Hang it, you know she's so clever," he said, "and I'm not literary and that, you know." | - Черт возьми, она ведь, знаете ли, такая умница, - пояснял он, - а я неученый человек и все такое, знаете... |
| For, as we have said before, it requires no great wisdom to be able to win at cards and billiards, and Rawdon made no pretensions to any other sort of skill. | Как мы уже говорили, чтобы выигрывать в карты и на бильярде, не требуется большой мудрости, а на другие таланты Родон и не претендовал. |
| When the companion came, his domestic duties became very light. His wife encouraged him to dine abroad: she would let him off duty at the opera. | Когда в доме появилась компаньонка, его домашние обязанности значительно облегчились. Жена даже поощряла его обедать вне дома и освободила от обязанности провожать ее в Оперу. |
| "Don't stay and stupefy yourself at home to-night, my dear," she would say. "Some men are coming who will only bore you. I would not ask them, but you know it's for your good, and now I have a sheep-dog, I need not be afraid to be alone." | - Нечего тебе нынче вечером сидеть и томиться дома: ты будешь скучать, милый, - говорила она. - У меня соберется несколько человек, которые будут тебя только раздражать. Я бы их не приглашала, но, ты ведь знаешь, это для твоей же пользы. А теперь, когда у меня есть овчарка, ты можешь за меня не бояться. |
| "A sheep-dog--a companion! Becky Sharp with a companion! Isn't it good fun?" thought Mrs. Crawley to herself. The notion tickled hugely her sense of humour. | "Овчарка-компаньонка! У Бекки Шарп - компаньонка! Разве не смешно?" - думала про себя миссис Кроули. Эта мысль очень забавляла ее. |
| One Sunday morning, as Rawdon Crawley, his little son, and the pony were taking their accustomed walk in the park, they passed by an old acquaintance of the Colonel's, Corporal Clink, of the regiment, who was in conversation with a friend, an old gentleman, who held a boy in his arms about the age of little Rawdon. This other youngster had seized hold of the Waterloo medal which the Corporal wore, and was examining it with delight. | Однажды утром, в воскресенье, когда Родон Кроули, его сынишка и пони совершали обычную прогулку в Парке, они встретили давнишнего знакомого и сослуживца полковника - капрала Клинка, который дружески беседовал с каким-то старым джентльменом, державшим на коленях мальчугана такого же возраста, как и маленький Родон. Мальчуган схватил висевшую на груди капрала медаль в намять битвы при Ватерлоо и с восхищением рассматривал ее. |
| "Good morning, your Honour," said Clink, in reply to the "How do, Clink?" of the Colonel. "This ere young gentleman is about the little Colonel's age, sir," continued the corporal. | - Здравия желаю, ваша честь, - сказал Клинк в ответ на приветствие полковника: "Здорово, Клинк!" - Этот юный джентльмен - ровесник маленькому полковнику, сэр, - продолжал капрал. |
| "His father was a Waterloo man, too," said the old gentleman, who carried the boy. "Wasn't he, Georgy?" | - Его отец тоже сражался при Ватерлоо, - добавил старый джентльмен, державший мальчика на коленях, - верно, Джорджи? |
| "Yes," said Georgy. He and the little chap on the pony were looking at each other with all their might--solemnly scanning each other as children do. | - Да, - подтвердил Джорджи. Он и мальчуган, сидевший верхом на пони, пристально и важно рассматривали друг друга, как это бывает между детьми. |
| "In a line regiment," Clink said with a patronizing air. | - В пехоте, - сказал Клинк покровительственным тоном. |
| "He was a Captain in the --th regiment," said the old gentleman rather pompously. "Captain George Osborne, sir--perhaps you knew him. He died the death of a hero, sir, fighting against the Corsican tyrant." | - Он был капитаном *** полка, - продолжал не без гордости старый джентльмен. - Капитан Джордж Осборн, сэр. Может быть, вы его знали? Он пал смертью храбрых, сэр, сражаясь против корсиканского тирана. |
| Colonel Crawley blushed quite red. | Полковник Кроули вспыхнул. |
| "I knew him very well, sir," he said, "and his wife, his dear little wife, sir-- how is she?" | - Я знал его очень хорошо, сэр, - сказал он, - и его жену, его славную женушку, сэр. Как она поживает? |
| "She is my daughter, sir," said the old gentleman, putting down the boy and taking out a card with great solemnity, which he handed to the Colonel. On it written-- | - Это моя дочь, сэр, - отвечал старый джентльмен, спустив с рук мальчика и торжественно вынимая визитную карточку, которую и протянул полковнику. На ней стояло: |
| "Mr. Sedley, Sole Agent for the Black Diamond and Anti-Cinder Coal Association, Bunker's Wharf, Thames Street, and Anna-Maria Cottages, Fulham Road West." | "Мистер Седли, доверенный агент компании "Черный алмаз, беззольный уголь". Угольная верфь, Темз-стрит и коттеджи Анна-Мария, Фулем-роуд". |
| Little Georgy went up and looked at the Shetland pony. | Маленький Джорджи подошел и стал рассматривать шотландского пони. |
| "Should you like to have a ride?" said Rawdon minor from the saddle. | - Хочешь прокатиться? - спросил Родон-младший с высоты своего седла. |
| "Yes," said Georgy. | - Хочу, - отвечал Джорджи. |
| The Colonel, who had been looking at him with some interest, took up the child and put him on the pony behind Rawdon minor. | Полковник, смотревший на него с некоторым интересом, поднял его и посадил на пони, позади Родона-младшего. |
| "Take hold of him, Georgy," he said--"take my little boy round the waist--his name is Rawdon." | - Держись за него, Джорджи, - сказал он, - обхвати моего мальчугана за пояс; его зовут Родон! |
| And both the children began to laugh. | И оба мальчика засмеялись. |
| "You won't see a prettier pair I think, THIS summer's day, sir," said the good-natured Corporal; | - Пожалуй, во всем Парке не найдется более красивой пары, - заметил добродушный капрал. |
| and the Colonel, the Corporal, and old Mr. Sedley with his umbrella, walked by the side of the children. | И полковник, капрал и мистер Седли с зонтиком в руке пошли рядом с детьми. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая