Речевые действия (поступки), входящие в юрисдикцию законов, приравниваются к деяниям других типов, приводящих к необходимости юридического вмешательства. Нарушение этических и правовых норм, возникающее здесь, имеет в этом случае признаки правонарушений других типов. Несколько примеров.
Речевое хулиганство. Яркое проявление последнего - сквернословие в общественных местах, которое сейчас редко становится предметом судебных дел. Отношение к сквернословию по разным причинам в российском обществе изменилось, хотя проблема осталась: если есть граждане, которых ранит бранное слово, где бы оно ни было произнесено, право и правовые органы обязаны защищать их.
В этом плане можно говорить и о нанесении травм (увечий). Есть мнение психологов о том, что с помощью словесных мыслеобразов с негативным содержанием, человек способен разрушать свой генетический код и соответственно нормальную работу организма Это дает основание говорить о нанесении человеку психологической травмы. Отмеченные явления составляют крайний (отрицательный) полюс культуры речи, и как своеобразное конструктивное противодействие этому полюсу в науке о языке появляются понятия лингвистической экологии в этот ряд входит и юрислингвистика. Существует экологическое право, защищающее права человека на чистую, незагрязненную среду обитания. Думается, что где-то в глубине общественного сознания зарождается понятие языкового права. Люди имеют право на чистый, незагрязненный язык.
О речевом убийстве не принято говорить, поэтому выражения "слово -- оружие", "слово убивает" пока остаются метафорами. Но сама постановка вопроса о подобной квалификации некоторых применений языка не представляется такой уж фантастической. Так, в нашей юрислингвистической практике была экспертиза дела, в котором одна из сторон обвинила другую -- свою родственницу К. в клевете. Клевета, по ее мнению, заключалась в том, что К. обвиняла истицу в убийстве свекра, который покончил жизнь самоубийством. Лингвистический аспект здесь возник потому, что суициду предшествовал обмен репликами ответчицы и свекра, который спросил: "Можно ли отравиться хлорофосом", на что ответчица сказала "Да!", добавив раздраженно: "Как ты мне надоел!" . В этой связи появилась необходимость оценки роли ее реплики в последующей драме.
А вот о моральном вреде (моральном ущербе) в связи с делами о защите чести и достоинства лингвистам говорить приходится часто, поскольку он, как правило, тесно связан со словесным оскорблением.
Оскорбление в Уголовном кодексе определяется через понятие "неприличная форма", что означает -- оскорбляющий (инвектор) не считает необходимым следовать в общении с оскорбленным (инвектумом) общепринятым нормам коммуникации, что и оскорбляет последнего, особенно если такое нарушение норм делается намеренно, демонстративно и публично. Несмотря на частотность таких дел (все чаще и чаще возбуждаемых в последнее время), они чрезвычайно трудны для судов. Покушение на честь и достоинство личности (словесное оскорбление) -- все эти противоправные деяния не могут быть расследованы и квалифицированы без участия лингвистов-профессионалов, понимающих специфику использования языка в разных социальных условиях и достаточно компетентных как в области лингвистики, так и в области юриспруденции.
Речевое воровство ассоциируется прежде всего с плагиатом, за этим понятием стоит сложнейшая лингвистическая проблема -- тождество текстов. Она еще более осложняется в том случае, если обвинение направлено на переводные тексты. Этот план юрислингвистики тесно связан с авторским правом. Многие проблемы для лингвистики в этом аспекте составляет право на имя. Приведем одну иллюстрацию этому -- использование в качестве псевдонима фамилий или узнаваемых паронимов фамилий известных людей. Вероятно, это нарушение авторских прав также можно квалифицировать как своего рода речевое воровство.
Речевое мошенничество, как нам представляется, составляет серьезный пласт юрислингвистики будущего. Сейчас многочисленные факты манипулятивного использования языка в рекламе, в политике (например, в предвыборных кампаниях), в (около)медицинской практике, как правило, остаются вне правовых санкций. К юридическим выходам в эти вопросы, по-видимому, не готовы ни современная лингвистика, ни право, ни общество в целом. Хотя применительно к лингвистике можно сказать, что она близка к тому, чтобы работать с манипулятивными текстами и в сфере лингвистической экспертизы: в последнее время в прагмалингвистике появилось немало работ, исследующих суггестивное функционирование языка, непрямую коммуникацию, паралингвистические средства языка, в которых основательно исследуются речевые стратегии и тактики лжи, подмены и манипуляции.
СТАТЬЯ 4. НЕДОПУСТИМОСТЬ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ СВОБОДОЙ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ
Не допускается использование средств массовой информации в целях совершения уголовно наказуемых деяний, для разглашения сведений, составляющих государственную или иную специально охраняемую законом тайну, для призыва к захвату власти, насильственному изменению конституционного строя и целостно-гва, разжигания национальной, классовой, социальной, религиозной нетерпимости или розни, для пропаганды войны, а также для распространения передач, пропагандирующих порнографию, культ насилия и жестокости (в ред. Федерального Закона от 19. 07.95 N 114-ФЗ).
Запрещается использование в теле-, видео-, кинопрограммах, документальных и художественных фильмах, а также в информационных компьютерных файлах и программах обработки информационных текстов, относящихся к специальным средствам массовой информации, скрытых вставок, воздействующих на подсознание людей и (или) оказывающих вредное влияние на их здоровье (в ред. Федерального закона от 19.07.95 N 114-ФЗ).
Запрещаются распространение в средствах массовой информации, а также в компьютерных сетях сведений о способах, методах разработки, изготовления и использования, местах приобретения наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, пропаганда каких-либо преимуществ использования отельных наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов и прекурсоров, за исключением рекламы наркотических средств и психотропных веществ, внесенных в списки II и III в соответствии с Федеральным законом "О наркотических средствах и психотропных веществах", в средствах массовой информации, рассчитанных на медицинских и фармацевтических работников, а также распространение иной информации, распространение которой запрещено федеральными законами (часть 3 введена Федеральным законом от 20. 06. 2000 N 90-ФЗ).
СТАТЬЯ 49. ОБЯЗАННОСТИ ЖУРНАЛИСТА
Журналист обязан:
1) соблюдать устав редакции, с которой он состоит в трудовых отношениях;
2) проверять достоверность сообщаемой нм информации;
3) удовлетворять просьбы лиц, предоставивших информацию, об указании на ее источник, а также об авторизации цитируемого высказывания, если оно оглашается впервые;
4) сохранять конфиденциальность информации и (или) ее источника;
5) получать согласие (за исключением случаев, когда это необходимо для защиты общественных интересов) на распространение в средстве массовой информации сведений о личной жизни гражданина от самого гражданина или его законных представителей;
6) при получении информации от граждан и должностных лиц ставить их в известность о проведении аудио- и видеозаписи, кино- и фотосъемки;
7) ставить в известность главного редактора о возможных исках и предъявлении иных предусмотренных законом требований в связи с распространением подготовленного им сообщения или материала;
8) отказаться от данного ему главным редактором или редакцией задания, если оно либо его выполнение связано с нарушением закона;
9) предъявлять при осуществлении профессиональной деятельности по первому требованию редакционное удостоверение или иной документ, удостоверяющий личность и полномочия журналиста.
Журналист несет также иные обязанности, установленные законодательством Российской Федерации о средствах массовой информации.
При осуществлении профессиональной деятельности журналист обязан уважать права, законные интересы, честь и достоинство граждан и организаций.
Государство гарантирует журналисту в связи с осуществлением им профессиональной деятельности защиту его чести, достоинства, здоровья, жизни и имущества как липу, выполняющему общественный долг.
СТАТЬЯ 51. НЕДОПУСТИМОСТЬ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ПРАВАМИ ЖУРНАЛИСТА
Не допускается использование установленных настоящим Законом прав журналиста в целях сокрытия или фальсификации общественно значимых сведений, распространения слухов под видом достоверных сообщений, сбора информации в пользу постороннего лица или организации, не являющейся средством массовой информации.
Запрещается использовать право журналиста на распространение информации с целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан исключительно но признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства и работы, а также в связи с их политическими убеждениями.
Разумеется, проблема не остается не замеченной обществом, она широко представлена в прессе и на телевидении. НаВ дискуссиях разного часто обсуждается вопрос о месте бранной речи в нашей жизни. В юридическую же плоскость этот вопрос не переходит. Правовая регламентация сквернословия - проблема достаточно сложная. Причем ее осуществлению в немалой мере препятствует наша ментальность. Достаточно заметить, что многими участниками дискуссий склонность русских к "ядреному слову" рассматривается чуть ли не как их национальная черта (достойная уважения?), причем их доводы приобретают особый вес, когда они начинают апеллировать к национальной элите, которая в лице некоторых своих представителей, начиная с высших руководителей страны и кончая творческой интеллигенцией, не прочь "крепко выразиться". Как заметил один из авторов "Аргументов и фактов", "матерная ругань сегодня превратилась едва ли не в национальную гордость наряду с балетом и ракетами" .
Каковы возможности лингвистики в противодействии глобальной "обсценизации" общества. На наш взгляд, они заключаются в серьезном изучении этого явления и внедрении результатов изучения в общественное сознание. Ничем другим наука не располагает. Не говоря уже о том, что данные процессы относятся к стихии языка, регламентировать которые искусственным образом едва ли не невозможно. Это касается и экологического аспекта языка (его чистоты как природного образования, нуждающегося в защите, точно так же, как явления природы или памятники культуры).
Языковые нормы -- тоже достояние культуры, вырабатываемое нацией в течение долгих веков. Это касается и табу (а это тоже нормативный феномен) по отношению к определенным видам лексики. В народной культуре обсценная лексика всегда была табуизированной и выходила на поверхность также с "разрешения" культуры в особых (культовых, эстетических) случаях [Успенский, 1994]. Со временем исходные функции расширялись, и в более поздних видах фольклора можно наблюдать и ненормативные формы нарушений табу: в потаенных сказках, частушках, народном "лингвистическом" фольклоре, в котором широко обыгрываются обсценные слова и выражения. В культуре литературного языка выход за границы табу при употреблении обсценной лексики связан с другими ее функциями: знаками демократичности, эпатажем, следованием натуралистическим принципам искусства и т.п. В последнее время происходит дальнейшее расширение и эволюция детабуизированных форм употребления обсценной лексики, приобретающих специфические функции. Этот вопрос в аспектах (воспитательных, эстетических, психологических и др.) активно обсуждается в прессе и в научно-популярной литературе. "Пристально всматриваясь в языковые нормы небольших, в том числе вновь возникающих на несколько минут или часов, сообществ, мы обнаружим, что общим для всех стал один признак: непечатность языковой продукции. Все, что отмечено этим признаком, вызывает необходимый для свободного общения градус доверия" [Гусейнов, 1989, с. 59]; многие люди непрерывно "смазывают" разговор матерным словом: "они делают это не из бранчливости, не из желания оскорбить окружающих:, но из побуждения, часто мало осознаваемого, сделать свое сообщение более достоверным, не соврать: Переход на мат -- знак для подчиненного, что начальник поведет с ним доверительный разговор" [там же, с. 70]. Далеко не случайно матерное слово стало обычным во внутреннем общении высшего руководства нашей страны в последние десятилетия. И знаменитые выражения М.С. Горбачева (самого интеллигентного из всех генсеков!) "Кто есть ху?" и "М..ки", произнесенное в Форосе в адрес гэкачепистов, мало кого покоробили, напротив, они многим показались удачными, были оценены как слова, приблизившие лидера к народу и т.п. На этом фоне эпоха либерализма, снявшего табу с ранее запретных тем, породила невиданный прорыв за табуизированные границы обсценной лексики. Художественные тексты, словари, печатные и электронные СМИ, фиксирующие несалонную лексику и фразеологию, заполнили книжные прилавки и библиотечные полки. Одно из многочисленных синонимических обозначений сквернословия - "непечатная речь" - в этих условиях воспринимается едва ли не как архаизм. Эволюцию снятия табу и "непечатности" отражает постепенное освоение нашей массовой печатной продукцией прямых написаний несалонного слова: от намека на него через купюру, к намеку первой буквой, далее к первой и последней, к полному написанию латиницей и, наконец, к матерщине прямым текстом буквами родного языка.
Тем не менее обсценная лексика по-прежнему сохраняет ту или иную степень табуизированности, и такое табу многие члены нашего общества (отнюдь не худшие!) рассматривают как естественную норму и как достояние культуры, нарушение табу воспринимается ими как речевая агрессия против их психики и морали. Это означает, что правовые институты должны их защищать от "речевого хулиганства". Но даже теоретически эти вопросы по существу не рассматриваются. На практике же возбуждение дела по поводу нецензурной брани (например, в общественном месте) безотносительно к конкретному лицу сейчас вообще трудно представимо.
Для юристов очевидна практическая сложность такой защиты: массовость явления, по отношению к которой сверхТРУДНО осуществить принцип неотвратимости наказания, отсутствие явных признаков ущерба, трудность его доказательства -- все это заставляет юристов отодвигать решение вопросов речевой агрессии и языковой экологии в далекое будущее.
Для лингвистов очевидна объективность бранной лексики, некоторая закономерность "обсценизации" современной русской речи (см. выше), практическая невозможность искусственного воздействия на такого рода глобальные процессы, в том числе и по той причине, что сущность их лингвистам, может быть, не до конца понятна. Но для них очевидна и опасность таких внезапных обвалов границ табуизированной лексики, разрушающих границы культур (элитарной, народной, "профессиональной") и иерархию ценностей внутри них: нижние, мутные, слои широким потоком поднимаются наверх, как бы делая "нормой" замутненные воды потока народной речи. И хотя взаимообмен между разными функциональными сферами речи естествен, необходим и т.п., но применительно к табуизированным формам эта тенденция не кажется столь однозначно положительной. Один сборник анекдотов, в котором широко и прямым текстом используется "несалонная" лексика, игриво начинается с анекдота, призванного если не оправдать такое использование, то придать ему философическую многозначительность. Вовочке, употребившему слово "жопа", учительница делает замечание: "Такого слова, Вовочка, в русском языке нет".- "Странно, - задумывается Вовочка, - жопа есть, а слова нет?". Логически, может быть, и нелепо, говорить нет, тому что есть. Но в этом то и особенность табуизированных слов, что их знание предполагает их неприменение. И это тоже специфическая норма культуры речи и этическая норма. Об этом же известный анекдот советских времен. -- Чем отличается мат от диамата. -- Диамат никто не знает, но делают вид, что знают. Мат все знают, но делают вид, что не знают. Последнее логически парадоксально, но этически и лингвистически нормативно!
Выше мы уже приводили мнение психологов о способности обсценной речи разрушать волновые программы, которые отвечают за нормальную работу организма; в дополнение к нему приведем другое суждение по данному поводу, согласно которому слово -- один из самых сильных детонаторов в сознании и психике человека: "хорошее" слово, закрепившееся в сознании человека, влечет за собой позитивные последствия, "плохое" слово действует разрушительным образом, ибо "отношение создает сценарий" [Пауэлл Дж., Пауэлл Т., 1997, с. 26] В свете вышесказанного позволим себе предположить, что снятие табу с брани активизирует проникающее воздействие ее в психику, эстетику и этику, а привыкание к ней близко к медленной их интоксикации.
Но и лингвисты, и психологи сегодня вряд ли могут дать практически эффективные рекомендации по "очищению" русского языка от такого рода "мути" и "грязи". Изучение обсценной лексики в функционально-речевом и психолингвистическом аспектах, имеющее целью ее регулирование, практически не ведется. Юристам в их практической (законотворческой, экспертной) деятельности трудно найти опору.
Хотя в наиболее содержательных лингвистических исследованиях содержатся серьезные научные обоснования правовой деятельности в этих вопросах.
Такова, например, интересная работа В.И. Жельвиса , 1997], в которой рассматриваются в разных аспектах инвективная (оскорительная) лексика и инвективные стратегии в 50 языках с учетом национальных и социальных особенностей общества. В юридическом аспекте весьма важны разделы "Место вербальной агрессии в ряду других агрессивных средств" [там же, с. 35-43], "Социально-псиологические особенности инвективного словоупотребления" [там же, с. 50-59], "Особенности восприятия вербальной агрессии" [там же, с. 62-68]. Значимыми здесь могут оказаться многие положения. Например, такие: ":словами иной раз можно добиться даже большего, чем соответствующим физическим действием -- например, ударом; не говоря уже о том, что "экстериоризация поступка" (тот же удар) в ряде случаев вообще может оказаться невозможной, и вербализация внутренних процессов является единственным способом их материализации" [с. 36]; "в случае возникновения конфликта одна из сторон, т.е. адресант, стремится к разрешению конфликта за счет моральной победы над адресатом. Если ему эта победа удается, конфликт разрешается для адресанта, но никоим образом -- для адресата" [с. 62]; "для адресата существенно, обращена ли она (вербальная агрессия) против непосредственно присутствующего человека или употреблена в его отсутствие. В последнем случае она часто вполне допустима и не носит характера откровенного личного выпада" [с. 64]. Обратим внимание читателя на то, что более конкретная и содержательная попытка спроецировать проблему сквернословия в лингвоюридическую плоскость содержится в статье В.И. Жельвиса "Слово и дело: юридический аспект сквернословия", опубликованной в сборнике статей "Юрислингвистика-2" (Барнаул, 2000).
Каковы возможности лингвистики и юрислингвистики в правовой регламентации сквернословия? Нужно сказать прямо, они ограниченны. Имеющиеся лингвистические работы в этой области немногочисленны и носят академический характер. Для юрислингвистики здесь, например, важны работы, в которых содержалась бы классификация обсценных слов по степени их инвективности, основанная на данных экспериментов, типологическое описание сферы и ситуаций их употребления и частотности, изучение традиций употребления в русском национальном обществе (например, через опросы общественного мнения; принципиально важно дать социолингвистическую и психолингвистическую типологию носителей русского языка по признаку отношения их к обсценной лексике в процессе ее употребления и восприятия).
Особую роль для юрислингвистики могло бы сыграть психолингвистическое изучение воздействия обсценной лексики при ее восприятии различными слоями носителей языка - от этого зависит ее квалификация в аспекте лингвистической экологии, лингвистической дискриминации, и - в конечном итоге - сама возможность юридической регламентации нецензурных слов. Необходимость же регламентации очевидна: если определенная часть русского общества испытывает унижение и стресс от матерщины, то юриспруденция обязана защитить ее лингво-экологическое право. Большое значение могла бы сыграть разработка вопроса о связи употребления обсценной лексики с понятием речевой агрессии. Ср.: "Вновь возникшие сегодня условия жизни человечества категорически требуют появления такого тормозящего механизма, который запрещал бы проявления агрессии не только по отношению к нашим личным друзьям, но и по отношению ко всем людям вообще" [Лоренц, 1994].
В плане практического осуществления лингвистической экспертизы по делам, связанным со словесным оскорблением, Лаборатория юрислингвистики и развития речи АГУ ставит перед собой задачу разработки "Юрислингвистического словаря инвективной лексики русского языка", который призван отразить и измерить инвективный потенциал различных русских слов, содержащих в словарях пометы "бранное", "пренебрежительное", "презрительное", "грубое" и т.п.
по гражданскому делу по иску Рыжкова Владимира Александровича к Даниловой Нине Петровне о защите деловой репутации и возмещении морального вреда >02.08.1999 г. с 19.40 до 20.10 в эфире ГТРК "Алтай" была показана передача "Говорят депутаты государственной Думы". Нижеизложенное представляет собой стенограмму фрагмента указанной передачи
Вопрос ведущего: "Нина Петровна, очевидно к Вам у меня будет следующий вопрос. Часто говорим о том, имея ввиду минусы нашей жизни, что большое действие оказал обвал августовский прошлого года. В скором времени мы будем, если взять в кавычки слово "юбилей", отмечать этот черный день. И по некоторым данным обвал планировала юкая правительственная комиссия РФ, то есть проводя стратегию эту, скрытую стратегию в жизнь. Так ли это?".
Данилова Н.П.: "Да. Вы знаете, это совершенно так. Совет Федерации, вот материалы по этому обвалу, будем уже годовщину отмечать этого черного обвала, когда за одну ночь потеряли люди полностью бюджет страны - 300 миллиардов рублей, это ВВП, продукции, в общем-то, мы просто недополучили. Вот. Совет Федерации проверил все и (фамилия неразборчиво) докладывал на Совете Федерации. Так вот, эта комиссия, она была создана по экономической реформе. Состав комиссии, которая готовила с 10 июля по 17 августа. Вот здесь все: Немцов, Гайдар, Хакамада, Борис Федоров, Сысуев и т.д., в том числе и представитель от "Нашего дома - России" господин Рыжков..."
Вопрос ведущего: "А это все подтверждено?"
Данилова Н.П.: "А какой документ нужен, если вот комиссия по экономической реформе? А 17-го эта экономическая реформа закончилась полным дефолтом. Какой документ подтверждать должен? А результаты этой работы вы знаете что... Результаты этой работы подвел Лужков на встрече с иностранными инвесторами. Он сказал: Господа, у нас ни один из Вас не пострадал во время обвала рубля. Потому что 14 числа они вытащили все свои инвестиции, а после 17-го они в 3 раза стали богаче. В 3 раза же вырос курс доллара. Они снова вложили и получили... Но национальные интересы этой политикой были ущемлены и очень серьезно".
На разрешение экспертов поставлены следующие вопросы:
Средства и методы экспертизы: данные нормативных словарей, справочников, специальной лингвистической литературы и психолингвистический эксперимент.
На основании проведенной экспертизы заключаем следующее.
ВОПРОС 1
1. С формально-логической точки зрения вопрос разделяется на два смысловых ядра "августовский обвал является особо значимой причиной минусов нашей жизни" и "августовский обвал планировала правительственная комиссия". Остальные речевые компоненты в смысловом отношении выполняют вспомогательные функции по отношению к этим двум смысловым центрам. Таким образом, с формально-логической точки зрения вопрос ведущего может быть признан имеющим два смысловых компонента.
2. С содержательной точки зрения оба выделенных смысловых центра не исключают их причинно-следственной связи, и в этом случае они представляют собой единый смысл. В высказывании ведущего в силу специфики жанра высказывания (интервью) нет формальных показателей такой связи (слов, выражающих причинно-следственную связь: потому (и), поэтому, значит, следовательно, стало быть, итак, таким образом), тем не менее содержательно они предполагаются ведущим, который стремится актуализировать эту причинно-следственную связь и в сознании собеседника, и (опосредованно) в восприятии телезрителей. Для ведущего причинно-следственная связь выделенных смысловых центров очевидна, и он не считает нужным обосновывать и выражать ее специально. Это подтверждает и ответ Н.П. Даниловой. Поскольку у Н.П. Даниловой не возникло потребности уточнить вопрос (по типу "Что вы имеете в виду?"), очевидно, что Н.П. Данилова восприняла а) причинно-следственную связь смысловых компонентов однозначно; б) своим ответом подтвердила тезис ведущего, сказав следующее "августовский плани : обвал планировала некая правительственная комиссия".
Таким образом, с содержательной точки зрения, более адекватно отражающей суть высказывания, следует ответить на первый вопрос суда отрицательно:
"Нет, вопрос является цельным ("немногосложным") в смысловом отношении, и в качестве такового он функционировал в диалоге ведущего с Н.П. Даниловой".
ВОПРОС 2
По синтаксическим нормам русского заключительный вопрос ведущего "Так ли это?", равно как и ответ Н.П. Даниловой. "Да, вы знаете, это совершенно так", нельзя отнести ни к какому отдельному предложению анализируемого текста. Вопрос ведущего и ответ Н.П. Даниловой относятся а) в первую очередь к тезису "И по некоторым данным : обвал планировала некая правительственная комиссия РФ, то есть проводя стратегию эту, скрытую стратегию в жизнь" и б) -- во вторую очередь - к совокупности речевых компонентов, связанных причинно-следственными связями, в том числе компонентов, предшествующих вопросу ведущего "Так ли это?". Исследование представленных материалов с целью ответа на вопрос суда "Какое утверждение следует из ответа Н.П. Даниловой на вопрос ведущего?" привело к следующим выводам:
В силу наличия в вопросе смысловой целостности, объединяющей ряд предложений, нормы русского языка предполагают отнесенность ответного утверждения Н.П. Даниловой ко всем тезисам вопроса без исключения. Если отвечающий не согласен с чем-то или согласен лишь с чем-то одним в вопросе, по нормам русского языка он обязан это оговорить. Ответ Н.П. Даниловой не содержит таких оговорок, и это означает, что она подтверждает все смысловые компоненты вопроса ведущего в их отдельности и в их целостности.
Смысловое единство высказывания ведущего подтверждается и характером паузации его речи. В звучащей речи ведущего нет пауз, значительно отличающихся друг от друга, что не позволяет выделить в речи отдельные предложения, за исключением вопросительных конструкций. Формально-логическое членение по количеству предикативных центров результата не дает, поскольку сложные предложения могут включать несколько предикативных центров.
3). Объективный смысл высказывания, актуализирующийся в сознании слушателей передачи -- рядовых носителей русского языка -- напрямую зависит от сложившихся, общепринятых языковых норм. Поэтому из высказывания Н.П. Даниловой объективно вытекает, что утверждение "Да, Вы знаете, это совершенно так" относится непосредственно к части высказывания "И по некоторым данным плани: обвал планировала некая правительственная комиссия РФ, то есть проводя стратегию эту, скрытую стратегию в жизнь" и опосредованно -- к предшествующим предложениям. Именно этот смысл воспринят слушателями телепередачи. Объективность такого понимания представленного на экспертизу речевого произведения подтверждают результаты проведенного эксперимента: из 120 реципиентов, которым было предложено для интерпретации экспертируемое речевое произведение, 112 понимают его именно так. Следовательно, объективный результат воздействия высказываний Н.П. Даниловой на аудиторию определяется названным смыслом, который и должен учитываться при оценке судом степени причинения ущерба деловой репутации истца.
Общий вывод. Формально-логический и содержательный анализ представленного речевого произведения позволяет сделать заключение: в любом случае ответ Н.П. Даниловой является утверждением о том, что обвал планировала некая правительственная комиссия РФ, проводя скрытую стратегию в жизнь.
Эксперты: доктор филологических наук, профессор, завлабораторией юрислингвистики и развития речи АГУ Голев Н.Д., доктор филологических наук, профессор, завлабораторией экспериментальной лингвистики Пищальникова В.А.
ОСТОРОЖНО: РУССКИЙ ЯЗЫК
Языковые и смысловые ошибки алтайских журналистов, которыми мы открываем новую рубрику журнала "Формат", собраны студентами отделения журналистики АГУ разных лет обучения под руководством доцента, кандидата филологических наук, заведующего кафедрой русского языка, стилистики и риторики АГУ, заместителя заведующего лабораторией юрислингвистики и развития речи АГУ Чернышовой Татьяны Владимировны
Перечень работ по юрислингвистике | Домашняя страница Н. Д. Голелва