Статья написана в соавторстве с Л. М. Дмитриевой
Проблема "человек и язык" приобретает в последнее время все большую актуальность, поскольку становится очевидным, что адекватное исследование языка возможно только при условии выхода за его "пределы", при обращении к человеку -- творцу и потребителю языка. При этом с переходом к лингвистике, ориентирующейся на изучение языка в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением и духовно-практической деятельностью, сместились исходные моменты в представлениях о языке: язык представляется как конститутивное свойство человека, делающее его человеком, что повлекло за собой выдвижение основных требований к исследованиям языковых феноменов -- понять природу языка и объяснить его можно лишь исходя из понимания человека и его мира. Поскольку человеческая мысль охватывает все стороны бытия, для человека нет границ в постижении мира, человек стремится не только увидеть жизнь, но и познать ее: что основное и что вторичное?
Исходной для нашего исследования является следующая предпосылка. На современном этапе перед лингвистикой открываются дополнительные перспективы благодаря обращению к когнитивным аспектам языка.
В лингвистических работах обращение к проблеме восприятия продуктов речемыслительной и языкотворческой деятельности связано с развитием когнитивного направления, в котором сближаются интересы представителей самых разных наук - лингвистов, психологов, этнографов. Об актуальности данного направления и ширине его проблематики можно судить, в частности, по целому ряду работ, появившихся в последнее время. Поскольку в топонимике в данной области (когнитивистике) сделано совсем немного попыток - удачных или менее неудачных, а общее направление когнитивных исследований пока обходит своим вниманием ономастику, представляется целесообразным представить в общих чертах проблематику топонимических исследований.
Собственные имена - один из активных элементов, определяющих систему знаний о мире и участвующих в формировании мировоззрения человека. Топонимы являются одной из наиболее ранних форм отражения географической действительности в сознании человека, возникшие в первую очередь ради ориентирования в широком смысле этого слова. Это и является фундаментальным основанием для представления о топонимике как о сложном системном образовании в языке, относительно специфичном и независимом и одновременно органически связанном с общеязыковыми отношениями и процессами.
Всякая система языка существует не только в системоцентрическом, но и в антропоцентрическом измерении. Это означает, что две формы бытия топонимической системы неразрывны между собой, т.е. онтологическое бытие системы неизбежно смыкается с её ментальным существованием. Обоснованием тому могут служить современные философские концепции. Так, например, М. Хайдеггер наряду с другими аспектами определения сущности самого бытия рассматривает следующие: 1) бытие означает присутствие, а "через настоящее в смысле присутствия бытие определяется однообразно как прибытие сути и позволение присутствовать, т.е. как раскрытое" (Хайдеггер 1991, с. 89); 2) бытие есть выразимое, т.е. мыслимое; 3) бытие определяется через присвоение (курсив наш. -- Л.Д.). М. Хайдеггер отчётливо определяет необходимость позиции воспринимающего субъекта при рассмотрении сущности бытия: "Сущее в целом берётся так, что оно только тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком" (Хайдеггер 1991, с. 49). Иными словами, "бытие как полагание" определяется из отношения к эмпирическому применению рассудка, и точка опоры этого отношения -- в мышлении, т.е. в акте человеческого субъекта. Таким образом, "внешнее существование" бытия (в данном случае бытия системы) фиксируется при помощи его осмысления и присвоения субъектом, или "интерферентом" -- в когнитивистской терминологической парадигме.
Онтологическое бытие системы неотрывно от ментального и реализуется через ментальное, и, изучая ментальное бытие, мы одновременно познаем то, как онтологически оно существует. Когнитивное при этом - изучение регламентаций того или иного сознания.Все, что относится к онтологии языка (Язык, Языковая система, Текст, Речевая деятельность) - все неотрывно от ментального бытия, которое не только результат, но одновременно и причина, и результат. Исходным пунктом когнитивного анализа является анализ того , как топонимы существуют в головах людей.
Именно этот тезис проходит через понятие когнитивная топонимика.
До настоящего времени основным аспектом ономастических исследований был онтологический, то есть топонимическая система, например, рассматривалась сама по себе, в виде карты, словаря, в виде каких-то других системных объединений, которые существуют как бы сами по себе, вне человека, в некой прострации. На самом же деле и возникновение, и само существование, и развитие топонимической системы не осуществляются без опосредования сознания. Географические названия не связаны с географическим объектом напрямую, между ними стоит человек.
Если структурный анализ был ориентирован прежде всего на выявление взаимоотношений внутри топонимической системы, то когнитивный (ментальный) подход обращается к языковому сознанию носителей языка. Система в её ментальном бытии расценивается как нетождественная объективной реальности некая её часть, выступающая компонентом конкретно-исторического субъективного опыта, и предполагает обращение к языковому сознанию носителя языка и топонимической системы, его интенциональным и когнитивным структурам, влияющим и отражающимся в топосистеме. Ментальное бытие системы определяется через концепты, представленные в семантической структуре названий и репрезентированные в топонимических контекстах, фиксирующих результаты коммуникативной деятельности носителей языка.
Исследование топонимического материала в ментальной парадигме предусматривает рассмотрение круга вопросов, связанных с современным функционированием наименований и их ролью в общении людей, с восприятием имени, при этом за рамками рассмотрения остаются проблемы истории и этимологии названий. Для использования названия восприятие этимологических соответствий не актуально, актуален вопрос о том, какое содержание реально воспринимается членами данного коллектива.
В настоящее время антропоцентрическое направление топонимических исследований, в которых синхроническое изучение топонимии идёт в основном в плане реального контекста ситуации, представлено в трудах Е.Л. Березович, М.В. Голомидовой, М.Э. Рут, Изучение реального контекста даёт возможность построить один из вариантов синхронической классификации топонимии, в которой кроме традиционного деления топонимии по типу и функции вводится новый аспект -- фактическое современное восприятие географического названия членами конкретного языкового коллектива, функционирование названия в сознании личности. .
Структурация познания окружающей действительности начинается с моделирования в топонимической картине мира этой действительности. Топонимическая картина мира и топонимическая система представляют разные формы бытия: топонимическая картина мира - ментальное, топонимическая система - онтологическое. Таким образом, топонимическая картина мира - это топонимическая система в ее ментальном бытии.
Будучи связана с пространственным концептом, топонимическая картина мира имеет территориальный характер, региональные особенности, которые принято рассматривать в качестве регионального менталитета, то есть биологически, исторически и социально обусловленной системы стереотипов, функционирующей в данном регионе.
Формирование топонимической картины мира как системы миропредставлений определяется совокупностью факторов, традиционно классифицируемых в качестве экстралингвистических и интралингвистических. При этом внешне обусловленная представленность некоторых жизненных факторов (например, условия жизни человека -- экономические, политические, социальные) часто является приоритетной. Несомненна актуальность таких компонентов, как возраст человека, профессия, образование и т.д. Особенности топонимических картин мира могут возникать из-за различия в эмпирической объективной действительности -- рельефе местности, растительного и животного мира, особенностей климата, характера трудовой деятельности.
Ментальное бытие выступает демиургом в достаточно сложных топонимических ситуациях. Приведем фрагмент материала (примеров таких в топонимических исследованиях великое множество). Колхоз Имени Фридриха Энгельса дает название селу -- Фридриха, которое по аналогии с широко распространенными на Алтае названиями типа Повалиха, Ребриха, Топчиха начинает восприниматься как носитель топоформанта --их(а) и соответствующим образом склоняться (у Фридрихи, к Фридрихе).
Интерпретации направления детерминистского воздействия здесь двоякие: от системы, которая управляет ассоциациями (название Фридриха вошло в ряд топонимов или оказалось втянутым в него) и от сознания носителя языка, ассоциации представлябт ссобой прямое системообразующее начало. То, что в топонимике как науке долгое время доминировали онтологические имманентоцентристкие представления, для которых языковая личность не была обязательной, объясняет тот факт, что она присутствовала в лучшем случае на фоне описаний топонимических систем. Появление антропоцентристких моделей ставит вопрос о их взаимодействии с моделями системоцентристскими, На наш взгляд, во многом это взаимодействие организуется по принципу дополнительности (Голев, 1995).
Нельзя утверждать, что в работах структуралистского плана исследователи не обращались к сознанию жителей. Если посмотреть на нашу традиционную лингвистику, то там более чем достаточно "крупинок" ментального подхода к разным топонимическим явлениям и проблемам, фиксации отражения сознания. например, известный всем топонимистам "принцип относительной негативности" В.А. Никонова. иллюстрирует единство ментального и онтологического форм бытия топонимической системы. (Никонов, ). Сюда же следует отнести и попытки Г.В. Глинских искать системообразующие параметры за пределами языковой системы (Глинских, . ). Однако эти "крупинки" не выходили на уровень системообразующего принципа ( от крупинки к системности). Сочетание онтологического и ментального подходов как бы проецирует новую точку отсчета. Первый опыт успешного отхода от структурности и "выхода" в ментальность осуществила Е.Л. Березович в парадигме этнолингвистической проблематики, указавшая на сложность перехода от собственно языкового (онтологического) уровня к мировоззренческому (ментальному) при анализе топонимических фактов, на неотработанность этой процедуры:
"Такой переход для лингвиста представляет собой почти в буквальном смысле выход в открытый космос, поскольку заранее неизвестны ни инвентарь и структура единиц "космического" мировоззренческого уровня, ни способы их сцепления с языковыми единицами. Эта неизвестность создает необычайно широкое для лингвистического исследования инпретационное поле. Требуемая в данном случае концептуальная интерпретация предполагает преодоление расстояния от характеристики объекта действительности, запечатлеваемой языковыми единицами, до характеристики установок, интенций субъекта -- носителя языка, обусловивших именно такое восприятие объекта" (Березович 1998, с.
В соответствии с современной антропоцентрической научной парадигмой, а также с учётом того факта, что развитие онтологической сущности топонимической системы осуществляется через ее отражение в сознании, становится необходимым рассмотрение топонимии и с позиций когнитивной лингвистики, в аспекте репрезентации топонимической системой ментальных структур носителя языка, топонимической личности; становится необходимым изучение топонимической системы в когнитивно-прагматическом аспекте, который предполагает взгляд на топонимию с позиции человеческого сознания, учитывает связь речемыслительной активности с фондом языкового и неязыкового сознания, с прагматическими установками. И прежде всего это позиция восприятия, идентификации и особенного интерпретации языка и его единиц. Последнее особенно значимо. ""Когнитивная революция" была одним из проявлений общей тенденции к интерпретативному подходу в различных дисциплинах. Это стремление выявить механизмы интерпретации человеком мира и себя в мире, особенно ярко выраженное в лингвистическом "интерпретационизме"" (Демьянков, 1994, с. 20).
Все сказанное выше означает, что существует другой системообразующий центр. Возникает иная точка отсчета - языковое сознание носителей языка, в котором и функционируют данные топонимы в их единичности и в их системном существовании. Сознание топонимической личности, как мы уже указывали выше, является одним из внутренних факторов развития топонимической системы, установка на систематизацию всегда присутствует в сознании личности. Стремление включить этот признак в число конституирующих, наблюдалось уже давно. Например, в 1984 г. А.В. Суперанская вносит дополнение в традиционное определение топонимической системы "топонимическая система -- это территориально организованный набор топооснов, топоформантов, а также способов их соединения друг с другом и специфика восприятия определенных топонимических образований" (Суперанская, 1984, с.108)/выделено нами.- Н.Г., Л.Д./. Хотя такая дефиниция объединяет разноплановые признаки несколько эклектично, она весьма симптоматична. В монографии "Теория и методика ономастических исследований" (1986), дается определение топонимической системы, с нашей точки зрения, существенно белее целостное: "Под топонимической системой понимается известное единство построения топонимов той или иной территории, обусловленное общностью психологии населяющего ее коллектива, своеобразным направлением его мышления, общностью восприятия окружающей действительности" (Теория и методика... 1986, с. 51) (выделено нами. -- Н.Г., Л.Д.). Нужно еще раз заметить, что идея о единстве построения топонимов на антропоцентристской основе не была развита в отечественной топонимике, поскольку, очевидно, анализ, мировоззренческих моделей возможен только при обращении внимания на человека говорящего, воспринимающего и интерпретирующего, а лингвистическая парадигма повернулась лицом к человеку только в конце 20 века.
Итак, на современном этапе перед топонимической наукой открываются дополнительные перспективы благодаря обращению к когнитивным аспектам языка. Вступление топонимики на путь когнитивизма актуализирует ряд моментов, которые мы считаем важным поставить и предварительно обсудить.
В первую очередь следует отметить, что если речь идет о топонимии и топонимической системе, то в центре когнитивно-топонимического исследования должен стоять топоним как специфическая единица языка. В этой связи полезно рассмотреть теоретическую позицию И.С. Карабулатовой, заявленную в монографии "Региональная этнолингвистика: современная этнолингвистическая ситуация в Тюменской области", в которой ментальный статус топонимической системы (в его ассоциативном проявлении) заявляется как презумпционный для исследования. Исходя из этого, автор вводит термин "топонимическая ассоциация", под которым понимается ассоциация, порождаемая "онтологическим топонимом", то есть топонимом, зафиксированным на карте или в справочнике, вне зависимости от того, существует ли он в языковом (топонимическом) сознании субъекта ассоциирования. Ср.: АБАК -- кабак, табак, бак, счеты, бочка, аббат и т.п. (с. 115). Подавляющее число реакций представленных в "Словаре топонимических ассоциаций" (с.114-204) - это реакции на форму слова. Наш опыт составления ассоциативных словарей, однозначно говорит о том, что такие реакции массово возникают лишь в том случае, если испытуемому слово незнакомо, он не соотносит его ни с каким понятием или денотатом и тем более не с топонимическим объектом. Представленный в данной работе подход носителя языка - это подход не к топониму, а к некоему произвольно взятому семиотическому знаку, некоей звуковой субстанции, не обладающей топонимическими характеристиками. Таким образом, "онтологический топоним", даже будучи отмеченным на карте, в словаре или в справочнике, не является реальным (функционирующим) топонимом, если он оторван от топонимической личности и не существует в ее ментальном бытии.
Топонимическая личность (как проявление языковой личности) -- это личность, ориентирующаяся в географическом пространстве с помощью знаков-ориентиров (суть топонимов). Разумеется, ориентация -- это и создание топонимов, и их использование в "готовом виде" при передаче пространственной информации адресату в любой его ипостаси, и их восприятие, понимание и интерпретация в позиции адресата. В целом все этом и составляет функциональный план топонима. Применительно к топонимическим ассоциациям это означает, что таковыми могут быть только ассоциации на "знаемые топонимы", включенные в сознании испытуемого в топонимический контекст и -- шире -- в топонимическую систему. Можно не сомневаться, что в этом случае на Абак -- если это более или менее известное испытуемым село, находящееся в определенном месте и имеющее определенные характеристики, - не последуют массовом количестве ассоциации типа кабак, табак, бак, счеты, аббат: Более того (позволим себе предположить), что они будут разные если есть село Абак и река Абак и в качестве стимула ассоциирования испытуемым будут предъявлены по отдельности словосочетания село Абак и река Абак. Нет сомнения и в том, что у разных типов топонимических личностей будут разные ассоциации, при этом сама типология топонимических личностей должна быть увязана именно с пространственной ориентацией и знанием топонимических объектов (о этом ниже).
Результаты ассоциирования со "знаемыми топонимами" в специфической ментальной форме отражают истинное актуальное значение топонима, не сводимое ни к значению его внутренней формы (словообразовательному или этимологическому значению), ни тем более -- к значению внешней формы, то есть фонетическому значению, на выявление которого в сущности и направлен ассоциативный эксперимент И.С. Карабулатовой. Таковое (подлинное) значение топонима существуют в ментальном бытии носителей языка - пользователей этим топонимом и отражает их видение его. Собственные географические названия несут информацию гораздо более важную, чем их этимологическое значение, но эта информация может быть воспринята лишь на основе "фоновых" знаний. Событийно-континуальное (или экстралингвистическое, энциклопедическое) значение - это все, что известно информанту о географическом объекте, а поскольку топонимы ориентированы на внеязыковую действительность, им свойственна повышенная экстралингвистичность, топоним как бы представляет образ объекта в нашем сознании. В этом смысле топонимическое значение, понимаемое в широком антропоцентристском смысле, является фрагментом концептосферы языковой личности, олражающей ее жизненный опыт (Лихачев,
С другой стороны, ассоциации и смыслы, фокусируемые топонимом, отражают коммуникативный опыт топонимической личности. "В акте коммуникации, в котором присутствуют онимы, говорящий и слушающий должны обладать общим знанием культурного фона онимов, который могут составить сведения о происхождении (национальное - иноязычное), физическом характере реалии (река, гора, озеро, овраг, н.п. и т.д.) , сфере употребления (офиц- неофиц), времени возникновения (новое - старое) и т.п. )" (Молчанова, 1998, с 226). Добавим к этому -- и опыт речевой деятельности, формирующийся при использовании топонима в определенных контекстах, сочетаниях слов и т.п. В этом смысле ассоциативные поля вокруг топонима могут рассматриваться как его коммуникативные фрагменты, понимаемые в духе лингвистики языкового существования (Гаспаров, 1996). Таким образом, возникает иное отношение к значению, имя включается в контекст ценностной гаммы , которой человек живет. Он не может видеть мир иначе, чем через систему своих ценностей. Все это неизбежно накладывает отпечаток на значение. В сущности старое представление о значении, которое связывалось со структурой топонима, при новом подходе приобретает совершенно иной смысл.
Топоним, "реконстрируемый" из ассоциативных полей И.С. Карабулатовой не может быть интерпретирован как как представитель топонимической системы. Не случайно в реакциях, зафиксированных в ее словаре, почти нет других топонимов, отражающих пространственные связи (АВДОНСКОЕ -- Дон, область около Дона и им подобные ассоциации -- не в счет). Действительно, одним из системообразующих факторов в топонимике может ( и должно!) рассматриваться ассоциирование, поскольку географические названия потенциально ассоциативны, активизируют ассоциативные связи с другими словами. Возбуждая "сложную систему связей", топоним актуализирует определенные ассоциативные поля, которые формируют либо всю систему, либо ее фрагмент. Восприятие каждого названия сопровождается ассоциациями, но в отличие от апеллятивной лексики, топонимы обрастают ассоциациями, осложненными привязкой топонима к местности - пространству, и изучение только таких ассоциаций дает результат для топонимических исследований. Говорить о чувстве ассоциации в отношении топонимической системы можно только когда мы имеем дело с ориентированием в топонимическом пространстве , т.е. именно о топонимической ситуации
Первый опыт успешного отхода от структурности и "выхода" в ментальность осуществила Е.Л. Березович в парадигме этнолингвистической проблематики, указавшая на сложность перехода от собственно языкового (онтологического) уровня к мировоззренческому (ментальному) при анализе топонимических фактов, на неотработанность этой процедуры: "Такой переход для лингвиста представляет собой почти в буквальном смысле выход в открытый космос, поскольку заранее неизвестны ни инвентарь и структура единиц "космического" мировоззренческого уровня, ни способы их сцепления с языковыми единицами. Эта неизвестность создает необычайно широкое для лингвистического исследования инпретационное поле. Требуемая в данном случае концептуальная интерпретация предполагает преодоление расстояния от характеристики объекта действительности, запечатлеваемой языковыми единицами, до характеристики установок, интенций субъекта -- носителя языка, обусловивших именно такое восприятие объекта" (Березович 1998, с. 23).
Когнитивный подход к топониму существенно углубляет и представления о семантике его внутренней формы. В рамках этого подхода внутренняя форма в синхронии предстает как проявление наиболее глубинной мотивированности уже сложившегося единства структуры и содержания номинативных единиц. Поэтому внутренняя форма "как важнейший узел системных связей в языке" (Мигирина, ) образует своего рода остов языкового сознания личности, под которой, вслед за В. Гумбольдтом, следует понимать не просто единицу языкового сознания, отражающую определенную черту языкового строя, а совокупность наиболее устойчивых структур сознания языковой личности, способную в определенной мере отражать национально-специфическую доминанту.
Так, онтологически мы выявляем внутреннюю форму через связь с другими словами, в том числе (при диахроническом подходе) - через этимологические связи, когнитивный аспект предполагает изучение того, как она реально существует и функционирует в сознании, отражая системные связи в языковой онтологии и формируя их одновременно. (ср. приводимый выше пример с "имманентным возникновением" ойконима Фридриха).
Коммуникативный подход к внутренней форме говорит о том, что ее ясность необязательна для функционирования географического названия, что приводит к её постепенной утрате. Для пользующихся данным названием людей первоначальная форма и прошлое семантическое содержание не обязательно являются реальностью. Отсутствие обязательности (утрата носителями языка) исходной (онтологически выявляемой) внутренней формы топонимов и одновременно потребность в ней получают своеобразное отражение в фактах народной этимологии, являющейся продуктом ментальной деятельности рядовых носителей языка..
Соловьиха "Соловьиха - когда я девочкой была, старики рассказывали, что в старину сюда был выслан Соловьев, по его фамилии и село назвали" (Петроп.); "Там были кустарники, и в них много соловьев. Ведь раньше как называли, что обнаружат, так и называли (Петроп.); Маяк. Озеро Маяк назвали так, потому что там маячило -- разные русалки, животные плавали ночью по озеру... Мой отец говорил, что бегали по озеру кони. В озере много тонули, и это вызывало страх (Тог.) В озере всегда "маячило" и прозвали Маяк (Тог.); "маячило" будто что-то выплывает из озера по ночам, ходит по воде. Подобные примеры ясно говорят о том, что топонимическую личность характеризует не только объем, совокупность знаний о соответствующем объекте, но и о событиях, послуживших основой номинации; осмысление причин номинации порождает легенды, поверия; представление своих собственных версий, ассоциативно вытекающих из внешнего облика собственного имени в единстве с его внутренней формой и значением. В процессе функционирования топоним обрастает многими смысловыми связями, ассоциациями, коннотациями, которые расширяют значение топонима, он проявляет готовность принять на себя дополнительную смысловую функцию или функциональную нагрузку. становится "говорящим".
Барнаул..
Когнитивная деятельность, связанная с восприятием и "переживанием" имени, во многом детерминирует номинативную деятельность, как в ее первичном варианте -- создании нового имени, так и во вторичном -- повторном употреблении готовых имен. Прежде всего это связано с тем, что номинация осуществляется не произвольно, а в соответствии с определенными стереотипами, вырабатываемыми в процессе восприятия, семантизации и интерпретации имени на фоне рядов имен. Стереотипы -- ментальные основания аналогии, следствием которой является структурная близость элементов топонимических систем и подсистем. Они являются ономасиологическими категориями, своеобразными речемыслительными паттернами, сквозь призму которых именующий видит именуемое содержание и в соответствии с которым его членит, выделяя мотивировочный и структурный базис создаваемого имени.
Таким образом, значение имени инферируется в соответствии с уже существующими в когнитивной структуре стереотипами, ситуационными моделями, в соответствии с которыми топонимическая личность как номинатор ищет подходящий стереотип, в который необходимо интегрировать новую информацию. В основе ситуационных моделей лежат не абстрактные знания о стереотипных событиях и ситуациях -- как в ментальных моделях, сценариях и фреймах, -- а личностные знания носителей языка, аккумулирующие их предшествующий индивидуальный опыт, установки и намерения, чувства и эмоции. Именно стереотипы связывают единицы всех классов имен и уровней языка между собой и со сферой внеязыкового опыта, внутренне организуют топонимическую систему, являясь формой ментального бытия онтологических структур. Представляемое стереотипом знание является достоянием каждого члена определенной группы людей В частности, выбор признака мотивации -- "один из важнейших компонентов человеческой деятельности: социально-значимые стороны объективного мира должны быть познаны, отражены в сознании и закреплены в языке Набор признаков, по которым происходит номинация объектов, различается не только в отдельных языках, но и в одном и том же языке в разные периоды его развития, в зависимости от культурно-исторической и социально-экономической ситуаций, материального опыта народов, носителей сопоставляемых языков; он поределяется естественно-географическими условиями жизни, уровнем культурно-исторического развития, спецификой мироощущения народов, особенностями этнической психологии" (Молчанова, 1998, с 227). .
Глубинный характер детерминации речемыслительной и языкотворческой деятельности со стороны стереотипов языкового сознания проявляется, во-первых, в том, что восприятие и представление пространства (как определенного фрагмента мира) у разных народов (и регионов) своеобразно по причине разности стереотипов восприятия. Стереотипное наложение перечисленных фрагментов приводит к синхронистичности бытийных точек, при этом точка синхронистичности импульсирует в сознании стереотипные блоки. В точке пересечения появляется тот устойчивый фрагмент представленности знаний, изменяющийся по ходу времени комплекс стандартов восприятия окружающей действительности, который мы называем ментально- топонимическим стереотипом.
Топонимическая система в своей основе имеет набор базовых стереотипов, которые связывают единицы всех классов имён и уровней языка между собой и со сферой внеязыкового опыта, внутренне организуют элементы топонимических систем. В организации топонимической системы могут представлены четыре основных стереотипа , действующих в топонимической ситуации . А именно:
Определение реального набора стандартов - стереотипных блоков, вычленяемых языковым сознанием, позволяет моделировать компоненты современной топонимической картины мира и структурировать организующие механизмы топонимической системы.
Во-вторых, исторические сдвиги в топонимических системах во многом обусловливаются именно изменениями ментально-топонимических стереотипов. Как известно, например, на начальном этапе формирования русской топонимии Алтая в языковом сознании жителей доминировал номинативный стереотип владельческой принадлежности объекта определённому лицу (чаще всего, владельцу переселенческого участка), однако со временем его место занял иной, имеющий в основе главенство бытийной ценности объекта. Такое изменение стало возможным при переходе от ситуации "вторичного" заселения региона на закреплённые за переселенцами участки к ситуации освоения "обживавшимися" на новом месте людьми окружающего пространства. А поскольку на новые земли переезжали ищущие лучшей доли обедневшие крестьяне, то им приходилось выживать здесь в тяжёлых условиях, часто не имея средств для существования и создания хозяйства.
Историческая изменчивость имени может привести к расхождению в интерпретации имени носителями языка, приближенными к исконной номинативной ситуации, и более позднними его пользователями. Ниже приводятся интерпретации двух топонимов, которые зафиксированы в документах Государственного архива Алтайского края начала 20 века и в полевых материалах топонимической картотеки кафедры общего и исторического языкознания. Такое сопоставление дает возможность выявить и сфокусировать исконный номинативный и современный ментально-топонимический стереотипы. Поляна Вшивка: Арх. "В проект земельного надела крестьян села Михайловского входит поляна Вшивка, находящаяся среди Мало-Гатского и Северного боров... на этой поляне находится озеро Вшивочное..., озеро Вшивочное слилось с горчиною, и до 1910 года они составляли одно озеро..."; "... с начала июня вода зацветает, а к середине июня изобилует массой насекомых и личинок, по местному отзыву, "вшивеет" и становится негодной в употреблении, приносят воду из Борового озера за 2,5 верст"; - Совр. : Поляна Вшивка - что ли там какие - то вши были, может, овцы вшивые сгонялись на ту поляну; Место Остожье: Арх.: "каждое хозяйство раньше имело свое остожье, вокруг которого земли были исключительно в пользовании этого хозяйства"; - Совр.: На этом месте всегда стога ставят, а зимой увозят на санях.
Внутренняя связь элементов системы обеспечивается не только парадигматическими и синтагматическими отношениями, определяемых территориальным единством имен, но и единством личности. Для моделирования организации топонимических микросистем, например, необходимо обращение к сознанию человека, в котором объединяются как языковые, так и адаптационно-деятельностные модели, и в котором происходит связь лингвистических и экстралингвистических факторов (таких как геоморфологические условия жизни человека, профессия, пол, образование, возраст, культурный уровень общества носителей топонимикона). А значит, изучение микросистем переходит от исследования совокупности названий небольшой территории к исследованию пересечения индивидуальных представлений людей об окружающей местности.
Индивидуальный топонимикон определяется сферой культурно-деятельностных интересов носителя. В ходе анализа материала были определены 5 основных факторов, в зависимости от которых могут различаться системы миропредставления (традиционно эти характеристики рассматриваются и как параметры языковой личности), это: 1) национальная принадлежность, 2) географическая и топонимическая (в бытовом измерении) компетентность, определяемая, в частности, а) профессиональной принадлежностью, б) полом, в) уровнем образования, 3) принадлежность к определенной исторической общности (возрастной группе), определяющей активность тех или иных ментально-топонимических стереотипов, 4) профессиональная принадлежность, 5) степень общеязыковой интуиции и компетенции топонимической личности. Взаимодействие этих факторов определяет специфику каждого субансамбля, т.е. присутствующих в сознании отдельной личности (как типа) топонимических единиц, при последовательном наложении этих субансамблей возможно выделение зон их пересечения, которые составляют ядро топонимической микросистемы, понимаемой как совокупность взаимодействующих субансамблей. Единицы, не имеющие пересечений с другими субъединицами, составляют периферию топонимической микросистемы. При этом компоненты ядра одной системы могут быть периферийными для другой: через периферию каждая микросистема пересекается и постепенно переходит в пределы других систем, и так они образуют непрерывную и целостную топонимическую сеть. Эта модель поддерживается сходством отношений в языковой структуре и нервных связей коры головного мозга. Именно в этих связях непосредственно объединены впечатления от предметов и явлений действительности с языковыми знаками. В каждой схеме поля, отражающей структуру конкретного субансамбля, важно выделять не только ядро, но и предцентральную часть (ближайшую к центру системы область пересекающихся точек), поскольку она, во-первых, указывает на частотность единицы в индивидуальных топонимиконах, а во-вторых, при наложении субансамблей, возможен переход единицы из ближайшей к центру части предцентральной области в ядерную сферу.
Именно такая конструкция топонимической микросистемы определена ведущим в топонимической картине мира жителей данного региона, доминирующим ментальным топонимическим стереотипом организации категоризованного знания о пространственном аспекте мира вокруг объектов, представляющих бытийную ценность (т.е. обеспечивающих оптимальное существование человека как биологического существа). Какие условия повлияли на преобладание именно этого стереотипа? На материале модели топонимической микросистемы возможно проследить влияние когнитивных и прагматических факторов на изменение ментальных стереотипов.
Таким образом, в контексте всего сказанного выше представление о топонимической системы меняется. Она представляется не чем-то данным, расположенным на карте, когда, опираясь на словообразовательную структуру, исследователи выделяли поля, ареалы, но она существует, проецируясь в свое бытие через все многообразие ментальностей человеческого общества. В свете изложенных тезисов можно констатировать, что топонимическая система как часть общей языковой системы существует в сознании носителей языка в виде организованного фрагмента языковой картины мира, и этим фактом мотивируется необходимость рассмотрения её ментального бытия, а значит изучения когнитивных структур её организации. Таким образом, на современном этапе перед топонимической наукой открываются дополнительные перспективы благодаря обращению к когнитивным аспектам языка. Но это не значит, что когнитивные установки полностью перечеркивают результаты, полученные в рамках прежней теоретической парадигмы. Если одной из центральных проблем когнитивного подхода к языку является изучение структуры представления знаний, то идея топонимической системы, топонимической картины мира, ее функционально-временной и функционально-пространственной параметризации вписывается в эту парадигму. Реальная перспектива всех топонимических исследований - интегративное описание как структурных, так и когнитивных аспектов топонимической системы.
Перечень работ по общему языкознанию | Домашняя страница Н. Д. Голелва