Понятно, что в число таких типовых признаков входит и признак осчожненности, поскольку он отвечает принципу естественного предшествования простого сложному, составления сложного из простых первоэлементов. Однако этот тезис еще не является доказательством абсолютного приоритета признака осложненности, равно как и возможности его отождествления с такими базовыми для мотивации категориями, как данное и новое, причина и следствие, первичное и вторичное и вторичное вообще. Остается открытым и вопрос о надежности данного признака как критерия при установлении мотивации и ее направления.
Хорошо известно, что в некоторых условиях (например, при сохранении признака новизны) фактор простоты/сложности оказывается недейственным и уступает ведущую роль другим факторам. При это предполагается, что такие условия представляют собой нечто исключительное, требующее преодоления и исправления, как в случаях зонтик - зонт, трудоустройство - трудоустроить, засыпать -сыпать (об экзамене), метрополитен - метро, ударник - ударный и др., в которых исходные "неправильные" соотношения, подобные приведенным выше, впоследствии "пересматриваются". Однако, такой "пересмотр" происходит далеко не всегда (ср. латинский - латынь, автомобиль -- авто, бездарный - бездарь, обаять - обаяние, наизнанку -- изнанка). Естественным является и возникновение оппозиций мотивационного типа внутри лексической системы (вне словопроизводства). По этим причинам многие уже давно узуальные пары, соответствующие традиционным представлениям о направлении семантической и формальной осложненности (типа чаша - чашка, щепа - щепка, нить - нитка, малый - маленький. декабризм - декабрист. буржуа - буржуазия, лекса - лекоемд, теза - антитеза, внимать -внимание, женить - жениться, пасть - упасть, тешить - утешить и т.п.), тем не менее вряд ли могут быть признаны как собственно словообразовательные - этому препятствует фактор употребительное т и (на котором базируется и ощущение новизны). Воздействие этого фактора также обнаруживает глобальный характер, ибо в актах познания означаемого, выбора его имени, восприятия этого имени, где и проявляет свое действие мотивация, опора менее употребительного или менее известного на более употребительное и известное является совершенно естественной. Признак "более известный связан с признаком "ранее известны?" (если речь идет о словаре) или просто "предшествующий" (если имеется в веду речевая мотивация).
Особенно наглядна действенность фактора употребительности на фоне асимметрии семантических и формальных показаний или при . отсутствии последних, ср.: коза - козел, дурак - дура,. доярка - дояр, маникюрша - маникюрщик, лиса - лис, ворона - ворон, раб - раба, Валерий - Валерия (при этом равноупотребительные пары слабо обнаруживают свою мотивационность: супруг - супруга, Евгений - Евгения, коллега муж. - коллега жен, и т.п.); аналогично в парах; куры - курица, цвета - цветок, которые вряд ли можно считать мотивационными, несмотря на наличие формальной осложненности, тогда как пары типа брызги - брызга, волосы - волос, деньги - деньга можно интерпретировать как мотивационные (ср., также видовые пары со слабой и явной мотивационностыо типа бросить - бросать, восхититься - восхищаться и очутиться - очутывагься, восторгаться - восторгнуться и т.п.).
Важно отметить, что в некоторых сферах мотивации признак употребительности в его разных проявлениях находит более широкое применение. Например, переносные значения определяются как "значения, приобретаемые словом в результате сознательного употребления его в речи для обозначения предмета, не являющегося его обычным или естественным референтом" (выделено нами ~ Н.Г.). Ср. также: "Первичные топонимы появляются независимо от уже существующих. Вторичные - всегда результат использования уже имеющегося наименования. В этом и заключается их производность: каждое вторичное произведено от какого-то другого, ранее возникшего, первичного" Данные примеры хорошо иллюстрируют возможность определения отношений мотивации и производности без признака осложнённости. Действительно, перенос осуществляется чаще всего на основе сравнения равнозначных предметов (скажем, животное - растение) или на основе их смежности (река - населенный пункт).
Возможности равенства значений при наличии мотивационного характера связи слов - носителей этих значений - перечисленными случаями не исчерпываются, равенство имеет место в сингаксических дериватах (работать - работа, быстрый - быстро), в чистых сложениях, сращениях, аббревиатурах (главный командующий - главнокомандующий - главком), в модификатах разных типов (тысяча -тыша, метрополитен - метро, лиса - лисица), в альтернационных дериватах (внедрить - вынедригь, предлог - послелог, колченогий - колчерукий). Не приходится говорить об осложненности значения и в семантических дериватах: условных именах (добро - добро как название буквы, гамма - гамма-лучи), символических именах (чайка - кафе "Чайка"), каламбурных дариватах (стипендия - Степа, Гретцки - грецкий орешек), словах с парадоксальной внутренней формой (патрон - распатронить, Егор -- объегорить).
Противопоставление признаков употрабительности и семантической простоты/сложности не исключает возможности не только их сосуществования, но и достаточно тесных связей и соответствий, поскольку семантически более сложное в принципе должно быть менее употребительным и наоборот. Например, факт меньшей частотности большинства имперфектных глаголов (решать, воспитывать и т.п.) по сравнению с перфектными (решить, воспитать) естественно интерпретируется как проявление большей семантической осложненности первых (решать - неоднократно решить, воспитывать - непредельное действие воспитать); семантическая осложнённость слова прожект по отношению к слову проект (несбыточный проект), песнь - по отношению к песня (торжественная песня) соответственным образом отражается в частотности этих слов и наоборот. Однако нетрудно заметить, что единство этих факторов часто обеспечивается приспособляемостью семантических процедур (тестов) к любым направлениям мотивации, выявленным до применения этих процедур, ср.: снежина - "крупная снежинка". '(по Д.Н.Ушакову), льдинка - "маленькая льдина", француз - "житель Франции", Франция - "страна франков или французов", волноваться - "следствие действия волновать", волновать - "каузировать волноваться", метро - "разг. к метрополитен", метрополитен - "книж. к метро" (ср. песня - песнь, сторож - страж). Столь же легко обеспечивается семантическая "правильность" нетиповых мотиваций: опосредованных, сопровождающих, нерегулярных. Отсутствие объективирующих показателей при использовании семантического критерия делает его ненадежным, а его результаты субъективными и нетипизируемыми.
Видя недостаточность семантического фактора как признака словообразовательной мотивации, многие дериватологи стремятся ограничить его формальными показателями; релевантным на словообразовательном уровне предлагается считать лишь такое семантическое осложнение, которое выражено в определенной, прежде всего аффиксальной, форме. Так, Е.А.Земская, рассматривая способ доказательства направления производности от возвратных глаголов к невозвратным (типа волновать - каузировать волноваться), высказала мнение, что этот способ соответствует подходу со стороны целостной лексической семантики, словообразовательный же подход не может не учитывать формальной осложненности возвратных глаголов, :которую, как было показано выше, нетрудно обосновать и как семантическую, что, собственно, и делает автор: возвратный глагол, по мнению Е.А.Земской, выражает идею отрицания каузативности и тем самым может считаться семантически более сложным, чем невозвратный.
Однако и объединение семантической осложненкости со словообразовательной формой не обеспечивает полной объективности признаку простоты - сложности, потому что такое единство, в силу широко представленной в мотивации асимметрии планов выражения и содержания, может быть достигнуто лишь операционным подчинением одного из планов другому. В современной дериватологии преобладает принцип подчинения формы семантике, что проявляется в практическом отсутствии ограничений для формальной интерпретации по существу любого мотивационного соотношения, которое требуется доказать, например, соотношение Франция - француз обосновывается усечением ий и присоединением унификса уз, а француз - Франция - усечением субморфа уз (ср. полюс -- подяриый) и присоединением суффикса ий (ср. бурят -- Бурятия); ремонтировать - ремонт -- усечением ирова и присоединением нулевого суффикса, ремонт - ремонтировать - простой суффиксацией и т.п. Возникает опасность круга: формальные примеры приспособлена к интерпретации семантики, а семантические - формы. Этот момент в значительной мере усиливает сама языковая система (и обусловливаемый ей прием аналогии), в которой формально закреплены разнообразные мотивационные отношения, в том числе с противоположной направленностью: код - кодировать, но писать - письмо, вертеться - верткий, но шустрый - шустригься, полный - полнота, но длина - длинный, империя - император, но герцог - герцогство, хулиган - хулиганить, но баловаться - баловник, скука - скучный, но веселый - веселье, давний - давно, но давно - давнишний, жечь - сжечь, но сжечь - снигать и т. п."
Все сказанное позволяет сделать вывод о вторичности признаков формальной и семантической осложненности, взятых изолированно или в единстве, по отношения к каким-либо более глубинным факторам. В число последних входят, вероятно, и фактор употребительности, хотя мы далеки от мысли абсолютизировать его в этой роли. Слабая отмеченность по этому признаку многих мотивационных пар и типов пар, изменчивость частотных характеристик, подверженных влиянию различных языковых и неязыковых факторов, существенно ослабляют его позиции в сфере фиксации мотивационных отношений (особенно при практическом определении направления мотивации).
Сложное и неоднозначное взаимодействие различных факторов мотивации является основной причиной широко представленной в ее сфере асимметрии формы и содержания, единичного (особенного) и общего, реального и возможного, динамического и статического. Тенденции к единству мотивационных факторов с трудом пробивают себе дорогу через массу противодействующих моментов и поэтому проявляются лишь спорадически. Так, например, названия ряда городов, восходящие к именам малых рек, при определенных условиях, скажем, при переоценке значимости реалий, приводящей к переоценке значимости, известности и употребительности их имен, могут восприниматься как первичные, мотивирующие по отношению к своим этимонам - гидронимам, что нередко приводит к суффиксальной оформленноей последних (Барнаул - Барнаулка, Палех -Палешка, Пенза - Пензятка и т.п..) и к естественности соответствующих семантических толкований: Барнаулка - "река в Барнауле", "река, на которой стоит Барнаул" и т.п.- Ясно, однако, что такая тенденция не является всеобщей.
Аналогичная картина обнаруживается и в сфере отдельных факторов. Так, признак частотности в принципе позволяет выявить "ядерные" среднестатистические соотношения внутри многих мотивационных и словообразовательных типов, нередко устойчиво характеризующихся по этому признаку (допустим, такие соотношения, как стол - столик, имеют в общей массе меньший перепад частотностей, чем стол - столище, ясный - ясно - меньше, чем ясный - ясность, кто - кто-то - меньше, чем кто - кое-кто и т.п.). Однако "слой" отклонений как в сторону уменьшения, так и увеличения перепада частотностей здесь не только не исключается, но и является вполне естественным.