Внутренние же конфликты, могущие претендовать на универсальность, инвариантность по отношению к рассказам В.М. Шукшина, располагаются в этической и эстетической парадигмах, тесным образом переплетенных между собой.
Этическая парадигма реализуется в разных аспектах, противопоставляющих во внутреннем мире человека естественное и искусственное (наносное, изображаемое), цельное и двоедушное (двуличное), искреннее и лицемерное, открытое и скрытное. Ранее мы отмечали, что основной способ представления этого конфликта в текстах у Шукшина - речевой конфликт открытого семантического языка, "прямой речи" (речи, напрямую связанную с чувством) и расщепленного прагматического языка, при котором чувство и мысль расходятся с говоримым, язык используется в качестве средства сокрытия (чаще всего неосознанного) цели, манипуляции собеседником и т.п. Поэтому многие из рассказов в этой парадигме построены по принципу попыток положительного (открытого) героя сорвать маску, открыть истинное лицо лицемера и двуликого Януса, вытащить на поверхность внутреннюю суть лицедея и "притворяшки". Эстетическая парадигма (условно эту оппозицию можно назвать - "Хорь и Калиныч") реализуется на шкале, полюса которой представляют, с одной стороны, персонажи, крепко стоящие на земле, хозяйственники, труженики, носители здорового прагматического мировоззрения, с другой стороны, люди так или иначе отрывающиеся от "земли", приземленной прагматики, - "чудики" (с точки зрения прагматиков).
В рамках этих парадигм осуществлялась и духовная жизнь самого писателя, перемещаясь в разные периоды его жизни в сторону то одного, то другого их полюса. Соответственно перемещались и герои. Шукшин не мог не испытывать сочувственного отношения к характерам, олицетворяющим людей земли и труда, у писателя (особенно в его раннем творчестве) немало рассказов, в которых эстетизировался простой крестьянский труд немногословных скромных людей, способных, однако, на светлое чувство.
Но Шукшин не был бы большим писателем, если бы просто отождествлял правду, которую он и его герои мучительно искали, с "простыми, наивными, открытыми" людьми. Во многих его рассказах, особенно поздних, функцию разоблачителя все чаще брали на себя персонажи со сложным, неоднозначным характером, которых трудно назвать "светлыми душами": наивного критика деда Тимофея сменяют баламут Гена Пройдисвет, вечно недовольный Яковлев Владимир Семенович из мягкой секции, Князев, наконец, профессиональный разоблачитель Глеб Капустин. Неоднозначна во многих поздних рассказах и фигура разоблачаемого. Не менее сложна вторая линия: от простой формулы соединения Хоря и Калиныча - "Землю попашет, попишет стихи" (например, "Одни") или просто позитивного отношения к человеку-труженику, хозяйственнику ("Крыша над головой" и др.) и явной нелюбви к их антиподам ("Непротивленец Макар Жеребцов" и др.) писатель переходит к сложной диалектике, неоднозначным оценках на этой шкале ("Хозяин бани и огорода" и др.).
Не мог, разумеется, Шукшин не понимать ограниченности "просто" простоты, естественности, равно как и искренности семантического языка. Отсюда актуализация в поздних рассказах к сложному языку "разоблачения": "Выбираю деревню на место жительства", "Дебил", "Макар Жеребцов" и др. - просто "семантический" язык писателя уже не устраивал.
В рассказах же типа "Хмырь", "Хозяин бани и огорода", "Штрихи к портрету" сама неоднозначность оценок на шкале "нравственность есть правда" и категория точки зрения становятся как бы прямым предметом художественного исследования писателя. В таких рассказах речевой конфликт персонажей из внешней речи нередко переносится в речь внутреннюю, имеющую у В.М. Шукшина богатую и сложную структуру.