Интуитивная орфография -- явление хорошо известное и практикам (ср. феномен "устойчиво" грамотных людей, не знающих правил), и теоретикам. Но систематическому изучению она не подвергалась. Главную причину этого мы видим в том, что отечественная теория орфографии долгое время была нацелена не на изучение механизмов владения орфографией рядовыми носителями русского языка, действующими в режиме естественной письменно-речевой деятельности, а на методики овладения ими в школьном курсе русского языка. Тем самым имплицитно предполагается, что носитель языка, уже давно завершивший курс обучения в школе, по-прежнему пишет по тем алгоритмам, которые предписаны ему "школой". Но так ли это? Ответ на это вопрос лежит в плоскости конкретных исследований, на которые теория орфографии еще не была всерьез нацелена.
В связи с этим акцентируем внимание на следующем принципиальном моменте. Основной стратегией овладения орфографическими нормами считалась и считается выработка рационального ("левополушарного") отношения к "решению" орфограмм через метаязыковые правила (которые по сути имеют мнемоническую направленность, хотя и отождествляются с речевыми нормами). Орфографическая грамотность как проявление языкового чувства если и признавалась, то декларативно, и лишь как нечто второстепенное, дополнительное. "Если написал правильно, но не можешь объяснить, то написал правильно случайно!" -- вот формула, определяющая типовое отношение к орфографической интуиции. На наш взгляд, более справедлива другая формула: "коммуникативные (и, как следствие, дидактические) возможности интуитивной орфографии достаточно велики, по крайне мере для обеспечения естественной письменно-речевой деятельности; ее устройство и закономерности функционирования подлежат серьезному, систематическому научному изучению и затем практическому воплощению полученных исследовательских результатов в методических системах, направленных на ее развитие".
Еще раз подчеркнем значимость того обстоятельства, что отечественная теория орфографии мало интересовалась коммуникативным аспектом естественного функционирования орфографии, в том числе и особенно ее участием в осуществлении коммуникативной функции, ее ролью во взаимопонимании участников письменной коммуникации. Не случайно, вне исследования остался такой важный фигурант орфографической деятельности, как читающий, вне которого говорить о взаимопонимании бессмысленно. Влияют ли (каким образом и в какой степени) нормативные или ненормативные написания на коммуникативную эффективность письменной речи (в первую очередь чтения), удобны или неудобны те или иные написания читающему, мешают они ему или нет? -- вопросы принципиально важные, но пока открытые. Теоретическая и лингводидактическая модель русской орфографии предполагает преимущественно деятельность пишущего, которую она путем разного регламентаций ориентирует на абсолютное единообразие написаний слов и морфем и стопроцентную грамотность. Разумеется, этот идеал должен присутствовать в орфографической деятельности общества, прежде всего в книжной, официальной и т.п. письменной речи. Именно им должны руководствоваться те, кто призван обеспечивать высокий уровень такой речи (учителя, редакторы, корректоры), и здесь роль рациональных правил и рациональных методик овладения ими бесспорна. Правильно написанное и регулярно воспринимаемое при чтении слово -- одни из главных проводников орфографических норм в языковое сознание через зрительные каналы. С ним связывается задача обеспечения обыденной письменной коммуникации на чувственной основе, что в методическом плане предполагает организацию такого чтения, которое ориентировано на формирование в долгосрочной памяти устойчивого графического образа слова, части слова или морфемы. Здесь нужны специальные методики, на что уже давно указывали лингвисты; ср. ":Одно простое созерцание не способствует запоминанию объекта. Необходимо, чтобы внимание было направлено с определенной точки зрения на орфографию слова" [4, c.5]. До сих пор такие методики как некие дидактические системы в достаточной мере в школьной практике не представлены. (О некоторых приемах актуализации графического облика слова см. [5]). Таким образом, невнимание к позиции читающего в орфографической деятельности имеет прямое следствие в сфере преподавания орфографии.
Итак, мы рассматриваем интуитивную орфографию "как она есть", то есть так, как она проявляется в естественной письменной речи (речевой деятельности, речевых произведениях), компонентом которой она является, актуализируясь в моменты сопряжения пишущего и читающего с орфограммами.
На что опираются пишущие при интуитивном "решении" орфограмм? Отвечая на вопрос о генетической и функциональной обусловленности орфографической интуиции, мы исходим из понимания ее двоякой природы, обусловленной двумя типами взаимонаправленных детерминант: внешней по отношению к той или иной системе (предполагающей отражательную природу элементов системы и их отношений) и внутренней (предполагающей условность элементов по отношению к отражаемым коррелятам). В определенной мере это деление соотносится с тенденциями ("двумя встречными течениями") в лексико-номинативной сфере языка: к мотивированности (производимости) и немотивированности (воспроизводимости) словесных знаков, отмеченными Ф. де Соссюром.
Орфография, по Бодуэну де Куртенэ, - система написания словесных знаков (в отличие от графики -- области написания фонем). Написание слов, содержащих орфограммы, также определяется двумя "встречными" факторами: отражательными - выводимостью написания из внешних по отношению к графическому знаку детерминант (звуковых, фонемных, морфемных, лексико-семантических, грамматико-семантических) - и условными, связанными с ориентацией на немотивированное (внешней) языковой системой написание. Очевидно, что мы имеем в виду то, что обыкновенно называют принципами орфографии: с одной стороны - фонетическим, фонематическим, морфематическим, семантико-дифференцирующим; с другой стороны - традиционным. Подчеркнем, однако, что с коммуникативной точки зрения принципы орфографии предстают существенно в ином свете, нежели их представляет каноническая теория орфографии. Во-первых, коммуникативные принципы орфографии существуют в реальной орфографической деятельности носителей языка и обнаруживаются конкретно-исследовательским путем, которым, как мы уже не раз подчеркивали выше, пока не идет каноническая теория орфографии. Этот путь означает стремление выяснить, каким образом осуществляют написание слов рядовые пишущие на русском языке в естественной письменно-речевой деятельности (например, пофонемно, поморфемно, пословно) и каким образом они читают написанное; каково их орфографическое поведение при этом. Таким же путем, на наш взгляд, должен решаться и вопрос об основном принципе русской орфографии. Считаем возможным предположить, что вряд ли исследование этого вопроса обещает однозначные результаты: скорее всего, обнаружится взаимодействие всех детерминант, зависящее от конкретных условий письма и типа языковых личностей пишущих (читающих). Во-вторых, каноническая теория орфографии так или иначе ориентируется на отражательные принципы (их обслуживают и правила, представляющие собой металингвистическую увязку орфограмм с тем или иным проявлением системы языка), традиционный же принцип рассматривается в ней как некая периферия и даже аномалия, хотя условность - такой же необходимый фактор употребления единиц языка, как и мотивированность (отражательность), и действуют они в соответствии с законом о единстве и борьбе противоположностей. (Заметим: точно так же, как свойства воспроизводимости и производимости слова отнюдь не исключают друг друга при его употреблении). Условность необходима как преодоление абсолюта отражательности, который предполагает стремление письма к слиянию со звучащей и "значащей" речью, ее фонемным и морфемным составом и т.п. -- точность такого рода отражений не является коммуникативной целью и идеалом письма. Но и абсолют условности не практичен для естественной письменной речи, языковое чувство с необходимостью стремится найти опору в языковых детерминантах, которые выступают в данном случае в роли внутренней формы написания. Вернемся в связи с этим к аналогии с производимостью/воспроизводимостью слова и приведем важный тезис В. фон Гумбольдта: "Безошибочное использование в речи необходимого в каждый данный момент слова, несомненно, нельзя объяснить одной памятью. Никакая человеческая память не смогла бы этого обеспечить, если бы душа одновременно не содержала бы в себе некий инстинкт, предоставляющий ей ключ к образованию слова" [6, с.112 ]. Мы видим в этой цитате теоретическое обоснование одного из отражательных принципов орфографии -- морфематического. Об обусловленности орфографической интуиции чувством морфемы уже имеются наблюдения (см., например, доклад Е.А. Аввакумовой в настоящем сборнике).
В нашем докладе ставится проблема фонематической детерминанты интуитивной орфографической деятельности. Основные вопросы для нас следующие. Могут ли дети, опираясь только на свою интуицию, идентифицировать фонему в слабой позиции, и прежде всего -- гиперфонему -- "непроверяемую или относительно проверяемую гласную"? Если "да", то какие лингвистические основания имеет такая интуиция, приложима ли она к орфографии? Какой эксперимент позволяет выявить и описать фонолого-орфографическую интуицию очерченного вида?
Мы опираемся на следующую схему эксперимента. Его участники -- дети дошкольного или младшего школьного возраста. Их выбор обусловлен тем, что дети данных возрастов идентифицируют фонемы без опоры на графический образ слова и вне метаязыковых рефлексий, и им, в силу этого, доступен лишь деятельностно-игровой способ идентификации. Подбор слов-стимулов определялся параметрами: известные (для детей) /малоизвестные/неизвестные/искусственные слова; слова с "проверяемыми/слабо проверяемыми/непроверяемыми" орфограммами; исконно русские/заимствованные лексемы; общеупотребительные/"периферийные" (в разных отношениях) лексемы.
В рамках эксперимента предлагались такие, в частности, задания, опирающиеся на аналогию: 1) одна рука -- все руки, одна дыра -- все дыры, одна гора -- все :, одна трава -- все :, зола -- :, башка - ... и т.п.; 2) рука -- ручка, дыра -- дырка, кот -- котик, трава -- травка, лиса -- :, орел -- :; 3) рука -- много рук, дыра -- много дыр, трава -- много :, фата -- много :, борозда -- много: . Испытывалась также "игра" в смену ударений (установочный текст: "в одной стране наши слова говорят не так, как мы: вместо дырА -- дЫра, вместо совА -- сОва :, как в этой стране говорят вместо скамья, башка, костыль, болван" и т.п.). Следует подчеркнуть, что задания первого типа давали более однозначные результаты (в большинстве случаев с перевесом "правильных" ответов), например, от костер: кОстры -- 22, кАстры -- 1, кОстрик -- 9, кАстрик --1, от котел: кОтлы -- 17, кАтлы -- 6, от орел: Орлик --14, Арлик -- 0, от тропа: много троп -- 9, трап --1. Отчетливо видна корреляция количества правильных ответов и степени "проверямости" слова: наличие даже периферийных "проверочных" слов увеличивает процент "угадываний", например, вЕсны (или вЁсны) -- 14, вИсны -- 1, зИмы -- 16, зЕмы -- 0, гОвны -- 7, гАвны -- 1 и т.п. Заслуживают внимания отклонения от тенденций. "Чемпионы" здесь: пальто: пОльта -- 22, пАльта -- 0, бОшки -- 22, бАшки --1. Если признать эти показатели подлинной квалификацией фонемы, то приходится считать нормативное написание ошибочным (во всяком случае - с позиции интуитивной орфографии "отражательного типа"). Неотчетливы тенденции при идентификации фонем в словах скамья, комар, лоскут, ботва. Возможно, причина в самих словах (например, в их происхождении или, напротив, в синхронных ассоциациях мотивационного характера), возможно - в их незнании юными испытуемыми, поэтому их способность "включить" фонематическую интуицию оказалась в этих словах не столь проявленной. Игра в смену ударений, в общем, также подтверждает перевес "угаданных" фонем над "неугаданными", хотя менее отчетливо. Причину этого мы видим в метаязыковом характере задания. Языковая интуиция в значительном мере формируется и проявляется в непосредственном практическом действии.
Наиболее сильно способность к идентификации фонемы обнаруживается при восприятии и идентификации слов. После уже упомянутого установочного текста ("в одной стране наши слова говорят не так, как мы: вместо дырА -- дЫра, вместо совА -- сОва :") предлагалось ответить, что имел в виду житель страны, сказав "Я видел в лесу кАстры" и в другом (или следующем) варианте "Я видел в лесу кОстры"; "Я потерял в лесу трАпу, я потерял в лесу трОпу", бегут Аслы и бегут Ослы и т.п. "Правильность" фонемы в эксперименте представляла существенный фактор узнавания слова. Важно отметить, что высокая степень проверяемости слова при "неправильном" его озвучивании делала это слова менее угадываемым. Несколько результатов "угадывания" слова: кАстры - 2, кОстры -- 15, бАтва -- 1, бОтва -- 10, кАмар -- 3, кОмар -- 7, кАстыль -- 3, кОстыль --11, кАчан -- 2, кОчан -- 9, бАлван -- 0, бОлван - 6. Устойчивы отклонения от орфографии при "угадывании" слов башка (бАшка --3, бОшка -17) , пальто (пАльтушко --6, пОльтушко -16), балда (бАлды -- 1, бОлды -12), скамья (скАмьи -- 8, скОмьи - 12), фата (фАта -- 5, фОта - 6).
Какие факторы формируют фонематическую интуицию? Мы полагаем, что ее генезис определяют многообразные и разнонаправленные детерминанты, в каждом конкретном случае образуя особенные комбинации. Назовем главные, на наш взгляд, детерминанты.
1. Генетическая память, предполагающая, что слово несет в себе следы своего прошлого, своих национальных истоков и что языковое сознание в свое глубине хранит некие архетипы, опираясь на которые оно способно непроизвольно реагировать на такие "следы". Несомненно, что они ("следы") существуют в языковом сознании в синхронизированном виде.
Движение от генетического к синхронному фиксирует отмеченная выше зависимость результатов интуитивной идентификации фонем от степени их "проверяемости", так как такая зависимость обнаруживается и в корреляции со словами периферийных форм национального языка, которые при таком подходе можно включать в число "проверочных" слов. В этом случае вполне правомерной становится "проверка", скажем, слова ШОФЕР его просторечным вариантом шОфер, кИшки - диалектизмом кИшки, СЕргей - архаическим СЕргий, Орел - окказиональным Орлий, лоскУт - фразеологически связанным (напиться в лОскут) и, наконец, котЁл - потенциальным (интуитивно предполагаемым) кОтлик. Разумеется, здесь мы говорим о "проверке", как теоретической модели интуитивной орфографии, а не как о практическом алгоритме ее развития. Все эти словесные варианты представляют своеобразное функционально-пространственное развитие исконной формы слова.
2. Высшая формы синхронизации генетического - чувство структуры слова на разных ее уровнях. Такое чувство, несомненно, является и результатом чувственного обобщения синхронного рече-языкового материала. Ср.: "В языковом сознании должны быть запечатлены и модели слов. Все эти "отпечатки" слова, всех других единиц, локализующихся в мозгу и пребывающих в редуцированном виде, целесообразно вслед за Е.Н. Миллер рассматривать как "языковую память", как базу для системного производства и воспроизводства речи..." [7, с. 27-28]. Чувство фономорфонологической структуры обнаруживается в том, что дети идентифицируют фонемы в соответствии с типовой фонетической, слоговой, морфонологической, акцентологической, словоизменительной структурой слова. Причем все они образуют структурно-функциональное единство. Наиболее ярко оно проявляется в таких "продуктах" интуитивной фономорфонологии, как бОшки, пОльта, гОвна, фОты. На наш взгляд, именно чувство типовой структуры определяет такое словоизменение: подавляющее число двусложных слов с безударным первым слогом в начальной форме имеют в корне фонему О; исконных (непроизводных) русских слов типа травА/трАвы немного. Все это, возможно, связанно с генетической ролью оканья в русском языке.
О роли чувства морфемной структуры говорилось много, его генетическая и синхронная детерминанация отождествления фонемы очевидны: возможность отождествления фонемы ("проверки") -- мощный фактор правильной идентификации фонемы.
Менее ясно в этом плане влияние чувства фонетической структуры (звукосимволизма).
3. Перевес синхронной детерминации над этимологической явственно ощущается в воздействии на идентификацию фонемы синхронных ассоциаций, например, достаточно часто произнесение типа лАпух, лАскут некоторые дети объясняют воздействием слов типа лАпа, лАска. Каким образом данный фактор выходит на передний план -- вопрос специального изучения. Частные вопросы в связи с этим: какие типы слов, какие типы языкового сознания и какие условия к нему предрасположены?
Полученные в эксперименте первые данные позволяют дать "осторожно положительный" ответ на первый и последний вопросы, поставленные в начале доклада. А именно: вероятность правильной интуитивной идентификации фонемы не одинакова в разных случаях, но среднестатистическая вероятность достаточно велика. Эксперимент предполагает, что фонологическая интуиция может быть развита специальной методикой обучения и вполне успешно спроецирована в сферу интуитивной орфографической деятельности детей. Она может стать основой особого направления развития письменно-речевых способностей детей.
Разработка данной гипотезы требует дальнейших исследований на большем количестве и разнообразии слов-стимулов и большем числе и разнообразии испытуемых.
Перечень работ по когнитологии | Домашняя страница Н. Д. Голелва