Голев Н. Д. Труды по лингвистике

Н. Д. Голев

Функции мотивировки

Известно, что функциональная сторона любого явления определяет его другие стороны. Функция (понимаемая как предназначение) -- важный компонент процессуальной стороны явления, так как она определяет направление процесса и выбор средств для его осуществления; устройство готовой вещи (воплощенной цели) также во многом зависти от ее предназначения. Поэтому вопрос о функции вещи совпадает с вопросом о сущности (природе вещи).

При характеристике функций мотивировки (мотивировочного признака реалий; внутренней формы слова, выражающей мотивировочный признак) наиболее часто подчеркивается ее репрезентативная функция, например: ":Признак, обозначенный в существительном, выполняет главным образом функцию представителя какого-то множества других признаков"1. Однако содержание репрезентации в функциональном плане обычно остается до конца не раскрытым, и на фоне возможности возникновения и дальнейшего функционирования не кажется обязательной.

Имеются объяснения данной функции через феномен ограниченности языковых средств, противостоящих неисчерпаемости внеязыкового содержания, т.е. признаков реалии: "их невозможно, да и практически не нужно выделять все в процессе наименования"2. Но здесь требуется выявление внутренних предпосылок для данной функции, т.е. обоснования того, что у содержания есть стремление к полной выраженности или формы -- к полному охвату содержания, поскольку такие "стремления" не являются само собой разумеющимися. В условиях естественного общения содержании, охватываемое мотивировочным признаком, как показывают формы не однословных (нелексических) окказиональных номинаций, в существенной мере совпадает с передаваемым содержанием, механизм мотивировки лексических новообразований мало, чем отличается от механизма выражения содержания с помощью синтаксических конструкций. Например, в предложении "Мать все чаще смотрела на него как на гостя, который уже надоел, но не догадывается, что ему пора уйти" (М. Горький). Жизнь Клима Самгина) подчеркнутая часть выражает нечто большее, более богатое, чем -то, что непосредственно выраженное. Вопрос здесь в том, в какой мере выраженное представляет невыраженное; имеет ли в виду говорящий это невыраженное, или его цель ограничивается выраженным. По отношению к лексическому новообразованию это важно еще и в связи с тем, что подобные свободные синтаксические конструкции ему генетически предшествуют, подсказывая выбор мотивирующего слова; следовательно, мотивировка, понимаемая как репрезентация содержания, теряет всякий целеполагающий смысл, (а носит в этом случае следовый характер) ограничиваясь мотивировкой формы со стороны формы другой единицы (включенной в синтаксический оборот) единицы.

Ряд лингвистов стремиться к психологическому обоснованию выбора мотивированного признака. "При первичном наименовании предмета человек опирается на ассоциацию -- таково свойство человеческой психологии вообще. Поэтому всякое возникающее слово мотивировано свойствами называемого объекта"3.

Другой вариант обоснования роли мотивировки в процессе создания новообразования ориентирован на поиски ее связей не столько самим предметом, сколько с опытом "общения" с предметом (познания его, владения им). "Человек не способен воспринимать ни чего нового. Прежние наименования, ассоциирующееся с некоторыми уже известными представлениями, оказывается таким мостиком, который человеческое сознание перебрасывает от известного к неизвестному"4.

Многие исследователи в информации, заключенной во внутренней форме слова, видят в первую очередь субъективную сторону -- отражение точки зрения на предмет номинатора5; такой подход восходит к известному положению В. Гумбольдта о том, что слово -- результат осмысления предмета в момент его называния. Впоследствии такой подход нередко связывается с понятием "смысл". По Г. Фреге, смысл -- это путь, способ, с помощью которого мы пришли к имени, ср.: СЭР ВАЛЬТЕР СКОТТ и АВТОР "ВЭВЭРЛЕЯ". Известно, что неогумбольдтианцы абсолютизировали данную стороны мотивировки, отождествляя ее с отражением в слове особого национального видения предмета, действительности вообще, следовательно, специфического мышления. А.А. Леонтьев пишет по этому поводу: "В этом смысле язык не только служит орудием мышления и формой существования общественно-исторического опыта, но и в известном смысле закрепляет в себе результат мышления и познания. Однако способ закрепления в языке нив коей мере не должен переноситься на характер мышления на данном языке, как это делает, например, Б. Л. Уорф"6. Необходимо согласиться с В. А. Зверинцевым, полагающим, что национальное своеобразие содержательной структуры слова связано не с внутренней формой слова, а с идиоматичностью значения7. Говоря о внутренней форме как отражении особого видения реалии в слове, лингвисты, на наш взгляд, так же как и в предыдущем случае, имеют в виду скорее причины появления ее в слове, но не функции ее как орудия номинативной деятельности.

В этом смысле ближе к функциональному аспекту характеристика внутренней формы как способа передачи субъективной оценки говорящим предмета. Сама возможность выбора одного из признаков предмета и особенно одного из способов (средств) его выражения несет в себе оценочный момент, с помощью этого "номинатор передает адресату свое видение объекта и таким образом воздействует на него"7. Участие внутренне формы слова (при ее сохранении) в пополнении словом эстетической, экспрессивной, оценочной функций неоднократно отмечалось лингвистами8. Не случайно, те. Кто работает с художественным словом, где данные функции особенно важны, постоянно обращают внимание на содержание внутренней формы; сравните наблюдение переводчика: "Можно ли украинский цветок "чернобривец", дающий черты человеческого облика, и притом национального типа, пересказать русским "бархатец"?"9

Распространенно сведение определяющей рои мотивации с языковой системой, в связи, с чем потребность языка в мотивировке выводиться из необходимости отражения в языке отношений между реалиями10, из стремления к упорядоченности в лексической системе11, к удобному включению новообразований в систему12, к лучшему закреплению в системе13. При этом внутренняя системность нередко рассматривается как отражение гносеологической деятельности говорящих -- "классифицирующей работы ума"14. Заметим, что данный подход к функциям мотивировки, в сущности, переводит поиски другой план: из аспекта отношений языка и действительности, опосредуемых субъектом, во внутрисистемный аспект, который в сфере мотивации проявляется в межсловных отношениях (прежде всего в отношениях слова-мотиватора и слова-мотивата).

Большое место проблемы мотивировки занимают в работах, описывающих словообразовательные процессы15. Так, И.С. Торопцев в ряде своих (особенно последних) работ сужает роль мотивировочного признака, ограничивает ее функцией поискового щупа, призванного обнаружить производящее слово для конструирования лексического новообразования. Такая концепция естественна в рамках модели, ориентированной на получение новообразования, должного выразить новое содержание. Однако осознание новизны содержания, которое в дальнейшем становиться фактором выбора мотивировочного признака, на наш взгляд, не является универсальным механизмом мотивировки; оно характерно лишь для актов "рациональной", "искусственной" номинации.

Все функциональные характеристики мотивировки, названные выше, разумеется, отражают отдельные стороны номинативного (yже - словообразовательного) процесса, но лишь их диалектическое единство представляет его полностью. С точки зрения мотивологии (описывающей мотивы со стороны мотивирующей базы, корня, внутренней формы), естественно представлять все проявления мотивировки как "частности" по отношению к суппозиционной функции -- опоре нового на предшествующее, старое, исходное, данное, которые говорящий в актах естественной номинации стремиться использовать в максимальной мере; сам мотиват в этом случае предстает как частная "модификация" мотиватора, его продолжение, развитие. Но суппозиционная функция существует не сама по себе, а в качестве противодействия противоположной тенденции -- ориентации номинативного процесса на новое, которое тоже стремиться к бесконечной экстраполяции в сферу номинативной деятельности: в принципе любое означаемое может быть представлено говорящим (или понятно слушающим) как новое. Такая экспозиция не может быть основой нормальной коммуникации.

Подобным образом мотивировка представляет собой единство (и борьбу противоположностей) языкового мышления внеязыковой деятельности, языковой (коммуникативной) техники и языковой гносеологии (идеологии), плана содержания и плана выражения и т.п. Все это в сфере мотивации воплощается в борьбе двух ориентацией мотивировки: одна их них направлена на непосредственное, безусловное, отражательное, существенное по отношению к предмету, другая (соответственно) -- на опосредованное, условное, значимое в пределах системных оппозиций, существенное для общения. Так, например, репрезентативная функция -- это одновременно условность (мотивировочный признак -- условный представитель в слове; мотивирующая база -- условный представитель мотиватора в мотивате) отражение "кусочка" внеязыковой и языковой действительности в слове; внутренняя форма -- одновременно элемент плана выражения и элемент содержательной структуры слова.

На этом фоне достаточно отчетливо проявляется односторонность некоторых из традиционных моделей мотивации. Так, концепция словообразовательной мотивации как бы не замечает условности мотивировки, ее принадлежности к форме: отсюда выделение в мотивате тема-рематической организации, аналогичной организации высказывания, рассмотрение мотивирующего значения в ряду прочих семантических признаков, составляющих лексическое значение, прямое соотнесение структуры означаемого и морфо-семантической структуры слова и т.п. С другой стороны, существуют концепции, рассматривающие внутреннюю форму как реликтовое явление, едва ли не препятствующее нормальному общению, абстрактному мышлению с помощью языка, развитию слова; единственной релевантной тенденцией в этом случае признается тенденция к демотивации.

Следует заметить, что подобные интерпретации нередко перерастают лингвистические рамки. Так, философ-экзистенциалист М. Хайдегер в описках истинного бытия обратился к языку, где, по его мнению, оно еще сохранилось, несмотря на то, что в результате чрезмерной технизации (использования языка в коммуникативных целях) современные языки отошли от истинного состояния, обнаруживаемого в древности или в поэтическом языке, где еще живет нетехнизированное отношение к истине. "Таким образом, М. Хайдегер стремиться в нашем подержанном и поблекшем языке снова высветить этимологическое начало и с его помощью опустить свет в архаические глубины, сохранившие подлинную правду"16. Само слово "этимо" в данной концепции возрождает свой изначальный смысл -- "истина". Такая концепция плохо согласуется с современными представлениями о связи мотивировки с мышлением и через него с действительностью: слово. Возникающее в любые эпохи, с самого начала содержит в себе элементы технического (акт создания слова -- это обычный акт общения), условного, и если в слове и отражается истина, то это лишь в малой мере связано со стремлением говорящего к ней17.

Существенное значение в понимании взаимодействия условного и непосредственного, отражательного и значимостного имеет противопоставление семантических и структурных функций. "Структурные функции лишь косвенно связаны с мыслительным содержанием, поскольку они направлены на системно-структурную организацию"18. Мотивация в этом смысле осуществляет именно структурную функцию. Семантизация мотивировки (понимаемой непосредственно) ослабляет идею о ее формальном характере, на которую опирался еще Потебня А.А. (внутренняя форма -- знак значения, знак знака и т.п.). Сущность структурной функции хорошо раскрывает следующее положение: "Внутренняя форма -- это только точка для фиксации взгляда, стержень для нанизывания на него истинного, главного, а не только кажущегося значения"19. Необходимость подобной точки при структурировании объектов известна философам: "Допустим, в ожидании пересадки вы вышли с вокзала побродить по незнакомому городу. Вы поинтересуетесь, где находятся, скажем. Центральная улица, кинотеатр, парк. Точкой отсчета при этом остается исходный ориентир -- вокзал Постепенно город становиться для вас множеством упорядоченным, вы получаете какое-то представление о его структуре. В качестве элемента-эталона могут выступать любые элементы, и потому в одном и том же объекте могут быть выделены самые разнообразные структуры"20. Заметим, что уже в самом способе структурирования "от одной точки " содержится элемент условности, так как выбор такой точки относительно произволен.

В сфере создания слова как билатерального единства (структурные элементы -- план содержания и план выражения) такой точкой является мотивировочный признак, который организует изоморфизм названных планов (изоморфизм и олицетворяет единство)21. Приведем пример. "Ну, так вот что я думаю. Будет дождь. Вы тут не сидите, а прямо ко мне. Мой дом четвертый от края, под зеленой крышей, а зовут меня дядей Митей, или попросту - где, мол, тут живет Дмитрий Евлампеевич Гологузов. Как с парома, так прямо по улице, а направо мой дом под зеленой крышей. Нет больше с зеленой-то крышей" (Г. Семенов. Очарование). Пример хорошо иллюстрирует разнообразие структур окказиональных описательных обозначений ("преднаименований") в зависимости от точки отсчета -- мотивировочного признака: внешнего вида, расположения, принадлежности. Из примера видна и относительная свобода выбора точек отсчета, придающая каждой из них элемент условности (наряду с абсолютной, отражательной информативностью).

Условность линейной структуры мотивата (ее составляют морфы, а в функциональном плане -- компоненты словообразовательной структуры: мотивирующая база и формант-мотиват) раскрывает следующее положение: "Морфема -- ирь после снег указывает именно на "снегиря", а - овик -- на "снеговик". И в памяти говорящего именно этот факт сцепления морфем, именно такая, а не иная комбинация запечатлевает значения слов, но отнюдь не само понятие "снег" (особенно в слове снегирь)22.

Этот факт, относящийся к системно-значимой стороне мотивации, легко переводится в плоскость генезиса слов: "Генетическая связь по способу зарождения должна быть уникальным сочетанием элементов старого"23.

Таким образом, каждое окказиональное имя представляет собой неповторимый вариант взаимодействия тенденции к условности и к непосредственной мотивированности внеязыковым планом ("Мотивированное имя несет определенную информацию, но создается имя не ради того, чтобы включать в него эту информацию")24.

Следовательно. В функционально-целевом аспекте достаточно отчетливо обнаруживается обусловленность имени прошлым и настоящим и в гораздо меньшей мере = будущим. Соглашаясь с этим, во многом справедливым положением25, мы бы хотели, тем не менее, подчеркнуть, что в процессе создания (мотивировки) имени действуют и такие факторы, которые предполагают будущие свойства имени, в том числе, по-видимому, и информативность. На первый взгляд, роль детерминации будущим незначительна.

Акты обычной окказиональной мотивировки кажутся всецело подчиненными сиюминутным потребностям говорящего и условиям ситуации называния, из которой вытекают точки отсчета для построения тех или иных обозначений. В этих условиях информативное, гносеологическое существенное далеко не всегда существенно в коммуникативном отношении. Сравните пример с обозначением дома с зеленой крышей, творец которого вроде бы не имеет в виду "будущности" своих обозначений: его интересует, в частности, не информативность как таковая, а ее мнемонические и дифференцирующие возможности, т.е. конкретные сиюминутные цели. По отношению к этим целям информация -- не более чем средство, именно поэтому она может быть изменена (ср. возможность окказиональной синонимии, как в приводимом примере, или междиалектной и межъязычной синонимии), именно поэтому возможны малоинформативные внутренние формы (безымянный палец, незабудка. Лосьон "Наташа"). На этом фоне инструментальная функция информации (функция "быть средством создания") является основной для мотивировки; сама информация в этом плане -- субстанция данной функции, и уже, поэтому она неотделима от мотивировки. По этой же причине она ощущается даже в условно-символических именах типа лосьон "Наташа", а при объективном отсутствии существует возможность субъективного выделения мотивированностью напалм - "то, что палит". Необходимость информации от мотивировки не только синхронно-функциональная, но и диахроническая, так как собственно номинативным единицам, в которых выделительная функция выдвинута на первый план, предшествуют предикативные единицы, в которых приоритет пи надлежит информативной функции. Ср.: Сколько на этой поляне земляники! (предикация); Пойду на поляну, где много земляники ("предикато-номинация"); Пойду на земляничную поляну), общающая номинация); Пойду на Земляничную поляну (индивидуализирующая номинация).

В связи с данным рядом обозначений отчетливо выступает следующий момент: сам тип избираемого имени все-таки предполагает определенную ориентацию на будущие функциональные свойства имени, например, описательные наименования, актуализируют свойства недолговечности созданного имени, разовость его употребления, невоспроизводимость. Напротив, лексические новообразования своей компактной формой как бы предполагают возможность более долговременного функционирования созданной единицы. "Намек" на такое будущее, по0видимому записан в программе словообразовательных способов создания номинативных единиц. В психологическом плане увеличение степени условности в словообразовательных номинациях коррелирует с необходимостью больших усилий для их запоминания, а оно, в свою очередь, - существенный фактор ориентации на будущее. Нарушение лексических норм, ощущение необычности комбинации морфем, явно "намекает" на значимость означаемого и необходимость запоминания знака. Такого маркера нет в описательных наименованиях -- комбинаторика лексем с помощью грамматических средств -- само собой разумеющаяся, не подлежащая запоминанию.

С другой стороны, словообразовательная форма "намекает" и наиболее длительную детерминацию прошлым, т.е. на наличие определенного этапа ее подготовки, а именно -- предшествование номинативного опыта, связанного с обозначением данной реалии, и формированием в результате этого особой семантической константы. Такого рода номинативную суппозицию можно проиллюстрировать следующим примером: "Об этом доме знали все и обычно говорили: "За домом с сиреневыми окнами". А если кому-нибудь надо было объяснить дорогу, а на улице уже было темно, то говорили: "Идите прямо, а как увидите дом с сиреневыми окнами:" (Г. Семенов). Вольная натаска.). Предшествующий номинативный опыт здесь (в отличие от предыдущего примера с "домом под зеленой крышей") дал существенный результат -- устойчивую точку отсчета, опираясь на которую, говорящий производит (и одновременно воспроизводит) номинативную единицу описательного типа. Формирование такой устойчивой точки означает шаг вперед и по линии: предикация --номинация, непосредственное-условное, собственно содержание-внутренняя форма плана выражения слова. Опираясь на многочисленные аналоги, мы можем предположить и дальнейшую эволюцию формы приведенной номинативной единицы: дом с сиреневыми окнами -- сиреневый дом -- сиреневый - сиреневик.

Надо полагать, существует корреляция между длительностью подготовки имени и степенью ее ориентированности на будущее функционирование: во всяком случае, ситуативные номинативные потребности чаще всего реализуются в соответствующих (ситуативно и автоматически порождаемых) номинативных единицах, в которых элементы условности, опосредованности, системной закрепленности находятся не более чем в зародышевом состоянии. Данная корреляция, однако, не является жесткой: и описательные обозначения имеют возможность лексиколизоваться (разумеется, будучи приведенными, к форме, удобной для этой цели), тогда как морфемные образования далеко не обязательно закрепляются в словаре. Относительность данной корреляции глубоко раскрывается в книге В.М. Павлова "Понятие лексемы и проблемы отношений словообразования и синтаксиса" (Л.,1984).

Таким образом, проблема функции мотивировки не может быть решена в рамках однозначных и односторонних моделей, поскольку само явление мотивировки оказывается внутренне неоднозначным и противоречивым.


1. Исаев А.В. К вопросу о делении суждений по модальности // Логико-грамматические очерки. М.: Высшая школа. 1981. С. 89.

2. Гак В.Г. К проблеме соотношения языка и действительности // Вопросы языкознания. 1972. N 5. С. 16-17.

3. Гинатулин М.М. К исследованию мотивации лексических единиц (на материале наименования птиц). Автореф. Дисс. :кан. Филолог. Наук. Алма-Ата, 1973.-С.9.

4. Гак В.Г. К диалектике семантических отношений в языке//Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976.-С. 84. Ср. также: Захарова М.Н. Из наблюдений над возникновением наименований (на материале неологизмов русского языка) // Уч. Записки Кишиневск. Ун-та. Кишинев, 1959. Т. 37; Серебренников Б.А. Номинация и проблема выбора // Языковая номинация. Общие вопросы. М.: 1977.-С. 147-150.

5. Ср., например: Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976, с 140; Шпет Г. Внутренняя форма слова (этюды и вариации на темы Гумбольдта). ГАХН, сер. Истории и теории искусств. М., 1927. В. 8С.23-27: Брутян Г.А. Гипотеза Сепира=Уорфа. Ереван: Луйс, 1968, С. 45; Ульянова Н.Н. Внутренняя форма как компонент семантики лексических единиц//Проблемы прагмалингвистики: Сб. науч. Тр. МГПИИЯ им. М.Тореза. Вып. 213. М., 1983

6. Леонтьев А.А. Язык. Речь. Речевая деятельность. М.: Просвещение, 1969, С.35

7. Звегинцев В.А. Семасиология. М.: Изд-во МГУ, 1957. С. 203.

8.

9. Литературная газета. 1986 г. 12 февраля.

10. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. С. 90.

11. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. С. 165.

12. Гинзбург Е.Л. Словообразование и синтаксис. М.: Наука, 1979. С.7.

13. Шмелев Д.Н. О некоторых тенденциях развития лексики. // Развитие лексики современного русского языка. М.: Наука, 1965. С. 5-17

14. Кудрявский Д.Н. Введение в языкознание. Юрьев, 1912,С. 160.

15. Торопцев И.С. Указ. раб. и др. работы автора; Сафарова К.А. Структурная мотивировка слова (на материале аффиксальных и сложных образований современного английского языка). Автореф. Дисс. канд. филолог. Наук. Л., 1970; Янценецкая М.А. Семантические вопросы теории словообразования. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1979.

16. Wandruszka M. Etymologie und Philosophie - Etymologica.- Fybingen, 1958-S.858.

17. Критический анализ концепции М. Хайдеггера С. позиции современной знаковой теории и этимологии можно найти в указ. раб.: Wandruszka M. Etymologie und и в раб.: Keinz F. Philosophisce Etymologie und Philosophie historische Semantik.-Wien,-S.36-39/

18. Бондарко А.В. Функциональная грамматика. Л.: Наука, 1984,С. 34.

19. Комлев П.Г. Компоненты содержательной структуры слова. М.: Изд-во МГУ, 1969. С. 69.

20. Сагатовский В.Н. Основы систематизации всеобщих категорий. Томск: Изд-во Томск. ГУ, 1973. С. 187-188.

21. Здесь уместно вспомнить учение Потебни об апперцепции, организующей содержание представления о предмете и прямо приводящей к той или иной форме выражения.

22. Никитевич В.М. Идиоматичность и аналитизм как свойство номинативной деривации. // Вопросы словообразования и фразообразования в германских языках. М. 1980. Вып. 164.С. 69.

23. Плотников В. И. Причинность и генетическая связь // Категории диалектики. Свердловск, 1974. Вып.3. С. 68.

24. Суперанская А. В. Общая теория имени собственного. М.: Наука, 1973. С. 270.

25. Ср. иное мнение о процессе новообразования: "Цель таких процессов - сохранить старый опыт и связать его с новым, донести в сжатом компрессированном виде, но вместе с тем и в достаточно прозрачной форме, необходимую по тем или иным соображениям информацию" (Кубрякова Е. С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М.: Наука, 1981. С. 61).

К началу страницы


Перечень работ по дериватологии | Домашняя страница Н. Д. Голелва