Далее вопрос обсуждается с противоположных позиций, предполагающих системообразуюшие свойства звуковой стороны слова 4 и способность данной стороны регулярно, "обыкновенно" /а не спорадически/ актуализироваться в речи.
В.Гумбольдт, говоря об универсальном принципе строения слова, утверждал, что "вполне естественно обозначать родственные понятия при помощи родственных звуков", что "если человек более или менее отчетливо воспринимает разумом истоки производности понятий, то им должны соответствовать и истоки производности в звуках, с тем чтобы не нарушать родства понятий и звуков" 5.
Истоки структуры слова и ее компонентов заключены, конечно, в генезисе слова, но далее, осуществив генетическую функцию, они не утрачивают своей функциональности, но, во-первых, сохраняют ее в преобразованном виде 6, поскольку "готовость" слова еще не исключает его производимости в той или иной степени 7 или в той или в иной позиции, а, во-вторых, они естественно берут на себя целый ряд новых языковых и речевых функций, проистекающихиз синхронно-функционального статуса деривата.
Возможность совмещения свойств производимости и воспроизводимости демонстрируют обычные употребления дериватов типа: - Он что, чародей? - Ну что вы, ... никакого чародейства /И.Васильев/; Ты вот смеешься, а мало тут смешного, батюшка /В.Шукшин/. Подобное употребление дериватов и дериваторов вырабатывает в них специфическое виртуальное свойство - наличие определенного потенциала функционирования /в роли деривата или дериватора/, разумеется, разного у разных слов. Выработке названного свойства способствует наличие таких смысловых заданий и соответственно семантико-синтаксических позиций, которые в той или иной мере предполагают производство одного слова от другого: - Айда на Волгу! . Хоть погуляем! - Сиди, гуляка /В.Шукшин/; Весьма неожиданным показалось мне предложение Василия Макаровича, ... но и эта неожиданность была неслучайной /В.Коробов/. Функции слова "быть дериватом" и "быть дериватором" объединяет единая деривационная функция, относящаяся к сфере языковой динамики.
Функцию в системе, системообразующую роль формальной стороны слова наиболее полно представляют те непроизвольные ассоциации, которые возбуждает именно формальная сторона слова, например, карапуз - пузо, пузатый; квелый - вялый, кивать; клеймо - клей, клеить; клешня - клещ, клещи; клика - клич, воскликать, кличка; козявка - коза, малявка; колдобина - долбить; колоссальный - колонна; колошматить - колотить, кол, лохматый, мотать, шмотья; косный - кость, косой и т. п. 8. Многие из таких ассоциаций являются устойчивыми /повторяющимися/, что говорит об их известной объективности и независимости от индивидуально-субъективных рефлексий. В них, по сути, отражается "обратная" формула В. Гумбольдта - родственные звуки должны обозначать родственные понятия.
Последний момент доказывает то обстоятельство, что языковое сознание стремится использовать все возможности семантизации /ее результаты также часто повторяются/: колдобина - дорога издолблена; кручина - крутит все внутри; кубарем - скатывается, как кубик. Такого рода установление соответствия между формой и содержанием, исходящее из формы, является поиском внутренней формы слова. Ее основой может выступать фонетическая структура, как в приведенных примерах, но ядерным, специализированным средством является морфема, т.е. внутренняя форма как "морфо-семантическая структура слова" 9. Строго говоря, семантизация фонетической структуры, редупликация семантики - это уже существенный шаг в сторону ее морфемизации. Соотнесение слов колдобина и долбить, например, означает наделение первого слова корнем. Даже в случаях "простой" аллитерации в поэтическом тексте наблюдается движение в сторону придания тексту внутренней формы и некоторые предпосылки морфемизации.
Реализацию таких предпосылок иллюстрируют удвоения типа сумки-мумки, хозрасчет - мозрасчет 10, где - м - во втором компоненте функционально равно аффиксу, специализирующемуся на выражении определенного значения.
В обычном /непоэтическом/ тексте эпидигматические связи проявляются прежде всего на уровне морфосемантической структуры. Наиболее часты случаи повтора морфемы /как частный случай повтора, фиксирующего онтологическое единство текста 11, например: песню исполнил известный певец, пел он красиво, с душой. Появление в отрывке, освещающем одну тему, слов из соответствующей тематической области, в том числе слов-эпидигматов, естественно. Его можно интерпретировать как пассивную регистрацию в тексте эпидигматической системности лексики, отражающей исходные генетические /родственные/ связи слов, застывшие в их морфемной структуре. В лексической системе они формируют гнезда родственных слов.
Анализ такого рода текстовых и словарных объединений показывает, что связь однокорневых слов отражает прежде всего, их тематическую близость, смежность, хотя этим, по-видимому, семантика эпидигматических связей не исчерпывается /ср. отношения модификатов/. Считается, что одноаффиксные слова выполняют в лексике классификационную роль. Не приходится, сомневаться, что их связи выступают как дополнительный фактор лексической системности, но не совсем ясно, как реально функционируют эти связи, поскольку в речи их взаимодействие представлено отдельными случаями. Более глубоко исследована словообразовательная роль объединений одноаффиксных слов в связи с понятием "обобщенно-мотивационные классы" 12.
Способность эпидигматов фиксировать тему ярко проявляется в динамике текста. Необходимость разворачивания темы очень часто сопровождается разворачиванием эпидигматического ряда. Такой параллелизм уже неслучаен, выбор каждого нового эпидигмата здесь как бы опирается на предшествующие. В этом заключается суппозиционная функция эпидигматики, имеющая универсальное значение для всех деривационных процессов, предполагающих образование нового на основе старого, прежнего, предшествующего: - Свистят сторожа, и свист такой насмешливо-печальный. - Н-да! Подозрительно! Не нас ли они освистывают? /М.Горький/.
Мы не останавливаемся здесь на тех случаях, когда эпидигматы становятся результатом достижения экспрессивных, эстетических целей, как, например, в каламбурах. В обсуждаемом вопросе они играют важную, но подчиненную роль.
Высшая форма динамичности в лексике - динамичность, приводящая к образованию новых слов. функционирование эпидигматики часто выступает причиной новаций разного рода. Так, непроизвольные ассоциации могут привести к изменению мотивационных отношений, внутренней, а иногда и внешней формы. Например, столпотворение соотносится не со словом столп, а со словом столпиться; Шамильпреобразуется в шмель /Л.Толстой/; пикники - в питники /В.Астафьев/; вербовщики - в гербовщики /А.Рыбаков/; орел и решка подвергаются процессу подравнивания и становятся орел и орешка; немецкое Kasttrager превращается в русское костриги /В.Гроссман/, включается механизм обратного словообразования при возникновении глаголов вырубать и врубать на базе термина рубильник; существительного губа - на базе губахта, восходящего к гауптвахта, и др.
В сущности, любой каламбур содержит момент новации, так как окказионально создается новая эпидигматическая сцепка, не предусмотренная узуальной синхронной мотивацией, базирующейся на выводимости по смыслу одного слова из другого. Так, например, эпидигматическое сближение змейка - змеиный в отрывке из произведения В. Астафьева: Я сам видел молодую буржуйку в стоптанных башмаках, потертом пальто и растрепанном полушалке... на кисти рук которой болталась змейка с .жемчужными глазами... Пути же к такой змейке еще не совсем проторенные, одни только пути - обходные, бесчестные, змеиные, подлые.
Непосредственно словообразовательная функция эпидигматики проявляется в процессах порождения текстов, в которых неизбежно возникают такие семантико-синтаксические позиции, которые требуют использования новых лексических единиц. Данная функция - частный момент осуществления деривационной функции, для которой деление на новые/неновые дериваты не является особо значимым. Скажем, не столь важно, зафиксирован ли в словаре говорящего дериват проворот: Ничего не надо будет проворачивать через министерство. А каждый проворот - это вплетение себя в связь большой политики А. Азольский/. В любом случае он его создает.
Объединение и противопоставление всех семантико-синтаксических позиций, включенных в потенциал функционирования дериватов определенного типа, образуют, словообразовательные парадигмы. Они направляют эпидигматику в сторону словообразовательной системы. В этом смысле они подобны обобщенно-мотивационным классам слов.
Эпидигматика вообще находится на пересечении морфемно-словообразовательного и лексического планов языка, взаимодействие которых во многих отношениях включено в сферу закона единства и борьбы противоположностей: генетического и синхронно-функционального, структурного и лексико-релятивного /внешней и внутренней валентности слова/, языкового и речевого, тенденции к мотивированности и тенденции к немотивированности /в понимании Ф. де. Соссюра/. Хорошо известны многие результаты их "борьбы" /снятия противоречия/, заканчивающейся в пользу лексического плана, например, ослабление потенциала функционирования деривата /его отражают снижение степени членимости и другие моменты/. Отсюда делается вывод о том, что словообразовательные морфемы не являются квантом речевой деятельности, не участвуют в процессах порождения речи, что их выделение - всего лишь следствие школьных навыков. В аспекте обсуждаемого вопроса данную тенденцию подтверждает определенный разрыв между словарным и текстовым статусами эпидигматических отношений: нельзя однозначно утверждать, что в тексте реализуются системные отношения, например, зафиксированные в гнездовом словаре. Скорее, они всякий раз строятся заново 13.
Тем не менее приоритет лексического начала не должен абсолютизироваться, оно находится в динамическом равновесии с морфемно-деривационным началом. У обоих начал есть общая цель - обеспечение автоматизма порождения речи. Достигается она лексикализацией деривата, включением "промежуточного" морфемно-деривационного механизма, доведением действия данного механизма до автоматизма, ярким примером которого является флективное формообразование. Возможность автоматической деривации слов в огромном числе случаев естественна, ее реализация регулярна в речи и не требует специальных навыков.
Таким образом, эпидигматика имеет двойственную природу. Поэтому корень любого слова - морф, часть данного деривата. испытывающая сильное влияние его лексической целостности. Но корень - это в известной мере и "свободная" единица, поскольку он представляет в деривате слово-дериватор, независимо функционирующий от данного деривата /корень - друг -отождествляется со словом друг/. Отсюда корень является обладателем двух разновидностей системообразующей функции. В одних случаях он актуализируется как носитель "перешедших" в него специфических элементов целостного лексического значения: А ты не беспокойся... Детишки у меня зубастенькими вырастут, без зубов-то сейчас нельзя /Работница/. Нередко развитие эпидигматического ряда в тексте предстает как развитие такого рода лексической спецификации; так, например, в статье о холодной войне журналист употребляет слова холод, похолодало, похолодание /Правда/. И в лексической системе эпидигматы с близким значением "стягиваются" друг к другу, таковы, например, блоки гроза, грозить, угроза и грозный; деревянный и одеревенеть; кипеть и кипучий, отмеченные Д.Н.Шмелевым 14. Мы видим в этом проявление единства деривационных и системообразующих функций эпидигматики, в свою очередь являющегося отражением единства речемыслительной и языкотворческой форм речевой деятельности 15.
Второй тип актуализации корня иллюстрируют примеры типа: Он был первоклассный защитник, а вот в жизни защитить себя не сумел /Советский спорт/; Догматизм не тождествен тугодумию, жестокости мышления. Человек может думать туго, неразворотливо решать те или иные вопросы и все же не быть догматиком /Огонек/. Появление элементов каламбурности в подобных случаях объясняется столкновением двух слоев семантики корня. Нужно заметить при этом, что учет специфицированного слоя в большей мере отвечает реальному /синхронно-функциональному/ статусу корня, чем отвлечение от него, ориентированное в конечном итоге на восстановление "преддеривационных" отношений деривата и дериватора. Например, в дискуссии на страницах журнала "Наш современник" одного из его авторов ранее "упрекнули" цитатой классика, в которой используется выражение "второстепенные и даже третьестепенные вопросы". Автор возражает: "Кстати, "вторая степень" не такая уж низкая" 16. С таким семантическим анализом, отождествленным с анализом этимологическим, трудно согласиться. Прямая семантизация корней возможна, по-видимому, только у неидиоматических дериватов.
Что касается проявления функциональности эпидигматики в деятельностном аспекте, то здесь остается верной давняя мысль А.А. Потебни о том, что производящее значение "дает возможность в случае необходимости остановиться на нем /собственно значении слова. - Н.Г./, но позволяет и не останавливаться" 17. Мы полагаем, что "случаи необходимости" являются важнейшим предметом дериватологии, так как именно они противостоят тезису о "бесфункциональности" морфемно-деривационного /мотивационного/ плана слов. Разумеется, во многих случаях остановить внимание на структуре и мотивационных отношениях слова означает в той или иной мере актуализировать метаязыковое сознание, особенно при сопряжении разошедшихся эпидигматов, такими случаями, как было показано выше, дело не исчерпывается. Но в любом случае и метаязыковое, и атоматическое использование морфемно-моти-вационного плана слов способствует накоплению их деривационного потенциала.
С точки зрения языкового сознания, замечающего или не замечающего морфемно-мотивационный план слова, можно выделить два его /сознания/ типа деятельности: мотивационно ориентированный и мотивационно неориентированный. Различить их на практике без специального эксперимента, конечно, трудно, так как они не обязательно проявляются в форме /точнее, в небольших фрагментах формы/. Но то, что говорящий "слышит" сказанное и использует "слышимое" для построения нового - факт достаточно определенный. Он и составляет психолингвистическую основу речевой деривации любого типа и уровня. Обнаруживаются и тексты, в которых присутствует эпидигматическое сгущение либо, напротив, стремление избежать повторов морфем, что в равной мере свидетельствует о внимании их авторов к эпидигматике. Ограничимся примерами метатекстов-толкованиями слов диалектоносителями: Два брата женятся, снохи - они сношенницы называются; Сношенница - это жена деверя; У нас жен двух братьев сношенницами зовут /только в первом контексте есть ориентация на учет морфемно-мотивационного плана/; Согристо место: о, говорят, я в согру попал!; Солянка - из яиц и сала жарят; Солянка - яички, молочка туда, сала льют туды, вот тебе и солянка 18.
Итак, системообразующая функция эпидигматики, общая с функцией парадигматики, обнаруживает свою специфику только при рассмотрении ее в единстве с деривационной функцией, весьма разнообразно проявляющейся в языке и речи. Мы полагаем, что есть возможность выделить ее ядерное проявление, которое связано с механизмом порождения речи. Остальные проявления могут быть описаны как производные, вторичные. К их числу относится и прямая номинативная /семантическая/ функция, которая действует только всвязи с деривационной функцией /через нее, вследствие ее, для нее/.
1. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики: /На материале русского языка/. М" 1973. С.191.
2. Сотникян П,А. Основные проблемы языка и мышления. Ереван, 1968. С.78.
3. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. М., 1977. С.194.
4. Ср.: Зубкова Л.Г. О соотношении звучания и значения слова в системе языка//Вопр. языкознания. 1986. N 5. С.55-67.
5. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию/Пер. с нем. М., 1984. С.90-91.
6. Ср.: "Генетическая связь - это связь, характеризующая процесс перехода одного из предметов в другой, это такого рода любое изменение, при котором изменяющийся предмет не исчезает абсолютно, а всегда в преобразованном виде включается в результат изменения" /Плотников В.И. Причинность и генетическая связь//Категория причинности в диалектической концепции связи. Свердловск, 1974. С.64./.
7. Ср.: "В самом существе воспроизведения заложена реконструкция воспроизводимого" /Рубинштейн Л.С. Основы общей психологии. М., 1946. С.302/.
8. Данные получены в результате специального проводимого нами ассоциативного эксперимента /обследовано более 500 слов/.
9. Блинова О.И. Явление мотивации слов: /Лексикологический аспект/. Томск, 1984. С.26.
10. в этой связи примеры из журнала "Дружба народов" 19. См. также: Матвеева ТА Рифмованный повтор как экспрессивная лексическая единица//Лексическая и грамматическая семантика: Межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 1986. С.82-91.
11. См.: Гиндин С.И. Онтологическое единство текста и виды внутритекстовой организации//Машинный перевод и прикладная лингвистика. М., 1971. Вып. 14. С.114-135.
12. Янценецкая М.Н. Семантические вопросы теории словообразования. Томск, 1979. С.145-150.
13. См.: Там же. С.202-235;
14. Голев Н.Д, К соотношению лексической и словообразовательной мотивации: /Функциональный аспект///Актуальные проблемы русского словообразования: Сб. науч. трудов. Ташкент, 1985. С. 17-24..Способы номинации в современном русском языке.М. 1982, С.27.
15. См. об этом противопоставлении: ЗасоринаЛ.Н О некоторых эмпирических принципах металингвистики//Вопросы металингвистики. Л., 1973. С.9.
16. Наш современник. 1988. N7. С.191-192.
17. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике: В 2 т,М. 1958. С.18.
18. См. Словарь русских старожильческих гоноров средней части бассейна р. Оби/Под ред. доц. В.В. Палагиной. Томск, 1977. Т.З. С.150, 152-153.
Перечень работ по дериватологии | Домашняя страница Н. Д. Голелва