В разделе "От редактора" мы определили деривацию как важнейшую форму оязыковления детерминационного содержания, как фундаментальный и универсальный способ представления нового на базе исходных суппозиций. Известно, что любое высказывание строится по принципу "данное, которому приписывается нечто новое". Без последнего компонента успешный коммуникативный результат маловероятен: новое есть содержание интенции, являющееся стимулом для создания говорящим высказывания -- и в этой формуле мы видим искомое единство имманентной и субъектной детерминации (само)движения речеязыковой материи. "Данное плюс новое" -- формула деривационных процессов и структур, в которых они опредмечиваются1. Всякое новое есть продолжение, развитие исходных суппозиций или -- в крайнем варианте -- реализация деривационно-мотивационного потенциала, носителем которого является любая единица языка2.
Непрерывный деривационно-мотивационный процесс есть стержневая линия динамики языка -- синхронной и диахронной в их единстве (противоречивом); она пронизывает все уровни и планы языка, образуя широкие и глубокие функционально-дина-мические (энергетические?) пространства: деривация единиц низких уровней органически входит в деривацию единиц более высоких уровней (например, лексическая деривация есть компо-нент деривации предложения и текста) [Голев, 1989, с. 132-141; Голев, 1995]).
Исходной базой, общей для языковых и внеязыковых (или -- в другом аспекте -- заимствованной языком из внеязыкового мира), выступает принцип преемственности нового, ср.: "Генети-ческая связь -- это связь, характеризующая процесс перехода одного предмета в другой, это такого рода любое изменение, при котором изменяющийся предмет не исчезает абсолютно, а всегда в преобразованном виде включается в результаты изменения" [Плотников, 1974, с. 6]. В детерминационном аспекте первый предмет -- детерминант, второй -- детерминат. Детерминант не исчезает после появления детермината, но включается в него в соответствии с действующими алгоритмами включения, предполагающими те или иные преобразования3 .
Инвариантная формула, представляющая структуру плана выражения всех видов детермиационно-деривационного содержания, отражает всеобщий принцип развития и возникновения в нем элементов нового -- новое возникает как продолжение некоторых исходных суппозиций (данного). Деривация языковых единиц -- это специфическая форма функционирования и развития каких-то исходных единиц. Это, так сказать, функционирование единиц, предполагающее их модификацию. Всякая единица в языке есть носитель потенциала своего деривационного функционирования, а в более общем виде -- носитель потенциала своего саморазвития.
Важнейшее условие формирования и регулярной реализации такого потенциала -- сама языковая система, в которой заложены модели деривационного функционирования единиц. Структура этих моделей (отраженная в их "выходах" -- дериватах): "исходная (мотивирующая) база плюс инновационный элемент" повторяет всеобщую формулу развития: "H = S + h", где H -- содержание высшего, S -- содержание, заимствованное высшим из низшего, и h -- прирост сложности, специфическое содержание, модификационный ингредиент [Голев, 1989, с. 29]. Маркирование деривационного содержания носит в языке специализированный (регулярный, системно организованный, обеспеченный действенным механизмом реализации) характер, большинство видов деривационных отношений типизировано в языке, а каждый тип, как правило, трансформируется в динамические модели автоматического воспроизводства. В качестве иллюстрации можно привести словообразовательные типы. Совершенно очевидно, что инвариантная структурная формула плана выражения -- деривация имеет множество вариантов, отражающих специфику уровневых типов деривации (С.Д. Кацнельсон справедливо заметил, что слова, например, состоят из морфем, совсем не так, как предложения из слов), а внутри уровня варианты отражают функциональные особенности деривации и содержание инновационной составляющей деривации, например, в словобразовании (лексической деривации) различаются системы с синтаксической, модификационной и номинативной ориентациями (см.: [Резанова, 1996]).
Детерминационное содержание, очерченное выше, в языке также многовариантно (оно не исчерпывается сферой генетических связей): варианты представляют пересекающиеся, но не тождественные отношения причины и следствия, старого и нового, известного (частотного) и нового, ядерного и периферийного, данного и нового, исходного и производного, мотивирующего и мотивированного, предшествующего и последующего, немаркированного и маркированного, простого и сложного, исходного и зависимого и, возможно, другие. Оно выступает в конкретных случаях недифференцированно (пучком) или дифференцируется в зависимости от аспекта (синхронного или диахронного, статического или динамического, структурного или функционального, формального или семантического), от уровня или плана реализации, а также от конкретно-текстовых условий употребления. Функционально-семантический анализ детерминационного содержания в языке, принципиальный для лингвистической детерминологии (особенно при вхождении в ее обиход понятия детерминемы, как раз предполагающего в своей основе оппозицию инварианта и вариантов), -- вопрос будущего.
Здесь остановимся лишь на некоторых аспектах дифференциации вариантов.
1. Большой интерес представляет типология статусов оязыковленного детерминационного содержания деривационного типа.
В одних случаях детерминационность становится собственно содержанием языковых единиц разных уровней, например, лексических (слова типа ОПРЕДЕЛЯТЬ, ЗАВИСЕТЬ, ПОТОМУ ЧТО, В СИЛУ), морфемных (С-ДЕЛАТЬ, У-РАБОТАТЬ-СЯ, ИС-ПИСАТЬ-СЯ), синтаксических (придаточные предложения с причинным значением).
В других случаях детерминационное содержание оязыковляется в отношениях между единицами, которые нередко отражаются в моделях, фиксирующих отношения между единицами и представлящих их как системно-воспроизводимые; момент условности, опосредованности по отношению к внеязыковой основе здесь усиливается, так как отношения между словами есть значимость, не отражающая прямо отношения вещей и понятий. В целом эти отношения представлены в предмете дериватологии, понимаемой в широком смысле [Мурзин, 1984].
В лексике -- это деривационные отношения, которые Д.Н. Шмелев назвал эпидигматическими; к ним отнесены не только связи однокорневых слов, но и связи лексико-семан-тических вариантов одного слова [Шмелев, 1973, с. 191, 196 и др.], ср. замечание данного автора о значениях слова, обозначенных в словарных статьях как вторые, третьи и т.д., которые "интуитивно воспринимаются как какие-то "несамостоятель-ные" значения; это интуитивное представление подтверждается и контекстной (позиционной) обусловленностью данных значений" (с. 193). К этому следует добавить возможность рассмотрения в дериватологическом плане образование метафор и других тропов [Мурзин, 1972; Мишланова, 1998]. Как лексические отношения деривационного типа могут и должны рассматриваться многочисленные случаи супплетивного словообразования: СОБАКА -- ЩЕНОК, ЧЕТЫРЕ -- СОРОК, ДВА -- ВТОРОЙ, СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ -- СУБСТАНТИВНЫЙ, ПРИЙТИ -- ПРИХОДИТЬ, НРАВИТЬСЯ -- СИМПАТИЧНЫЙ, ПРОДАВЕЦ -- МАГАЗИН, КОРОЛЬ -- РОЯЛИСТ и т.п. Их системное функционально-семантическое описание (в том числе с позиций степени "силы" детерминационности -- важный вопрос для всех типов лексических отношений в данном аспекте), а также изучение взаимоотношения со словообразовательной системой, участие в деривационной структуре текста -- важнейшая задача дериватологии, поскольку речь идет о крупнейшей сфере лексической системы, в которую включены разнообразные синонимические (ср. ЛОШАДЬ -- ЛОШАДЕНКА и ЛОШАДЬ -- КЛЯЧА) и некоторые антонимические, а также словообразовательные отношения, которые в лексике рассматриваются под особым углом зрения, позволяющим трактовать последние в обратном направлении зависимости (например, РАДОВАТЬСЯ -- РАДОВАТЬ (см. об этом: [Земская, 1973, с. 74-75]). Собственно словообразовательные (деривационно-мотивационные) отношения описаны, не в пример супплетивным, весьма детально; их обобщение в понятии словообразовательного типа позволяет увидеть структурируемость и воспроизводимость детерминационных отношений в определенных языковых моделях. Однако определенные типы явственно мотивационных отношений остались вне поля словообразования, ср.: ПЕСНЯ -- ПЕСНЬ, НИКОЛАЙ -- КОЛЯ, ФОНОГРАММА -- ФАНЕРА, МИЛЛИОН -- ЛИМОН, КОЛБАСКА -- БАЛКАСКА (разг., балагурство), ЙОГА -- ЙОГА-МОГА и др. В структурно-синтаксической сфере моделируемость деривационных отношений доказана исследованиями в области синтаксической деривации и деривации текста [Мурзин, 1976; 1983]. Термины "детерминация" и "детерминанты", употребляемые по отношению к определенного типа распространяющим членам предложения [Русская грамматика, 1980, т. 2, с. 149 и далее; см. также PS-2], хотя и сужают объем понятия "детерминация" по сравнению с предлагаемым нами, содержательно не противоречат последним и органически входят в понятие деривации текста (см.: [Дериватология и текст, 1984; Чувакин, 1998]).
Наконец, особую, третью, группу оязыковленных детерминационных отношений составляют многочисленные отношения единиц в процессе их реализации и/или создания в контексте, где каждая единица испытывает массу детерминирующих воздействий со стороны соседних, вышестоящих, нижестоящих компонентов текста. Так, в условиях такого воздействия лексические единицы, связанные формально-семантическими связями, образуют внутри текста особую микросистему, называемую нами лексико-деривационным рядом, в которой обнаруживается как способность к достаточно гибкому подчинению обще-контекстуальным детерминантам (участие лексико-деривацион-ных рядов в текстовой деривации), так и относительно независимым от контекста "внутрирядным" нормам4. Особое значение для понимания природы лексической деривации в речи является рассмотрение ее обусловленности со стороны пресуппозиционного компонента речепорождения. Дериватологический аспект рассмотрения этой проблемы предполагает, что означаемое лексической единицы не дается изначально, оно создается в процессе деривации текста, формируясь из его (текста) семантических и формально-семантических компонентов, выступающих для формирующегося означаемого в роли суппозиций [Голев, 1995]. Естественно, что одной объективной (само) детерминацией, вытекающей из энергии разворачивающегося текста, создание означаемого номинативных единиц нельзя объяснить, поскольку этот общий деривационный процесс в конечном итоге "питается" пресуппозиционной энергией, исходящей из субъекта речи [Гусар, 1995]. Особую проблему в данном аспекте составляет выделение и описание контекстов с высокой лексико-деривационной энергетикой; в самой структуре (прагматике, семантике, синтагматике) таких контекстов как бы записаны алгоритмы лексической деривации. Такую своеобразную словообразовательно-синтаксическую идиоматику иллюстрируют ответные реплики типа: На меня еще такой победитель, спасатель (и т.п.) не родился!; такие фразы с высокой долей вероятности "стимулированы" предшествующими репликами, в которых были провокации-предостережения вроде А ты не боишься, что тебя победят?; И начнут они тебя спасать и спасут.
2. Близкий вариант классификации детерминационных отношений в лексике может быть осуществлен на основе общей типологии отношений между языковыми единицами, с которыми первые необходимо взаимодействуют. Так, детерминационные отношения органически включаются в лексическую парадигматику; при этом, однако, их специфическое содержание (зависи-мость одного от другого в плане семантики, употребительности, формы и, соответственно, детерминационное воздействие одного на другое и выводимость одного из другого) деактуализируется: ЛОШАДЬ -- ЛОШАДЕНКА и ЛОШАДЬ -- КЛЯЧА в аспекте парадигматики равнозначны. Несущественно на парадигматической оси и противопоставление по форме (даже если разделяются, скажем, выраженные и невыраженные антонимы и синонимы, то никакого функционально-семантического смысла в эти противопоставления антонимов и синонимов не вкладывается). Мы проанализировали эту ситуацию в одной из своих работ [Голев, 1990]; анализ показал, что функционально-семантическая специфика формальной выраженности обнаруживается только на деривационной оси, в связи с деривационной функцией слова.
Здесь мы считаем важным подчеркнуть, что деривационное функционирование слова хотя и органически связано с номинативным функционированием, отнюдь не растворяется в нем, а имеет свою специфику, определяемую именно тем обстоятельством, что деривационное функционирование слова в тексте включено в процессы самодетерминации текстопорождения, когда одни его элементы как бы сами "тянут" за собой другие, и это обстоятельство делает номинативную функцию как бы пусковым механизмом имманентных текстовых процессов, способных создавать не только означающее, но и означаемое в их единстве (ср. тезис В. Гумбольдта о единстве "обозначающих сил и сил, создающих обозначаемое" [Гумбольдт, 1984, с. 98]). Эти протяженные смыслы и формы, которыми пронизан текст, создают особый срез его системности, отражаемый в словаре и через его опосредование в языковом сознании, например, в факте словесных ассоциаций по форме, которая способна "притягивать" одно слово к другому почти так же, как и семантика: СТОЛПОТВОРЕНИЕ и ТОЛПИТЬСЯ, МАРОДЕР и ДРАТЬ и т.п. (см.: [Шмелев, 1973, с. 200-210; Гридина, 1996; Голев, 1990; Пересыпкина, 1996]). В. Набоков в своем эссе о Н. Гоголе справедливо писал о лингвистической склонности русских до пределов вытягивать слово: ПИКИ -- ПИКЕНЦИЯ -- ПИКЕНДРАСЫ, ЧЕРВИ -- ЧЕРВЯКИ -- ЧЕРВОТОЧИНА и т.п. Вряд ли такое "вытягивание" можно сущностно объяснить одной номинативной функцией.
С другой стороны, деривационные отношения различных видов сами способны образовать парадигматические ряды. В качестве таковых признаются, в частности, словообразовательные парадигмы, которые образуются производными словами (восходящими к одному производящему слову), противопоставленными по признаку словообразовательного значения, например:
| ИГРАТЬ: | игра | игрок | игрушка | сыграть |
| ЧИТАТЬ: |
чтение,
читка |
читатель, чтец | -- | прочитать |
| РЕЗАТЬ: | резьба | резчик | резец 1, 2 | нарезать |
Разумеется, момент детерминационности в таких парадигмах существенно ослаблен, хотя факт восхождения к одному источнику мотивации здесь нельзя приравнять к простому факту однокорневости, поскольку "отсылка" к мотиватору так или иначе входит в виде специфической функциональной семы в словообразовательное значение каждого члена парадигмы.
С другой стороны, момент детерминационности придает словообразовательным отношениям слов элементы синтагматичности: смысл "одно вследствие другого" достаточно близко стоит к смыслу "одно вслед другому, после другого": "пред-шествующее/последующее" -- важный параметр детерминационности (особенно в тексте, где протяженность формы и семантики лексических единиц в лексико-деривационных рядах имеет достаточно ярко выраженный синтагматический характер). Не случайно исследователи словарного гнезда часто называют вертикальные ряды (РЕЗЧИК/РЕЗЕЦ/РЕЗЬБА и т.п.) парадигматическими, а горизонтальные (РЕЗАТЬ -- РЕЗЬБА -- РЕЗЬ-БОВЫЙ) -- синтагматическими.
Представители чешской функциональной школы в свое время сформулировали тезис о двух формах речевой деятельности: номинативной и синтагматической [Пражский лингвистический кружок, 1967]5. Деривационно-мотивационные отношения объединяют оба названных плана: номинативная ось отсылает слово во внеязыковую сферу (выводя означаемое из означающего и создавая тем самым абсолютный план мотивации), синтагматическая ось -- внутриязыковая, поскольку способы образования слова от слова -- технические способы языка, лишь косвенным образом связанные с отражением отношений означаемых в реальности (относительный план мотивации).
Таким образом, детерминационные отношения встраиваются в парадигматические и синтагматические как их специфическая разновидность, выделяемая по таким признакам, как содержание детерминационности (в варианте деривационной зависимости) и ее формальная выраженность. При этом первый признак, вероятно, следует рассматривать как более общий, поскольку встроенность детерминационных отношений в другие их типы в равной мере касается и супплетивных (по основе) дериватов (при полном супплетивизме: ХОРОШИЙ -- ЛУЧШИЙ, СВИНЬЯ -- ПОРОСЕНОК, ГЕРМАНИЯ -- НЕМЕЦ, ТОРГОВАТЬ -- РЫНОК и неполном супплетивизме РАССЛЕДОВАТЬ -- СЛЕДО-ВАТЕЛЬ, ВНОСИТЬ -- ВЗНОС, ВЫЙТИ -- ВЫХОДИТЬ; в этот ряд, если быть последовательным, следует отнести и случаи радиальной мотивации типа "БАВИТЬ" -- ПРИБАВИТЬ, ДОБАВИТЬ, "ПЕРЕБАВИТЬ"; "ФУТУР" -- ФУТУРИЗМ, ФУТУРИСТ, ФУТУ-РОЛОГИЯ), дериватов со смещенной в плане взаимоотношений формы и семантики мотивацией (ЖИВОТ/БРЮХО -- БРЮШНОЙ пресс, БОЛЬШОЙ/ВЕЛИКИЙ -- ВЕЛИКОВАТЫЙ размер) и дериватов с имплицитной форматной частью (ФРУНЗЕ -- г. ФРУНЗЕ, ОКНО -- ОКНО в расписании и т.п.).
Нерешенность проблемы статуса в лексической системе деривационно-детерминационных отношений (при очевидной их принадлежности к ней) приводят лексикологов к необходимости их лексической квалификации, и постулирование Д.Н. Шмелевым третьего измерения лексики (эпидигматика, деривационно-ассоциативные связи в лексике) -- естественная реакция на такую необходимость. Это была первая попытка расширения лексической системности, не во всем обоснованная и последовательная, поэтому критические замечания в ее адрес небезосновательны [Гудавичюс, 1985, с. 141]. Эпидигматика не стоит в одном ряду с парадигматикой и синтагматикой, выделяемых по статусу и способу отношений языковых единиц, а не по содержанию отношений (каковым является деривационная зависимость [Шмелев, 1973, с. 196]) и форме их манифестации в лексике; ср.: "...Каждое слово, помимо парадигматических и синтагматических связей, характеризующих (и определяющих в известном смысле) его лексическое значение, находится в деривационных отношениях с другими словами, -- как по линии словообразовательных (и шире -- вообще фонетических) сближений" (с. 198).
Подводя итог всему сказанному по данной проблеме, считаем возможным сделать следующий обобщающий вывод. На наш взгляд, именно нерешенность вопроса (а по сути, отсутствие его постановки) о месте детерминационных отношений в языке оставляет открытыми принципиально значимые и фундаментальные для лексикологии гипотезы, нуждающиеся в общетеоретической и конкретно-исследовательской разработке. 1) Гипотеза о функционально-семантической дифференциации двух деривационных сфер языка: так называемой семантической и словообразовательной деривации (оборот "так называемая" мы употребляем по той причине, что первая не лишена формального момента -- общности основ, а вторая -- семантического). Язык вряд ли может иметь два разных способа выражения инновационного содержания в деривате, не предполагая определенной специфики такового содержания для каждого из них. Почему, например, деривационное взаимодействие одушевленных и неодушевленных, конкретных и абстрактных существительных осуществляется исключительно в сфере "семантической" деривации, а вещественны[ и предметных преимущественно в словообразовательной (хотя КОНФЕТЫ -- КОНФЕТА, СЛЕЗЫ -- СЛЕЗА, которые, однако, являются лишь "эхом" "нормальной" для этой сферы деривации: КОНФЕТЫ -- КОНФЕТИНА, СЛЕЗЫ -- СЛЕЗИНКА)? Наша попытка найти принципы распределения содержательных сфер между этими способами показала, сколь неоднозначны эти принципы и сколь нечетки по этой причине границы данных сфер [Голев, 1989, с. 165 и далее]. 2) Ждет своего решения и вопрос о функционально-семантическом инварианте таких двух способов выражения детерминационных отношений (со стороны лексической базы), как эксплицитный и имплицитный (супплетивный), ср.: ИЗБА -- ИЗБЕНКА и ИЗБА -- ХИБАРА, ДРУГ -- НЕДРУГ и ДРУГ -- ВРАГ, ГРЕШНЫЙ -- БЕЗГРЕШНЫЙ и ГРЕШНЫЙ -- ПОРОЧНЫЙ (с точки зрения номинативного функционирования лексики данные пары представляют антонимы и синонимы, с точки зрения ее деривационного функционирования -- дериваты эксплицитные и имплицитные). Как нам представляется, данный вопрос имеет позитивное решение лишь при сопряжении данных типов функционирования по принципу дополнительности [Голев, 1990]. 3) Правомерен и вопрос о принципах функционально-семантической дифференциации деривационного и недеривационного способов взаимодействия в лексике. Случайно, скажем, или нет распределение актуальных (деривационно выраженных) и неактуальных (невыраженных) различий по полу (СИРОТА, ЕГОЗА и т.п.)? 4) Только ли по форме различаются дериваты-сущест-вительные типа КУРЯЩИЕ и КУРИЛЬЩИКИ, получить ПЯТЬ и ПЯТЕРКУ по физике? Список такого рода вопросов, как можно легко предположить, отнюдь не закрытый. И все они говорят об одном: семантика неотделима от "форматики", а последняя в свою очередь от "дериватики" как ядерной части учения о внутренней форме слова; ориентация семантики на разные типы деривации свидетельствует о ее глубинном, а не поверхностном варьировании.
3. Продолжая приведенный выше тезис о специфике эпидигматических отношений в лексике, Д.Н. Шмелев отмечает, что смысловая и деривационная линии взаимосближения слов "сливаются в одну "ось" значения слова ("глубинную", если угодно, в дополнение к "вертикальной" -- парадигматической и "горизонтальной -- синтагматической)" [Шмелев, 1973, с. 198-199]. Выделенное нами в цитате определение "глубинный" обозначает, на наш взгляд, весьма существенный признак эпидигматики. Он как бы подводит понятие эпидигматики к понятию внутренней формы слова (языка) В. Гумбольдта, видевшего ее именно на оси "глубинное -- поверхностное" приближенной к первой из названных точек как некое предвосхищение слова (как единства его содержательной и формальной сторон): внутренние формы у В. Гумбольдта -- это такие формы, "в которых языкотворческая сила отчеканивает звуки; нет душевной силы, которая не была бы включена в эту работу; нет в человеческом сердце таких глубин, такой тонкости, такой широты, чтобы они не могли перейти в язык и проявиться в нем" [Гумбольдт, 1984, с. 101]. Гумбольдтовская внутренняя форма представляет собой исходные детерминанты речемыслительной и языкотворческой деятельности и "выступает как начало организации и звуковой материи знака, и его семантики в цельный образ" [Бибихин, 1976, с. 62]. Таким образом, глубинная ось внутренней формы, обнаруживаемая в деривационных отношениях, представляет собой своеобразную генетико-синхронную детерминацию деривационных отношений как явлений системно-функциональных и входящих в парадигматику и синтагматику. Важно, однако, подчеркнуть, что используя термин "генетическая детерминация", мы не вкладываем в него диахронный смысл. Как представляется, для В. Гумбольдта не было актуальным противопоставление двух динамик: синхронной и диахронной; для него это был единый процесс порождения языка, и, говоря о реализации словообразовательной потенции, он подчеркивал, что она осуществляется не только в моменты образования языка и слова и не только в ходе выучивания языка, но и в повседневном речеупотреблении [Гумбольдт, 1984, с. 112]. Те силы, которые привели в свое время к новому слову, продолжают действовать и момент его речеупотребления.
В уровневой структуре языка "глубинная ось", которую составляют деривационные отношения слова (как синтагмо-пара-дигматическое проявление внутренней формы), может быть сопоставлена с батизматической осью текста, выделяемой В.Г. Адмони в морфологии, автор связывал ее с тем фактом, что на синтагматические отношения в тексте накладываются различные семантические слои [Адмони, 1988, с. 41-42, 62, 136-139], и это обстоятельство естественным образом находит отражение в парадигматике -- "ведь для морфологических единств, словоформ характерно как раз наслаивание грамматических значений на лексические и на другие (более обобщенные) грамматические значения, что также создает вертикальную и тем самым глубинную смысловую структуру; этим, между прочим, подчеркивается взаимосвязанность всех трех измерений, в которых существуют грамматические формы" (с. 42). В таком подходе, видимо, больше логических оснований расширять число измерений, чем при выделении такого третьего измерения, как эпидигматика, так как во всех случаях идет речь о способе существований отношений в языке, и во всех трех -- он разный. Мы не имеем однозначного ответа на вопрос о правомерности выделения батизматического плана в лексической деривации. Трудно сомневаться, что в принципе он есть и что ее многослойное межуровневое описание возможно и необходимо (оно обнаружится и семантике и в форме и в действии механизма, детерминирующего их единство, но пока идея многоуровневой структуры деривации -- скорее -- гипотеза. Впрочем, есть немало предпосылок для трансформации гипотезы в концепцию: мы видим их в словообразовательных работах, описывающих процессы производства лексических единиц как модель деятельностного или психолингвистического типа, когда словообразовательный процесс представляется как переход с этапов одного качества на этапы другого качества [Торопцев, 1980] или как градуальное статическое противопоставление номинативных единиц разных типов, сосуществующих на одном временном срезе [Копыленко, Попова, 1985]; весьма значимы в данном аспекте модели функционального типа, объясняющие оязыковление внеязыкового в деривате (например, у М. Докулила этот процесс описан как происходящий по цепочке: внеязыковое содержание -- ономасиологические категории -- языковая словообразовательная форма), модели, описывающие словообразование исходя из его синтаксических пропозиций [Резанова, 1996], наконец, разнообразные типы описания статических отношений, в которых деривация предстает как преобразования на шкале семантической, формально-семантической или функциональной простоты-сложности (см. например: [Никитевич, 1980]).
Предлагаемое далее представление различных типов детерминационных связей слова на вертикальной (глубинно-поверхностной) шкале с разноуровневым статусом ее "делений" является одним из вариантов предшествующих синхронных типологий, с той, однако, разницей, что мы рассматриваем лексическую деривацию не в словообразовательном поле, а в поле деривационной лексикологии, предметом которой является деривационное функционирование слова в тексте (и его проекция в лексическую систему) и, соответственно, не на фоне словообразовательных значений и функций, а в широком спектре разноуровневых детерминационных отношений, ядерной частью которых они являются. Для предлагаемой типологии принципиально важно подчеркнуть, что в детерминационном "пучке" отношений в каждом проявлении (шаге, акте) детерминационности они не находятся в оппозиции дизъюнктивности, но вполне могут совмещаться как разные "слои" одного (детерминационно-деривационного) содержания.
1) Слово -- детерминатор единицы вышестоящего уровня. В лингвистике создано немало моделей, представляющих процессы речепорождения (см., например, их обзор: [Кубрякова, 1986]); в подавляющем большинстве из них движение речевой деятельности описывается по схеме: от синкретического образа к расчлененной схеме единицы вышестоящего уровня и далее к ее заполнению единицами нижестоящего уровня. В определенном смысле эта модель антиномична модели деривационного функционирования, поскольку предполагает не столько создание единиц нижестоящего уровня, сколько их использование (в другом аспекте -- актуализацию) данных единиц как готовых. Мы исходим из идеи динамического равновесия планов создания и воспроизведения языковых единиц (психологи отмечают, что в самом существе воспроизводимости заложена производимость). Теория актуализации единиц (в частности, лексических) реализует важнейший принцип устройства языка, но без дополнения ее принципом создания мы вряд ли сможем получить полную и адекватную картину речемыслительной и языкотворческой деятельности и соответственно устройства языковой системы. Концепция деривационной лексикологии необходимо базируется и на противоположной установке моделирования речепорождающего процесса: от нижестоящей единицы к вышестоящей: "такая установка позволяет описать по крайне мере часть речевых произведений как начинающихся с выбора слова, которое и тянет за собой далее ту или иную синтаксическую последовательность" [Кубрякова, 1984]. Эту формулу вполне можно представить как основание алгоритма преобразования глубинной оси (эпидигматической, по Д.Н. Шмелеву, и батизматической, по В.Г. Адмони) лексики в линейную, горизонтальную, синтагматическую.
Пока эти модели в лексике не описаны концептуально и системно, но лингвистам хорошо известно их действие на грамматическом уровне. К примеру, выбор ответа с предикатом ЕСТЬ тянет за собой синтаксическую схему личного предложения: ЭТА КНИГА (им. п.) У МЕНЯ ЕСТЬ, ответ же с предикатом НЕТ предполагает конструкцию безличного предложения с соответствующим морфологическим оформлением его членов: ЭТОЙ КНИГИ (род. п.) У МЕНЯ НЕТ; за предикатом ИМЕЮ стоит уже своя конструкция: ЭТУ КНИГУ (вин. п.) Я ИМЕЮ. Вряд ли в момент порождения таких предложений схема требовала соответствующего заполнения. Именно слово является носителем потенций своего синтаксического развертывания (обрамления?). Думается, что этот принцип универсален для всех подчинительных отношений формально-грамматического типа: согласования (или координации) и управления. Само слово является носителем внутреннего рода, числа, падежа (или предложно-падежной конструкции) и лица, которые проявляются во внешней сфере в формах зависимых от него слов. Слово ПЛАСТЫРЬ несет в себе формально-грамматическую "сему" мужского рода, ПСАЛ-ТЫРЬ -- женского, ОСОБА -- женского, ПОВЕСА -- мужского и т.п., ШТАНЫ -- множественного числа (или, при другом подходе, -- парного рода), глагол РАДОВАТЬСЯ, прилагательное РАВНЫЙ и предлог К имеют внутренний дательный падеж, глагол НАСЛАЖДАТЬСЯ, прилагательное ПОЛОН, предлог НАД -- творительный падеж, глагол БОРОТЬСЯ -- конструкцию "предлог ЗА + имя"; одушевленные и неодушевленные существительные имеют свою детерминативную сему, обнаруживаемую в винительном падеже зависимого адъектива; в личных местоимениях одна из ядерных сем их лексического значения является "сильной" в синтагматическом отношении. Впрочем, данный механизм детерминации обнаруживается не только в форме, но и в семантике, в принципе, названным Вейнрейхом семантическим согласованием. Например, глаголы совершенного вида сочетаются со словами типа ВДРУГ (ушел, но не шел), СТОИТ (написать, но не писать) и т.п., а глаголы несовершенного вида только со словами типа НАЧАТЬ, СИСТЕМАТИЧЕСКИ, ТЩЕТНО. Не случайно такие слова называются грамматистами словами-детерминантами [Мигирин, 1973, с. 155].
Есть ли отношения такого типа на морфемно-словообра-зовательном уровне? Принципиальную их возможность показывают приставочные глаголы типа ВЪЕХАТЬ В.... НАСКОЧИТЬ НА..., ОТЦЕПИТЬСЯ ОТ...и т.п., которые детерминируют конструкции с предлогами В, НА, ОТ (или в супплетивном варианте УБЕЖАТЬ ИЗ..., ПЕРЕПРЫГНУТЬ ЧЕРЕЗ и т.п.)6. Здесь трудно однозначно утверждать направление детерминации: от приставки к предлогу, от предлога к приставке или взаимная обусловленность выбора (в последнем случае можно, по-видимому, говорить о своеобразной фразеологичности конструкций. Вероятно, возможна модель построения деривационного функционирования слова исходя из универсального тезиса о том, что в каждом слове "живет" синтагма, которая при определенных условиях может проявиться как реальное речевое произведение.
Главным стимулом и условием ее проявления выступает, на наш взгляд, не синтактика сама по себе и не семантика, а прагматика. Именно установка использовать в прагматических целях внутреннюю форму слова (как форму вообще) чаще всего приводит к актуализации формы, ее продлению и дальнейшему "обыгрыванию". Во фразах типа Это Ваня что ли нахлебник? Да он у вас и хлеба-то не видел или В романе "Победитель" (автор любит писать о победах, как будто поражений в жизни не бывает) нас снова окунают в мир суперменов достаточно определено видно, как слово в единстве его формального и семантического планов тянет за собой более сложные по структуре реплики, причем сама актуализация внутренней формы слова предполагает, что за построением такого рода реплик стоят особые пресуппозиции, а на выходе возникают речевые произведения со специфическим прагматическим содержанием, или ярко видно акцентированное стремление говорящих.
Можно заметить, что для многих современных авторов весьма характерным признаком идиостиля является такого рода использование прагматического потенциала внешней и/или внутренней формы на самом высоком уровне метаязыковости, ср.: "Клеточка -- ячейка (от "я", т.е. самость, der Selbst (нем.), ячейка = яйность, die Ichheit Фихте), т.е. способная из "я", из себя самоопределяться, иметь внутренние потребности, быть активным субъектом процессов, а не пассивным объектом воздействий" [Гачев, 1991, с. 74], слово здесь тянет за собой не только "синтаксические последовательности" как линейную комбинаторику компонентов деривационной структуры, но всю семиотическую триаду: прагматику, семантику и синтактику (причем первая здесь -- исходный детерминатор построения всего остального, она является как бы самостоятельной целью независимого высказывания-метатекста внутри текста).
2) Предложение (синтагма) -- детерминатор выбора/со-здания/воссоздания лексической единицы.
А) Данный тип детерминации обычно рассматривается в генетическом аспекте. Варианты модели, в которой слово "вос-ходит" к синтаксическим структурам разного типа, многочисленны (см., например: [Торопцев 1980; Никитевич, 1980 и др.]). Существуют работы, в которых слова определенного типа совмещают свойства лексических и синтаксических единиц [Павлов, 1985], что можно рассматривать как переход к их синхронно-функциональному взаимодействию в системно-структурном плане. Собственно-речевое взаимодействие еще не было предметом систематического изучения, хотя присутствие данного аспекта очевидно -- многие слова возникают в тексте в результате своеобразного свертывания предшествующих синтагм разного типа, например, Не люблю тех, кто курит где попало. Курильщики вообще народ недисциплинированный. В этом смысле каждое высказывание несет в себе определенные (разной степени, разумеется) потенции "лексикализации", реализуемые, однако, нерегулярно и избирательно.
Словообразование -- специализированная форма подобного рода свертывания типовых синтагм; при этом существенным признаком такой специализации является своеобразное "скры-тие" синтагматического компонента: на поверхность типового акта выходит детерминационная пара типа "исходное слово как представитель определенной синтагмы -- производное слово". При этом необязательным для речевого словопроизводства и слововоспроизводства становится и эксплицитная представленность исходного слова во внешней речи, вполне достаточным оказывается его "подразумеваемый статус", например: Внима-тельным образом рассматривают коллекцию представители карантинной службы: надо знать и летучие и "прицепучие" плоды иноземных растений -- мотивирующий глагол прице-питься, однозначно реконструируемый по словообразовательной модели, представляет синтагму типа "способные легко прицепиться", а та в свою очередь -- некую типовую денотативную ситуацию (изучение такого рода синтаксических пропозиций лексической деривации -- важный аспект современного функционального словообразования).
Б) Особый аспект детерминации слова составляют случаи своеобразной синтактико-словообразовательной фразеологичности, когда сама семантико-синтаксическая (и прагматическая) конструкция предполагает (стимулирует) для ее реализации включение деривационного механизма. Простейший их вариант -- связки типа ревмя ревет, поедом ест, день деньской, мытый-перемытый. Более сложный вариант иллюстрируют ответные реплики типа на меня еще такой наблюдатель (пугальщик, победитель и т.п.) не родился. Выбор лексического "заполнителя" семантико-синтаксической позиции "носителя процессуального признака" предполагает наличие предшествующих фраз, в составе которых есть соответствующие глаголы, которые и выступают в качестве производящих единиц. Таким образом, синтаксическая конструкция здесь -- не пассивный субстрат лексико-деривационных процессов, предоставляющий схему заполнения, а активный участник выбора самой словообразовательной формы заполнения. Нужно заметить, что такого рода активность речевых конструкций в сфере лексической деривации имеет довольно широкий функциональный и структурный диапазон, рассмотрению которого посвящен раздел 1.1 настоящей монографии.
3) Текстовая лексическая единица -- детерминатор другой текстовой единицы. Системное описание текстовой лексической деривации (особенно если дериватом выступает готовое слово) -- дело будущего, к которому деривационная лексикология еще только приступает [Голев, 1985; Гусар, 1995; Трубникова, 1997]. Основание системности заключается в признании включенности лексической деривации (актов создания лексического означаемого и лексического означающего в их единстве на базе предшествующих суппозиций) в глобальный и непрерывный деривационно-мотивационный процесс как фундаментальный принцип речепорождения. Этот момент пока еще редко отмечается и анализируется7. Мы полагаем, что этот процесс относится к ведению особого раздела лексикологии, предметом которого выступает деривационное функционирование слова [Голев, 1985 а, б].
4) Системно оязыковленные речевые детерминационные отношения лексических единиц. Говоря здесь о языковлении, мы имеем в виду оппозицию "речь-язык", переход речевых единиц в системно-языковые, текстовых -- в словарные. Эти процессы означают увеличение глубины оязыковления, дальнейший отрыв отражательных сущностей, уход их в сферу условных коммуникативных значимостей (отношений, моделей и т.п.).
Традиционное представление о словообразовании связывает ее основную функцию с лексикой, словарем (который оно призвано пополнять), в отличие от морфологии, предназначенной для обслуживания синтаксиса. Однако исследования функционального аспекта словообразования (см., например [Земская, 1982; Резанова, 1987]) показывают, что заполнение словарных лакун -- следовая функция словообразования. Первичная же его роль связана с обеспечением процессов текстопорождения, их семантических (номинативных), синтаксических и прагматических потребностей. В этом отношении морфология принципиально не отличается от словообразования, поскольку морфологические категории также направлены на реализацию таких же потребностей. Ср. выделение номинативно сильных и синтагматически сильных категорий в ряде работ по грамматике русского языка [Бондарко, 1976, с. 41-50; Милославский, 1981, с. 28-29 ]8.
Другой момент, важный в аспекте оязыковления (лексика-лизации) текстовых деривационных сцепок между словами, связан с противопоставлением новообразований и готовых слов. Создание слова (например, ПУГАЛЬЩИК, ПУГАНИЕ) и употребление готового слова выполняют с точки зрения коммуникативного задания одну и ту же речевую функцию -- заполнение определенных семантико-синтаксических позиций. Более того, данная оппозиция нередко нейтрализуется в тексте: для говорящего чаще всего неактуально, создал ли оно новое слово или употребил готовое. Создание нового текстового слова само по себе не предполагает вхождения в словарь. Поскольку словопроизводство -- речевой акт, а новое слово -- продукт функционирования "старого" слова, то любое производное слово несет в себе отпечаток "старого". Для словарного слова это еще и отпечаток его изначального речевого статуса. Но "старое" слово остается фактом и речевого функционирования, и языковой системности лексики, и это обстоятельство делает генетическое производящее слово отнюдь не безразличным для функционирования производного. Мотивированность (отношение зависимости) становится и важным системообразующим фактором в лексике.
1.
2.: "Поскольку безразлично, какой именно элемент текста станет его представителем в том или ином случае, можно считать, что каждый кусок текста (слово) потенциально является таковым" [Мурзин, 1982, с. 27].
3.п. Но поскольку после выполнения мотивирующей функции при образовании нового слова исходное слово по-прежнему остается в языке и взаимодействует с мотивированным словом в системе речи, всегда сохраняется возможность обратной трансформации мотивирующей базы в свободную единицу, причем эта трансформация, разумеется, не является "реставрацией" генетической основы, так как осуществляется на новой, синхронной, основе.
4. анализ контекстного функционирования ЛДР в работе: [Трубникова, 1997]. Некоторые положения указанной диссертации нашли отражение в разделе 1.3.
5. 23-24].
6., например: [Милославский, 1980 ].
7.Н. Мурзина, трактующего деривацию максимально широко и глубоко, находим некоторую недооценку деривации лексических (равно как и других, меньших, чем текст) единиц как важного дискретного элемента текстопорождения; язык, по мнению данного автора, - "механизм (очень сложный агрегат механизмов!) производства текстов (в широком смысле), именно текстов, а не отдельных слов, не изолированных предложений или каких-либо других языковых или речевых единиц" [Мурзин, 1983, с. 81].
8. В этом смысле морфология менее отражательна по отношению к неязыковой действительности, чем словообразование.
Перечень работ по дериватологии | Домашняя страница Н. Д. Голелва