| Latin | Русский |
| [1] Sisenna Statilio [Tauro] L. Libone consulibus mota Orientis regna provinciaeque Romanae, initio apud Parthos orto, qui petitum Roma acceptumque regem, quamvis gentis Arsacidarum, ut externum aspernabantur. is fuit Vonones, obses Augusto datus a Phraate. nam Phraates quamquam depulisset exercitus ducesque Romanos, cuncta venerantium officia ad Augustum verterat partemque prolis firmandae amicitiae miserat, haud perinde nostri metu quam fidei popularium diffisus. | 1. В консульство Сизенны Статилия (Тавра) и Луция Либона было нарушено спокойствие в царствах Востока и в римских провинциях. Началось с парфян, которые, испросив у Рима и получив оттуда царя, гнушались им, как чужестранцем, невзирая на то, что он принадлежал к роду Арсакидов. Это был Вонон, отданный Фраатом в заложники Августу. Ибо Фраат, хотя он и изгнал римское войско и его полководцев, все же оказывал Августу всяческое почтение и ради укрепления дружбы отослал к нему часть своего потомства не столько из страха пред нами, сколько из недоверия к своим соплеменникам. |
| [2] Post finem Phraatis et sequentium regum ob internas caedis venere in urbem legati a primoribus Parthis, qui Vononem vetustissimum liberorum eius accirent. magnificum id sibi credidit Caesar auxitque opibus. et accepere barbari laetantes, ut ferme ad nova imperia. mox subiit pudor degeneravisse Parthos: petitum alio ex orbe regem, hostium artibus infectum; iam inter provincias Romanas solium Arsacidarum haberi darique. ubi illam gloriam trucidantium Crassum, exturbantium Antonium, si mancipium Caesaris, tot per annos servitutem perpessum, Parthis imperitet? accendebat dedignantis et ipse diversus a maiorum institutis, raro venatu, segni equorum cura; quotiens per urbes incederet, lecticae gestamine fastuque erga patrias epulas. inridebantur et Graeci comites ac vilissima utensilium anulo clausa. sed prompti aditus, obvia comitas, ignotae Parthis virtutes, nova vitia; et quia ipsorum moribus aliena perinde odium pravis et honestis. | 2. После смерти Фраата и следовавших за ним царей парфянская знать вследствие кровавых междоусобиц направила в Рим послов, призвавших на царство старшего из детей Фраата - Вонона. Цезарь воспринял это как дань высокого уважения к себе и возвысил Вонона богатыми дарами. Варвары встретили его ликованием, как это чаще всего бывает при воцарении новых властителей. Вскоре, однако, их охватил стыд: выродились парфяне; на другом конце света вымолили они себе царя, отравленного воспитанием во вражеском стане; трон Арсакидов уже предоставляется наравне с римскими провинциями. Где слава тех, кто умертвил Красса, изгнал Антония, если раб Цезаря, на протяжении стольких лет прозябавший в неволе, повелевает парфянами? Да и сам Вонон давал пищу этой враждебности: чуждый обычаям предков, он редко охотился и был равнодушен к конным забавам; на улицах городов появлялся не иначе как на носилках и пренебрегал такими пирами, какими они были на его родине. Вызывали насмешки и его приближенные греки, и то, что любая безделица из его утвари хранилась под замком и опечатанной. Его доступность, ласковость и доброжелательность - добродетели, неведомые у парфян, - были, на их взгляд, не более чем пороками; и поскольку все это было несходно с их нравами, они питали равную ненависть и к дурному, и к хорошему в нем. |
| [3] Igitur Artabanus Arsacidarum e sanguine apud Dahas adultus excitur, primoque congressu fusus reparat viris regnoque potitur. victo Vononi perfugium Armenia fuit, vacua tunc interque Parthorum et Romanas opes infida ob scelus Antonii, qui Artavasden regem Armeniorum specie amicitiae inlectum, dein catenis oneratum, postremo interfecerat. eius filius Artaxias, memoria patris nobis infensus, Arsacidarum vi seque regnumque tutatus est. occiso Artaxia per dolum propinquorum datus a Caesare Armeniis Tigranes deductusque in regnum a Tiberio Nerone. nec Tigrani diuturnum imperium fuit neque liberis eius, quamquam sociatis more externo in matrimonium regnumque. | 3. Итак, они вызывают Артабана, по крови Арсакида, выросшего среди дагов; разбитый в первом сражении, он собирает новые силы и овладевает Парфянским царством. Побежденный Вонон укрылся в Армении, которая тогда оставалась без государя и, находясь между могущественными державами парфян и римлян, была в отношении нас ненадежна вследствие бесчестного поступка Антония, завлекшего под личиною дружбы, затем бросившего в оковы и, наконец, предавшего смерти армянского царя Артавазда. Его сын Артаксий, враждебный нам в память отца, обезопасил себя и свое царство, опираясь на мощь Арсакидов. После того как Артаксий был предательски убит родичами, Цезарь дал армянам Тиграна, которого возвел на престол Тиберий Нерон. Но ни царствование Тиграна, ни царствование его детей, соединившихся по чужеземному обычаю в браке и правивших сообща, не были длительными. |
| [4] Dein iussu Augusti inpositus Artavasdes et non sine clade nostra deiectus. tum Gaius Caesar componendae Armeniae deligitur. is Ariobarzanen, origine Medum, ob insignem corporis formam et praeclarum animum volentibus Armeniis praefecit. Ariobantane morte fortuita absumpto stirpem eius haud toleravere; temptatoque feminae imperio, cui nomen Erato, eaque brevi pulsa, incerti solutique et magis sine domino quam in libertate profugum Vononen in regnum accipiunt. sed ubi minitari Artabanus et parum subsidii in Armeniis, vel, si nostra vi defenderetur, bellum adversus Parthos sumendum erat, rector Syriae Creticus Silanus excitum custodia circumdat, manente luxu et regio nomine. quod ludibrium ut effugere agitaverit Vonones in loco reddemus. | 4. Потом по приказанию Августа власть над армянами получил Артавазд, который спустя короткое время был свергнут ими не без ущерба для нас. Тогда, чтобы навести порядок в Армении, туда был направлен Гай Цезарь. С согласия и одобрения армян он поставил царем над ними Ариобарзана, родом мидянина, отличавшегося телесною красотой и выдающимися душевными качествами. После того как его постигла смерть от несчастного случая, армяне не пожелали терпеть царями его детей; испытали они и правление женщины, которую звали Эрато, но и она была вскоре низложена; и вот растерянные и скорее потому, что были лишены государя, чем по свободному выбору, они принимают на царство бежавшего к ним Вонона. Но так как ему начал угрожать Артабан, - а если б мы стали его защищать, нам пришлось бы вступить в войну с парфянами, - правитель Сирии Кретик Силан вызвал Вонона к себе и, сохранив ему прежнюю роскошь и царский титул, окружил его стражею. Как поступил Вонон, чтобы снять с себя это бесчестье, мы сообщим в свое время. |
| [5] Ceterum Tiberio haud ingratum accidit turbari res Orientis, ut ea specie Germanicum suetis legionibus abstraheret novisque provinciis impositum dolo simul et casibus obiectaret. at ille, quanto acriora in eum studia militum et aversa patrui voluntas, celerandae victoriae intentior, tractare proeliorum vias et quae sibi tertium iam annum belligeranti saeva vel prospera evenissent. fundi Germanos acie et iustis locis, iuvari silvis, paludibus, brevi aestate et praematura hieme; suum militem haud perinde vulneribus quam spatiis itinerum, damno armorum adfici; fessas Gallias ministrandis equis; longum impedimentorum agmen opportunum ad insidias, defensantibus iniquum. at si mare intretur, promptam ipsis possessionem et hostibus ignotam, simul bellum maturius incipi legionesque et commeatus pariter vehi; integrum equitem equosque per ora et alveos fluminum media in Germania fore. | 5. Неурядицы на Востоке не были, впрочем, неприятны Тиберию: это был хороший предлог, чтобы разлучить Германика с преданными ему легионами и, назначив его правителем новых провинций, сделать его доступным и для коварства, и для случайностей. А Германик, чем большую преданность выказывали ему воины, а неприязнь - дядя, тем упорнее стремился ускорить победу и тщательно вникал в ход сражений и причины всех неудач и успехов, выпавших на его долю за время войны, которую он вел уже третий год. Он видел, что германцы не могут устоять в правильных битвах на подходящей для этого местности; им помогают леса, болота, короткое лето и ранняя зима; в действиях против германцев воины не столько страдают от ран, сколько от больших расстояний, которые им приходится проходить, и от убыли вооружения; Галлия больше не в со стоянии поставлять лошадей; длинная вереница обозов уязвима для засад, и охранять ее трудно. Но если отправиться морем, то римлян оно не страшит, тогда как врагам совершенно неведомо; в этом случае можно раньше начинать военные действия и одновременно с легионами перевозить необходимое им продовольствие; всадники и лошади, переправленные по устьям и течениям рек, прибудут свежими в самое сердце Германии. |
| [6] Igitur huc intendit, missis ad census Galliarum P. Vitellio et C. Antio. Silius et Anteius et Caecina fabricandae classi praeponuntur. mille naves sufficere visae properataeque, aliae breves, angusta puppi proraque et lato utero, quo facilius fluctus tolerarent; quaedam planae carinis, ut sine noxa siderent; plures adpositis utrimque gubernaculis, converso ut repente remigio hinc vel illinc adpellerent; multae pontibus stratae, super quas tormenta veherentur, simul aptae ferendis equis aut commeatui; velis habiles, citae remis augebantur alacritate militum in speciem ac terrorem. insula Batavorum in quam convenirent praedicta, ob facilis adpulsus accipiendisque copiis et transmittendum ad bellum opportuna. nam Rhenus uno alveo continuus aut modicas insulas circumveniens apud principium agri Batavi velut in duos amnis dividitur, servatque nomen et violentiam cursus, qua Germaniam praevehitur, donec Oceano misceatur: ad Gallicam ripam latior et placidior adfluens (verso cognomento Vahalem accolae dicunt), mox id quoque vocabulum mutat Mosa flumine eiusque inmenso ore eundem in Oceanum effunditur. | 6. Итак, он приступает к осуществлению своего замысла. Послав в Галлию для сбора податей Публия Вителлия и Гая Анция, он поручает Силию, Антею и Цецине руководить постройкою флота. Было сочтено достаточным соорудить тысячу судов, и вскоре они были готовы - одни короткие, с тупым носом и такой же кормой, но широкие посредине, чтобы лучше переносить волнение на море, другие - плоскодонные, чтобы могли без повреждения садиться на мели; у большинства кормила были прилажены и сзади, и спереди, чтобы, гребя то вперед, то назад, можно было причалить, где понадобится; многие суда с настланными палубами для перевозки метательных машин были вместе с тем пригодны и для того, чтобы перевозить на них лошадей или продовольствие; приспособленные для плавания под парусами и быстроходные на веслах, эти суда, несшие на себе умелых и опытных воинов, могли устрашить уже одним своим видом. Местом сбора был назначен Батавский остров, так как тут было легко причалить и погрузить войско, с тем чтобы переправить его туда, где намечались военные действия. Дело в том, что Рейн, который на всем протяжении имеет одно единственное русло или обтекает небольшие острова, у границы земли батавов расчленяется как бы на две разные реки, причем там, где он проходит мимо Германии, он сохраняет то же название и ту же стремительность, пока не смешивается с водами Океана; у галльского же берега он разливается вширь и течет гораздо спокойнее. Местные жители, дав ему другое название, именуют его здесь Вагалом; а затем, сменив и это наименование на имя реки Мозы, он огромным устьем изливается в тот же Океан. |
| [7] Sed Caesar, dum adiguntur naves, Silium legatum cum expedita manu inruptionem in Chattos facere iubet: ipse audito castellum Lupiae flumini adpositum obsideri, sex legiones eo duxit. neque Silio ob subitos imbris aliud actum quam ut modicam praedam et Arpi principis Chattorum coniagem filiamque raperet, neque Caesari copiam pugnae opsessores fecere, ad famam adventus eius dilapsi: tumulum tamen nuper Varianis legionibus structum et veterem aram Druso sitam disiecerant. restituit aram honorique patris princeps ipse cum legionibus decucurrit; tumulum iterare haud visum. et cuncta inter castellum Alisonem ac Rhenum novis limitibus aggeribusque permunita. | 7. Между тем Цезарь в ожидании подхода судов приказывает легату Силию с налегке снаряженным отрядом сделать набег на хаттов; сам же, узнав, что поставленное на реке Лупии укрепление осаждено неприятелем, ведет туда шесть легионов. Но ни Силию из-за внезапно разразившихся ливней не удалось сделать что-либо большее, чем захватить незначительную добычу, а также жену и дочь вождя хаттов Арпа, ни Цезарю - дать сражение осаждающим, так как, прослышав о его приближении, они сняли осаду и рассеялись. Все же враги разметали могильный холм, недавно насыпанный над останками воинов Вара, и разрушили старый жертвенник, некогда поставленный Друзу. Полководец восстановил этот жертвенник и торжественно провел мимо него свои легионы, воздав отцу эту почесть. Насыпать еще раз могильный холм он счел излишним. И все пространство между укреплением Ализоном и Рейном было ограждено новыми пограничными сооружениями и валами. |
| [8] Iamque classis advenerat, cum praemisso commeatu et distributis in legiones ac socios navibus fossam, cui Drusianae nomen, ingressus precatusque Drusum patrem ut se eadem ausum libens placatusque exemplo ac memoria consiliorum atque operum iuvaret, lacus inde et Oceanum usque ad Amisiam flumen secunda navigatione pervehitur. classis Amisiae ore relicta laevo amne, erratumque in eo quod non subvexit aut transposuit militem dextras in terras iturum; ita plures dies efficiendis pontibus absumpti. et eques quidem ac legiones prima aestuaria, nondum adcrescente unda, intrepidi transiere: postremum auxiliorum agmen Batavique in parte ea, dom insultant aquis artemque nandi ostentant, turbati et quidam hausti sunt. metanti castra Caesari Angrivariorum defectio a tergo nuntiatur: missus ilico Stertinius cum equite et armatura levi igne et caedibus perfidiam ultus est. | 8. Между тем прибыл флот; выслав заранее продовольствие и распределив суда между легионами и союзниками, Германик, войдя в канал, носивший имя Друза, обратился с мольбой к отцу Друзу, чтобы тот благосклонно и милостиво отнесся к сыну, дерзнувшему пойти по его следам, и помог ему своим примером и напоминанием о своих замыслах и деяниях; затем он в благополучном плавании прошел озера и Океан вплоть до Амизии. Войско высадилось с судов у устья Амизии, у левого ее берега, и это было ошибкой, так как воинов, направлявшихся в земли, лежащие по правую руку от этой реки, не подвезли и не переправили куда следовало; из-за этого было потеряно много дней, потраченных на наводку мостов. И конница, и легионы бесстрашно перешли первые затопляемые низины, так как они еще не были залиты приливной волной, но шедшие последними вспомогательные отряды союзников, и среди них батавы, желая показать свое умение плавать и бросившись в воду, смешались, и некоторые были ею поглощены. Цезарь был занят разбивкой лагеря, когда пришло известие об отпадении у него в тылу ангривариев: посланный против них с конницей и легковооруженными воинами Стертиний огнем и мечом покарал их вероломство. |
| [9] Flumen Visurgis Romanos Cheruscosque interfluebat. eius in ripa cum ceteris primoribus Arminius adstitit, quaesitoque an Caesar venisset, postquam adesse responsum est, ut liceret cum fratre conloqui oravit. erat is in exercitu cognomento Flavus, insignis fide et amisso per vulnus oculo paucis ante annis duce Tiberio. tum permissu * * progressusque salutatur ab Arminio; qui amotis stipatoribus, ut sagittarii nostra pro ripa dispositi abscederent postulat, et postquam digressi, unde ea deformitas oris interrogat fratrem. illo locum et proelium referente, quodnam praemium recepisset exquirit. Flavus aucta stipendia, torquem et coronam aliaque militaria dona memorat, inridente Arminio vilia servitii pretia. | 9. Между римлянами и херусками протекала река Визургий. На ее берег пришел Арминий с другими вождями. Осведомившись, прибыл ли Цезарь, и получив утвердительный ответ, он попросил разрешения переговорить с братом. Этот брат, находившийся в нашем войске, носил имя Флава; отличаясь безупречной преданностью, Флав, служа под начальством Тиберия, за несколько лет до этого был ранен и потерял глаз. Получив дозволение на свидание, Флав вышел вперед, и Арминий обратился к нему с приветствием; затем он отослал своих спутников и потребовал, чтобы ушли и наши лучники, которые были расставлены на берегу. После того как это было исполнено, Арминий спрашивает брата, откуда у него на лице увечье. Когда тот назвал место и битву, Арминий допытывается, какую награду он за него получил. Флав ответил, что ему увеличили жалованье и дали ожерелье, венец и другие воинские награды, и Арминий стал насмехаться над ним, говоря, что это дешевая плата за рабство. |
| [10] Exim diversi ordiantur, hic magnitudinem Romanam, opes Caesaris et victis gravis poenas, in deditionem venienti paratam clementiam; neque coniugem et filium eius hostiliter haberi: ille fas patriae, libertatem avitam, penetralis Germaniae deos, matrem precum sociam; ne propinquorum et adfinium, denique gentis suae desertor et proditor quam imperator esse mallet. paulatim inde ad iurgia prolapsi quo minus pugnam consererent ne flumine quidem interiecto cohibebantur, ni Stertinius adcurrens plenum irae armaque et equum poscentem Flavum attinuisset. cernebatur contra minitabundus Arminius proeliumque denuntians; nam pleraque Latino sermone interiaciebat, ut qui Romanis in castris ductor popularium meruisset. | 10. После этого между ними разгорается спор; один говорит о римском величии, о мощи Цезаря, о суровом возмездии, ожидающем побежденных, о милости, обеспеченной всякому, кто покорится, о том, что с женою и сыном Арминия не обращаются как с врагами; другой - о долге перед родиной, об унаследованной от предков свободе, об исконных германских богах, о том, что и мать также призывает Флава вернуться и быть не перебежчиком и предателем в отношении родственников и близких, наконец всего племени, а его предводителем. Понемногу дело дошло до ссоры, и даже разделявшая их река не помешала бы им схватиться друг с другом, если бы подскакавший Стертиний не удержал распаленного гневом Флава, требовавшего оружие и коня. На другом берегу был виден Арминий, который разражался угрозами и вызывал римлян на бой; в свою речь он вставлял многое на латинском языке, так как когда-то служил в римском войске, начальствуя над своими соотечественниками. |
| [11] Postero die Germanorum acies trans Visurgim stetit. Caesar nisi pontibus praesidiisque inpositis dare in discrimen legiones haud imperatorium ratus, equitem vado tramittit. praefuere Stertinius et e numero primipilarium Aemilius, distantibus locis invecti, ut hostem diducerent. qua celerrimus amnis, Chariovalda dux Batavorum erupit. eum Cherusci fugam simulantes in planitiem saltibus circumiectam traxere: dein coorti et undique effusi trudunt adversos, instant cedentibus collectosque in orbem pars congressi, quidam eminus proturbant. Chariovalda diu sustentata hostium saevitia, hortatus suos ut ingruentis catervas globo perfringerent, atque ipse densissimos inrumpens, congestis telis et suffosso equo labitur, ac multi nobilium circa: ceteros vis sua aut equites cum Stertinio Aemilioque subvenientes periculo exemere. | 11. На следующий день германцы построились в боевом порядке на той стороне Визургия. Сочтя, что долг полководца возбраняет ему подвергнуть легионы величайшей опасности, когда мосты не наведены и надежные заслоны не выставлены. Цезарь переправляет вброд только конницу. Возглавляли ее Стертиний и центурион первого манипула Эмилий, которые бросились в воду на некотором расстоянии друг от друга, чтобы разъединить силы врага. Там, где поток был особенно бурным, пробился к тому берегу Хариовальда, вождь батавов. Херуски притворным бегством завлекли его на поляну, окруженную поросшими лесом холмами; здесь, снова появившись пред ним и высыпав отовсюду, они теснят противников, преследуют отходящих и поражают собравшихся в круг батавов, кто, вступая с ними в рукопашную схватку, кто - издали. Хариовальда, долгое время сдерживавший яростный натиск врагов, призвав своих сплотиться и прорвать напирающие на них толпы херусков, пробивается вперед и оказывается в самой их гуще; там, осыпаемый дротиками и стрелами, он падает с раненого коня, и рядом с ним - многие из знатных батавов. Других спасли от гибели собственная их сила и подоспевшие к ним на помощь всадники со Стертинием и Эмилием. |
| [12] Caesar transgressus Visurgim indicio perfugae cognoscit delectum ab Arminio locum pugnae; convenisse et alias nationes in silvam Herculi sacram ausurosque nocturnam castrorum oppugnationem. habita indici fides et cernebantur ignes, suggressique propius speculatores audiri fremitum equorum inmensique et inconditi agminis murmur attulere. igitur propinquo summae rei discrimine explorandos militum animos ratus, quonam id modo incorruptum foret secum agitabat. tribunos et centuriones laeta saepius quam comperta nuntiare, libertorum servilia ingenia, amicis inesse adulationem; si contio vocetur, illic quoque quae pauci incipiant reliquos adstrepere. penitus noscendas mentes, cum secreti et incustoditi inter militaris cibos spem aut metum proferrent. | 12. Переправившись через Визургий, Цезарь узнал из показания перебежчика, какое поле сражения выбрал Арминий и что другие племена собрались в посвященном Геркулесу лесу и решили произвести ночное нападение на римский лагерь. Это показание внушало доверие, да и были видны неприятельские костры; к тому же разведчики, пробравшиеся поближе к врагам, донесли, что слышно конское ржание и смутный шум, поднимаемый огромным и беспорядочным людским скопищем. Итак, сочтя, что перед решающей битвой следует ознакомиться с настроением воинов, Германик принялся размышлять, каким образом получить о нем неискаженные сведения. Трибуны и центурионы чаще всего сообщают скорее приятные, чем достоверные вести, вольноотпущенники по своей природе угодливы, приближенным свойственно льстить; если он созовет легионы на сходку, то что на ней скажут немногие первые, то и будет подхвачено остальными. Глубже можно познать душу воинов лишь тогда, когда, оставшись в своей среде и выйдя из-под надзора, они делятся за солдатской едой своими надеждами и опасениями. |
| [13] Nocte coepta egressus augurali per occulta et vigilibus ignara, comite uno, contectus umeros ferina pelle, adit castrorum vias, adsistit tabernaculis fruiturque fama sui, cum hic nobilitatem ducis, decorem alius, plurimi patientiam, comitatem, per seria per iocos eundem animum laudibus ferrent reddendamque gratiam in acie faterentur, simul perfidos et ruptores pacis ultioni et gloriae mactandos. inter quae unus hostium, Latinae linguae sciens, acto ad vallum equo voce magna coniuges et agros et stipendii in dies, donec bellaretur, sestertios centenos, si quis transfugisset, Arminii nomine pollicetur. intendit ea contumelia legionum iras: veniret dies, daretur pugna; sumpturum militem Germanorum agros, tracturum coniuges; accipere omen et matrimonia ac pecunias hostium praedae destinare. tertia ferme vigilia adsultatum est castris sine coniectu teli, postquam crebras pro munimentis cohortes et nihil remissum sensere. | 13. С наступлением ночи, выйдя всего с одним провожатым из авгурала и пробираясь с накинутой на плечи звериною шкурой по неведомым ночной страже темным закоулкам, он обходит лагерные дорожки, останавливается возле палаток, слышит, что о нем говорят: один превозносит похвалами знатность своего полководца, другой - его благородную внешность, большинство - его выдержку и обходительность, постоянство характера и в важных делах, и в шутках, и все они приходят к решению, что должны отблагодарить его на поле сражения и что вероломных нарушителей мира нужно принести в жертву мщению и славе. И в это самое время один из врагов, знавший латинский язык, подскакав к валу, громко объявил, что Арминий обещает каждому, кто перейдет в войско германцев, жен и поля и по сто сестерциев в день, пока не закончатся военные действия. Это оскорбление разбудило гнев легионов: пусть только наступит срок и начнется сражение; они захватят земли германцев и завладеют их женами; они принимают только что явленное им предзнаменование и предназначают себе в добычу женщин и имущество врагов. Около третьей стражи на лагерь пытались совершить набег, но неприятелем не было брошено ни одного дротика, так как он обнаружил, что на укреплениях плотно стоят когорты и все надежно защищено. |
| [14] Nox eadem laetam Germanico quietem tulit, viditque se operatum et sanguine sacri respersa praetexta pulchriorem aliam manibus aviae Augustae accepisse. auctus omine, addicentibus auspiciis, vocat contionem et quae sapientia provisa aptaque inminenti pugnae disserit. non campos modo militi Romano ad proelium bonos, sed si ratio adsit, silvas et saltus; nec enim inmensa barbarorum scuta, enormis hastas inter truncos arborum et enata humo virgulta perinde haberi quam pila et gladios et haerentia corpori tegmina. denserent ictus, ora mucronibus quaererent: non loricam Germano, non galeam, ne scuta quidem ferro nervove firmata, sed viminum textus vel tenuis et fucatas colore tabulas; primam utcumque aciem hastatam, ceteris praeusta aut brevia tela. iam corpus ut visu torvom et ad brevem impetum validum, sic nulla vulnerum patientia: sine pudore flagitii, sine cura ducum abire, fugere, pavidos adversis, inter secunda non divini, non humani iuris memores. si taedio viarum ac maris finem cupiant, hac acie parari: propiorem iam Albim quam Rhenum neque bellum ultra, modo se patris patruique vestigia prementem isdem in terris victorem sisterent. | 14. Той же ночью Германику приснился хороший сон; ему снилось, что, принося жертву, он забрызгал себе претексту священною кровью и получил из рук своей бабки Августы другую, еще красивее. Окрыленный этим знамением и подкрепившими его ауспициями, он созывает воинскую сходку и излагает, чему учит предусмотрительность и как следует действовать в предстоящей битве. Римский воин может успешно сражаться не только в открытом поле, но, если разумно использует обстановку, то и в лесах, и в поросших лесом горах; ведь огромные щиты варваров и их непомерно длинные копья менее пригодны для боя среди древесных стволов и низкой поросли, чем римские дротики и мечи и покрывающие тело доспехи. Нужно учащать удары, направляя острие оружия в лицо: у германцев нет панцирей, нет шлемов, да и щиты у них не обиты ни железом, ни кожею - они сплетены из прутьев или сделаны из гонких выкрашенных дощечек. Только сражающиеся в первом ряду кое-как снабжены у них копьями, а у всех остальных - обожженные на огне колья или короткие дротики. И тела их, насколько они страшны с виду и могучи при непродолжительном напряжении, настолько же невыносливы к ранам; германцы, не стыдясь позора, нисколько не думая о своих вождях, бросают их, обращаются в бегство, трусливые при неудаче, попирающие законы божеские и человеческие, когда возьмут верх. Если его воины хотят покончить с тяготами походов и плаваний, то это сражение приближает желанный отдых. Теперь река Альбис ближе, чем Рейн, а за нею воевать не с кем, лишь бы ему, идущему по той же земле, что отец и дядя, и ступающему по их следам, они добыли решительную победу. |
| [15] Orationem ducis secutus militum ardor, signumque s pugnae datum. nec Arminius aut ceteri Germanorum proceres omittebant suos quisque testari, hos esse Romanos Variani exercitus fugacissimos qui ne bellum tolerarent, seditionem induerint; quorum pars onustavulneribus terga, pars fluctibus et procellis fractos artus infensis rursum hostibus, adversis dis obiciant, nulla boni spe. classem quippe et avia Oceani quaesita ne quis venientibus occurreret, ne pulsos premeret: sed ubi miscuerint manus, inane victis ventumm remorumve subsidium. meminissent modo avaritiae, crudelitatis, superbiae: aliod sibi reliquum quam tenere libertatem aut mori ante servitium? | 15. Речь полководца воспламенила воинов, и был подан знак к началу сражения, Арминий и остальные вожди германцев также не переставали убеждать своих соплеменников, что это те самые римляне - наиболее быстрые в бегстве, какие были в войске у Вара, - которые, чтобы больше не воевать, подняли возмущение; они предстанут перед ожесточившимся снова врагом, пред разгневанными ими богами, часть - заклейменные ранами в спину, часть - с перебитыми в морских бурях членами, без малейшей надежды на спасение. Они прибегли к кораблям и окольному переходу по Океану, чтобы, направляясь сюда, не встретиться с теми, кто стал бы на их пути, кто, нанеся им поражение, преследовал бы их по пятам; но где сходятся врукопашную, там побежденные не найдут помощи у ветров и вёсел: "Вспомним о римской алчности, жестокости и надменности; есть ли у нас другой выход, как только отстоять свою независимость или погибнуть, не давшись в рабство?". |
| [16] Sic accensos et proelium poscentis in campum, cui Idistaviso nomen, deducunt. is medius inter Visurgim et collis, ut ripae fluminis cedunt aut prominentia montium resistunt, inaequaliter sinuatur. pone tergum insurgebat silva editis in altum ramis et pura humo inter arborum truncos. campum et prima silvarum barbara acies tenuit: soli Cherusci iuga insedere ut proeliantibus Romanis desuper incurrerent. noster exercitus sic incessit: auxiliares Galli Germanique in fronte, post quos pedites sagittatii; dein quattuor legiones et cum duabus praetoriis cohortibus ac delecto equite Caesar; exim totidem aliae legiones et levis armatura cum equite sagittario ceteraeque sociorum cohortes. intentus paratusque miles ut ordo agminis in aciem adsisteret. | 16. Распаленных такими речами и требующих боя воинов они выводят на равнину, носящую название Идиставизо. Расположенная между Визургием и холмами, она имеет неровные очертания и различную ширину, смотря по тому, отступают ли берега реки или этому препятствуют выступы гор. В тылу у германцев поднимался высокоствольный лес с голой землей между деревьями. Равнины и опушки лесов занимали отряды варваров; только херуски засели на вершинах холмов, чтобы во время сражения обрушиться сверху на римлян. Наше войско двигалось так: впереди вспомогательные отряды галлов и германцев, за ними - пешие лучники; затем - четыре легиона и Цезарь с двумя преторианскими когортами и отборною конницей; далее столько же других легионов и легковооруженные воины вместе с конными лучниками и когортами союзников. Воины были готовы вступить в бой, соблюдая тот же порядок. в каком они шли. |
| [17] Visis Cheruscorum catervis, quae per ferociam proruperant, validissimos equitum ineurrere latus, Stertinium cum ceteris turmis circumgredi tergaque invadere iubet, ipse in tempore adfuturus. interea pulcherrimum augurium, octo aquilae petere silvas et intrare visae imperatorem advertere. exclamat irent, sequerentur Romanas avis, propria legionum numina. simul pedestris acies infertur et praemissus eques postremos ac latera impulit. mirumque dictu, duo hostium agmina diversa fuga, qui silvam tenuerant, in aperta, qui campis adstiterant, in silvam ruebant. medii inter hos Cherusci collibus detrudebantur, inter quos insignis Arminius manu voce vulnere sustentabat pugnam. incubueratque sagittariis, illa rupturus, ni Raetorum Vindelicorumque et Gallicae cohortes signa obiecissent. nisu tamen corporis et impetu equi pervasit, oblitus faciem suo curore ne nosceretur. quidam adgnitum a Chaucis inter auxilia Romana agentibus emissumque tradiderunt. virtus seu fraus eadem Inguiomero effugium dedit: ceteri passim trucidati. et plerosque tranare Visurgim conantis iniecta tela aut vis fluminis, postremo moles ruentium et incidentes ripae operuere. quidam turpi fuga in summa arborum nisi ramisque se occultantes admotis sagittariis per ludibrium figebantur, alios prorutae arbores adflixere. | 17. Увидев яростно устремившиеся вперед толпы херусков, Германик приказывает наиболее доблестным всадникам напасть на них с фланга, а Стертинию с остальной конницей обойти врага и ударить на него с тыла; сам он должен был в подходящий момент оказать им поддержку. Между тем внимание полководца привлекло прекрасное предзнаменование: восемь орлов пролетели по направлению к лесу и там опустились. Увидав это, он воскликнул, обращаясь к воинам, чтобы они последовали за римскими птицами, исконными святынями легионов. Навстречу херускам устремляются пехотинцы, и одновременно их тыл и фланги теснит высланная заранее конница. И удивительное дело! Два отряда врагов пускаются бежать в противоположные стороны, те, что были в лесу, - на открытое поле, а те, что стояли на поле, - в лес. Находившихся между ними херусков римляне теснили с холмов; среди врагов виднелся Арминий, который словом, примером в бою, стойкостью в перенесении ран побуждал их держаться. И он опрокинул бы лучников и прорвался, если бы ему не преградили пути когорты ретов, винделиков и галлов. Употребив всю свою силу и быстроту коня, он все же пробился, измазав себе лицо своею кровью, чтобы остаться неузнанным. Некоторые передают, что хавки, сражавшиеся среди римских вспомогательных войск, узнали его, но дали ему ускользнуть. Такая же доблесть или хитрость спасла и Ингвиомера; остальные были перебиты. Большинство пытавшихся переплыть Визургий погибло от пущенных в них стрел и дротиков или в стремнинах реки, наконец - в потоке бегущих или от обвалов под их тяжестью берегов. Некоторые, в позорном бегстве взобравшиеся на верхушки деревьев и прятавшиеся там между ветвей, расстреливались забавы ради подоспевшими лучниками, другие были раздавлены сваленными под ними деревьями. |
| [18] Magna ea victoria neque cruenta nobis fuit. quinta ab hora diei ad noctem caesi hostes decem milia passuum cadaveribus atque armis opplevere, repertis inter spolia eorum catenis quas in Romanos ut non dubio eventu portaverant. miles in loco proelii Tiberium imperatorem salutavit struxitque aggerem et in modum tropaeorum arma subscriptis victarum gentium nominibus imposuit. | 18. Это была большая победа и почти не стоившая нам крови. С пятого часа дня и до ночи наши рубили врагов; на протяжении десяти тысяч шагов все было усеяно их трупами и оружием, причем среди доставшейся нам добычи были обнаружены цепи, которые, не сомневаясь в исходе битвы, запасли для римлян германцы. Воины тут же на поле сражения провозгласили Тиберия императором и, выложив насыпь, водрузили на нее в виде трофея оружие с надписью, в которой были поименованы побежденные племена. |
| [19] Haut perinde Germanos vulnera, luctus, excidia quam ea species dolore et ira adfecit. qui modo abire sedibus, trans Albim concedere parabant, pugnam volunt, arma rapiunt; plebes primores, inventus senes agmen Romanum repente incursant, turbant. postremo deligunt locum flumine et silvis clausum, arta intus planitie et umida: silvas quoque profunda palus ambibat nisi quod latus unum Angrivarii lato aggere extulerant quo a Cheruscis dirimerentur. hic pedes adstitit: equitem propinquis lucis texere ut ingressis silvam legionibus a tergo foret. | 19. Не столько раны, потери и поражение, сколько вид этой насыпи наполнил германцев скорбью и яростью. Только что собиравшиеся покинуть свои селения и уйти за Альбис, они теперь жаждут боя, хватаются за оружие; простые и знатные, молодежь, старики - все совершают внезапные набеги на продвигавшееся римское войско и приводят его в расстройство. Наконец, они выбирают поле сражения, зажатое между рекой и лесами, с тесной и топкой равниною посередине; да и леса отовсюду были окружены непроходимым болотом, кроме той стороны, где ангриварии, чтобы отгородиться от херусков, возвели широкую насыпь. Здесь стала пехота, а всадники укрылись в ближайших рощах, с тем чтобы оказаться в тылу у вошедших в лес легионов. |
| [20] Nihil ex his Caesari incognitum: consilia locos, prompta occulta noverat astusque hostium in perniciem ipsis vertebat. Seio Tuberoni legato tradit equitem campumque; peditum aciem ita instruxit ut pars aequo in silvam aditu incederet, pars obiectum aggerem eniteretur; quod arduum sibi, cetera legatis permisit. quibus plana evenerant, facile inrupere: quis inpugnandus agger, ut si murum succederent, gravibus superne ictibus conflictabantur. sensit dux inparem comminus pugnam remotisque paulum legionibus funditores libritoresque excutere tela et proturbare hostem iubet. missae e tormentis hastae, quantoque conspicui magis propugnatores, tanto pluribus vulneribus deiecti. primus Caesar cum praetoriis cohortibus capto vallo dedit impetum in silvas; conlato illic gradu certatum. hostem a tergo palus, Romanos flumen aut montes claudebant: utrisque necessitas in loco, spes in virtute, salus ex victoria. | 20. Цезарь был обо всем этом осведомлен: он знал замыслы и места расположения неприятеля, все явное и все тайное, и обращал его хитрость ему же на погибель. Легату Сею Туберону он поручает конницу и открытое поле; пехотинцев же выстраивает таким образом, чтобы часть их вошла в лес ровной дорогой, а другая - преодолев противолежащую насыпь. Более трудное он оставляет себе, остальное поручает легатам. Кому выпало наступать по равнине, те вторглись без трудностей, но кому досталось захватить насыпь, на тех сверху посыпались удары, как если бы они подошли к крепостной стене. Полководец понял, что ближний бой невыгоден римлянам, и, отведя поодаль легионы, приказывает пращникам и камнеметателям бить по врагу. Извергали копья и метательные машины, и чем больше защитников показывалось на насыпи, тем большее число раненых сваливалось с нее. По овладении валом Цезарь первым во главе преторианских когорт ворвался в лес, и там завязалась рукопашная схватка; у врагов к тылу примыкало болото, у римлян - река и горы; и тем и другим некуда было податься: они могли рассчитывать только на свою доблесть, их спасение было только в победе. |
| [21] Nec minor Germanis animus, sed genere pugnae et armorum superabantur, cum ingens multitudo artis locis praelongas hastas non protenderet, non colligeret, neque adsultibus et velocitate corporum uteretur, coacta stabile ad proelium; contra miles, cui scutum pecotri adpressum et insidens capulo manus, latos barbarorum artus, nuda ora foderet viamque strage hostium aperiret, inprompto iam Arminio ob continua pericula, sive illum recens acceptum vulnus tardaverat. quin et Inguiomerum, tota volitantem acie, fortuna magis quam virtus deserebat. et Germanicus quo magis adgnosceretur detraxerat tegimen capitii orabatque insisterent caedibus: nil opus captivis, solam internicionem gentis finem bello fore. iamque sero diei subducit ex acie legionem faciendis castris: ceterae ad noctem cruore hostium satiatae sunt. equites ambigue certavere. | 21. Германцы дрались с неменьшей отвагой, чем римляне, но условия боя и их оружие были неблагоприятны для них: стиснутые во множестве на узком пространстве, они не могли ни наносить ударов своими чрезмерно длинными копьями, ни быстро отводить их назад, ни применять выпады, используя свою подвижность и ловкость; напротив, римские воины, у которых щит был тесно прижат к груди, а рука крепко держала рукоятку меча, пронзали огромные тела варваров и их ничем не защищенные лица, пробивая себе дорогу в гуще повергаемых ими врагов; да и Арминий действовал с меньшей стремительностью, чем прежде, то ли потому, что был утомлен непрерывными битвами, или, может быть, свежая рана сковывала его движения. И Ингвиомера, который носился по всему полю боя, скорее покинуло военное счастье, чем личная доблесть. Германик, чтобы его легче могли узнать в рядах римлян, снял шлем с головы и призывал своих не прекращать сечу: не нужны пленные, только уничтожение племени положит конец войне. Уже на исходе дня он вывел из боя один легион, чтобы разбить лагерь; прочие легионы лишь с наступлением темноты пресытились вражеской кровью. Всадники сражались с переменным успехом. |
| [22] Laudatis pro contione victoribus Caesar congeriem armorum struxit, superbo cum titulo: debellatis inter Rhenum Albimque nationibus exercitum Tiberii Caesaris ea monimenta Marti et Iovi et Augusto sacravisse. de se nihil addidit, metu invidiae an ratus conscientiam facti satis esse. mox bellum in Angrivarios Stertinio mandat, ni deditionem properavissent. atque illi supplices nihil abnuendo veniam omnium accepere. | 22. Созвав сходку воинов и воздав на ней хвалу победителям. Цезарь повелел сложить в груду захваченное оружие с гордой надписью: "Одолев народы между Рейном и Альбисом, войско Тиберия Цезаря посвятило этот памятник Марсу, Юпитеру и Августу". О самом себе Германик ничего не добавил, опасаясь ли зависти или довольствуясь сознанием выполненного им дела. Вслед за тем он поручает Стертинию пойти походом на ангривариев, если они не поторопятся изъявить покорность. Те смиренно попросили пощады на любых условиях и получили прощение за все прошлое. |
| [23] Sed aestate iam adulta legionum aliae itinere terrestri in hibernacula remissae; pluris Caesar classi inpositas per flumen Amisiam Oceano invexit. ac primo placidum aequor mille navium remis strepere aut velis inpelli: mox atro nubium globo effusa grando, simul variis undique procellis incerti fluctus prospectum adimere, regimen inpedire; milesque pavidus et casuum maris ignarus dum turbat nautas vel intempestive iuvat, officia prudentium corrumpebat omne dehinc caelum et mare omne in austrum cessit, qui tumidis Germaniae terris, profundis amnibus, immenso nubium tractu validus et rigore vicini septentrionis horridior rapuit disiecitque navis in aperta Oceani aut insulas saxis abruptis vel per occulta vada infestas. quibus paulum aegreque vitatis, postquam mutabat aestus eodemque quo ventus ferebat, non adhaerere ancoris, non exhaurire inrumpentis undas poterant: equi, iumenta, sarcinae, etiam arma praecipitantur quo levarentur alvei manantes per latera et fluctu superurgente. | 23. Но так как первая половина лета уже миновала. Цезарь, отправив сухим путем несколько легионов в зимние лагери, посадил остальную, большую, часть своего войска на корабли и провел их по реке Амизии в Океан. Сначала спокойствие морской глади нарушалось только движением тысячи кораблей, шедших на веслах или под парусами; но вскоре из клубящихся черных туч посыпался град; от налетавших со всех сторон вихрей поднялось беспорядочное волнение: пропала всякая видимость, и стало трудно управлять кораблями; перепуганные, не изведавшие превратностей моря воины или мешали морякам в их работе, или, помогая им несвоевременно и неумело, делали бесплодными усилия самых опытных кормчих. Затем и небом, и морем безраздельно завладел южный ветер, который, набравшись силы от влажных земель Германии, ее полноводных рек и проносящегося над нею нескончаемого потока туч и став еще свирепее от стужи близкого севера, подхватил корабли и раскидал их по открытому Океану или повлек к островам, опасным своими отвесными скалами или неведомыми мелями. Лишь с большим трудом удалось немного от них отойти, но, когда прилив сменился отливом, который понес корабли в ту же сторону, куда их относил ветер, стало невозможно держаться на якоре и вычерпывать беспрерывно врывавшуюся воду; тогда, чтобы облегчить корабли, протекавшие по бокам и захлестываемые волнами, стали выбрасывать в море лошадей, вьючный скот, снаряжение воинов и даже оружие. |
| [24] Quanto violentior cetero mari Oceanus et truculentia caeli praestat Germania, tantum illa clades novitate et magnitudine excessit, hostilibus circum litoribus aut ita vasto et profundo ut credatur novissimum ac sine terris mare. pars navium haustae sunt, plures apud insulas longius sitas eiectae; milesque nullo illic hominum cultu fame absumptus, nisi quos corpora equorum eodem elisa toleraverant. sola Germanici triremis Chaucorum terram adpulit; quem per omnis illos dies noctesque apud scopulos et prominentis oras, cum se tanti exitii reum clamitaret, vix cohibuere amici quo minus eodem mari oppeteret. tandem relabente aestu et secundante vento claudae naves raro remigio aut intentis vestibus, et quaedam a validioribus tractae, revertere; quas raptim refectas misit ut scrutarentur insulas. collecti ea cura plerique: multos Angrivarii nuper in fidem accepti redemptos ab interioribus reddidere; quidam in Britanniam rapti et remissi a regulis. ut quis ex longinquo revenerat, miracula narrabant, vim turbinum et inauditas volucris, monstra maris, ambiguas hominum et beluarum formas, visa sive ex metu credita. | 24. Насколько Океан яростнее прочих морей и климат в Германии суровее, чем где бы то ни было, настолько и это бедствие выдавалось небывалыми размерами. Кругом были враждебные берега или такое бесконечное и глубокое море, что казалось, будто оно на краю света и земли больше не будет. Часть кораблей поглотила пучина, большинство было отброшено к лежащим вдалеке островам; и так как они были необитаемы, воины, за исключением тех, кого поддержали выкинутые прибоем конские трупы, погибли от голода. Только трирема Германика причалила к земле хавков; дни и ночи проводил он на прибрежных утесах или вдававшихся в море мысах, называя себя виновником этого бедствия, и приближенные с большим трудом удержали его от того, чтобы он не нашел себе смерть в том же море. Наконец, вместе с приливом и попутным ветром вернулись разбитые корабли с немногочисленными гребцами и одеждой, натянутой взамен парусов, иные - влекомые менее пострадавшими. Поспешно починив корабли, Германик отправил их обойти острова; благодаря этой его заботливости было подобрано немало воинов; многие были возвращены недавно принятыми под нашу власть ангривариями, выкупившими их у жителей внутренних областей; некоторые были увезены в Британию и отпущены тамошними царьками. И каждый, вернувшись из дальних краев, рассказывал чудеса о невероятной силе вихрей, невиданных птицах, морских чудовищах, полулюдях-полузверях - обо всем, что он видел или во что со страху уверовал. |
| [25] Sed fama classis amissae ut Germanos ad spem belli, ita Caesarem ad coercendum erexit. C. Silio cum triginta peditum, tribus equitum milibus ire in Chattos imperat; ipse maioribus copiis Marsos inrumpit, quorum dux Mallovendus nuper in deditionem acceptus propinquo luco defossam Varianae legionis aquilam modico praesidio servari indicat. missa extemplo manus quae hostem a fronte eliceret, alii qui terga circumgressi recluderent humum. et utrisque adfuit fortuna. eo promptior Caesar pergit introrsus, populatur, excindit non ausum congredi hostem aut, sicubi restiterat, statim pulsum nec umquam magis, ut ex captivis cognitum est, paventem. quippe invictos et nullis casibas superabilis Romanos praedicabant, qui perdita classe, amissis armis, post constrata equorum virorumque corporibus litora eadem virtute, pari ferocia et velut aucti numero inrupissent. | 25. Слух о гибели флота возродил в германцах воинственный пыл, и это заставило Цезаря принять необходимые меры. Он велит Гаю Силию с тридцатью тысячами пехотинцев и тремя тысячами всадников выступить в поход против хаттов; сам он с еще большим войском нападает на марсов, недавно передавшийся римлянам вождь которых Малловенд сообщил, что зарытый в находящейся поблизости роще орел одного из легионов Квинтилия Вара охраняется ничтожными силами. Туда немедленно был выслан отряд с предписанием отвлечь неприятеля на себя, и другой - чтобы, обойдя его с тыла, выкопать орла из земли; и тем и другим сопутствовала удача. Тем решительнее Цезарь устремляется внутрь страны, опустошает ее. истребляет врага, не смевшего сойтись в открытом бою или если кое-где и оказывавшего сопротивление, тотчас же разбиваемого и никогда, как стало известно от пленных, не трепетавшего так перед римлянами. Ибо они, как утверждали марсы, непобедимы и не могут быть сломлены никакими превратностями: ведь, потеряв флот, лишившись оружия, усеяв берега трупами лошадей и людей, они с той же доблестью и тем же упорством и как будто в еще большем числе вторглись в их земли |
| [26] Reductus inde in hiberna miles, laetus animi quod adversa marls expeditione prospera pensavisset. addidit munificentiam Caesar, quantum quis damni professus erat exsolvendo. nec dubium habebatur labare hostis petendaeque pacis consilia sumere, et si proxima aestas adiceretur, posse bellum patrari. sed crebris epistulis Tiberius monebat rediret ad decretum triumphum: satis iam eventuum, satis casuum. prospera illi et magna proelia: eorum quoque meminisset, quae venti et fluctus, nulla ducis culpa, gravia tamen et saeva damna intulissent. se novies a divo Augusto in Germaniam missum plura consilio quam vi perfecisse. sic Sugambros in deditionem acceptos, sic Suebos regemque Maroboduum pace obstrictum. posse et Cheruscos ceterasque rebellium gentis, quoniam Romanae ultioni consultum esset, internis discordiis relinqui. precante Germanico annum efficiendis coeptis, acrius modestiam eius adgreditur alterum consulatum offerendo cuius munia praesens obiret. simul adnectebat, si foret adhuc bellandum, relinqueret materiem Drusi fratris gloriae, qui nullo tum alio hoste non nisi apud Germanias adsequi nomen imperatorium et deportare lauream posset. haud cunctatus est ultra Germanicus, quamquam fingi ea seque per invidiam parto iam decori abstrahi intellegeret. | 26. После этого воины были отведены в зимние лагери, и у них было радостно на душе оттого, что несчастье на море они уравновесили удачным походом. Воодушевил их и Цезарь своею щедростью, возместив каждому заявленный им урон. Было очевидно, что неприятель пал духом и склоняется к решению просить мира и что нужно еще одно лето, и тогда можно будет закончить войну. Но Тиберий в частых письмах напоминал Германику, чтобы тот прибыл в Рим и отпраздновал дарованный ему сенатом триумф. Довольно уже успехов, довольно случайностей. Он дал счастливые и большие сражения, но не должен забывать, что ветры и бури, без вины полководца, причинили жестокий и тяжелый ущерб. Божественный Август девять раз посылал самого Тиберия в Германию, и благоразумием он добился там большего, нежели силою. Именно так были им подчинены отдавшиеся под власть римлян сугамбры и укрощены мирным договором свебы и царь Маробод. И херусков, и остальные непокорные племена, после того как римляне им должным образом отмстили, можно предоставить их собственным междоусобицам и раздорам. В ответ на просьбу Германика дать ему год для завершения начатого Тиберий еще настойчивее пытается разжечь в нем тщеславие, предлагая ему консульство на второй срок, с тем чтобы свои обязанности он отправлял лично и находясь в Риме. К этому Тиберий добавлял, что если все еще необходимо вести войну, то пусть Германик оставит и своему брату Друзу возможность покрыть себя славою, так как при отсутствии в то время других врагов он только в Германии может получить императорский титул и лавровый венок. И Германик не стал дольше медлить, хотя ему было ясно, что все это вымышленные предлоги и что его желают лишить уже добытой им славы только из зависти. |
| [27] Sub idem tempus e familia Scriboniorum Libo Drusus defertur moliri res novas. eius negotii initium, ordinem, finem curatius disseram, quia tum primum reperta sunt quae per tot annos rem publicam exedere. Firmius Catus senator, ex intima Libonis amicitia, invenem inprovidum et facilem inanibus ad Chaldaeorum promissa, magorum sacra, somniorum etiam interpretes impulit, dum proavom Pompeium, amitam Scriboniam, quae quondam Augusti coniunx fuerat, consobrinos Caesares, plenam imaginibus domum ostentat, hortaturque ad luxum et aes alienum, socius libidinum et necessitatum, quo pluribus indiciis inligaret. | 27. В это же время на Либона Друза из рода Скрибониев поступил донос, обвинявший его в подготовке государственного переворота. О возникновении, ходе и окончании этого дела я расскажу подробнее, так как тогда впервые проявилось то зло, которое столько лет разъедало государство. Сенатор Фирмий Кат, один из ближайших друзей Либона, склонил этого недальновидного и легковерного юношу к увлечению предсказаниями халдеев, таинственными обрядами магов и снотолкователями; настойчиво напоминая ему, что Помпей - его прадед, Скрибония, некогда жена Августа, - тетка. Цезари - двоюродные братья и что его дом полон изображений прославленных предков, он, соучаствуя в его разгульном образе жизни и помогая ему в добывании взаймы денег, всячески побуждал его к роскошеству и вводил в долги, чтобы собрать возможно больше изобличающих его улик. |
| [28] Vt satis testium et qui servi eadem noscerent repperit, aditum ad principem postulat, demonstrato crimine et reo per Flaccum Vescularium equitem Romanum, cui propior cum Tiberio usus erat. Caesar indicium haud aspernatus congressus abnuit: posse enim eodem Flacco internuntio sermones commeare. atque interim Libonem ornat praetura, convictibus adhibet, non vultu alienatus, non verbis commotior (adeo iram condiderat); cunctaque eius dicta factaque, cum prohibere posset, scire malebat, donec Iunius quidam, temptatus ut infernas umbras carminibus eliceret, ad Fulcinium Trionem indicium detulit. celebre inter accusatores Trionis ingenium erat avidumque famae malae. statim corripit reum, adit consules, cognitionem senatus poscit. et vocantur patres, addito consultandum super re magna et atroci. | 28. Найдя достаточное число свидетелей и хорошо осведомленных рабов, он начинает домогаться свидания с принцепсом, предварительно сообщив ему через римского всадника Флакка Вескулария, имевшего доступ к Тиберию, о преступлении и виновном в нем. Отнюдь не отвергая доноса, Цезарь все же отказался встретиться с Катом: ведь они могут общаться при посредстве того же Флакка. Между тем Тиберий жалует Либона претурой, допускает на свои пиршества, разговаривает с ним, не меняясь в лице и ни словом не выказывая своего раздражения - так глубоко затаил он гнев! И хотя он легко мог сдержать Либона, Тиберий выжидает, предпочитая знать все его слова и дела, пока некий Юний, которого Либон попросил вызвать заклятиями тени из подземного царства, не донес об этом Фульцинию Триону. Этот Трион среди обвинителей слыл выдающимся и дорожил своей недоброю славой. Он тотчас же берет на себя обвинение, отправляется к консулам, требует, чтобы сенат произвел расследование. И сенаторы созываются на заседание, оповещенные о том, что предстоит рассмотреть важное и ужасное дело |
| [29] Libo interim veste mutata cum primoribus feminis circumire domos, orare adfinis, vocem adversum pericula poscere, abouentibus cunctis, cum diversa praetenderent, eadem formidine. die senatus metu et aegritudine fessus, sive, ut tradidere quidam, simulato morbo, lectica delatus ad foris curiae innisusque fratri et manus ac supplices voces ad Tiberium tendens immoto eius vultu excipitur. mox libellos et auctores recitat Caesar ita moderans ne lenire neve asperare crimina videretur. | 29. Между тем в траурной одежде, в сопровождении знатных женщин Либон ходит из дома в дом, упрашивает родственников, ищет у них поддержки против грозящей ему опасности, но под разными предлогами, а в действительности вследствие все той же боязни ему повсюду в этом отказывают. В день сенатского заседания его, измученного страхом и телесным недугом или, как утверждали некоторые, притворившегося больным, доставляют на носилках к дверям курии, и он, опираясь на брата, протягивает руки и обращает слова мольбы к Тиберию, но тот встречает его с окаменевшим лицом. Затем Цезарь оглашает доносы и вызывает свидетелей, стараясь показать, что он беспристрастно относится к обвинениям, не смягчая и не отягощая их. |
| [30] Accesserant praeter Trionem et Catum accusatores Fonteius Agrippa et C. Vibius , certabantque cui ius perorandi in reum daretur, donec Vibius, quia nec ipsi inter se concederent et Libo sine patrono introisset, singillatim se crimina obiecturum professus, protulit libellos vaecordes adeo ut consultaverit Libo an habiturus foret opes quis viam Appiam Brundisium usque pecunia operiret. inerant et alia huiusce modi stolida vana, si mollius acciperes, misemuda. uni tamen libello manu Libonis nominibus Caesarum aut senatorum additas atrocis vel occultas notas accusator arguebat. negante reo adgnoscentis servos per tormenta interrogari placuit. et quia vetere senatus consulto quaestio in caput domini prohibebatur, callidus et novi iuris repertor Tiberius mancipari singulos actori publico iubet, scilicet ut in Libonem ex servis salvo senatus consulto quaereretur. ob quae posterum diem reus petivit domumque digressus extremas preces P. Quirinio propinquo suo ad principem mandavit. | 30. К Триону и Кату присоединились в качестве обвинителей также Фонтей Агриппа и Гай Вибий, и у них возник спор, кому должно быть предоставлено право произнесения обвинительной речи, пока наконец Вибий не заявил, что, поскольку они не смогли между собою договориться и Либон явился в суд без защитника, он по отдельности изложит обвинения, после чего предъявил письма Либона, настолько нелепые, что в одном из них, например, им задавался магам вопрос, будет ли он настолько богат, чтобы покрыть деньгами Аппиеву дорогу вплоть до Брундизия. За этим письмом следовали другие, столь же глупые и вздорные, а если отнестись к ним снисходительнее - в высшей степени жалкие. Было, однако, и такое письмо, в котором, по утверждению обвинителя, возле имен Цезарей и некоторых сенаторов рукою Либона были добавлены зловещие или таинственные и непонятные знаки. И так как подсудимый отрицал, что это сделано им, было решено допросить под пыткою принадлежавших ему и свидетельствовавших против него рабов. Однако старинным сенатским постановлением воспрещалось пытать рабов, когда дело шло о жизни или смерти их господина, и искусный изобретатель судебных новшеств Тиберий повелел казначейству приобрести через своего представителя нескольких рабов Либона, дабы их можно было подвергнуть допросу под пыткою, не нарушая сенатского постановления. Вследствие этого обвиняемый попросил отложить на день разбирательство его дела и, возвратившись домой, через своего родственника Публия Квириния обратился к принцепсу с просьбою о прощении. |
| [31] Responsum est ut senatum rogaret. cingebatur interim milite domus, strepebant etiam in vestibulo ut audiri, ut aspici possent, cum Libo ipsis quas in novissimam voluptatem adhibuerat epulis excruciatus vocare percussorem, prensare servorum dextras, inserere gladium. atque illis, dum trepidant, dum refugiunt, evertentibus adpositum cum mensa lumen, feralibus iam sibi tenebris duos ictus in viscera derexit. ad gemitum conlabentis adcurrere liberti, et caede visa miles abstitit. accusatio tamen apud patres adseveratione eadem peracta, iuravitque Tiberius petiturum se vitam quamvis nocenti, nisi voluntariam mortem properavisset. | 31. Ему было отвечено, чтобы свое ходатайство он направил сенату. Между тем дом его окружили воины; они толпились у самого входа, так что их можно было и слышать, и видеть, и тогда Либон, измученный пиршеством, которым он пожелал насладиться в последний раз, начинает призывать, чтобы кто-нибудь поразил его насмерть, хватает рабов за руки, протягивает им меч, а они, трепеща от страха, разбегаясь от него в разные стороны, опрокидывают находившийся на столе светильник, и в уже объявшей его как бы могильной тьме он двумя ударами пронзил свои внутренности. На стон, который он издал падая, сбежались вольноотпущенники, между тем как воины, увидев, что он мертв, удалились. Однако в сенате дело Либона разбиралось с прежним рвением; ему был вынесен обвинительный приговор, и Тиберий поклялся, что попросил бы сохранить ему жизнь, сколь бы виновным он ни был, если бы он сам не избрал добровольную смерть. |
| [32] Bona inter accusatores dividuntur, et praeturae extra ordinem datae iis qui senatorii ordinis erant. tunc Cotta Messalinus, ne imago Libonis exequias posterorum comitaretur, censuit, Cn. Lentulus, ne quis Scribonius cognomentum Drusi adsumeret. supplicationum dies Pomponii Flacci sententia constituti, dona Iovi, Marti, Concordiae, utque idumn Septembrium dies, quo se Libo interfecerat, dies festus haberetur, L. Piso et Gallus Asinius et Papius Mutilus et L. Apronius decrevere; quorum auctoritates adulationesque rettuli ut sciretur vetus id in re publica malum. facta et de mathematicis magisque Italia pellendis senatus consulta; quorum e numero L. Pituanius saxo deiectus est, in P. Marcium consules extra portam Esquilinam, cum classicum canere iussissent, more prisco advertere. | 32. Имущество Либона было поделено между его обвинителями, и тем из них, кто принадлежал к сенаторскому сословию, вне установленного порядка были даны претуры. Тогда же Котта Мессалин предложил, чтобы на похоронах потомков Либона его изображение не допускалось к участию в шествии, а Гней Лентул - чтобы никто из рода Скрибониев не принимал фамильное имя Друз. По предложению Помпония Флакка были назначены дни благодарственных молебствий богам, а решения о дарах Юпитеру, Марсу, Согласию и о том, чтобы день сентябрьских ид, в который Либон покончил самоубийством, отныне считался праздничным, добились Луций Пизон, Галл Азиний, Папий Мутил и Луций Апроний; я остановился на этих угодливых предложениях, чтобы показать, сколь давнее это зло в нашем государстве. Были приняты также сенатские постановления об изгнании из Италии астрологов и магов; из их числа Луций Питуаний был сброшен с Тарпейской скалы, а Публия Марция консулы, повелев трубить в трубы, предали за Эсквилинскими воротами казни принятым в старину способом. |
| [33] Pro atus die multa in luxum civitatis dicta a Q. Haterio consulari, Octavio Frontone praetura functo; decretumque ne vasa auro solida ministrandis cibis fierent, ne vestis serica viros foedaret. excessit Fronto ac postulavit modum argento, supellectili, familiae: erat quippe adhuc frequens senatoribus, si quid e re publica crederent, loco sententiae promere. contra Gallus Asinius disseruit: auctu imperii adolevisse etiam privatas opes, idque non novum, sed e vetustissimis moribus: aliam apud Fabricios, aliam apud Scipiones pecuniam; et cuncta ad rem publicam referri, qua tenui angustas civium domos, postquam eo magnificentiae venerit, gliscere singulos. neque in familia et argento quaeque ad usum parentur nimium aliquid aut modicum nisi ex fortuna possidentis. distinctos senatus et equitum census, non quia diversi natura, sed ut locis ordinibus dignationibus antistent, ita iis quae ad requiem animi aut salubritatem corporum parentur, nisi forte clarissimo cuique pluris curas, maiora pericula subeunda, delenimentis curarum et periculorum carendum esse. facilem adsensum Gallo sub nominibus honestis confessio vitiorum et similitudo audientium dedit. adiecerat et Tiberius non id tempus censurae nec, si quid in moribus labaret, defuturum corrigendi auctorem. | 33. На следующем заседании сената пространно говорили против распространившейся в государстве роскоши бывший консул Квит Гатерий и бывший претор Октавий Фронтон, и было принято постановление, воспрещавшее употреблять на пирах массивную золотую посуду и унижать мужское достоинство шелковыми одеждами. Фронтон шел и дальше, требуя установить предельную меру для домашнего серебра, утвари и проживающих при доме рабов (ведь тогда у сенаторов еще было в обычае высказываться, когда подходила их очередь голосовать, обо всем, что они считали существенным для общего блага). Но против этого выступил с возражениями Азиний Галл: с увеличением государства возросли и частные средства, и в этом нет ничего нового, так повелось с древнейших времен: одно состояние было у Фабрициев, иное у Сципионов; все соотносится с общественным достоянием; если оно скромно, тесны и дома граждан, но, после того как оно достигло такого великолепия, богатеет и каждый в отдельности. А что касается количества находящихся при доме рабов, серебра и всего прочего, приобретаемого для удовлетворения наших потребностей, то чрезмерное или умеренное определяется здесь только одним: совместимо ли оно с возможностями владельца. Имущественные цензы сената и всадников выше не потому, что они по природе отличаются от остальных граждан, но для того, чтобы, имея преимущество в местах, звании и общественном положении, они располагали им также и в том, что необходимо для душевного удовлетворения и телесного здоровья, если только людей, наиболее выдающихся, которые должны брать на себя больше забот и подвергаться большим опасностям, чем кто бы то ни было, не следует лишать средств, приносящих смягчение этих забот и опасностей. Признание за пороками права называться благопристойными именами и приверженность к ним со стороны слушателей легко доставили Галлу общую поддержку. Да и Тиберий добавил, что дальнейшие ограничения в роскоши несвоевременны, но, если нравы хоть в чем-нибудь пошатнутся, то найдется кому заняться их исправлением. |
| [34] Inter quae L. Piso ambitum fori, corrupta iudicia, saevitiam oratorum accusationes minitantium increpans, abire se et cedere urbe, victurum in aliquo abdito et longinquo rure testabatur; simul curiam relinquebat. commotus est Tiberius, et quamquam mitibus verbis Pisonem permulsisset, propinquos quoque eius impulit ut abeuntem auctoritate vel precibus tenerent. haud minus liberi doloris documentum idem Piso mox dedit vocata in ius Vrgulania, quam supra leges amicitia Augustae extulerat. nec aut Vrgulania optemperavit, in domum Caesaris spreto Pisone vecta, aut ille abscessit, quamquam Augusta se violari et imminui quereretur. Tiberius hactenus indulgere matri civile ratus, ut se iturum ad praetoris tribunal, adfuturum Vrgulaniae diceret, processit Palatio, procul sequi iussis militibus. spectabatur occursante populo compositus ore et sermonibus variis tempus atque iter ducens, donec propinquis Pisonem frustra coercentibus deferri Augusta pecuniam quae petebatur iuberet. isque finis rei, ex qua neque Piso inglorius et Caesar maiore fama fuit. ceterum Vrgulaniae potentia adeo nimia civitati erat ut testis in causa quadam, quae apud senatum tractabatur, venire dedignaretur: missus est praetor qui domi interrogaret, cum virgines Vestales in foro et iudicio audiri, quotiens testimonium dicerent, vetus mos fuerit. | 34. На этом заседании выступил и Луций Пизон, который обрушился на происки при ведении общественных дел, на подкупность судов, на дерзость ораторов, угрожающих обвинениями, и заявил, что он удаляется и покидает Рим, чтобы поселиться в глухой и дальней деревне; закончив речь, он направился к выходу из сената. Это взволновало Тиберия, и, хотя ему удалось успокоить Пизона ласковыми словами, он, сверх того, обратился к его родственникам и близким, чтобы они удерживали его своим влиянием или просьбами. Вскоре тот же Пизон с неменьшей свободой проявил свое недовольство существующими порядками, вызвав на суд Ургуланию, которую дружба Августы поставила выше законов. Ургулания, пренебрегая Пизоном и не явившись на вызов, отправилась во дворец Цезаря, но и Пизон не отступился от своего иска, несмотря на жалобы Августы, что ее преследуют и унижают. Тиберий, полагая, что ему следует пойти навстречу пожеланиям матери хотя бы открытым заявлением, что он отправится к трибуналу претора и окажет поддержку Ургулании, вышел из дворца, повелев воинам следовать за ним в некотором отдалении. Встречный народ мог наблюдать, как, затевая с бесстрастным лицом безразличные разговоры, он всячески тянул время и медлил в пути, пока Августа не приказала внести причитавшиеся с Ургулании деньги, так как попытки родственников Пизона убедить его отказаться от своих притязаний оказались напрасными. Так и закончилось это дело, из которого и Пизон вышел не посрамленным, и Цезарь с вящею для себя славою. Все же могущество Ургулании было настолько неодолимым для должностных лиц, что, являясь свидетельницей в каком-то деле, которое разбиралось в сенате, она не пожелала туда явиться; к ней пришлось послать претора, допросившего ее на дому, хотя, в соответствии с давним обыкновением, всякий раз как весталкам требовалось свидетельствовать, их выслушивали на форуме или в суде. |
| [35] Res eo anno prolatas haud referrem, ni pretium foret Cn. Pisonis et Asinii Galli super eo negotio diversas sententias noscere. Piso, quamquam afuturum se dixerat Caesar, ob id magis agendas censebat, ut absente principe senatum et equites posse sua munia sustinere decorum rei publicae foret. Gallus, quia speciem libertatis Piso praeceperat, nihil satis inlustre aut ex dignitate populi Romani nisi coram et sub oculis Caesaris, eoque conventum Italiae et adfluentis provincias praesentiae eius servanda dicebat. audiente haec Tiberio ac silente magnis utrimque contentionibus acta, sed res dilatae. | 35. Я не стал бы рассказывать, что разбирательство дел, подлежащих суду сената, было в этом году отложено, если бы не считал заслуживающими упоминания противоположные мнения, высказанные по этому вопросу Гнеем Пизоном и Азинием Галлом. Пизон полагал, что, хотя Цезарь, как он сам сообщил, будет в отъезде, эти дела тем более должны быть подвергнуты рассмотрению и что государству послужит к чести, если сенат и всадники, несмотря на отсутствие принцепса, смогут отправлять возложенные на них обязанности. Галл, которого Пизон опередил в показном свободолюбии, настаивал, напротив, на том, что без Цезаря и не у него на глазах не может быть ничего блистательного и возвеличивающего римский народ, и поэтому нужно повременить с разбирательством дел, на которое соберется вся Италия и стекутся провинции, до его возвращения. Тиберий все это слушал, сохраняя молчание, хотя обе стороны спорили с большою горячностью; разбирательство дел все же было отложено. |
| [36] Et certamen Gallo adversus Caesarem exortum est. nam censuit in quinquennium magistratuum comitia habenda, utque legionum legati, qui ante praeturam ea militia fungebantur, iam tum praetores destinarentur, princeps duodecim candidatos in annos singulos nominaret. haud dubium erat eam sententiam altius penetrare et arcana imperii temptari. Tiberius tamen, quasi augeretur potestas eius, disseruit: grave moderationi suae tot eligere, tot differre. vix per singulos annos offensiones vitari, quamvis repulsam propinqua spes soletur: quantum odii fore ab iis qui ultra quinquennium proiciantur? unde prospici posse quae cuique tam longo temporis spatio mens, domus, fortuna? superbire homines etiam annua designatione: quid si honorem per quinquennium agitent? quinquiplicari prorsus magistratus, subverti leges, quae sua spatia exercendae candidatorum industriae quaerendisque aut potiundis honoribus statuerint. favorabili in speciem oratione vim imperii tenuit. | 36. У Галла возник спор с Цезарем. Он предложил избирать высших должностных лиц сразу на пятилетие, так, чтобы легаты, начальствовавшие над легионами и занимавшие в войсках эту должность до получения ими претуры, уже заранее были избираемы в преторы и чтобы принцепс ежегодно называл двенадцать своих кандидатов. Не было ни малейших сомнений, что предложенные им новшества метят гораздо глубже и затрагивают самую сущность единодержавия. Однако Тиберий, словно дело шло о возвеличении его власти, возражал Галлу следующим образом: для его скромных способностей непосильно выдвигать или отклонять столько кандидатур. Даже при выборах на один год едва удается не нанести кому-либо обиды, хотя потерпевший неудачу в данном году может легко утешиться надеждами на успех в следующем; сколько же неприязни возникнет среди тех, чье избрание будет отложено на целое пятилетие? И разве можно предвидеть, какими будут по истечении столь долгого промежутка времени образ мыслей, домашние обстоятельства и состояние у каждого заранее избранного? Люди проникаются высокомерием даже при избрании за год вперед; чего же можно от них ожидать, если своей должностью они будут кичиться в течение пятилетия? Все это означает не больше, не меньше как пятикратное увеличение числа высших должностных лиц, как ниспровержение действующих законов, установивших для соискателей определенные сроки, в течение которых они должны показать себя достойными своих притязаний, быть включенными в число кандидатов и вступить в должность. При помощи этой по видимости заслуживающей одобрения речи Тиберий сохранил за собой безраздельную власть |
| [37] Censusque quorundam senatorum iuvit. quo magis mirum fuit quod preces Marci Hortali, nobilis iuvenis, in paupertate manifesta superbius accepisset. nepos erat oratoris Hortensii, inlectus a divo Augusto liberalitate decies sestertii ducere uxorem, suscipere liberos, ne clarissima familia extingueretur. igitur quattuor filiis ante limen curiae adstantibus, loco sententiae, cum in Palatio senatus haberetur, modo Hortensii inter oratores sitam imaginem modo Augusti intuens, ad hunc modum coepit: 'patres conscripti, hos, quorum numerum et pueritiam videtis, non sponte sustuli sed quia princeps monebat; simul maiores mei meruerant ut posteros haberent. nam ego, qui non pecuniam, non studia populi neque eloquentiam, gentile domus nostrae bonum, varietate temporum accipere vel parare potuissem, satis habebam, si tenues res meae nec mihi pudori nec cuiquam oneri forent. iussus ab imperatore uxorem duxi. en stirps et progenies tot consulum, tot dictatorum. nec ad invidiam ista sed conciliandae misericordiae refero. adsequentur florente te, Caesar, quos dederis honores: interim Q. Hortensii pronepotes, divi Augusti alumnos ab inopia defende.' | 37. Некоторым сенаторам он помог восполнить их состояние до уровня, требуемого законом. Тем более непонятно, почему просьбу Марка Гортала, молодого человека знатного рода, пребывавшего в явной нужде, он встретил с открытой неприязнью. Гортал, внук оратора Квинта Гортензия, был склонен щедростью божественного Августа, который пожаловал ему миллион сестерциев, взять жену и вырастить детей, чтобы не угас столь прославленный род. Итак, поставив своих четырех сыновей у порога курии, Гортал, когда до него дошла очередь голосовать (на этот раз сенат заседал во дворце), устремляя взгляд то на изображение Квинта Гортензия, находившееся среди изображений ораторов, то на изображение Августа, начал речь таким образом: "Почтеннейшие сенаторы, тех, число и малолетство которых вы воочию видите, я вырастил не по своей воле, но потому, что таково было желание принцепса: да и предки мои заслужили, чтобы у них были потомки, ибо я, из-за превратности обстоятельств не имевший возможности ни унаследовать, ни достигнуть - ни богатства, ни народного расположения, ни красноречия, этого исконного достояния нашего рода, был бы доволен своею судьбой, если бы моя бедность не покрывала меня позором и не была в тягость другим. Я женился по повелению императора. Вот потомство и отпрыски стольких консулов, стольких диктаторов. Я вспоминаю об этом не из тщеславия, но чтобы привлечь сострадание. В твое правление, Цезарь, они получат от тебя почетные должности, которыми ты их соблаговолишь одарить; а пока спаси от нищеты правнуков Квинта Гортензия и тех, к кому благоволил божественный Август!". |
| [38] Inclinatio senatus incitamentum Tiberio fuit quo promptius adversaretur, his ferme verbis usus: 'si quantum pauperum est venire huc et liberis suis petere pecunias coeperint, singuli numquam exsatiabuntur, res publica deficiet. nec sane ideo a maioribus concessum est egredi aliquando relationem et quod in commune conducat loco sententiae proferre, ut privata negotia et res familiaris nostras hic augeamus, cum invidia senatus et principum, sive indulserint largitionem sive abnuerint. non enim preces sunt istud, sed efflagitatio, intempestiva quidem et inprovisa, cum aliis de rebus convenerint patres, consurgere et numero atque aetate liberum suorum urgere modestiam senatus, eandem vim in me transmittere ac velut perfringere aerarium, quod si ambitione exhauserimus, per scelera supplendum erit. dedit tibi, Hortale, divus Augustus pecuniam, sed non conpellatus nec en lege ut semper daretur. languescet alioqui industria, intendetur socordia, si nullus ex se metus aut spes, et securi omnes aliena subsidia expectabunt, sibi ignavi, nobis graves.' haec atque talia, quamquam cum adsensu audita ab iis quibus omnia principum, honesta atque inhonesta, laudare mos est, plures per silentium aut occultum murmur excepere. sensitque Tiberius; et cum paulum reticuisset, Hortalo se respondisse ait: ceterum si patribus videretur, daturum liberis eius ducena sestertia singulis, qui sexus virilis essent. egere alii grates: siluit Hortalus, pavore an avitae nobilitatis etiam inter angustias fortunae retinens. neque miseratus est posthac Tiberius, quamvis domus Hortensii pudendam ad inopiam delaberetur. | 38. Благожелательность сената к Горталу повела лишь к тому, что Тиберий тем резче обрушился на него, высказавшись примерно в таких словах: "Если все бедняки, сколько их ни есть, станут являться сюда и выпрашивать для своих детей деньги, то никто из них никогда не насытится, а государство между тем впадет в нищету. И, конечно, не для того дозволено нашими предками отвлекаться порою от обсуждаемого предмета и вместо подачи голоса высказывать клонящиеся к общему благу суждения, чтобы мы устраивали здесь наши дела и умножали свои состояния, навлекая на сенат и принцепсов неприязнь, снисходят ли они к просьбе или отказывают в ней. Ведь это - не просьба, а вымогательство, несвоевременное и неожиданное, подниматься со своего места, когда сенаторы собрались для обсуждения совсем иных дел, и давить на добрые чувства сената числом и малолетством своих детей, применять то же насилие и надо мною и как бы взламывать государственную сокровищницу, пополнить которую, если мы опустошим ее своими искательствами, можно будет лишь преступлениями. Да, божественный Август даровал тебе, Гортал, деньги, но он сделал это по доброй воле и не беря на себя обязательства, что они будут выдаваться тебе и впредь. Притом же иссякнет старательность и повсюду распространится беспечность, если основание для своих опасений или надежд никто не будет видеть в себе самом, но все станут беззаботно ждать помощи со стороны, бесполезные для себя, а нам - в тягость". Это и прочее в том же роде, хотя и выслушанное с одобрением теми, у кого в обычае восхвалять все, что исходит от принцепсов, будь оно честным или бесчестным, большинство восприняло в молчании или с глухим ропотом. Тиберий это почувствовал и, немного помедлив, сказал, что таково его мнение по делу Гортала, но, если сенаторы пожелают, он выдаст его детям мужского пола по двести тысяч сестерциев каждому. Сенаторы стали изъявлять Тиберию благодарность, но Гортал молчал, то ли от волнения, то ли, несмотря на жалкие свои обстоятельства, сохраняя унаследованное от предков душевное благородство. Позднее Тиберий больше не проявлял к его семье сострадания, хотя род Гортензиев и впал в позорную нищету. |
| [39] Eodem anno mancipii unius audacia, ni mature subventum foret, discordiis armisque civilibus rem publicam perculisset. Postumi Agrippae servus, nomine Clemens, comperto fine Augusti pergere in insulam Planasiam et fraude aut vi raptum Agrippam ferre ad exercitus Germanicos non servili animo concepit. ausa eius inpedivit tarditas onerariae navis: atque interim patrata caede ad maiora et magis praecipitia conversus furatur cineres vectusque Cosam Etruriae promunturium ignotis locis sese abdit, donec crinem barbamque promitteret: nam aetate et forma haud dissimili in dominum erat. tum per idoneos et secreti eius socios crebrescit vivere Agrippam, occultis primum sermonibus, ut vetita solent, mox vago rumore apud inperitissimi cuiusque promptas auris aut rursum apud turbidos eoque nova cupientis. atque ipse adire municipia obscuro diei, neque propalam aspici neque diutius isdem locis, sed quia veritas visu et mora, falsa festinatione et incertis valescunt, relinquebat famam aut praeveniebat. | 39. В том же году дерзость одного раба могла бы, не будь своевременно приняты меры, привести к смуте и гражданской войне и потрясти государство. Раб Агриппы Постума по имени Клемент, узнав о кончине Августа, задумал с несвойственной рабской душе отвагою отплыть на остров Планазию и, похитив там силою или обманом Агриппу, доставить его затем к войску, стоявшему против германцев. Осуществлению его замысла помешала медлительность торгового судна, и расправа над Агриппой была совершена. Тогда Клемент, решившись на еще большее и более дерзновенное, выкрадывает его прах и, перебравшись на мыс в Этрурии Козу, скрывается в уединенных местах, пока у него не отросли волосы и борода; а внешностью и годами он был похож на своего господина. Затем, при посредстве сообщников, пригодных для этого и знающих его тайну, он распространяет слух, что Агриппа жив, о чем сначала они говорят с осторожностью, как это обычно бывает, когда речь заходит о чем-нибудь недозволенном, а затем широко и открыто перед людьми бесхитростными и легковерными, готовыми ловить их слова, или недовольными существующими порядками и жаждавшими поэтому перемен. Клемент и сам, после того как стемнеет, посещал муниципии, избегая, однако, показываться на людях и нигде подолгу не оставаясь, и так как истина утверждает себя доступностью взорам и временем, а ложь - неопределенностью и суетливостью, он здесь оставлял по себе молву, а там упреждал ее. |
| [40] Vulgabatur interim per Italiam servatum munere deum Agrippam, credebatur Romae; iamque Ostiam invectum multitudo ingens, iam in urbe clandestini coetus celebrabant, cum Tiberium anceps cura distrahere, vine militum servum suum coerceret an inanem credulitatem tempore ipso vanescere sineret: modo nihil spernendum, modo non omnia metuenda ambiguus pudoris ac metus reputabat. postremo dat negotium Sallustio Crispo. ille e clientibus duos (quidam milites fuisse tradunt) deligit atque hortatur, simulata conscientia adeant, offerant pecuniam, fidem atque pericula polliceantur. exequuntur ut iussum erat. dein speculati noctem incustoditam, accepta idonea manu, vinctum clauso ore in Palatium traxere. percontanti Tiberio quo modo Agrippa factus esset respondisse fertur 'quo modo tu Caesar.' ut ederet socios subigi non potuit. nec Tiberius poenam eius palam ausus, in secreta Palatii parte interfici iussit corpusque clam auferri. et quamquam multi e domo principis equitesque ac senatores sustentasse opibus, iuvisse consiliis dicerentur, haud quaesitum. | 40. Между тем по всей Италии распространился слух, что попечением богов Агриппа спасся от гибели; верили этому и в Риме: уже в народе шли толки о его прибытии в Остию, уже в городе происходили тайные сборища, а Тиберий, озабоченный и встревоженный, все еще метался между двумя решениями, обуздать ли своего раба военною силой или выждать, чтобы этот нелепый слух со временем рассеялся сам собою: колеблясь между стыдом и страхом, он то утверждался в мысли, что нельзя пренебрегать никакими мерами, то - что не подобает всего бояться. Наконец, он поручает Саллюстию Криспу взяться за это дело. Тот выбирает из своих клиентов двоих (по словам некоторых - воинов) и внушает им, чтобы, притворившись единомышленниками Клемента, они посетили его, предложили ему денег и уверили в своей преданности и готовности разделить с ним опасности. Они поступили как им было приказано. Затем, выждав ночь, когда он остался без всякой охраны, и взяв с собою достаточно сильный отряд, они связали Клемента и, заткнув ему рот кляпом, доставили во дворец. Рассказывают, что на вопрос Тиберия, как же он стал Агриппою, Клемент ответил: "Так же, как ты - Цезарем". Его не смогли принудить выдать сообщников. И Тиберий, не решившись открыто казнить Клемента, повелел умертвить его в одном из глухих помещений дворца, а труп тайно вынести. И хотя говорили, что многие придворные, а также всадники и сенаторы снабжали Клемента средствами и помогали ему советами, дальнейшего расследования произведено не было. |
| [41] Fine anni arcus propter aedem Saturni ob recepta signa cum Varo amissa ductu Germanici, auspiciis Tiberii, et aedes Fortis Fortunae Tiberim iuxta in hortis, quos Caesar dictator populo Romano legaverat, sacrarium genti Iuliae effigiesque divo Augusto apud Bovillas dicantur. C. Caelio L. Pomponio consulibus Germanicus Caesar a. d. VII. Kal. Iunias triumphavit de Cheruscis Chattisque et Angrivariis quaeque aliae nationes usque ad Albim colunt. vecta spolia, captivi, simulacra montium, fluminum, proeliorum; bellumque, quia conficere prohibitus erat, pro confecto accipiebatur. augebat intuentium visus eximia ipsius species currusque quinque liberis onustus. sed suberat occulta formido, reputantibus haud prosperum in Druso patre eius favorem vulgi, avunculum eiusdem Marcellum flagrantibus plebis studiis intra inventam ereptum, brevis et infaustos populi Romani amores. | 41. В конце года близ храма Сатурна была освящена арка по случаю возвращения потерянных при гибели Вара значков, отбитых под начальством Германика при верховном руководстве Тиберия; на берегу Тибра, в садах, завещанных народу диктатором Цезарем, был также освящен храм в честь богини Фортуны, а в Бовиллах - святилище рода Юлиев и статуя божественному Августу. В консульство Гая Целия и Луция Помпония, в седьмой день до июньских календ, Цезарь Германик справил триумф над херусками, хаттами, ангривариями и другими народами, какие только ни обитают до реки Альбис. Везли добычу, картины, изображавшие горы, реки, сражения; вели пленных; и хотя Тиберий не дал Германику закончить войну, она была признана завершенной. Особенно привлекали взоры зрителей прекрасная внешность самого полководца и колесница, в которой находилось пятеро его детей. Многие, однако, испытывали при этом затаенные опасения, вспоминая, что всеобщее поклонение не принесло счастья его отцу Друзу, что его дядя Марцелл еще совсем молодым был похищен смертью у горячей народной преданности; что недолговечны и несчастливы любимцы римского народа. |
| [42] Ceterum Tiberius nomine Germanici trecenos plebi sestertios viritim dedit seque collegam consulatui eius destinavit. nec ideo sincerae caritatis fidem adsecutus amoliri iuvenem specie honoris statuit struxitque causas aut forte oblatas arripuit. rex Archelaus quinquagesimum annum Cappadocia potiebatur, invisus Tiberio quod eum Rhodi agentem nullo officio coluisset. nec id Archelaus per superbiam omiserat, sed ab intimis Augusti monitus, quia florente Gaio Caesare missoque ad res Orientis intuta Tiberii amicitia credebatur. ut versa Caesarum subole imperium adeptus est, elicit Archelaum matris litteris, quae non dissimulatis filii offensionibus clementiam offerebae, si ad precandum veniret. ille ignarus doli vel, si intellegere crederetur, vim metuens in urbem properat; exceptusque immiti a principe et mox accusatus in senatu, non ob crimina quae fingebantur sed angore, simul fessus senio et quia regibus aequa, nedum infima insolita sunt, finem vitae sponte an fato implevit. regnum in provinciam redactum est, fructibusque eius levari posse centesimae vectigal professus Caesar ducentesimam in posterum statuit. per idem tempus Antiocho Commagenorum, Philopatore Cilicum regibus defunctis turbabantur nationes, plerisque Romanum, aliis regium imperium cupientibus; et provinciae Syria atque Iudaea, fessae oneribus, deminutionem tributi orabant. | 42. Впрочем, Тиберий роздал от имени Германика по триста сестерциев на человека и выдвинул себя ему в сотоварищи на время его консульства. Но не добившись этим веры в искренность своей любви и привязанности к Германику, он порешил удалить молодого человека под видом почестей и для этого измыслил уважительные причины или, быть может, ухватился за случайно представившиеся. Царь Архелай пятидесятый год владел Каппадокией и был ненавистен Тиберию, так как в бытность того на Родосе не оказал ему никакого внимания. Поступил же Архелай таким образом не из надменности, но вследствие предостережения приближенных Августа, ибо пока был в силе Гай Цезарь, посланный тогда на Восток для устроения дел, дружба с Тиберием считалась небезопасной. Завладев после пресечения рода Цезарей императорской властью, Тиберий заманил Архелая написанным Августой письмом, в котором, не умалчивая о нанесенных сыну обидах, она предлагала ему его милость, если он прибудет, чтобы ее испросить. И Архелай, не заподозрив коварства или опасаясь насильственных действий, если поймут, что он его разгадал, поспешил отправиться в Рим; неприязненно принятый принцепсом и затем обвиненный в сенате, он преждевременно завершил дни своей жизни, то ли по своей воле, то ли по велению рока, но не потому, чтобы сознавал за собой приписываемые ему мнимые преступления, а от охватившей его тревоги, старческого изнурения и оттого, что царям непривычно пребывать даже на положении равного, не говоря уже об униженном положении. Царство его было превращено в провинцию, и Цезарь, заявив, что доходы с нее позволяют снизить налог, составлявший до этого одну сотую с торгового оборота, повелел ограничиться в будущем одной двухсотой. Тем временем скончались Антиох, царь коммагенский, и Филопатор, царь киликийский, что вызвало среди их народов волнения, причем большинство выражало желание, чтобы ими правили римляне, а остальные - чтобы их собственные цари; тогда же провинции Сирия и Иудея, обремененные непомерно большими поборами, обратились с ходатайством о снижении податей. |
| [43] Igitur haec et de Armenia quae supra memoravi apud patres disseruit, nec posse motum Orientem nisi Germanici sapientia conponi: nam suam aetatem vergere, Drusi nondum satis adolevisse. tunc decreto patrum per missae Germanico provinciae quae mari dividuntur, maiusque imperium, quoquo adisset, quam iis qui sorte aut missu principis obtinerent sed Tiberius demoverat Syria Creticum Silanum, per adfinitatem conexam Germanico, quia Silani filia Neroni vetustissimo liberorum eius pacta erat, praefeceratque Cn. Pisonem, ingenio violentum et obsequii ignarum, insita ferocia a patre Pisone qui civili bello resurgentis in Africa partis acerrimo ministerio adversus Caesarem iuvit, mox Brutum et Cassium secutus concesso reditu petitione honorum abstinuit, donec ultro ambiretur delatum ab Augusto consulatum accipere. sed praeter patemos spiritus uxoris quoque Plancinae nobilitate et opibus accendebatur; vix Tiberio concedere, liberos eius ut multum infra despectare. nec dubium habebat se delectum qui Syriae imponeretur ad spes Germanici coercendas. credidere quidam data et a Tiberio occulta mandata; et Plancinam haud dubie Augusta monuit aemulatione muliebri Agrippinam insectandi divisa namque et discors aula erat tacitis in Drusum aut Germanicum studiis. Tiberius ut proprium et sui sanguinis Drusum fovebat: Germanico alienatio patrui amorem apud ceteros auxerat, et quia claritudine matemi generis anteibat, avum M. Antonium, avunculum Augustum ferens. contra Druso proavus eques Romanus Pomponius Atticus dedecere Claudiorum imagines videbatur: et coniunx Germanici Agrippina fecunditate ac fama Liviam uxorem Drusi praecellebat. sed fratres egregie concordes et proximorum certaminibus inconcussi. | 43. Итак, Тиберий выступил перед сенаторами с изложением всего этого, а также того, что я уже упоминал об Армении, утверждая, что со смутою на Востоке может справиться лишь мудрость Германика; ведь сам он уже в преклонных летах, а Друз еще не вполне достиг зрелого возраста. Тогда сенат вынес постановление, которым Германик назначался правителем всех заморских провинций, располагая, куда бы он ни направился, большею властью, нежели та, какою обычно наделялись избранные по жребию или назначенные по повелению принцепса. Вместе с тем Тиберий отстранил от управления Сирией Кретика Силана, связанного свойством с Германиком, так как дочь Силана была помолвлена с Нероном, старшим из сыновей Германика, и поставил на его место Гнея Пизона, человека неукротимого нрава, не способного повиноваться; эту необузданность он унаследовал от отца, того Пизона, который во время гражданской войны своею кипучей деятельностью немало помог в борьбе против Цезаря враждовавшей с ним партии, когда она снова поднялась в Африке, и который, примкнув затем к Бруту и Кассию, после того как получил разрешение возвратиться, упорно воздерживался от соискания государственных должностей, пока его не уговорили принять предложенное ему Августом консульство. Впрочем, помимо унаследованного им от отца духа строптивости, гордыня его находила для себя обильную пищу в знатности и богатстве его супруги Планцины; он едва подчинялся Тиберию, а к детям его относился с пренебрежением, ставя их много ниже себя. Он нисколько не сомневался, что Тиберий остановил на нем выбор и поставил во главе Сирии с тем, чтобы пресечь надежды Германика. Некоторые считали, что и Тиберий дал ему тайные поручения, но не подлежит сомнению то, что Августа, преследуя Агриппину женским соперничеством, восстановила против нее Планцину. Ибо весь двор был разделен на два противостоящих друг другу стана, молчаливо отдававших предпочтение или Германику, или Друзу. Тиберий благоволил к Друзу, так как тот был его кровным сыном; холодность дяди усиливала любовь к Германику со стороны всех остальных; этому же способствовало и то, что он стоял выше Друза знатностью материнского рода, имея своим дедом Марка Антония и двоюродным дедом - Августа. Напротив, прадед Друза Помпоний Аттик, простой римский всадник, считался недостойным родословной Клавдиев, да и супруга Германика Агриппина превосходила числом рожденных ею детей и доброю славой Ливию, жену Друза. Впрочем, братья жили в примерном согласии, и распри близких нисколько не отражались на их отношениях |
| [44] Nec multo post Drusus in Illyricum missus est ut suesceret militiae studiaque exercitus pararet; simul iuvenem urbano luxu lascivientem melius in castris haberi Tiberius seque tutiorem rebatur utroque filio legiones obtinente. sed Suebi praetendebantur auxilium adversus Cheruscos orantes; nam discessu Romanorum ac vacui externo metu gentis adsuetudine et tum aemulatione gloriae arma in se verterant. vis nationum, virtus ducum in aequo; set Maroboduum regis nomen invisum apud popularis, Arminium pro libertate bellantem favor habebat. | 44. Вскоре Друз был отправлен в Иллирию; это было сделано для того. чтобы он освоился с военною службой и снискал расположение войска; Тиберий считал, что молодого человека разумнее держать в лагере, вдали от соблазнов столичной роскоши, а вместе с тем что и сам он обеспечит себе большую безопасность, если легионы будут распределены между обоими его сыновьями. В качестве предлога Тиберий воспользовался просьбою свебов помочь им против херусков, ибо, после ухода римлян, избавившись от страха перед внешним врагом, оба племени, как это постоянно случается у германцев, а на этот раз борясь к тому же за первенство, обратили друг против друга оружие. Силы этих племен и доблесть властвовавших над ними вождей были равны; однако титул царя, который носил Маробод, был ненавистен его соплеменникам, тогда как Арминий, отстаивая свободу, находил повсюду сочувствие и поддержку. |
| [45] Igitur non modo Cherusci sociique eorum, vetus Arminii miles, sumpsere bellum, sed e regno etiam Marobodui Suebae gentes, Semnones ac Langobardi, defecere ad eum. quibus additis praepollebat, ni Inguiomerus cum manu clientium ad Maroboduum perfugisset, non aliam ob causam quam quia fratris filio iuveni patruus senex parere dedignabatur. deriguntur acies, pari utrimque spe, nec, ut olim apud Germanos, vagis incursibus aut disiectas per catervas: quippe longa adversum nos militia insueverant sequi signa, subsidiis firmari, dicta imperatorum accipere. ac tunc Arminius equo conlustrans cuncta, ut quosque advectus erat, reciperatam libertatem, trucidatas legiones, spolia adhuc et tela Romanis derepta in manibus multorum ostentabat; contra fugacem Maroboduum appellans, proeliorum expertem, Hercyniae latebris defensum; ac mox per dona et legationes petivisse foedus, proditorem patriae, satellitem Caesaris, haud minus infensis animis exturbandum quam Varum Quintilium interfecerint. meminissent modo tot proeliorum, quorum eventu et ad postremum eiectis Romanis satis probatum, penes utros summa belli fuerit. | 45. Таким образом, в войну со свебами вступили не только херуски и их союзники - давние воины Арминия, - но и примкнувшие к нему, отмежевавшись от Маробода, свебские племена семнонов и лангобардов. После их присоединения Арминий был бы сильнее противника, если бы к Марободу не перешел с отрядом зависимых от него воинов Ингвиомер, сделавший это не по какой-либо иной причине, как только из-за того, что, приходясь Арминию дядей и будучи в летах, он не желал повиноваться молодому племяннику, сыну своего брата. Войска устремляются в бой с равною надеждою на успех; и германцы не бросаются беспорядочно на врага, как это некогда бывало у них, и не дерутся нестройными толпами; ибо за время длительной войны с нами они научились следовать за значками, приберегать силы для решительного удара и повиноваться военачальникам; и вот Арминий, верхом объезжая войско и наблюдая за ходом сражения, напоминает каждому отряду, что не кто иной, как он, Арминий, возвратил им свободу и уничтожил римские легионы, и указывает при этом на захваченные у римлян оружие и доспехи, которыми все еще пользовались многие из его воинов; Маробода он называет жалким трусом, уклонявшимся от сражений и укрывавшимся в чаще Герцинского леса, впоследствии добившимся посредством даров и посольств заключения мира с римлянами, предателем родины, заслуживающим, чтобы его отвергли с такою же беспощадностью, с какою они истребляли легионы Квинтилия Вара. Пусть они вспомнят о стольких битвах, исход которых, равно как и последовавшее затем изгнание римлян, в достаточной мере показывают, кто взял верх в этой войне. |
| [46] Neque Maroboduns iactantia sui aut probris in hostem abstinebat, sed Inguiomerum tenens illo in corpore decus omne Cheruscorum, illius consiliis gesta quae prospere ceciderint testabatur: vaecordem Arminium et rerum nescium alienam gloriam in se trahere, quoniam tres vagas legiones et ducem fraudis ignarum perfidia deceperit, magna cum clade Germaniae et ignominia sua, cum coniunx, cum fiius eius servitium adhuc tolerent. at se duodecim legionibus petitum duce Tiberio inlibatam Germanorum gloriam servavisse, mox condicionibus aequis discessum; neque paenitere quod ipsorum in manu sit, integrum adversum Romanos bellum an pacem incruentam malint. his vocibus instinctos exercitus propriae quoque causae stimulabant, cum a Cheruscis Langobardisque pro antiquo decore aut recenti libertate et contra augendae dominationi certaretur. non alias maiore mole concursum neque ambiguo magis eventu, fusis utrimque dextris cornibus; sperabaturque rursum pugna, ni Maroboduns castra in collis subduxisset. id signum perculsi fuit; et transfugiis paulatim nudatus in Marcomanos concessit misitque legatos ad Tiberium oraturos auxilia. responsum est non lure eum adversus Cheruscos arma Romana invocare, qui pugnantis in eundem hostem Romanos nulla ope iuvisset. missus tamen Drusus, ut rettulimus, paci firmator. | 46. И Маробод также не воздерживался от самовосхваления и поношений врага: держа за руку Ингвиомера, он заявлял, что в нем одном воплощена вся слава херусков и что победа была достигнута исключительно благодаря его советам и указаниям; между тем Арминий - человек безрассудный и в делах совершенно несведущий - присваивает чужую славу, ибо коварным образом завлек три заблудившихся легиона и их полководца, не подозревавшего об обмане, что, однако, навлекло на Германию великие бедствия, а на него самого - позор, поскольку его жена и сын все еще томятся в рабстве. А он, Маробод, выдержав натиск двенадцати легионов, во главе которых стоял сам Тиберий, сохранил непомеркнувшей славу германцев, а затем заключил мир на равных условиях, и он отнюдь не раскаивается, что теперь зависит от них самих, предпочтут ли они новую войну с римлянами или бескровный мир. Помимо этих речей, которыми были распалены оба войска, у них были и собственные причины, побудившие их к столкновению, ибо херуски и лангобарды сражались, отстаивая былую славу или только что обретенную ими свободу, а их противники - ради усиления своего владычества. Никогда прежде они не устремлялись друг против друга с такой яростью, и никогда исход боя не оставался столь же неясным; ожидали, что сражение разразится с новою силой, но Маробод отошел на возвышенности, где и расположился лагерем. Это свидетельствовало о том, что он потерпел поражение; лишившись в конце концов из-за большого числа перебежчиков почти всего своего войска, он отступил в пределы маркоманов и отправил послов к Тиберию с мольбою о помощи. Ему ответили, что он не вправе призывать римское войско для борьбы против херусков, так как ничем не помог в свое время римлянам, сражавшимся с тем же врагом. Впрочем, как мы уже сообщили, ради пресечения этих усобиц отправили Друза. |
| [47] Eodem anno duodecim celebres Asiae urbes conlapsae nocturno motu terrae, quo inprovisior graviorque pestis fuit. neque solitum in tali casu effugium subveniebat in aperta prorumpendi, quia diductis terris hauriebantur. sedisse inmensos montis, visa in arduo quae plana fuerint, effulsisse inter ruinam ignis memorant. asperrima in Sardianos lues plurimum in eosdem misericordiae traxit: nam centies sestertium pollicitus Caesar, et quantum aerario aut fisco pendebant in quinquennium remisit. Magnetes a Sipylo proximi damno ac remedio habiti. Temnios, Philadelphenos, Aegeatas, Apollonidenses, quique Mosteni aut Macedones Hyrcani vocantur, et Hierocaesariam, Myrinam, Cymen, Tmolum levari idem in tempus tributis mittique ex senatu placuit, qui praesentia spectaret refoveretque. delectus est M. Ateius e praetoriis, ne consulari obtinente Asiam aemulatio inter pares et ex eo impedimentum oreretur. | 47. В том же году были разрушены землетрясением двенадцать густо населенных городов Азии, и так как это произошло ночью, бедствие оказалось еще неожиданнее и тяжелее. Не было спасения и в обычном в таких случаях бегстве на открытое место, так как разверзшаяся земля поглощала бегущих. Рассказывают, что осели высочайшие горы; вспучилось то, что было дотоле равниной; что среди развалин полыхали огни. Больше всего пострадали жители Сард, и они же удостоились наибольших милостей со стороны Цезаря, ибо он пообещал им десять миллионов сестерциев и на пять лет освободил от всех платежей, которые они вносили в государственное казначейство или в казну императора. Жители Магнесии, что поблизости от горы Сипил, чей город пострадал почти так же, как Сарды, получили сходное вспомоществование. Было принято постановление освободить на тот же срок от уплаты податей жителей Темна, Филадельфии, Эги, Аполлониды, тех, кого называют мостенцами или македонскими гирканами, а также города Гиерокесарию, Мирину, Киму и Тмол, и послать к ним сенатора, который на месте ознакомился бы с их положением и оказал необходимую помощь. Избран был для этого Марк Атей, бывший претор, так как Азией управлял бывший консул; тем самым устранялась опасность соперничества между людьми равного звания, из-за чего могли бы возникнуть нежелательные помехи. |
| [48] Magnificam in publicum largitionem auxit Caesar haud minus grata liberalitate, quod bona Aemiliae Musae, locupletis intestatae, petita in fiscum, Aemilio Lepido, cuius e domo videbatur, et Pantulel divitis equitis Romani here ditatem, quamquam ipse heres in parte legeretur, tradidit M. Servilio, quem prioribus neque suspectis tabulis scriptum compererat, nobilitatem utriusque pecunia iuvandam praefatus. neque hereditatem cuiusquam adiit nisi cum amicitia meruisset: ignotos et aliis infensos eoque principem nuncupantis procul arcebat. ceterum ut honestam innocentium paupertatem levavit, ita prodigos et ob flagitia egentis, Vibidium Varronem, Marium Nepotem, Appium Appianum, Cornelium Sullam, Q. Vitellium movit senatu aut sponte cedere passus est. | 48. Эту благородную щедрость в делах общественных Цезарь подкрепил милостивыми пожалованиями, доставившими ему не меньшую благодарность: имущество Эмилии Музы, на которое притязала императорская казна, так как эта богатая женщина не оставила завещания, он уступил Эмилию Лепиду, поскольку умершая принадлежала, по-видимому, к его роду, а наследство после состоятельного римского всадника Пантулея, хотя ему самому в нем была отказана доля, отдал Марку Сервилию по более раннему и не внушавшему подозрения завещанию, единственному, как он узнал, наследнику Пантулея, причем, объясняя свое решение, Тиберий сказал, что знатности того и другого нужно оказать денежную поддержку. И вообще он принимал наследство только в том случае, если считал, что заслужил его своею дружбой, и решительно от него отказывался, если оно было завещано человеком, ему неизвестным, питавшим вражду ко всем прочим и лишь поэтому назначившим своим наследником принцепса. Облегчая честную бедность людей добродетельных, он вместе с тем удалил из сената - или не возражал, чтобы они ушли из него по своей воле, - заведомых расточителей или впавших в нужду по причине распутства, а именно Вибидия Варрона, Мария Непота, Аппия Аппиана, Корнелия Суллу и Квинта Вителлия. |
| [49] Isdem temporibus deum aedis vetustate aut igni abolitas coeptasque ab Augusto dedicavit, Libero Liberaeque et Cereri iuxta circum maximum, quam A. Postumius dictator voverat, eodemque in loco aedem Florae ab Lucio et Marco Publiciis aedilibus constitutam, et Iano templum, quod apud forum holitorium C. Duilius struxerat, qui primus rem Romanam prospere mari gessit triumphumque navalem de Poenis meruit. Spei aedes a Germanico sacratur: hanc A. Atilius voverat eodem bello. | 49. Тогда же Тиберий освятил обветшавшие или пострадавшие от огня древние храмы, восстановление которых было начато Августом: храм Либеру, Либере и Церере возле Большого цирка, построенный по обету диктатора Авла Постумия, находящийся там же храм Флоре, возведенный эдилами Луцием и Марком Публициями, и святилище Янусу, сооруженное близ Овощного рынка Гаем Дуилием, первым из римлян одержавшим победу на море и удостоенным морского триумфа над карфагенянами. Храм Надежде был освящен Германиком, - обет построить его дал во время той же войны Авл Атилий. |
| [50] Adolescebat interea lex maiestatis. et Appuleiam Varillam, sororis Augusti neptem, quia probrosis sermonibus divum Augustum ac Tiberium et matrem eius inlusisset Caesarique conexa adulterio teneretur, maiestatis delator arcessebat. de adulterio satis caveri lege Iulia visum: maiestatis crimen distingui Caesar postulavit damnarique, si qua de Augusto inreligiose dixisset: in se iacta nolle ad cognitionem vocari. interrogatus a consule quid de iis censeret quae de matre eius locuta secus argueretur reticuit; dein proximo senatus die illius quoque nomine oravit ne cui verba in eam quoquo modo habita crimini forent. liberavitque Appuleiam lege maiestatis: adulterii graviorem poenam deprecatus, ut exemplo maiorum propinquis suis ultra ducentesimum lapidem removeretur suasit. adultero Manlio Italia atque Africa interdictum est. | 50. Закон об оскорблении величия приобретал между тем все большую силу: на его основании доносчик привлек к ответственности внучку сестры Августа Аппулею Вариллу, которая, как он утверждал, издевалась в поносных словах над божественным Августом и Тиберием, равно как и над его матерью, и, кроме того, являясь родственницей Цезаря, пребывала в прелюбодейной связи. Что касается прелюбодеяния, то сочли, что оно в достаточной мере наказуется по закону Юлия, но оскорбление величия Цезарь потребовал выделить и, подвергнув особому разбирательству, покарать Аппулею, если она действительно отзывалась непочтительно о божественном Августе; за сказанное ему, Тиберию, в поношение он не желает преследовать ее по суду. На вопрос консула, каково будет его решение касательно того, что обвиняемая якобы говорила о его матери. Цезарь ничего не ответил; на следующем заседании сената он попросил, однако, от имени матери не вменять кому-либо в вину слова, сказанные против нее. В конце концов он снял с Вариллы обвинение в оскорблении величия; он также ходатайствовал о том, чтобы за прелюбодеяние ей не было назначено чрезмерно сурового наказания, и посоветовал, чтобы, последовав в этом примеру предков, ее выслали за двухсотый милиарий от Рима. Прелюбодею Манлию было запрещено проживать в Италии, а также в Африке. |
| [51] De praetore in locum Vipstani Galli, quem mors abstulerat, subrogando certamen incessit. Germanicus.atque Drusus (nam etiam tum Romae erant) Haterium Agrippam propinquum Germanici fovebant: contra plerique nitebantur ut numerus liberorum in candidatis praepolleret, quod lex iubebat. laetabatur Tiberius, cum inter filios eius et leges senatus disceptaret. victa est sine dubio lex, sed neque statim et paucis suffragiis, quo modo etiam cum valerent leges vincebantur. | 51. В связи с назначением претора на место умершего Випстана Галла разгорелась борьба. Германик и Друз (оба тогда еще были в Риме) поддерживали родственника Германика Гатерия Агриппу; напротив, большинство настаивало на том, чтобы из числа кандидатов предпочтение было отдано наиболее многодетному, что отвечало и требованиям закона.Тиберий радовался, что сенату приходится выбирать между его сыновьями и законом. Закон, разумеется, был побежден, но не сразу и незначительным большинством голосов, как побеждались законы и в те времена, когда они еще обладали силою. |
| [52] Eodem anno coeptum in Africa bellum, duce hostium Tacfarinate. is natione Numida, in castris Romanis auxiliaria stipendia meritus, mox desertor, vagos primum et latrociniis suetos ad praedam et raptus congregare, dein more militiae per vexilla et turmas componere, postremo non inconditae turbae sed Musulamiorum dux haberi. valida ea gens et solitudinibus Africae propinqua, nullo etiam tum urbium cultu, cepit arma Maurosque accolas in bellum traxit: dux et his, Mazippa. divisusque exercitus, ut Tacfarinas lectos viros et Romanum in modum armatos castris attineret, disciplina et imperiis suesceret, Mazippa levi cum copia incendia et caedis et terrorem circumferret. coapulerantque Cinithios, haud spernendam nationem, in eadem, cum Furius Camillus pro consule Africae legionem et quod sub signis sociorum in unum conductos ad hostem duxit, modicam manum, si multitudinem Numidarum atque Maurorum spectares; sed nihil aeque cavabatur quam ne bellum metu eluderent; spe victoriae inducti sunt ut vincerentur. igitur legio medio, leves cohortes duaeque alae in cornibus locantur. nec Tacfarinas pugnam detrectavit. fusi Numidae, multosque post annos Furio nomini partum decus militiae. nam post illum reciperatorem urbis filiumque eius Camillum penes alias familias imperatoria laus fuerat; atque hic, quem memoramus, bellorum expers habebatur. eo pronior Tiberius res gestas apud senatum celebravit; et decrevere patres triumphalia insignia, quod Camillo ob modestiam vitae impune fuit. | 52. В том же году в Африке началась война, возглавляемая со стороны неприятеля Такфаринатом. Нумидиец родом, он служил в римском лагере во вспомогательном войске; бежав оттуда, он принялся ради грабежа и захвата добычи набирать всякий привычный к разбою сброд, а затем, создав по принятому в войске обыкновению отряды пеших и конных, стал вождем уже не беспорядочной шайки, как это было вначале, но целого племени мусуламиев. Племя это, значительное и сильное, обитавшее близ африканских пустынь и тогда совершенно не знавшее городской жизни, взялось за оружие и вовлекло в войну с нами соседних мавританцев, которыми предводительствовал Мазиппа. Неприятельское войско было разделено на две части: Такфаринат держал в лагере отборных и вооруженных на римский лад воинов, приучая их к дисциплине и повиновению, тогда как Мазиппа, неожиданно налетая с легковооруженными, жег, убивал и сеял повсюду ужас. Они успели подбить на то же самое и кинифиев, народ немалочисленный и отнюдь не слабый, когда проконсул Африки Фурий Камилл повел на врага легион вместе с воинами вспомогательных войск, какие только у него были, - ничтожную силу, если сравнить ее с множеством нумидийцев и мавританцев; к все же римский военачальник больше всего опасался, как бы враги из страха не уклонились от битвы. Но надежда на победу привела их к поражению. Итак, легион располагается посередине, а по флангам - когорты легковооруженных и два конных отряда. Такфаринат не отказался от боя. Нумидийцы были разбиты, и вновь после долгих лет имя Фуриев украсилось воинской славою. Ибо после знаменитого освободителя Рима и его сына Камилла полководческая слава принадлежала другим родам, да и сам Фурий, про которого мы здесь вспоминаем, считался человеком, в военном деле несведущим. Тем охотнее Тиберий превознес в сенате его деяния, а сенаторы присудили ему триумфальные почести, что, по причине непритязательного образа жизни Камилла, прошло для него безнаказанно. |
| [53] Sequens annus Tiberium tertio, Germanicum iterum consules habuit. sed eum honorem Germanicus iniit apud urbem Achaiae Nicopolim, quo venerat per Illyricam oram viso fratre Druso in Delmatia agente, Hadriatici ac mox Ionii maris adversam navigationem perpessus. igitur paucos dies insumpsit reficiendae classi; simul sinus Actiaca victoria inclutos et sacratas ab Augusto manubias castraque Antonii cum recordatione maiorum suorum adiit. namque ei, ut memoravi, avunculus Augustus, avus Antonius erant, magnaque illic imago tristium laetorumque. hinc ventum Athenas, foederique sociae et vetustae urbis datum ut uno lictore uteretur. excepere Graeci quaesitissimis honoribus, vetera suorum facta dictaque praeferentes quo plus dignationis adulatio haberet. | 53. В следующем году Тиберий получил консульство в третий раз, Германик - вторично. В эту должность, однако, он вступил в ахейском городе Никополе, куда прибыл, следуя вдоль иллирийского побережья, чтобы повидать брата, находившегося в Далмации, после тяжелого плаванья сначала по Адриатическому, а затем Ионическому морю. В Никополе он провел несколько дней, пока чинились корабли его флота; вместе с тем он побывал в Актийском заливе и посетил знаменитый храм, построенный Августом на вырученные от продажи добычи средства,а также места, где находился лагерь Антония, вспоминая о своих предках. Ибо, как я уже говорил, Август был ему дядей, Антоний - дедом, и там пред ним постоянно витали великие образы радости и скорби. Отсюда направился он в Афины, где в честь союзного, дружественного и древнего города оставил при себе только одного ликтора. Греки приняли его с изысканнейшими почестями, непрерывно превознося дела и слова своих предков, чтобы тем самым придать большую цену расточаемой ими лести. |
| [54] Petita inde Euboca tramisit Lesbum ubi Agrippina novissimo partu Iuliam edidit. tum extrema Asiae Perinthumque ac Byzantium, Thraecias urbes, mox Propontidis angustias et os Ponticum intrat, cupidine veteres locos et fama celebratos noscendi; pariterque provincias internis certaminibus aut magistratuum iniuriis fessas refovebat. atque illum in regressu sacra Samothracum visere nitentem obvii aquilones depulere. igitur adito Ilio quaeque ibi varietate fortunae et nostri origine veneranda, relegit Asiam adpellitque Colophona ut Clarii Apollinis oraculo uteretur. non femina illic, ut apud Delphos, sed certis e familiis et ferme Mileto accitus sacerdos numerum modo consultantium et nomina audit; tum in specum degressus, hausta fontis arcani aqua, ignarus plerumque litterarum et carminum edit responsa versibus compositis super rebus quas quis mente concepit. et ferebatur Germanico per ambages, ut mos oraculis, maturum exitum cecinisse. | 54. Отплыв затем на Эвбею, он переправился оттуда на Лесбос, где Агриппина родила ему Юлию, своего последнего ребенка. Потом, пройдя мимо крайней оконечности Азии, он посещает фракийские города Перинф и Бизантий, минует пролив Пропонтиды и достигает выхода в Понт, движимый желанием познакомиться с этими древними и прославленными молвою местами; одновременно он пытается успокоить и ободрить провинции, изнуренные внутренними раздорами и утеснениями со стороны магистратов. На обратном пути дувший навстречу северный ветер помешал ему добраться до Самофраки, где он хотел увидать тамошние священнодействия. Итак, посетив Илион и осмотрев в нем все, что было достойно внимания как знак изменчивости судьбы и как памятник нашего происхождения, он снова направляется в Азию и пристает к Колофону, чтобы выслушать прорицания Кларосского Аполлона. Здесь не женщина, как принято в Дельфах, но жрец, приглашаемый из определенных семейств и почти всегда из Милета, осведомляется у желающих обратиться к оракулу только об их числе и именах; затем, спустившись в пещеру и испив воды из таинственного источника, чаще всего не зная ни грамоты, ни искусства стихосложения, жрец излагает складными стихами ответы на те вопросы, которые каждый мысленно задал богу. И рассказывали, что Германику иносказательно, как это в обычае у оракулов, была возвещена преждевременная кончина. |
| [55] At Cn. Piso quo properantius destinata inciperet civitatem Atheniensium turbido incessu exterritam oratione saeva increpat, oblique Germanicum perstringens quod contra decus Romani nominis non Atheniensis tot cladibus extinctos, sed conluviem illam nationum comitate nimia coluisset: hos enim esse Mithridatis adversus Sullam, Antonii adversus divum Augustum socios. etiam vetena obiectabat, quae in Macedones inprospere, violenter in suos fecissent, offensus urbi propria quoque ira quia Theophilum quendam Areo iudicio falsi damnatum precibus suis non concederent. exim navigatione celeri per Cycladas ee compendia maris adsequitur Germanicum apud insulam Rhodum, haud nescium quibus insectationibus petitus foret: sed tanta mansuetudine agebat ut, cum orta tempestas raperet in abrupta possetque interitus inimici ad casum referri, miserit triremis quarum subsidio discrimini eximeretur. neque tamen mitigatus Piso, et vix diei moram perpessus linquit Germanicum praevenitque. et postquam Syriam ac legiones attigit, largitione, ambitu, infimos manipularium iuvando, cum veteres centuriones, severos tribunos demoveret locaque eorum clientibus suis vel deterrimo cuique attribueret, desidiam in castris, licentiam in urbibus, vagum ac lascivientem per agros militem sineret, eo usque corruptionis provectus est ut sermone vulgi parens legionum haberetur. nec Plancina se intra decora feminis tenebat, .sed exercitio equitum, decursibus cohortium interesse, in Agrippinam, in Germanicum contumelias iacere, quibusdam etiam bonorum militum ad mala obsequia promptis, quod haud invito imperatore ea fieri occultus rumor incedebat. nota haec Germanico, sed praeverti ad Armenios instantior cura fuit. | 55. Между тем Гней Пизон, торопясь приступить к осуществлению своих целей, обрушивается со злобною речью на испуганный его стремительным появлением город афинян, задев в ней косвенным образом и Германика, слишком ласково, по его мнению, обошедшегося не с подлинными афинянами, которые истреблены столькими бедствиями, а с носящим то же название сбродом племен и народов: ведь это они заодно с Митридатом пошли против Суллы, заодно с Антонием - против божественного Августа. Он упрекал их также за прошлое, за их неудачи в борьбе с македонянами, за насилия, которые они чинили над своими согражданами, питая при этом и личную неприязнь к их городу, так как, невзирая на его просьбы, они не простили некоего Теофила, осужденного за подлог ареопагом. Затем, поспешно совершив плаванье с заходом на Киклады и всячески сокращая путь по морю, Пизон настигает у острова Родоса Германика, для которого не было тайною, с какими нападками тот обрушился на него; но Германик повел себя с таким великодушием, что, когда разразившаяся буря понесла Пизона на скалы и гибель его могла бы найти объяснение в случайном несчастье, Германиком были высланы на помощь ему триремы, благодаря чему тот избежал кораблекрушения. Это, однако, нисколько не смягчило Пизона, и, едва переждав один день, он покинул Германика и, опережая его, отправился дальше. Прибыв в Сирию и встав во главе легионов, щедрыми раздачами, заискиванием, потворством самым последним из рядовых воинов, смещая вместе с тем старых центурионов и требовательных трибунов и назначая на их места своих ставленников или тех, кто отличался наиболее дурным поведением, а также терпя праздность в лагере, распущенность в городах, бродяжничество и своеволие воинов в сельских местностях, он довел войско до такого всеобщего разложения, чти получил от толпы прозвище "Отца легионов". Да и Планцина не держалась в границах того, что прилично для женщин, но присутствовала на учениях всадников, на занятиях когорт, поносила Агриппину, поносила Германика, причем кое-кто даже из добропорядочных воинов изъявлял готовность служить ей в ее кознях, так как ходили смутные слухи, что это делается не против воли самого принцепса. Все это было известно Германику, но он считал своей первейшей заботой как можно скорее прибыть к армянам. |
| [56] Ambigua gens ea antiquitus hominum ingeniis et situ terrarum, quoniam nostris provinciis late praetenta penitus ad Medos porrigitur; maximisque imperiis interiecti et saepius discordes sunt, adversus Romanos odio et in Parthum invidia. regem illa tempestate non habobant, amoto Vonone: sed favor nationis inclinabat in Zenonem, Polemonis regis Pontici filium, quod is prima ab infantia instituta et cultum Armeniorum aemulatus, venatu epulis et quae alia barbari celebrant, proceres plebemque iuxta de vinxerat. igitur Germanicus in urbe Artaxata adprobantibus nobilibus, circumfusa multitudine, insigne regium capiti eius imposuit. ceteri venerantes regem Artaxiam consalutavere, quod illi vocabulum indiderant ex nomine urbis. at Cappadoces in formam provinciae redacti Q. Veranium legatum accepere; et quaedam ex regiis tributis deminuta quo mitius Romanum imperium speraretur. Commagenis Q. Servaeus praeponitur, tum primum ad ius praetoris translatis. | 56. Этот народ испокон века был ненадежен и вследствие своего душевного склада, и вследствие занимаемого им положения, так как земли его, гранича на большом протяжении с нашими провинциями, глубоко вклиниваются во владения мидян; находясь между могущественнейшими державами, армяне по этой причине часто вступают с ними в раздоры, ненавидя римлян и завидуя парфянам. Царя в то время, по устранении Вонона, они не имели; впрочем, благоволение народа склонялось к сыну понтийского царя Полемона Зенону, так как, усвоив с раннего детства обычаи и образ жизни армян, он своими охотами, пиршествами и всем, что в особой чести у варваров, пленил в равной мере и придворных, и простолюдинов. Итак, Германик в городе Артаксате, с полного одобрения знатных и при стечении огромной толпы, возложил на его голову знаки царского достоинства. Присутствовавшие, величая царя, нарекли его Артаксием, каковое имя они дали ему по названию города. Между тем жители Каппадокии, преобразованной в римскую провинцию, приняли правителем легата Квинта Верания; при этом, чтобы породить надежду, что римское управление окажется более мягким, были снижены кое-какие из царских налогов; над жителями Коммагены, тогда впервые подчиненной преторской власти, ставится правителем Квинт Сервей. |
| [57] Cunctaque socialia prospere composita non ideo laetum Germanicum habebant ob superbiam Pisonis qui iussus partem legionum ipse aut per filium in Armeniam ducere utrumque neglexerat Cyrri demum apud hiberna decumae legionis convenere, firmato vultu, Piso adversus metum, Germanicus ne minari crederetur; et erat, ut rettuli, clementior. sed amici accendendis offensionibus callidi intendere vera, adgerere falsa ipsumque et Plancinam et filios variis modis criminari. postremo paucis familiarium adhibitis sermo coeptus a Caesare, qualem ira et dissimulatio gignit, responsum a Pisone precibus contumacibus; discesseruntque apertis odiis. post quae rarus in tribunali Caesaris Piso, et si quando adsideret, atrox ac dissentire manifestus. vox quoque eius audita est in convivio, cum apud regem Nabataeorum coronae aureae magno pondere Caesari et Agrippinae, leves Pisoni et ceteris offerrentur, principis Romani, non Parthi regis filio eas epulas dari; abiecitque simul coronam et multa in luxum addidit quae Germanico quamquam acerba tolerabantur tamen. | 57. И хотя государственные дела были успешно улажены, Германика это не радовало из-за заносчивости Пизона, который пренебрег его приказанием либо самому привести часть легионов в Армению, либо отправить их со своим сыном. Встретились они только в Кирре, зимнем лагере десятого легиона, - оба с непроницаемыми и бесстрастными лицами, - Пизон, чтобы показать, что он ничего не боится, Германик - чтобы не выдать своего раздражения: ведь он был, как я уже сказал, мягким и снисходительным. Но злокозненные друзья, стремясь разжечь в нем вражду, преувеличивали в своих сообщениях правду, нагромождали ложь и всеми возможными способами чернили в его глазах и Пизона, и Планцину, и их сыновей. Наконец, в присутствии нескольких приближенных, Цезарь, стремясь подавить в себе гнев, первым обратился к Пизону; тот принес извинения, в которых, однако, чувствовались упорство и своеволие: и они разошлись с открытой обоюдною ненавистью. После этого Пизон редко бывал в трибунале, заседавшем под председательством Цезаря, а когда ему все же случалось присутствовать на его заседаниях, был мрачен и всем своим видом выражал несогласие. А однажды, когда на пиру у царя набатеев Цезарю и Агриппине были предложены массивные золотые венки, а Пизону и остальным - легковесные, он громко сказал, что это пиршество дается не в честь сына царя парфян, а в честь сына римского принцепса, и, оттолкнув от себя венок, добавил многое в осуждение роскоши, что, сколь бы неприятным оно ни было для Германика, тот молча стерпел |
| [58] Inter quae ab rege Parthorum Artabano legati venere. miserat amicitiam ac foedus memoraturos, et cupere novari dextras, daturumque honori Germanici ut ripam Euphratis accederet: petere interim ne Vonones in Syria haberetur neu proceres gentium propinquis nuntiis ad discordias traheret. ad ea Germanicus de societate Romanorum Pa ue magnifice, de adventu regis et cultu sui cum decore ac modestia respondit. Vonones Pompeiopolim, Ciliciae maritimam urbem, amotus est. datum id non modo 6 precibus Artabani, sed contumeliae Pisonis cui gratissimus erat ob plurima oflicia et dona quibus Plancinam devinxerat. | 58. Между тем явились послы от парфянского царя Артабана. Он направил их ради того, чтобы они напомнили римскому полководцу о дружбе и договоре и заявили о его, Артабана, желании возобновить прежние связи: стремясь оказать Германику честь, он прибудет, помимо того, к берегам Евфрата; а пока он просит о том, чтобы Вонон не оставался более в Сирии и не подстрекал к смуте вождей парфянских племен, посылая своих людей в близлежащие местности. Германик в достойных словах отозвался о союзе римлян с парфянами, а на сообщение о приезде царя и о воздании ему, Германику, почестей ответил любезно и скромно. Вонон был удален в Помпейополь, приморский город Киликии. Цезарь сделал это, не только идя навстречу просьбам царя, но и с тем, чтобы задеть Пизона, который был весьма расположен к Вонону, пленившему Планцину многочисленными услугами и подарками. |
| [59] M. Silano L. Norbano consulibus Germanicus Aegyptum proficiscitur cognoscendae antiquitatis. sed cura provinciae praetendebatur, levavitque apertis horreis pretia frugum multaque in vulgus grata usurpavit: sine milite incedere, pedibus intectis et pari cum Graecis amictu, P. Scipionis aemulatione, quem eadem factitavisse apud Siciliam, quamvis flagrante adhuc Poenorum bello, accepimus. Tiberius cultu habituque eius lenibus verbis perstricto, acerrime increpuit quod contra instituta Augusti non sponte principis Alexandriam introisset. nam Augustus inter alia dominationis arcana, vetitis nisi permissu ingredi senatoribus aut equitibus Romanis inlustribus, seposuit Aegyptum ne fame urgeret Italiam quisquis eam provinciam claustraque terrae ac maris quamvis levi praesidio adversum ingentis exercitus insedisset. | 59. В консульство Марка Силана и Луция Норбана Германик отбывает в Египет для ознакомления с его древностями. Впрочем, он ссылался на необходимость позаботиться об этой провинции и, действительно, открыв государственные хлебные склады, снизил благодаря этому цены на хлеб и сделал много добра простому народу; здесь он повсюду ходил без воинской стражи, в открытой обуви и в таком же плаще, какой носили местные греки, подражая в этом Публию Сципиону, который, как мы знаем, сходным образом поступал в Сицилии, невзирая на то, что война с Карфагеном была еще в полном разгаре. Тиберий, слегка попеняв Германику за его одежду и образ жизни, суровейшим образом обрушился на него за то, что, вопреки постановлению Августа, он прибыл в Александрию, не испросив на это согласия принцепса. Ибо Август наряду с прочими тайными распоряжениями во время своего правления, запретив сенаторам и виднейшим из всадников приезжать в Египет без его разрешения, преградил в него доступ, дабы кто-нибудь, захватив эту провинцию и ключи к ней на суше и на море и удерживая ее любыми ничтожно малыми силами против огромного войска, не обрек Италию голоду. |
| [60] Sed Germanicus nondum comperto profectionem eam incusari Nilo subvehebatur, orsus oppido a Canopo. condidere id Spartani ob sepultum illic rectorem navis Canopum, qua tempestate Menelaus Graeciam repetens diversum ad mare terramque Libyam deiectus est. inde proximum amnis os dicatum Herculi, quem indigenae ortum apud se et antiquissimum perhibent eosque, qui postea pari virtute fuerint, in cognomentum eius adscitos; mox visit veterum Thebarum magna vestigia. et manebant structis molibus litterae Aegyptiae, priorem opulentiam complexae: iussusque e senioribus sacerdotum patrium sermonem interpretari, referebat habitasse quondam septingenta milia aetate militari, atque eo cum exercitu regem Rhamsen Libya Aethiopia Medisque et Persis et Bactriano ac Scytha potitum quasque terras Suri Armeniique et contigui Cappadoces colunt, inde Bithynum, hinc Lycium ad mare imperio tenuisse. legebantur et indicta gentibus tributa, pondu.s argenti et auri, numerus armorum equorumque et dona templis ebur atque odores, quasque copias frumenti et omnium utensilium quaeque natio penderet, haud minus magnifica quam nunc vi Parthorum aut potentia Romana iubentur. | 60. Но Германик, еще не зная о том, что его поездка осуждается принцепсом, отплыл из города Канопа по Нилу. Основали этот город спартанцы, похоронившие здесь корабельного кормчего, прозывавшегося Канопом, что произошло в те времена, когда Менелай, возвращаясь в Грецию, был отброшен бурею в противолежащее море, к земле Ливии. Затем Германик направился в ближайший отсюда рукав реки, посвященный Геркулесу, относительно которого туземные жители утверждают, что он родился в этих местах и является древнейшим их обитателем и что те, кто позднее обладал такою же доблестью, были наречены его именем; посетил Германик и величественные развалины древних Фив. На обрушившихся громадах зданий там все еще сохранялись египетские письмена, свидетельствующие о былом величии, и старейший из жрецов, получив приказание перевести эти надписи, составленные на его родном языке, сообщил, что некогда тут обитало семьсот тысяч человек, способных носить оружие, что именно с этим войском царь Рамсес овладел Ливией, Эфиопией, странами мидян, персов и бактрийцев, а также Скифией и что, сверх того, он держал в своей власти все земли, где живут сирийцы, армяне и соседящие с ними каппадокийцы, между Вифинским морем, с одной стороны, и Ликийским - с другой. Были прочитаны надписи и о податях, налагавшихся на народы, о весе золота и серебра, о числе вооруженных воинов и коней, о слоновой кости и благовониях, предназначавшихся в качестве дара храмам, о том, какое количество хлеба и всевозможной утвари должен был поставлять каждый народ, - и это было не менее внушительно и обильно, чем взимаемое ныне насилием парфян или римским могуществом. |
| [61] Ceterum Germanicus aliis quoque miraculis intendit animum, quorum praecipua fuere Memnonis saxca effigies, ubi radiis solis icta est, vocalem sonum reddens, disiectasque inter et vix pervias arenas instar montium eductae pyramides certamine et opibus regum, lacusque effossa humo, superfluentis Nili receptacula; atque alibi angustiae et profunda altitudo, nullis inquirentium spatiis penetrabilis. exim ventum Elephantinen ac Syenen, claustra olim Romani imperii, quod nunc rubrum ad mare patescit. | 61. Но Германик обратил внимание и на прочие чудеса Египта, из которых главнейшими были вытесанное из камня изображение Мемнона, издающее, когда его коснутся солнечные лучи, громкий звук, похожий на человеческий голос, пирамиды наподобие гор среди сыпучих и непроходимых песков, возведенные иждивением соревнующихся царей, озеро,искусно вырытое в земле и принимающее в себя полые нильские воды, и еще находящиеся в другом месте теснины, через которые пробивается Нил, здесь настолько глубокий, что никому не удается измерить его глубину. Отсюда он прибыл на Элефантину и в Сиену, некогда пограничные твердыни Римского государства, которое простирается ныне вплоть до Красного моря. |
| [62] Dum ea aestas Germanico pluris per provincias transigitur, haud leve decus Drusus quaesivit inliciens Germanos ad discordias utque fracto iam Maroboduo usque in exitium insisteretur. erat inter Gotones nobilis iuvenis nomine Catualda, profugus olim vi Marobodui et tunc dubiis rebus eius ultionetn ausus. is valida manu finis Marcomanorum ingreditur corruptisque primoribus ad societatem inrumpit regiam castellumque iuxta situm. veteres illic Sueborum praedae et nostris e provinciis lixae ac negotiatores reperti quos ius commercii, dein cupido augendi pecuniam, postremo oblivio patriae suis quemque ab sedibus hostilem in agrum transtulerat. | 62. Пока для Германика это лето проходило во многих провинциях, Друз, подстрекая германцев к раздорам, чтобы довести уже разбитого Маробода до полного поражения, добился немалой для себя славы. Был между готонами знатный молодой человек по имени Катуальда, в свое время бежавший от чинимых Марободом насилий и, когда тот оказался в бедственных обстоятельствах, решившийся ему отомстить. С сильным отрядом он вторгается в пределы маркоманов и, соблазнив подкупом их вождей, вступает с ними в союз, после чего врывается в столицу царя и расположенное близ нее укрепление. Тут были обнаружены захваченная свебами в давние времена добыча, а также маркитанты и купцы из наших провинций, которых - каждого из своего края - занесли во вражескую страну свобода торговли, жажда наживы и, наконец, забвение родины. |
| [63] Maroboduo undique deserto non alind subsidium quam misericordia Caesaris fuit. transgressus Danuvium, qua Noricam provinciam praefluit, scripsit Tiberio non ut profugus aut supplex sed ex memoria prioris fortunae: nam multi s nationibus clarissimum quondam regem ad se vocantibus Romanam amicitiam praetulisse. responsum a Caesare tutam ei honoratamque sedem in Italia fore, si maneret: sin rebus eius aliud conduceret, abiturum fide qua venisset. ceterum apud senatum disseruit non Philippum Atheniensibus, non Pyrrhum aut Antiochum populo Romano perinde metuendos fuisse. extat oratio qua magnitudinem viri, violentiam subiectarum ei gentium et quam propinquns Italiae hostis, suaque in destruendo eo consilia extulit. et Marobodous quidem Ravennae habitus, si quando insolescerent Suebi quasi rediturus in regnum ostentabatur: sed non excessit Italia per duodeviginti annos consenuitque multum imminuta claritate ob nimiam vivendi cupidinem. idem Catualdae casus neque aliud perfugium. pulsus haud multo post Hermundurorum opibus et Vibilio duce receptusque, Forum Iulium, Narbonensis Galliae coloniam, mittitur. barbari utrumque comirati, ne quietas provincias immixti turbarent, Danuvium ultra inter flumina Marum et Cusum locantur, dato rege Vannio gentis Quadorum. | 63. Для Маробода, всеми покинутого, не было другого прибежища, кроме милосердия Цезаря. Переправившись через Дунай там, где он протекает вдоль провинции Норик, он написал Тиберию, - однако, не как изгнанник или смиренный проситель, но как тот, кто все еще помнит о своем былом положении и достоинстве: хотя его, некогда прославленного властителя, призывают к себе многие племена, он предпочел дружбу римлян. На это Цезарь ответил, что пребывание в Италии, если он пожелает в ней оставаться, будет для него почетным и безопасным; если же его обстоятельства сложатся по-иному, он сможет покинуть ее так же свободно, как прибыл. В сенате, однако, Тиберий доказывал, что ни Филипп для афинян, ни Пирр или Антиох для народа римского не представляли столь грозной опасности. Сохранилась речь Тиберия, в которой он говорит о могуществе этого человека, о неукротимости подвластных ему племен, о том, как близко от Италии находится этот враг, и сообщает о мерах, которые он предполагает принять, чтобы его сокрушить. И Маробода поселили в Равенне, всячески давая понять, что ему будет возвращена царская власть, если свебы начнут своевольничать; но он в течение восемнадцати лет не покидал пределов Италии и состарился там, немало омрачив свою славу чрезмерной привязанностью к жизни. Сходной оказалась и судьба Катуальды, и убежище он искал там же, где Маробод. Изгнанный несколько позже силами гермундуров, во главе которых стоял Вибилий, и принятый римлянами, он был отправлен в Форум Юлия, город в Нарбоннской Галлии. Сопровождавшие того и другого варвары, дабы их присутствие не нарушило спокойствия мирных провинций, размещаются за Дунаем между реками Маром и Кузом, и в цари им дается Ванний из племени квадов. |
| [64] Simul nuntiato regem Artaxian Armeniis a Germanico datum, decrevere patres ut Germanicus atque Drusus ovantes urbem introirent. structi et arcus circum latera templi Martis Vltoris cum effigie Caesarum, laetiore Tiberio quia pacem sapientia firmaverat quam si bellum per acies confecisset. igitur Rhescuporim quoque, Thraeciae regem, astu adgreditur. omnem eam nationem Rhoemetalces tenuerat; quo defuncto Augustus partem Thraecum Rhescuporidi fratri eius, partem filio Cotyi permisit. in ea divisione arva et urbes et vicina Graecis Cotyi, quod incultum ferox adnexum hostibus, Rhescuporidi cessit: ipsorumque regum ingenia, illi mite et amoenum, huic atrox avidum et societatis impatiens erat. sed primo subdola concordia egere: mox Rhescuporis egredi finis, vertere in se Cotyi data et resistenti vim facere, cunctanter sub Augusto, quem auctorem utriusque regni, si sperneretur, vindicem metuebat. enimvero audita mutatione principis immittere latronum globos, excindere castella, causas bello. | 64. Получив одновременно известие о том, что Германик поставил Артаксия царем над армянами, сенаторы постановили предоставить Германику и Друзу триумфальное вступление в Рим. По бокам храма Марсу Мстителю были возведены арки с изображениями обоих Цезарей; и Тиберию, достигшему мира разумным ведением дел, он принес большую радость, чем если б война была закончена на поле сражения. Таким образом, он решает действовать хитростью и против царя Фракии Рескупорида. Всеми фракийцами правил ранее Реметалк; после его кончины власть над одной частью фракийцев Август отдал его брату Рескупориду, а над другой - его сыну Котису. При этом разделе пашни и города - все, что находится по соседству с греками, - отошло к Котису, тогда как все невозделанное, дикое и граничащее с врагами - Рескупориду; различны были и нравы самих царей; первый был уступчив и мягок, тогда как второй - свиреп, жаден и неуживчив. Все же вначале они жили в притворном согласии; но затем Рескупорид стал понемногу выходить за пределы своих земель, присваивать отданное во владение Котису, а если тот оказывал сопротивление, то и применять против него насилие; при жизни Августа, который предоставил царства и тому, и другому и пред которым Рескупорид испытывал страх, так как он мог бы его покарать за самоуправство и ослушание, действия его были нерешительны и осторожны, но, прослышав о смене принцепса, он принялся засылать в царство Котиса шайки разбойников и разрушать его крепости, выискивая поводы к открытой войне. |
| [65] Nihil aeque Tiberium anxium habebat quam ne composita turbarentur. deligit centurionem qui nuntiaret regibus ne armis disceptarent; statimque a Cotye dimissa sunt quae paraverat auxilia. Rhescuporis ficta modestia postulat eundem in locum coiretur: posse de controvensiis conloquio transigi. nec diu dubitatum de tempore, loco, dein condicionibus, cum alter facilitate, alter fraude cuncta inter se concederent acciperentque. Rhescuporis sanciendo, ut dictitabat, foederi convivium adicit, tractaque in multam noctem laetitia per epulas ac vinolentiam incautum Cotyn postquam dolum intellexerat, sacra regni, eiusdem familiae deos et hospitalis mensas obtestantem catenis onerat. Thraeciaque omni potitus scripsit ad Tiberium structas sibi insidias, praeventum insidiatorem; simul bellum adversus Bastarnas Scythasque praetendens novis peditum et equitum copiis sese firmabat. molliter rescriptum, si fraus abesset, posse eum innocentiae fidere; ceterum neque se neque senatum nisi cognita causa ius et iniuriam discreturos: proinde tradito Cotye veniret transferretque invidiam criminis. | 65. Ни о чем Тиберий так не тревожился, как о том, чтобы не нарушалось улаженное. Он выбирает центуриона и велит ему возвестить обоим царям, чтобы они прекратили вооруженные споры, после чего Котис немедленно распустил набранные им вспомогательные отряды. Рескупорид, лицемерно изображая покорность воле Тиберия, предлагает Котису выбрать место, где бы они могли встретиться, чтобы разрешить распри посредством переговоров. Они быстро пришли к соглашению о времени, месте, а потом и об условиях мира, так как один из миролюбия, а другой из коварства уступали и шли навстречу друг другу. Рескупорид, ведя речь о закреплении договора, устраивает пир и посреди веселья, затянувшегося до поздней ночи, налагает оковы на Котиса, который беззаботно пил за пиршественным столом, а когда, наконец, раскрылось вероломство Рескупорида, тщетно пытался воззвать к его совести, напоминая ему о святости царского сана, о том, что они одного и того же рода и поклоняются тем же богам, о законах гостеприимства. Завладев всею Фракией. Рескупорид написал Тиберию, что против него строились козни и он предупредил коварного злоумышленника; вместе с тем под предлогом войны против бастарнов и скифов он укрепил свои силы вновь набранными всадниками и пехотинцами. На это Цезарь в сдержанных выражениях ответил ему, что, если он не обманывает, то может положиться на свою невиновность; впрочем, ни он сам, ни сенат, не рассмотрев дела, не могут решить, на чьей стороне право и кто допустил насилие; поэтому пусть, передав римлянам Котиса, он выезжает в Рим, чтобы отстранить от себя возможное обвинение. |
| [66] Eas litteras Latinius Pandusa pro praetore Moesiae cum militibus quis Cotys traderetur in Thraeciam misit. Rhescuporis inter metum et iram cunctatus maluit patrati quam incepti facinoris reus esse: occidi Cotyn inbet mortemque sponte sumptam ementitur. nec tamen Caesar placitas semel artes mutavit, sed defuncto Pandusa quem sibi infensum Rhescuporis arguebat, Pomponium Flaccum, veterem stipendiis et arta cum rege amicitia eoque accommodatiorem ad fallendum, ob id maxime Moesiae praefecit. | 66. Это письмо пропретор Мезии Латиний Пандуса отправил во Фракию с воинами, которым Рескупорид должен был передать Котиса. Колеблясь между страхом и злобой, Рескупорид в конце концов предпочел быть обвиненным не в задуманном только, но в уже совершенном злодеянии: он велит убить Котиса и измышляет, будто тот сам себя лишил жизни. Цезарь, однако, не изменил полюбившемуся ему образу действий, и после смерти Пандусы, на которого Рескупорид жаловался, что тот питает к нему неприязнь, назначил правителем Мезии старого воина Помпония Флакка, остановившись на нем главным образом потому, что, связанный с царем тесною дружбою, он был наиболее пригодным, чтобы его обмануть. |
| [67] Flaccus in Thraeciam transgressus per ingentia promissa quamvis ambiguum et scelera sua reputantem perpulit ut praesidia Romana intraret. circumdata hinc regi specie honoris valida manus, tribunique et centuriones monendo, suadendo, et quanto longius abscedebatur, apertiore custodia, postremo gnarum necessitatis in urbem traxere. accusatus in senatu ab uxore Cotyis damnatur, ut procul regno teneretur. Thraecia in Rhoemetalcen filium, quem paternis consiliis adversatum constabat, inque liberos Cotyis dividitur; iisque nondum adultis Trebellenus Rufus praetura functus datur qui regnum interim tractaret, exemplo quo maiores M. Lepidum Ptolemaei liberis tutorem in Aegyptum miserant. Rhescuporis Alexandriam devectus atque illic fugam temptans an ficto crimine interficitur. | 67. Флакк прибыл во Фракию и, надавав царю далеко идущие обещания, склонил его, несмотря на колебания, которые вызывало в нем сознание своей преступности, посетить вместе с ним пограничное укрепление римлян. Здесь царя под видом почетной охраны окружил сильный отряд, и трибуны с центурионами стали завлекать его сначала приглашениями и уговорами, а когда отошли подальше, прибегая и к более откровенному принуждению, и, наконец, осознавшего, что он попал в западню, повезли в Рим. Обвиненный в сенате женою Котиса, он присуждается к изгнанию из своего царства. Фракия была поделена между сыном его Реметалком, о котором было известно, что он не одобрял козней отца, и детьми Котиса, и так как они были тогда малолетними, к ним приставили бывшего претора Требеллена Руфа, чтобы тот некоторое время правил за них, подобно тому как наши предки послали в Египет Марка Лепида опекать детей Птолемея. Рескупорида отправили в Александрию, и там он был убит, то ли пытаясь бежать, то ли по чьему-то навету. |
| [68] Per idem tempus Vonones, quem amotum in Ciliciam memoravi, corruptis custodibus effugere ad Armenios, inde Albanos Heniochosque et consanguineum sibi regem Scytharum conatus est. specie venandi omissis maritimis locis avia saltuum petiit, mox pernicitate equi ad amnem Pyramum contendit, cuius pontes accolae ruperant audita regis fuga, neque vado penetrari poterat. igitur in ripa fluminis a Vibio Frontone praefecto equitum vincitur, mox Remmius evocatus, priori custodiae regis adpositus, quasi per iram gladio cum transigit. unde maior fides conscientia sceleris et metu indicii mortem Vononi inlatam. | 68. В это самое время Вонон, об удалении которого в Киликию я упоминал выше, предпринял попытку перебежать в Армению, чтобы перебраться оттуда к альбанам и гениохам и далее к своему родичу царю скифов. Отдалившись под предлогом охоты от моря, он укрылся в чаще горных лесов, а затем, используя резвость своего коня, примчался к реке Пираму; но на реке не оказалось мостов, так как, прослышав о бегстве царя, их разрушили местные жители, а переправа через нее вброд была невозможна. На берегу этой реки он и был схвачен Вибием Фронтоном, префектом всадников, и здесь же ветеран Ремий, который был прежде приставлен к царю, чтобы за ним надзирать, якобы придя в ярость, пронзил его насмерть мечом. Принимая во внимание все обстоятельства, более вероятно, однако, что, будучи пособником этого преступления, он умертвил Вонона, страшась его показаний. |
| [69] At Germanicus Aegypto remeans cuncta quae apud legiones aut urbes iusserat abolita vel in contrarium versa cognoscit. hinc graves in Pisonem contumeliae, nec minus acerba quae ab illo in Caesarem intentabantur. dein Piso abire Syria statuit. mox adversa Germanici valetudine detentus, ubi recreatum accepit votaque pro incolumitate solvebantur, admotas hostias, sacrificalem apparatum, festam Antiochensium plebem per lictores proturbat. tum Seleuciam degreditur, opperiens aegritudinem, quae rursum Germanico acciderat. saevam vim morbi augebat persuasio veneni a Pisone accepti; et reperiebantur solo ac parietibus erutae humanorum corporum reliquiae, carmina et devotiones et nomen Germanici plumbeis tabulis insculptum, semusti cineres ac tabo obliti aliaque malefica quis creditur animas numinibus infernis sacrari. simul missi a Pisone incusabantur ut valetudinis adversa rimantes. | 69. На обратном пути из Египта Германик узнал, что все его распоряжения, касавшиеся войска и городов, или отменены, или заменены противоположными. Отсюда - тяжкие упреки, которые он обрушивал на Пизона и не менее ожесточенные выпады последнего против Цезаря. Наконец, Пизон решил удалиться из Сирии. Болезнь Германика задержала, однако, его отъезд, и, когда его известили, что Германик поправился и что в городе выполняют обеты, данные ради его исцеления, он разгоняет, послав своих ликторов, жертвенных животных у алтарей, тех, кто совершал жертвоприношения, и толпу участвующих в праздничном торжестве антиохийцев. После этого он отбывает в Селевкию, где ждет исхода болезни, снова одолевшей Германика. Свирепую силу недуга усугубляла уверенность Германика в том, что он отравлен Пизоном; и действительно, в доме Германика не раз находили на полу и на стенах извлеченные из могил остатки человеческих трупов, начертанные на свинцовых табличках заговоры и заклятия и тут же - имя Германика, полуобгоревший прах, сочащийся гноем, и другие орудия ведовства, посредством которых, как считают, души людские препоручаются богам преисподней. И тех, кто приходил от Пизона, обвиняли в том, что они являются лишь затем, чтобы выведать, стало ли Германику хуже. |
| [70] Ea Germanico haud minus ira quam per metum accepta. si limen obsideretur, si effundendus spiritus sub oculis inimicorum foret, quid deinde miserrimae coningi, quid infantibus liberis eventurum? lenta videri veneficia: festinare et urgere, ut provinciam, ut legiones solus habeat. sed non usque eo defectum Germanicum, neque praemia caedis apud interfectorem mansura. componit epistulas quis amicitiam ei renuntiabat: addunt plerique iussum provincia decedere. nec Piso moratus ultra navis solvit moderabaturque cursui quo propius regrederetur si mors Germanici Syriam aperuisset. | 70. Все это наполняло Германика столько же гневом, сколько и тревогою: если его порог осаждают, если придется испустить дух на глазах у врага, то какая же участь уготована его несчастной жене, его малолетним детям? Действие яда Пизону, видимо, кажется чересчур медленным: он спешит и торопит, чтобы единолично властвовать над провинцией, над легионами. Но Германик еще в состоянии постоять за себя, и убийца не извлечет выгоды из своего злодеяния. И он составляет письмо, в котором отказывает Пизону в доверии; многие утверждают, что в нем, сверх того, Пизону предписывалось покинуть провинцию. И Пизон, не задерживаясь, отплывает на кораблях, но умышленно замедляет плаванье, чтобы поскорее вернуться, если смерть Германика снова откроет перед ним Сирию. |
| [71] Caesar paulisper ad spem erectus, dein fesso corpore ubi finis aderat, adsistentis amicos in hunc modum adloquitur: 'si fato concederem, iustus mihi dolor etiam adversus deos esset, quod me parentibus liberis patriae intra inventam praematuro exitu raperent: nunc scelere Pisonis et Plancinae interceptus ultimas preces pectoribus vestris relinquo: referatis patri ac fratri, quibus acerbitatibus dilaceratus, quibus insidiis circumventus miserrimam vitam pessima morte finierim. si quos spes meae, si quos propinquus sanguis, etiam quos invidia erga viventem movebat, inlacrimabunt quondam florentem et tot bellorum superstitem muliebri fraude cecidisse. erit vobis locus querendi apud senatum, invocandi leges. non hoc praecipuum amicorum munus est, prosequi defunctum ignavo questu, sed quae voluerit meminisse, quae mandaverit exequi. flebunt Germanicum etiam ignoti: vindicabitis vos, si me potius quam fortunam meam fovebatis. ostendite populo Romano divi Augusti neptem eandemque coniugem meam, numerate sex liberos. misericordia cum accusantibus erit fingentibusque scelesta mandata aut non credent homines aut non ignoscent.' iuravere amici dextram morientis contingentes spiritum ante quam ultionem amissuros. | 71. На короткое время Цезарь проникся надеждою, но вскоре силы его иссякли, и, видя близкую кончину, он обратился к находившимся возле него друзьям с такими словами: "Если бы я уходил из жизни по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои жалобы на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны; но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастливую жизнь еще худшею смертью. Все, кого связывали со мною возлагаемые на меня упования, или кровные узы, или даже зависть ко мне живому, все они будут скорбеть обо мне, о том, что, дотоле цветущий, пережив превратности стольких войн, я пал от коварства женщины. Вам предстоит подать в сенат жалобу, воззвать к правосудию. Ведь первейший долг дружбы - не в том, чтобы проводить прах умершего бесплодными сетованьями, а в том, чтобы помнить, чего он хотел, выполнить все, что он поручил. Будут скорбеть о Германике и люди незнакомые, но вы за него отомстите, если питали преданность к нему, а не к его высокому положению. Покажите римскому народу мою жену, внучку божественного Августа, назовите ему моих шестерых детей. И сочувствие будет на стороне обвиняющих, и люди не поверят и не простят тем, кто станет лживо ссылаться на какие-то преступные поручения". И друзья, касаясь руки умирающего, поклялись ему в том, что они скорее испустят последнее дыхание, чем пренебрегут отмщением. |
| [72] Tum ad uxorem versus per memoriam sui, per communis liberos oravit exueret ferociam, saevienti fortunae summitteret animum, neu regressa in urbem aemulatione potentiae validiores inritaret. haec palam et alia secreto per quae ostendisse credebatur metum ex Tiberio. neque multo post extinguitur, ingenti luctu provinciae et circumiacentium populorum. indoluere exterae nationes regesque: tanta illi comitas in socios, mansuetudo in hostis; visuque et auditu iuxta venerabilis, cum magnitudinem et gravitatem summae fortunae retineret, invidiam et adrogantiam eflugerat. | 72. Затем, повернувшись к жене, он принялся ее умолять, чтобы она, чтя его память и ради их общих детей, смирила свою заносчивость, склонилась пред злобною судьбой и, вернувшись в Рим, не раздражала более сильных, соревнуясь с ними в могуществе. Это было сказано им перед всеми, а оставшись с нею наедине, он, как полагали, открыл ей опасность, угрожающую со стороны Тиберия. Немного спустя он угасает, и вся провинция и живущие по соседству народы погружаются в великую скорбь. Оплакивали его и чужеземные племена, и цари: так ласков был он с союзниками, так мягок с врагами; и внешность, и речь его одинаково внушали к нему глубокое уважение, и, хотя он неизменно держался величаво и сдержанно, как подобало его высокому сану, он был чужд недоброжелательства и надменности. |
| [73] Funus sine imaginibus et pompa per laudes ac memoriam virtutum eius celebre fuit. et erant qui formam, aetatem, genus mortis ob propinquitatem etiam locorum in quibus interiit, magni Alexandri fatis adacquarent. nam utrumque corpore decoro, genere insigni, haud multum triginta annos egressum, suorum insidiis externas inter gentis occidisse: sed hunc mitem erga amicos, modicum voluptatum, uno matrimonio, certis liberis egisse, neque minus proeliatorem, etiam si temeritas afuerit praepeditusque sit perculsas tot victoriis Germanias servitio premere. quod si solus arbiter rerum, si lure et nomine regio fuisset, tanto promptius adsecuturum gloriam militiae quantum clementia, temperantia, ceteris bonis artibus praestitisset. corpus antequam cremaretur nudatum in foro Antiochensium, qui locus sepulturae destinabatur, praetuleritne veneficii signa parum constitit; nam ut quis misericordia in Germanicum et praesumpta suspicione aut favore in Pisonem pronior, diversi interpretabantur. | 73. Похоронам Германика - без изображений предков, без всякой пышности - придала торжественность его слава и память о его добродетелях. Иные, вспоминая о его красоте, возрасте, обстоятельствах смерти и, наконец, также о том, что он умер поблизости от тех мест, где окончилась жизнь Александра Великого, сравнивали их судьбы. Ибо и тот, и другой, отличаясь благородною внешностью и знатностью рода, прожили немногим больше тридцати лет, погибли среди чужих племен от коварства своих приближенных; но Германик был мягок с друзьями, умерен в наслаждениях, женат единственный раз и имел от этого брака законных детей; а воинственностью он не уступал Александру, хотя и не обладал его безрассудной отвагою, и ему помешали поработить Германию, которую он разгромил в стольких победоносных сражениях. Будь он самодержавным вершителем государственных дел, располагай царскими правами и титулом, он настолько быстрее, чем Александр, добился бы воинской славы, насколько превосходил его милосердием, воздержностью и другими добрыми качествами. Перед сожжением обнаженное тело Германика было выставлено на форуме антиохийцев, где его и предали огню: проступили ли на нем признаки отравления ядом, осталось невыясненным, - ибо всякий, смотря по тому, скорбел ли он о Германике, питая против Пизона предвзятое подозрение, или, напротив, был привержен Пизону, толковал об этом по-разному. |
| [74] Consultatum inde inter legatos quique alii senatorum aderant quisnam Syriae praeficeretur. et ceteris modice nisis, inter Vibium Marsum et Cn. Sentium diu quaesitum: dein Marsus seniori et acrius tendenti Sentio concessit. isque infamem veneficiis ea in provincia et Plancinae percaram nomine Martinam in urbem misit, postulantibus Vitellio ac Veranio ceterisque qui crimina et accusationem tamquam adversus receptos iam reos instruebant. | 74. Затем легаты и оказавшиеся налицо другие сенаторы стали совещаться о том, кому поручить управление Сирией. И так как все остальные не очень стремились к этому назначению, его долго оспаривали между собой Вибий Марс и Гней Сенций, пока Марс не уступил старшему возрастом и более настойчивому Сенцию. И Сенций, по настоянию Вителлия, Верания и других, собиравших доказательства и готовившихся предъявить обвинение, как если бы дело шло об уже изобличенных преступниках, отправил в Рим известную в этой провинции и чрезвычайно любимую Планциной смесительницу ядов Мартину. |
| [75] At Agrippina, quamquam defessa luctu et corpore aegro, omnium tamen quae ultionem morarentur intolerans ascendit classem cum cineribus Germanici et liberis, miserantibus cunctis quod femina nobilitate princeps, pulcherrimo modo matrimonio inter venerantis gratantisque aspici solita, tunc feralis reliquias sinu ferret, incerta ultionis, anxia sui et infelici fecunditate fortunae totiens obnoxia. Pisonem interim apud Coum insulatn nuntius adsequitur excessisse Germanicum. quo intemperanter accepto caedit victimas, adit templa, neque ipse gaudium moderans et magis insolescente Plancina, quae luctum amissae sororis tum primum laeto cultu mutavit. | 75. Агриппина, изнуренная горем и страдающая телесно и все же нетерпимая ко всему, что могло бы задержать мщение, поднимается с прахом Германика и детьми на один из кораблей отплывавшего вместе с ней флота, провожаемая общим состраданием: женщина выдающейся знатности, еще так недавно счастливая мать семейства, окруженная общим уважением и добрыми пожеланиями, она несла теперь, прижимая к груди, останки супруга, неуверенная, удастся ли ей отомстить, страшащаяся за себя и подверженная стольким угрозам судьбы в своей многодетности, не принесшей ей счастья. Между тем Пизона у острова Коса настигает известие о кончине Германика. Приняв его с торжеством, он устраивает жертвоприношения и посещает храмы, не скрывая своих истинных чувств, а Планцина ведет себя еще непристойнее и, сняв тогда впервые траурную одежду, которую носила по случаю смерти сестры, сменяет ее на нарядное платье. |
| [76] Adfluebant centuriones monebantque prompta illi legionum studia: repeteret provinciam non iure ablatam et vacuam. igitur quid agendum consultanti M. Piso filius properandum in urbem censebat: nihil adhuc inexpiabile admissum neque suspiciones imbecillas aut inania famae pertimescenda. discordiam erga Germanicum odio fortasse dignam, non poena; et ademptione provinciae satis factum immicis. quod si regrederetur, obsistente Sentio civile bellum incipi; nec duraturos in partibus centuriones militesque apud quos recens imperatoris sui memoria et penitus infixus in Caesares amor praevaleret. | 76. Между тем к Пизону стекались центурионы и убеждали его в готовности легионов оказать ему всяческую поддержку: ему нужно только вернуться в провинцию, отнятую у него незаконно и все еще не имеющую правителя. На совещании, которое он собрал, чтобы решить, как следует действовать, его сын Марк Пизон предложил поспешить в Рим: еще не сделано никаких непоправимых шагов и нечего опасаться ни вздорных подозрений, ни пустой болтовни. Раздоры с Германиком могут, пожалуй, навлечь на его отца ненависть, но они не подлежат наказанию; к тому же отнятие у него провинции вполне удовлетворило его врагов. Но если он туда возвратится, то вследствие сопротивления Сенция дело не обойдется без гражданской войны, а центурионы и воины недолго будут оставаться на его стороне, так как возьмет верх еще свежая память об их полководце и глубоко укоренившаяся преданность Цезарям. |
| [77] Contra Domitius Celer, ex intima eius amicitia, disseruit utendum eventu: Pisonem, non Sentium Syriae praepositum; huic fascis et ius praetoris, huic legiones datas. si quid hostile ingruat, quem iustius arma oppositurum quam qui legati auctoritatem et propria mandata acceperit? relinquendum etiam rumoribus tempus quo senescant: plerumque innocentis recenti invidiae imparis. at si teneat exercitum, augeat viris, multa quae provideri non possint fortuito in melius casura. 'an festinamus cum Germanici cineribus adpellere, ut te inauditum et indefensum planctus Agrippinae ac vulgus imperitum primo rumore rapiant? est tibi Augustae conscientia, est Caesaris favor, sed in occulto, et perisse Germanicum nulli iactantius maerent quam qui maxime laetantur.' | 77. Напротив, Домиций Целер, один из ближайших друзей Пизона, настаивал, что нужно использовать случай: Пизон, а не Сенций поставлен правителем Сирии, и ему вручены фасции, преторская власть и легионы. Если туда вторгнется враг, то кому же еще отражать его силой оружия, как не тому, кто получил легатские полномочия и особые указания? Со временем толки теряют свою остроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чем неповинным. Но если Пизон сохранит за собой войско, укрепит свою мощь, многое, что не поддается предвидению, быть может, обернется по воле случая в лучшую сторону. "Или мы поторопимся, чтобы причалить одновременно с прахом Германика, чтобы тебя, Пизон, невыслушанного и не имевшего возможности отвести от себя обвинение, погубили при первом же твоем появлении рыдания Агриппины и невежественная толпа? Августа - твоя сообщница, Цезарь благоволит к тебе, но негласно; и громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадован ею". |
| [78] Haud magna mole Piso promptus ferocibos in sententiam trahitur missisque ad Tiberium epistulis incusat Germanicum luxus et superbiae; seque pulsum, ut locus rebus novis patefieret, curam exercitus eadem fide qua tenuerit repetivisse. simul Domitium impositum triremi vitare litorum oram praeterque insulas lato mari pergere in Syriam iubet. concurrentis desertores per manipulo componit, armat lixas traiectisque in continentem navibus vexillum tironum in Syriam euntium intercipit, regulis Cilicum ut se auxiliis iuvarent scribit, haud ignavo ad ministeria belli iuvene Pisone, quamquam suscipiendum bellum abnuisset. | 78. Неизменно склонный к решительным мерам, Пизон легко присоединяется к этому мнению и в письме, отосланном им Тиберию, обвиняет Германика в высокомерии и чрезмерно роскошном образе жизни: изгнанный Германиком из провинции, чтобы не мешать ему в осуществлении государственного переворота, он снова и с прежнею преданностью берет на себя попечение о войсках. Одновременно он приказывает Домицию отплыть на триреме в Сирию, держа курс мимо островов и подальше от берега. Тем временем Пизон распределяет собравшихся у него перебежчиков по манипулам, вооружает нестроевых, и, переправившись кораблями на материк, перехватывает подразделение шедших в Сирию новобранцев, и пишет киликийским царькам, чтобы они помогли ему своими отрядами; в этих военных приготовлениях принимает участие и молодой Марк Пизон, не разделявший, однако, взгляда, что нужно открыть военные действия. |
| [79] Igitur oram Lyciae ac Pamphyliae praelegentes, obviis navibus quae Agrippinam vehebant, utrimque infensi arma primo expediere: dein mutua formidine non ultra iurgium processum est, Marsusque Vibius nuntiavit Pisoni Romam ad dicendam causam veniret. ille eludens respondit adfuturum ubi praetor qui de veneficiis quaereret reo atque accusatoribus diem prodixisset. interim Domitius Laodiciam urbem Syriae adpulsus, cum hiberna sextae legionis peteret, quod eam maxime novis consiliis idoneam rebatur, a Pacuvio legato praevenitur. id Sentius Pisoni per litteras aperit monetque ne castra corruptoribus, ne provinciam bello temptet. quosque Germanici memores aut inimicis eius adversos cognoverat, contrahit, magnitudinem imperatoris identidem ingerens et rem publicam armis peti; ducitque validam manum et proelio paratam. | 79. Следуя вдоль берегов Ликии и Памфилии, они встретились с кораблями, сопровождавшими Агриппину, и обе стороны схватились было за оружие, но вследствие страха, который они друг другу внушали, дело ограничилось перебранкой, причем Марс Вибий вызвал Пизона в Рим для судебного разбирательства. Тот насмешливо ответил ему, что, разумеется, не замедлит туда прибыть, как только ведающим делами об отравлениях претором будет назначен день явки подсудимому и обвинителям. Между тем Домиций, пристав к сирийскому городу Лаодикее, направился на зимние квартиры шестого легиона, так как считал его наиболее пригодным для осуществления своих планов, но его опередил легат Пакувий. Сенций обращается к Пизону с письмом, в котором сообщает ему об этом и увещевает его не возбуждать лагерь засылкою в него возмутителей, а провинцию - военными действиями. Собрав всех, о ком ему было известно, что они чтят память Германика или враждебны его врагам, он настойчиво убеждает их в том, что Пизон поднимает оружие на величие императора, на Римское государство; и Сенций выводит навстречу Пизону сильный и готовый к бою отряд. |
| [80] Nec Piso, quamquam coepta secus cadebant, omisit tutissima e praesentibus, sed castellum Ciliciae munitum admodum, cui nomen Celenderis, occupat; nam admixtis desertoribus et tirone nuper intercepto suisque et Plancinae servitiis auxilia Cilicum quae reguli miserane in numerum legionis composuerat. Caesarisque se legatum testabatur provincia quam is dedisset arceri, non a legionibus (earum quippe accitu venire), sed a Sentio privatum odium falsis criminibus tegente. consisterent in acie, non pugnaturis militibus ubi Pisonem ab ipsis parentem quondam appellatum, si iure ageretur, potiorem, si armis, non invalidum vidissent tum pro munimentis castelli manipulos explicat colle arduo et derupto; nam cetera mari cinguntur. contra veterani ordinibus ac subsidiis instructi: hinc militum, inde locorum asperitas, sed non animus, non spes, ne tela quidem nisi agrestia aut subitum in usum properata. ut venere in manus, non ultra dubitatum quam dum Romanae cohortes in aequum eniterentur: vertunt terga Cilices seque castello claudunt. | 80. Несмотря на неудачи, постигавшие Пизона в его начинаниях, он не упустил случая обезопасить себя, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах, и занял сильную киликийскую крепость Келендерий; пополнив перебежчиками, недавно перехваченными новобранцами и рабами, своими и Планцины, присланные ему на помощь царьками отряды киликийцев, он довел численность своих сил до уровня легиона. Он заверял своих, что его, легата Цезаря, не пускают в провинцию, отданную ему в управление, не воины легионов (ибо они и призвали его возвратиться), но Сенций из личной ненависти к нему, которую он прикрывает ложными обвинениями. Так пусть же они выйдут на поле боя - ведь легионеры не станут сражаться, когда поймут, что Пизон, кого они еще так недавно звали своим отцом, одержит верх, если спор будет решаться на основании права, и не бессилен, если - оружием. Затем он располагает свои манипулы у стен крепости на обрывистом и крутом холме, - с других сторон ее окружало море. Против них стояли построенные боевыми порядками ветераны и резервы; здесь было преимущество в выучке воинов, там - в труднодоступной местности, но у тех, кто ее занимал, не было ни боевого пыла, ни веры в успех, ни даже оружия, кроме того, каким располагают сельские жители, или изготовленного наспех. Когда враги сошлись врукопашную, исход битвы мог вызывать сомнение лишь до тех пор, пока когорты римлян не вышли на ровное место; киликийцы бежали и заперлись в крепости. |
| [81] Interim Piso classem haud procul opperientem adpugnare frustra temptavit; regressusque et pro muris, modo semet adflictando, modo singulos nomine ciens, praemiis vocans, seditionem coeptabat, adeoque commoverat ut signifer legionis sextae signum ad eum transtulerit. tum Sentius occanere cornua tubasque et peti aggerem, erigi scalas iussit ac promptissimum quemque succedere, alios tormentis hastas saxa et faces ingerere. tandem victa pertinacia Piso oravit ut traditis armis maneret in castello, dum Caesar cui Syriam permitteret consulitur. non receptae condiciones nec aliud quam naves et tutum in urbem iter concessum est. | 81. Между тем Пизон тщетно попытался овладеть флотом, ожидавшим невдалеке исхода сражения; возвратившись к стенам крепости, он, то ударяя себя в грудь, то называя по имени римских воинов и суля им награды, старался склонить их к измене и успел привести их в такое смущение, что значконосец шестого легиона перешел к нему со значком. Тогда Сенций приказал трубить в рожки и трубы, устремиться к валу. установить лестницы и наиболее храбрым и ловким пойти на приступ, а всем остальным, используя метательные машины, осыпать врага дротиками, камнями и горящими факелами. Когда, наконец, упорство защитников было сломлено, Пизон стал просить, чтобы, по сдаче оружия, ему было дозволено оставаться в крепости, пока не придет указание Цезаря, кому править Сирией. Эти условия были, однако, отклонены, и единственное, что было ему предоставлено, - это корабли и безопасное возвращение в Рим. |
| [82] At Romae, postquam Germanici valetudo percrebuit cunctaque ut ex longinquo aucta in deterius adferebantur, dolor ira, et erumpebant questus. ideo nimirum in extremas terras relegatum, ideo Pisoni permissam provinciam; hoc egisse secretos Augustae cum Plancina sermones. vera prorsus de Druso seniores locutos: displicere regnantibus civilia filiorum ingenia, neque ob aliud interceptos quam quia populum Romanum aequo iure complecti reddita libertate agitaverint. hos vulgi sermones audita mors adeo incendit ut ante edictum magistratuum, ante senatus consultum sumpto iustitio desererentur fora, clauderentur domus. passim silentia et gemitus, nihil compositum in ostentationem; et quamquam neque insignibus lugentium abstinerent, altius animis maerebant. forte negotiatores vivente adhuc Germanico Syria egressi laetiora de valetudine eius attulere. statim credita, statim vulgata sunt: ut quisque obvius, quamvis leviter audita in alios atque illi in plures cumulata gaudio transferunt. cursant per urbem, molinutur templorum foris; iuvat credulitatem nox et promptior inter tenebras adfirmatio. nec obstitit falsis Tiberius donec tempore ac spatio vanescerent: et populus quasi rursum ereptum acrius doluit. | 82. А в Риме, лишь только стали доходить вести о болезни Германика, как все доходящие издалека, до последней степени мрачные, воцарились общая скорбь и гнев. а порой прорывались и громкие сетования. Для того, очевидно, и сослали его на край света, для того и дали Пизону провинцию; вот к чему привели тайные совещания Августы с Планциною. И сущую правду говорили старики относительно Друза: не по нраву пришлась властителям приверженность к народоправству их сыновей, и их погубили не из-за чего-либо иного, как только за то, что они замышляли вернуть римскому народу свободу и уравнять всех в правах. Весть о смерти Германика настолько усилила в толпе эти толки, что прежде указа властей, прежде сенатского постановления все погружается в траур, пустеют площади, запираются дома. Повсюду безмолвие, прерываемое стенаниями, нигде ничего показного; если кто и воздерживается от внешних проявлений скорби, то в душе горюет еще безутешнее. Случилось так, что купцы, выехавшие из Сирии, когда Германик был еще жив, привезли более благоприятные вести о его состоянии. Этим вестям сразу поверили, и они тотчас же распространились по всему городу; и всякий, сколь бы непроверенным ни было то, что он слышал, сообщает добрую новость каждому встречному, а те передают ее, приукрашивая от радости, в свою очередь, дальше. Люди носятся по всему городу, взламывают двери храмов, и ночь немало способствует их легковерию, так как во мраке всякий скорее поддается внушению. Тиберий не пресекал ложных слухов, предоставив им рассеяться с течением времени; и народ погрузился в еще большую скорбь, как если бы Германик был у него отнят вторично. |
| [83] Honores ut quis amore in Germanicum aut ingenio validus reperti decretique: ut nomen eius Saliari carmine caneretur; sedes curules sacerdotum Augustalium locis superque eas querceae coronae statuerentur; ludos circensis eburna effigies praeiret neve quis flamen aut augur in locum Germanici nisi gentis Iuliae crearetur. arcus additi Romae et apud ripam Rheni et in monte Syriae Amano cum inscriptione rerum gestarum ac mortem ob rem publicam obisse. sepulchrum Antiochiae ubi crematus, tribunal Epidaphnae quo in loco vitam finierat. statuarum locorumve in quis coleretur haud facile quis numerum inierit. cum censeretur clipeus auro et magnitudine insignis inter auctores eloquentiae, adseveravit Tiberius solitum paremque ceteris dicaturum: neque enim eloquentiam fortuna discerni et satis inlustre si veteres inter scriptores haberetur. equester ordo cuneum Germanici appellavit qui iuniorum dicebatur, instituitque uti turmae idibus Iuliis imaginem eius sequerentur. pleraque manent: quaedam statim omissa sunt aut vetustas oblitteravit. | 83. Между тем для Германика были придуманы почести, какие только могла внушить каждому в меру его изобретательности любовь к умершему, и сенат постановил следующее: чтобы имя Германика провозглашалось в песнопении салиев; чтобы всюду, где отведены места для жрецов августалов, были установлены курульные кресла Германика с дубовыми венками над ними; чтобы перед началом цирковых зрелищ было проносимо его изображение из слоновой кости; чтобы фламины или авгуры, выдвигаемые на его место, избирались только из рода Юлиев. К этому были добавлены триумфальные арки в Риме, на берегу Рейна и на сирийской горе Амане, с надписями, оповещавшими о его деяниях и о том, что он отдал жизнь за отечество; гробница в Антиохии, где его тело подверглось сожжению, и траурный постамент в Эпидафне, где он скончался. И нелегко перечислить все его статуи и места поклонения его памяти. Но когда было предложено поместить большой золотой щит с его изображением среди таких же изображений столпов римского красноречия,Тиберий решительно заявил, что он посвятит Германику щит такой же и того же размера, что и все остальные: ведь красноречие оценивается не по высокому положению в государстве, и пребывать среди древних писателей - уже само по себе достаточно почетно. Сословие всадников присвоило имя Германика тому сектору амфитеатра, который носил название Сектора младших, и, кроме того, постановило, чтобы в июльские иды отряды всадников следовали позади его статуи. Большая часть упомянутого сохраняется в силе и посейчас, кое-что сразу же было заброшено или забылось за давностью лет. |
| [84] Ceterum recenti adhuc maestitia soror Germanici Livia, nupta Druso, duos virilis sexus simul enixa est. quod rarum laetumque etiam modicis penatibus tanto gaudio principem adfecit ut non temperaverit quin iactaret apud patres nulli ante Romanorum eiusdem fastigii viro geminam stirpem editam: nam cuncta, etiam fortuita, ad gloriam vertebat. sed populo tali in tempore id quoque dolorem tulit, tamquam auctus liberis Drusus domum Germanici magis urgeret. | 84. Немного позднее, при все еще свежей печали по случаю смерти Германика, сестра его Ливия, жена Друза, родила двух младенцев мужского пола. Событие это, редкое и приносящее радость даже в простых семьях, наполнило принцепса таким ликованием, что он не удержался, чтобы не похвалиться им перед сенаторами, подчеркивая, что ни у кого из римлян такого сана не рождались до этого близнецы: ведь решительно все, даже случайное, он неизменно обращал во славу себе. При сложившихся обстоятельствах народу, однако, и это доставило огорчение, ибо он опасался, как бы Друз, обогатившись потомством, не оттеснил еще больше семью Германика. |
| [85] Eodem anno gravibus senatus decretis libido feminarum coercita cautumque ne quaestum corpore faceret cui avus aut pater aut maritus eques Romanus fuisset. nam Vistilia praetoria familia genita licentiam stupri apud aedilis vulgaverat, more inter veteres recepto, qui satis poenarum adversum impudicas in ipsa professione flagitii credebant. exactum et a Titidio Labeone Vistiliae marito cur in uxore delicti manifesta ultionem legis omisisset. atque illo praetendente sexaginta dies ad consultandum datos necdum praeterisse, satis visum de Vistilia statuere; eaque in insulam Seriphon abdita est. actum et de sacris Aegyptiis Iudaicisque pellendis factumque patrum consultum ut quattuor milia libertini generis ea superstitione infecta quis idonea aetas in insulam Sardiniam veherentur, coercendis illic latrociniis et, si ob gravitatem caeli interissent, vile damnum; ceteri cederent Italia nisi certam ante diem profanos ritus exuissent. | 85. В том же году были изданы строгие указы сената против распутного поведения женщин и строжайше воспрещено промышлять своим телом тем, чьи деды, отцы или мужья были римскими всадниками. Поводом было то, что Вистилия, дочь претора, объявила эдилам, что занимается проституцией, - поступила же она так в соответствии с принятым у наших предков обыкновением, согласно которому достаточной карою для продажных женщин почиталось их собственное признание в своем позоре. Были потребованы и от Титидия Лабеона, мужа Вистилии, объяснения, почему он не наказал, согласно закону, свою изобличенную в непотребстве жену. И так как в свое оправдание он сослался на то, что предоставленные ему по закону шестьдесят дней на обдумывание еще не прошли, сочли достаточным принять постановление против Вистилии, и она была сослана на остров Сериф. Обсуждался и вопрос о запрещении египетских и иудейских священнодействий, и сенат принял постановление вывезти на остров Сардинию четыре тысячи зараженных этими суевериями вольноотпущенников, пригодных по возрасту для искоренения там разбойничьих шаек, полагая, что если из-за тяжелого климата они перемрут, то это не составит большой потери; остальным предписывалось покинуть Италию, если до определенного срока они не откажутся от своих нечестивых обрядов. |
| [86] Post quae rettulit Caesar capiendam virginem in locum Occiae, quae septem et quinquaginta per annos summa sanctimonia Vestalibus sacris praesederat; egitque grates Fonteio Agrippae et Domitio Pollioni quod offerendo filias de officio in rem publicam certarent. praelata est Pollionis filia, non ob aliud quam quod mater eius in eodem coniugio manebat; nam Agrippa discidio domum imminuerat. et Caesar quamvis posthabitam decies sestertii dote solatus est. | 86. После этого Цезарь сообщил о необходимости избрать девственницу на место Окции, которая в течение пятидесяти семи лет с величайшим благочестием руководила священнодействиями весталок; при этом он выразил благодарность Фонтею Агриппе и Домицию Поллиону за то, что, предлагая взамен нее своих дочерей, они соревновались в преданности государству. Предпочтение было отдано дочери Поллиона, ибо супружеские узы ее родителей продолжали пребывать нерушимыми, тогда как Агриппа расторжением первого брака нанес урон доброй славе своей семьи. Цезарь, впрочем, утешил отвергнутую, даровав ей приданое в размере миллиона сестерциев. |
| [87] Saevitiam annonae incusante plebe statuit frumento pretium quod emptor penderet, binosque nummos se additurum negotiatoribus in singulos modios. neque tamen ob ea parentis patriae delatum et antea vocabulum adsumpsit, acerbeque increpuit eos qui divinas occupationes ipsumque dominum dixerant. unde angusta et lubrica oratio sub principe qui libertatem metuebat adulationem oderat. | 87. Вследствие жалоб народа на дороговизну хлеба Тиберий, установив цену, которую должен был платить покупатель, объявил, что хлеботорговцы будут получать от него дополнительно по два нумма за модий.Предложенный ему за это и предлагавшийся ранее титул отца отечества он, однако, не принял и высказал суровое порицание тем, кто называл его попечение о народе божественным, а его самого - государем. Вот почему любое высказывание в присутствии принцепса, которому свобода внушала страх, а лесть - подозрения, бывало сдержанным и настороженным. |
| [88] Reperio apud scriptores senatoresque eorundem temporum Adgandestrii principis Chattorum lectas in senatu litteras, quibus mortem Arminii promittebat si patrandae neci venenum mitteretur, responsumque esse non fraude neque occultis, sed palam et armatum populum Romanum hostis suos ulcisci. qua gloria aequabat se Tiberius priscis imperatoribus qui venenum in Pyrrum regem vetuerant prodiderantque. ceterum Arminius abscedentibus Romanis et pulso Maroboduo regnum adfectans libertatem popularium adversam habuit, petitusque armis cum varia fortuna certaret, dolo propinquorum cecidit: liberator haud dubie Germaniae et qui non primordia populi Romani, sicut alii reges ducesque, sed florentissimum imperium lacessierit, proeliis ambiguus, bello non victus. septem et triginta annos vitae, duodecim potentiae explevit, caniturque adhuc barbaras apud gentis, Graecorum annalibus ignotus, qui sua tantum mirantur, Romanis haud perinde celebris, dun vetera extollimus recentium incuriosi. | 88. У историков и сенаторов того времени я нахожу сообщение о письме предводителя хаттов Адгандестрия, которое было оглашено в сенате и в котором он предлагал умертвить Арминия, если ему пришлют яду, чтобы он мог осуществить это убийство; Адгандестрию было отвечено, что римский народ отмщает врагам, не прибегая к обману, и не тайными средствами, но открыто и силой оружия. Благородством ответа Тиберий сравнялся с древними полководцами, запретившими отравить царя Пирра и открывшими ему этот замысел. Впрочем, притязая после ухода римлян и изгнания Маробода на царский престол, Арминий столкнулся со свободолюбием соплеменников; подвергшись с их стороны преследованию, он сражался с переменным успехом и пал от коварства своих приближенных. Это был, бесспорно, освободитель Германии, который выступил против римского народа не в пору его младенчества, как другие цари и вожди, но в пору высшего расцвета его могущества, и хотя терпел иногда поражения, но не был побежден в войне. Тридцать семь лет он прожил, двенадцать держал в своих руках власть; у варварских племен его воспевают и посейчас; греческие анналы его не знают, так как их восхищает только свое, римские - уделяют ему меньше внимания, чем он заслуживает, ибо, превознося старину, мы недостаточно любопытны к недавнему прошлому. |
Граммтаблицы | Грамматика латинского языка | Латинские тексты