Краткая коллекция англтекстов
Чарльз Теккерей
Vanity Fair/Ярмарка тщеславия
CHAPTER XXIV/ГЛАВА XXIV, In Which Mr. Osborne Takes Down the Family Bible/в которой мистер Осборн снимает с полки семейную Библию
| English | Русский |
| So having prepared the sisters, Dobbin hastened away to the City to perform the rest and more difficult part of the task which he had undertaken. The idea of facing old Osborne rendered him not a little nervous, and more than once he thought of leaving the young ladies to communicate the secret, which, as he was aware, they could not long retain. But he had promised to report to George upon the manner in which the elder Osborne bore the intelligence; so going into the City to the paternal counting-house in Thames Street, he despatched thence a note to Mr. Osborne begging for a half-hour's conversation relative to the affairs of his son George. Dobbin's messenger returned from Mr. Osborne's house of business, with the compliments of the latter, who would be very happy to see the Captain immediately, and away accordingly Dobbin went to confront him. | Подготовив таким образом сестер, Доббин поспешил в Сити выполнять вторую, более трудную часть принятой им на себя задачи. Мысль оказаться лицом к лицу со старым Осборном немало его тревожила, и он не раз уже подумывал о том, чтобы предоставить сестрам сообщить отцу тайну, которую, он был уверен, им не удастся долго скрывать. Но он обещал доложить Джорджу, как примет известие Осборн-старший. Поэтому, отправившись в Сити в отцовскую контору на Темз-стрит, он послал оттуда записку мистеру Осборну с просьбой уделить ему полчаса для разговора, касающегося дел его сына Джорджа. Посланный Доббина вернулся с ответом, что мистер Осборн велел кланяться и будет рад видеть капитана сейчас же; и Доббин незамедлительно отправился на свидание с ним. |
| The Captain, with a half-guilty secret to confess, and with the prospect of a painful and stormy interview before him, entered Mr. Osborne's offices with a most dismal countenance and abashed gait, and, passing through the outer room where Mr. Chopper presided, was greeted by that functionary from his desk with a waggish air which farther discomfited him. Mr. Chopper winked and nodded and pointed his pen towards his patron's door, and said, "You'll find the governor all right," with the most provoking good humour. | Предвидя мучительное и бурное объяснение и внутренне поеживаясь от невольных укоров совести, капитан вошел в контору мистера Осборна нерешительной походкой, с самым мрачным видом. Когда он проходил через первую комнату, где властвовал мистер Чоппер, этот последний приветствовал его из-за своей конторки веселым поклоном, что еще больше расстроило Доббина. Мистер Чоппер подмигнул, кивнул головой и, указав пером на хозяйскую дверь, произнес: "Вы найдете патрона в отличном расположении духа!" - вложив в эти слова совершенно непонятную приветливость. |
| Osborne rose too, and shook him heartily by the hand, and said, "How do, my dear boy?" with a cordiality that made poor George's ambassador feel doubly guilty. His hand lay as if dead in the old gentleman's grasp. He felt that he, Dobbin, was more or less the cause of all that had happened. It was he had brought back George to Amelia: it was he had applauded, encouraged, transacted almost the marriage which he was come to reveal to George's father: and the latter was receiving him with smiles of welcome; patting him on the shoulder, and calling him "Dobbin, my dear boy." The envoy had indeed good reason to hang his head. | В довершение всего Осборн поднялся со своего места, крепко пожал руку капитану и промолвил: "Как поживаете, дорогой мой?" - с такой сердечностью, что посланник бедняги Джорджа почувствовал себя кругом виноватым. Рука его, словно мертвая, не ответила на крепкое пожатие старого джентльмена. Доббин чувствовал, что он был в большей или меньшей степени причиной всего происшедшего. Ведь это он убедил Джорджа вернуться к Эмилии; это он поощрял, одобрял и чуть ли не сам заключил тот брак, о котором явился теперь докладывать отцу Джорджа. А тот принимает его с приветливой улыбкой, похлопывает по плечу, называет "милым моим Доббином"! Да, посланцу Джорджа было от чего повесить голову. |
| Osborne fully believed that Dobbin had come to announce his son's surrender. Mr. Chopper and his principal were talking over the matter between George and his father, at the very moment when Dobbin's messenger arrived. Both agreed that George was sending in his submission. Both had been expecting it for some days--and "Lord! Chopper, what a marriage we'll have!" Mr. Osborne said to his clerk, snapping his big fingers, and jingling all the guineas and shillings in his great pockets as he eyed his subordinate with a look of triumph. | Осборн был в полной уверенности, что Доббин явился сообщить ему о капитуляции его сына. Мистер Чоппер и его патрон беседовали о Джордже как раз в тот момент, когда прибыл посыльный от Доббина, и оба пришли к заключению, что Джордж решил принести повинную. Оба ожидали этого уже несколько дней. "И, боже ты мой, Чоппер, какую мы теперь сыграем свадьбу!" - сказал мистер Осборн своему клерку; он даже прищелкнул толстыми пальцами и, побрякивая гинеями и шиллингами в своем огромном кармане, устремил на подчиненного торжествующий взгляд. |
| With similar operations conducted in both pockets, and a knowing jolly air, Osborne from his chair regarded Dobbin seated blank and silent opposite to him. "What a bumpkin he is for a Captain in the army," old Osborne thought. "I wonder George hasn't taught him better manners." | Все так же гремя деньгами в обоих карманах, Осборн с веселым многозначительным видом поглядел из своего кресла и на Доббина, когда тот уселся напротив него, бледный и безмолвный. "Что за увалень, а еще армейский капитан, - подумал старик Осборн. - Удивительно, как это Джордж не научил его лучшим манерам!" |
| At last Dobbin summoned courage to begin. | Наконец Доббин призвал всю свою храбрость и начал: |
| "Sir," said he, "I've brought you some very grave news. I have been at the Horse Guards this morning, and there's no doubt that our regiment will be ordered abroad, and on its way to Belgium before the week is over. And you know, sir, that we shan't be home again before a tussle which may be fatal to many of us." | - Сэр, я привез вам весьма важное известие. Я был сегодня утром в казармах конной гвардии и узнал достоверно, что нашему полку будет приказано выступить в заграничный поход и отправиться в Бельгию в течение этой недели. А вам известно, сэр, что мы не вернемся домой без потасовки, которая может оказаться роковой для многих из нас. |
| Osborne looked grave. | Осборн стал серьезен. |
| "My s--, the regiment will do its duty, sir, I daresay," he said. | - Я не сомневаюсь, что мой с... то есть ваш полк, сэр, исполнит свой долг, - произнес он. |
| "The French are very strong, sir," Dobbin went on. "The Russians and Austrians will be a long time before they can bring their troops down. We shall have the first of the fight, sir; and depend on it Boney will take care that it shall be a hard one." | - Французы очень сильны, сэр, - продолжал Доббин. - Русским и австрийцам понадобится много времени, чтобы подтянуть свои войска. Нам придется выдержать первый натиск, сэр, и - будьте покойны - Бонн позаботится о том, чтобы дело было жаркое! |
| "What are you driving at, Dobbin?" his interlocutor said, uneasy and with a scowl. "I suppose no Briton's afraid of any d--- Frenchman, hey?" | - К чему вы это клоните, Доббин? - воскликнул его собеседник, беспокойно хмурясь. - Я полагаю, ни один британец не побоится каких-то треклятых французов, а? |
| "I only mean, that before we go, and considering the great and certain risk that hangs over every one of us--if there are any differences between you and George--it would be as well, sir, that-- that you should shake hands: wouldn't it? Should anything happen to him, I think you would never forgive yourself if you hadn't parted in charity." | - Я хочу лишь сказать, что перед тем как нам уходить и принимая во внимание огромный и несомненный риск, которому каждый из нас подвергается... если у вас с Джорджем произошла размолвка... было бы хорошо, сор, если бы... если бы вы пожали друг другу руки, не так ли? Случись с ним что-либо, вы, как мне думается, никогда не простите себе, что не помирились с сыном. |
| As he said this, poor William Dobbin blushed crimson, and felt and owned that he himself was a traitor. But for him, perhaps, this severance need never have taken place. Why had not George's marriage been delayed? What call was there to press it on so eagerly? He felt that George would have parted from Amelia at any rate without a mortal pang. Amelia, too, MIGHT have recovered the shock of losing him. It was his counsel had brought about this marriage, and all that was to ensue from it. And why was it? Because he loved her so much that he could not bear to see her unhappy: or because his own sufferings of suspense were so unendurable that he was glad to crush them at once--as we hasten a funeral after a death, or, when a separation from those we love is imminent, cannot rest until the parting be over. | Произнося эти слова, бедный Уильям Доббин покраснел до корней волос и почувствовал себя гнусным предателем. Если бы не он, этого разлада, быть может, никогда бы не произошло. Почему нельзя было отложить брак Джорджа? Какая была надобность так торопить его? Доббин сознавал, что Джордж, во всяком случае, расстался бы с Эмилией без смертельной боли, Эмилия тоже могла бы оправиться от удара, причиненного ей потерей жениха. Это его, Доббина. совет привел к их браку и ко всему тому, что вытекало отсюда. Почему же это произошло? Потому, что он любил Эмилию так горячо, что не в силах был видеть ее несчастной? А может потому, что для него самою муки неизвестности были так невыносимы, что он рад был покончить с ними разом, - подобно тому, как мы, потеряв близкого человека, торопимся с похоронами или, в предвидении неизбежной разлуки с любимыми, не можем успокоиться, пока она не станет свершившимся фактом. |
| "You are a good fellow, William," said Mr. Osborne in a softened voice; "and me and George shouldn't part in anger, that is true. Look here. I've done for him as much as any father ever did. He's had three times as much money from me, as I warrant your father ever gave you. But I don't brag about that. How I've toiled for him, and worked and employed my talents and energy, I won't say. Ask Chopper. Ask himself. Ask the City of London. Well, I propose to him such a marriage as any nobleman in the land might be proud of-- the only thing in life I ever asked him--and he refuses me. Am I wrong? Is the quarrel of MY making? What do I seek but his good, for which I've been toiling like a convict ever since he was born? Nobody can say there's anything selfish in me. Let him come back. I say, here's my hand. I say, forget and forgive. As for marrying now, it's out of the question. Let him and Miss S. make it up, and make out the marriage afterwards, when he comes back a Colonel; for he shall be a Colonel, by G-- he shall, if money can do it. I'm glad you've brought him round. I know it's you, Dobbin. You've took him out of many a scrape before. Let him come. I shan't be hard. Come along, and dine in Russell Square to-day: both of you. The old shop, the old hour. You'll find a neck of venison, and no questions asked." | - Вы хороший малый, Уильям, - промолвил мистер Осборн более мягким тоном, - нам с Джорджем не следует расставаться в гневе, это так! Но послушайте меня. Я сделал для него столько, сколько не сделает для сына ни один отец. Ручаюсь вам, что он получал от меня втрое больше денег, чем вам когда-либо давал ваш батюшка! Но я не хвастаюсь этим. Как я трудился ради него, как работал, не жалея сил, об этом я говорить не буду. Спросите Чоппера. Спросите его самого. Спросите в лондонском Сити. И вот я предлагаю ему вступить в такой брак, каким может гордиться любой английский дворянин... Единственный раз в жизни я обратился к нему с просьбой - и он отказывает мне. Что же, разве я не прав? И разве это я затеял ссору? Чего же я ищу, как не его блага, ради которою я с самого его рождения тружусь, словно каторжник. Никто не может сказать, что во мне говорит какой-то эгоизм. Пусть он возвращается. Вот вам моя рука. Я говорю: все забыто и прощено! А о том. чтобы жениться теперь же, не может быть и речи. Пусть они с мисс Суорц помирятся, а пожениться могут потом, когда он вернется домой полковником, потому что он будет полковником, черт меня подери, обязательно будет, уж за деньгами дело не станет. Я рад, что вы его образумили. Я знаю, это сделали вы, Доббин! Вы л прежде не раз выручали его из беды. Пусть возвращается! Мы с ним поладим. Приходите-ка сегодня к нам на Рассел-сквер обедать - приходите оба. Прежний адрес, прежний час! Будет отличная оленина, и никаких неприятных разговоров. |
| This praise and confidence smote Dobbin's heart very keenly. Every moment the colloquy continued in this tone, he felt more and more guilty. | Эти похвалы и доверие острой болью пронзили сердце Доббина. По мере того как разговор продолжался в таком тоне, капитан чувствовал себя все более и более виноватым. |
| "Sir," said he, "I fear you deceive yourself. I am sure you do. George is much too high-minded a man ever to marry for money. A threat on your part that you would disinherit him in case of disobedience would only be followed by resistance on his." | - Сэр, - произнес он, - я боюсь, что вы себя обманываете. Я даже уверен, что это так. Джордж человек слишком возвышенных понятий, чтобы жениться на деньгах. В ответ на угрозу, что вы в случае неповиновения лишите его наследства, с его стороны может последовать только сопротивление. |
| "Why, hang it, man, you don't call offering him eight or ten thousand a year threatening him?" Mr. Osborne said, with still provoking good humour. "'Gad, if Miss S. will have me, I'm her man. I ain't particular about a shade or so of tawny." And the old gentleman gave his knowing grin and coarse laugh. | - Черт возьми, сэр, какая же это угроза, - предложить ему ежегодный доход в восемь или десять тысяч фунтов? - заметил мистер Осборн все с тем же вызывающим добродушием. - Если бы мисс Суорц пожелала в супруги меня, я, черт подери, был бы к ее услугам! Я не обращаю особого внимания на оттенок кожи! - И старый джентльмен хитро подмигнул и разразился хриплым смехом. |
| "You forget, sir, previous engagements into which Captain Osborne had entered," the ambassador said, gravely. | - Вы забываете, сэр, о прежних обязательствах, принятых на себя капитаном Осборном, - сказал Доббин очень серьезно. |
| "What engagements? What the devil do you mean? You don't mean," Mr. Osborne continued, gathering wrath and astonishment as the thought now first came upon him; "you don't mean that he's such a d--- fool as to be still hankering after that swindling old bankrupt's daughter? You've not come here for to make me suppose that he wants to marry HER? Marry HER, that IS a good one. My son and heir marry a beggar's girl out of a gutter. D--- him, if he does, let him buy a broom and sweep a crossing. She was always dangling and ogling after him, I recollect now; and I've no doubt she was put on by her old sharper of a father." | - Какие обязательства? На что вы, черт возьми, намекаете? Уж не хотите ли вы сказать, - продолжал мистер Осборн, вскипая гневом при внезапно осенившей его мысли, - уж не хотите ли вы сказать, что он такой треклятый болван, что все еще льнет к дочери этого старого мошенника и банкрота? Ведь не явились же вы сюда сообщить мне, что он хочет на ней жениться? Жениться на ней - еще чего! Чтобы мой сын и наследник женился на дочери нищего! Да черт бы его побрал, если он это сделает! Пусть тогда купит себе метлу и подметает улицы! Она всегда лезла к нему и строила ему глазки, я прекрасно помню. И, конечно же, по наущению старого пройдохи, ее папаши. |
| "Mr. Sedley was your very good friend, sir," Dobbin interposed, almost pleased at finding himself growing angry. "Time was you called him better names than rogue and swindler. The match was of your making. George had no right to play fast and loose--" | - Мистер Седли был вашим добрым другом, сэр, - перебил Доббин, с радостью чувствуя, что в нем тоже закипает гнев. - Было время, когда вы не называли его мошенником и негодяем. Этот брак - дело ваших рук! Джордж не имел права играть чувствами... |
| "Fast and loose!" howled out old Osborne. "Fast and loose! Why, hang me, those are the very words my gentleman used himself when he gave himself airs, last Thursday was a fortnight, and talked about the British army to his father who made him. What, it's you who have been a setting of him up--is it? and my service to you, CAPTAIN. It's you who want to introduce beggars into my family. Thank you for nothing, Captain. Marry HER indeed--he, he! why should he? I warrant you she'd go to him fast enough without." | - Чувствами? - взревел старик Осборн. - Играть чувствами!.. Черт меня возьми, ведь это те же самые слова, которые произнес и мой джентльмен, когда важничал тут в четверг, две недели назад, и вел разговоры о британской армии с отцом, который породил его. Так это вы настроили его, а? Очень вам благодарен, господин капитан! Так это вы хотите ввести в мою семью нищих! Весьма вам признателен, капитан! Еще чего - жениться на ней! Ха-ха-ха! Да на что это ему? Ручаюсь вам - она и без этого мигом к нему прибежит! |
| "Sir," said Dobbin, starting up in undisguised anger; "no man shall abuse that lady in my hearing, and you least of all." | - Сэр, - произнес Доббин с нескрываемой яростью, вскакивая на ноги, - я никому не позволю оскорблять эту молодую особу в моем присутствии, и меньше всего - вам! |
| "O, you're a-going to call me out, are you? Stop, let me ring the bell for pistols for two. Mr. George sent you here to insult his father, did he?" Osborne said, pulling at the bell-cord. | - Ах, вот как! Вы, чего доброго, еще на дуэль меня вызовете? Подождите, дайте я позвоню, чтобы нам подали пистолеты! Мистер Джордж прислал вас сюда затем, чтобы вы оскорбляли его отца? Так, что ли? - кричал мистер Осборн, дергая сонетку. |
| "Mr. Osborne," said Dobbin, with a faltering voice, "it's you who are insulting the best creature in the world. You had best spare her, sir, for she's your son's wife." | - Мистер Осборн, - возразил Доббин дрожащим голосом, - это вы оскорбляете лучшее в мире создание. Вам следовало бы пощадить ее, сэр, ведь она... жена вашего сына! |
| And with this, feeling that he could say no more, Dobbin went away, Osborne sinking back in his chair, and looking wildly after him. A clerk came in, obedient to the bell; and the Captain was scarcely out of the court where Mr. Osborne's offices were, when Mr. Chopper the chief clerk came rushing hatless after him. | И, произнеся эти слова, Доббин вышел, чувствуя, что не в силах больше разговаривать, а мистер Осборн откинулся на спинку своего кресла, устремив вслед уходившему безумный взор. Вошел клерк, послушный звонку. И не успел капитан выйти на улицу со двора, где помещалась контора мистера Осборна, как его догнал мистер Чоппер, совсем запыхавшийся и без шляпы. |
| "For God's sake, what is it?" Mr. Chopper said, catching the Captain by the skirt. "The governor's in a fit. What has Mr. George been doing?" | - Ради бога, что случилось? - воскликнул мистер Чоппер, хватая капитана за фалды. - Хозяину дурно! Скажите, что сделал мистер Джордж? |
| "He married Miss Sedley five days ago," Dobbin replied. "I was his groomsman, Mr. Chopper, and you must stand his friend." | - Он женился на мисс Седли пять дней тому назад, - отвечал Доббин. - Я был у него шафером, мистер Чоппер, а вы должны остаться ему другом. |
| The old clerk shook his head. | Старый клерк покачал головой. |
| "If that's your news, Captain, it's bad. The governor will never forgive him." | - Если вы принесли такие вести, капитан, значит, дело плохо! Хозяин никогда ему этого не простит. |
| Dobbin begged Chopper to report progress to him at the hotel where he was stopping, and walked off moodily westwards, greatly perturbed as to the past and the future. | Доббин попросил Чоппера сообщить ему о дальнейшем в гостиницу, где он остановился, и угрюмо зашагал в западную часть города, сильно взволнованный мыслями о прошедшем и о будущем. |
| When the Russell Square family came to dinner that evening, they found the father of the house seated in his usual place, but with that air of gloom on his face, which, whenever it appeared there, kept the whole circle silent. The ladies, and Mr. Bullock who dined with them, felt that the news had been communicated to Mr. Osborne. His dark looks affected Mr. Bullock so far as to render him still and quiet: but he was unusually bland and attentive to Miss Maria, by whom he sat, and to her sister presiding at the head of the table. | Когда обитатели дома на Рассел-сквер собрались в этот вечер к обеду, они застали главу семьи на обычном месте, но выражение его лица было так мрачно, что домочадцы, хорошо знавшие это выражение, не смели рта раскрыть. Девицы и мистер Буллок, обедавший у них, поняли, что новость доведена до сведения мистера Осборна. Его грозный вид так подействовал на мистера Буллока, что тот затих и присмирел и только был необычайно предупредителен к мисс Марии, рядом с которой сидел, и к ее сестре, занимавшей председательское место. |
| Miss Wirt, by consequence, was alone on her side of the board, a gap being left between her and Miss Jane Osborne. Now this was George's place when he dined at home; and his cover, as we said, was laid for him in expectation of that truant's return. Nothing occurred during dinner-time except smiling Mr. Frederick's flagging confidential whispers, and the clinking of plate and china, to interrupt the silence of the repast. The servants went about stealthily doing their duty. Mutes at funerals could not look more glum than the domestics of Mr. Osborne The neck of venison of which he had invited Dobbin to partake, was carved by him in perfect silence; but his own share went away almost untasted, though he drank much, and the butler assiduously filled his glass. | Мисс Уирт, таким образом, сидела в одиночестве на своей стороне стола, между нею и мисс Джейн Осборн оставалось пустое место. Это было место Джорджа, когда он обедал дома, и для него, как мы говорили, всегда был приготовлен прибор на случай возвращения блудного сына. За время обеда ничто не нарушало тишину, если не считать редких, шепотом произнесенных замечаний улыбавшегося мистера Фредерика да звона посуды и серебра. Слуги бесшумно двигались вокруг стола, исполняя свои обязанности. Факельщики на похоронах - и те не отличаются таким мрачным видом, какой был у лакеев мистера Осборна! Оленина, на которую он приглашал Доббина, была разрезана стариком в полнейшем молчании, но кусок дичины, взятый им себе, убрали со стола почти нетронутым; зато пил он много, и дворецкий усердно наполнял его стакан. |
| At last, just at the end of the dinner, his eyes, which had been staring at everybody in turn, fixed themselves for a while upon the plate laid for George. He pointed to it presently with his left hand. His daughters looked at him and did not comprehend, or choose to comprehend, the signal; nor did the servants at first understand it. | Наконец, когда было подано последнее блюдо, глаза мистера Осборна, которые он поочередно устремлял на каждого, остановились на приборе, поставленном для Джорджа. Мистер Осборн указал на прибор левой рукой. Дочери глядели на него, не понимая или не желая понять этот знак, да и лакеи сперва его не поняли. |
| "Take that plate away," at last he said, getting up with an oath-- and with this pushing his chair back, he walked into his own room. | - Убрать этот прибор! - крикнул он наконец, вставая из-за стола, и, с проклятием оттолкнув кресло, удалился к себе. |
| Behind Mr. Osborne's dining-room was the usual apartment which went in his house by the name of the study; and was sacred to the master of the house. Hither Mr. Osborne would retire of a Sunday forenoon when not minded to go to church; and here pass the morning in his crimson leather chair, reading the paper. A couple of glazed book- cases were here, containing standard works in stout gilt bindings. The "Annual Register," the "Gentleman's Magazine," "Blair's Sermons," and "Hume and Smollett." From year's end to year's end he never took one of these volumes from the shelf; but there was no member of the family that would dare for his life to touch one of the books, except upon those rare Sunday evenings when there was no dinner-party, and when the great scarlet Bible and Prayer-book were taken out from the corner where they stood beside his copy of the Peerage, and the servants being rung up to the dining parlour, Osborne read the evening service to his family in a loud grating pompous voice. No member of the household, child, or domestic, ever entered that room without a certain terror. Here he checked the housekeeper's accounts, and overhauled the butler's cellar-book. Hence he could command, across the clean gravel court-yard, the back entrance of the stables with which one of his bells communicated, and into this yard the coachman issued from his premises as into a dock, and Osborne swore at him from the study window. Four times a year Miss Wirt entered this apartment to get her salary; and his daughters to receive their quarterly allowance. George as a boy had been horsewhipped in this room many times; his mother sitting sick on the stair listening to the cuts of the whip. The boy was scarcely ever known to cry under the punishment; the poor woman used to fondle and kiss him secretly, and give him money to soothe him when he came out. | Позади столовой была комната, известная в доме под названием кабинета. Это было святилище главы семейства. Сюда мистер Осборн обычно удалялся в воскресенье утром, когда ему не хотелось идти в церковь, и проводил здесь все утро, сидя в малиновом кожаном кресле и читая газету. Здесь стояли два-три стеклянных книжных шкафа с многотомными изданиями в прочных позолоченных переплетах: "Годичные ведомости", "Журнал для джентльменов", "Проповеди Блепра" и "Юм и Смоллет". Годами мистер Осборн не снимал с полок ни одного из этих томов, но никто из членов семейства никогда ни под каким видом не посмел бы до них дотронуться. Исключением являлись те редкие воскресные вечера, когда не устраивалось званых обедов. Большая Библия в красном переплете и молитвенник вынимались тогда из уголка, где они стояли рядом с "Книгой пэров", прислуга созывалась звонком в парадную гостиную, и Осборн читал своему семейству вечернюю службу неестественно громким и резким голосом. Никто в доме, ни чада, ни домочадцы, не входил в эту комнату без некоторого трепета. Здесь мистер Осборн проверял счета экономки и просматривал инвентарную книгу винного погреба, подаваемую дворецким. Отсюда ему была видна в глубине чистого, усыпанного гравием дворика задняя дверь конюшни, куда был проведен один из звонков. Кучер выходил в этот дворик, словно узник на казнь, и Осборн ругал его из окна кабинета. Четыре раза в год мисс Уирт являлась в эту комнату за своим жалованьем, а дочери мистера Осборна - за своими карманными деньгами. Джорджа, когда он был мальчиком, частенько драли в этой комнате, а мать сидела в это время на лестнице ни жива ни мертва, прислушиваясь к ударам плетки. Мальчик никогда не кричал, когда его пороли, а после наказания бедная женщина украдкой ласкала и целовала его и потихоньку давала ему денег. |
| There was a picture of the family over the mantelpiece, removed thither from the front room after Mrs. Osborne's death--George was on a pony, the elder sister holding him up a bunch of flowers; the younger led by her mother's hand; all with red cheeks and large red mouths, simpering on each other in the approved family-portrait manner. The mother lay underground now, long since forgotten--the sisters and brother had a hundred different interests of their own, and, familiar still, were utterly estranged from each other. Some few score of years afterwards, when all the parties represented are grown old, what bitter satire there is in those flaunting childish family-portraits, with their farce of sentiment and smiling lies, and innocence so self-conscious and self-satisfied. Osborne's own state portrait, with that of his great silver inkstand and arm- chair, had taken the place of honour in the dining-room, vacated by the family-piece. | Над камином висел семейный портрет, перенесенный сюда из столовой после смерти миссис Осборн: Джордж верхом на пони, старшая сестра подает ему букет цветов, а младшую мать держит за руку. Все с румяными щеками, большими красными ртами и глупо улыбаются друг другу, как принято изображать на семейных портретах. Мать лежала теперь в земле, давно всеми забытая: у сектор и у брата появились свои разнообразные интересы, и они стали совершенно чужими друг другу. Через несколько десятков лет, когда все изображенные на портрете состарились, какой горькой сатирой кажутся такие наивные хвастливые семейные портреты - вся эта комедия чувств и лживых улыбок, и невинности, столь застенчивой и столь самодовольной! Почетное место в столовой, освобожденное семейной группой, занял парадный портрет самого Осборна, его кресла и большой серебряной чернильницы. |
| To this study old Osborne retired then, greatly to the relief of the small party whom he left. When the servants had withdrawn, they began to talk for a while volubly but very low; then they went upstairs quietly, Mr. Bullock accompanying them stealthily on his creaking shoes. He had no heart to sit alone drinking wine, and so close to the terrible old gentleman in the study hard at hand. | Вот в этот-то кабинет и удалился теперь старик Осборн, к великому облегчению всего небольшого общества, которое он покинул. Когда слуги ушли, оставшиеся начали было беседовать оживленно, но вполголоса, а потом тихонько отправились наверх, причем мистер Булкок последовал за дамами, осторожно ступая в своих скрипучих башмаках. У него не хватило духу в одиночестве пить вино, да еще так близко от страшного старого джентльмена, сидевшего рядом, у себя в кабинете. |
| An hour at least after dark, the butler, not having received any summons, ventured to tap at his door and take him in wax candles and tea. The master of the house sate in his chair, pretending to read the paper, and when the servant, placing the lights and refreshment on the table by him, retired, Mr. Osborne got up and locked the door after him. This time there was no mistaking the matter; all the household knew that some great catastrophe was going to happen which was likely direly to affect Master George. | Уже давно стемнело, когда дворецкий, не получая никаких распоряжений, решился постучать в дверь и подать в кабинет восковые свечи и чай. Хозяин дома сидел в кресле, делая вид, будто читает газету, и когда слуга, поставив около него свечи и чайный прибор, удалился, Осборн поднялся и запер за ним дверь на ключ. На этот раз не оставалось никаких сомнений: все домочадцы поняли, что надвигается какая-то страшная катастрофа и что мистеру Джорджу несдобровать. |
| In the large shining mahogany escritoire Mr. Osborne had a drawer especially devoted to his son's affairs and papers. Here he kept all the documents relating to him ever since he had been a boy: here were his prize copy-books and drawing-books, all bearing George's hand, and that of the master: here were his first letters in large round-hand sending his love to papa and mamma, and conveying his petitions for a cake. His dear godpapa Sedley was more than once mentioned in them. Curses quivered on old Osborne's livid lips, and horrid hatred and disappointment writhed in his heart, as looking through some of these papers he came on that name. They were all marked and docketed, and tied with red tape. It was--"From Georgy, requesting 5s., April 23, 18--; answered, April 25"--or "Georgy about a pony, October 13"--and so forth. In another packet were "Dr. S.'s accounts"--"G.'s tailor's bills and outfits, drafts on me by G. Osborne, jun.," &c.--his letters from the West Indies--his agent's letters, and the newspapers containing his commissions: here was a whip he had when a boy, and in a paper a locket containing his hair, which his mother used to wear. | В большом полированном бюро красного дерева у мистера Осборна был ящик, отведенный для дел и бумаг его сына. Здесь хранились все документы, касавшиеся Джорджа, с тех самых пор, как он был ребенком: здесь были его тетрадки и альбомы для рисования с похвальными отзывами, с пометками учителей; здесь были его первые письма, написанные крупным круглым почерком, с поцелуями папеньке и маменьке и с просьбой о присылке пирогов. Не раз упоминался в них его дорогой крестный Седли. Проклятия срывались с помертвевших губ старика Осборна, и страшная ненависть и злоба закипали у него в груди, когда он, просматривая письма, встречал это имя. Все бумаги были занумерованы, надписаны и перевязаны красной тесьмой. На них значилось: "От Джорджи с просьбой о 5 шиллингах. 23 апреля 18..; ответ - 25 апреля". Или: "Джорджи: относительно пони, 13 октября", и так далее. В другом пакете были: "Счета доктора С.", "Счета портного Джорджи и за экипировку; векселя на меня, выданные Дж. Осборном-младшим", и т. д. Его письма из Вест-Индии;" письма его агента и газеты, в которых было напечатано о его производствах. Здесь же хранился детский хлыстик Джорджа, а в бумажке медальон с его локоном, который всегда носила его мать. |
| Turning one over after another, and musing over these memorials, the unhappy man passed many hours. His dearest vanities, ambitious hopes, had all been here. What pride he had in his boy! He was the handsomest child ever seen. Everybody said he was like a nobleman's son. A royal princess had remarked him, and kissed him, and asked his name in Kew Gardens. What City man could show such another? Could a prince have been better cared for? Anything that money could buy had been his son's. He used to go down on speech-days with four horses and new liveries, and scatter new shillings among the boys at the school where George was: when he went with George to the depot of his regiment, before the boy embarked for Canada, he gave the officers such a dinner as the Duke of York might have sat down to. Had he ever refused a bill when George drew one? There they were--paid without a word. Many a general in the army couldn't ride the horses he had! He had the child before his eyes, on a hundred different days when he remembered George after dinner, when he used to come in as bold as a lord and drink off his glass by his father's side, at the head of the table--on the pony at Brighton, when he cleared the hedge and kept up with the huntsman--on the day when he was presented to the Prince Regent at the levee, when all Saint James's couldn't produce a finer young fellow. And this, this was the end of all!--to marry a bankrupt and fly in the face of duty and fortune! What humiliation and fury: what pangs of sickening rage, balked ambition and love; what wounds of outraged vanity, tenderness even, had this old worldling now to suffer under! | Несчастный провел много часов, перебирая эти реликвии и раздумывая над ними. Его самые честолюбивые мечты, самые заветные упования - все было здесь. Как он гордился своим мальчиком! Более красивого ребенка он не встречал. Все говорили, что он похож на сына настоящего аристократа. Одна из принцесс королевской крови заметила его на прогулке в садах Кью, поцеловала и спросила, как его зовут. Какой еще делец из Сити мог похвастаться таким сыном? Ни об одном принце так не заботились, как о нем. Его сын имел все, что можно было приобрести за деньги. Сам Осборн приезжал и дни актов в школу на четверке лошадей, со слугами в новых ливреях, и одарял новенькими шиллингами учеников, товарищей Джорджа. А когда он отправился с Джорджем на судно его полка, перед тем как юноша отплыл в Канаду, он задал офицерам такой обед, что на нем мог бы присутствовать сам герцог Йоркский. Разве он отказывался когда-либо платить по векселям, которые Джордж выдавал на него? Вот они, и все оплачены беспрекословно! Не у всякого генерала были такие лошади, на каких ездил Джордж! Он вспоминал сына в самые различные периоды жизни, и тот вставал перед его глазами то после обеда, когда приходил в столовую, смелый, как лорд, и отпивал из отцовской рюмки, сидя рядом с ним во главе стола; то верхом на пони в Брайтоне, когда он перескочил через изгородь и не отставал от взрослых охотников; то в день, когда он был представлен принцу-регенту на парадном выходе и весь Сент-Джеймский двор не мог похвастаться другим таким молодцом! И вот конец всему! Жениться на дочери банкрота, пренебречь сыновним долгом и богатством! Какое унижение и ярость, какое крушение честолюбивых надежд и любви, какую боль оскорбленного тщеславия и даже отцовской нежности познал теперь этот суетный старик! |
| Having examined these papers, and pondered over this one and the other, in that bitterest of all helpless woe, with which miserable men think of happy past times--George's father took the whole of the documents out of the drawer in which he had kept them so long, and locked them into a writing-box, which he tied, and sealed with his seal. Then he opened the book-case, and took down the great red Bible we have spoken of a pompous book, seldom looked at, and shining all over with gold. There was a frontispiece to the volume, representing Abraham sacrificing Isaac. Here, according to custom, Osborne had recorded on the fly-leaf, and in his large clerk-like hand, the dates of his marriage and his wife's death, and the births and Christian names of his children. Jane came first, then George Sedley Osborne, then Maria Frances, and the days of the christening of each. Taking a pen, he carefully obliterated George's names from the page; and when the leaf was quite dry, restored the volume to the place from which he had moved it. Then he took a document out of another drawer, where his own private papers were kept; and having read it, crumpled it up and lighted it at one of the candles, and saw it burn entirely away in the grate. It was his will; which being burned, he sate down and wrote off a letter, and rang for his servant, whom he charged to deliver it in the morning. It was morning already: as he went up to bed, the whole house was alight with the sunshine; and the birds were singing among the fresh green leaves in Russell Square. | Перебрав бумаги и посидев в задумчивости то над одной, то над другой, погруженный в горчайшую из всех беспомощных печалей - ту, с какой несчастные вспоминают о счастливых минувших временах, отец Джорджа вынул всю кипу документов из ящика, где он держал ее так долго, и запер в шкатулку, перевязав и запечатав своей печатью. Затем он открыл книжный шкаф и снял с полки большую красную Библию, о которой мы уже говорили, - пышно разукрашенную и редко раскрываемую книгу, сверкающую золотом. Ее фронтиспис изображал Авраама, приносящего в жертву Исаака. Здесь, на первом чистом листе, Осборн, согласно обычаю, записывал четким писарским почерком даты своего брака и смерти жены и дни рождения и имена своих детей: сперва шла Джейн, затем Джордж Седли Осборн, потом Мария Фрэнсис, и дни крещения каждого. Взяв перо, Осборн тщательно вычеркнул имя Джорджа, и когда листок совершенно высох, поставил книгу обратно на место, откуда взял ее. Затем вынул из другого ящика, где хранились его личные бумаги, какой-то документ и, перечтя его, скомкал, зажег от одной из свечей и не спускал с него глаз, пока тот не сгорел дотла на каминной решетке. Это было его духовное завещание. Когда оно сгорело, Осборн присел к столу и написал какое-то письмо, потом позвонил слуге и велел ему доставить утром по адресу. А утро уже наступило: когда старик поднимался к себе в спальню, весь дом был залит солнечным светом и среди свежей зеленой листвы Рассел-сквер распевали птицы. |
| Anxious to keep all Mr. Osborne's family and dependants in good humour, and to make as many friends as possible for George in his hour of adversity, William Dobbin, who knew the effect which good dinners and good wines have upon the soul of man, wrote off immediately on his return to his inn the most hospitable of invitations to Thomas Chopper, Esquire, begging that gentleman to dine with him at the Slaughters' next day. The note reached Mr. Chopper before he left the City, and the instant reply was, that "Mr. Chopper presents his respectful compliments, and will have the honour and pleasure of waiting on Captain D." The invitation and the rough draft of the answer were shown to Mrs. Chopper and her daughters on his return to Somers' Town that evening, and they talked about military gents and West End men with great exultation as the family sate and partook of tea. When the girls had gone to rest, Mr. and Mrs. C. discoursed upon the strange events which were occurring in the governor's family. Never had the clerk seen his principal so moved. When he went in to Mr. Osborne, after Captain Dobbin's departure, Mr. Chopper found his chief black in the face, and all but in a fit: some dreadful quarrel, he was certain, had occurred between Mr. O. and the young Captain. Chopper had been instructed to make out an account of all sums paid to Captain Osborne within the last three years. "And a precious lot of money he has had too," the chief clerk said, and respected his old and young master the more, for the liberal way in which the guineas had been flung about. The dispute was something about Miss Sedley. Mrs. Chopper vowed and declared she pitied that poor young lady to lose such a handsome young fellow as the Capting. As the daughter of an unlucky speculator, who had paid a very shabby dividend, Mr. Chopper had no great regard for Miss Sedley. He respected the house of Osborne before all others in the City of London: and his hope and wish was that Captain George should marry a nobleman's daughter. The clerk slept a great deal sounder than his principal that night; and, cuddling his children after breakfast (of which he partook with a very hearty appetite, though his modest cup of life was only sweetened with brown sugar), he set off in his best Sunday suit and frilled shirt for business, promising his admiring wife not to punish Captain D.'s port too severely that evening. | Заботясь о том, чтобы умилостивить всех членов семейства мистера Осборна и их присных, и желая снискать Джорджу в час постигшей его невзгоды как можно больше друзей, Уильям Доббин, которому было известно, какое влияние оказывают на человеческую душу хороший обед и доброе вино, придя к себе в гостиницу, послал самое радушное приглашение Томасу Чопперу, эсквайру, прося этого джентльмена отобедать с ним на следующий день у Слотера. Письмо застало мистера Чоппера еще в Сити, и он немедленно написал ответ, гласивший, что "мистер Чоппер свидетельствует свое глубокое уважение капитану Доббину и будет иметь честь и удовольствие" и т. д. Приглашение и черновик ответа на него были показаны миссис Чоппер и его дочерям, как только старший клерк воротился вечером домой, в Семерстаун; и когда семейство уселось пить чай, то за столом только и было разговора, что о благородных офицерах и вест-эндских аристократах. Когда же девочки пошли спать, мистер и миссис Чоппер начали обсуждать странные события, происходящие в семействе хозяина. Никогда еще клерк не видел его таким взволнованным. Войдя к мистеру Осборну после ухода капитана Доб-бина, мистер Чоппер застал своего хозяина с почерневшим лицом и чуть ли не в обмороке. Старый конторщик был уверен, что между мистером Осборном и молодым капитаном произошла какая-то ужасная ссора. Чопперу было дано распоряжение составить выписку всех сумм, выплаченных капитану Осборну за последние три года. "И цифра получилась не маленькая", - заявил он, проникаясь еще большим уважением к своим хозяевам - и старому и молодому - за ту щедрость, с какой они сорили гинеями. Спор вышел как будто бы из-за мисс Седли. Миссис Чоппер клятвенно заверяла, что ей очень жаль бедную девушку: подумать только - потерять такого красивого молодого человека, как капитан! Мистер Чоппер не питал особого уважения к мисс Седли, как к дочери неудачливого спекулянта, и всегда-то платившего очень скудный дивиденд. Он уважал фирму Осборна превыше всех других в лондонском Сиги, и его надеждой и желанием было, чтобы капитан Джордж женился на дочери какого-нибудь аристократа. Клерк спал в эту ночь гораздо спокойнее своего принципала. А после раннего завтрака (который он съел с отменным аппетитом, хотя его скромная чаша жизни подслащалась только сахарным песком) приласкал детей, нарядился в лучшее свое платье и рубашку с брыжами и отправился в контору, пообещав восхищенной его видом жене не очень налегать вечером на портвейн капитана Доббина. |
| Mr. Osborne's countenance, when he arrived in the City at his usual time, struck those dependants who were accustomed, for good reasons, to watch its expression, as peculiarly ghastly and worn. At twelve o'clock Mr. Higgs (of the firm of Higgs & Blatherwick, solicitors, Bedford Row) called by appointment, and was ushered into the governor's private room, and closeted there for more than an hour. At about one Mr. Chopper received a note brought by Captain Dobbin's man, and containing an inclosure for Mr. Osborne, which the clerk went in and delivered. A short time afterwards Mr. Chopper and Mr. Birch, the next clerk, were summoned, and requested to witness a paper. "I've been making a new will," Mr. Osborne said, to which these gentlemen appended their names accordingly. No conversation passed. Mr. Higgs looked exceedingly grave as he came into the outer rooms, and very hard in Mr. Chopper's face; but there were not any explanations. It was remarked that Mr. Osborne was particularly quiet and gentle all day, to the surprise of those who had augured ill from his darkling demeanour. He called no man names that day, and was not heard to swear once. He left business early; and before going away, summoned his chief clerk once more, and having given him general instructions, asked him, after some seeming hesitation and reluctance to speak, if he knew whether Captain Dobbin was in town? | Когда мистер Осборн явился в свое обычное время в Сити, вид его поразил всех подчиненных, привыкших, по вполне понятным причинам, наблюдать за выражением хозяйского лица, - до того он был бледен и утомлен. В двенадцать часов мистер Хигс (адвокатская контора Хигс и Болтунигс на Бедфор-роу), явившийся по экстренному вызову, был проведен в кабинет мистера Осборна и беседовал с ним наедине свыше часа. Около часу дня мистер Чоппер получил записку, принесенную денщиком капитана Доббина, со вложением письма для мистера Осборна, которое клерк и передал по назначению, войдя в кабинет. Немного спустя туда снова были приглашены мистер Чоппер и мистер Берч, второй клерк, которым было предложено расписаться в качестве свидетелей на представленном им документе. "Я составил новое завещание", - сказал мистер Осборн, и вышеупомянутые джентльмены снабдили документ своими подписями. Совершилось это в полном молчании. У мистера Хигса был чрезвычайно серьезный вид, когда он вышел в помещение конторы; он строго поглядел на мистера Чоппера, но никаких объяснений не последовало. Было замечено, что мистер Осборн в тот день держал себя как-то особенно тихо и кротко, к великому изумлению тех, кто с самого утра ждал бури. Он никого не разносил, ни разу не выругался и рано оставил контору, а перед уходом еще раз вызвал к себе старшего клерка и, дав ему общие указания, спросил с видимой неохотой: не известно ли ему, в городе капитан Доббин или нет? |
| Chopper said he believed he was. Indeed both of them knew the fact perfectly. | Чоппер ответил, что он, кажется, здесь. На самом деле это было прекрасно известно и тому и другому. |
| Osborne took a letter directed to that officer, and giving it to the clerk, requested the latter to deliver it into Dobbin's own hands immediately. | Осборн взял со стола письмо, адресованное этому офицеру, и, передав его клерку, попросил немедленно вручить Доббину в собственные руки. |
| "And now, Chopper," says he, taking his hat, and with a strange look, "my mind will be easy." | - Теперь, Чоппер, - сказал он, берясь за шляпу и как-то странно глядя на клерка, - у меня будет легче на душе! |
| Exactly as the clock struck two (there was no doubt an appointment between the pair) Mr. Frederick Bullock called, and he and Mr. Osborne walked away together. | Ровно в два часа (несомненно, по предварительному уговору) явился мистер Фредерик Буллок, и они с мистером Осборном уехали вместе. |
| The Colonel of the --th regiment, in which Messieurs Dobbin and Osborne had companies, was an old General who had made his first campaign under Wolfe at Quebec, and was long since quite too old and feeble for command; but he took some interest in the regiment of which he was the nominal head, and made certain of his young officers welcome at his table, a kind of hospitality which I believe is not now common amongst his brethren. Captain Dobbin was an especial favourite of this old General. Dobbin was versed in the literature of his profession, and could talk about the great Frederick, and the Empress Queen, and their wars, almost as well as the General himself, who was indifferent to the triumphs of the present day, and whose heart was with the tacticians of fifty years back. This officer sent a summons to Dobbin to come and breakfast with him, on the morning when Mr. Osborne altered his will and Mr. Chopper put on his best shirt frill, and then informed his young favourite, a couple of days in advance, of that which they were all expecting--a marching order to go to Belgium. The order for the regiment to hold itself in readiness would leave the Horse Guards in a day or two; and as transports were in plenty, they would get their route before the week was over. Recruits had come in during the stay of the regiment at Chatham; and the old General hoped that the regiment which had helped to beat Montcalm in Canada, and to rout Mr. Washington on Long Island, would prove itself worthy of its historical reputation on the oft-trodden battle-grounds of the Low Countries. | Командиром *** полка, в котором Доббин и Осборн командовали ротами, был старый генерал, проделавший свою первую кампанию в Квебеке под начальством Вульфа. Годы и болезни давно вывели его из строя, но он продолжал интересоваться полком, главой которого по-прежнему числился, и радушно приглашал кое-кого из своих молодых офицеров к столу, - гостеприимство, ныне, как мне кажется, отнюдь не распространенное среди его собратьев. Особенно любил старый генерал капитана Доббина. Доббин был начитан по своей части и мог беседовать о Фридрихе Великом, об императрице Терезии и об их воинах почти с таким же знанием дела, как и сам генерал, который был равнодушен к триумфам настоящего времени и все свои симпатии отдавал полководцам, прославившимся полвека тому назад. В то самое утро, когда мистер Осборн изменил свое духовное завещание, а мистер Чоппер надел лучшую свою рубашку с брыжами, генерал пригласил Доббина к себе позавтракать и за завтраком сообщил своему любимцу - дня за два до опубликования - о том, чего все ожидали: о приказе выступать в Бельгию. Приказ полку быть в готовности будет издан через день или два, а так как кораблей для перевозки войск вполне достаточно, то не пройдет и недели, как они будут уже на пути в Бельгию. В Чатеме полк пополнился новобранцами, и старый генерал выразил надежду, что полк, участвовавший в победоносном бою против Монкальма в Канаде и в разгроме мистера Вашингтона на Лонг-Айленде, сумеет показать себя и на нидерландских полях, бывших свидетелями многих кровопролитных сражений. |
| "And so, my good friend, if you have any affaire la, said the old General, taking a pinch of snuff with his trembling white old hand, and then pointing to the spot of his robe de chambre under which his heart was still feebly beating, "if you have any Phillis to console, or to bid farewell to papa and mamma, or any will to make, I recommend you to set about your business without delay." With which the General gave his young friend a finger to shake, and a good-natured nod of his powdered and pigtailed head; and the door being closed upon Dobbin, sate down to pen a poulet (he was exceedingly vain of his French) to Mademoiselle Amenaide of His Majesty's Theatre. | - Итак, мой добрый друг, если у вас есть какая-нибудь affaire la {Интрижка (франц.).}, - сказал старый генерал, беря щепоточку табаку дрожащими старческими пальцами, и затем указывая на то место под robe de chambre {Халатом (франц.).}, где у него все еще слабо билось сердце, - если у вас есть какая-нибудь Филлида, которую надо утешить, или если вам нужно попрощаться с папенькой и мамонькой, или же составить завещание, - рекомендую вам заняться этим безотлагательно! - После чего генерал подал своему молодому другу палец для пожатия и добродушно кивнул ему головой в напудренном парике с косичкой. А когда дверь за Доббином закрылась, взялся за перо и написал poulet {Любовную записку (франц.).} (он кичился своим знанием французского языка) мадемуазель Аменаиде из Театра Его Величества. |
| This news made Dobbin grave, and he thought of our friends at Brighton, and then he was ashamed of himself that Amelia was always the first thing in his thoughts (always before anybody--before father and mother, sisters and duty--always at waking and sleeping indeed, and all day long); and returning to his hotel, he sent off a brief note to Mr. Osborne acquainting him with the information which he had received, and which might tend farther, he hoped, to bring about a reconciliation with George. | Это известие заставило Доббина призадуматься. Он вспомнил о своих друзьях в Брайтоне и тут же устыдился, что Эмилия всегда занимала первое место в его думах (он думал о ней больше, чем об отце с матерью, о сестрах и служебном долге; всегда - и наяву, и во сне, и вообще в течение всего дня и ночи). Вернувшись к себе в гостиницу, он отправил мистеру Осборну коротенькую записку, доводя до его сведения о полученном известии, которое могло, как он надеялся, побудить отца к примирению с Джорджем. |
| This note, despatched by the same messenger who had carried the invitation to Chopper on the previous day, alarmed the worthy clerk not a little. It was inclosed to him, and as he opened the letter he trembled lest the dinner should be put off on which he was calculating. His mind was inexpressibly relieved when he found that the envelope was only a reminder for himself. ("I shall expect you at half-past five," Captain Dobbin wrote.) He was very much interested about his employer's family; but, que voulez-vous? a grand dinner was of more concern to him than the affairs of any other mortal. | Записка эта, отправленная с тем же посыльным, который отнес накануне приглашение Чопперу, немного встревожила достойного клерка. Она была адресована ему, и, вскрывая конверт, он трепетал при мысли, уж не откладывается ли, чего доброго, обед, на который он рассчитывал. У него сразу отлегло от сердца, когда он убедился, что для него самого в конверте было только напоминание. ("Я буду ждать вас в половине шестого", - писал капитан Доббин.) Чоппер очень входил в интересы хозяйского семейства, - но que voulez-vous! {Что вы хотите! (франц.).} - парадный обед занимал его гораздо больше, чем чьи бы то ни было чужие дела. |
| Dobbin was quite justified in repeating the General's information to any officers of the regiment whom he should see in the course of his peregrinations; accordingly he imparted it to Ensign Stubble, whom he met at the agent's, and who--such was his military ardour--went off instantly to purchase a new sword at the accoutrement-maker's. Here this young fellow, who, though only seventeen years of age, and about sixty-five inches high, with a constitution naturally rickety and much impaired by premature brandy and water, had an undoubted courage and a lion's heart, poised, tried, bent, and balanced a weapon such as he thought would do execution amongst Frenchmen. Shouting "Ha, ha!" and stamping his little feet with tremendous energy, he delivered the point twice or thrice at Captain Dobbin, who parried the thrust laughingly with his bamboo walking-stick. | Доббин был уполномочен генералом передать полученное сообщение всем офицерам полка, каких он мог увидеть во время своих скитаний по городу. Поэтому он рассказал новость прапорщику Стаблу, повстречавшись с ним у агента, и тот со свойственным ему воинственным пылом немедленно отправился покупать новую саблю у поставщика военного снаряжения. Там этот юноша, - который хотя и достиг всего лишь семнадцатилетнего возраста и ростом не превышал шестидесяти пяти дюймов, к тому же был хил от рождения и сильно расшатал свое здоровье неумеренным потреблением коньяка, но отличался несомненной отвагой и храбростью льва, - начал взвешивать в руке, пробовать сгибать и примерять оружие, с помощью которого он намеревался сеять смерть и ужас среди французов. Выкрикивая "га, га!" и с необычайной энергией притопывая маленькой ножкой, он сделал два-три выпада, наставляя острие на капитана Доббина, которых! со смехом парировал его удары своей бамбуковой тростью. |
| Mr. Stubble, as may be supposed from his size and slenderness, was of the Light Bobs. Ensign Spooney, on the contrary, was a tall youth, and belonged to (Captain Dobbin's) the Grenadier Company, and he tried on a new bearskin cap, under which he looked savage beyond his years. Then these two lads went off to the Slaughters', and having ordered a famous dinner, sate down and wrote off letters to the kind anxious parents at home--letters full of love and heartiness, and pluck and bad spelling. Ah! there were many anxious hearts beating through England at that time; and mothers' prayers and tears flowing in many homesteads. | Мистер Стабл, как можно было судить но его росту и худобе, принадлежал к легкой инфантерии. Зато прапорщик Спуни, юноша рослый, состоял в гренадерской роте (капитана Доббина), и он тут же занялся примеркой новой медвежьей шапки, в которой имел свирепый не по возрасту вид. Затем оба юнца отправились к Слотеру и, заказав обед на славу, уселись писать письма родителям - письма, полные любви, сердечности, отваги и орфографических ошибок. Ах! Много сердец тревожно билось тогда по всей Англии! И во многих домах возносились к небу слезные материнские молитвы! |
| Seeing young Stubble engaged in composition at one of the coffee- room tables at the Slaughters', and the tears trickling down his nose on to the paper (for the youngster was thinking of his mamma, and that he might never see her again), Dobbin, who was going to write off a letter to George Osborne, relented, and locked up his desk. | Увидев юного Стабла, трудившегося над письмом за одним из столиков в общей зале "Слотера", причем слезы так и капали у него с носа на бумагу (он думал о своей маменьке и о том, что, может быть, никогда ее больше не увидит), Доббин, собиравшийся написать письмо Джорджу Осборну, призадумался и закрыл конторку. |
| "Why should I?" said he. "Let her have this night happy. I'll go and see my parents early in the morning, and go down to Brighton myself to-morrow." | "К чему писать? - сказал он себе. - Пусть она безмятежно поспит эту ночь. Завтра утром я навещу своих родителей, а потом сам съезжу в Брайтон". |
| So he went up and laid his big hand on young Stubble's shoulder, and backed up that young champion, and told him if he would leave off brandy and water he would be a good soldier, as he always was a gentlemanly good-hearted fellow. Young Stubble's eyes brightened up at this, for Dobbin was greatly respected in the regiment, as the best officer and the cleverest man in it. | Он встал, подошел к Стаблу и, положив свою большую руку ему на плечо, подбодрил юного воина, сказав, что если он бросит пить коньяк, то станет хорошим солдатом, - так как всегда был благородным, сердечным малым. Глаза юного Стабла заблестели от этих слов, потому что Доббин пользовался большим уважением в полку, как лучший офицер и умнейший человек. |
| "Thank you, Dobbin," he said, rubbing his eyes with his knuckles, "I was just--just telling her I would. And, O Sir, she's so dam kind to me." | - Спасибо, Доббин, - ответил он, утирая глаза кулаками. - Я как раз и писал... как раз и писал ей, что брошу! Ах, сэр, она так меня любит! |
| The water pumps were at work again, and I am not sure that the soft-hearted Captain's eyes did not also twinkle. | Тут насосы опять заработали, и я не уверен, не замигали ли глаза и у мягкосердечного капитана. |
| The two ensigns, the Captain, and Mr. Chopper, dined together in the same box. Chopper brought the letter from Mr. Osborne, in which the latter briefly presented his compliments to Captain Dobbin, and requested him to forward the inclosed to Captain George Osborne. Chopper knew nothing further; he described Mr. Osborne's appearance, it is true, and his interview with his lawyer, wondered how the governor had sworn at nobody, and--especially as the wine circled round--abounded in speculations and conjectures. But these grew more vague with every glass, and at length became perfectly unintelligible. At a late hour Captain Dobbin put his guest into a hackney coach, in a hiccupping state, and swearing that he would be the kick--the kick--Captain's friend for ever and ever. | Оба прапорщика, капитан и мистер Чоппер отобедали все вместе, за одним столом. Чоппер привез от мистера Осборна письмо, в котором тот в коротких словах свидетельствовал свое уважение капитану Доббину и просил его передать вложенный в письме пакет капитану Джорджу Осборну. Больше Чоппер ничего не знал. Правда, он описал вид мистера Осборна, рассказал об его свидании с адвокатом, дивился тому, что его патрон никого в тот день не обругал, и высказывал самые разнообразные предположения и догадки, особенно когда вкруговую пошло вино. Но с каждым стаканом его рассуждения становились все более туманными и под конец сделались совсем непонятными. Поздно вечером капитан Доббин усадил своего гостя в наемную карету, между тем как тот только икал и клялся, что будет... ик!.. до скончания веков... ик!.. другом капитану. |
| When Captain Dobbin took leave of Miss Osborne we have said that he asked leave to come and pay her another visit, and the spinster expected him for some hours the next day, when, perhaps, had he come, and had he asked her that question which she was prepared to answer, she would have declared herself as her brother's friend, and a reconciliation might have been effected between George and his angry father. But though she waited at home the Captain never came. He had his own affairs to pursue; his own parents to visit and console; and at an early hour of the day to take his place on the Lightning coach, and go down to his friends at Brighton. In the course of the day Miss Osborne heard her father give orders that that meddling scoundrel, Captain Dobbin, should never be admitted within his doors again, and any hopes in which she may have indulged privately were thus abruptly brought to an end. Mr. Frederick Bullock came, and was particularly affectionate to Maria, and attentive to the broken-spirited old gentleman. For though he said his mind would be easy, the means which he had taken to secure quiet did not seem to have succeeded as yet, and the events of the past two days had visibly shattered him. | Мы уже говорили, что капитан Доббин, прощаясь с мисс Осборн, попросил у нее разрешения посетить ее еще раз, и старая дева на следующий день поджидала его в течение нескольких часов. Может быть, если бы он пришел и обратился к ней с тем вопросом, на который она готова была ответить, - может быть, она объявила бы себя другом своего брата, и тогда могло бы произойти примирение Джорджа с разгневанным отцом. Но сколько она ни ждала, капитан так и не пришел. У него было достаточно собственных дел: надо было посетить и утешить родителей, пораньше занять место на империале кареты "Молния" и съездить к друзьям в Брайтон. Днем мисс Осборн слышала, как отец отдал приказ не пускать к нему на порог этого надоедливого прохвоста капитана Доббина. Таким образом, всем надеждам, какие мисс Осборн могла питать про себя, разом был положен конец. Явился мистер Фредерик Буллок и был особенно нежен с Марией и внимателен к убитому горем старому джентльмену. Ибо хотя мистер Осборн и говорил, что у него станет легче на душе, но, по-видимому, средства, к которым он обратился, чтобы обеспечить себе душевный покой, оказались недействительными, и события минувших двух дней явно потрясли его. |
Титульный лист | Предыдущая | Следующая