IN CHANCERY/В петле (часть первая)

CHAPTER IV SOHO/СОХО

English	Русский
Of all quarters in the queer adventurous amalgam called London, Soho is perhaps least suited to the Forsyte spirit. 'So-ho, my wild one!' George would have said if he had seen his cousin going there. Untidy, full of Greeks, Ishmaelites, cats, Italians, tomatoes, restaurants, organs, coloured stuffs, queer names, people looking out of upper windows, it dwells remote from the British Body Politic. Yet has it haphazard proprietary instincts of its own, and a certain possessive prosperity which keeps its rents up when those of other quarters go down. For long years Soames' acquaintanceship with Soho had been confined to its Western bastion, Wardour Street. Many bargains had he picked up there. Even during those seven years at Brighton after Bosinney's death and Irene's flight, he had bought treasures there sometimes, though he had no place to put them; for when the conviction that his wife had gone for good at last became firm within him, he had caused a board to be put up in Montpellier Square:	Из всех кварталов странной, причудливой амальгамы, именуемой Лондоном, Сохо, подеалуй, менее всего соответствует духу Форсайтов. "Coxo! Xo-xo! Голубчик!", - сказал бы Джордж, увидя своего кузена направляющимся туда. Грязный, изобилующий греками, изгоями, кошками, итальянцами, томатами, кабаками, шарманками, пестрыми лохмотьями, странными названиями, зеваками, выглядывающими из верхних окон, он живет своей жизнью, чуждой государственному устройству Великобритании. Но и здесь понемножку процветают свои инстинкты собственности и собственничество в некотором роде благоденствует, ибо арендная плата в Сохо растет, в то время как в других кварталах она падает. В продолжение многих лет знакомство Сомса с Сохо ограничивалось только западным бастионом, Уордер-стрит. Немало удачных покупок сделал он там. Даже в течение тех семи лет, что он жил в Брайтоне после смерти Боснии, и исчезновение Ирэн, он иногда приобретал там сокровища, хотя ему, в сущности, негде было держать их, ибо, когда он убедился наконец, что жена ушла от него совсем, он велел прибить на Монпелье-сквер дощечку:
FOR SALE	ПРОДАЕТСЯ
THE LEASE OF THIS DESIRABLE RESIDENCE	Об условиях продажи этого удобного особняка
Enquire of Messrs. Lesson and Tukes,	справляться у гг. Лессона и Тьюка.
Court Street, Belgravia.	Корт-стрит. Белгрэвия.
It had sold within a week--that desirable residence, in the shadow of whose perfection a man and a woman had eaten their hearts out.	Не прошло и недели, как его продали - этот удобный особняк, под безмятежной сенью которого так долго страдали два сердца - мужчины и женщины.
Of a misty January evening, just before the board was taken down, Soames had gone there once more, and stood against the Square railings, looking at its unlighted windows, chewing the cud of possessive memories which had turned so bitter in the mouth. Why had she never loved him? Why? She had been given all she had wanted, and in return had given him, for three long years, all he had wanted--except, indeed, her heart. He had uttered a little involuntary groan, and a passing policeman had glanced suspiciously at him who no longer possessed the right to enter that green door with the carved brass knocker beneath the board 'For Sale!' A choking sensation had attacked his throat, and he had hurried away into the mist. That evening he had gone to Brighton to live....	Однажды в туманный январский вечер, незадолго до того, как дощечка была снята. Сомс пришел туда еще раз и стал, прислонившись к ограде сквера, глядя на неосвещенные окна и снова жуя жвачку все тех же собственнических воспоминаний, жвачку, от которой становилось так горько во рту. Почему она его не любила? Почему? Она получала все, чего могла желать, и взамен давала ему в течение трех долгих лет все, что он желал, - кроме своего сердца, правда. У него невольно вырвался глухой стон, и проходивший мимо полисмен подозрительно взглянул на него - ведь у него больше не было права войти в эту зеленую дверь с медным резным молоточком под доской с объявлением: "Продается"! Он почувствовал, как у него сдавило горло, и поспешно скрылся в тумане. В тот же вечер он переехал жить в Брайтон...
Approaching Malta Street, Soho, and the Restaurant Bretagne, where Annette would be drooping her pretty shoulders over her accounts, Soames thought with wonder of those seven years at Brighton. How had he managed to go on so long in that town devoid of the scent of sweetpeas, where he had not even space to put his treasures? True, those had been years with no time at all for looking at them--years of almost passionate money-making, during which Forsyte, Bustard and Forsyte had become solicitors to more limited Companies than they could properly attend to. Up to the City of a morning in a Pullman car, down from the City of an evening in a Pullman car. Law papers again after dinner, then the sleep of the tired, and up again next morning. Saturday to Monday was spent at his Club in town--curious reversal of customary procedure, based on the deep and careful instinct that while working so hard he needed sea air to and from the station twice a day, and while resting must indulge his domestic affections. The Sunday visit to his family in Park Lane, to Timothy's, and to Green Street; the occasional visits elsewhere had seemed to him as necessary to health as sea air on weekdays. Even since his migration to Mapledurham he had main- tained those habits until--he had known Annette.	Подходя к Мальта-стрит и ресторану "Бретань", где красивые плечи Аннет склонялись над кассовой книгой, Сомс с удивлением вспоминал эти семь лет жизни в Брайтоне. Как только он мог прожить так долго в этом городе, где никогда не слышно запаха цветущего горошка, где ему негде было даже развесить свои сокровища? Правда, это были годы, когда у него не было даже времени любоваться ими, - годы какой-то исступленной погони за деньгами, когда "Форсайт, Бастард и Форсайт" вели дела стольких акционерных обществ, что едва в состоянии были с ними справиться. Утром в пульмановском вагоне в Сити, вечером в пульмановском вагоне из Сити. После обеда просмотр деловых бумаг, потом сон утомившегося человека, и наутро опять все сначала. Конец недели с субботы до понедельника он проводил у себя в клубе в Лондоне - забавное нарушение привычного уклада, основанное на инстинктивном, но глубоко предусмотрительном убеждении, что во время столь утомительной работы ему необходимо дышать морским воздухом дважды в день, когда он отправляется на станцию и обратно, а во время отдыха можно отдать дань и своим семейным привязанностям. Воскресные визиты к родным на Парк-Лейн, к Тимоти и на Грин-стрит и время от времени визиты в кое-какие другие места казались ему столь же необходимыми, как морской воздух в будни. Даже когда он переселился в Мейплдерхем, он сохранял эти привычки, пока не познакомился с Аннет.
Whether Annette had produced the revolution in his outlook, or that outlook had produced Annette, he knew no more than we know where a circle begins. It was intricate and deeply involved with the growing consciousness that property without anyone to leave it to is the negation of true Forsyteism. To have an heir, some continuance of self, who would begin where he left off--ensure, in fact, that he would not leave off--had quite obsessed him for the last year and more. After buying a bit of Wedgwood one evening in April, he had dropped into Malta Street to look at a house of his father's which had been turned into a restaurant--a risky pro- ceeding, and one not quite in accordance with the terms of the lease. He had stared for a little at the outside painted a good cream colour, with two peacock-blue tubs containing little bay- trees in a recessed doorway--and at the words 'Restaurant Bretagne' above them in gold letters, rather favourably impressed. Entering, he had noticed that several people were already seated at little round green tables with little pots of fresh flowers on them and Brittany-ware plates, and had asked of a trim waitress to see the proprietor. They had shown him into a back room, where a girl was sitting at a simple bureau covered with papers, and a small round, table was laid for two. The impression of cleanliness, order, and good taste was confirmed when the girl got up, saying,	Аннет ли произвела революцию в его взглядах на жизнь, или эти взгляды были причиной появления Аннет - он знал об этом не больше, чем мы знаем о том, где начинается круг. Все это глубоко и сложно переплеталось с растущим в нем сознанием, что собственность, если ее некому оставить, есть отрицание истинного форсайтизма. Иметь наследника, некое продолжение самого себя, который начнет там, где он кончит, послужит гарантией, так сказать, что все нажитое не пойдет прахом, - мысль эта за последний год преследовала его все больше и больше. Как-то апрельским вечером, удачно купив чашку веджвудского фарфора, он завернул на Мальта-стрит взглянуть на дом, принадлежавший отцу и превращенный теперь в ресторан - предприятие рискованное и не предусмотренное в условиях найма. Он некоторое время рассматривал дом снаружи: выкрашен в красивый молочный цвет, две ярко-голубые кадки с лавровыми деревцами в глубине у входа, над которым золотыми буквами красовалось: "Ресторан Бретань", - впечатление довольно приятное. Войдя, он увидел изрядное количество народу за круглыми зелеными столиками, на которых стояли вазочки с живыми цветами и бретонская посуда. Он обратился к опрятно одетой служанке, сказав, что ему нужно видеть хозяина. Его провели в заднюю комнату, где за простым письменным столом, заваленным бумагами, сидела молоденькая девушка, а на маленьком круглом столике было приготовлено два прибора. Впечатление чистоты, порядка, хорошего вкуса усилилось у Сомса, когда девушка, встав, спросила с акцентом:
"You wish to see Maman, Monsieur?" in a broken accent.	- Вы хотите видеть maman, мсье?
"Yes," Soames had answered, "I represent your landlord; in fact, I'm his son."	- Да, - ответил Сомс. - Я представитель вашего домовладельца, вернее - я его сын.
"Won't you sit down, sir, please? Tell Maman to come to this gentleman."	- Будьте добры, присядьте, сэр. Скажите maman, чтобы она вышла к этому господину.
He was pleased that the girl seemed impressed, because it showed business instinct; and suddenly he noticed that she was remarkably pretty--so remarkably pretty that his eyes found a difficulty in leaving her face. When she moved to put a chair for him, she swayed in a curious subtle way, as if she had been put together by someone with a special secret skill; and her face and neck, which was a little bared, looked as fresh as if they had been sprayed with dew. Probably at this moment Soames decided that the lease had not been violated; though to himself and his father he based the decision on the efficiency of those illicit adaptations in the building, on the signs of prosperity, and the obvious business capacity of Madame Lamotte. He did not, however, neglect to leave certain matters to future consideration, which had necessitated further visits, so that the little back room had become quite accustomed to his spare, not unsolid, but unobtrusive figure, and his pale, chinny face with clipped moustache and dark hair not yet grizzling at the sides.	Ему понравилось, что его приход, по-видимому, произвел впечатление на молодую девушку: это обнаруживало в ней присутствие деловых инстинктов. И вдруг он заметил, что она необыкновенно хорошенькая, такая хорошенькая, что его глаза с трудом могли оторваться от ее лица. Когда она встала, чтобы подать ему стул, движения ее были полны такого неизъяснимого изящества, словно ее смастерил кто-то, обладавший особым неуловимым искусством; а ее лицо и чуть-чуть открытая шея казались такими свежими, словно их только что спрыснули росой. Вероятно, в эту минуту Сомс и решил, что условия найма вовсе не были нарушены, хотя самому себе и отцу он обосновал свое решение прибыльностью этого не совсем законного использования дома, явными признаками процветания и несомненными деловыми способностями мадам Ламот. Он, впрочем, не преминул отложить на будущее выяснение некоторых вопросов, что вызвало необходимость повторных посещений, так что маленькая комнатка вскоре привыкла к его худощавой, не лишенной солидности, но отнюдь не навязчивой фигуре, к его бледному лицу с выступающим подбородком, коротко подстриженными усами и темными волосами, еще не поседевшими на - висках.
"Un Monsieur tres distingue," Madame Lamotte found him; and presently, "Tres amical, tres gentil," watching his eyes upon her daughter.	"Un monsieur tres distingue" [6] - отозвалась о нем мадам Ламот, а теперь, заметив взгляды, которые он бросал на ее дочку, стала добавлять: "Tres amical, tres gentil" [7].
She was one of those generously built, fine-faced, dark-haired Frenchwomen, whose every action and tone of voice inspire perfect confidence in the thoroughness of their domestic tastes, their knowledge of cooking, and the careful increase of their bank balances.	Она была одной из тех красивых, пышнотелых, темноволосых француженок, каждый поступок и самый тон голоса которых внушает полное доверие к их осведомленности в домашнем хозяйстве, к их кулинарному искусству и заботливому взращиванию текущего счета в банке.
After those visits to the Restaurant Bretagne began, other visits ceased--without, indeed, any definite decision, for Soames, like all Forsytes, and the great majority of their countrymen, was a born empiricist. But it was this change in his mode of life which had gradually made him so definitely conscious that he desired to alter his condition from that of the unmarried married man to that of the married man remarried.	После того как начались эти визиты в ресторан "Бретань", посещения других мест прекратились, без всякого, впрочем, определенного решения со стороны Сомса, ибо он, как и все Форсайты и как большинство его соотечественников, был прирожденным эмпириком. И эта-то перемена в его образе жизни постепенно заставила его ясно осознать, что он стремится изменить свое положение неженатого мужа на положение женатого и молодожена.
Turning into Malta Street on this evening of early October, 1899, he bought a paper to see if there were any after-development of the Dreyfus case--a question which he had always found useful in making closer acquaintanceship with Madame Lamotte and her daughter, who were Catholic and anti-Dreyfusard.	Свернув на Мальта-стрит в этот вечер, в начале октября 1899 года, он купил газету, чтобы посмотреть, нет ли в ней каких-нибудь новых сообщений о деле Дрейфуса - вопрос, которым он считал полезным интересоваться для установления более дружеских отношений с мадам Ламот и ее дочерью католичками и антидрейфусистками.
Scanning those columns, Soames found nothing French, but noticed a general fall on the Stock Exchange and an ominous leader about the Transvaal. He entered, thinking: 'War's a certainty. I shall sell my consols.' Not that he had many, personally, the rate of interest was too wretched; but he should advise his Companies-- consols would assuredly go down. A look, as he passed the doorways of the restaurant, assured him that business was good as ever, and this, which in April would have pleased him, now gave him a certain uneasiness. If the steps which he had to take ended in his marrying Annette, he would rather see her mother safely back in France, a move to which the prosperity of the Restaurant Bretagne might become an obstacle. He would have to buy them out, of course, for French people only came to England to make money; and it would mean a higher price. And then that peculiar sweet sensation at the back of his throat, and a slight thumping about the heart, which he always experienced at the door of the little room, prevented his thinking how much it would cost.	Просматривая столбцы газеты. Сомс не обнаружил ничего, имеющего отношение к Франции, но заметил общее падение курса на бирже и зловещую передовицу о Трансваале. Он вошел в ресторан с мыслью: "Войны не миновать; надо будет продать консоли". Не то чтобы их было у него так много - доход они давали ничтожный, - но надо посоветовать клиентам; консоли упадут наверняка. Бросив беглый взгляд внутрь через дверь ресторана, он убедился, что дела идут как нельзя лучше, но это открытие, которое обрадовало бы его в апреле, теперь вызвало в нем некоторое беспокойство. Если шаги, которые он собирается предпринять, окончатся его браком с Аннет, было бы весьма желательно, чтобы ее мамаша благополучно отправилась к себе во Францию - путешествие, которому процветание ресторана "Бретань" может стать препятствием. Разумеется, ему придется откупиться, потому что французы только за тем и приезжают в Англию, чтобы наживать деньги, но чем лучше идут дела ресторана, тем дороже ему это обойдется. Но тут томительно-сладостное жжение в горле и усиленное биение сердца ощущения, которые он всегда испытывал перед дверью в маленькую комнатку, - помешали ему думать о том, во что это ему обойдется.
Going in, he was conscious of an abundant black skirt vanishing through the door into the restaurant, and of Annette with her hands up to her hair. It was the attitude in which of all others he admired her--so beautifully straight and rounded and supple. And he said:	Входя, он заметил сначала широкую черную юбку, тут же исчезнувшую в глубине ресторана, а затем Аннет, которая, подняв руки, поправляла прическу. Это была поза, в которой она особенно восхищала его - вся такая округлая, гибкая и стройная. И он сказал:
"I just came in to talk to your mother about pulling down that partition. No, don't call her."	- Я пришел переговорить с вашей матушкой, чтобы снять ту перегородку в зале. Нет, нет, не зовите ее.
"Monsieur will have supper with us? It will be ready in ten minutes."	- Вы поужинаете с нами, мсье? Через десять, минут все будет готово.
Soames, who still held her hand, was overcome by an impulse which surprised him.	Сомс, не выпускавший ее руки из своей, поддался неудержимому порыву, удивившему его самого.
"You look so pretty to-night," he said, "so very pretty. Do you know how pretty you look, Annette?"	- Вы такая хорошенькая сегодня, - сказал он, - удивительно хорошенькая. Вы знаете, какая вы хорошенькая, Аннет?
Annette withdrew her hand, and blushed.	Аннет вспыхнула и выдернула руку.
"Monsieur is very good."	- Вы очень добры, мсье.
"Not a bit good," said Soames, and sat down gloomily.	- Ничуть я не добр, - сказал Сомс и мрачно опустился на стул.
Annette made a little expressive gesture with her hands; a smile was crinkling her red lips untouched by salve.	Аннет сделала легкий протестующий жест рукой, и ее красные губы, не тронутые помадой, дрогнули улыбкой.
And, looking at those lips, Soames said:	И, глядя на эти губы. Сомс сказал:
"Are you happy over here, or do you want to go back to France?"	- Вам нравится здесь или вам хотелось бы вернуться к себе?
"Oh, I like London. Paris, of course. But London is better than Orleans, and the English country is so beautiful. I have been to Richmond last Sunday."	- Ах, я люблю Лондон. Париж, конечно, тоже. Но Лондон лучше Орлеана, и здесь чудесные загородные места. В прошлое воскресенье я была в Ричмонде.
Soames went through a moment of calculating struggle. Mapledurham! Dared he? After all, dared he go so far as that, and show her what there was to look forward to! Still! Down there one could say things. In this room it was impossible.	Сомс секунду колебался, взвешивая: Мейплдерхем? Можно ли решиться на это? Но в конце концов почему бы ему не решиться показать ей, на что она может рассчитывать? Однако... Там можно было бы и объясниться. Здесь, в этой комнате, это невозможно.
"I want you and your mother," he said suddenly, "to come for the afternoon next Sunday. My house is on the river, it's not too late in this weather; and I can show you some good pictures. What do you say?"	- Я бы хотел, чтобы вы с вашей матушкой приехали ко мне в следующее воскресенье, - внезапно сказал он. - Мой дом стоит на самом берегу реки; пока еще не поздно и погода держится теплая; кроме того, я могу показать вам кое-какие хорошие картины. Что вы скажете?
Annette clasped her hands.	Аннет всплеснула руками.
"It will be lovelee. The river is so beautiful"	- О, как это чудесно! Река такая красивая!
"That's understood, then. I'll ask Madame."	- Тогда решено. Я попрошу мадам.
He need say no more to her this evening, and risk giving himself away. But had he not already said too much? Did one ask restaurant proprietors with pretty daughters down to one's country house without design? Madame Lamotte would see, if Annette didn't. Well! there was not much that Madame did not see. Besides, this was the second time he had stayed to supper with them; he owed them hospitality.	Ему больше ничего не следует говорить ей сегодня, чтобы не выдать себя. Но разве он уже и так не сказал слишком много? Разве без умысла придет кому-нибудь в голову пригласить к себе за город хозяйку ресторана с хорошенькой дочкой? Если Аннет не понимает, то мадам Ламот отлично поймет. И пусть. Много ли есть на свете такого, чего бы не поняла мадам? К тому же он второй раз остается у них ужинать, должен же он отплатить за гостеприимство...
Walking home towards Park Lane--for he was staying at his father's- -with the impression of Annette's soft clever hand within his own, his thoughts were pleasant, slightly sensual, rather puzzled. Take steps! What steps? How? Dirty linen washed in public? Pah! With his reputation for sagacity, for far-sightedness and the clever extrication of others, he, who stood for proprietary interests, to become the plaything of that Law of which he was a pillar! There was something revolting in the thought! Winifred's affair was bad enough! To have a double dose of publicity in the family! Would not a liaison be better than that--a liaison, and a son he could adopt? But dark, solid, watchful, Madame Lamotte blocked the avenue of that vision. No! that would not work. It was not as if Annette could have a real passion for him; one could not expect that at his age. If her mother wished, if the worldly advantage were manifestly great--perhaps! If not, refusal would be certain. Besides, he thought: 'I'm not a villain. I don't want to hurt her; and I don't want anything underhand. But I do want her, and I want a son! There's nothing for it but divorce--somehow-- anyhow--divorce!'	Возвращаясь домой на Парк-Лейн (он гостил у отца), он вспоминал нежную подвижную ручку Аннет в своей руке и предавался приятным, немножко чувственным и довольно сбивчивым размышлениям. Предпринять шаги! Какие шаги? Каким образом? Перемывать на людях свое грязное белье? Фу! С его репутацией предусмотрительного, дальновидного человека, так умело выручавшего других, ему, стоявшему на страже интересов собственности, сделаться игрушкой того самого Закона, оплотом которого он был! В этом есть что-то отталкивающее! Достаточно истории Уинифрид! Двойная огласка в семье! Не лучше ли ограничиться связью - любовная связь и сын, которого потом можно усыновить? Но путь к этим мечтам преграждала грозная, твердая, бдительная мадам Ламот, Нет! Это не выйдет. Ведь, разумеется. Аннет не пылает к нему страстной любовью; в его годы нечего на это и надеяться! Но если бы ее мать захотела, если бы это сулило им несомненные и существенные выгоды, тогда - возможно. Если же это не так, то наверняка последует отказ. Но, кроме этого, Сомс думал: "Я не подлец, я не хочу ее обижать, и я не хочу ничего тайного. Но я хочу ее и хочу сына! А для этого нужен развод - так или иначе, во что бы то ни стало развод".
Under the shadow of the plane-trees, in the lamplight, he passed slowly along the railings of the Green Park. Mist clung there among the bluish tree shapes, beyond range of the lamps. How many hundred times he had walked past those trees from his father's house in Park Lane, when he was quite a young man; or from his own house in Montpellier Square in those four years of married life! And, to-night, making up his mind to free himself if he could of that long useless marriage tie, he took a fancy to walk on, in at Hyde Park Corner, out at Knightsbridge Gate, just as he used to when going home to Irene in the old days. What could she be like now?--how had she passed the years since he last saw her, twelve years in all, seven already since Uncle Jolyon left her that money? Was she still beautiful? Would he know her if he saw her? 'I've not changed much,' he thought; 'I expect she has. She made me suffer.' He remembered suddenly one night, the first on which he went out to dinner alone--an old Malburian dinner--the first year of their marriage. With what eagerness he had hurried back; and, entering softly as a cat, had heard her playing. Opening the drawingroom door noiselessly, he had stood watching the expression on her face, different from any he knew, so much more open, so confiding, as though to her music she was giving a heart he had never seen. And he remembered how she stopped and looked round, how her face changed back to that which he did know, and what an icy shiver had gone through him, for all that the next moment he was fondling her shoulders. Yes, she had made him suffer! Divorce! It seemed ridiculous, after all these years of utter separation! But it would have to be. No other way! 'The question,' he thought with sudden realism, 'is--which of us? She or me? She deserted me. She ought to pay for it. There'll be someone, I suppose.' Involuntarily he uttered a little snarling sound, and, turning, made his way back to Park Lane.	В тени платанов, освещенных уличными фонарями, он медленно шагал вдоль ограды Грин-парка. Меж синеватыми очертаниями деревьев висел туман, непроницаемый для уличного света. Сотни раз проходил он мимо этих деревьев по пути из дома отца на Парк-Лейн, когда еще был совсем молодым человеком, или из своего собственного дома на Монпелье-сквер в продолжение четырех лет супружеской жизни! И сегодня, когда у него созрело решение освободиться от этих бессмысленных давних супружеских уз, ему вдруг пришла фантазия пройти до угла Хайд-парка и выйти к Найтсбридж-Гейт, как, бывало, он ходил в прежнее время, возвращаясь домой к Ирэн. Какова-то она теперь? Как она жила эти годы с тех пор, как он видел ее последний раз, двенадцать лет назад - ведь уже семь лет прошло, как дядя Джолион оставил ей эти деньги! Все так же ли она хороша? Узнает ли он ее, если увидит? "Я не очень изменился, - подумал он, - а вот она, надо полагать, изменилась. Сколько страданий она мне причинила!" Ему вдруг вспомнился один вечер. Это было в первый год после их свадьбы. Он в первый раз отправился без нее на обед - это была встреча школьных товарищей. Как он торопился домой; он вошел крадучись, бесшумно, как кот, и услышал, что она играет. Беззвучно отворив дверь гостиной, он остановился, следя за выражением ее лица; оно было так не похоже на то, что он знал, такое открытое, доверчивое, как будто она отдавала музыке свое сердце, которое для него было закрыто. И он вспомнил, как она вдруг перестала играть и обернулась, и как лицо ее сразу стало таким, какое он знал, и как ледяная дрожь прошла по его телу, хотя в следующую минуту он уже обнимал ее плечи. Да, сколько он из-за нее выстрадал! Развод! Это смешно после стольких лет полного разрыва! Но это необходимо. Другого выхода нет. "Вопрос в том, - подумал он с неожиданной деловитостью, кому из нас придется взять на себя вину. Ей или мне? Она меня бросила. Она должна поплатиться за это. У нее, наверно, есть ктонибудь". И у него невольно вырвался глухой, сдавленный стон; повернув обратно, он направился на Парк-Лейн.

К началу страницы

Титульный лист | Предыдущая | Следующая

Граммтаблицы | Тексты